В болезни и здравии (гет)

Я сижу перед компьютером и рассматриваю наши фотографии. Их скопилось, по ощущениям, миллиарды — история наших отношений, история нашей семьи. Сколько мы знакомы? Шестнадцать лет, из них пятнадцать живем вместе. Ты всегда страстно любил фотографировать, именно ты заразил фотографией меня — и вот уже который день я сижу и кликаю на папки, смотрю на появляющиеся на мониторе фотографии и вспоминаю…

Зачем я это делаю? Почему мне вдруг захотелось поглядеть на старые, полузабытые фотографии? Просто дело в том, что у нас есть друзья, два замечательных человека, которые недавно поняли, что любят друг друга. И их чувства так чисты, так искренни и горячи, что поневоле задаешься вопросом: а как у нас? Что с нашей любовью? Она еще есть? Или уже давно умерла, оставив место лишь привычке?

Ты в последнее время очень задумчив. Приходишь вечером домой, ничего не рассказываешь. Мы перестали беседовать. Мы перестали дарить друг другу тепло. Каждый сидит в своей раковине и боится из нее вылезти. Неужели наша, казалось бы, бессмертная любовь угасла, а мы этого и не заметили?

* * *

Маша стояла перед зеркалом и смотрела на свое отражение. Нарочито небрежно поднятые в простую, но элегантную прическу волосы, которые удерживались при помощи заколок с белыми розочками с бусинами посередине, с двумя выбивающимися из прически локонами; немного косметики на лице — серые тени удачно оттеняли серо-зеленые глаза, отчего те казались больше и выразительнее; чуть темнее, чем натуральный цвет, блеск для губ — из зеркала на Машу смотрела симпатичная худенькая девушка лет двадцати пяти, в прекрасном свадебном платье цвета слоновой кости, подчеркивающим ее стройную фигуру и — Маша фыркнула — грудь, размера на два больше ее собственной. Но на этом настояли портниха и продавец в магазине свадебной моды: с грудью невеста будет выглядеть роскошнее, чем без груди.

Маша покрутилась вокруг своей оси. Платье, касающееся пола, мягко взметнулось волной. Маше оно очень нравилось. Напоминало принцесс из восемнадцатого века — причудливой вышивкой, кружевами и пышной юбкой. Маша покачалась из стороны в сторону — юбка мягко заколыхалась в ответ.

За дверью слышны были голоса: кажется, мама и папа о чем-то спорили. Маша посмотрела на часы: времени оставалось немного. Надев туфли на каблуках выше тех, что носила обычно, и взяв расшитую бисером сумочку под цвет платья, она еще раз окинула взглядом свое отражение.

— Маш, ты уже готова? — раздался из-за двери голос Веника.

— Иду.

Маша напоследок улыбнулась своему отражению и вышла из комнаты к своему будущему мужу.

Они не были суеверными и не придерживались мнения, что жених не должен видеть невесту до свадьбы. Они и свадебное платье вместе покупали, и к парикмахеру вместе съездили — пока Маше делали прическу и макияж, Веник нарезал вокруг салона круги. Увидев вышедшую из парикмахерской будущую жену, он аж дар речи потерял, а его глаза заблестели. Маша была на седьмом небе.

Да и вообще, они уже год как съехались и жили вместе в одной квартире — к чему все эти танцы с "жених не должен видеть невесту до свадьбы", как утверждала мама.

Стоя в ЗАГСе и дожидаясь своей очереди, Маша начала понемногу ощущать определенный дискомфорт. Вначале она пыталась игнорировать его, но лучше не становилась. Прикинув возможности, Маша поняла, что это кошмар, собственными ресурсами она не справится. Нервно бегая от одной стены к другой, она бросала задумчивые взгляды на будущего благоверного, который через пять минут не выдержал:

— Что с тобой?

— Веник, у нас огромная-преогромная проблема…

Веник побледнел:

— Какая?

Маша фыркнула:

— Да не бойся, не сбегу я из-под венца. Тут проблема другого плана. Намного… нереально намного серьезнее.

Веник немного напрягся.

— Ну? Ты уже замужем? Смертельно больна, и я останусь вдовцом, не успев жениться? Ты меня вот только что разлюбила? — он сделал большие глаза: — Ты мужчина? Боже, что делать, я же не гей…

Маша ткнула его локтем в бок:

— Не придуривайся, — посмотрев по сторонам и удостоверившись, что их гости заняты друг другом и поблизости никто не стоит, она быстро проговорила на ухо Венику: — Я хочу в туалет. По-большому.

Веник несколько мгновений ошарашенно смотрел на нее, а потом заржал. Гости с любопытством посмотрели в их сторону.

— Тихо ты! И прекрати ржать, Глухарев! Вот ты сам подумай: как?! Как — в таком платье?! Я же с ним в кабинку не влезу! Я промахнусь мимо унитаза! Я же его изгваздаю! Я вообще не представляю, как принцессы ходили какать!!!

Веник продолжал ржать, а потом, утерев слезы рукавом, ухмыльнулся:

— Спокойно, Маша, я Дубровский. Я тебя спасу. Пойдем, ты будешь делать свои дела, а я буду держать юбку.

Маша жалобно посмотрела на него:

— Веничек, я так не могу. Я не могу делать "дело" в твоем присутствии…

Веник фыркнул:

— Сексом ты со мной заниматься можешь, а "дело" делать нет — где логика?

Маша вздохнула:

— Веник, ну это же совсем-совсем другое.

Веник схватил ее за руку и потащил в сторону туалетов:

— Как там через несколько минут будет говориться? В горе и радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии…

Маша фыркнула:

— В койке и на горшке… Ты, кажется, немного страны перепутал.

— Сути не меняет. Давай, заходи.

Одни с трудом втиснулись в кабинку. Веник, не давая Маше время на размышления, задрал ее юбку вместе с подъюбниками на обручах вверх.

— Садись давай.

Маша нервно хихикнула:

— Представляешь, что подумают гости? Что нам невтерпеж и мы пошли трахаться. А мы срем…

Громкий смех из кабинки гулко разнесся по всему туалету.

Короче, "дело" было сделано. И Маша даже не умерла от неловкости и смущения, хотя организм то и дело порывался это сделать. Но Веник был невозмутим как индеец — как будто это было самой естественной вещью на свете — присутствовать при "большом деле" другого человека.

А Маша впервые почувствовала железобетонную уверенность: у них все будет замечательно.

* * *

Маша приготовила ужин. Веник вернулся с работы, и они сели поесть. Ну как, сели. Маша-то да, села, а Веник бродил по кухне: то хлеба принесет, то ложечку сполоснет, то в окошко выглянет. Маша с интересом наблюдала за его перемещениями. Наконец Веник осторожно приземлился на стул — на левую половинку. И поморщился.

— Что за странные телодвижения?

— Задница болит, — буркнул Веник.

— Глухарев! Ты мне что, изменил? Да еще таким… нетрадиционным способом? — стараясь не рассмеяться, протянула Маша.

Веник укоризненно посмотрел на нее.

Маша прыснула.

— У меня там, кажется, что-то выскочило — сидеть больно, весь день слушал подколы коллег, а теперь еще и ты тут… — шмыгнул он носом.

— Ах ты, мой страдалец! Ну ладно, пошли в спальню, поиграем в доктора, — поиграла бровями Маша.

— А может, не надо? Оно там это… прямо между половинками…

— Надо, Федя, надо, — хитро посмотрев на мужа, Маша пропела: — Помнишь же? В горе и радости, в болезни и здравии... — И, взяв мужа за руку, она потащила его в спальню.

— Ага… а ты заметила — наше "в болезни и в здравии" как-то всегда связано с пятой точкой? — нервно кусая губы, пробормотал Веник на пути в спальню.

— Ну так… Больной, раздевайтесь, ложитесь лицом вниз на кушетку и расслабьтесь. Проведем осмотр! — хищно оскалилась Маша и толкнула Веника на кровать.

* * *

Так плохо ей еще никогда не было: перед глазами все плыло, в воздухе мельтешили черно-зеленые мушки, голова кружилась, ноги стали будто ватными. Ее рвало уже час — и лучше не становилось.

Снова поднялась волна тошноты — на этот раз Маша не успела дойти до ванной комнаты — ее вывернуло прямо в коридоре. Прислонившись спиной к стене, Маша пыталась справиться с паникой. Неслышно подошел Веник. Взяв ее под руку, повел в ванную, вымыл лицо прохладной водой, помог добраться до постели, переменить футболку, уложил, заботливо укрыв покрывалом — Машу трясло.

— Может, все-таки скорую вызвать? — тревожно спросил он.

— Не надо, Веничек, все пройдет, наверное, в яичнице было что-то не то…

— Ты полежи, я пойду вытру пол в коридоре и позвоню в офис, скажу, что приду позже — надо же о тебе позаботиться — а то ты вон даже чаю себе сделать не сможешь.

На глазах Маши выступили слезы:

— Веничек, я так тебя люблю…

— Глупая, это же естественно. Помнишь — в болезни и в здравии… в болезни и в здравии… — он потерся носом о ее нос и мягко улыбнулся: — Я принесу немного чая. И ведро. Будет лучше, если ты не будешь бегать туда-сюда. Отдыхай.

— Прямо повезло, что у меня сегодня выходной, — пробормотала Маша. — Как утопленнику.

Веник сделал умное лицо:

— Ну, ты же уже месяц страдаешь, что прибавила в весе на целый килограмм, — он фыркнул. — А желудочно-кишечное расстройство, — он с умным видом поднял указательный палец вверх, — лучшее средство для женщины избавиться от лишнего веса.

И увернулся от просвистевшего мимо уха плюшевого медвежонка.

* * *

Веник держал ее за руку. От очередной схватки Маша скрючилась, а через две минуты обессиленно упала спиной на простыни и закрыла глаза.

Веник погладил ее по руке.

Маша открыла глаза и посмотрела на него:

— Как ты? Как настрой?

Веник пожал плечами:

— Нормально. Вот только плохо выдерживаю твои страдания.

— А они, кажется, будут еще хлеще. Выдержишь?

— А куда мне деваться?

— Ты всегда можешь сказать, что это выше твоих сил и ты будешь ждать снаружи… Ну, потом я тебя, конечно, убью, но быстро, так что мучиться не придется.

Маша говорила это нарочито небрежным тоном, делая вид, что ей безразлично, будет муж присутствовать на родах или нет, но в глазах застыл страх.

— Ага, сейчас! Не доставлю я тебе такого удовольствия! Ты же помнишь… в горе и радости, в болезни и здравии…

— Аминь, — простонала Маша, переживая следующую болезненную схватку. — А как же эти истории… ну, мы же читали в интернете: ни в коем случае мужчина не должен видеть, как женщина рожает, иначе у него на нее перестанет вставать…

Веник подумал:

— Я, конечно, совершенно не знаю, что меня ожидает, но не думаю, что наступит такая ситуация, от которой у меня перестанет вставать на тебя. Мы же уже столько всего пережили…

— Ага. Вспомнить одну только феерическую историю с туалетом и свадебным платьем…

— Или чирьем на жопе…

— Да не было у тебя там никакого чирья, так, прыщик маленький, но вы же, мужики, такие не-е-е-ежные, — в очередной раз простонала Маша. — Человечество бы точно вымерло, если бы рожать надо было вам, сильному полу, блин...

Веника передернуло:

— Нет уж, давай лучше ты, а я буду рядом… Я всегда буду рядом.

— …Ну и как оно было для тебя? Ужасно?

Маша сидела на кровати, держа в руках малыша. Он мирно сопел, хмуря во сне свои пушистые рыжие бровки.

— Это... Это такой опыт… Что-то совершенно невообразимое. Ты испытываешь такую беспомощность — видишь, как страдает любимый человек, и ничего не можешь поделать…

— Ты был рядом — это все, что мне было нужно, — перебила его Маша.

— Да. Но я никак не мог облегчить твои страдания. Или сделать так, чтобы все побыстрее закончилось. Жуткое чувство, да… А потом, — Веник подул на мягкий пушок на голове сына — тот причмокнул губами, Веник улыбнулся, — а потом ты видишь, как появляется головка твоего ребенка — это непередаваемое ощущение, это такой драйв, такой адреналин и такое счастье… — Веник крепко обнял Машу и нежно поцеловал ее: — Хрень говорят те мужики из интернета… Ты для меня теперь стала еще желаннее, еще красивее… — он снова поцеловал жену. — Я так люблю вас обоих!

* * *

"Смотри, какую я книгу купил: "Ребенок. Инструкция к применению". Много интересного, кстати, пишут…"

"Отдыхай, я сам встану к Даньке".

"Так, сын, давай будем мужиками и пойдем менять резину на машине. А мама пусть поспит".

"Ах, ты умираешь? Мужской грипп? Ты мой бедненький… Иди в постельку, жена принесет тебе чайку с малинкой, грелочку и поцелует в лобик… Пойдем, Дань, не будем мешать папе "умирать". Сокровище, тебе телевизор включить? Мы заглянем к тебе через пару минут, справишься без нас? Люблю…"

"Не пялься так… Я толстая корова... "

"Ну почему сразу корова? Так, симпатичная телка… Ай!.. Смотри, они стали больше и так идеально теперь ложатся в ладонь — прям будто для меня созданы.... Ты даже не представляешь, как я раньше страдал… Ай! Только не бей!"

"А цветы по какому поводу?"

"Ну… просто так?"

"Мне вставать лень. Ты не принесешь мне чего-нибудь поесть? Чего-нибудь легкого. И несладкого. И немного колбасы. И зайдешь по пути в зал, я там где-то книгу оставила? А, и чай… Лучше без сахара, с медом, например… или лучше с вареньем?.."

"А ключи от квартиры, где деньги лежат, не надо?"

"А, хорошо, что напомнил! Зайдешь в прихожую, там я ключ от входной двери куда-то положила, хотела поискать, но забыла. Ты же найдешь, сокровище?"

"Гр-р-р".

"Слушай, я, кажется, снова беременна".

"Так-так”...

"Я умру".

"Мам, не бойся, самолет не упадет. У него крылья специальной формы, и подъемная сила поднимает его вверх…"

"Сын дело говорит. Немного вина для храбрости?"

"Да, запишите, доктор. Он ужасно боится зубных врачей — какая-то детская травма. И во время лечения зубов задерживает дыхание, потому что боится… Да… Лучше будет, если вы каждую минуту будете спрашивать, все ли у него в порядке, чтоб не задохнулся…Только не говорите, что это жена рассказала, ладно?"

"Папа, я тебя люблю, но… ты не обидишься, что маму я люблю больше?"

"Все в порядке, сын. Это же мама. Я и сам люблю ее очень-очень сильно".

"Звонил сегодня матери. Она что-то совсем сдала. Даже не представляю, что делать".

"Давай заберем ее себе. У нас есть лишняя комната. Дети смогут почаще быть с бабушкой, а ей не будет одиноко. Ты же знаешь, я до обеда чаще всего дома. Если что, помогу".

"Я говорил, что безумно люблю тебя?"

"Я больше не буду заходить на кухню, когда ты в Скайпе со своей матерью. Едва меня увидит: "Ну все, прощаюсь, иди, корми Вениамина, он вон какой усталый с работы пришел".

"Ну… она, кажется, так и не поняла до конца, какие нас связывают отношения".

"Ага, она-то считает, что ты вышла замуж за нормального мужчину".

"Веник, ты мне льстишь; где я — и где нормальный мужчина… Эм… Знаешь, я так счастлива, что вышла за ненормального тебя".

"Прекрати хрустеть своими чипсами, сокровище, подложи хотя бы подушку между головой и спинкой кровати — я своих мыслей от твоего хруста не слышу!"

"Тебе сколько лет?"

"3 и 7"

"Десять? Я так и думал".

"Гр-р-р! Мне хочется тебя покусать!"

"А-а-а!!!"

"Ты чего орешь? Я к тебе даже не притронулась!"

"Дети! Спасите! Ваша мать — опасная женщина, и она вышла на охоту!!! А-а-а!!!"

"Что-что тебе подарить на Новый год?! Блин, я уже начал подыскивать драгоценности, а чего хочет жена? Машинку на пульте!!! Дашь поиграть?"

"Боже, я такая дура! Пристрели меня, чтоб не мучилась!"

"Ага. А комнату потом кто будет отмывать?"

"У нас когда-нибудь будет нормальная семья?"

"Скорее всего, нет. Не с нашими вводными данными".

"Ну и слава богу"

"Спасибо!.. Люблю тебя… Почему мы не занимаемся этим чаще?"

"Обленились потому что?"

* * *

— Так, мне надоело. Предупреждаю: этим вечером у нас будет секс.

— Ух ты, какой ультиматум… бойся женщину в гневе… Ай! Да будет у тебя секс, будет… У меня не знаю, а у тебя будет — обещаю… Да перестань ты драться!

— Глухарев, да что с тобой? Обычно это у женщин то "эти дни", то мигрень… Но у нас уже пять месяцев секса не было! Да и до этого в месяц по чайной ложке… Это… это уже как-то ненормально становится. Ни секса, ни объятий, ни поцелуев! Мы что, насовсем завязали с супружескими обязанностями в этом тысячелетии? Нам всего сорок, сокровище!

Веник отвел глаза.

— Та-а-ак… Ну, колись, в чем дело.

Веник что-то пробубнил себе под нос.

— Чего?!

Веник посмотрел ей в глаза и сказал отчетливо:

— Маша, я совсем зашиваюсь на работе. У меня в сутках тридцать часов и десять дней в неделе, и я все равно не успеваю. Начальник увольняет путных сотрудников и берет на их место каких-то гондонов, а работа-то должна быть сделана. А ответственный я. Думаю, что фирма вот-вот обанкротится, что мне придется искать новую работу… Маш, я так замотался, что мне не до секса. Мне кажется, что и не встанет у меня, а ты будешь разочарована. И бросишь меня…

У Маши челюсть отпала:

— Чего?! Ну ты и дурак, Глухарев! Молчал как партизан, я уж подумывать стала, что ты завел кого-то на стороне. А ты с работой затрахался — ну почему мужики такие… такие… — она возмущенно засопела. — И потом, как это я тебя брошу? Вот — тебя? Да где я найду себе такого: чтоб и посрать при нем можно было, и поржать? Чтобы рвоту за тобой вытирал, родов не испугался, которому совершенно все равно, какая ты: стройная, толстая, в растяжках, в обвисшей футболке и ненакрашенная или на каблуках и в платье за дохреналион рублей, строящая из себя маленького ребенка или фурию с ПМС, умную женщину или глупенькую дурочку… Мы с тобой столько всего пережили, с тобой я могу оставаться самой собой — и я тебя брошу? Ага, разбежался! В горе и радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, дорогой мой, помнишь же? Что ты мне, только для секса нужен, что ли? Так для этого и вибратор приобрести можно… Мужика-то другого я, может, и нашла бы, а вот настоящие друзья на дороге не валяются. А теперь давай, двигай в сторону спальни. Детей дома нет, так что проведем тестовые испытания…

* * *

Я смотрю на тебя. На твои волосы — уже не черные, а щедро разбавленные сединой, на морщинки вокруг глаз, на горькие складки вокруг рта — и вижу того наивного мальчишку, в которого когда-то влюбилась. А ты смотришь в ответ. И столько нежности в твоих глазах, что я понимаю: нет, любовь не угасла. Может, она и не горит больше ярким костром, треща и стреляя искрами, она похожа скорее на небольшой уютный огонь в камине — теплый и безопасный. И этот огонь иногда искрит — и тогда мы страстно сжимаем друг друга в объятиях, до боли, до хруста в ребрах, но нам хорошо и просто находиться вблизи друг друга, без секса, без слов. Просто быть рядом.

И я прошу судьбу отмерить нам дальнейшие пятнадцать лет, потому что мы еще не все успели, не все сказали друг другу, потому что еще можно все исправить, потому что жизнь еще только начинается. Потому что я хочу ее всю, без остатка, до самого конца, провести вместе с тобой.