То, чего нет в Нангилиме (джен)

Все вышло, как рассказывал Юнатан: розовый утренний свет над Нангилимой, наши кони — Грим и Фьялар, — которые смирно ждали нас, лесная тропинка, ведущая в Долину Яблонь, прозрачное озерцо с теплой водой, яблоневые сады вокруг старинной усадьбы.

И дедушка, стоявший у калитки. Когда он увидел нас, то только руками всплеснул — а мы соскочили с лошадей и бросились к нему.

Маттиас крепко обнял нас обоих, и мне снова захотелось плакать, так сильно я соскучился по дедушке. Но вместо этого я засмеялся от радости, ведь теперь все будет хорошо — и Маттиас с Юнатаном тоже смеялись.

Между прочим, встретил нас не только дедушка — когда мы вошли во двор, к нам выбежал рыжий пес, самый славный пес в мире. Маттиас сказал, что его зовут Мекке, и что теперь он мой — а Мекке радостно лаял и лизал мне руки. Подумать только, теперь у меня своя собака!

Я спросил у Юнатана, почему собаки нет у него, ведь лошадей в Нангияле получили мы оба. Но он только рассмеялся и ответил, что ему хватает и Грима — к тому же Мекке быстро привязался и к Юнатану тоже. Разве можно не любить Юнатана?

Были в усадьбе Маттиаса и кролики — почти совсем как те, которых мы держали в Нангияле. Я снова кормил их листьями одуванчика и сеном, чистил клетку и подолгу смотрел, как они грызут свою траву и смешно шевелят ушами.

Но одна вещь показалась мне странной — в Долине Яблонь нигде не летали голуби. Может, потому, что не было тревожных вестей, чтоб носить?

Так прошло два дня, а потом еще два, и еще — время в Нангилиме шло незаметно, лето близилось к концу. Мы с Юнатаном собирали яблоки в саду Маттиаса, карабкаясь по лестницам, Маттиас же приносил пустые корзины и поднимал яблоки, уже упавшие в траву. Вечером мы втроем садились их резать, чтоб засушить на зиму, и болтали обо всем на свете — или отправлялись на постоялый двор, где собирались жители Долины Яблонь. Многих из них я встречал раньше в Нангияле — и они тоже узнавали нас, братьев Львиное Сердце, и улыбались; но о Нангияле никто не говорил. Это было время песен и веселых сказок.

А в другие дни мы седлали Грима и Фьялара, брали с собой Мекке и ехали на лесные озера, жгли по вечерам костры и ночевали в шалашах, которые строили сами. Юнатан рассказывал мне истории — теперь у нас было вдоволь времени на это.

И в один такой вечер, когда я смотрел на пляшущие искры над нашим костром, я вспомнил одну вещь — да так и замер.

Мне вспомнилась записка, которую я оставил тогда для мамы на кухонном столе.

«Не плачь, мама, мы увидимся в Нангияле».

Но что, если она уже пришла, а нас нет? Кто скажет ей, где мы? Ведь теперь ни я, ни Юнатан не смогли бы одолжить оперение у белоснежной голубки, чтобы прилететь и передать весть — как это сделал Юнатан когда-то давно, чтоб утешить меня, пока я был еще на Земле.

«Братья Львиное Сердце, Рюттаргорден, Долина Вишен, Нангияла».

Как теперь, наверное, пусто в Рюттаргордене! Кроликов я выпустил, когда поехал за Юнатаном, так что там не осталось совсем, совсем никого. Некому даже встретить маму — конечно, в Долине Вишен ей обрадуются, но...

— Юнатан, — осторожно начал я. Мне не хотелось его расстраивать, ведь он был таким веселым здесь — «как никогда раньше», как и обещал; но не спросить об этом я не мог. — А мама... она ведь не сможет прийти сюда, в Нангилиму?

Сначала Юнатан не ответил ничего, лицо его и вправду стало печальным. Но потом он сказал:

— Не знаю, Сухарик. Трудное дело добраться в Нангилиму, ты ведь помнишь — и каждый идет туда своей дорогой.