Увеличение (джен)

Дру удивилась, увидев меня. Я залетел к ней на работу, будто за мной гнались. Я всучил ей банку и сказал, запыхавшись:

— Это тебе. Ты должна мне помочь.

Я не хотел в этот раз защищать еду. Я принес ее даже не в качестве платы за помощь, а просто потому, что мне хотелось поделиться ей с Дру.

Мы долго не виделись с ней. Я успел соскучиться. И да — перспектива того, что Дру съест мой сахар не злила и не огорчала меня. Я, наоборот, хотел, чтобы она была сыта. Вдруг из-за наших занятий она не сможет сходить на обед?

— Чем бы я могла тебе помочь? — уточнила она, будто сомневаясь в своих способностях. Она отставила банку к своей огромной доске с именами и, пригладив пушистые волосы, посмотрела на меня.

Ее губы сложились в легкую ожидающую улыбку. Сегодня я представлял на ней сиреневое платье длиною в пол, подол которого мягко покачивался при ходьбе.

— Помнишь ту штуку, что я делал на Войне? Держал купол, — пояснил я.

Дру кивнула. Конечно, она помнила.

Ее улыбка померкла, но через секунду возникла снова:

— Тот купол, благодаря которому многие остались живы, — ответила она.

Я кивнул. Наверное, она преувеличивает мои заслуги. Я уверен, что все из нас сами могут защитить себя. Потому что я не представлял ситуации, где может быть иначе. Уверен, купол — лишь перестраховка Деда. Но уточнять я не стал.

— Ты не могла бы помочь мне его потренировать? — подошел я ближе к делу.

— Не уверена, что я тебе стану в этом помощником, его умеют держать только Дед, Отто и Немили, так что…

Она снова погрустнела. Я не понимал, как работало ее настроение, но поспешил ее успокоить.

— Нет-нет, я о другом, — протараторил я, — я буду тебя защищать. Ты будешь как жертва или вроде того.

Надеюсь, слово «жертва» ее не обидело.

Наоборот, оно ее позабавило.

— О, это я могу, — ее смех вновь проник в мое сознание, — даже лучше, чем ты думаешь.

Она выпрямилась, разгладила платье и, поманив меня, указала в сторону выхода:

— Потренируемся на улице возле входа. Не могу надолго отлучаться. Сегодня благоприятный для рождаемости день.

Я кивнул.

* * *

Я смотрел на Дру. Долго, пристально. Я представил, как к ней подбирается отравленный воздух. Я представил, как земля под ее ногами плавится и адское пламя обжигает ее худые ноги. Я представил, как она падает и никто не приходит ей на помощь — все сражаются. На нас прут Боссы, и пауки, и разноцветные пазлы, что с удовольствием впиваются в тела и прогрызают кожу. Я представил, как Дру перестает существовать в этом мире, исчезает совсем, полностью, даже не превращаясь в двух своих потомков, и мне поплохело от этих мыслей.

Я не умею любить.

Не умею.

Эти мысли нужно использовать правильно, нужно снова собраться и вытолкнуть из себя то, что я могу, — защитный купол. Получилось с первого раза. Зеленый купол послушно, как преданный пес, появился и, окутав меня, перешел на нее. Только вот незадача — он едва ли покрывал половину ее тела. Правая часть Дру была под зеленым куполом, левая — под розовым небом.

— Попробуем еще раз, — сказал я и, зажмурившись, отпустил плохие мысли. Купол схлопнулся, исчезая.

— Хорошо, — кивнула Дру.

Всю тренировку она смотрела на меня, не отрываясь.

— Ты славный, Алибастер, — произнесла она, — так стараешься для других.

Я махнул рукой.

— Ты знаешь Отто? — спросил я, пока мы решили устроить перерыв.

Настоящий купол забирал много сил, особенно, когда я держал его один.

— Оттордиуса? Оттельпа? Оттолпарию? О ком ты? Я знаю всех, — ответила Дру.

Ах да, она же сама называет их.

— Октавиуса, — пояснил я, — я знаю, что Отто не очень-то подходит для сокращения, но я сделал именно так.

Она просмаковала имя, повторив его несколько раз. Потом сказала, что исправлять на стене не будет, — это может породить путаницу. Я же сокращал не для этого, у меня и в мыслях не было усложнять работу Дру. Так что я промолчал. После этого она наконец-то сказала:

— Да, я знаю его, он такой же, как ты. В смысле, такой же сильный. Держит купол. Иногда он помогает и мне — когда после Войн много имен приходится зачеркивать, он приходит со своим мелком и помогает мне с доской. Иногда он приходил вместо Найссера и Норбертария, чтобы рассказать новости. Одним словом — он очень хороший.

Я так и знал. Дру его одобряет.

— Я хочу с ним подружиться, — произнес я, — а для этого мне нужно развить свою способность, повзрослеть, как он говорит. И еще мне нужно делать полезные дела.

Дру провела ладонью по моему плечу в одобрительном жесте:

— У тебя получится, — сказала она, — у тебя уже получилось. Купол ты поднял.

Я посмотрел вокруг. Работа Дру находилась на отшибе — тут было мало народа и, я думаю, многие сейчас были заняты обедом, чтобы глазеть на нас, так что никто не видел моего подвига. Не до конца совершенного, но все же.

— Да, — согласился я, — но поднял недостаточно, он закрыл тебя только наполовину.

— Глупый, — заключила она, — неужели ты думаешь, что если бы кто-то из вас мог поднимать купол достаточно, чтобы быть защитником в одиночку, вы бы работали вместе? Нет, это работает не так. Купол никогда не оставит тебя без защиты, а значит, когда ты один, купола не хватит на другого, даже на самого маленького. Чем больше вас, тем больше купол. Это форма социального взаимодействия — и никак иначе.

Меня обрадовали ее слова. Значит, я уже справился. У меня получилось. Меня не огорчило, что в одиночку я не могу никого защитить, — себя-то могу. И это главное. Наверное, когда я уйду отсюда, Деду и остальным будет сложнее без меня, но меня это не волнует. Это будут уже не мои проблемы.

Я стал на шаг ближе к получению нужной информации. На шаг ближе к Отто.

— Отлично, — обрадовался я, — я справился. Осталось еще немного: меньше гулять и постараться быть полезным обществу, в остальном я…

Дру тоже заулыбалась.

— Я знаю, что ты справишься. Друзья делают нас лучше. Я думаю, что Отто тот друг, что тебе нужен.

Я был рад, что она поддерживает меня. Потому что для меня Дру была больше, чем друг. Она была единственным светлым, что я видел во тьме этого мира. И если я, правда, смогу уйти, то точно заберу ее с собой.

— А теперь — время подкрепиться, — сказала она и пригласила меня пообедать. Я, чувствуя, как много сил ушло на купол, не видел смысла отказываться — возможно, я недооценил Дру, и она, как и мой прадед, запасливая.

Она подошла вплотную к стене и села, скрестив ноги. Я сел рядом. Пол ее работы был не такой мягкий и влажный, как земля, но достаточно комфортный.

Дру, протянув руку, достала принесенную мной для нее банку и, откупорив ее, поставила передо мной:

— Ешь. Ты голодный.

Я, правда, был голоден. Именно тот голод, который не желание почувствовать вкус, а желание выжить, и я не мог ему сопротивляться. И даже не хотел.

— А ты? — спросил я.

Если бы рядом была не Дру, а кто-то другой, то подобный вопрос даже не появился бы в моей голове. Он бы даже в глубине сознания не возник. Какое мне дело до других животов, если мой пуст?

Но это была Дру.

Она сидела напротив, скрестив ноги и с обожанием, смешанным с восхищением, глядела на меня. Наверное, я ей тоже нравился, и она сказала:

— Тебе нужнее. Я совсем не хочу.

Я надеялся, что она не врет. Я за секунду опрокинул в себя содержимое банки и, смачно причмокнув, облизал крышечку.

Дру смотрела на меня и улыбалась, как будто зная то, что мне еще предстоит узнать.

* * *

С делами в городе было проблематичнее. Занятия с тетушкой Розанной заканчивались перед обедом, и, чтобы найти то нужное и полезное, что я мог бы сделать, мне надо было пройтись. Гулять меньше тоже было в нашем плане, и это затрудняло задачу. Праздно гулять нельзя, а без праздного гуляния я ничего не обнаружу. Я придумал оправдание: я гуляю в поиске полезных дел.

Это было заготовлено на тот случай, если Отто поинтересуется моими успехами. Но он не интересовался. Если специально его не искать, он становился будто невидимым. Я его ни разу не встретил.

От Ленни отмахиваться больше не приходилось — он больше не разговаривал со мной на занятиях, а свободное время проводил с сестрой. Вот почему дружба не была модной — никто не был одинок или никто не хотел общения. Кроме меня. И Дру. И Деда, который, видимо, и создал весь город, чтобы не быть одиноким. В более высокую мотивацию мне не верилось.

У Отто, должно быть, тоже есть кто-то, если он настолько не нуждается в общении.

Занятия тетушки Розанны скоро наскучили. Я уже знал все, что мне необходимо: как избавляться от монстров, как рассчитывать время, которое, оказывается, исчисляли по сходу камней и по количеству света вокруг. Если со светом все было более-менее понятно: чем больше света, тем вероятнее, что сейчас день, меньше — ночь, то с камнями было немного сложнее. Когда они появлялись после долгого перерыва, для нас это означало время завтрака, позже — время обеда, затем ужин. Сон, производство разрушителя, мой купол, способность, как насос, выкачивать из себя яд, убирать кожу, менять чувствительность — это формы защиты от Войны. Они индивидуальны, их могло быть несколько, кому как повезло. Их больше, чем я запомнил, но тетушка Розанна обещала, что это те знания, что придут сами, когда в них возникнет необходимость. Не знаю, чем еще меня могли бы удивить уроки. Я теперь с нетерпением ждал их окончания.

Моим интересом стал Отто — и я стремился его изучить.

А для этого…

Я зашел к Дру и спросил, не нужна ли ей помощь. Дру покачала головой и сказала, что все тихо.

Тогда я спросил:

— Почему ты не дома, если работы нет?

Она сказала, что ее работа — это и есть ее дом. По мне, прозвучало грустно, но Дру не выглядела огорченной. Она сказала, что раньше они здесь жили с сестрой, а когда та умерла, на самом деле умерла, Дру осталась одна. И эта работа и это место позволяют ей быть полезной и нужной, как раньше. Теперь она трудится за двоих и считает работу — своим лучшим домом.

Я немного не понимал отношение Дру к жизни, но не осуждал ее. Теперь она обнимала меня перед расставанием, и мне это нравилось.

Потом я отправился к Рифу. К кухне сэра Коррингтена. К полям, где еще оставался мусор. Даже к строителям. Все отказывались. Быть может, мне не доверяли или сомневались в искренности моих намерений, и это не облегчало дело. Мало того, что я наступал себе на горло, соглашаясь на уговор с Отто и ища работу, так еще и был вынужден умолять мне ее доверить. И да — я спешил.

Мне уже не терпелось сделать хоть что-то, о чем я расскажу Отто, а он, оценив меня взглядом, изрек бы:

— Да, ты вырос.

Но этого не происходило. Дни сменяли друг друга, а я плыл по течению, мечтая о том, когда занятия тетушки Розанны закончатся, и она отпустит нас окончательно. Тогда я смог бы искать работу с самого утра. Все равно, пока нет Войны, я совершенно свободен.

— Здравствуй, Алибастер, — окликнул меня знакомый голос, когда я застрял на месте, решая, в какую сторону мне плыть — к реке или вверх к горам. Кажется, там остались места, где я еще не навязывался.

Я повернулся. Конечно, передо мной стоял Отто и, как ни странно, улыбался, будто был рад меня видеть.

— У меня спрашивают мое мнение о тебе, — сказал он, — как у коллеги. Все заинтересованы твоим рвением работать и пытаются выяснить, можно ли тебе поручить что-то.

Узнаю наше общество — подозрительность. Наконец-то они делают то, на что способны, — подозревают и обесценивают.

— Я выполняю условия, — ответил я, не задумываясь. Я не добрый самаритянин, чтобы безвозмездно лезть на рожон.

— То есть с куполом ты уже справился? — уточнил Отто.

— В самый первый день, — с гордостью ответил я.

— Твои бы способности, да в правильное русло, — выдохнул Отто. — Пошли, поболтаем, — сказал он, указывая неподалеку кратер, — не люблю, когда истуканами стоят на дороге и преграждают путь.

Мы двинулись туда. Интересно, это дом Отто?

Как бы не так, понял я, когда мы оказались внутри.

Перед моими глазами много столиков, большинство из них пустые, на некоторых сидят разные виды нас и едят, пьют и разговаривают. Это место напоминало кухню. Только та под открытым небом, а тут — под крышей.

— За хорошую работу мы можем получать питание еще и тут. Я редко прихожу, так как мои потребности перекрывает кухня, но у меня накопилось достаточно сделанных дел, чтобы я мог покормить, — Отто задумался, слово «друг» не далось ему, и он заменил его, — коллегу.

Меня это вполне устраивало. Я занял ближайший столик и смотрел, как Отто, отодвигая стул, усаживается. Я сделал тоже самое. Атмосфера этого места была подкупающей. Взрослые мужчины, так я думал, работяги, отдыхали после трудов. Никаких детей. Возможно, и я вырос.

— Не вся работа так оплачивается, — рассказывал Отто, — у нас ценится весь труд, но особенно сложный и поощряется. Разумеется, ты можешь работать и делится своими привилегиями — это не запрещено.

Хитро же у них устроено! Хочешь много есть — работай. Работаешь тяжело — можешь рассчитывать и на кухню, и на это место и, возможно, на что-то еще.

Мне стало даже немного грустно. Это было несправедливо — заставлять трудиться, шантажируя едой!

— Что ты хотел узнать? — спросил Отто, заметив, что я задумался- — прашивай.

Интересно, что заставило его так поменять мнение обо мне? Неужели рассказы тех, кому я предлагал помощь, так повлияли на него? Вроде бы я на коленях не ползал, не плакал, тогда что?.. Я же ничего не сделал.

— Первый вопрос: почему ты снизошел до меня?

Словом «снизошел» я не хотел его обижать, но синоним не подобрал.

Отто ухмыльнулся, обнажая свои ровные белые зубы.

— Терпеть не могу бездельников. Я много где был и — ручаюсь — лучшая жизнь там, где работают.

Вот и второй вопрос подъехал:

— А где ты был? — спросил я почти требовательно. — Я хочу знать! Расскажи мне все!

Отто тяжело вздохнул, встал, потянулся, дошел до президиума, где стояла еда в тарелках и лакомство в банках, взял по одному в каждую руку и вернулся. Сел за стол, разложил принесенное и наконец-то начал говорить:

— Я был в воде. В земле. Я был в других городах, в других частях нашего большого дома, но нигде не было ничего из того, что у нас есть сейчас. Я, правда, думаю, что это лучшее место на земле, и понятия не имею, почему ты спрашиваешь об этом, если великолепное место для жизни у тебя уже есть?

Я не был согласен. Даже рука не тянулась к еде — до того мне хотелось поспорить насчет лучшего места, потому что я был в корне не согласен.

— Мне душно здесь. Меня все заставляют что-то делать, а я… Я… — задыхаясь в своих чувствах, пытался объяснить я единственному, кто, возможно, поймет, — я знаю, что я выжил бы один. Без уроков. Без Деда. Без общества. Без обязанностей. Я сильный… Я чувствую, что я сильный, что я могу больше, чем многие из нас. Я умею фантазировать. Я знаю, что такое ушная сера, юбка, кофе, синонимы и еще много чего, о чем другие не имеют понятия.

Отто внимательно слушал, а потом, рассмеявшись, ударил по столу кулаком, как будто моя шутка была такой смешной, что он не мог не дать выход эмоциям.

— Вот, уморил! — выдохнул он. — Али, ты же знаешь, что это генетическая память. Ты чувствуешь это. — Отто не спрашивал, он констатировал факт. — вой предок, вероятно, жил где-то, где нахватался знаний. Твой предок — не ты. И поэтому ты возомнил себя великим?

Отто снова рассмеялся.

— Я допускаю, что ты удачливее, чем многие, — ты умеешь держать купол и, для новичка, делаешь ты это неплохо. Я, как представитель того же вида, что и ты, знаю, что у тебя еще много механизмов защиты, которые проявятся во время опасности, и ты, вероятно, смышленее и сложнее в чувствах, чем остальные. Но это не делает тебя лучше. Это делает тебя полезнее.

Отто остановился, точно думая, стоит ли еще говорить со мной, или же нет, и так многое рассказал.

Видимо, он решил, что стоит. Он подвинул ко мне лакомство и продолжил. Видимо, он рассчитывал, что запах, исходящий от еды, заставит мои мысли помутнеть и притупит мое любопытство, но не тут-то было. Я не был голоден, я был заинтересован!

— Вероятно, твой пра-пра-пра-пра-предок жил в ухе. И, кажется, он наслушался много диковинных слов и запомнил их, рассчитывая, что его потомки будут жить там же. Твое воображение могло развиться от другого предка, который обладал отличным зрением и видел больше, чем мы видим обычно.

Звучало разумно. Я догадывался об этом, но не был уверен, поэтому я…

— Ты был там? В ухе? — спросил еще.

Отто кивнул.

— Оттуда я и спустился, — произнес он, — дорога была не лучшей, но я не жалею, что выбрал ее. Мои предки были в других местах, даже снаружи, но ни им, ни мне там не понравилось. У меня есть их впечатления. У них было мало защиты, а мир был более враждебный. Война только начиналась и, как говорит Дед, она была еще суровее и уничтожительнее, чем сейчас. Нынче она нас закалила.

Про Деда я слушать не хотел. Вот уж увольте — если бы не он, я бы знал, вероятно, даже больше, чем Отто. Если бы мой Фердинанд, или другие предки не жили с Дедом, а путешествовали бы, как Отто, моя генетическая память знала бы больше информации.

— Ты был один? Где твой сестра? Или брат?

— О, — вновь улыбнулся Отто, — ты их еще и различаешь?

Я кивнул. Я интуитивно чувствую, кто это: мужчина или женщина. Хотя никаких оснований делать это у меня нет.

— Тогда брат. Он остался там, в другом месте. — Отто качнул головой вверх, точно спустился он не откуда-нибудь, а прямо с неба, — не захотел идти. И я его не заставлял, я даже не знал, выживу ли. Я просто хотел сменить бессмысленность существования и бесконечные Войны на то место, где твое выживание будет не просто инстинктом, а будет иметь смысл. Как бонус я получил прекрасно организованное общество, полное уважения, где всем всего хватает и все хорошо. А ты, я думаю, знаешь, какие мы на самом деле, если нас не воспитывать, — злые, подлые и обжористые.

О да-а, я знал. Более того, я сам был таким . В точности как описал Отто. И сдерживался, как сказал в разговоре с кофе, чтобы меня не вышвырнули с позором. Позориться я не любил. Получался оксюморон: я хотел уйти, но по своей воле, а не с пинка Деда. Еще и гордые, получается.

— А меня таким ты не считаешь? — спросил я, имея в виду мои выходки для привлечения его внимания. — Почему ты не нажаловался? Ведь ты же видел, что это я стащил пакеты.

— Еще чего, — хмыкнул Отто, — на детей я еще не жаловался.

Меня немного задело его снисхождение и я, дабы успокоится, решил немного перекусить. Откусил кусочек лакомства и удостоверился в том, что мы и в самом деле мы обжористые. Но — как же вкусно!

— Ты все еще считаешь меня ребенком? — уточнил я, когда доел и вытер лицо ладонью, надеясь, что остатки темно-бордового лакомства не портят мой вид.

Отто на секунду задумался, оценивающе глядя на меня. Он один раз прошелся по мне глазами, затем второй, а затем -решил сменить тему.

— Чем ты хотел бы заниматься? — спросил он. — Я так понимаю, быть защитником тебе не очень нравится, в таком случае, если бы тебе дали выбор, кем бы ты стал? — спросил он.

Я не задумываясь ни секунды, выпалил:

— Я бы ушел отсюда. Сбежал. Жил бы самостоятельно, путешествовал бы, осваивал новые земли, как ты, и я бы никогда сюда не вернулся, — заявил я.

Отто недоверчиво поднял бровь, точно не веря моим словам. Но в его глазах было что-то, что я бы описал как «понимание» меня. Возможно, у него появилось понимание моего характера и моего стремления. Возможно, он посчитал, что это зов генетической памяти или мой характер, что, вероятно, одно и тоже. Возможно, без брата он был так же одинок, как и я. Мне хотелось верить, что он понял, что я пренебрегаю тем, что ему нравится, не из вредности, а из-за того на что я повлиять не в силах.

И он услышал меня и сказал:

— Пожалуй, я знаю, что с этим можно сделать, — заключил он перед тем, как встать, задвинуть стул и, не прощаясь, развернуться к выходу.

Отсутствие прощания означало одно — мы скоро встретимся.

И я был доволен этим.

Отто увидел во мне потенциал и, возможно, интерес?

Я встал, отнес нетронутую еду на место и пустую банку на грязный стол и со спокойной душой вышел из кратера.

Дру сказала, что друзья делают тебя лучше. Я был с ней согласен.