Жил-был один мальчик (джен)

Когда я был маленьким, мама рассказывала мне сказки про Одного Мальчика.

Они, если честно, были не слишком весёлые. Например, про то, как Один Мальчик не хотел есть кашу, заболел гастритом, и в больнице его сплошь утыкали иглами, как ежа. Или про то, как Один Мальчик гулял во дворе без взрослых, и его похитили злые дядьки. Или про то, как он, играя с ножницами, выколол себе глаза. Вряд ли это была такая уж большая потеря, потому что по маминым рассказам выходило, что Один Мальчик ещё до этого читал в темноте и ослеп, но, наверное, ему всё равно было больно.

Помню, в тот раз я хотел спросить её, зачем он, слепой, сам по себе переходил дорогу — ну, в той истории, где Один Мальчик забыл посмотреть по сторонам, и его насмерть сбила машина. Но я ещё с беззубого возраста крепко усвоил: мама знает всё и никогда не ошибается. Если она сказала, значит, так всё и было.

Мне не нравилось слушать эти истории, но, оказалось, всегда может быть хуже.

Один Мальчик стал приходить ко мне по ночам.

Не помню, когда это началось. Я просто просыпался в темноте и видел, что он стоит у моей кровати. Стоит и смотрит на меня.

Не знаю, как и чем он смотрел, если вместо глаз у него зияли сочащиеся кровью дыры. Ушей тоже не было — я помню, однажды он не надел шапку зимой, и они у него отвалились. Правая рука походила на сгоревшую куриную лапку — память о том, как он сунул пальцы в розетку, — а весь левый бок был ободран, как коленка, ударенная об асфальт: это та машина протащила его по дороге.

Он не двигался. Не говорил со мной. Просто смотрел. Со временем я почти привык и научился засыпать под его взглядом.

Мне очень хотелось рассказать маме, но я помнил, что Один Мальчик придумывал всякие глупости, чтобы напугать свою мать, и свёл её этим в могилу. Нельзя было позволить ему сделать то же самое и с моей.

Мама умерла от рака четыре года назад, и я до сих пор перебираю каждый свой поступок, каждое слово, пытаясь понять, есть ли в этом моя вина.

Один Мальчик стоял рядом со мной на её похоронах. Он так и не вырос.

Сейчас мне тридцать шесть. Я никогда в жизни не напивался с друзьями. Ни разу не был на свидании. У меня дома нет ни одного острого ножа.

По утрам я иду на работу, вот как сейчас. По вечерам возвращаюсь домой и ложусь спать. Раз в неделю закупаюсь продуктами. Раз в месяц получаю зарплату.

Не знаю, приходит ли Один Мальчик, пока я сплю. Я перестал открывать глаза, чтобы проверить, ещё в четырнадцать.

На дворе пыльный городской июль. Я шагаю на работу: отпуск только в ноябре. До офиса недалеко — полчаса пешком по парку и мосту над дорогой.

Я ходил здесь тысячу раз, но сегодня всё не так.

У ограждения моста толпится народ. Гудит испуганно и тревожно.

Я останавливаюсь поодаль, смотрю вниз и вижу женщину.

Она лежит там, далеко внизу, поломанная, как птица, с разгона врезавшаяся в оконное стекло. Лица не видно, но стрижка у неё свежая, и одежда приличная. Не бездомная, не горькая пьяница.

Может, просто упала?

И тогда я замечаю её.

Маленькую, толстую фигурку со спутанными длинными волосами. Неумело размалёванное косметикой личико в страшных синяках, надутые для плача губы разбиты. Юбка совсем короткая. На внутренней стороне пухлого бедра — засохшие потёки крови.

Она стоит неподвижно, глядя на распростёртое на земле тело, и я отчётливо, как наяву, слышу голос чьей-то чужой мамы — бабушки, тёти, — повествующий о том, как Одна Девочка ела слишком много сладкого, разжирела, и её никто не взял замуж. Как Одна Девочка сказала что-то наперекор папе, и тот ударил её и был прав. Как Одна Девочка оделась «как шлюха», и её изнасиловали в подворотне.

Одна Девочка там, внизу, поднимает голову, и мы с ней встречаемся глазами.

Я поворачиваюсь и вижу Одного Мальчика, стоящего у моего плеча. Он тоже смотрит на меня.

Он всегда смотрит.

И тогда я вдруг осознаю, какой же это простой и изящный выход. А главное — какой очевидный. И почему это не приходило в голову мне самому?

Я бросаю портфель на асфальт и перекидываю ногу через ограждение.

Вдалеке слышна сирена спешащей скорой. Кто-то из толпы зевак на мосту замечает меня, и ко мне бросается сразу несколько человек.

Они не успеют.

Один Мальчик, не шевелясь, стоит где стоял. Я смотрю на него, и мне кажется, что я в первый раз вижу в его несуществующих глазах тень страха.

Я улыбаюсь ему и делаю шаг.