Предоставьте слово профессионалу (джен)

День X настал. Через несколько часов семнадцатая принцесса королевства Альмерии выйдет замуж за кронпринца Тенезии, тем самым скрепив военно-экономический союз между двумя странами. Печати, которыми дети обменяются, будут проставлены внизу каждого экземпляра письменного (как же иначе!) договора, а после будут бережно унесены казначеями, завёрнуты в тряпочку и спрятаны в ящик от посторонних глаз. Символ же, демон бы его подрал.

Я почтительно стою в стороне, наблюдая за тем, как фрейлины помогают девочке одеться в богато убранное платье. Бедное дитя! Всего двенадцать лет — и ехать на чужбину, за океан, не выучив толком языка, ни разу не видев супруга до свадьбы… Сказал бы я, если бы не знал о воспитании, принятом в королевской семье. Не в семье даже — в клане. Восьмая принцесса Альмерии, тётя девочки, даёт ей своё благословение и напутственное слово:

— Помни, Мартиция, что семья — это самое важное, что у тебя есть; семья тебя никогда не оставит. Ты рождена Ришард, и, как бы тебя ни называли за океаном, для нас ты всегда останешься Ришард.

— Да, тётя Фелиция, — потупив взгляд, ответила девочка. Фрейлины зашнуровывали на ней нижнее платье.

— Мы понимаем, насколько тяжелая доля тебе досталась; не в двадцать лет, не в пятнадцать! Но таковы обычаи Тенезии, и на девушку постарше они бы ни за что не согласились. К счастью, кронпринц сам ещё довольно юн: ему не больше двадцати, как я слышала, к тому же, ты будешь его первой женой…

Марта вздрогнула. Её мать, не бывшая урождённой Ришард, сидела в стороне и нервно перебирала пальцами. Она страстно хотела быть на месте Фелиции, но позиция “вошедшей в семью” принцессы была очень низкой даже по сравнению с её собственной дочерью. Клан, я же говорю.

— С-скажите, — осмелилась она обратиться к золовке. — Неужели в Тенезии принято многоженство?

Это было нарушением этикета, но Фелиция, поймав умоляющий взгляд Марты, не стала заострять на этом внимание.

— Слово профессионалу, — улыбнулась она и сделала пригласительный жест в мою сторону. Луч рассветного солнца отразился в крупном изумруде её кольца. — Прошу вас, мсье Деорнуа.

Я почтительно приблизился, очень стараясь, чтобы не хрустнула застуженная в поездке правая коленка, и обратился к юной принцессе; очевидно, мой ответ больше всех предназначался ей.

— Традиционный уклад тенезийцев, моя госпожа, предполагает семью из одного мужа и одной жены; все простолюдины и подавляющее число аристократии придерживаются этой формы взаимоотношений. Развод возможен указом короля при согласии местной церкви… очевидно, большая часть населения просто не может себе этого позволить. Вдовцам и вдовам жениться допустимо, но только по прошествии траура, который они носят столько лунных месяцев, сколько лунных лет прожили вместе с супругой или супругом. Измена…

— Альфред! — шёпотом попыталась прервать меня мать принцессы, но все её проигнорировали.

— ..измена допустима как со стороны мужа, так и жены, в том смысле, что ненаказуема на государственном уровне, но дуэли между обманутыми супругами и любовниками только поощряются. Применительно к обоим полам, — прищурившись, добавил я. Одна из фрейлин, видимо, восхитившись перспективой дуэли между женой и любовницей, покраснела и хихикнула, за что тут же получила затрещину от второй.

Я продолжил.

— Высшая аристократия, к коей, в частности, относится королевская семья Тенезии, допускает возможность появления второй и даже третьей жены, хоть это и не одобряется церковью. В отдалённых горных районах, насколько мне известно, встречается многомужество… но это редкость. Надеюсь, я ответил на ваш вопрос, моя госпожа?

— Да, мсье Деорнуа, более чем, — тихо произнесла Марта, прежде чем Фелиция ответила вместо неё. Восьмая принцесса сдержанно кивнула мне, в глазах её на мгновение мелькнула гордость за ребёнка. Две фрейлины уже надевали на невесту украшенное жемчугом сюрко, а третья, чуть поодаль, подбирала перстни и украшения в причёску. Они же и достанутся девочке в приданое, столь же неотторжимое от неё самой, как её фамилия.

— Данный экономический союз чрезвычайно важен для нас, — продолжала лекцию принцесса Фелиция. — Благодаря ему мы получим доступ к тенезийским месторождениям серебра, платины и миридиума, на которых, как тебе прекрасно известно, держатся наши исследования магии.

— Из-за которых, — подхватила принцесса, просовывая руки в узкие рукава с золотыми пуговицами, — наши собственные месторождения серебра и миридиума уже сто лет как исчерпаны.

— Именно так, — подтвердила тётя. — Ты — наша надежда и опора. Понимаешь, Мартиция?

— Я буду верной дочерью, первой среди жён, если не получится быть единственной, и хорошей королевой, — сказала семнадцатая принцесса. В её голосе была удивительная для такого возраста твёрдость и уверенность.

— Да, — ответила Фелиция. — Ты будешь замечательной женой и дочерью клана Ришард, и ты будешь следить за тем, чтобы наши интересы в Тенезии соблюдались неукоснительно. Но помни, дорогая, что, каковы бы ни были наши на тебя надежды, жизнь одного из магов нашей крови бесконечно дороже, и если случится так, что не будет другого выхода, ты должна бросить мужа, королевство, и вернуться в семью. Хорошо, дитя моё?

Восемьдесят третья принцесса Альмерии, мать Мартиции, что-то неслышно проворчала, но на неё — как обычно — никто не стал обращать внимания.

— Да, тётя Фелиция, — ответила девочка.

— Ты — наша надежда, но ты не единственная наша надежда. Принцесса Лидия и принцесса Настурция уже обеспечили нас поставками платины и миридиума, а принц Георг наладил поставку золота, серебра и стали. Ты — не одна.

— Я — не одна, — послушно повторила девочка, но в конце её голос предательски дрогнул.

Какое она всё ещё дитя! Я опять поймал себя на мысли, что мне сложно воспринимать юных принцев и принцесс сообразно их возрасту, за исключением редких моментов вроде этого. Сам я простой переводчик, задача которого — изучить язык и обычаи предполагаемого союзного государства, провести необходимые переговоры, обучить ту часть семьи, которая будет работать с чужеземцами, их языку (а порой и наоборот), и, наконец — провести принца или принцессу к алтарю, где их рука будет торжественно отдана королевской семье другой державы в обмен на договор с печатью. К сожалению, порой вполне буквально.

Принцесса Фелиция, наконец, закончила инструктировать Марту на тему допустимости использования магии (Ришарды обычно не афишируют свои способности, но не то чтобы их активно скрывают), и настала моя очередь. Пока фрейлины взбивали принцессе причёску и пудрили носик, я ещё раз прошёлся по основным культурным отличиям наших народов.

— Умоляю вас, моя госпожа, не торопитесь жестикулировать головой! — напомнил я ей под конец. — Кивок у них означает “нет”, а качание — “да”. Лучше в лишний раз показать руками, здесь наши привычки схожи.

И принцесса кротко соглашалась, качая головой в такт нервному постукиванию каблуком своей матери.

К полудню я вспомнил, как сильно ненавижу все эти свадьбы. Ещё на этапе подготовки выматываешься, как никогда в экспедиции: пока утрясёшь все тонкости комбинаций обрядов бракосочетания (Ришардам, может, и всё равно, в какой традиции жениться, но полное принятие традиций другого государства обычно воспринимается как слабость, а слабость демонстрировать нельзя; по той же причине гости не желают свадьбу в нашей стилистике), пока переведёшь все приглашения, пока подготовишь инструкции поварам и служанкам… сдохнуть можно. Но в день X быть главным специалистом по языку и культуре чужеземцев я бы и врагу не пожелал. Ты бежишь, высунув язык, вперёд всей процессии, чтобы убедиться, что в очередной зале всё готово, всё правильно развешано, расставлено, разложено, раздаёшь приказы на бегу, а всяк тебя норовит поймать, расспросить, уточнить какой-нибудь очередной нелепый слух… или какой-нибудь гость решит, да простят меня демоны, облегчиться, ты его проводишь к уборной, а он тебе недоумённо: “А что это за дверь?” И ты хлопнешь себя по лбу и либо махнёшь рукой в сторону двора, надеясь, что ни одна принцесса не решит выглянуть в окно и оскорбиться, или пустишься в путаные, но всё равно бесполезные объяснения. Кстати, после двухсотого такого случая я убедил короля выделить под это дело специальный уединённый дворик и переселить из выходящих в него комнат всех принцесс, оставив их прислуге. Прислугу таким не удивить, они от такого зрелища не оскорбляются.

Вот и сейчас я, прихрамывая на больную ногу, бегу на представление жениха и невесты. Такой ответственный момент! А если они друг другу не приглянутся? За Мартицию я не переживаю, она послушная девочка, но вот юноша! Я ему, кажется, не представлен. Тенезийская королевская чета наотрез отказалась от моих услуг преподавателя, вместо этого прислав на обучение какого-то своего напыщенного индюка, то есть, наверное, советника или гувернёра. Мальчик может заупрямиться и отказаться! Ох, моё сердце… чуть не выпрыгнуло. Нет, родители его безусловно вразумят, но это ещё несколько дней, нервных, бессонных ночей, переговоров, пиров, и, ай, как уже болит голова… Стар я стал для таких мероприятий, до вечера бы дожить.

На повороте меня догнал двадцать четвёртый принц Жерар, щуплый мальчик десяти лет, разодетый в пух и прах.

— Альфред! — звонко крикнул он. Он был ещё слишком молод, чтобы звать меня “мсье”, но ещё каких-нибудь три года… Так, не отвлекаться, мне лишь бы этот день как-нибудь пережить.

— Да, мой господин? — я спросил на бегу. До зала оставалось пятьдесят метров по прямому коридору…

— Альфред, Альфред, а можно я поздравлю сестру Марту с бракосочетанием? Я учил!

Ох, дитя… Конечно, ты учил, я сам тебя языку учил, потому что быть тебе через пару лет советником-наместником при сестре, правда, троюродной, но неважно. Но тебе ещё три года его учить, дуралей вертлявый!

Понятное дело, вслух я этого не сказал. Вслух я сказал совсем другое.

— Юный господин, право, переоценивает знания, которые его покорному слуге удалось передать вашему высочеству в столь короткий срок… Прошу вас, не глупите, ведь одно неверно сказанное слово способно сорвать все наши планы, — зала рывками приближалась под моё хриплое дыхание.

Жерар не обиделся.

— Хорошо, Альфред, но я обязательно продемонстрирую свои навыки при более удобном случае, договорились? — сказал он, ослепительно улыбаясь.

— Хорошо, — только и успел ответить я, прежде чем зала поглотила меня, хлопнув створками дверей, и суетливая служанка усадила меня на стул и сунула скамеечку под ногу. Осознать, на что я согласился, времени у меня не было.

Дальнейшее происходило словно в тумане. Речи, речи, речи, тосты, поздравления, снова речи, заверения в искренней дружбе и политической поддержке, и всё это надо переводить, потом переводить ответные реплики, не забывать о культурных различиях, кого-то сажать на стул, кому-то предлагать подушку, ни в коем случае не подавать жареного лосося, хотя сырого — можно, и не смешивать молоко со спиртом. Я говорил, не затыкаясь, моими речами можно было бы затопить небольшой город, а сладости их хватило бы на сто двадцать две тысячи гнёзд обезумевших от голода ос. Когда у меня пересыхало горло, мне подавали разведённое в тёплой воде варенье, когда я задыхался, ко мне подбегал мальчик с опахалом, когда я начал валиться с ног от усталости, государь выделил мне небольшой паланкин, чтобы меня переносили с места на место, где я говорил, говорил, говорил… За пиршественным столом все в основном общались со своими, но каждую минуту кто-то вставал и вещал что-то во славу будущего союза и на радость молодожёнам. Кажется, я что-то успевал есть, но только украдкой.

Гостей было д у ш н о много. Я не помню другого такого пышного празднества; во всяком случае, никогда я ещё работал настолько на износ. К закату мне начало казаться, будто горло моё скребли наждачкой, и в голову влезла предательская мысль, что хрипеть мне теперь до конца дней. Через пять-шесть тостов я вспомнил своего старого учителя, который до восьмидесяти шести лет сохранил прекрасный, глубокий, зычный голос, и этим себя немного утешил.

А потом гул, наполнявший пиршественную залу, стих. Я не сразу это заметил, волна затишья началась далеко от меня, но очень скоро разговоры сами собой прекратились и люди вокруг меня растерянно заозирались, не понимая, с чего вдруг из атмосферы пропало опьяняющее веселье.

Тут из центра залы раздался оглушительный в своём одиночестве раздражённый голос жениха. Он говорил на родном языке, и реплику его я приблизительно могу перевести так:

— Что ты сказал?!

Я приподнялся было в своём паланкине, чтобы разглядеть, что происходит, но сообразительные носильщики подхватили его и перенесли к месту разворачивавшихся событий. Слуги и нервно вскочившие гости безмолвно расступились перед нами.

Маленький вертлявый Жерар стоял перед кронпринцем Тенезии, а принцесса Марта держала своего уже мужа (о, демоны, как она юна и как храбра!) за правую руку, которую он, похоже, уже готовился занести для пощёчины. Двадцать четвёртый принц побледнел, но стоял прямо и гордо, подбирая непривычные слова.

— Я желаю вам, м-м, — он запнулся, затем нашёлся снова. — Добрых снов и мягкой перины!

Выговорив сложную фразу на тенезском, он разулыбался от гордости, но улыбка его затухла, столкнувшись с холодным взглядом разъярённого кронпринца. Я поспешил вмешаться.

— Ваше королевское высочество! — я сполз с паланкина и склонился перед четой, одновременно заслоняя собой мальчишку и толкая его в сторону старших принцесс. К счастью, он это понял и отступил. — Юный принц не пытался вас оскорбить! Как вы, должно быть, заметили, он ещё не так свободно владеет вашим языком, как её королевское высочество принцесса Мартиция, и перепутал, да, перепутал слово! Он хотел пожелать вам преприятных снов и твёрдого ложа!

Кронпринц медленно выдохнул, опуская руку. Вспыльчив, но не чрезмерно. Такой типаж быстро вскипает, но легко забывает былые обиды.

— Это так? — грозно спросил он мальчика. Шестая принцесса, его мать, легонько толкнула его в плечо, чтобы он кивнул, но принц Жерар вначале бросил взгляд на меня. Я покачал головой, надеясь, что он поймёт мою подсказку, и он вспомнил, вспомнил! Мальчик мотнул головой, и кронпринц расслабился.

— Всё хорошо! — крикнул он своим. — Это было недопонимание.

Принцесса Марта нежно погладила его по руке. Хорошая девочка, она справится, подумалось мне. Непринуждённые разговоры снова заполнили залу, а меня подманила к себе шестая принцесса, крепко держащая сына за плечо. Когда я подошёл, мальчишка бросился ко мне в объятия.

— Альфред! Почему, почему? — зашептал он, чуть не плача. — Я ведь точно всё вспомнил, ничего не перепутал. Почему?

— Успокойся, милый, — проговорила его мать. — Я уверена, мсье Деорнуа тебе сейчас всё объяснит.

— Мой господин, — сказал я, опустившись на одно колено, чтобы наши глаза оказались на почти одном уровне; его чуть выше. — Вы всё сказали правильно, но только не учли одну культурную особенность: тенезийцы предпочитают спать на жёсткой постели.

Жерар вспыхнул и спрятал лицо у меня на груди.

— Я не знал, — прошептал он. — Не знал…

— Да, мой принц, — ответил я. — Поэтому вам ещё необходимо учиться.

Шестая принцесса нервно поправила свои юбки.

— Не знаю, как теперь быть, — сказала она. — Возможно, после этого… случая государь решит отправить к принцессе Марте другого помощника. Всё-таки такой промах… почти скандал. Если бы не вы…

— Не берите близко к сердцу, моя госпожа, — ответил я. — Мне кажется, через три года кронпринц Тенезии будет вспоминать этот инцидент исключительно с юмором. Может быть, даже зачтёт его высочеству Жерару его рвение…

— А пока, юный принц, — улыбаясь, сказала четвёртая принцесса Альмерии, и мелкие морщинки разбежались от уголков её глаз, — предоставьте слово профессионалу. Мьсе Деорнуа нас не подведёт.

Я поклонился и влез в свой паланкин. Жерар, счастливый малый, уже отправлялся спать, а у меня ещё как минимум ещё четыре часа работы! Вон кто-то, кажется, двоюродный дедушка кронпринца, уже встаёт, чтобы произнести очередную речь, и моё место — рядом с оратором, возле трибуны. На ней — никогда, но всегда очень близко.