Беженец из Сомали (джен)

I see trees of green, red roses too

I see them bloom for me and you

And I think to myself what a wonderful world.

I see skies of blue and clouds of white

The bright blessed day, the dark sacred night

And I think to myself what a wonderful world...

Солнце безжалостно обжигает своими лучами все, до чего может дотянуться. Темная вода шумно хлещет о борт старой лодки. Всплеск — я все дальше отдаляюсь от родного Сомали. Еще один всплеск — вокруг меня только бескрайние воды Индийского океана. На ум приходит так некстати: я не умею плавать. Меня зовут Тинаш Джумока, и я бегу из своей страны.

Мои родные братья и сестры остались в деревне, захваченной сомалийскими бандитами, и я надеюсь, что они все ещё живы. Я молюсь Аллаху, как умею. Я мусульманин; каюсь, не самый послушный и знающий молитвы наизусть, но верящий в силу Всевышнего всем сердцем. Я прошу его сохранить жизнь моей семье или избавить от мучений и отправить им быструю смерть. Все, что я могу делать сейчас, сидя в этой лодке — просить его о милости.

Я знаю, он меня не оставит. Мое имя означает «Бог с нами». Мама назвала меня так, потому что я родился раньше времени, и старая повитуха предрекла мне короткую жизнь. Но сегодня мне восемнадцать, и я жив.

Я радуюсь жизни, как пес — объедкам. Жизнь моей семьи и в самом деле похожа на остатки с чужого стола. У нас никогда не было новой одежды: что-то мы находили на свалке, что-то нам привозили белые люди в качестве гуманитарной помощи. Именно так я познакомился с одним интересным человеком. Все называли его доктором Уайтом из-за того, что он часто носил белый халат, хоть и не был врачом — всего лишь переводчик, доброволец, помогавший нуждающимся Сомали. Таким, как я, отец, мать и четверо моих братьев и сестер.

Мне тогда было десять лет, и все, что я умел, — ковыряться в носу и бить палкой по лягушкам. Терри Уайт застал меня врасплох, появившись из ниоткуда — я так некстати добивал камнем свою прыгливую жертву.

— Тебе нравится мучить бедное животное, или ты избавляешь его от мучений? — спросил он на чистом сомалийском языке, пристально глядя мне в глаза.

Не знаю, что тогда произвело на меня такое сильное впечатление — то, что белый человек разговаривал на моем родном языке без запинки, или то, что я увидел в его глазах дружелюбие и искреннее беспокойство.

— Я забил ее палкой, — открыто признался я, потупив взгляд.

Мне вдруг стало по-настоящему стыдно.

— Эта маленькая лягушка не сделала тебе ничего плохого. Ты убил божье создание ради развлечения, — строго сказал доктор.

Конечно, я тогда мало что понял из его слов. Я был ребенком, да и к тому же привык видеть подобные выходки старших братьев. В нашей деревушке жили самые бедные семьи — других игр мы особо не знали. Непонимание, по всей видимости, отразилось на моем лице.

— Милосердие, — произнес медленно Уайт, чуть смягчившись, и добавил: — Помни об этом, когда видишь существо слабее себя. И не нужно убивать просто так.

— Что такое милосердие? — спросил я у него с живым интересом.

— Для начала брось свой камень и убери мертвую лягушку с дороги. Я расскажу тебе обо всем, — доктор ободряюще улыбнулся мне, и я несмело улыбнулся в ответ.

Так началась наша с ним дружба, которая стала для меня началом новой жизни.

* * *

Я стал приходить в жилище доктора Уайта, собранное из бамбука и фанеры. Это он мне объяснил, сам я едва ли мог узнать о том, что в мире существует множество строительных материалов и что люди живут друг на друге в домах из кирпича и бетона. В нашей деревне хижины строились из подручных материалов — в ход шли бамбук и жесткие пальмовые листья.

Он рассказывал мне много интересных и полезных вещей. Будучи ребенком, я не все понимал с первого раза и постоянно переспрашивал доктора — он относился ко мне с большим терпением и объяснял повторно. Благодаря ему я худо-бедно выучил английский язык и даже мог написать свое имя и пару типичных фраз, вроде: «Как ваши дела?» и «Где мой дом?».

А еще Терри Уайт любил музыку. Он и сам неплохо пел, при этом обязательно покачивая головой в такт композиции. Из его небольшого радиоприемника всегда доносились разные мелодии и голоса. Чтобы повеселить доктора, я копировал их манеру пения и исполнял песни, не особо разбираясь в словах. Микс сомалийского и английского, приправленный моими искусными мелизмами, приводил доктора в дикий восторг.

— Мой юный друг, я смотрю, у вас большой потенциал и явный талант к пению, — восторженно хлопал он в ладоши. — Мы не можем разбрасываться таким сокровищем, тебе обязательно нужно учиться музыке, — также говорил доктор, взволнованно меряя небольшую комнату шагами. — Я поговорю с мистером Леви из Чикагской школы искусств о твоем будущем...

Его речь более я не слушал — меня охватывало сильнейшее волнение. Только представьте, я — Тинаш Джумока, сын сомалийского бедняка, чего-то да стоил. Радость кружила мне голову, и я пел снова и снова. Громко, тихо, быстро, медленно. Скакал по нотам вверх-вниз, словно бегун по лестнице. Выучил новые песни и старался петь их без дурацкого сомалийского акцента.

Доктор Уайт только поощрял мое рвение. Он находил тексты песен и даже пересказывал их значения, чтобы я лучше чувствовал музыкальное настроение. Он был моим главным критиком и единственным слушателем. Признаваться перед семьей в своем увлечении я не хотел.

Да они бы и не поняли. Двое моих старших братьев с семи лет вместе с отцом работали на полях, где выращивали кукурузу и сахарный тростник. Двум старшим сестрам тоже приходилось нелегко — с утра до вечера они стирали белье богатых людей. Я был самым младшим в семье, обязанностей у меня было немного, но их хватало, чтобы занимать почти все мое время.

Я не хотел пропускать ни дня встречи с Терри Уайтом — наспех делал все дела, часть из них иногда откладывал на следующий день (и так до бесконечности) и бежал в уже знакомую хижину своего друга. Да, мы были лучшими друзьями. Доктор Уайт даже просил называть его Терри, но меня смущала большая разница в возрасте и седина в его темных волосах.

— Эти условности — кому они нужны? — задавался он вопросом, посмеиваясь куда-то в пустоту и прикрывая глаза то ли от усталости, то ли для пущего эффекта.

Маленький Тинаш был безумно горд тем, что у него есть такой умный и интересный друг. Поэтому я всячески старался защитить имя доктора Уайта от нападок своих соседей — они относились к нему с опаской и недоверием. Многие отказывались от его помощи, открыто называя доктора захватчиком, коим он, конечно же, не являлся. Однажды Терри Уайт сильно огорчился, когда на стенах его жилища появилась надпись: «Убирайся прочь!».

Я выследил тех, кто это сделал — мой средний брат Чимбола⁽¹⁾ и его глупые дружки. Они насмехались надо мной, обзывая «щенком белого». Я так разозлился, что подрался со своим родным братом. Несмотря на разницу в возрасте — мне уже было тринадцать, а ему семнадцать — я дрался с ним наравне, и если бы нас не разнял доктор Уайт, все могло закончиться куда печальнее.

Сразу после этого случая он отвел меня к себе, обработал мои кровоточащие раны и долго молчал, лишь изредка покачивая головой. Едва он заговорил, мне стало до невозможности стыдно, совсем как в первый день нашей встречи, когда я попался ему с умирающей лягушкой.

— Ты дрался со своим родным братом, Тинаш, — начал доктор Уайт, — ради чего?

— Он назвал вас гнилым белым мясом, — ответил я ему, с силой сжав кулаки. — А меня — щенком.

— Ты разозлился на пустом месте. Друг мой, не стоит принимать все слова на свой счет, — сказал он спокойно, смотря мне прямо в глаза. — Любой конфликт можно решить путем переговоров...

— Но ведь он оскорбил вас! — воскликнул я громко, перебив его.

— В первую очередь он оскорбил себя, Тинаш, — улыбнулся мне доктор Уайт. — Цвет кожи, вероисповедание, язык — не главное, важно лишь то, что все мы люди. Я молюсь Богу, ты — Аллаху, так или иначе, нас одинаково положат в землю, и мы с тобой рано или поздно встретимся там, — он поднял указательный палец вверх, показывая на небо.

Я молча слушал своего друга, постепенно понимая, что он имел в виду. Доктор Уайт умел находить правильные слова в любой ситуации — я чувствовал, как злость на брата отступает, сменяясь жалостью к нему. Чимбола вряд ли смог бы понять Терри Уайта.

За три года нашего общения с доктором я начал мыслить иначе, чем моя семья. Если раньше я частенько прогуливал школу, что находилась в соседней деревне, то сейчас считал своим долгом учиться. Родители моего рвения к учебе не понимали, но и не запрещали заниматься. Я осознал, что не хочу всю жизнь провести в сомалийских трущобах, набивая мозоли на руках и сгибаясь от тяжкого труда на кукурузных плантациях. Я хотел выбраться из этого болота, хотел увидеть мир и занять в нем свое законное место.

Терри Уайт учил меня быть честным с самим собой и окружающими. Таким он был человеком — мог вытерпеть все, кроме обмана. Оскорбления и ругательства не ранили его так сильно, как ложь. Даже самая маленькая.

У доктора Уайта на столе всегда было много книг и журналов — один из особо приглянувшихся выпусков я стащил себе, пока он не видел, но я намеревался вернуть его на следующий же день. Незаметно сунул журнал за пояс потертых шорт, прикрыв сверху своей старой футболкой. На глянцевой обложке красовался большой черный мотоцикл. «Харли Дэвидсон», как я узнал позже. Я разглядывал его весь вечер, изучил и запомнил каждую деталь, и он мне даже приснился, стоило на пару минут прикрыть глаза.

Во сне я снова и снова разгонялся на нем до бешеной скорости и доезжал до родины доктора Уайта, штата Висконсин. Пересекал пустыни, горы, океаны и моря. Рев мотора вторил биению моего сердца, мои руки сливались с рулём, и я превращался в самого быстрого железного монстра. «Тинаш Дэвидсон» — сменялась надпись на боку моего мотоцикла. Я оказывался в тех местах, о которых мне рассказывал Терри Уайт: Нью-Йорк, Вашингтон, Париж, Москва, Лондон. Везде меня встречали как победителя, одаривали букетами из самых вкусных конфет и просили спеть что-нибудь из репертуара Луи Армстронга...

А потом меня резко разбудила мама. Она сказала, что хижина доктора Уайта пылает огнем, а его самого никто не может найти. Я вскочил на ноги и, не одеваясь, как был в одних трусах и футболке побежал по знакомой тропинке. К горящему дому невозможно было приблизиться — адское пламя обжигало лицо, а едкий дым резал глаза, забивая легкие. Тщетные попытки местных жителей справиться с пожаром при помощи пары ведер воды не помогли.

Я искал доктора Уайта по всей деревне, надеясь, что он смог спастись. Я чувствовал, что он жив, или просто боялся думать иначе. Когда я вернулся обратно к хижине доктора Уайта, огонь почти стих. Я стоял и смотрел на сгоревшие дотла стены, из последних сил сдерживая слезы. Слева от меня послышался хруст веток, и к месту пожара вышел Чимбола. От его холодной усмешки мне стало не по себе.

— Как тебе большой костер для белого мяса? — спросил он меня, открыто забавляясь.

— Это ты устроил?! — зарычал я, глядя в его черные, как ночь, глаза. — Отвечай мне, Чимбола! Отвечай!

— Тише, щенок, — Чимбола угрожающе двинулся в мою сторону. — Твой доктор жив, хоть и заслуживает смерти. Он сбежал домой, как трусливый шакал!

— Ты врешь! Терри Уайт — не трус! — с яростным ревом накинулся я на брата, но тот оказался проворнее и увернулся от моего удара.

Потеряв равновесие, я пролетел мимо него и пропахал землю носом — тут же брызнула кровь, неприятно стекая по стенке горла, смешиваясь с сухой глиной во рту. Чимбола подошел и придавил мою шею обутой в старые кроссовки стопой, не давая подняться. Я и не пытался, если честно.

— Думал, что заведешь дружбу с белым и свалишь отсюда? — произнес брат. — Сдался ты ему. Он сам так сказал.

— Врешь, — просипел я тихо. — Чимбола — врун.

— Ты успеешь спросить у доктора сам, если догонишь, — сказал он, рассмеявшись своим прерывистым, как лай гиены, смехом. И продолжал смеяться мне вслед, когда я, поняв, что Чимбола убрал с меня ногу, рванул в сторону дороги, ведущей в Берберу.

* * *

Я бежал за грузовиком больше десяти миль. Слезы текли по моим щекам не переставая. Я не мог поверить в то, что случилось. Мой друг бросил меня. Уехал, оставив одного на произвол судьбы.

«Может быть, я обидел доктора тем, что украл один из его журналов? Но я ведь хотел вернуть!» — самые глупые мысли проносились в моей голове, пытаясь объяснить внезапный отъезд Уайта. Я бежал-бежал-бежал, бежал так быстро, как мог.

— Доктор Уайт! Уайт! Терри Уайт! — кричал я громко, надрывая горло и махая руками.

Но тот, кого я звал, не услышал моих криков, не выглянул из кузова старенького Сузуки, который несмотря на медленную скорость все дальше и дальше уезжал от меня. Обессиленный, я упал на землю и рыдал, как голодный младенец, пока первые лучи солнца не коснулись моего лица. Так наступило утро нового дня и новой жизни для Тинаша.

* * *

Когда я вернулся в деревню, ко мне подбежал Мустафа, сын местного муллы, и передал свернутый кулек и записку от доктора Уайта.

«Терри Уайт, 345 Джуно авеню, Милуоки, Штат Висконсин, 53208 США. Покажи это, когда доберешься до аэропорта. Мне пришлось уехать, но мы встретимся — верь в это. Твой друг навеки,

Терри».

В завернутом кульке я нашел тугую пачку американских долларов и сложенную вчетверо карту мира. Мое сердце сделало кульбит. Я знал, что друг меня не бросал!

Я готов был сорваться за ним в тот же вечер, но моему плану суждено было сбыться только спустя пять лет. Нашу деревушку захватили сомалийские бандиты, практически обратив всех жителей в рабов.

Это было жуткое время. Их методы устрашения и наказания неизменно сводились к прилюдным пыткам, унижениям и убийствам. Всех молодых парней они устраивали к себе на службу — те, кто отказывался, отправлялись работать на поля в круглосуточном режиме. Мой брат, Чимбола, сразу пополнил их ряды и всегда славился своей жестокостью.

Мне предложили избить кнутом отца Мустафы, старого муллу, который не признавал радикальных взглядов бандитов и считал, что их религия не имеет ничего общего с исламом, в основе которого было понятие «милосердия». За непослушание мне здорово досталось, но я остался жив, в отличие от муллы. Его застрелил Чимбола.

Я не сдавался и твердо верил в то, что выберусь из плена и найду своего друга, доктора Уайта. Я тщательно все продумал, и в один прекрасный день мне удалось сбежать. Но в моем плане оказался небольшой изъян — перед уходом я попрощался с матерью и все ей рассказал, попросив благословения. В сердцах она проговорилась отцу, и их разговор подслушал Чимбола, который к тому времени уже стал правой рукой главаря бандитов.

Он поймал меня на пути в Берберу. Брат был один, без своих дружков-головорезов. Я просил его отпустить меня и забыть навсегда, что мы братья.

— Ты создаешь слишком много проблем, щенок, — сказал Чимбола, доставая любимый нож, которым высекал на телах непослушных понятные только ему символы. — Пора избавиться от тебя.

Все случилось так быстро, что я едва успел что-либо понять. Он накинулся на меня с ножом, но я оказался сильнее — выбил оружие из его руки. Мы дрались не на жизнь, а на смерть, и в какой-то момент Чимбола повалил меня на землю и, придавив всем своим весом, начал душить. Дикая боль в груди от нехватки воздуха мешала думать — я инстинктивно бил ногами по земле и шарил руками рядом с собой. Удача благоволила мне — мои пальцы коснулись холодной стали ножа.

Я ударил им Чимболу в бок, вынул нож и ударил снова. Брат громко вскрикнул и повалился на землю, истекая кровью — от ее вида меня затрясло.

— Тинаш... — прохрипел он, давясь слюной. В его черных глазах отразился дикий страх смерти.

Я не мог смотреть, как мой брат умирает. Скажу только одно — в этот раз я проявил милосердие и избавил божье создание от мучений.

* * *

Солнце начало медленно садиться. Непонятно откуда появились кучные облака, принимая самые причудливые формы. Я слышал, что они предвестники большого шторма. Если он настигнет меня сегодня ночью, боюсь, я не выживу.

Я гребу изо всех сил, делая короткие передышки. Я дико устал, но отдых для меня — непозволительная роскошь, слишком мало времени. Все, что я успел взять с собой в дорогу, лежит в моем холщовом мешке: пара стеблей тростника, согнутый пальмовый лист (его я использовал днем для защиты от солнца), пачка долларов, клочок бумаги с адресом, старая карта мира и оторванная от журнала обложка с изображением мотоцикла «Харли Дэвидсон».

Меня зовут Тинаш Джумока, и я беженец из Сомали. Всевышний не бросил меня — я вижу на горизонте большое судно, а это значит, что я спасен. Мне не грозит ни шторм, ни голодная смерть. Моя вера в доброту людей, находящихся на его борту, так же крепка, как вера Терри Уайта в смелость Тинаша.

Несмотря на все, что со мной произошло, в этот момент я чувствую себя свободным и счастливым. Меня ждет большой прекрасный мир, временами жестокий, но чаще — полный милосердия и любви. Может быть, мне хочется так думать, чтобы унять свой страх перед неизвестностью.

Мысль о встрече с моим лучшим другом дает мне силы и гонит вперед. Я вспоминаю наши с ним встречи, и песня льется из моих уст сама, обнажая душу.

...The colors of the rainbow, so pretty in the sky

Also on the faces of people going by

I see friends shaking hands, saying how do you do

They're only saying I love you.

I see babies crying, I watch them grow

They'll learn so much more than I'll ever know

Then I think to myself what a wonderful world...

1) Чимбола — разрушитель

Вернуться к тексту