Мир тебе, Воин (джен)

Твид с криком вскочил и, оступившись, чуть не полетел по ступеням вслед за разноцветными мелками. Камни, сами себя высекая из неподвижности, поднимались грозными созданиями с острыми осколками в раскрытой пасти. Мальчик замер, прижимая к себе альбом, а воображение уже рисовало его, растерзанного этими клыками. Но стражи не нападали.

— Вы проснулись, чтобы защищать Храм? — через силу произнёс Твид.

Камни молчали.

— Я провожу вас к Альраи.

И вдруг у гор послышался волчий вой. Стражи сорвались и бросились в глубь парка.

Твид тяжело опустился на ступени и стал складывать рассыпанную пастель. Руки дрожали. Сложив своё богатство, он побрёл навстречу пробуждающимся чудовищам.

Все уже собрались возле Малого пруда. Настоятель, бледный, тяжело дышащий, с горящим взглядом, наблюдал, как сбывается тайна, которую он хранил. Остальные, потрясённые, разглядывали ожившие камни. К четырём волкам присоединились стражи северных ворот, последними пришли восточные стражи.

— Смотрите! — прошептал Экейн, указывая вверх.

В безветрии поднялся в небо тряпичный журавль. Исчезли оковы из проволоки. Прозрачные крылья распахнулись, будто паруса, наполненные воздухом. Священная птица оглянулась — и нить, держащая её на привязи, истаяла, превратившись в золотистую пыль. Сделав круг над Храмом, призрачная Армавени опустилась на землю возле Магги.

А небо задышало жаром. Янтарная саламандра сжигала свои проволочные границы, потом огонь сошёл на землю и, застыв в прозрачном чешуйчатом теле, остановился возле Твида.

Текли мгновения и минуты, и тишину перед Храмом разорвал вой, полный отчаяния и тоски. Привязанный к мёртвому куску золота, висел в безветрии тряпичный волк.

Потерявшая вожака стая ещё ждала, но потом умчалась в леса у подножия гор.

Альраи сделал шаг, но Наал остановил его.

— Им нужно время, чтобы примириться с болью. Ияри нашёл их в горах, некоторых ещё щенками. Он стал для них отцом, братом. После его гибели они не знали покоя. Я пообещал им сон, в конце которого будет встреча…

— Сорнэй… — прошептал Найджел.

Золотистый призрак меж тем подошёл к саламандре.

— Спасибо, что вернулась, Самандари, — тихо прошелестел он.

Саламандра коснулась его руки.

Табит смотрела на Армавени так, будто сама нуждалась в утешении и милосердии. Птица шагнула вперёд и обняла прозрачными крылами бесплотную тень.

Вечер прошёл в молчаливых диалогах. Священные животные не обладали человеческими голосами, а что слышали в их мыслях Наал и Табит, то было неведомо. Только изредка с гор доносился волчий вой, но ему отвечало лишь эхо.

Экейн в сумерках взялся за метлу и стал подметать дорожки. Он не был дежурным, просто пытался найти себе какое-то применение. У него всегда плохо получалось вписываться, вот и теперь он стал кем-то вроде курьера. Сообщал новости, передавал поручения. Ни Найджел, ни Вирджи, ни другие уже не нуждались в наставнике, ему остались функции гувернёра для детской части их душ. А воином, Норвен сказал правду, он никогда не был и сейчас не чувствовал в груди жара от предвкушения скорой битвы.

Стражи и священные животные пробудились неспроста. Если они открыли глаза, то скоро появятся и шеаты. Экейн слишком хорошо помнил уроки истории с профессором Дипэком, и одно упоминание об этих тварях заставляло деревенеть, даже когда он считал их только мифами. Теперь эти мифы оживали, а ему хотелось спрятаться в самом дальнем флигеле и закрыть голову руками. Он не понимал, почему так цепляется за жизнь. В его существовании не было ни особой цели, ни смысла. Приходилось признать, что это обычный животный инстинкт самосохранения. «Выживает слабейший!» — вспомнился ему шуточный лозунг из какой-то книги.

«Во всяком случае, я подметаю дорожки Храма, а не грязные улицы, как предрекал отец», — вздохнул Экейн. На белые камешки легла грузная тень Тиллида Огона.

— Тойли, ты не видел нашего архивариуса? Хотел обсудить с Наалом одну рукопись.

Сколько бы новых имён ты не дал себе, есть те, для которых ты всегда останешься со своим первым именем.

— Сегодня у всех голова идёт кругом, я и не заметил, кто где. Хотя Тария, кажется, не видел.

— Да, не каждый день оживают камни.

— Профессор, а почему Гадар вернулся во плоти, а Наал, Табит и священные животные — только призраки?

— Об этом лучше спросить Наала и Табит.

Экейн опустил голову. Он так ни разу и не поговорил с Богом Исцеления и Богиней Милосердия. Не хотелось выставлять себя дураком перед мальчишкой и девчонкой, к которым были привязаны призраки. Да и боги, сами прозрачные, казалось, и других видели насквозь. А его изнанку не каждому можно было показать.

— Как я понял, — продолжил Огон, проводивший долгие часы в разговорах с великим учеником алхимика, — Гадар был наделён истинным бессмертием или чем-то похожим. Заклятие Наала развоплотило его, но, когда оковы пали, он вернулся на Акелдаму и стал отращивать себе новую плоть. Наал и Табит — люди. Чтобы вернуться назад, человеку нужно пройти через смерть и новое рождение. И по дороге можно позабыть, куда и зачем ты шёл. Можно ошибиться со временем и прийти слишком рано или опоздать. В борьбе с Гадаром нам вряд ли помогли бы розовощёкие младенцы. Поэтому Наал сплёл заклинание, удерживающее их души, словно якорь. Но якорь способен удержать лишь душу.

— А вы говорили, что не верите в перерождения и души, — Экейн чувствовал удовлетворение, уличая учителя в ошибке, и одновременно стыд за это самое удовлетворение.

— Души действительно поставили меня в затруднительное положение.

— А Самандари и Армавени? По легенде небеса прислали их сражаться рядом с поднявшимися на Небесные Корабли. Но теперь они тоже только прозрачные тени.

— Может, в этот раз небеса оказались не так щедры и решили не посылать нам оружия.

— Тогда что же эти животные?

— Надежда? — вопросом на вопрос ответил Огон.

Экейн вздохнул: он по-прежнему не понимал заумные объяснения профессора. Слава богам, что тогдашний Альраи не водил дружбу с Савитаром. Речи старого каллиграфа было труднее разобрать, чем праязыческую вязь.

— Кажется, нас ожидает ранняя осень, — сказал он вслух, решив воспользоваться старым проверенным способом — разговорами о погоде. — Ещё сентябрь, а листьев сколько нападало!

— Главное, чтобы нас ждала зима, а за ней весна, ранняя или поздняя — не важно, — с горьковатой тоской произнёс Огон.

Экейн шаркнул метлой и посмотрел в небо. Там, в гаснущей синеве, медленно двигалась звёздочка самолёта. Странно и нелепо: то, что для них сейчас вопрос жизни и смерти, для других — просто точка на земном шаре, которая через секунду останется позади. И самое страшное — если этот самолёт вдруг взорвётся в небесах — роли поменяются на противоположные. Закон всемирного равнодушия как основа выживания. Неплохая тема для диссертации. Он пришёл в Храм, чтобы опровергнуть её, но подтвердил правило, так и не став исключением.

Самолёт исчез в вышине. Экейн потёр глаза и снова прищурился.

— Профессор, смотрите! Там, на шпиле!

Последний воздушный змей исчез.

* * *

Саймон взял рюкзак, прошептал «до свидания» и вышел из класса. Он сам не понимал, зачем произносил эти едва слышные слова, и, произнося их, каждый раз чувствовал собственную убогость. Жалкая рыба открывала рот, но звуки исчезали в сантиметрах от губ, так и не достигнув адресата.

Наверное, виной всему был страх. Боязнь показаться невежливым, не сказав ничего, и боязнь просто показаться, сказав громко. Страх был с ним всегда. Причём боялся он сразу всего: остаться со строгим отцом и быть изгнанным за какую-то провинность, как мать. Быть одному и быть с кем-то. Потому что рано или поздно кто-то разглядит его трусливую душу, и он снова останется один. Единственное, на что у него хватило смелости, — уйти, ничего не сказав. Были минуты, когда это казалось ему почти подвигом. Поэтому он особенно не хотел сближаться с Кайтом. Если бы они подружились, подвиг превратился бы в предательство. Незнакомых предавать легче.

С похода на Акелдаму прошло уже несколько недель, но он никак не мог заставить себя найти Кайта. Хотя Найджел с близнецами рассказали, что Кайт не Мелкон и Саймон, возможно, оказался самым проницательным, бросив пробитое судно до того, как оно было спущено на воду, для самого Саймона это казалось плохим оправданием. Слабое сердце знает, как важна протянутая рука, за которую можно удержаться. Он же свою руку опустил.

Но Кайта он не искал не потому, что боялся его гнева. Он знал: Кайт его простит. И боялся именно этого прощения. Потому что прощение заставляло подниматься на следующую ступень, а он не чувствовал в себе силы сделать шаг. «Я буду стоять и ненавидеть себя за собственную неподвижность», — с горечью думал Саймон.

Яркое солнце пошло рябью, словно воздух на мгновение стал чуть плотнее. Плеснулись лучи, и снова свет стал мягче, проникая сквозь прозрачную преграду.

— Как быстро сегодня плывут облака, — пробормотал он и, сгорбившись, поспешил домой знакомой дорогой через сквер. Качели и горка тонули в высокой, выжженной солнцем траве. Можно было бы обойти, но Саймон зачем-то полез искать несуществующую тропинку, путаясь в соломенных лентах. А потом серебристое облако сорвалось с небес и ринулось вниз.

Если бы Саймон мог, он бы побежал. Но травяные путы держали крепко, заставляя смотреть в глаза огромного крылатого волка, сквозь которого качались ветви и травы. Он выглядел почти как на картинах, которые показывала Джендэйи. Только на груди горел алый клок шерсти.

— Ияри? — прошептал Саймон.

Волк смотрел на него глубокими глазами.

— Ты хочешь, чтобы я проводил тебя в Храм?

Волк молчал.

Саймон бросил взгляд на часы. Если он пропустит дополнительные занятия, отец будет сердиться. «Я быстро…» — пробормотал мальчик и, высвободившись из травяных лент, побежал в сторону, противоположную дому. Ияри, взмыв ввысь, снова стал облаком.

Мимо проносились здания и люди, широкой светящейся полосой мелькнула величественная Аананди. Тяжёлый рюкзак бил по спине, но Саймон не замечал его тяжести. Он не был в Храме с той ночи, когда Альраи не пустил его дальше ворот. Не существовало правила, запрещающего даже тем, с перечёркнутыми именами, проходить под разомкнутой аркой. Но он слишком боялся услышать от товарищей то, что сказал ему профессор Войд, потому в дни фестиваля не выходил даже на улицы поприветствовать Небесные Корабли. Сейчас же смиренная роль проводника для священного Ияри казалась искуплением, прощением.

Он взбежал по мраморным ступеням, начав терять дыхание уже в середине лестницы. Обычно в послеобеденные часы полный людей парк пустовал. Саймон собирался направиться к главному зданию, но серебристое облако, став ниже, полетело к горам.

— Иряи, подожди! Альраи, наверное, там нет! — он побежал за облаком.

Наконец, он нашёл Ияри посреди поля для тренировок. Трава пожелтела и безжизненной соломой лежала на земле. Начали обнажаться ветви деревьев. И всё же он не мог забыть место, где Стинэй и Марк били деревянными мечами Кайта. А он стоял и смотрел.

Саймон тяжело поднял взгляд на волка:

— Тебе не нужен был проводник. Ты хотел привести сюда меня.

Ничто не было искуплено, ничто не было прощено.

— Ты выбрал не того, — покачал головой Саймон. — Я трус…

Ияри поднял окровавленную шею и издал долгий, протяжный вой. Минуту ничего не происходило — и вдруг горы разразились эхом. Оно всё нарастало — и на поле выскочили восемь стражей. Они долго стояли рядом, обмениваясь молчанием, потом Ияри, вставший во главе стаи, пошёл к стене деревьев. Саймон, сгорбившись, побрёл за ним.

* * *

Тропа снова затерялась в каменных отрогах, поросших густым кустарником. Человек раскрыл карту, но линия на бумаге мало совпадала с землёй под ногами.

— Я не мог заблудиться! Он ждёт меня! — от одиночества он начал говорить с собой. И чего бояться — нет ни людей, ни зверья. Никто не станет свидетелем его безумия. Но в безмолвии то и дело слышался шёпот, а внизу, в прорезях камней мелькали густые, студенистые тени.

— Я не безумен, не безумен! Я пришёл за наградой! Он ждёт меня! — повторил человек и стал продираться сквозь кустарник.

Шерстяной плед, уже в нескольких местах порванный, с налипшими комьями грязи, листьями, мешал идти. Можно было бросить его, но он пригодится, если придётся провести здесь ещё одну ночь. И потом — напоминает шлейф. Немного величия для идущего за наградой.

Камень осыпался под ногой, он упал, выругался, и полез дальше. Только бы обойти чёртов лес. Конечно, великий Гадар ждёт его, но лучше не рисковать. Шёпот стал громче, и туман вырос прямо за спиной. Он бросился бежать, подгоняемый почти осязаемым молочно-серым дуновением. Через час или два такой гонки, измождённый, задыхающийся он увидел каменный остов здания.

— Гостиница, где ночевали Войд с мальчишкой!

Человек добежал до дверей, влетел внутрь и забаррикадировал вход старой мебелью. Но шёпот не затихал. Затравленным взглядом он посмотрел по сторонам: в разбитых окнах поднимались клубы серого тумана.

— Войд говорил, это плохое убежище, — пробормотал он, чувствуя, как начинают слезиться глаза. — Но Гадар ведь ждёт меня… Он должен ждать меня!

Серый туман тем временем замер, окутав здание, будто чехол, наброшенный на старое кресло. Становилось тяжело дышать. Человек отчаянно втягивал остатки воздуха, высасываемого проклятым маревом. Потом сил не осталось, и он повалился на пыльный пол.

Мутным от слёз взглядом он наблюдал, как из угла, где скопились тени, поднялось высокое существо и текуче приблизилось. Густой чёрный след тянулся, будто шлейф. Золотые линии вспыхивали на нём и гасли. Поднялась ладонь — и серый туман за окнами отступил. Человек на полу снова начал дышать.

— Здравствуй, Третий, — голос звучал, как скрежет камня о камень.

— Гадар, — Тарий простёр к нему руки.

— Ты шёл слишком медленно. Мне пришлось поторопить тебя.

— Гадар!

Алмазный Бог обвёл взглядом заброшенное место. Он часто приходил сюда. Сам не зная почему. Полуразрушенный, пыльный, этот дом казался уютнее пещер на вершине Акелдамы.

По крыше застучали крупные дождевые капли, дождь проникал в разбитые стёкла. Он снова поднял ладонь, и в окнах поднялись тонкие занавесы тумана.

— Проклятый Дожди-дожди-век, — пробормотал он, глядя на истерзанную туманом куклу. — Казалось бы, простой кусок тряпки, а каждый вечер колдует этот дождь.

Тарий поднялся на дрожащих ногах. Услышав шорох, существо очнулось от своих видений.

— А, это ты… — безразлично произнёс он. — Чего ты хочешь?

— Силы, хочу силы! И молодости! Ведь я тоже столько ждал тебя! — бросился к нему Тарий. — Хочу, чтобы никто и никогда не смел унижать меня! Чтобы каждого унизившего я мог раздавить! Наполни меня до краёв! Я хочу стать сильнее их всех!

— Что ж, ты заслужил, — алая рана рта дёрнулась в улыбке. Он протянул руку и прошептал слова. Его тень и тень стоящего перед ним человека зашевелились, оживая. Будто два озера соединились, и одно начало вливать свои воды в другое. Тень под ногами Тария становилась всё гуще, в свете луны горели маслянистые отблески. А потом тень вгрызлась в человека, от ступней поднимаясь выше, заполняя каждый капилляр и каждый нерв. Он хрипел и задыхался, но тень стала горлом и голосом, залила чёрной слизью белки, капала с редеющих волос. Его уже тошнило этой чернотой, но она продолжала литься и литься.

Тарий упал на колени, но Алмазный Бог отвёл в мольбе протянутые к нему руки.

— Через край, — улыбаясь, проговорило довольное божество. — Можешь делать что хочешь с унизившими тебя. Но никогда не сравнивай свои мгновения с моей вечностью. Рядом со мной — ты лишь отбрасываемая мною тень.

Тарий встал, глотая черноту, и расправил плечи. Морщины разгладились, омытые тягучими водами, глаза блестели холодным, застывшим светом.

— Благодарю, мой господин.

— Второй, кажется, позабыл про меня. Нужно ему напомнить, — горящие угли вспыхнули во взгляде. — Приведи его. Первый умер, найди, кем его заменить.

— Слушаюсь, мой господин.

Человек в чёрном выскользнул из старого дома, и серый туман не тронул его. А чудовище осталось слушать дождь. Под эту колыбельную тише становилась боль от снова и снова появляющихся трещин на застывающем теле. Всего лишь кусок тряпки, но какая магия.

* * *

Норвен Войд подошёл к полке и провёл рукой по корешкам книг, пытаясь найти нужную. Старый школьный учебник: раньше объяснения и примеры были куда удачнее. Он открыл его наугад, на полях даже сохранились карандашные пометки. Может, пригодится.

В дверь позвонили. Норвен пошёл открывать, но гость уже стоял в тесном тёмном коридоре.

— Как вы… — поразился он, но тут узнал вошедшего. — Тарий? Куда вы запропастились? Вас уже неделю ищут. Майт Тойли предположил, что вы уехали к родственникам. Но нужно было предупредить. Без вас в архиве не разобраться. Альраи не смог найти карту, которую мы рисовали.

— Мне пришлось её одолжить, — проговорил гость, кутаясь в чёрную мантию. — А что касается родственников… Я их навещу. Потом.

— Не думаю, что сейчас подходящее время для визитов.

— Напротив, самое подходящее. У меня двое старших братьев, я третий в семье. Поэтому такое имя. Вы не знали? А вот Сорнэй меня сразу спросил. Добрый мальчик. А вы с друзьями только посмеивались.

— О чём вы?

— И правда, о чём это я? У вас ведь там был только один друг. Но и тот быстро перебежал на сторону сильных.

— Вы пьяны?

— Пьян? — он шагнул к свету, и лампы озарили натянувшуюся, будто на мяче, в который вкачали слишком много воздуха, кожу. — Может быть! Но тогда я не хочу, чтобы этот алкоголь выветривался! Не хочу снова стать жалким предметом насмешек. Не хочу, чтобы об меня вытирали ноги такие, как вы. Вы ведь были единственным ребёнком в семье. Вы не знаете, что значит плестись в конце очереди. Донашивать за братьями свитера, ботинки и родительскую любовь.

— Почему вы мне всё это говорите? Зачем вы пришли сюда? Как вы узнали, где я живу?

— Я многое знаю. Я же всё-таки ваш куратор. И должен заботиться о своих подопечных, направлять их. А вас направлять было так легко.

Тарий шагнул вперёд, и тень его стала чернее в свете ламп.

— Должен признать, мне повезло. Не часто встретишь такую яркую личность, как Ауриго Борелиас. Вот в ком горел дух Мелкона! Он за один вечер сумел объединить вокруг себя всех. Вы ведь сами тогда желали, чтобы он принял вас в свой круг. А на следующий день круг сомкнулся удавкой на вашей шее. Мне оставалось лишь следить, чтобы они не перестарались раньше времени. Боль и унижение должны были постепенно становиться сильнее, чтобы сильнее становилось желание отомстить, втоптать в грязь, раздавить. И у меня получилось взрастить в жертве палача.

— Я никого не убивал! — вскричал Норвен.

— Тебе просто не повезло, Второй. Ты ведь призывал его, просил возродиться и уничтожить их, их всех, даже твоего предателя-друга! Ты обещал встать под знамёна Гадара, только бы вот прямо сейчас они, растерзанные, лежали в пыли у твоих ног!

— Откуда вы знаете? — он в ужасе вжался в стену.

— Это я оставил ту скрижаль! Я стоял и смотрел, как тебя истязали, а потом подбросил рецепт!

— Но ничего не произошло!

— Конечно, ничего не произошло, глупец! Мой друг-археолог нашёл скрижаль на раскопках. Он был обречён. Нелепая судьба — сгорать от болезни в двадцать с небольшим. И вот среди глиняных черепков ему попался древний текст, высеченный на металле. Исполнение желания в обмен на возрождение Бога Тьмы. Он был добрым, он никогда не мечтал служить Гадару, но он хотел жить. Несправедливость судьбы отравляла душу — и он прочёл священные слова. Но ничего не изменилось. Он снова отправился на раскопки — и обнаружил кожаные страницы, где говорилось, что заклинание должно быть прочитано трижды. И лишь тот, кто прочтёт его третьим, получит награду от Гадара. Двое других станут пешками в его армии, когда он возродится.

Перед смертью мой бедный друг раскаялся в том, что готов был продать мир за свою жизнь. Он пытался уничтожить скрижаль, но металл не плавился и знаки на нём не гасли. Тогда он передал её мне, умоляя простить и сохранить заклинание от чужих глаз. Я простил и нарушил обещание.

Я долго искал такого, как ты. И, наконец, нашёл. Огон, ещё не пожираемый смертельной болезнью, хорошо научил тебя разбирать древние слова. Ты мастерски прочёл заклинание. Тем же вечером я собирался забрать у тебя скрижаль, но, сколько ни искал, её не было.

— Я выбросил её! — вскричал Норвен. — Выбросил в пруд!

— Её не было в пруду! Я обшарил всё! Каждый миллиметр этого проклятого Храма! И всё же я надеялся! Надеялся, что небеса окажутся милостивы и когда-нибудь моё сокровище вернётся. И вот после окончания этого фестиваля дурак Альраи сам вручил мне ключ от цепей Гадара. Скрижаль лежала на траве, а он решил, будто это оброненный мной документ из архива. Спустя столько лет — она вернулась ко мне. И я, Третий, наконец, прочёл те слова! И удар колокола означил падение оков Гадара. Я пришёл к нему, и он наградил меня силой, равной которой нет ни у кого! Я стану предводителем его армии! Великим Тарием! Но армии нужны солдаты, готовые умереть за своего господина. Сегодня я пришёл за тобой.

— Я никуда не пойду!

— Пойдёшь, — улыбнулся Тарий. — Тебя до сих пор легко направлять, — он прошептал что-то, и Норвен, согнувшись, упал на ковёр. — Думал, одежда скроет твои шрамы? Они всегда там, нужно лишь знать слова, чтобы пробудить боль. И теперь я знаю их. Гадар наградил меня силой и знанием, — он снова прошептал заклинание.

Норвен вжался в пол, кусая губы, чтобы не закричать.

— Долго ли ты выдержишь? Ты не вынес и трёх месяцев, а я теперь умею превращать минуты в вечность.

Тарий шептал и шептал слова, а потом на краю вечности раздался голос:

— Профессор, у вас дверь была открыта.

— Не лучшее время для занятий вы выбрали, Сорнэй, — проговорил архивариус, глядя на вошедшего мальчика, держащего в руках рюкзак.

— Господин Тарий! Вас послал Альраи? Что-то случилось?

— Много чего случилось. Но послал меня не Альраи, а другой.

— Кайтос, уходите отсюда, — послышался шёпот из тёмного угла.

Кайт повернулся и увидел лежащего на полу человека.

— Профессор, что с вами? — бросился к нему мальчик, но тот оттолкнул его.

— Я сказал, уходите! Он теперь служит Гадару, уходите!

— Вставайте, профессор, — Кайт попытался помочь, но Норвен, измученный болью, безвольно лежал на полу.

— Он не может, — покачал головой Тарий. — Но я знаю и другие слова, они остановят боль, они напитают тебя силой. Я произнесу их, если ты пойдёшь со мной. Мне нужно добровольное согласие, понимаешь?

— Нет, — прохрипел Войд.

— Как не хорошо нарушать свои обещания.

— Я ничего ему не должен!

Тарий усмехнулся и с улыбкой прошептал заклинание. Человек под руками Кайта согнулся от нового приступа боли.

— Перестаньте! — Кайт толкнул архивариуса, заклинание разрушилось. — Оставьте его! Оставьте его в покое!

— Не смей мне мешать, — угрожающе проговорил Тарий. — Я больше не тот простоватый книжный червь, которого ты встречал в подземельях архива! Я Правая Рука Гадара! А ты ведь тоже меченый! И у тебя не шрамы на коже, а дыра под сердцем. Хочешь, чтобы я наполнил её огнём?

— Прекратите, Тарий! Отпустите его! Он просто ребёнок! — Войд попытался встать.

— Дети бывают очень опасны, тебе ли этого не знать. Но я не буду марать руки. Пусть сражается с ним.

Он прошептал заклинание — и тень под ногами Кайта вдруг забурлила, словно озеро кипящей нефти. Тарий попятился, сам не ожидая такой реакции. Кипящая тень медленно поднялась и обрела форму отражения, вышедшего из чёрного зеркала.

— Здравствуй, — сказала тень.

— Кто ты? — испуганно пробормотал Кайт.

— Кто ты? — улыбнулась тень.

— Разберись с ним, — бросил Тарий через плечо, снова повернувшись к Войду.

— Не смей мне приказывать! — гордо вскинул голову мальчик, сияя чёрной бездной глаз. — Жалкий попрошайка, напившийся чужого огня вместо того, чтобы разжечь собственную душу! Мы не такие, правда? — он протянул Кайту раскрытую ладонь. — Нам не нужны их подачки. Мы сами по себе! Одинокие и свободные! Наша сила — только наша!

— Нет никакого «мы», — покачал головой Кайт.

— Правильно, в конце останусь только я, — отражение улыбнулось, и Кайт почувствовал, как начинает гаснуть. Свет вытекал из него вместе с жизнью и падал в озеро тени под ногами, делая шире чёрные воды. — Было бы унизительно, пройдя столько, стать тобой!

Кайт тающим взглядом посмотрел на профессора, скорчившегося на полу.

— Думаешь, этот лучше? Думаешь, ему есть до тебя дело? Войд, ты рассказал ему?

Тарий не произносил магических слов, но профессор вздрогнул, словно от удара.

— Расскажи сейчас, — насмешливо проговорила тень. — Расскажи!

— Не надо! — воскликнул Кайт. — Я всё знаю. Не заставляй его говорить.

— Что ты знаешь? — рассмеялся архивариус. — Да, те ублюдки попортили мальчика. Среди них был и его лучший друг, носящий теперь имя Экейн. И твой дядя Уорли,- Тарий улыбнулся. — Но мальчик оказался не так прост. Ему в руки попалась скрижаль, обещающая исполнение желания. Любое желание в обмен на ключ от оков Тёмного Бога! Отмщение для себя, а остальной мир пусть горит в чёрной пустоте! Только у Норвена не было предисловия к скрижали. Он не знал, что на оковах Гадара три замка. И исполнение желания получит только Третий! Но ты сослужил нам верную службу, Второй, — он снова повернулся к профессору. — Без тебя великий Гадар не вернулся бы на Акелдаму.

— И тебе не пришлось бы идти через тот лес, — проговорила тень, глядя в глаза своему отражению. — Не пришлось бы снова хоронить отца, читать молитвы над другом. Ты не носил бы под сердцем дыру, которую не заштопать фокуснику Наалу. Люди причиняют боль. Нельзя позволить им касаться себя.

Кайт, тая, смотрел на человека, баюкающего свои шрамы на ковре.

Тень сделала шаг и, схватив профессора за волосы, заставила поднять глаза.

— Смотри, смотри, кем ты заплатил за свою боль!

Профессор закрыл красные, воспалённые глаза.

— Смотри! — приказала тень. — Он пришёл за тобой, а ты отдал его под нож Гадара, — тень резко оттолкнула Войда, и тот тяжело повалился на пол. — Низкие предатели, предатели повсюду. Даже мать предала тебя! Но они заплатят, заплатят все до единого!

— Нет, — прошептал Кайт прозрачными губами. — Мне не нужна месть. Я останусь собой.

Воды чёрного озера повернулись вспять. Теперь стеклянный мальчик пил из него тень, которая, коснувшись стекла, превращалась в свет.

— Чтобы остаться собой, нужно сначала собой стать, — улыбнулось отражение. — А я буду рядом. Всегда буду рядом.

Озеро сжалось до размеров обычной тени, и Кайт тяжело задышал.

Тарий смотрел на него, чувствуя досаду и одновременно облегчение, избавившись от странного союзника.

— Оставьте профессора, — прошептал Кайт.

— Во мне безграничная сила Гадара, а ты потратил всего себя, — усмехнулся Тарий. — Но, признаться, я впечатлён. Мой друг, тот, который открыл первый замок, уже умер. Его нужно кем-то заменить. Пойдём со мной. Я даже могу дать тебе в услужение эту тварь, если она тебе нужна, — он пнул лежащего на полу человека.

— Я уже сказал Гадару, я не пойду с ним. И профессор останется здесь.

— Ты защищаешь его? Даже теперь? А ведь после Гадара он самый опасный для тебя человек. Знаешь, чьё лицо он больше всего ненавидит? Твоё! Ауриго Борелиас носил маску Мелкона.

— Я не Мелкон. Я Кайт, — он опустился на колени, помогая профессору сесть.

— Не смей поворачиваться ко мне спиной! — уязвлённо воскликнул Тарий. — Ты забыл о своей ране?

Он заговорил, но Норвен, собрав последние силы, перевернул Кайта, закрыв собой. Тяжёлое тело изогнулось от боли, вдавливая мальчика в пол.

Тарий продолжал яростно повторять заклинание. Но, возможно, Гадар подарил ему не так много энергии, или он сам не сумел в полной мере принять могущество Тёмного Бога — сила слов начала таять. Боль накатывала и возвращалась обратно в океан, почти не коснувшись тела. Норвен заставил себя встать и медленно пошёл к Тарию. Тот отступил, без остановки шепча почему-то ставшие бесполезными слова. Норвен размахнулся и ударил его. Архивариус отлетел к книжным полкам.

— Убирайтесь! И больше никогда не приходите сюда!

Тарий поднялся, вытирая кровь.

— На это не рассчитывай, — усмехнулся он, пятясь к коридору.

Услышав звук захлопнувшейся двери, Норвен пошёл в прихожую и два раза повернул замок. Потом быстро вернулся в комнату. Кайт лежал на полу, бессильно глядя на мерцающий в лампе свет. Футболка на его груди была алой от крови.