Рождественские жабы (джен)

Хастур ненавидел смертных.

И их города ненавидел.

И их праздники тоже.

А теперь он был в городе, среди смертных, и вдобавок — в канун Рождества!

А все из-за жабы.

Которая пропала — и что ему теперь, искать новую? Это после шести тысяч лет?

Нет уж — и потом, от одной мысли о том, что она от него куда-то... делась, Хастур закипал.

Пока только в переносном смысле — но скоро мог и в прямом: в Аду было жарко. Адски жарко! Только холодная жаба на башке и спасала.

А теперь что?

Куда вообще её вдруг понесло? Зачем? Они же образовывали с ней почти что идеальный симбиоз — а что теперь?!

Наконец беглая жаба нашлась — но не одна.

А в компании еще одного... жаба и смертного мальчишки лет двенадцати.

Увидев Хастура, жаба несколько демонстративно отвернулась и уткнулась мордой в спину этого... земноводного.

С которым — с жабом, а не с мальчишкой! — пакостная беглянка до того нежно переглядывалась!

А затем заявила Хастуру, что у них любовь!

— Охренела? — мрачно спросил у жабы Хастур. — Какая тебе любовь, старая дура?

— Большая, — проквакала та в ответ. — И светлая. Тебе не понять!

— Где уж нам, — буркнул Хастур, — мы все больше по маленьким и грязным. А ты чего тут торчишь? — повернулся он к владельцу "жабьей страсти". — Домой чеши! К маме-папе!

— Н-не могу, — насупился тот.

— Я могу, — осклабился Хастур, — маленькое демоническое чудо!

И щелкнул пальцами.

...Чтобы очутиться за компанию с пацаном и жабами в том месте, где смертные держат своих сумасшедших.

Потому что никем другим эти двое быть не могли.

Мужчина сидел на кровати и с отсутствующим видом смотрел в пространство, а женщина складывала и разворачивала конфетный фантик — очень тщательно и аккуратно.

— Мама, — почти беззвучно выдохнул пацан дрожащими губами.

Жаба сочувственно квакнула, укоризненно глядя на Хастура.

Женщина вздрогнула и подняла голову. Несколько секунд она внимательно смотрела на мальчишку, а потом улыбнулась ему и протянула фантик.

— Спасибо, — тот взял фантик, как невесть какую ценность.

— Кто вы такие? — нахмурился вошедший смертный в идиотской желтой хламиде. — И как сюда попали?

— Отлезь, — посоветовал Хастур, хватая пацана за шкирку и снова щелкая пальцами, от чего желтохламидник вышел прочь, идиотски улыбаясь, — и что это за хрень?

— Это моё, — парень набычился и намертво зажал в кулаке фантик. — Вы кто вообще?

— Герцог Ада, — мрачно представился Хастур, — и сейчас я тебя спалю Адским пламенем к архангельской матери.

— Ква! — возмущенно заорали на два голоса жабы. — Попробуй только, — сердито заявила ему чертова жаба, — будешь один жить, как дурак.

— А что только герцог, а не король? — нахально спросил мальчишка.

Жаба, которую тот держал на руках, сочувственно квакнула.

— Рожей не вышел, — огрызнулся Хастур, — чтобы я тебе отвечал. Пороть тебя некому. Чего я вообще с тобой говорю?

Жаба — его собственная жаба! — прыгнула женщине на колени, и пока та смотрела на неё недоумённо, словно бы не очень понимая, что это такое, перепрыгнула ей на голову и громко квакнула.

— Сдурела? — ахнул Хастур. — Ты соображаешь вообще? Я тебе что, трясокрыл долбаный? Убить я могу, а вылечить — нет!

Жаба требовательно квакнула и, потоптавшись, устроилась поудобнее и закрыла глаза, всем своим видом демонстрируя твёрдое намерение здесь и остаться. Жаба на руках у парня, которого Хастур так и держал за шкирку, тоже квакнула.

— Да не умею я! — взвыл Хастур. — И раньше... тоже не умел! Слышь, пацан, — тряхнул он мальчишку, — хочешь, я этих уродов убью? Ну, которые твоих отца с матерью до такого довели? Убивать я хорошо могу.

— Дурак вы, — как-то грустно проговорил тот. И отвернулся.

Жаба на голове у женщины пошевелила задними лапами, зарываясь ими в её волосы. Жаба на руках у парнишки издала громкий удовлетворённый звук и поглядела на Хастура с откровенным укором.

— Ты, я гляжу, сильно умный, — Хастур плюнул на пол и выпустил из рук капюшон идиотской мальчишеской одежды — мантии, что ли? Эти смертные какой только дряни не носят. — Ты соображаешь, что лезть в голову, не умея ничего толком делать — хуже некуда?

Парень вдруг побледнел, сощурился и выхватил откуда-то деревянную палочку, которую наставил на манер какого-нибудь меча на Хастура. И прорычал:

— Не смейте!

Женщина тихонько ахнула и вскочила, и жаба на её голове, заволновавшись, возмущённо и осуждающе заквакала.

— Убери свою ковырялку, — процедил Хастур, — а то я её тебе засуну... куда-нибудь.

Он щелкнул пальцами, и женщина упала на свою кровать.

Жаба, свалившись (видимо, от неожиданности) с её головы, возмущённо заквакала и пригрозила:

— Ещё раз так сделаешь — точно один останешься!

Она снова забралась женщине на голову и устроилась на сей раз прямо на её лице.

— Экспелиармус! — выкрикнул мальчишка.

— Вот только кухонной латыни я давно не слышал, — скривился Хастур. — Ты ещё экзорцизм почитай, умник.

Он обернулся к все так же безучастно глядящему в никуда мужчине и снова щелкнул пальцами, отправляя того в глубокий сон.

— Слезь у неё с башки, — скомандовал жабе смирившийся со своей злой судьбой Хастур, — мешать будешь. Лечить я не умею, могу только темноту вытянуть.

— Не смейте! — крикнул парень, кидаясь на него. — Убирайтесь!

Жаба очень довольно квакнула и немедленно слезла на кровать, устроившись на подушке. И снова поощрительно квакнула.

— Ненавижу детей, — сообщил мальчишке Хастур, обездвиживая идиота, — и смертных ненавижу. И Рождество это гребаное.

Он подошел к женщине и, брезгливо скривившись, положил руки на её голову.

Жаба снова квакнула очень одобрительно и даже покосилась на его голову. Но с места не сдвинулась.

От головы женщины к рукам демона потянулись тонкие черные струйки — похожие то ли на дым пожара, то ли на протухшие чернила...

— Дилетанты, — пробурчал Хастур, — уроды жопорукие. И голова у них тоже росла из жопы. Кто ж так пытает? Толку никакого...

Жаба одобрительно заквакала и закивала — мол, и в самом деле, кто? Эх, лю-уди...

Жаба... та, другая — вернее, тот, другой, который был у парня, и который, как оказался, никуда не делся вместе с ним, запрыгал по полу и, подпрыгнув повыше, забрался на кровать, устроившись рядом с чертовой жабой.

— Держись от нее подальше, — мрачно предупредил наглое земноводное Хастур, — а то в ресторан французской кухни попадешь. На закусь к этой… как там ее… божоле!

Он убрал руки от женщины и скомандовал:

— Спи!

Жаба — его собственная, хотя они были так похожи, что Хастуру порой казалось, что у него двоится в глазах — возмущённо квакнула и придвинулась к своему кавалеру, а женщина действительно уснула. Жаба... нет — обе жабы — посмотрели на неё, и одна из них громко и требовательно квакнула.

— Не нукай, не запряг, — проворчал Хастур, подходя к спящему мужчине и повторяя с ним ту же манипуляцию. — Вот что тебе не сиделось спокойно? Это же расскажи кому — сразу в ванну со святой водой угодишь. И ты, дура, со мной там окажешься.

Жаба квакнула раскатисто и громко, и он мог бы поклясться, что она смеётся. Причём издевательски и одобрительно разом.

Черные струйки дыма от головы мужчины были гуще и плотнее, и Хастур снова сплюнул.

— В жопу бы вам эти ваши палочки запихать, — процедил он. — Обезьяны лысые.

Жаба квакнула согласно и возмущённо, а потом издала длинный урчаще-булькающий звук.

— Готово, — сказал демон пару минут спустя.

Он повернулся к мальчишке, смотревшему на него, как Вельзевул на Райские врата, и, щелкнув пальцами, сказал:

— Ты пришел сюда... с архангелом Гавриилом. И с Михаилом тоже. Они тут спели, сыграли на контрабасе, и обана — чудо!

Жабы квакнули — вдвоём — и вдруг спрыгнули на пол и... исчезли под кроватью.

— Куда? — заорал Хастур, превращаясь в струйку дыма. — А ну стоять, поганка!

Но под кроватью никого не оказалось: его жаба тоже кое-что умела.

* * *

Хастур ненавидел смертных.

Особенно детей.

И искренне надеялся никогда больше не иметь с ними дела.

Вот только вернется с рождественских каникул его загулявшая жаба…