Увеличение (джен)

Я покинул Дру, наказав той оставаться в доме, что бы ни случилось. Я уже понял, что за этими стенами она будет в большей безопасности, чем если отправится со мной. Нужно осмотреть другие кратеры. Почему мне не пришло это в голову раньше?

Маловероятно, что кто-то выжил. А если выжившие и существуют, то они не станут меня слушать, но попытка — не пытка, верно? Сейчас любое действие лучше бездействия, потому что дни нашего города сочтены.

Выходя наружу, я был готов это увидеть. Толпа разномастных врагов, убивающих туристов. Я даже бровью не повел. А просто побежал. Потому что пока они заняты залетчиками, у меня есть фора.

Закат все так же алел. Как раскаленный провод, он краснел все больше и больше. Я вздрогнул от землетрясения, но сразу же нашел потерянное равновесие: ничего необычного, я был уже с ним знаком. Я быстро добежал до первого кратера. Уже и не помню, кто жил там. Да разве это важно в сложившихся обстоятельствах?

— Ау! Есть кто?! — закричал я, устремляясь вглубь.

Ответом мне была тишина.

Ладно, один пустой кратер еще ни о чем не говорит. Пытаясь не растерять надежду, ведь кроме нее у меня ничего не было, я покинул дом и устремился к следующему. На улице ничего не изменилось. Это было к лучшему: только крики ужаса туристов заглушали мои мысли. И поделом им. Они что, думали, мы тут живем в раю?

Другой кратер был не такой глубокий. Я залез туда и сразу обвел взглядом открывшееся моему взгляду пространство. Даже кричать не стал — без этого было ясно, что внутри никого нет.

Разочарованно вздохнув, я выбрался наружу. Другой дом стоял ближе к тому месту, где Боссы пожирали туристов. Они дрыгали руками, шумели, но никто не мог им помочь. Я видел, как объевшиеся Боссы падали на землю и не могли больше двигаться, видел, как киллеры сдавали свои позиции, будто эта возня не была достойна их внимания. Юнцы и старики превращались в гной. Туристов стало меньше, но совсем они не исчезли. Я оказался прав: так просто от них не избавиться, потому что увеличивались они в геометрической прогрессии. Стоило только моргнуть.

Мне не было страшно приближаться к ним, потому что мною двигало одно желание: найти выживших горожан. И оно, кажется, было настолько правильным, что, ведомый им, я не имел права бояться.

В третий кратер я вошел почти беззвучно. И, кажется, это было ошибкой.

— Что тебе тут надо? — недружелюбно встретили меня.

Голос показался незнакомым, но когда старик Уоррингтен вышел навстречу, преграждая мне путь, я тотчас его узнал. Вместе с ним вышел еще один, моложе, клокотание которого я слышал, когда зашел. Я подумал, что это, должно быть, его племянник.

— Разрушил все и думаешь, что имеешь право заваливаться сюда? — старик Уорригтен от возмущения, видимо, не сразу нашел, что сказать мне.

— Я все исправлю, — горячо пообещал я. Но Уоррингтен точно не тот, кто может мне поверить. Он даже не попытается сделать это, но я не мог его винить.

— Вон из моего дома! — крикнул его племянник и запустил в меня пустой банкой, которая стукнулась о пол и разбилась на осколки. Мне было неприятно.

Чувство, что меня облили помоями, поднялось в груди. Я почувствовал себя, как в тот раз с Ленни, когда Уорригтен сказал нам то, что мы, конечно, заслужили, но что никто не дерзнул высказать нам в лицо. Уоррингтен же окропил нас позором. Таким же позором обтекал сейчас я. В первый момент я хотел убежать. Просто сорваться с места, вернуться в убежище Дру и, как страус воткнув голову в песок, больше никому не показываться на глаза. Но что-то, что появилось во мне недавно, что-то, что больше никогда не позволит мне быть прежним, помогло мне остаться на месте. Помогло поднять голову и сказать ему, глядя в глаза:

— Почему вы такой злой?

Он насупился и посмотрел на меня.

— Почему-почему… — сварливо произнес он, — потому что я не злой, а честный. Только наше лживое общество принимает честность за злость и ты, как его горе-начальник, мне лучше скажи: отчего оно так?

Его племянник молчал, но выглядел так, будто был полностью солидарен с ним.

— Только кому нужна такая ваша правда? — зло произнес я.

Помнится, я и сам видел ложь в каждом встречном. Но сейчас, когда встречных больше не было, а был лишь раскаленный воздух и обжигающие воспоминания о мирной жизни, я наконец-то понял, что дружелюбие, увиденное мной, могло и не быть ложью. В городе, в достатке, в безопасности, что им, а точнее, нам, было делить? И кого ненавидеть?

Возможно, во мне говорило чувство вины, но какая теперь разница?

— Видимо, не тебе, паршивец, если ты не понимаешь, что ты разрушил всё то, что мы с Дедом так кропотливо создавали.

— Вы… были с Дедом? — спросил я, опустив то, что свою вину я осознаю даже лучше, чем он может думать.

— Не с самого начала, разумеется, — фыркнул Уорригтен, — столько прожить я не мог бы, но… — пауза, следующая за «но» была достаточно длинной, чтобы я напрягся, — но я помогал ему с основными… э-э-э… порядками.

Я ждал продолжения.

— Экзамены в школе, предназначение, охрана недвижимых — это все мои идеи, — продолжал старик, — но методы Дед выбрал более мягкие. А я говорил ему, что его вера в лучшее — до поры до времени! Появится тот, кто испортит то, что держится на честном слове. Принуждение, штрафы, наказания — то, что предлагал я. Путь лживой вежливости — то, что выбрал Дед. За что и поплатился, — зло выплюнул он.

— Все было не так, — покачал головой я.

Неужели я, правда, считал, что законы Деда — строгие?!

Уоррингтен хмыкнул.

— А как же еще? Он заврался, вы все заврались! «Здравствуйте, пожалуйста, благодарю», — кривляясь, передразнил он, — тьфу! Смотреть противно. Зато я один был верным себе — я говорил, как есть, не лебезя, не боясь, не притворяясь. И сейчас говорю: проваливай! Ты был полезен только тем, что подтвердил мою теорию, больше ты ни на что не годен.

Его слова должны были меня обидеть, зацепить, но все, что я чувствовал, уходя, была ясность. Я ошибался, ненавидя их всех. Я ошибался, желая полной свободы. Я ошибался, разрушив все то, что было полезно. Наконец-то мои глаза перестали быть по-детски закрытые, и я прозрел.

* * *

В следующий кратер заходить было тяжелее. Не столько физически, сколько морально. Но когда я увидел, что врагов около туристов все меньше, а это значит, что те выдержали атаку и никуда не денутся с нашей земли, взял себя в руки и смело пошел дальше.

Оказавшись внутри, я сразу заметил свет в глубине. Там был кто-то, там кто-то был. Если уж Уоррингтен выжил, то неудивительно, что выжил кто-то еще.

Я радостно побежал на свет.

— Эге-гей! — закричал я. — Вы тут?

Передо мной открылось подобие кухни. Большой стол, за которым помпезно обедали трое. Они повернулись, увидев меня, а я не попытался скрыть улыбку.

— Привет, — выдохнул я, — я так рад, что вы живы.

Я почувствовал восхитительный аромат лакомства, которое они ели. Мой живот предательски заурчал, и я уже представил, как мы все счастливо обнимаемся и они меня кормят.

— Ты кто? — спросила меня женщина в большом парике.

— И с чего ты врываешься в наш дом? — подхватил ее возмущение мужчина.

— Я вместо Деда, — лепетал я, — вы же помните Деда?

— Деда помним, — деловито кивнула женщина, — а вот тебя нет.

Еще один мужчина подергал ее за рукав, привлекая внимание. Он зашептал так громко, чтобы слышал и я:

— Это же тот, который все отменил.

— А-а-а, — наконец-то понял другой мужчина и до того, как я спокойно выдохнул, дополнил: — из-за которого погибла Энесса?

Я сглотнул. Женщина — ее сестра? Они родственники? Знакомые? Впрочем, в любом случае в ее смерти они винили меня.

— Не совсем так, — возразил я, но меня уже никто не слушал, — я хотел попросить помочь. Точнее, нет, я хотел предложить вам, чтобы мы помогли друг другу. Наш город захватывают!

Женщина лениво промакнула губы салфеткой, медленно встала из-за стола и, указывая на меня пальцем, как проклиная, выдала:

— Из-за тебя погибла моя сестра! И ты хочешь, чтобы мы слушали тебя? Да лучше пусть город захватят, чем мы еще раз доверимся тебе.

Я попятился назад. Наученный, я уже не ждал, когда меня выгонят. Потому что было понятно, что мне пора уходить. Наверное, я легко отделался.

Слова этой женщины сделали то, что не смогли сделать слова Уорригтена. От осознания того, что в смерти сестры той женщины есть моя вина, мне стало совсем паршиво. Я поспешно покинул кратер.

Я уже ни на что не надеялся. Ни на второй шанс, ни на исправление, ни на удачу. Вряд ли я найду союзников. В сердцах пнув риф, я почувствовал обжигающую боль и, прихрамывая, пообещал себе зайти в еще один кратер. Если уж и там настигнет неудача, то, значит, так тому и быть. Я вернусь к Дру, и мы проведем оставшееся время вместе, в обнимку, как я того когда-то и хотел.

Отчаяние медленно поглощало меня. Отчаиваться всегда было проще, чем бороться.

Этот кратер был не похож на остальные. Он оказался широким и таким длинным, что я даже успел устать за то время, пока плыл вглубь.

Было тихо. Даже ветер не гулял среди оставшейся пустоты. Наверное, тут жила большая семья, а из-за меня теперь здесь только пустота.

Я лениво двигался, ни на что особенно не рассчитывая. От розового цвета стен начинало подташнивать. А может, меня тошнило от самого себя?

Я хотел крикнуть и узнать, есть ли кто дома, но так боялся того, что ответом мне будет эхо, что не стал этого делать. Мне хотелось развернуться и уйти, стерев из памяти этот огромный пустой дом. Казалось, что разговор в нем оборвался на полуслове из-за моего присутствия, а не исчез навсегда.

Я добрался до первого расширения: места, которое считалось прихожей. После узкого коридора оно было гораздо светлее. И это первое, что бросилось мне в глаза. А второе — десятки вперившихся в меня глаз.

Я что, тоже умер?

Заметив меня, они начали фыркать и качать головой.

— Явился наш ненаглядный, — сварливо крикнула Силенсия, которая чинно восседала посередине комнаты.

— И какой живучий он оказался, — поддержал ее Норб, осиротевший после смерти Ная. Вот его смерть я точно видел. Хотя я уже во всем сомневался.

— Вы что… — ошарашенно протянул я, — живы?

— А что… — передразнила меня Силенсия, — ты сделал все, чтобы это было не так?

Поддерживая ее улюлюканьем, толпа расступилась, и в центре я увидел Отто, который грустно смотрел на меня.

Я так обрадовался всем им, что не нашел в себе ни единой крупицы негодования. Мне так хотелось обнять их всех, недовольных мной, но все-таки выживших. Этот дом послужил им убежищем. А я и не знал о существовании чего-то подобного.

— Тебя Дру прислала? — голос Отто показался мне незнаком. Мы так долго с ним не разговаривали. — Я же просил ее не говорить.

Я покачал головой. Если Дру и знала про них, то мне ничего не сказала. Я должен был обидеться на нее. Более того, старый я так и поступил бы, но я из настоящего понимал, что она все сделала правильно. Теперь ее фразы об исправлении стали еще весомее.

— Тогда как ты нашел нас?

— Я искал, — я подошел ближе к Отто, чтобы пожать ему руку, но он отшатнулся.

Другие хмуро глядели на меня и были готовы напасть, если я попытался бы сделать хоть что-то, — я искал выживших, — продолжил я, как ни в чем не бывало, — потому что мне стало стыдно, что из-за меня город умер.

— Стало стыдно? — то ли кашлянул, то ли спросил мужчина.

— Искал? — кто-то икнул это слово мне в насмешку.

Я и бровью не повел. Сейчас они ни капли меня не раздражали.

— Да, — смело произнес я. Теперь я действительно этим гордился, — я искал. Потому что я сожалею, что все испортил. Я сожалею, что из-за меня вы чуть не погибли, — я говорил это так искренне, что меня слушали, не перебивая, хотя уверен, у них было что еще мне высказать, — и я сожалею, что прогнал тебя, — сказал я, глядя на Отто.

— Мы бы и умерли, — поучительно сказала Розанна, — если бы Отто не привел нас сюда.

— Да-а-а, — поддержали ее голоса других.

— Мы укрепляли некоторые дома, когда было свободное время, — пояснил Отто, и, обратившись ко мне, невольно буркнул, — ты-то был слишком занят страданиями о бесполезности учебы, чтобы это заметить. Дед велел это сделать, чтобы в случае сильной Войны, нам было, где спастись. Но, к сожалению, я успел собрать не всех. Далеко не всех.

И остальные понуро опустили головы. Да, умерло много наших. Но большинство знакомых спаслись. А я успел похоронить их. Я не чувствовал, что моей вины больше не существует, но отчаяние отпустило меня. Даже если они сейчас злятся, но они остаются живыми. Я не одинок. И у нас есть надежда. Я был так ослеплен сначала своим недовольством, а потом своей властью, что не заметил, как велась работа по укреплению домов. А там, кто его знает, когда они ее проводили. Отто тут живет дольше, чем я.

— Нам надо выбираться, — заговорил я так быстро, чтобы меня не смогли перебить. Пусть попрекают и злятся на меня потом, а сейчас есть дела поважнее. Если жители спасены, то нужно спасти город, — там туристы, и они занимают наше место, там Война, и она может снова начаться, там… — Дру, хотел добавить я, но меня перебили.

— Нет, дружок, ты снова предлагаешь убить всех, — проговорил Норб, — сейчас мы вытащим недвижимых, раскроем это убежище врагам и туристам, и все — пиши пропало. А Война скоро начнется вновь.

Отто кивнул. Все смотрели на него и впитывали все его движения и слова, как губка.

— Так что же нам теперь делать? — удивленно переспросил я. Я уже думал, что мы спасены, неужели я ошибся?

— Ждать, пока нас станет больше, — просто ответила Розанна, — чтобы мы смогли занять территории и выгнать, как ты их там называешь, — туристов! — вспомнила она, — а они увеличиваются с гораздо большей скоростью чем мы, так что…

— Так что убирайся отсюда, — настоятельно рекомендовал мне Норб. Кажется, смерть Ная он мне никогда не простит.

— Остаться тут, действительно, безопаснее, — перебил его Отто, — на какое-то время.

Я оглядел вокруг. Комната была большой. Просто огромной, она вмещала всех и выглядела удобной. Но как они на ограниченной территории проведут всю свою жизнь?

Будут в одном доме так долго, что перестанут существовать, а появятся их потомки, и это уже будет война потомков, а не их собственная? А что они будут есть? Хотя ладно с едой, это, возможно, предусмотрено, но остальное…

— Кажется, у меня есть идея, — весело проговорил я, вспоминая свои прогулки, — мы можем позвать других! Соседей, они могут нам помочь.

Я вспомнил горных жителей, дикарей в снегу, Элли. Их же много, почему бы не предложить им погостить у нас какое-то время? Это помогло бы нам справиться с туристами.

— Это самоубийство, — крякнул кашлящий мужчина, — никто не будет с ними договариваться. Это опасно.

— Я буду, — смело произнес я.

— Ты не понимаешь, насколько это может быть опасно, — произнес Отто тем самым тоном, который значил, что я тупица.

— Явно не опаснее, чем развалить весь город. Явно не опаснее, чем своими безответственными действиями уничтожить больше половины его жителей. Это не опаснее, чем дать дом такому, как я.

Все изучающе смотрели на меня. Наверное, от этих слов в их глазах я стал выше, но во мне не было геройства, я говорил это, потому что так чувствовал. Я действительно был готов переступить через себя и попросить помощи у дикарей, отношения с которыми у меня не задались. Я мог спуститься по обжигающей реке вниз, к Элли. С горными жителями было гораздо проще. Я помнил, что тот сиреневый модник был настроен ко мне вполне дружелюбно.

— Нет, — отрицательно покачал головой Отто, — ты сначала болтаешь, потом думаешь. Давай в этот раз ты ускоришь этот процесс, и включишь голову раньше, чем сотворишь очередную глупость. Тебе-то самому никакая Война не страшна.

Несмотря на свой поступок, я все еще оставался его другом, и он, возможно, переживал за меня, все еще считая меня неразумным импульсивным ребенком, но дело в том, что ребенком я им больше не был. И я не собирался с ним соглашаться. Это был действительно тот шанс спасти тех, кто еще оставался, и я собирался им воспользоваться.

— Ты уже искупил свой грех незадавшегося управленца, — вытащил я туз из своей колоды, — позволь и мне это сделать.

Я знал, что это сработает. Я знал, что никто не будет меня останавливать. Потому это было правдой. Отто исправил свои ошибки. Попробую это сделать и я.

* * *

Ноги гудели от усталости. Не знаю, что я делал больше — шел или перепрыгивал через не успевшие высохнуть лужи. Я осторожничал, оглядывался по сторонам, и от этого шел медленнее. Путь до снега мне показался гораздо длиннее, чем когда мы гуляли с Отто. Тогда я чувствовал свободу, а теперь я чувствовал ответственность и не могу сказать, что она мне не нравилась. Она была просто сложнее. Я знал, как многое от меня зависит. Так же я знал и то, что кроме меня с этим некому справиться. И я шел.

Завязывая внутри тугой узел терпения, чтобы не кинуться с кулаками на дикарей, от которых кипела кровь даже в воспоминаниях. Я был готов засунуть свои принципы куда подальше. Я был готов к временному перемирию ради всеобщего блага, даже если мне самому это не нравилось.

Чтобы отвлечься, я думал о том, что я ничего не сказал Дру, а ушел сразу же, как увидел пару сухих кивков где-то в толпе. Надеюсь, Отто ей скажет и заберет ее ко всем. Конечно, скажет, ведь они общались. А меня считали глупым мальчишкой. Ах да, я же и был таким.

Когда под ногами появились белые хлопья, я пошел немного быстрее. Я не боялся, просто спешил.

Заметив их издалека, заметенных пургой и все еще похожих на дикарей, я поднял руки, говоря, что пришел с миром.

— Я сдаюсь! — завопил я. — Я пришел просить вас о помощи!

Дикари бежали на меня, их копья-камни звенели, ударяясь друг о друга. Я смиренно ждал, мысленно считая до десяти. До чего же мерзкие рожи! Фу!

— Чужак! — завопил самый толстый, приблизившись и оглядев меня. От его крика я чуть не оглох.

— Вы должны мне помочь! — снова повторил я, привлекая его внимание.

— Мы? — удивился один из трех первых добежавших до меня. — И чем это мы тебе должны помочь?

— Вон! — орал кто-то, пока его пытался остановить самый любопытный:

— К нам еще никто не приходил за помощью.

Я кивнул.

— Да, помощь. Мне больше не к кому обратиться, — я подключил все свои актерские способности, придав лицу умоляющее выражение. Хотя больше я хотел им врезать, конечно. Быть взрослым — это уметь скрывать свои чувства ради своей выгоды. — Наш город захватили туристы. Чужаки, — использовал я их собственное слово. Я уже понял, как агрессивно они реагировали, слыша его.

— Ты сам чужак! — влез толстый. Хлопья снега на его бедрах опасно съезжали вниз. В моей голове, разумеется.

Руки я все еще держал над головой, чтобы они не тыкали в них своими копьями.

— Я свой! — парировал я. — Я приходил к вам с другом. С некоторыми из вас мы даже поболтали.

Хотя да, их желание выгнать нас прочь и мое желание им врезать вряд ли было можно назвать болтовней, но я надеялся, что моя уловка сработает.

Толстый скептично поднял бровь, но только что подбежавший дикарь оглядел меня и прогундосил:

— Я его помню.

Вот так удача! Он узнал меня. А они вот для меня — одно лицо.

— Да, да, это я. — Помахал я рукой. В точности, как делали в нашем городе, когда жизнь была мирной. — А там чужаки. — Кивнул я в сторону дома.

— Чужаки, говоришь? — наконец-то услышал меня доселе молчавший третий.- Так давайте покажем их, чьи это земли?!

Несколько дикарей согласно заулюлюкали, их копья застучали, а они побежали вперед — в сторону города. Я еле успевал за ними.

* * *

Снег на их бедрах стаял, и хорошо, что это произошло только в моей голове, и я сразу смог им дорисовать пальмовые листья. Как в тропиках. На нашей земле снова становилось так же жарко. Когда мы пришли, туристов снова стало больше.

— Да, — задумчиво почесал в затылке любопытный, — с такой оравой нам самим не справиться.

— А я найду подкрепление! — заверил я их. Удача заставляла меня верить в себя. — Я не один выжил. Они в кратере! Если начнется Война, прячьтесь туда.

— Война… — захохотал толстый. Он мне не нравился больше всех. — Мы давно не боимся Войны, малыш.

— Если придут враги, — я попытался предостеречь их, но они едва слушали. Они начали брать камни с земли и точить об них копья. Готовиться к сражению. Мне надо было спешить.

— Я за подмогой, — прокричал я прежде, чем побежал дальше.

* * *

Кто бы мог подумать, что дикари сразу же отзовутся на мой крик о помощи в то время, когда сиреневый модник до последнего будет отказываться.

— Это не наше дело, — басил он на меня с верха склона, — мы — в горах. Там, у вас, не наши проблемы.

— Но мне нужна ваша помощь, — почти хныкал я, теряя жалкие остатки гордости. Но в том-то и хитрость: знать, когда пробить на жалость.

— Мы не сможем без гор, — упрямился он, — тут наша пища. Тут дом.

Я понимал его. Легкая жизнь прельщает, и это действительно было не их дело. Но, как бы я не отрицал это, я тоже выбирал свой дом, и поэтому не оставлял попыток.

— Нам без вас не справиться.

— А что нам за это будет? — его деловая хватка чуть не сбила меня с ног.

— Я закричу и перебужу всех ваших… — я снова перешел к угрозам.

Сиреневый модник в косухе отрицательно покачал головой.

— Не выйдет, брат. Мы поместили спящих в самую глубокую часть пещеры.

— Опять вы за старое? — спросил я, вспомнив озабоченность Отто их раскопками. В тот раз, правда, случилась Война.

— А что? По твоим словам, у вас и так воюют.

— Еще как! — воскликнул я. — Уже надоело держать голову запрокинутой, чтобы хоть как-то видеть собеседника, но, превозмогая боль, я повторил: — Пришли туристы. Многие погибли. Наш город захватят…

— Довольно, — прервал меня сиреневый, — мы не пойдем вам помогать. Точка.

Эх, а ведь он мне, правда, нравился… Я думал, что с ним будет проще всего. Выходит, я ошибся. В общем, не страшно: не ошибается тот, кто ничего не делает. А я же пришел сюда, почти прибежал. Я сделал все зависящее от меня. Я уже развернулся, чтобы ни с чем вернуться домой (мы можем к дикарям присоединить подвижных из убежища или попытаться найти кого-то еще, благо, территория вокруг просто огромна), как вдруг мне пришла мысль…

— Еда! — закричал я так громко, что уже избавившийся от меня горный житель вновь напрягся. — Дайте тогда нам еды! У вас же ее много. И я уйду. Честно, — заверил я.

Тяжело вздохнув, сиреневый обреченно зашел внутрь и спустя пару секунд вернулся. Он уже сто раз пожалел, что разрешил мне заходить, если что. Но он так же прекрасно понимал, что просто так я не уйду. Не на того напали, знаете ли.

Так что домой я шел с полным мешком сахара.

* * *

Несколько дней я провел почти так же: на ногах, бегая по территории и ведя переговоры с каждым, кого встречал. Некоторые жили семьями, другие путешествовали поодиночке. Я всех звал в город. Я стал почти мастером дипломатии. Что значило это слово? Неважно.

Мои ноги почти отваливались, когда я обессиленно падал около Рифа и спал, уже не боясь ни подступающей Войны, ни очень горячей земли. Я был слишком занят, чтобы заботиться о такой мелочи, как я сам.

В убежище были жители. И они были там из-за меня. И я знал, что в моих силах вытащить их оттуда. В моих силах изменить нерадостное положение вещей. И делал все нужное для этого. Я принес им еду и продолжал поиски подкрепления. Было решено напасть на туристов во время Войны. Это объединит наши силы и наших врагов, чтобы уничтожить чужаков. Это, кстати, я придумал. Классная же идея! Даже Отто ее поддержал. Он был занят сдерживанием буйного нрава спасенных жителей, которые в замкнутом пространстве становились крайне агрессивны.

Увидев принесенную мной еду с гор, он очень удивился и все-таки пожал мне руку.

Это дало мне сил.

Я просил дикарей ждать, и они точили свои копья и недовольно поглядывали на меня. Им нетерпелось намять бока чужакам. Теперь я называл туристов чужаками. Это слово особенно сильно бесило дикарей, а их агрессивность нам понадобится: количество чужаков увеличивалось на глазах. Дру просила меня быть осторожнее, я совсем выматывался. Отдохнув настолько, чтобы совсем не свалиться с ног, я снова уходил прочесывать окружность города и перехватывать всех, кто оказывался в наших краях.

Меня не пугали ни рядом снующие ищейки, ни иногда заглядывающие сожрать туристов Боссы. Я ускользал от них за горизонт опустевших земель. И ничего-ничего не боялся, когда почувствовал, как в груди разрастается что-то огромное, небывало большое и загорается огнем внутри. Я резко затормозил, отдышался, и не смог найти никаких изменений в себе, но они были. Я чувствовал. Я не стал другим, но что-то случилось. Страх накрыл меня, но ровно до того момента, как я вспомнил, зачем я здесь: чтобы спасти остальных. И в груди запекло еще сильнее, а потом резко прекратилось. И я побежал дальше. Потому что у меня не было времени думать о чем-то настолько несущественном, как я сам.