Необычайное приключение, бывшее с Синдзи Икари в тридцать втором тысячелетии (гет)

Император научил меня слышать и видеть имматериум, чувствовать его потоки. Он объяснил, как ускользнуть из демонической твердыни, и как в неё попасть. Император не смог (и не мог) предупредить меня, НАСКОЛЬКО тут будет плохо. Ад. Точнее не выразить. Хрустальный Лабиринт Тзинча, в сердце которого возвышалась его твердыня, подавляла. Это место пыталось подавить, исказить и заглушить каждое моё стремление, подменить каждую мою мысль. Я шел по бесчисленным зеркальным коридорам, и из глубин отражений за мной следили безумцы, пытавшиеся сюда проникнуть до меня. Я пытался крушить все стены на пути, так как с каждой из них в отражениях на меня глядели образы из моей памяти. Люди, и знакомые мне, и те кого я видел лишь раз в жизни, рыдали, кричали, цедили слова ненависти, упрекали.

— Ты бросил нас, Синдзи. Ты снова убежал от всего мира и своей судьбы в бессмысленной попытке вернуть прошлое, — Мисато с грустью смотрела на меня в тысячный раз.

— Ничтожество. Трус. Тебе не хватило мужества даже просто принять действительность. Ты не сможешь вернуть свою куклу. Даже если она ещё жива, она давно уже поехала кукушкой, — от сознания того, что это говорила лишь иллюзия Аски, особо легче не становилось.

— Ты действительно думаешь, что всё это сойдёт тебе с рук? Ты дезертир и мой величайший позор, — отец молча смотрел на меня, но я явно слышал его презрительный голос у себя в голове.

Кричали люди, сгоравшие заживо, плакали погребённые под обломками зданий дети, неизвестные солдаты захватывали штаб-квартиру "Nerv", доктор Акаги падала в бассейн, залитый LCL. Нескончаемый поток обвинений, бесчисленное множество смертей подавляли, заставляли меня усомниться во всём том, что было мне дорого, высмеивали того, кем я был. Всё это было слишком реально, чтобы быть всего лишь иллюзиями.

Призраки прошлого и будущего отравляли мне душу, но, как бы плохо мне ни было, я твёрдо знал одно: мне нет смысла возвращаться без Рей. Я пришел сюда за ней. Правильно это было или неправильно, но отправиться за ней, чего бы это ни стоило — моё собственное решение. Я должен держаться его до последнего, иначе останусь в этих коридорах навсегда. Я вырвал бы себе глаза, если бы знал, что это мне поможет. Тысячи голосов уже звучали в моей голове. Возможно, где-то там, на Земле, очередной Ангел уже пробил Геофронт и через несколько минут человечество ждёт неминуемая гибель, шептали они.

Лабиринт всё тянулся, казалось, я вообще не двигаюсь, лишь стою на месте да наворачиваю круги. Иногда казалось, что так оно и есть — я натыкался на зеркала, разбитые мной минуту назад. Иногда казалось, что бил их не я — а иногда казалось, что разбитые мной зеркала зарастают сами собой. Лабиринт играл со мной. Казалось, бесконечные коридоры изгибались под невозможными углами и пересекались сами с собой. Во всем этом чудовищном хитросплетении ходов сохранить изначальное направление движения было совершенно невозможно.

До определённого момента я держал в голове все ходы и повороты, которые прошел. В какой-то момент я понял, что в этом нет никакого смысла, так как я совершенно не знаю, куда идти. В следующее мгновенье я понял, что дальше запоминать уже не в силах. Я оставил эти попытки. Довольно долгое время я пытался выстраивать в своём разуме хотя бы курс, но в конце концов понял, что в бесконечном лабиринте, в котором я не даже не знаю уже куда идти, бессмысленно даже и это.

В бессильной ярости и отчаянии я взревел и зажмурил глаза. На краю сознания послышался смех. В очередном видении я в очередной раз ехал в поезде по кольцевой вокруг Токио-3. Солнце садилось. Я тряхнул головой, пытаясь сбросить наваждение, и почувствовал, как заболтались отсутствующие сейчас шнурки наушников.

Пусть так!

Пускай играет музыка! Я напряг все свои силы, чтобы представить, как держу в руках плеер и включаю знакомую песню в попытке подчинить себе сбоящие чувства. Мягкий женский голос и звук песни звучали дико в этом месте. Я представил, что добавляю громкости до предела и ставлю песню на повтор. Возможно, в следующий раз мне это повторить не удастся. Если мне суждено погибнуть здесь, то с ума я сойду под музыку.

Я открыл глаза. Картины моей смерти и гибели всей жизни на земле вернулись. Наваждения внутри меня, иллюзии снаружи, всё это было слишком невыносимо для моего перегруженного рассудка. Сначала я начал биться головой об зеркальную стену. Потом выцарапал стёкла, прикрывавшие мне глаза, схватил осколок хрустального зеркала и двумя ударами выколол себе глаза. На время вернулась темнота. Я ощутил Евангелион так чётко и подробно, как никогда раньше. Каждая моя-его клетка дала себя прочувствовать, и на некоторое время это перегрузило моё сознание. К моменту, когда я ощутил и осознал каждую часть своего тела, ко мне пришло понимание того, что я только что наделал. Я содрогнулся.

Впрочем, принципиально ничего не изменилось. Верить своим глазам я и раньше не мог, а направления и подавно не знал. Я чётко знал, где низ и где верх, где право и где лево, как идти вперёд и как развернуться кругом, чтобы снова пойти вперёд. Не изменилось ничего, кроме того, что у меня больше не было глаз.

Я встал в боевую стойку и приготовил копьё к удару. Что-то мне подсказывало, что настоящего противника я не пропущу. Теперь я попытался очистить сознание и почувствовать хоть что-нибудь, хоть какую-нибудь подсказку, раз уж разум мой оказался слаб, а зрения я себя лишил.

И чудо случилось. Подсказка пришла. Я почувствовал запах Рей. Так пахло в её контактной капсуле, когда я участвовал в тесте на взаимозаменяемость в её Еве. Я повернулся за запахом налево и разбил копьём стену перед собой, больше не представлявшую для меня опасность.

Даже если это была ошибка, вызванная самообманом, большего я уже сделать не мог. Это предел. Максимум.

Я побежал сквозь лабиринт. К дьяволам коридоры, они явно сделаны, чтобы из них не выйти. Хрусталь разлетался и скрипел под ногами.