Мир тебе, Воин (джен)

Кайт стоял возле огромного, во всю стену, окна аэропорта. Пока мама бродила где-то в поисках травяного чая, у него появилось время побыть одному и совершить свой обряд прощания. Разноцветные самолёты на сером асфальте, а за ними — снег, уже теряющий сияющую белизну, но всё ещё не сдающийся этому марту. Вряд ли он скоро снова увидит снег. Пуховик, в котором Кайт ехал в аэропорт, совершал теперь путешествие по чёрным лентам эскалаторов в недрах огромного чемодана. Мама сказала, что на юге не бывает зимы.

Мальчик нахмурился, пытаясь вспомнить строки из учебников географии, но буквы разбегались перед глазами, а если и собирались в слова — это были слова не о нём. Кто-то другой жил в вечном лете. И Кайт не был уверен, что хочет становиться этим другим.

Внизу медленно проехал автокар с багажом, напоминающий паровозик из детского конструктора. Мысленно пожелав пуховику удачно добраться до места назначения, Кайт перевёл взгляд на самолёт. Раскрашенный в радостные зелёно-жёлтые тона он тоже казался игрушечным. «Как всё это держится в воздухе?» — рассеянно подумал мальчик, наблюдая за красками, постепенно мутнеющими в танцующей пороше. Он летал на самолёте только однажды, в двухлетнем возрасте, поэтому никаких познаний об аэродинамике та поездка не оставила. Впрочем, как и учебники физики, которые были после. Все умные слова вытекали из него, будто создатель ошибся и слепил из глины не чашу, а сито.

В окне показалось отражение мамы, держащей бумажный стаканчик.

— С мятой, — она сделала осторожный глоток. Горячий чай был единственным, что она любила на севере. Если не считать отца.

— Отличный выбор, — подбодрил Кайт и вспомнил, что так и не успел попрощаться с городом. Времени, за которое мама выпьет свой чай, для этого явно было недостаточно. Да и прощаться нужно в одиночестве. Всегда с ним так — отвлечётся на что-то и забудет о главном.

Снегопад за окном становился сильнее.

— Надеюсь, рейс не отменят, — мама крепче сжала стаканчик. Даже мята сегодня плохо успокаивала.

— Я тоже, — тихо отозвался Кайт, чувствуя себя виноватым, будто снег пошёл из-за него.

— Ты не потерял билет?

— Он в рюкзаке.

— А мой в сумке.

— Всё будет хорошо, — произнёс мальчик, не зная, что именно должно быть хорошо.

Вежливый женский голос, льющийся из динамиков, объявил о начале посадки.

— Да, — мама быстро допила чай и, скользнув взглядом по окну, отправилась искать урну.

Маме не нужно было прощаться с Кленвертом. Сегодняшний день был для неё возвращением.

Заняв место в очереди, большей частью состоявшей из семей с детьми и студентов, желающих провести каникулы на солнечном юге, Кайт снова ощутил себя кусочком пазла, по ошибке попавшим не в ту коробку. На некоторых были только рубашки, а то и вовсе футболки. А он продолжал упрямо натягивать на запястья ставшие слишком короткими рукава свитера. Бабушка обещала связать новый. Если бы он ходил сейчас в новом свитере, не было бы ни аэропорта, ни самолёта, ни прощания. И бабушка была бы жива.

— Билет! — напомнила мама.

Кайт стал торопливо рыться в рюкзаке. Снова он задумался и забыл о главном.

Получив квитки с номером места, они пошли к трапу, где на них обрушился пронизывающий ледяной ветер, доказывающий, что тепло аэропорта — всего лишь иллюзия. Кайт с беспокойством посмотрел на своих попутчиков, но те улыбались, согреваемые планами и мечтами, ожидающими их на том конце пути, и не чувствовали холода.

«Счастливые! Они не забыли какой-то важный секрет!» — подумал мальчик и тоже попробовал улыбнуться.

На стойке регистрации он попросил себе место у окна и теперь мог наблюдать, как проводятся последние приготовления к полёту. Небо тем временем потемнело, снег медленно превращался в дождь.

«Вот и здесь наступает весна…»

— Какая погода! — бессильно прошептала мама.

Через полчаса стюардесса, наконец, объявила об отправлении. Для внутренних авиалиний выделили маленький самолёт, похоже, волновавшийся о предстоящем полёте не меньше мамы. Трясясь и подскакивая на ровном асфальте, он умудрился-таки подпрыгнуть достаточно высоко, чтобы зацепиться за воздух. Кайт приник к стеклу. Мир внизу быстро превращался в макет: крошечные машинки-муравьи ползут по тоненьким веточкам дорог, покрытые снегом поля — клочки новогодней ваты. Потом всё заслонили облака. Словно ветхие саваны призраков, тянулись они к иллюминаторам, цеплялись за крылья, рвались. И вот уже новые полчища теней бросались в атаку на металлического самозванца. Вдруг окна заполнило ослепительно синее небо, купающееся в солнечных лучах.

Школьный психолог много раз говорила Кайту: несмотря на всё печальное, что происходит вокруг, где-то существует океан света, нужно только найти его. Вот удивительно точная иллюстрация тех слов. Может, если бы он помнил свой первый полёт, многое сложилось бы по-другому.

Одарив пассажиров напитками и подносами с едой, стюардессы закрыли шторки на окнах и заставили играть в ночь. Это напоминало детство, когда ты уже распрощался с необходимостью дневного сна, но взрослые об этом ещё не знают. Потому кладут в установленное время носом к стенке и заставляют разглядывать обои. Сколько картин он успел сложить из разноцветных палочек: драконы, волны, птицы, звёзды! Интересно, почему самолёты внутри белые?

Чтобы скрасить пассажирам, страдающим бессонницей, время в пути, наверху выдвинулся маленький экран и начал транслировать фильм о героях, защищающих мир в металлических телах гигантских роботов. Посмотрев немного, Кайт отложил наушники. Эпические сражения не очень вписывались в ситуацию.

Мама ворочалась рядом. Похоже, её тоже не заинтересовали роботы, а притворяться спящей не получалось. Когда объявили о возвращении солнца, она нетерпеливо принялась проверять содержимое сумки. Кайт на всякий случай тоже заглянул в рюкзак: остатки билетов с приклеенными к ним номерами багажа оттуда не сбежали. Успокоившись на этот счёт, он стал смотреть в окно.

Южные облака оказались пушистыми и яркими, словно в каждом скрывалось по огромной лампочке. Проложив себе путь в этой сахарной вате, самолёт стал снижаться. Кайт пытался отыскать прячущийся снег, но снега не было. Мама сказала правду: на юге не существовало зимы. Посадочную полосу окружали поля, поросшие желтоватой травой, застывшей в осени, медленно переходящей в весну.

«Вот и всё. Прощай, Кленверт!»

Пока остальные пассажиры торопливо доставали с верхних полок сумки, Кайт продолжал смотреть в иллюминатор, не веря, что это место теперь станет его домом.

Они получили багаж и отправились к выходу. Разглядев среди встречающих невысокого человека в форме таксиста, держащего в руках табличку «Беата Сорнэй», мама направилась к нему. Кайт медленно пробирался следом, толкая перед собой тележку с поклажей. Его имени на табличке не было. Казалось, он так и не приехал сюда.

В маршрутном такси ему всё же выделили отдельное место.

— Может, ты теперь у окна? — спросил Кайт, предполагая, что мама захочет поскорее увидеть родной город. Но та лишь покачала головой. В первый день у неё не было сил и решимости смотреть, как изменился Гелиадор. Сегодня она хотела встретиться со своим прошлым.

Маршрутное такси, собрав всех, чьи имена были напечатаны на табличках, медленно тронулось в путь. «Лишний пассажир», — печально улыбнулся про себя Кайт и приготовился к встрече с новым домом.

Однако первый час рассматривать пейзаж мешали высокие ограждения скоростной магистрали. Гелиадор в древности был столицей. Последующие поколения старались по возможности сохранить исторический облик города и потому строить в нём аэропорт не стали. Добираться пришлось из соседнего города. Мальчик уже почувствовал, что его клонит в сон от однообразных серых витражей, когда такси покинуло многополосную автостраду и оказалось в лабиринте узких дорог.

Кайт мгновенно проснулся. Всё здесь было одновременно очень знакомым — и совершенно чужим. Сетевые супермаркеты, рестораны, почтовые отделения — такие же, как в Кленверте. Но спроси его, где находится ближайший магазин или станция метро, он не ответит.

«Я ничего здесь не знаю…»

Ощущение незнания не было новым. На школьных уроках Кайт испытывал это чувство так часто, что оно стало почти родным. Но только сейчас почувствовал полную его абсолютность.

Миновав тихие улочки пригорода, такси выехало на главный проспект, протянувшийся вдоль реки. Аананди была сердцем Гелиадора, он вырос на её берегах. Неторопливый бег воды распространял вокруг незримый покой, и мальчику тоже вдруг стало покойно, будто в пугающей изменчивости окружающего мира он обрёл нечто неизменное.

Оставив первых пассажиров в историческом центре, водитель вернулся на безлюдные улочки. Невысокие здания, мосты, голубая краска на перилах которых уже начала блекнуть. В зарослях пожухлой травы слышалось тихое бормотание воды.

У двухэтажного здания, облицованного красно-коричневым кирпичом, такси остановилось. Водитель, заглянув в список пассажиров, произнёс:

— Госпожа Сорнэй.

Женщина встрепенулась, пробудившись от своих грёз:

— Уже приехали?

Водитель сочувственно кивнул. Он повидал много пассажиров, не уверенных в цели путешествия. Наверное, потому и подался в водители. Когда тебе каждое утро выдают карту с отмеченным маршрутом, жизнь становится проще и спокойнее.

— Мы приехали, Кайт, — произнесла мать, будто извиняясь.

Мальчик бодро кивнул, взял рюкзак, дорожные сумки и стал пробираться к выходу. Тем временем водитель выгрузил из недр микроавтобуса их нехитрый скарб — два огромных чемодана. «Слишком большой багаж для тех, кто собирается отдохнуть пару недель, и слишком маленький для тех, кто переезжает навсегда», — подумал Кайт. Возможно, его пятнадцати годам здесь и хватило бы места, но от сознания, что все годы, прожитые мамой, могут уместиться в двух чемоданах, становилось грустно.

Похоже, Беата Сорнэй думала о чём-то похожем. Она поблагодарила водителя, а в глазах была щемящая надежда. Будто дедушка сейчас улыбнётся и скажет, что всё это шутка и для них приготовлено другое место и другая жизнь. Но дедушка лишь вежливо поклонился и пожелал своим пассажирам удачи. А потом маленький автобус скрылся под эстакадой, нависающей над домом, где им теперь предстояло жить.

Беата пошла договариваться с консьержем, а Кайт, затащив чемоданы внутрь, рассматривал почтовые ящики. Который достанется им? И ведь ещё никому в мире неизвестно, на какой адрес отправлять письма.

— Вот этот, двести первый, — мама показала полученную связку ключей.

— Красивое число, — ответил Кайт.

Подняв свой багаж по лестнице, они остановились перед металлической дверью, выкрашенной в бежевый, — первой в ряду одинаковых бежевых дверей. Пока мальчик пытался уместить чемоданы в тесной прихожей, мать разглядывала небогатое убранство их нового дома: две кровати, стол, стул и табурет. Узкий коридорчик, соединяющий комнату с ванной, служил также кухней.

Кайту вспомнилось окно в бабушкином доме — просторное, с широким белым подоконником. Если смотреть в него, лёжа на диване с книгой, видны крыши соседних домов, верхушки деревьев, а над этим всем — небо. В их новом жилище из окна было видно, как сушится бельё на крошечных балкончиках соседних квартир. Слева поднимались грязно-серые опоры эстакады. Наверное, поэтому окно сделали из непрозрачного стекла. Даже строители этого здания понимали: здесь не на что смотреть.

— Мама, тут есть стенной шкаф. Он очень просторный. В нём поместятся все наши вещи, — показал находку Кайт.

Женщина обняла сына, пытаясь выразить в этом объятии свою благодарность и чувство вины.

— Спасибо! Давай сначала выложим то, что понадобится на первое время. С остальным разберёмся завтра.

Мальчик кивнул. Перенеся себя самого почти через всю страну, он больше не чувствовал сил помочь свитерам и джинсам совершить короткий путь из чемодана на полку. Разложенные по своим новым местам вещи означали бы полный и окончательный переезд, а ему хотелось ещё немного задержаться в дороге.

Мама держала в руках вешалку и платье, словно не зная, что с ними делать. Жизнь сходила с неё слоями: годы замужества на севере, юность и детство на юге. И настоящее, которое никак не должно было стать следствием ни одного, ни другого.

— Можно, я немного посмотрю город? — спросил Кайт, заметив, что у неё больше не осталось мужества изображать бодрость.

— Не думаю, что это хорошая идея, — растерянно покачала головой Беата. — Ты ведь ничего тут не знаешь.

— Я просто прогуляюсь немного вдоль реки.

— Я буду волноваться. Вдруг ты заблудишься?

— Если есть река, невозможно заблудиться, — улыбнулся он.

— Хорошо, — сдалась Беата, — но только ненадолго. Здесь рано темнеет.

Кайт поцеловал её и ушёл, взяв один из ключей. Внизу он на всякий случай заглянул в почтовый ящик и с удивлением заметил там письма. Но, присмотревшись, понял, что это были не конверты, а рекламные брошюры: какой-то работник пиццерии уже передал послания безымянным адресатам.

Что бы мама ни говорила, прогулка была необходима. Ей нужно побыть одной, чтобы заново пережить своё прошлое и примириться с будущим. А ему нужно пройтись по пустынной дороге, тянущейся вдоль реки. Завтра город заявит на него свои права. Его занесут в реестры мэрии, зачислят в школу. Он станет жителем, учеником, ещё кем-то. Но это случится завтра, а сегодня он просто человек-невидимка. И неизвестно, кто является более настоящим: тот, в кого он превратится завтра, или сегодняшний призрак.

Кайт полной грудью вдохнул наполненный ароматом незнакомых цветов воздух. Он смотрел вокруг и не мог поверить, что утром вышел из дома в снег. Теперь уже Кленверт со своей долгой зимой казался иллюзией, сном. Откроешь глаза, а вокруг трава, цветы и горы, густо покрытые вечнозелёными деревьями. В кронах путаются облака, словно корабли, привязанные к причалу.

Спеша, пока невидимое солнце не скрылось за горизонтом, Кайт начал искать спуск к воде. Тротуар ограждала металлическая решётка. К ней прислонился ржавый велосипед — боевой конь, ожидающий павшего в битве всадника. Чуть дальше была автобусная остановка с лавочкой, словно перенесённой сюда из дворцового парка. За ней показалась лестница, но осыпающиеся ступени вели прямо в воду.

Пройдя ещё несколько минут, Кайт уже был готов перешагнуть низкий забор, когда тот внезапно закончился, уступив место тропинке, едва заметной в высокой траве. Спустившись по склону, мальчик осмотрел кроссовки. Ползучие растения переплелись со шнурками, джинсы расшили клейкие иглы.

«Ничего, это того стоило», — решил он, обращая взгляд к реке.

Цапля, похожая на тонкую вазу, повернула голову, рассматривая случайного прохожего, потом расправила крылья и полетела в сторону гор. Из зарослей кустарника показался острожный олень. Стайки рыбок летели в прозрачной воде. Река была до краёв наполнена жизнью. Мальчику вдруг захотелось тоже ступить в воду, чтобы почувствовать себя частью этого мира.

Он медленно двинулся по песчаной дороге, не отрывая взгляда от воды. Незнакомые птицы, рыбы. Черепаха соскользнула с нагретого камня и нырнула в тень моста. Кайт наклонился над водой, пытаясь отыскать её, но заметил лишь увитый речной травой старый футбольный мяч — словно потерянное кем-то детство.

Река, соединившись со своим притоком, сделалась шире. Берега стали выше и облачились в камень. Сейчас неспешный поток легко мог перейти вброд самый последний грешник, но сильные дожди способны были превратить его в грозную стихию.

Впереди снова показался мост, под которым Кайт слишком поздно заметил нагромождение коробок, завешенных сушащейся одеждой. Замерев, он смотрел на этот картонный замок, когда коробки вдруг зашевелились и из-за них показался небритый мужчина. Быстро опустив глаза, Кайт пробормотал: «Простите». И торопливо зашагал вперёд. Но, даже не оборачиваясь, чувствовал на себе тяжёлый взгляд, горящий вином и отчаянием.

Перед следующим мостом мальчик остановился и, боясь снова стать свидетелем чьего-то падения, стал подниматься наверх. Вход на мост охраняли мраморные львы, перила были украшены каменными фонарями. Прислонившись лбом к холодному мрамору, Кайт смотрел вдаль. Горы у самого горизонта казались синими и напоминали море, из которого поднималась одинокая волна. В вышине послышался протяжный птичий крик, другая трель ответила из травянистых зарослей. Кайт почти лёг грудью на перила, пытаясь разглядеть крылатого собеседника, прячущегося в реке. Птицу он не нашёл, зато увидел на дне два камня, напоминающие своей формой лежащие рядом кресты.

Подул ветер, стало прохладнее. Не желая, чтобы кресты стали последним воспоминанием о первом дне в городе, мальчик решил снова спуститься к воде. Здесь, в тени деревьев ждали утомившихся путников скамьи — простые необработанные каменные монолиты. Но Кайту казалось, что отдыхать на них вправе лишь древние мудрецы. Он был слишком мелок для этих скамей.

Похоже, скульпторы думали так же, потому что рядом поставили три низких мраморных столбика, на которых изобразили известные детские игры: ладушки, кто дольше простоит на одной ноге, вышибалы. Кайт машинально потёр бок: прощальный подарок от Дилгрэя ещё побаливал. Интересно, в новой школе у него получится лучше?

Немного пройдя вперёд, он стал разглядывать доску объявлений, рассказывающую, что приготовил жителям Гелиадор. Летом всё здесь будет пестреть объявлениями о Фестивале Небесных Кораблей, а сейчас висел один единственный плакат, изображающий улыбающегося ребёнка. Надпись под рисунком была сделана текучим почерком, в котором Кайт не мог разобрать ни одной буквы. Внизу мелким шрифтом напечатали перевод, но большая часть его пострадала при поклейке плаката. Осталось лишь начало: «Спасибо, что ты всегда здесь...»

— Тебя заинтересовал этот текст? — раздался тихий голос.

Кайт обернулся и увидел сидящего на скамье пожилого мужчину в тонком пальто.

— Прости, кажется, я напугал тебя, — извинился тот.

— Нет, — ответил мальчик, немного смутившись, — просто я не заметил, как вы появились.

— Похоже, нам обоим пришла идея прогуляться вдоль реки перед закатом.

— Да, похоже, — Кайт не смог сдержать улыбки, вспомнив свои недавние размышления. — Перед самым вашим приходом, — объяснил он, отвечая на молчаливый вопрос собеседника, — я думал, кто мог бы сидеть на этих скамьях.

— И кто же?

— Я решил, что это должны быть очень мудрые люди и... немного древние.

— Немного древние? — он улыбнулся. — Что ж, не знаю, как насчёт первого твоего критерия, но по второму я точно подхожу.

— Нет-нет! Вы подходите по обоим! То есть я хотел сказать...

— Не думал, что под конец дня меня ждёт такое веселье, — мужчина вытер слезящиеся от смеха глаза и снова надел очки. — Спасибо тебе!

Кайт, покраснев, посмотрел в сторону. Взгляд снова остановился на плакате.

— Вы говорили об этом тексте, — напомнил он, стараясь уйти от щекотливой темы.

— Да, верно! Надпись сделана на праязыке, возможно, в школе у тебя была пара уроков, посвящённых ему.

— Возможно, — уклончиво ответил Кайт. Если эти уроки и были, в памяти почти ничего не осталось.

— Надпись означает: «Спасибо, что ты всегда здесь и всегда радостен. И спасибо за милость природы, поддерживаемой твоей светлой улыбкой... Жизнь, из глубины прошлого следующая за тем, кто дорог, и все жизни, его окружающие... Преисполнившись чувством благодарности, человек, может быть, сумеет глубже почувствовать радость пребывания в этом мире и постигнет суть счастья...» ⁽¹⁾

Он произносил слова, по-прежнему сидя на скамье и глядя перед собой, словно они были запечатлены не на бумаге, а в сердце.

— Похоже на молитву, — тихо произнёс мальчик.

— Это и есть молитва.

— Вы священник? — неуверенно спросил Кайт.

— Не совсем, хотя мне часто приходится говорить с богами.

Кайт помолчал, потом поднял глаза:

— Можно обратиться к вам с просьбой?

— Попробуй.

— Вы не могли бы попросить богов поддержать мою маму? На самом деле мы только сегодня приехали, и, думаю, маме нужны будут силы, чтобы начать новую жизнь.

— Конечно, я помолюсь за неё. Как её имя?

— Беата Сорнэй.

— ...Сорнэй? — переспросил мужчина.

— Всё верно. Мы приехали с севера, — добавил он, заметив, что фамилия показалась его собеседнику необычной.

У самой кромки гор из-за облаков выглянуло солнце, превратив реку в сияющий золотой поток.

— Я запомню, — пообещал мужчина. — Вот и закат. В наших краях он длится недолго, а потом опустится ночная тьма. Твоя мама, наверное, будет волноваться.

— Да, мне пора возвращаться. Большое вам спасибо!

Он поклонился и уже собирался идти, когда мужчина спросил:

— Могу я узнать твоё имя?

— Меня зовут Кайтос, Кайтос Сорнэй.

— Счастливого пути, Кайтос.

— Спасибо!

Мальчику тоже хотелось оставить на прощание какое-нибудь пожелание, но о чём мог мечтать человек, имеющий право сидеть на каменных скамьях, он не знал.

Снова поклонившись, Кайт отправился в обратный путь. Добравшись до моста, он обернулся. Пожилой мужчина по-прежнему сидел на скамье и смотрел на реку. Издалека он казался усталым и печальным. Сияющий поток озарял поникшие плечи, а вдалеке горел в закатном солнце золотой шпиль Храма Даглар.

---

1) Вольный перевод «Послания к началу XXI века» школы японского буддизма Дзёдо-сю.

Вернуться к тексту

Божья коровка остановилась, прислушиваясь к словам учительницы, а потом поползла дальше, видимо, не сочтя их достаточно интересными. Кайт тоже пытался выстроить в хронологическую последовательность имена и события, но они путались и перемешивались. Императоры, полководцы, рождения, сражения, смерти. Казалось, ещё немного — и он поймёт, почему всё сложилось именно так. Но картина рассыпалась, и он оставался с безликой горой имён и дат. Божья коровка, проложив путь через Золотой век, отправилась к Князю Меченосцу. Великий правитель представлялся Кайту не героем с оружием в руках, а амфибией — человеком с головой остроносой меч-рыбы. Амфибия плыла, рассекая волны, а потом рассекая сердце кита.

Он тряхнул головой, прогоняя сны. Осторожно пересадив крошечную путешественницу, заблудившуюся в лабиринте тетрадей, на подоконник, Кайт мысленно произнёс начало детского стишка: «Божья коровка, принеси нам счастья!» Насекомое, вдохновлённое возложенной на него миссией, посеменило вперёд. Хорошо, что сегодня было по-летнему тепло, и в классе открыли все окна. Иначе на дороге к счастью возникла бы непреодолимая стеклянная преграда.

С местом Кайту определённо повезло. Не в первых рядах — чтобы не мозолить глаза учителям, но и не на галёрке — чтобы не щуриться, разглядывая надписи на доске. А самое главное — рядом было окно. Когда голова уставала от бесконечных сражений, спряжений и формул, можно было смотреть в небо. Вот уж что никогда не бывает одинаковым! Даже безоблачное — небо каждый день другое.

Кайт вдохнул пахнущий солнцем воздух. Послезавтра начинался май, и они с мамой должны были поехать к большому озеру. Мама говорила, оно простирается до самого горизонта, и даже горы тонут в его водах. Они встанут рано, приготовят горячие сэндвичи с курицей и завернут в фольгу, чтобы сохранить тепло. Хотя до озера было добираться всего пару часов, поезд превращал дорогу в настоящее путешествие. Всё-таки в автобусах есть что-то мимолётное, не говоря уже о скорости слепого метро.

Продолжая записывать приключения Князя, лишившегося своего острого, как бритва, меча, в сражении с войсками Императора, Кайт мысленно выходил из маленького дома первым майским утром и поворачивал под эстакаду, где даже ночами тянулись вереницы грузовиков. Ему салютовали шлагбаумы на переезде, и даже начальник станции улыбался по-особенному, словно знал, что у мальчика начинается Путешествие. Потом за окном мелькали поля и реки в окаймлении всё тех же вечных гор, и старые платформы сменяли одна другую. Он увидел озеро-море, ещё находясь в поезде. И озеро увидело его…

Острый тычок под лопатку вырвал Кайта из задумчивости. Но картины, рисуемые воображением, были так реальны, что мальчик больше удивился не внезапной боли, а тому, что по-прежнему сидит в классе.

С новой школой у него получилось не совсем или, если быть честным, не получилось совсем. В стене, возникшей между ним и прежними одноклассниками, он по большей части сам был виноват. Отец погиб в конце февраля, и к апрелю, когда начинался первый год в школе, у Кайта вообще не было желания куда-то идти, а уж тем более говорить с кем-то. Его молчание одни приняли за высокомерие, другие сочли признаком скудоумия. Сидящий рядом Дилгрэй дразнил угрюмым вороном, которого детская сообразительность быстро сократила до «угрюмона». Когда ощущение боли от потери притупилось настолько, что Кайт стал проявлять слабый интерес к словам учителей и окружающим его детям, оказалось поздно наводить мосты. «Твоё место в гнезде на высокой сосне!» — кричали ему. Кайт не знал точно, строят ли угрюмоны гнёзда на соснах, но в обзывалках важна рифма, а не фактическая достоверность. Поэтому вместо соснового моста ему пришлось вырастить в себе дерево и, забравшись на верхушку, свить гнездо. Там было одиноко и временами дул холодный ветер, но зато хищникам не подобраться и до звёзд подать рукой.

Беата не могла не замечать изоляции, в которой оказался Кайт. Но, как все матери, винила в происходящем его одноклассников, учителей, школу. И считала это одним из аргументов в пользу переезда. Она обещала использовать все свои старые знакомства и добиться, чтобы в Гелиадоре сына взяли в одну из лучших школ. Тот пробовал осторожно намекнуть, что ему достаточно и самой обычной (ведь к его успеваемости одноклассники отношения не имели). Но Беата была уверена, что в новом окружении и учиться станет легче.

Не желая подвести маму и её элитную школу, Кайт несколько дней просидел над приветственной речью. Он пытался передать в ней настоящие чувства: тоску по талым снегам апреля, которые ему пришлось оставить, но и восхищение цветущим городом, где ему предстояло жить. Однако ни снега, ни цветы, ни искренность не стали желанным мостом. Опасения Кайта оказались не напрасны. Не слишком способный мальчик с непривычной северной фамилией — единственным, что осталось от отца, и матерью, трудящейся с утра до ночи, чтобы свести концы с концами, — он оказался плохой компанией своим новым товарищам.

Началось, как обычно, с прозвищ. Староста Стинэй Биджой раскладывал его имя и так, и сяк, пытаясь выкроить что-то забавное. На севере фамилия Сорнэй ни у кого не вызывала вопросов. Одна из крупных рек носила название Сорна, а отец упоминал о рассказах дедушки: будто в древности были даже какие-то короли Сорны, сошедшие со звёзд. Правда, отец называл эти рассказы «баснями». Дедушка был большим мастером гипербол и вообще всякого сочинительства. Но Биджой, разумеется, не знал ни про реку, ни про звёзды с королями, а потому придумал свой вариант — «сорняк». Прозвище оказалось на удивление живучим. Порой Кайт даже с некоторой ностальгией вспоминал бывших одноклассников: по сравнению с угрюмоном сорняк явно был шагом вниз.

Новый тычок в спину оказался сильнее. Обладатель шариковой ручки, не позаботившийся надеть колпачок, прежде чем оставлять сигналы азбуки морзе на белой форменной рубашке товарища, надеялся, что тот закричит. Кайт не закричал, но резко дёрнулся, а учительница приняла это движение за желание выступить.

— Вы хотите обобщить изученное сегодня? — она сама казалась удивлённой.

Кайт молчал.

— Начните с ключевых персоналий, — попробовала подсказать учительница.

Он опустил голову, скользя взглядом по конспекту.

— Князь Меченосец… — тихо произнёс мальчик.

— Отлично, и чем он был знаменит?

— Мечом, который носил…

— Гениально! — усмехнулась учительница, за спиной Кайта тоже послышались смешки. — Садитесь и не поднимайте руку, если вам нечего сказать по теме урока.

Кайту хотелось возразить, что руку он не поднимал. Но всё это имело мало отношения к теме.

Раздался спасительный звонок, однако учительница произнесла фразу, известную всем учителям во всех уголках света:

— Звонок звенит для учителя! — и принялась писать домашнее задание на праздники. Почти вся доска уже была заполнена белыми буквами. Казалось, ещё немного — и она начнёт писать на стене. Школа — это праздник, который всегда с тобой!

Кайт старательно переписывал номера страниц и параграфов, когда в лопатку ткнули чем-то острым. Похоже, в этот раз Биджой воспользовался металлическим транспортиром.

— Из-за твоей тупости, Сорняк, нам задали в два раза больше! — угрожающе прошипел староста.

— А не нужно было всем демонстрировать мою тупость, — возразил Кайт.

— Князь Меченосец, известный своим мечом! На этот раз ты переплюнул сам себя!

Он знал, что должен был рассердиться, должен был чувствовать злость и, наверное, боль — угол транспортира в руке Биджоя влажно алел. Но перед глазами возникло огромное озеро с плывущим в нём китом. «Киты не плавают в пресной воде», — рассеянно подумал мальчик. И понял, что в воде было лишь отражение, а сам кит плыл в небесах, алеющих в лучах закатного солнца. «Вот всегда я так, отвлекусь на что-нибудь», — вздохнул он и начал собирать тетради и учебники.

Больше всего ему хотелось пойти сейчас домой, чтобы растворить в реке и воинственного меченосца, и раненого кита. Но как раз сегодня им предстояло ехать на церемонию подготовки к летнему фестивалю. «Ничего, ещё пара часов, и для меня наступят выходные», — думал Кайт, идя к своему шкафчику. Выкладывая из рюкзака учебники, которые не должны были пригодиться для выполнения домашнего задания, он нащупал рукой песок. Заглянул внутрь — так и есть. Сегодня его снова ждал «подарок» — вырванное с корнем растение. Зонтик из мелких белых цветков напомнил тысячелистник, хотя познания Кайта в ботанике были слишком слабы, чтобы заниматься подобной классификацией. Очистив полку от песка и комков земли, он мысленно попросил прощения у растения.

— Скорбишь над почившим родственником? — насмешливо осведомился подошедший в компании друзей староста. — Кстати, попробуй всё же прочитать для разнообразия учебники. Понимаю, тебе хочется бегать и резвиться, праздники на то и праздники. Но если ты всё время будешь давать такие короткие ответы, нам всегда будут доставаться такие длинные домашние задания. Иногда нужно жертвовать собою ради других!

Кайт молча закрыл дверцу и пошёл к выходу. За спиной раздался дружный взрыв хохота.

Сегодня у них прямо фонтан острот. Видимо, пытаются рассчитаться за те дни, которые он проведёт вне школы.

— Кайт, хорошо, что я тебя встретил! — раздался радостный голос.

К удивлению Кайта, на одного человека в школе его вступительная речь всё-таки произвела впечатление. После линейки к нему подошёл незнакомый мальчик и спросил:

— Там, откуда ты приехал, правда, настоящая зима?

Кайт, ещё не привыкший к тому, что с переездом поменял не только адрес, но и климатический пояс, озадаченно уставился на нового знакомого.

— И всё покрыто снегом, который не тает месяцами?

— Снег... он там везде, — Кайт сделал неопределённый жест рукой, чувствуя, что из него получается не очень хороший синоптик.

— И вечерами слышно, как за окнами завывает вьюга?

— Да, голос вьюги особенно громок по вечерам.

Потом было ещё много вопросов. Чайк Танай учился на класс старше, и общими у них были только уроки физкультуры, где Чайк блистал во всех командных играх, а Кайт чаще грел скамейку запасных. Но перемены, не занятые подготовкой к тестам и контрольным, они проводили за странными беседами о первом тонком льде, затягивающем реки, о снежной крошке, падающей за воротник с еловой ветки, о звёздах, которые так ярко светят в морозном небе. Кайт даже рассказал Чайку об отце. Он ни с кем об этом так не говорил: ни с мамой, ни с бабушкой. Потому что боялся добавить к их боли свою. Здесь же слова нашлись сами собой. Снова возникло перед глазами заметённое снегом шоссе, которого он на самом деле никогда не видел, полоска льда под снегом и фонарный столб, озаряющий слабым светом покорёженную машину.

— Какие у тебя планы на праздники? — спросил Чайк, своим вопросом возвращая его в настоящее.

— На праздники?

— Да, на понедельник?

— Вроде бы никаких.

— Отлично! Тогда приглашаю в гости. С меня, точнее с нашей домработницы пироги и плюшки, а с тебя — снежные сказки.

— О! — только и смог вымолвить Кайт.

-Ну, что? По рукам?

— Спасибо большое!

— Эй, вы! Нашли время болтать! — раздался строгий учительский голос. — Разойдитесь по своим классам.

— Кайт, — крикнул Чайк вслед уходящему товарищу. — У тебя рубашка порвана на спине. И кровь.

— Ничего, прикрою рюкзаком, — махнул рукой Кайт.

Их классы развели по разным автобусам, и рядом с Кайтом сел полноватый коротышка Ник Динэй. Кайт подозревал, что Ник когда-то занимал в классе его место. При других обстоятельствах они, возможно, даже смогли бы подружиться и говорить, если не о зиме, то о сосновых мостах и гнёздах. Но теперь Ник должен был изо всех сил оборонять отвоёванную ступень наверх, поэтому на Кайта обрушился очередной поток историй о сорняках, нуждающихся в прополке.

— Мне твоё лицо сразу показалось знакомым. Знаешь, где я его видел? В гербарии! — Ник рассмеялся бодрящимся смехом. От стараний этого отчаянного воина становилось неловко и грустно.

— Ты чего не отвечаешь? — продолжил он, видя, что его попутчик отвернулся к окну.

— Мне кажется, на сегодня уже достаточно острот, — вздохнул Кайт. — Может, оставшуюся часть пути мы проведём молча?

Ник, опешивший от такого предложения, некоторое время сидел с открытым ртом. Потом угрожающе кивнул:

— Хорошо, приберегу немного острот для обратной дороги.

— Договорились.

Кайт откинулся на спинку кресла, рассеянно следя за мелькающими за стеклом деревьями и домами. Если с одноклассниками у него сложились не очень доверительные отношения, то город очаровал своей красотой. Домашние задания, на выполнение которых он тратил намного больше часов, пытаясь наверстать разницу в учебных программах, оставляли крохи свободного времени, и за месяц Кайт успел познакомиться только с окрестностями, но и этого было достаточно. Вечерами он брал учебники, шёл к реке и читал до заката. Купола гор, золотые в лучах садящегося солнца, мерное бормотание воды, звери и птицы, прогуливающиеся в травянистых зарослях, наполняли жизнью и смыслом бесцветные фразы из книг. Иногда из-под моста доносились звуки музыки: скрипка, саксофон, гитара. От этих мелодий щемило душу — словно невидимый исполнитель хотел наполнить жизнью тишину своего одинокого мира.

Сегодня автобус вёз их по знакомому маршруту вдоль реки, а потом свернул на мост — в новую часть города. Среди зданий, украшенных лепниной, возвышалась башня, напоминавшая то ли гигантский гриб, то ли тарелку инопланетян, совершившую экстренную посадку на огромном столбе. Создатель этого чуда архитектуры, похоже, не слишком беспокоился о том, как вписать своё творение в общую атмосферу. Но зато незаметным его произведение точно нельзя было назвать.

Остановившись у основания огромного гриба, где уже припарковались другие жёлтые представители школьного транспорта, автобус выгрузил детей на главной городской площади. Эту часть города Кайт ещё не успел исследовать и сейчас во все глаза разглядывал огромные торговые центры со светящимися рекламными щитами, стараясь не отдавить кому-нибудь ногу в общей толчее и самому не быть раздавленным.

«А может, это причал, дожидающийся корабля из будущего, — вернулся он мыслями к башне. — Время идёт, а корабль всё не прилетает».

— Эй, ты, чертополох! Смотри, куда идёшь! — донёсся обиженный голос. Похоже, чья-то нога всё-таки пострадала.

Наконец, учителям удалось восстановить порядок, и каждый класс разместился в предназначенном ему квадрате, нарисованном белым мелом на камнях площади. На сцене появился ведущий. Театрально постучав по микрофону, он поприветствовал зрителей и объявил выход мэра. Перечисление регалий Ауриго Борелиаса заняло несколько минут. Казалось, они были тяжелы, словно шлейф придворной дамы, и нужен был специальный человек, чтобы нести весь бархат этих слов. Наконец, под шум аплодисментов подсвеченный яркими огнями мониторов к детям вышел сам обладатель шлейфа. На вид ему было немногим больше тридцати, он казался слишком молодым для своей должности — и, похоже, гордился этим. Лёгкая походка, небрежно расстёгнутый пиджак (и его застала врасплох эта жара в конце апреля), непокорные чёрные кудри удивительно не шли его должности. «Но, несмотря на всё это, вы выбрали меня!» — говорил дерзкий блеск глаз, и совсем не легкомысленной была улыбка на загорелом лице.

Мэр, отражённый в трёх огромных экранах, поклонился, и казалось, будто он отдаёт дань почтения самому себе. Ассистентка подала ему текст речи, но он пролистал стопку страниц мелкого шрифта и, очевидно, сочтя речь слишком длинной, произнёс, не глядя в текст.

— Мы собрались здесь, чтобы начать подготовку к празднику, ставшему воплощением духовных традиций, символом единства и обретения надежды. Память о прошлом является залогом достойного настоящего и счастливого будущего — это мы подтверждаем каждый год, проводя Фестиваль Небесных Кораблей. История возникновения праздника уходит в глубь времён. Он становится всё более ярким и масштабным, но начинается всегда с этой церемонии — выбора самых юных участников, которым, несмотря на их возраст, а точнее именно благодаря ему, предстоит важная роль. Стать воплощением героев наших верований и легенд — большая честь. Мы проанализировали все поданные заявки...

Слова настолько не шли к его лицу, ко всему его облику, что казалось, будто у мониторов сбились настройки и на видеоряд наложили совершенно другой звук. От этой раздвоенности у Кайта начала болеть голова, и он снова погрузился в мысли о предстоящих выходных. Если воскресенье с озером вызывало в душе только радостное умиротворение, то понедельник с Чайком отдавался некоторой тревогой. Одно дело поговорить несколько минут на перемене, и совсем другое — отправиться в гости. Хватит ли его историй для часа или даже двух? Не растает ли зима в стенах дома Чайка? Он украдкой нашёл взглядом товарища, стоящего в соседнем меловом квадрате. Чайк, тоже не слишком внимательно слушавший речь мэра, помахал рукой. В конце концов, можно рассказать об озере, но Кайт подозревал, что в жизни товарища был уже миллион таких поездок и ему нужна от него только загадочная, далёкая зима.

Внезапно площадь загудела: ассистентка подала мэру белый конверт. Мальчик взглянул на часы — спустя тридцать минут разговоров началось то, ради чего их привезли сюда. Заявки на участие в Фестивале Небесных Кораблей подавались в начале года, поэтому шумиху, связанную с этим, Кайт не застал. Да и после многие кандидаты не спешили раскрыть себя, так как в случае неудачи это было бы росписью не только в собственной несостоятельности, но и, в большей степени, в недостаточной состоятельности их родителей. Отбор участников из соревнования достоинств всё больше превращался в состязание капиталов.

Раздались аплодисменты, Кайт захлопал вместе с остальными. На сцену поднялся мальчик, которому мэр пожал руку. Затем новый конверт — и новый мальчик. Когда мэр назвал имя Стинэя Биджоя, белый квадрат, где стоял Кайт, взорвался радостными криками. Но хотя Биджой и хвалился, что непременно попадёт в заветный список, на сцену он поднимался в некотором недоумении. Поддерживая старосту аплодисментами, Кайт размышлял, стоит ли радоваться выбору комиссии. С одной стороны, отсутствие Биджоя на уроках спасёт его от очередной порции тычков и обзывательств. С другой, вернувшийся участник фестиваля возгордится ещё больше — и тычки станут сильнее, а обзывательства — острее. «Будем решать проблемы по мере их поступления», — рассудительно вывел он. Да и, может, участие в празднике неожиданным образом смягчит сердце Биджоя.

Следующий конверт вызвал новую волну возгласов, но на этот раз в них слышалось больше удивления, чем радости. Похоже, всех поразило, что на сцену поднялась девочка.

— Дожили! — раздалось рядом недовольное ворчание Ника. — Теперь и девчонки будут в богов метить!

— Но ведь они уже выбрали нескольких мальчиков, — пробормотал себе под нос Кайт. — Просто исходя из теории вероятности, должна же в числе участников оказаться хотя бы одна девочка.

— Ещё ни разу в фестивале не участвовали девчонки! Им только в прошлом году позволили подавать заявки.

— Я не знал.

— Тогда не лезь со своими комментариями!

Возразить на это было нечего.

Ассистентка протянула мэру предпоследний конверт. Написанное в нём имя, похоже, было известно многим собравшимся. Гул возгласов и аплодисментов заполнил площадь, но сам избранник казался раздосадованным своим избранием. Медленно пожав руку мэру, он встал рядом с девочкой.

Вот и конец церемонии. Жаль, что нельзя прямо отсюда отправиться домой. Поблуждать между небоскрёбами и выйти к реке, а потом брести вдоль берега... Мечты прервал мощный толчок в бок. Ничего, ещё несколько толчков по дороге до школы, автобусные остроты Ника, а потом он будет свободен.

— Эй, Сорняк, ты уснул что ли? — Ник со всей силы дёрнул его за рюкзак. — Твоё имя назвали!

— Чего? — не понял Кайт.

— Мэр сейчас твоё имя назвал! Тебя выбрали!

— То есть как выбрали? — удивлённо переспросил он. — Я же в этом не участвовал.

— Не знаю я как! Голосовательная машинка, наверное, сломалась!

Кайт прислушался к тому, что происходило на сцене. Мэр ещё раз посмотрел в конверт, который держал в руках, и недовольно повторил:

— Кайтос Сорнэй.

Тут к Кайту, нарушая стройность квадратов, подбежала классная руководительница.

— Сорнэй, ты что, не слышишь? Тебя вызывают!

— Но я не участвовал ни в каком... конкурсе или как это называется.

— А ну марш на сцену! — она схватила его за локоть и толкнула вперёд, потом рванула назад. — Рюкзак оставь!

Кайт принялся снимать тяжёлый рюкзак, почему-то никак не желающий прощаться со спиной. Когда он, наконец, оторвался, лопатку пронзила боль, и что-то влажное потекло по коже.

«Транспортир», — с опозданием вспомнил мальчик, бредя к сцене. — «Как хорошо, что шить — мамина профессия. Новую рубашку мы в ближайшее время вряд ли сможем себе позволить».

Как и ребята до него, он поднялся по ступенькам и робко сжал протянутую руку.

— Уснули вы что ли? — прошептал мэр.

Встав в ряд с остальными, Кайт думал о том, как высмеют его одноклассники, когда выяснится, что кто-то из организаторов фестиваля ошибся или, как выразился Ник, «голосовательная машинка сломалась».

После завершения церемонии он вернулся на своё место, надеясь, что учительница поможет рассказать об ошибке, но та сунула ему в руки рюкзак и велела отправляться на ориентировочную лекцию. Это означало, что сообщать о произошедшей путанице придётся самому. Бредя в указанном направлении, Кайт встретил седовласую женщину с папкой:

— А вам, молодой человек, похоже, нужно отдельное приглашение?

— Простите, — Кайт замялся, не зная, как обратиться к женщине. — Простите, но я хотел сказать. В списке имён есть ошибка. То есть... там не должно быть меня.

— Вот так-так, — покачала головой женщина. — Вы что же передумали участвовать в фестивале?

— Дело в том, что... я никогда и не думал в нём участвовать. Я только месяц назад приехал сюда.

— Как говорите ваше имя? — она раскрыла папку.

— Кайтос Сорнэй.

— Ну, вот, всё правильно. Кайтос Сорнэй, первый в списке. Вам досталась роль Бога Войны. Поздравляю.

— Но я не подавал заявку на участие в фестивале.

— Значит, за вас это сделал ваш отец. Такое бывает.

— Мой отец умер девять лет назад, — ответил мальчик. — Такого не может быть.

Возникла неловкая пауза. Седовласая женщина, истратившая все свои аргументы, беспомощно посмотрела на собеседника.

— Чего вы от меня хотите? Я только администратор. В списке участников есть ваше имя, и значит, вы будете участвовать.

— Я не могу участвовать! — воскликнул Кайт. — Говорят, участие стоит больших денег. У нас с мамой их нет.

— Я не имею права обсуждать финансовую сторону, но действительно, это предполагает определённые материальные вложения. Однако, если вас выбрали, значит, оплата уже произведена.

— Но мы ничего не платили.

— Возможно, ваша мать просто не поставила вас в известность, — предположила женщина.

— Это исключено, — покачал головой Кайт. Он видел, как каждый раз мучилась мама, составляя списки покупок и пытаясь оставить в них самое необходимое.

— Вообще-то это не относится к моим обязанностям, но, так и быть, войду в ваше положение, — вздохнула администратор. — Подождите, я кое-что проверю.

Она взмахнула папкой и скрылась в одном из служебных помещений.

Подумав, Кайт решил отравиться за ней. Не ровен час — явится лектор, и придётся снова доказывать, что произошла ошибка. В помещении женщины не оказалось, но из смежной комнаты доносились приглушённые звуки телефонного разговора. Пристроившись на стуле, мальчик стал ждать.

Надо же было случиться такой нелепости прямо перед выходными! Оставалось только надеяться, что за три праздничных дня в жизни класса случится что-нибудь чудесное и они забудут его, поднимающегося на сцену в разорванной рубашке.

Дверь внезапно открылась, и пожилая женщина снова взмахнула папкой.

— Вы что тут делаете? Я велела подождать там!

Не зная, как объяснить своё перемещение между «тут» и «там», Кайт с надеждой посмотрел на неё.

— Всё выяснилось?

— Выяснилось, конечно! — ответила женщина, явно довольная проделанной работой. — Никакой ошибки нет. Необходимые денежные средства оплачены.

— Оплачены? Кем?

— Вообще-то я не должна этого сообщать, молодой человек, но раз вы так недоверчивы, — она взглянула в папку. — Гором Скалатэни.

— Я не знаю этого человека!

— Зато он, похоже, хорошо знает вас, — усмехнулась женщина.

— Но я, правда, впервые слышу это имя! Не мог этот человек заплатить за меня деньги. Зачем ему это?

— Может, какой-то ваш дальний родственник? Скалатэни... Мне кажется, я видела эту фамилию в журнале. Что-то, связанное с машинами или винами.

В Кленверте из родственников у Кайта остался только старший брат отца, но учитывая, как настойчиво дядя пытался переписать на себя квартиру бабушки, вряд ли у него сейчас много свободных средств. Родители мамы действительно были очень состоятельными людьми, но они прервали всякое общение с дочерью, когда она против их воли вышла замуж за профессора литературы из небольшого северного городка. Не помогло даже рождение внука. Только когда Кайту исполнилось два года, родственники решили сменить гнев на милость и пригласили их в гости. Отец приглашения так и не получил. От того августа у Кайта не сохранилось никаких воспоминаний, но, судя по коротким замечаниям мамы, поездка получилась не очень весёлой. В любом случае больше дедушка с бабушкой их к себе не звали. Так что вряд ли они спустя столько лет стали бы заниматься подобной благотворительностью. Да и девичья фамилия мамы была Маршалл, ничего общего со Скалатэни.

— Вряд ли у меня есть такие родственники, — протянул Кайт.

— Тем не менее факт остаётся фактом, вернее, чек остаётся чеком, — рационально заметила седовласая женщина. — А теперь, когда мы разрешили все сомнения, вам необходимо вернуться на лекцию. Боюсь, вы и так уже пропустили большую её часть.

Меньше всего Кайту хотелось возвращаться на лекцию. «Это всё сон какой-то», — думал он, понуро бредя за женщиной.

Она осторожно постучала в дверь и, заглянув, сказала:

— Это последний мальчик. Возникли некоторые административные вопросы.

— Заходите, — кивнул мужчина, больше похожий на менеджера, чем на лектора, и протянул большой конверт с документами. — Пусть ваши родители ознакомятся с информационным письмом и заполнят бланки.

— Да, — пробормотал Кайт.

— Присаживайтесь.

Он опустился на единственный свободный стул.

— Мы обсуждали ключевые моменты, вся информация отражена в памфлете, вложенном в конверт. Если возникнут вопросы, позвоните по указанному на последней странице телефону для справок, — мужчина взмахнул образцом, который держал в руках.

Вопросы у Кайта были и очень много, но вряд ли телефон для справок знал на них ответы.

— Последнее, на что должен обратить ваше внимание, — время сбора. Послезавтра, в четыре часа...

«Послезавтра!..» — Кайт так поразился, что чуть не произнёс это вслух. Но ведь в воскресенье должна быть их с мамой поездка! А на следующий день ему идти в гости к Чайку.

— Итак, вводная лекция подошла к концу. Можете быть свободны.

Дети потянулись к рюкзакам. Кайт подошёл к лектору, уже собравшемуся уходить.

— Простите, я хотел спросить. А на фестиваль, то есть подготовку к нему, нужно обязательно явиться в воскресенье? Дело в том, что у меня были планы…

— Молодой человек, вы не слышали, что я говорил? Ах, да, вы же занимались решением административных вопросов. Повторю ещё раз: все ваши планы теперь связаны с подготовкой и проведением фестиваля. Зачем вы подавали заявку на участие, если собираетесь заниматься своими делами?

Кайт пристыжено опустил голову. Вроде бы он не сделал ничего плохого — и всё же оказался кругом виноват.

Тем временем половина детей уже покинула комнату. Девочка нетерпеливо поглядывала на часы. В дверь заглянул пожилой мужчина, которого можно было принять за дедушку. Однако почтение, с каким он смотрел на юную госпожу, и тёмно-синяя форменная одежда говорили, что это скорее дворецкий или личный водитель.

— Мы уже закончили, — сказала она. — Можешь меня забирать.

Кайт подумал, как, наверное, здорово, когда можно вот так просто сказать: «Забирай меня!» Единственным человеком в этом городе, которому было не безразлично его местоположение, являлась мама, но она сейчас наверняка занималась выполнением заказа.

«Хотел же прогуляться вдоль реки до дома — и прогуляешься!» — прошептал себе Кайт, плутая в закулисных лабиринтах.

— За вами уже приехали? — окликнула его седовласая женщина.

— Да, приехали, — солгал мальчик. — Спасибо большое за помощь!

— Не за что! Надеюсь, из вас получится достойный Бог Войны!

Кайт уныло кивнул: у него были очень серьёзные сомнения в собственной божественности.

Выбравшись на опустевшую площадь, он огляделся по сторонам. Автобусы уже разъехались. Интересно, нашёл Ник попутчика или обратную дорогу проведёт в одиночестве? Что будет с припасёнными для него остротами? Перебродят, как рябиновая настойка.

А ему оставалось искать путь, ведущий к реке. Но высотные здания лепились друг к другу, образуя крепостную стену, которую было не преодолеть взглядом. Он уже решил попросить помощи и начал высматривать прохожих с добродушными лицами, когда услышал знакомый голос.

— Кайт, мы снова встретились!

— Чайк! Вы ещё не уехали?

— Они уехали, а я остался, — улыбнулся приятель. — У меня тренировка тут неподалёку.

— Ясно, а я пытаюсь определить, в каком направлении река.

— Собираешься идти до дома пешком?

— Погода подходящая.

— Я тебя провожу до реки, мне как раз в ту сторону.

— Спасибо!

— Поздравляю! Ты не говорил, что собираешься участвовать в фестивале.

— Да я... В общем... Не думал, что так получится.

— Понимаю, об этом не молчат только те, кто уверен в победе.

— Ты тоже участвовал? — Кайт испугался, что «украл» у Чайка его место.

— Нет, — рассмеялся мальчик. — Отец, правда, сначала хотел засунуть меня туда, но летом важные соревнования за место в сборной. Так что, подумав хорошенько, он решил, что моя спортивная карьера важнее. Его бизнес и так хорошо идёт.

Кайт облегчённо выдохнул, потом его взгляд снова затуманился.

— Я, если честно, тоже сомневаюсь в необходимости всего этого, — проговорил он, глядя себе под ноги.

— Ты уже смирился, что не победишь. А тут вдруг выиграл — и теперь не знаешь, что делать со своей победой?

— Что-то вроде того.

— У меня было такое, — вспомнил Чайк. — Когда только начал заниматься плаванием. Всего пара месяцев — и меня отправили на соревнования. От новичка ничего не ждали, и сам новичок ничего не ждал. Но неожиданно занял первое место. Я тогда стоял, как оглушённый. Потом понеслось: ежедневные тренировки, соревнование за соревнованием. А мне ведь просто нравилось прыгать с трамплина. Удивительное ощущение. Вода может убить тебя, но не убивает. Совсем как зима… — казалось, он хотел добавить ещё одно сравнение.

— Думаешь, мне стоит участвовать?

— Сложный вопрос. Многие, наверное, посоветовали бы тебе вспомнить то настроение, с которым ты решил подать заявку на участие. Но мне кажется, некоторые вещи по-настоящему понимаешь, только когда они действительно произойдут. Хотя фестиваль — это действительно грандиозно! Я вот думаю попробовать себя в роли помощника Пастухов Небесных Кораблей.

— Помощника кого?

— Забыл, что ты тут недавно. Пастухи Небесных Кораблей — так называют тех, кто направляет повозки. Ими можно стать только после совершеннолетия, а помощников набирают как раз с шестнадцати. Мне в феврале исполнилось шестнадцать. А тебе когда?

— В конце декабря… исполнится.

— Будешь, наверное, самым младшим в команде.

— Почему? — не понял Кайт.

— В роли богов и сателлитов выступают те, кому в год проведения фестиваля исполняется шестнадцать. Ты вообще что-нибудь знаешь о правилах?

— Похоже, у меня много пробелов, — уклончиво ответил он.

— За три месяца выучишь всё как таблицу умножения. Отец говорил, подготовка к фестивалю серьёзная. Он был в своё время Правой Рукой Наала.

— Ты упоминал что-то о связи фестиваля с его работой, — вспомнил Кайт.

— Это не секрет! Родители тех, кто принимает участие в фестивале, платят большие деньги, но получают хорошую рекламу. Считается, если вести дела с тем, чей ребёнок участвует в фестивале, то тебе будет сопутствовать удача. Суеверие, конечно, но многие придерживаются этой традиции.

— Ясно, — протянул Кайт. — А можно ещё спросить? Ты не знаешь случайно кого-нибудь по имени Гор Скалатэни?

— Гор Скалатэни? Нет, среди моих знакомых такого точно нет. Правда, фамилия кажется знакомой. В новостях, может, слышал. Что-то про автомобили или газировку. А почему тебя это интересует?

— Да так...

— Вот мы и добрались. Эта дорога выведет тебя прямиком к реке, а мне сейчас поворачивать направо.

— Спасибо!

— Похоже, в понедельник мы уже не увидимся.

Кайт не ответил.

— Ничего, встретимся на фестивале, — улыбнулся Чайк. — Может, именно я буду толкать твой Небесный Корабль.

— Было бы здорово.

— Может, ты и мне принесёшь удачу!

Провожая взглядом удаляющуюся фигуру приятеля, Кайт думал о том, насколько проще будет его жизнь, если в воскресенье он отправится с мамой на озеро, а в понедельник — в гости к Чайку. Но самое главное — это будет его жизнь, выбранная и построенная им самим, а не человеком, чья фамилия упоминалась в связи с автомобилями и напитками.

Наверное, для детей фестиваль напоминает некий спектакль. Нужно выучить роль и исполнить её в соответствующее время. Так как на пробы его не звали, вряд ли к актёру будут предъявлять повышенные требования. И всё же... Он никогда не участвовал в школьных постановках. Весь театральный опыт Кайта состоял в роли Полярной звезды на утреннике в начальной школе. Да и эту роль он получил не благодаря таланту, а потому что в ней единственной не было слов. Сколько реплик у фестивального бога, мальчик не знал, но подозревал, что белым костюмом звезды-Пьеро и маханием руками в такт школьному роялю тут не отделаешься.

Кадры сегодняшнего дня мелькали перед глазами, пока он брёл вдоль реки. Кайт искал какого-то знака в шёпоте потока или в тенях, спускающихся с гор, но и река, и горы сегодня казались равнодушными к судьбе маленького путника.

Добравшись до дома, он проверил пустующий почтовый ящик, поднялся на второй этаж и открыл дверь.

Несмотря на уже начавшиеся сгущаться сумерки, мама сидела без света, низко склонившись над столом. Заметив сына, она сгребла в кучу бумаги, исписанные столбиками цифр, счета, монетки и проговорила, глядя в пол:

— Ты сегодня поздно. В школе всё в порядке?

В её взгляде Кайт успел разглядеть ещё не высохшие слёзы. И на него опустилось понимание: этот день мама провела, подсчитывая их бюджет. С заказами всё шло не так хорошо. Мама безуспешно складывала и вычитала вновь, но так и не смогла вместить путешествие, которого так ждал Кайт, в их майскую жизнь. И теперь она не знала, как сказать об этом сыну.

Наверное, тогда он и решился.

— В школе всё как обычно, — Кайт положил тяжёлый рюкзак на пол возле кровати. — Только зацепился за крючок и порвал рубашку. И ещё, боюсь, я не смогу поехать с тобой на озеро.

Беата поразилась новости больше сына. Если для Кайта Фестиваль Небесных Кораблей был просто необычным словосочетанием, то для неё праздник являлся неотделимой частью детства. Красочные шествия, которые она наблюдала, сначала сидя на руках отца, потом стоя рядом с матерью, гордость за брата, облачённого в расшитые золотом одежды сателлита, — множество счастливых воспоминаний всколыхнул в женщине рассказ сына. Но чем ярче были картины прошлого, тем явственнее Беата понимала: произошла ошибка. Каким образом среди участников мог оказаться Кайт? Упоминание о Горе Скалатэни казалось нелепой шуткой. Кто же в здравом уме будет тратить такие деньги на совершенно незнакомого мальчика? Она вспомнила год, когда брату, наконец, должно было исполниться шестнадцать. Отец поставил целью заполучить для него место на Небесном Корабле и потратил на это много усилий и средств. А что, если...

Планируя возвращение в родной город, Беата размышляла, стоит ли сообщить об этом родителям. Тайный приезд изгнанной дочери выглядел не очень красиво, но звонок отцу мог показаться скрытой просьбой о помощи. А просить Беата не хотела. Прошёл уже месяц, а она так и не позвонила, и не появилась на пороге родительского дома. Но, возможно, отец, обладающий широкими связями, сам узнал о её возвращении и, воспользовавшись фальшивым именем, решил в довольно необычной форме поддержать дочь и внука. Оставлять без внимания такой щедрый подарок было бы невежливо. И Беата решилась.

Их крохотная квартирка не успела обзавестись телефоном, явно не относившимся к вещам первой необходимости. Выпотрошив кошелёк в поисках мелочи, Беата отправилась на улицу. Сама не зная зачем, она попросила Кайта пойти с ней. Быть может, надеялась, что присутствие сына придаст ей мужества в предстоящем разговоре, а может, хотела, чтобы он скорее разделил с ней горечь поражения.

Погружённые каждый в себя они вышли к реке, где стояла будка с жизнерадостным зелёным телефоном. Кайт остался у берега, а Беата втиснулась внутрь. Традиционные надписи на аппарате сообщали, что звонок в службу спасения будет бесплатным. Женщине очень хотелось позвонить куда-нибудь, где могли её спасти: от предстоящего разговора с отцом, от одинокого недошитого платья, оставшегося на столе в тесной комнате, от необходимости вообще шить эти платья. Она крутила в пальцах монетку, ставшую необычайно тяжёлой. Потом сняла трубку. Беата не набирала этот номер много лет, но время не исказило в памяти ни одной цифры.

На том конце ответил незнакомый голос:

— Особняк господина Маршалла. С кем имею честь говорить?

— Я бы хотела поговорить с Грэмом Маршаллом, — произнесла она, помимо воли робея.

— Как о вас доложить?

— Скажите, что это его дочь.

За время ожидания Беата успела подумать, что старый Палли, называвший её малышкой Беа, наверное, уже умер. Родной дом не узнавал её, как и родной город.

— Здравствуй, Беата, — прервал размышления тяжёлый голос отца.

«Хоть что-то не изменилось», — со странной радостью подумала она. Когда отец сердился, в его голосе появлялась каменная тяжесть. Правда, Беата была хорошей дочерью и редко сердила отца.

— Здравствуй, папа! Прости, что беспокою тебя.

— Что ты хотела? — отец обладал обезоруживающей способностью переходить прямо к делу.

Начало было не самым приятным, и, наверное, продолжение уже не имело смысла, но она всё-таки ответила.

— Возможно, тебе известно. Мы с Кайтом недавно вернулись. И сегодня ему сообщили... Он стал участником Фестиваля Небесных Кораблей. Я подумала... Может, это ты помог ему?

— Ты неправильно подумала, — ответил Грэм Маршалл.

Беата замерла, шумно вдохнув воздух.

— Ясно. Тогда...

— К сведению, я вообще не помню, как фамилия твоего сына.

На это она не знала, что ответить, поэтому просто сжимала трубку, пока в ней не послышалось усталое:

— Мне пора.

— Подожди! — вдруг вскрикнула она, сама удивляясь своей смелости. — Может, тебе известно имя Гор Скалатэни?

— Этого человека я знаю, — сказал отец.

Как секунду назад поразило Беату то, что её предположение о помощи отца рассыпалось в прах, так сейчас она удивилась реальности господина Скалатэни, который действительно оказался крупным предпринимателем, занимавшимся, правда, не машинами и не напитками, а металлургией. Грэм Маршалл даже соблаговолил полистать записную книжку в поисках телефона миллионера.

Закончив разговор неловким «до свидания», не предполагавшим в будущем никакого свидания, Беата нашла взглядом сына. Тот рассматривал что-то на дне реки, казалось, нисколько не интересуясь итогами разговора.

Беата повертела в руках наспех записанный номер, потом достала ещё одну монетку.

— Офис господина Скалатэни, — ответил строгий голос секретаря.

— Я хотела бы поговорить с Гором Скалатэни.

Но и здесь Беату ждала неудача. Миллионер вот уже несколько недель находился в южном полушарии и возвращаться в ближайшее время не собирался. Секретарь ничего не знал о «благотворительной деятельности господина Скалатэни», как он назвал случай, описанный Беатой, и беспокоить президента огромной компании во время отдыха подобными глупостями считал недопустимым.

Последняя ниточка в расследовании оборвалась. А главное подготовка к фестивалю начиналась завтра, и деньги, потраченные Гором Скалатэни, уже невозможно было спасти, даже отказавшись от участия.

И только тогда Беата позволила себе поверить.

Планируя возвращение домой, переезжая, и всё время после переезда она сомневалась, правильно ли поступает. Не является ли её решение трусостью? Может, честнее заменить слово «возвращение» словом «бегство»?

Кайт ошибался, считая швейное дело её работой. Дочь богатых родителей, она никогда не думала, что ей придётся работать. Поэтому специальность выбрала, основываясь исключительно на своих интересах. Ей нравились исторические костюмы, аксессуары — и в университете Беата записалась на курс истории моды, выбрав в качестве практического занятия декор — традиционную вышивку золотой нитью и бисером. Она мечтала, как будет приходить в известные галереи и давать оценку представленным там работам, выступать на открытии выставок, устраивать мастер-классы. И ни в одной из иллюзий она не видела себя с исколотыми пальцами, сгорбившейся под светом настольной лампы над тканью и бисером, который всё никак не заканчивается.

На последнем курсе Беата отправилась с группой встречать Новый год на загадочном холодном севере — и влюбилась в случайно встреченного профессора литературы. Она всегда считала себя хорошей дочерью, но сейчас подумала, что не была достойным представителем семейства Маршаллов. Пожалуй, только в детстве, когда всё, что от неё требовалось, — красиво уложить волосы, надеть нарядное платье и сидеть в обществе кукол, рисовать в альбоме акварельные пейзажи или играть на фортепиано. И это ей нравилось. Самым упоительным было делать то, что нравится, и при этом чувствовать на себе восхищённые взгляды окружающих. «Моя милая девочка», — называл её отец. И она думала, что всегда сможет оставаться этой милой девочкой. Но шло время, она росла, и отцу становилась нужна другая Беата. Только сейчас, услышав спустя столько лет его голос, Беата поняла, что он хотел видеть её изменившейся, повзрослевшей, готовой к решению тех задач, которых требовало благо семьи и его бизнеса. А она хотела смотреть на него и видеть в его глазах восхищение.

Это восхищение она нашла во взгляде Линдэна Сорнэя. Немолодой, тихий, до боли интеллигентный человек, большую часть жизни проводивший в тоске об ускользающей красоте прошлого, он вдруг поднял глаза и увидел перед собой эту красоту. Линдэн полюбил в Беате прекрасную, нежную девочку, и потому стал для неё важнее тех, кому нужна была изменившаяся Беата.

Тогда она этого не понимала, просто знала, что встретила настоящую любовь и должна скорее обрадовать новостью своих родителей. Но Грэм Маршалл ответил кратким и бескомпромиссным отказом. Литература, к сожалению, не сулила ни малейшей прибыли его бизнесу. Тогда отец впервые произнёс вслух, что ей пора повзрослеть. И вот от этих его слов Беата, защитив диплом, сбежала на север.

Приглашение на свадьбу, украшенное бисером и расшитое золотыми нитями, её родители оставили без ответа. Через год родился Кайт, но и это событие не вернуло Беате отца с матерью.

Сидя с малышом в небольшой квартирке, выделенной мужу университетом, она порой вспоминала разговор с отцом и думала с горечью: у неё сын, куда можно дальше взрослеть! Потом спрашивала себя, как сложилась бы её судьба, если бы она не отправилась тогда встречать Новый год на север. Но вечером приходил Линдэн, и мир снова становился ласковым и уютным.

А перед поступлением Кайта в школу раздался тот телефонный звонок, и мир потерял способность волшебным образом изменяться.

Квартиру университет забрал. Она осталась бы одна на улице с ребёнком, если бы не мать мужа. Сэда Сорнэй очень любила внука и Беату считала долгожданной дочерью, посланной ей после двух сыновей. Правда, Кленверт, где жили свекровь и старший брат мужа, находился далеко, поэтому виделись они нечасто. Когда Беата с сыном приехали туда на похороны, Сэда предложила им остаться у неё.

Начался новый этап жизни: одинокий, с сыном, замкнувшимся от непонятной жестокости судьбы, со свекровью, радушной, но со своим жизненным укладом. Жизни, где не было места милой девочке с блестящими лентами в волосах.

Ей часто снилось, что она возвращается в Гелиадор. Однако сны оставались снами. Дом, где к тебе относятся почти как к дочери, неизменно перевешивали пустоту родного юга. Но спустя пару недель после пятнадцатилетия Кайта свекровь умерла. Брат мужа настаивал на том, чтобы оставить квартиру матери себе, обещая, правда, выплатить племяннику полагающуюся компенсацию. Мир Беаты снова рухнул. И как раз в это время позвонила однокурсница и сообщила, что открывает своё дело и могла бы взять её на подработку. Несколько бессонных ночей Беата провела в раздумьях и, наконец, решилась вернуться.

Во снах возвращение проходило торжественно. Родители звонят, говорят, что прощают её и хотят видеть. И она приезжает — сначала с мужем и сыном, потом, когда мужа не стало, вдвоём с сыном — но всегда гордая, радостная и умиротворённая. Реальность оказалась другой: уставшая, полная сомнений и тревог, не победитель, а дезертир. После смерти Линдэна её жизнь превратилась в сплошное бегство. Испугавшись тягот судьбы матери-одиночки, она бежала к свекрови, чтобы больше никогда не вернуться в маленький северный город, в котором познакомилась с мужем. И хотя Кайт со временем позабыл места, где родился, и стал считать родным Кленверт, она понимала, что забрала у него часть детства. После смерти свекрови она снова сбежала — теперь уже в свой привычный мир. Хотя знала, как сын любит север.

Беата обещала себе, что найдёт для Кайта лучшую школу, будет работать днями и ночами, чтобы обеспечить ему достойную жизнь, в выходные они будут путешествовать и любоваться красотами южной природы. Но с каждым днём всё труднее ей верилось в ответ «всё нормально, мама!» на вопрос о новых одноклассниках. Пальцы были исколоты, глаза слезились от ночей, проведённых за вышивкой, а она даже не смогла собрать денег на единственную воскресную поездку.

И когда оказалось, что Кайта действительно пригласили принять участие в Фестивале Небесных Кораблей, Беата поверила, что она не ошиблась, вернувшись домой. Это был словно знак свыше. Наконец-то в её жизни случилось что-то хорошее! Совершенно неожиданно — взяло и случилось! И это хорошее словно оправдывало всё, что было ранее. Конечно, Беату печалила почти четырёхмесячная разлука с сыном, но участие в фестивале поможет Кайту завести друзей, да и в будущем — при поступлении в старшую школу, университет, на работу — пригодится. А для её дела это просто подарок! Теперь у неё точно будут клиенты, может, её даже позовут в основной штат. Может, даже…

Пусть сейчас отец равнодушно выслушал новость о победе внука, но когда он увидит, как блестяще Кайт выступит на фестивале, то сменит гнев на милость. Даже Грэму Маршаллу удалось сделать её брата лишь сателлитом Бога Войны, а её сын станет самим Мелконом! Отец будет гордиться ею!

Видя мечтательную улыбку, блуждающую на губах матери, Кайт понимал, что его судьба решена окончательно. Впервые за долгое время Беата выглядела почти безмятежно счастливой, и он ни за что не лишил бы её этого счастья.

— Это не дедушка. Но Гор Скалатэни действительно существует. Мне не удалось поговорить с ним, его сейчас нет в стране, — мать пересказывала содержание разговора, торопясь поверить в своё новое будущее. — Ты действительно будешь Богом Войны!

Кайт шёл рядом с ней, рассеянно глядя в воду и временами кивая в такт словам. Бывают такие дни, когда к вечеру ты не помнишь, что происходило утром. Вернее, помнишь, но оно кажется далёким, словно из прошлой жизни. Уроки в школе, Князь Меченосец, тригонометрическое препарирование его рубашки. Покупку новой теперь можно отложить до конца лета. Разве это не хорошая новость?

Солнце опускалось за горы, наполняя сумерки зябкой прохладой. Голос матери сливался с голосом реки, и на Кайта навалилась страшная усталость. Вернувшись домой, он достал выданные брошюры, честно собираясь начать хоть как-то готовиться к своему будущему, но через пару минут заснул, уткнувшись в мелованные страницы с портретами богов и героев легенд.

Проснувшись, он инстинктивно потянулся к окну, ожидая увидеть крыши домов, серебристые тополя и небо Кленверта. Привычка, которую не излечил месяц, прожитый в новом доме. Но вместо широкого бабушкиного окна на него смотрел квадрат из непрозрачного стекла. Под рукой что-то зашуршало, и мальчик потерянно уставился в разрисованное белой краской лицо бога.

Пока мама готовила сэндвичи, которым не суждено было отправиться к озеру, Кайт расспрашивал её о фестивале. Обычно довольно скупо говорившая о своём прошлом, Беата теперь вся светилась воспоминаниями. И вырастали толпы людей в нарядных одеждах, выстроившиеся вдоль дороги к Храму Даглар. И медленно плыли меж ними Небесные Корабли, на вершине которых стояли закутанные в сияющие одеяния богов и героев дети.

— Мы были так горды, когда Уорли выбрали! Ему очень шла расшитая золотом мантия.

Кайт слушал восхищённую речь матери и тихо улыбался. Верная себе, она сохранила в памяти красоту и блеск праздника. Какой была дорога к этой красоте и что хранилось там, куда не доходил свет, Беата не знала. Будучи, как и всякая мать, уверенной, что её сын достоин лучшего, она беззаботно радовалась, что Кайту досталась роль Бога Войны Мелкона — самая почётная на фестивале. Но сам избранник мало ощущал себя достойным этого звания. Он не мог похвастаться особенными спортивными навыками и представлял, каким жалким будет выглядеть, если придётся разыгрывать сцены битвы. Мама, правда, сказала, что Боги только участвуют в церемониях и беседуют с людьми. Никаких батальных инсценировок она не запомнила, но известно, что женщины часто пролистывают военные сцены.

Кроме Мелкона, Бога Войны, существовали ещё Наал, Бог Исцеления, и Табит, Бог Милосердия. У каждого из них было два сателлита — Правая и Левая Рука Бога. Кайт мысленно обращался с вопросом к Гору Скалатэни, почему тому понадобилось сделать его непременно богом? Если уж участвовать в фестивале, Кайта вполне бы устроила роль помощника. Но, наверное, чтобы продемонстрировать всю мощь финансовых активов господина Скалатэни, роли помощника было недостаточно.

Днём магия фестиваля уже начала действовать. Позвонила подруга мамы и спросила, не согласна ли та перейти в основной штат. Пока радостная Беата перекраивала ткани и свою будущую жизнь, Кайт смотрел на изображение человекоподобного существа с выкрашенным белой краской лицом и крошечным алым прямоугольником на губах. Из глаз по щекам были проведены чёрные линии, напоминающие то ли боевую раскраску вождя племени, то ли слёзы. Чело бога венчала высокая корона из скрещенных мечей. Невозможно было представить, что это лицо когда-нибудь станет его лицом.

Как ему играть Мелкона? Если на уроках им и говорили о мифологии, то историю этого героя Кайт явно упустил. А может, школьным программам севера не было дела до мифов юга.

Ему вдруг захотелось отрастить внутри себя хрупкую спираль раковины и спрятаться туда. Он поднялся с кровати, в бессознательном стремлении снова уйти к реке, но так и остался стоять. Оставлять маму сейчас, на пороге четырёхмесячной разлуки, казалось неправильным. Кайт обвёл взглядом их крошечную комнату и взял в руки пульт — телевизор порой помогал создавать иллюзию одиночества.

Беата что-то строчила на машинке, а он перебирал один канал за другим, почти отключив звук. Реклама газировки, мультфильм про гоночные машины, праздничный концерт, вечерний выпуск новостей. И Кайт глазами телекамер увидел площадь у подножия башни с приземлившейся на ней инопланетной тарелкой. По проходу, нелепо сгорбившись, брёл мальчик в порванной рубашке. А потом появилась карта с прогнозом погоды, и красивая девушка остановилась указкой на значке «дождь».

Кайт выключил телевизор и лёг на кровать, уставившись в потолок. Но перед глазами всё стояли две картины: коронованный мечами бог и ребёнок-марионетка.

Ночью ему приснился Чайк, поднимающийся на трамплин высотой с гору. А потом оказалось, что это он сам стоит на тонком помосте. Кто-то невидимый толкнул его в спину, и мальчик полетел вниз, беспомощно размахивая руками. Ударившись грудью о воду, он начал тонуть и вдруг понял, что попал в бассейн с белой краской. Густая тягучая жидкость медленно увлекала Кайта на дно, от него постепенно расходились алые разводы. В конце всё стало чёрным.

Утро подтвердило, что ведущая новостей не ошиблась с прогнозом. Потоки дождя барабанили в крыши домов, играли на водосточных трубах. Кайт слушал эту какофонию и гадал, изменилась бы погода, если бы они отправились на озеро. Вряд ли решение одного мальчика и его мамы способно было повлиять на климат целого города, и всё же ему казалось: вот он сидит сейчас, зябко кутаясь в одеяло, а в это время другой Кайт несётся в серебристом вагоне через залитые солнцем поля.

Беату дождь тоже встревожил. Она беспокойно теребила рукой тонкий шёлк платья, которое подготовила для сегодняшнего выхода. Годы не сказались на хрупкой фигуре. Футляр остался прежним, только порой Беате казалось, что её саму вынули, а внутрь положили другого человека. Сегодня шёлковое платье должно было превратить её в ту искрящуюся, полную надежд девушку, которой она была когда-то. Но стена дождя гасила искры и разбивала надежды.

К обеду небо решило сжалиться над неумелыми богами и мамами, мечтающими вернуться в прошлое. Дождь поутих, а потом и вовсе выглянуло солнце. Беата приободрилась, а Кайтом, наоборот, овладело странное оцепенение. Он никак не мог свыкнуться с мыслью, что вместо однодневной поездки ему предстоит четырёхмесячная. Цепляясь взглядом за предметы, наполняющие их скромное жилище, он ещё острее ощущал себя утопающим из сна.

Стрелки часов приближались к трём. Все вещи были собраны, документы — заполнены.

— Наверное, лучше выйти пораньше, — предложила Беата.

— Да, мама.

— Давай ещё раз всё проверим.

— Давай.

Когда всё было в сотый раз проверено, они опустились на кровать — обычай, которому научила бабушка Сэда. Перед дальней дорогой нужно немного посидеть.

«В этот раз дорога не такая уж и дальняя», — думал про себя Кайт, шагая за матерью к железнодорожной станции. — «И всё же... Дорога короткая, только путешествие долгое».

Купив билеты и показав их дедушке в тёмно-синей форме (на такой маленькой станции турникетов не было), они вышли на платформу. Мимо промчался поезд, уносивший своих пассажиров к бескрайнему озеру. Потом остановился другой, отправляющийся к центру города.

Устроившись в мягком кресле, Кайт посмотрел на сидящих напротив пассажиров. Беспечные воскресные лица, обрадованные случайно вышедшим солнцем, и лица, этим самым солнцем раздосадованные, потому что ненужной обузой стал огромный зонт-трость. Интересно, как выглядит сейчас его собственное лицо? Мальчик, не знающий, что делать с озарившей его удачей.

Покинув уютный вагончик, ловец солнца и его мама пересели на метро и, преодолев несколько километров тоннелей, оказались в лабиринте офисных зданий, над которыми возвышалась грибовидная башня.

— Там смотровая площадка и ресторан, — с тоской по прошлому глядя ввысь, проговорила Беата.

Кайт с сомнением посмотрел на башню. Пожалуй, в качестве одинокого причала она нравилась ему больше.

Мать с сыном робко вошли в здание, примостившееся недалеко от башни. Хотя никаких сомнений вроде бы уже не оставалось, оба ощущали себя самозванцами.

— Ваше имя? — вежливо обратилась к мальчику сидящая на проходной женщина. Видимо, сегодня в это здание приходили исключительно юные боги со своими родителями.

— Кайтос Сорнэй, — голос прозвучал тише, чем хотелось.

Женщина что-то отметила в своих документах.

— Лифт находится прямо по коридору. Зал заседаний на одиннадцатом этаже.

— Спасибо, — поблагодарила Беата и шёпотом сказала сыну. — Как тут всё серьёзно!

Кайт механически улыбнулся.

Пока они ждали лифт, спускающийся, похоже, с самих небес, появились два мальчика-близнеца. «Хорошо попасть сюда вместе с кем-то родным!» — в детстве Кайт часто мечтал о младшем брате или сестре, пока смерть отца не разрушила эти мечты.

«Значит, мы не последние», — обрадовалась Беата.

— Добрый день, — приветливо обратилась она к семье. Те ответили сдержанными кивками.

Беата смешалась и опустила глаза.

«Может, лучше мне было остаться угрюмоном на своём севере», — с внезапной грустью подумал Кайт, но резко оборвал себя. — «Я не один. Маме лучше здесь».

Переступая порог зала заседаний на одиннадцатом этаже, Кайт был уже одет в броню долга и ответственности. Он быстрым взглядом обвёл зал, надеясь, увидев воочию своих новых товарищей, вспомнить церемонию на площади. «Предпоследний мальчик» беседовал с родителями. Заметив Кайта, он хмуро указал им на вошедшего. Близнецы, появившиеся следом, помахали «предпоследнему». Похоже, они были друзьями. Отцы семейств обменялись вежливыми приветствиями, больше напоминавшими церемонию перед началом поединка.

— Может, ты присядешь? — тихо спросил Кайт у матери.

— Нет-нет, всё в порядке, — пробормотала та.

Войдя сюда, Беата тоже с жадной быстротой осмотрела присутствующих. Она узнала несколько лиц. Когда-то эти красивые женщины в дорогих нарядах и драгоценностях проводили вместе с ней вечера в ресторанах и кинозалах. А мужчины кружили в танце на вечерах, устраиваемых её отцом. Беата узнала их. Но они не узнали её. Возможно, просто сделали вид. А возможно, годы действительно стёрли весь светский лоск, и она превратилась в настоящую северянку.

— Где твой друг? — спросила Беата. — Ты говорил, выбрали ещё одного мальчика из твоего класса.

Кайт подумал, что Стинэя Биджоя с большой натяжкой можно назвать его другом. Причём слова придётся натягивать на реальность с такой силой, что они рискуют порваться. Но не хотелось разрушать иллюзии матери, особенно сейчас, поэтому он просто кивнул в сторону одноклассника.

— Может, подойдём поздороваемся? — предложила Беата.

Кайт опустил глаза, пытаясь придумать подходящую отговорку. Но положение спасла первая девочка.

Она остановилась на пороге и сказала возвышавшемуся за её спиной старику в тёмно-синей форменной одежде:

— Батли, можешь идти.

— Боюсь, госпожа Валентайн, мне придётся немного задержаться, чтобы уладить последние вопросы, — вежливо ответил старик.

— Тогда улаживай и можешь быть свободен.

Батли молча поклонился и отправился к организаторам фестиваля. Его госпожа опустилась на стул недалеко от крепкого, загорелого мальчика, весело обсуждавшего что-то со своими родителями — такими же крепкими и загорелыми.

Беата взяла сына за руку и, подведя к ряду стульев, села рядом с девочкой.

— Привет, — добродушно поздоровалась она, — меня зовут Беата, а это мой сын Кайт.

— Вирджи.

— Поздравляю, Вирджи. В моё время о таком трудно было даже помыслить.

— Спасибо, — равнодушно протянула она, но в уголках губ мелькнула гордость.

Один из организаторов фестиваля посмотрел на часы, и в этот момент в зале появился последний участник — невысокий мальчик со светлыми волосами и ямочками на щеках. Тёмные волосы и худое, строгое лицо стоящего рядом отца говорили о том, что выгоревшими прядями и ямочками сын скорее всего обязан матери.

Он опустился на ближайший стул. Остальные тоже заняли свои места. Началась официальная часть: очередная речь и проверка заполненных документов, подписание заявлений и доверенностей. Когда все формальности были улажены и старый Батли смог покинуть свою повелительницу, организаторы сообщили, что здесь пути родителей и детей расходятся.

— Увидимся на фестивале, — ласково улыбнулся Кайт.

— Удачи, сынок! — Беата обняла сына. — И тебе, Вирджи!

— Спасибо, — отсутствие интонации показывало, как мало девочка верит в магию пожеланий от случайных знакомых.

Кайт взял рюкзак и посмотрел на Вирджи, как бы спрашивая, можно ли ему пойти вместе с ней, но юная наследница семейства Валентайн покинула зал, не ища себе попутчиков.

На парковке возле здания детей ждал микроавтобус. Сопровождающая их женщина быстро распределила места. Кайту пришлось сесть со своим старостой.

«Вот уж повезло», — подумал Кайт.

— Как будто и не уходили из школы, — невесело усмехнулся Биджой.

— Да.

— Надеюсь, ты не собираешься умничать, так как кому-то взбрело в голову выбрать тебя Мелконом? — в голосе Биджоя слышалась угроза.

Кайт подумал, что этот кто-то выбрал и всех остальных участников, но вслух говорить не стал.

— Нет, я не собираюсь умничать, — просто ответил он.

— И это самое правильное для тебя. И самое безопасное, — добавил староста.

Больше они не разговаривали до самого конца пути.

Храм Даглар притаился у подножия гор, врастая в покрытые зелёными лесами скалы или вырастая из них. Длинную лестницу из блестящих мраморных плит венчала разомкнутая арка врат: столпы серых камней, широкие у основания, постепенно истончались, словно, преодолев земное притяжение, камни взлетали в небо.

У лестницы, крошечный на фоне гигантского строения, ждал мужчина в бело-оранжевых храмовых одеждах.

— Прошу следовать за мной, — сказал он и стал подниматься по каменным ступеням. Дыхание мужчины сбилось, когда он оказался наверху.

Пять часов уже миновало, и территория самого храма и парк, примыкающий к нему, были закрыты для посещения. Отсутствие туристов наполняло пространство торжественной тишиной. В воздухе разносился мягкий запах согретого солнцем дерева и сладковатый аромат благовоний. Кайт поражённо смотрел по сторонам. Каждый камень, каждое изваяние казались одушевлёнными. Под крышами зданий, закованные в блестящую чешую, замерли в извечной битве драконы. Один из них, угольно-чёрный, сложив свои крылья-скалы, дремал на полуразрушенной стене.

— Чего встал? — проворчал натолкнувшийся на замершего Кайта мальчишка. — Не первый же раз тут.

— Вообще-то как раз первый, — осторожно ответил Кайт.

— Да ну?

— Он недавно приехал с крайнего севера, — представил одноклассника его староста.

— Не отставайте, — донёсся строгий голос впереди.

Пройдя мимо лавок, где в дни праздников продавались амулеты и сладости, мимо высокого здания с золотым куполом и шпилем, увенчанным крылатым изваянием, они вышли на территорию, находиться на которой могли только работники храма и участники фестиваля. Из зарослей тростника доносился плеск воды и редкое кваканье лягушек.

— Остановимся здесь, — сказал мужчина, указав траву под ногами. — Образуем небольшой кружок, посидим и поговорим.

Дети стали рассаживаться, пристраивая рядом рюкзаки. Кайт растерялся, не зная, какое место выбрать, но мужчина, улыбнувшись, поманил его рукой. Кивнув в знак благодарности, он опустился на траву. Сидевший по другую сторону от служителя «предпоследний мальчик» нахмурился.

— Для начала разрешите представиться, — обратился к ним провожатый. — Меня зовут Экейн. Я являюсь вашим куратором. Если у вас возникнут какие-то вопросы, просьбы — любые, обращайтесь ко мне. В здании, отведённом под ваше общежитие, вы найдёте распорядок мероприятий на ближайшую неделю. Некоторые из них ещё уточняются. О возникших изменениях я постараюсь сообщить как можно раньше. На сегодняшний вечер наш план таков: после этой беседы с вас снимут мерки для подготовки одежды, затем ужин, душ и отбой. Вставать придётся ненамного позже солнца, поэтому советую не затягивать со сном. А сейчас, думаю, пришло время нам всем познакомиться. Некоторые из вас, возможно, встречались до того, как были выбраны участниками фестиваля, а чьи-то дороги здесь пересеклись впервые. Давайте сделаем так. Я попрошу вас назвать своё имя и роль на фестивале. Двинемся по часовой стрелке. А чтобы я мог убедиться, что для вас важно не только своё имя, но и имена ваших товарищей, каждый следующий участник будет повторять сказанное предыдущими. Прошу вас.

Кайт замер, словно собственное имя вдруг показалось ему тяжёлым.

— Кайтос Сорнэй. Мне досталась роль Бога Войны.

Куратор кивнул и посмотрел на его светловолосого соседа.

Тот, сбиваясь, пробормотал сказанное Кайтом и добавил ещё тише.

— Саймон Триггви. Я буду Левой Рукой Бога Войны.

Кайт с интересом посмотрел на мальчика. Вот он — его сателлит!

Соседями Саймона были близнецы — Твид и Эрстон Садатони, выполняющие на фестивале роли Левой и Правой Руки Бога Исцеления. Они без запинки произнесли удлинившиеся последовательности имён.

Имя следующего участника Кайту не нужно было запоминать, а вот роль, доставшаяся Стинэю Биджою, стала для него полной неожиданностью — Правая Рука Бога Войны. Что за несчастное совпадение!

Блестящая память, очевидно, не была в списке достоинств крепкого мальчика, сидевшего за Биджоем, так как своё выступление он начал словами:

— Кайтос... как там тебя?

— Сорнэй, — негромко подсказал Кайт.

— Точно! Сорнэй! — басовито повторил мальчик. Перечислив следующих участников, он перешёл к рассказу о себе. — Так, теперь про меня. Зовут меня Айзек Финлэй, но все называют Магги. В детстве мы с соседскими ребятами решили совершить вылазку за тянучей карамелью. До магазина было топать минут двадцать через поля и маленький пролесок. Я умудрился заплутать в этой роще и вышел к собственному дому с другой стороны. За это Партой, а он уже учился во втором классе, прозвал меня Магги. В честь путешественника, который первым обогнул наш шарик. С тех пор я везде и повсюду Магги.

— А ваша роль на фестивале? — не смог сдержать улыбки куратор.

— Точно, забыл! Я Левая Рука Бога Милосердия.

Рядом сидела сама Богиня Милосердия — Вирджелия Валентайн. Она назвала имена первых участников и, дойдя до Магги, вопросительно посмотрела на Экейна:

— Мне повторять всё, что он сказал, или достаточно сути?

— Сути будет достаточно, — снова улыбнулся куратор.

— Айзек Финлэй, Левая Рука Бога Милосердия.

Следующий в круге — Марк Тирс — тоже не испытывал трудностей с запоминанием. Называя свою роль, Правая Рука Бога Милосердия, он голосом выделил гендерную принадлежность того, кому должен был помогать, и бросил недовольный взгляд в сторону Вирджелии. Та презрительно отвернулась.

Самая трудная задача — перечислить всех участников — досталась «предпоследнему мальчику» — Найджелу Девраю. Он справился с ней блестяще, но ему, как и сидящему рядом Марку Тирсу, казалось, жгло губы собственное предназначение — Бог Исцеления.

— Итак, вы прекрасно справились с задачей, — похвалил ребят Экейн. — Но чтобы никто не подумал, что я был излишне снисходителен к господину Сорнэю и чересчур строг к господину Девраю, — он сделал паузу, ожидая от собравшихся подбадривающих улыбок, и, не дождавшись, продолжил, — я предложу вам ещё одно задание. Три месяца вам предстоит обучаться вместе, вы вместе будете участвовать в проведении грандиозного летнего фестиваля. Слово «вместе» кажется очень простым. Но это не так. Оно может дарить поддержку, силу, а может пробуждать в нас худшие, тёмные помыслы. От вас зависит, какое значение приобретёт оно в вашем случае. Сегодня мы попытаемся первый раз сделать что-то вместе. Это будет... сказка, — с улыбкой закончил Экейн.

В круге послышались смешки.

— Да, мы вместе попробуем сочинить сказку. Каждый будет добавлять в неё по предложению. И снова следующий участник должен повторить сказанное предыдущими. Но в этот раз, чтобы восстановить справедливость, мы начнём с Найджела Деврая.

Найджел кивнул, показывая, что понял задачу. Затем задумался, обводя взглядом круг. Глаза вдруг зажглись, и он сказал ровно и чётко:

— Однажды катился по жизни треугольный человек.

Тирс, не ожидавший такого стремительного начала, механически повторил слова Найджела и спешно стал раздумывать над продолжением, но в голову ничего не приходило.

— Катиться ему было тяжело, — произнёс он с некоторой нерешительностью и добавил, так как сказанного показалось недостаточно, — потому что он был треугольный.

Снова раздались смешки.

Вирджелия заново рассказала сказку и добавила:

— Но он продолжал свой путь, вонзаясь в тех, кто пытался его остановить.

Магги повторил общий смысл сказанного до него и запустил пятерню в густую шевелюру:

— И тогда он подумал, не превратиться ли ему в колесо. Может, хоть для чего-то сгодится.

Биджой придумал свой вариант быстро:

— Но никто не соглашался перековать треугольного человека в человека круглого.

Близнецы справились с задачей так, словно с детства посещали поэтический кружок и выступали на литературных вечерах.

Голос Эрстона Садатони был высок и звонок:

— Тогда он отправился в горы, и скалы сломали его углы, потом он отправился к морю, и волны сгладили зазубрины.

Брат вторил ему:

— Гладким голышом катился он по миру, стирая бока, становясь всё меньше и меньше.

Саймон Триггви выглядел совсем жалким. Он тихо и сбивчиво повторил начало истории и тоскливо посмотрел в пустоту, словно пытаясь найти там какое-то иное продолжение. Но не нашёл и почти прошептал:

— Пока, наконец, став совсем крошечным, не закатился в ямку, откуда уже не мог выбраться.

Кайт набрал в грудь воздуха, а потом шумно выдохнул. Он словно разделился на двух Кайтов. Один повторял сказанное ранее, переставляя слова, замолкая в попытках то вспомнить, то найти подходящую замену. А второй искал продолжение, то, которое высматривал Саймон в своей пустоте. То, которое почему-то важно было найти ему самому.

— ...треугольный человек катился по миру, стирая бока, становясь всё меньше и меньше. Пока, наконец, став совсем крошечным, не закатился в ямку. Откуда уже не мог выбраться... И тогда превратился человек в семечко, и весной из него вырос...

— ...сорняк, — громко закончил Стинэй Биджой.

Кайт замер, словно разбуженный этим голосом. Он опустил глаза и вдруг понял: на нём была футболка с орнаментом из треугольников.

Биджой рассмеялся. Бог Исцеления сидел с выражением гордого безразличия на лице, но в глубине глаз читалось удовлетворение.

— Вот такая наша сказка, — произнёс куратор.

* * *

Вечером, пытаясь заснуть в постели, устроенной прямо на полу просторной комнаты, Кайт снова и снова прокручивал в памяти уходящий день. Несколько часов назад он был в своём ещё казавшемся новым, но уже начавшем обретать уютную привычность, доме. Ел сэндвичи с курицей, листал буклет о воинственном боге. Глаза мамы светились радостью и надеждой. А теперь он здесь — прислушивается к дыханию спящих, слушает о своём месте в их сказках. Эта затея с самого начала была чем-то нелепым. Странная прихоть эксцентричного богача. А он — треугольный вкладыш в пазле, где нет треугольников. Все они мечтали оказаться здесь, а ему эти месяцы — будто оковы. Если бы можно было уснуть и проснуться на излёте августа!

Сегодня он видел во сне разрисованную маску Бога Войны, спрашивающую: «Как твоё имя?» Маска сменилась острым, как бритва, транспортиром, с помощью которого нужно было нарисовать правильный треугольник на классной доске. Но белая линия мела тянулась вверх, закручиваясь в спираль. Спираль ожила и оказалась угольно-чёрным драконом, разросшимся до размеров храма, а потом дальше — до самых звёзд. Дракон посмотрел на него и сказал:

— Здравствуй, мальчик.

День для Экейна начался раньше восхода солнца. Вернее вчера медленно перетекло в завтра, потускнев на пару часов беспокойного сна. Он знал: начинать всегда тяжело, и всё же оказался не готов к осадку, оставшемуся после первой встречи со своей группой. Слова и улыбки, выверенные, отрепетированные, казавшиеся подходящими и достаточными, таковыми не оказались. Он надеялся заставить их задуматься, предупредить, пробудить в них лучшие черты, а вместо этого разбередил рану, которая могла оказаться серьёзной. Надо было свести сказку к какой-нибудь шутке. Вместе посмеяться над чем-то — хорошее начало пути.

Прислушиваясь к тишине зала, занимаемого мальчиками, и комнаты, где спала девочка, он пытался убедить себя, что всё поправимо и неудачное начало забудется, сотрётся из памяти. Потом ругал за малодушие и снова надеялся, что всё обойдётся.

Новый день, в который Экейн должен был войти мудрым и безмятежным наставником юных героев, встретил его головной болью и ощущением ватного бессилия в теле. Зеркало показывало усталого, нервного человека, прикрывающегося благодушной улыбкой. Он со вздохом кивнул своему отражению и отправился будить детей.

Возможно, непривычная обстановка истончила и их сон, потому что поднять всех ни свет ни заря оказалось не такой уж сложной задачей. Приободрившись, куратор отправился проводить утреннюю гимнастику. Приведя их на поле за прудом, он велел построиться в три линии по три человека. Эта простая просьба вызвала заминку: несколько мальчиков сгрудилось возле Найджела Деврая, а с Сорэем и девочкой нашлось мало желающих объединиться.

— Разделимся согласно вашим ролям на фестивале, — поспешил дать новое указание Экейн, пока это не стало заметной проблемой.

Дети разделились на тройки, но продолжали держаться группами, не зная, кому встать вперёд.

— Найджел, вы и так впереди, будете первой линией. Вирджелия — ваша тройка вторая. И затем Кайтос, — Экейн говорил и мысленно снова ругал себя за малодушие. Видно же, что Сорнэю здесь тяжело, нужно было поддержать именно его, прикрываясь хотя бы ролью, — всё-таки мальчика выбрали Богом Войны. Но в решающий момент выразить предпочтение слабому и пренебречь сильным было необычайно трудно.

— Из-за тебя я в самом конце, Сорняк! — раздосадовано прошептал на ухо Кайту Биджой.

Экейн вздрогнул и опустил глаза. Чёртова сказка!

— Итак, повторяйте за мной движения, — проговорил он деревянным голосом. Тело тоже словно онемело. Будь он спортивным инструктором — потерял бы работу в то же утро. Но куратору это должны простить. Только в конце разминки Экейн вспомнил, что не рассказал о глубоком внутреннем смысле упражнений, о связи физического воспитания с воспитанием духа. «Теперь уж что начинать. Может быть, завтра...»

Отправив своих подопечных в душ, он подумал, что может полчаса провести наедине с собой и привести в порядок мысли, но тут к нему подошла девочка.

— Господин куратор, вы сказали вчера, что к вам можно обратиться, если возникнут проблемы, — она проговорила это таким тоном, будто сомневалась в его способности решить что-либо.

Экейн знал, что проблемы будут, но не думал, что они возникнут так скоро.

— Да, Вирджелия, — постарался сказать он как можно спокойнее, — что случилось?

— Первое. Пожалуйста, зовите меня Вирджи.

— Пожалуй, это я могу устроить.

— И второе. Меня поселили в отдельной спальне. Но я хочу жить вместе с остальными.

— Но вы ведь... — он сбился и немного покраснел, не зная, как объяснить.

— Я девочка, они мальчики, — решительно перебила Вирджи. — Я понимаю. Но мы собрались здесь не за этим. Если честно, мне гораздо комфортнее жить в отдельной комнате, но участники фестиваля живут и тренируются вместе. Вы вчера говорили про это слово, как оно важно.

— Да, говорил, — он оказался пойманным в свою же ловушку.

— Вот и устройте так, чтобы я была с ними. Придумайте какую-нибудь ширму — как в больнице.

— Хорошо, — сдался Экейн, — я обещаю сегодня же обсудить это с Альраи.

— Спасибо, — ответила Вирджи, и в её голосе послышалась слабое тепло.

Провожая девочку взглядом, Экейн испытывал радость, что его вчерашние слова всё же были услышаны и верно поняты, и одновременно стыд, что эта девочка оказалась смелее своего наставника.

После завтрака он собрал детей возле здания, служившего столовой. Утренняя трапеза, похоже, разочаровала некоторых гурманов. Айзек Финлэй и вовсе спросил:

— А во сколько тут обед?

Вопрос был встречен дружным хохотом.

— Боюсь, что несколько часов всё же придётся подождать, — сказал Экейн.

Финлэй огорчённо опустил голову.

— Ещё раз напоминаю, что в общежитии висит расписание. И если вы потрудились в него посмотреть, то знаете, что сегодня вам предстоит встретиться с Альраи. Так что не будем терять времени.

Дети вслед за куратором направились к величественному зданию с золоченой крышей. Длинный шпиль венчала птица с хвостом, напоминающим раскрытый на триста шестьдесят градусов веер, — будто парящая в собственном ореоле. Из-под золотых сводов на открытую площадку вышел пожилой человек в таких же, как у Экейна, одеждах. Только оранжевая туника, расшитая золотыми нитями, почти касалась камней, на которых он стоял.

— Для меня честь приветствовать вас в Храме Даглар. Я Альраи, настоятель храма. Хотя название это весьма условно, так как, простите за каламбур, я ни на чём не настаиваю. Да и храмом это место стало именоваться намного позже. А до того называлось просто Даглар, как и вся горная гряда. С этих камней начинается история Фестиваля Небесных Кораблей.

Фестиваль — памятник, но памятник живой, ибо сердце его — вы. Мелкон, Наал, Табит и их друзья были смертными, в сердцах которых в тёмные времена пробудилась сила небес. Потому мы почитаем их как богов и великих героев. Мы верим, что их дух возрождается в девяти избранных, каждую весну приходящих в Храм Даглар. Они учатся здесь и в последний месяц лета поднимаются на Небесные Корабли, чтобы возродить легенду.

Благодарю вас за то, что согласились стать её частью. Вы читали правила и знаете, на время подготовки вам нельзя покидать территорию Храма. Сказания предупреждают, что шеаты — последователи Бога Мрака Гадара — таятся за стенами Храма. Они стремятся поднять тени девяти избранных душ, чтобы боги и герои, приход которых собираются праздновать, не смогли заново родиться. Древние тексты сравнивают избранных с сосудами из тончайшего хрусталя. Прекрасными, но хрупкими. Цель трёхмесячной подготовки — сделать их сосудами из алмаза, разбить которые не под силу ни одному служителю мрака. Храм защищает вас, ибо сюда тьма не способна проникнуть. Но покинувший пределы Храма подвергает себя опасности. Мы не сможем принять его назад, так как не знаем, чем он наполнил свой сосуд в путешествии. Вы можете считать это легендами, сказками, но возрождение легенды является смыслом фестиваля. Мы с глубоким почтением следуем этим традициям уже много веков. Я надеюсь и в вас найти уважение к месту, где вы сейчас находитесь, и к событию, в котором собираетесь участвовать. Примите это вынужденное уединение, ибо с началом фестиваля к вам ежедневно будут обращаться тысячи. Каждый из вас зажжёт свечу, сияние которой озарит сердца людей и поможет богам найти путь на землю.

Вам придётся много учиться. Среди занятий — истории фестиваля, праязыка, каллиграфии — есть один необычный урок. Урок тишины. Им заканчивается каждый день — час, который нужно постараться провести в молчании. Поначалу это задание может показаться бессмысленным, но я прошу отнестись к нему со всей серьёзностью.

Сегодня ваш первый день в Храме. Он начнётся с Церемонии Начертания, когда ваши имена будут навсегда занесены в летопись Фестиваля Небесных Кораблей. А теперь давайте воспользуемся оставшимся до начала церемонии временем, чтобы прогуляться здесь, — мягко закончил Альраи. Он спустился по ступеням на дорожку из мелкого белого камня. Вблизи настоятель выглядел старше и добрее. Кайту даже почудилось в его чертах что-то знакомое.

— Думаю, теперь вы по-другому посмотрите на это место, — проговорил настоятель, и белые камни зашуршали, вторя его шагам.

— А кто-то вообще впервые посмотрит, — усмехнулся Биджой. Заметив вопросительный взгляд настоятеля, он пояснил. — Наш Бог Войны никогда не был в Храме. Он сам нам вчера сказал.

— Вот как? — Альраи остановился. — Тогда, пожалуй, небольшая экскурсия будет не лишней.

Кайт, смутившись, опустил голову, хотя должен был смотреть во все глаза.

— Я уже говорил, раньше это место не называлось храмом, — заговорил Альраи. — Строения, возведённые при жизни Наала и Табита, увы, почти не сохранились. Главное здание построили по приказу шестого Альраи и по его же приказу увенчали шпилем с изваянием священной птицы Бога Милосердия, — настоятель поискал взглядом Вирджи, но обычно спешащая вперёд девочка теперь скрывалась за спинами своих товарищей. — Впервые придя в Храм, я поспорил с одним мальчиком об этой птице, — продолжил Альраи, указывая на верхушку шпиля. — Он говорил, что птица находится в ореоле из собственного хвоста, а я — что в ореоле из крыльев. Мальчик выиграл, а мне пришлось признать необходимость обзавестись очками.

— Но сейчас на вас нет очков, — с живой весёлостью заметил Магги.

— Кажется, здесь я бы не заблудился, даже если бы ослеп. И, кроме того, без очков она остаётся для меня птицей в ореоле из крыльев.

— У неё есть имя? — решился задать вопрос Кайт.

Ребята прыснули со смеха, но Альраи спокойно ответил:

— В легендах Белого Журавля называют Армавени. В главном здании располагается музей. Там хранится убранство Небесных Кораблей, музыкальные инструменты, одеяния, которые вы наденете на фестивальных церемониях, и три священных меча.

Альраи направился к невысокой постройке с насыпью, поднимающейся между двумя каменными фонарями:

— В первый день фестиваля мечи будут помещены сюда и здесь останутся до окончания торжеств. А этот павильон, как вы видите, используется для молитв, — он указал на горящие свечи и пошёл дальше, к строению, от которого остался угол стены, на которой был вырезан дракон.

— Вот фрагмент здания, построенного при Табите или вскоре после его смерти. Один из настоятелей увлекался астрономией и назвал дракона Тубаном, так мы и зовём его до сих пор, — он пристально смотрел на дремлющее изваяние, укрытое угольными крыльями-скалами, словно продолжая давний безмолвный диалог.

— Полярная звезда прошлого, — Найджел Деврай, подняв голову, тоже разглядывал дракона.

— Верно. Это название звезды в созвездии Дракона. В древности Тубан играл роль Полярной звезды. Говорят, через двадцать тысяч лет он снова вернётся на небосвод, чтобы указывать путь кораблям. Именно из-за Тубана Большой пруд храма получил название Драконий глаз, — продолжил Альраи. — Малый же пруд, находящийся на закрытой для посетителей территории, называют Вороньим глазом. Там часто можно увидеть этих птиц.

Кайт смотрел на дракона, вспоминая свои сны. Потом поспешил за настоятелем, задержавшимся у невысокого раскидистого дерева, ветви которого были перевязаны белыми бумажками.

— Это Дерево Печали, — произнёс он, невесомо касаясь тонких ветвей. — Счастливые предсказания люди забирают с собой, а несчастливые оставляют здесь, чтобы горе ушло по корням в землю.

— Оно не защищает от печали, — тихо проговорил Найджел, уставившись на одну из скученных бумажек.

— Возможно, прошло еще недостаточно времени, — мягко предположил настоятель.

Он продолжил путь и остановился у двухэтажного здания, из дверей которого вышел невысокий суховатый человек.

— Позвольте представить Тария, нашего главного архивариуса.

Архивариус поклонился Альраи и его спутникам. Казалось, годы, проведённые над рукописями в полутёмных хранилищах, лишили его зрение остроты. Глаза за стёклами очков щурились, пытаясь что-то разглядеть в стоящих перед ним детях.

Процессия ответила вежливыми поклонами. Но, отойдя на достаточное расстояние, Эрстон Садатони сказал:

— «Тарий»? Странное слово для имени.

— Почему странное? — рискуя снова попасть впросак, спросил Кайт.

— На праязыке это означает «третий», — объяснил Эрстон. — Зачем выбирать такое безликое имя?

— Человек, решивший посвятить свою жизнь сохранению этого памятника, — Альраи посмотрел на полуразрушенную стену с дремавшим драконом, — выбирает любое слово из праязыка — и оно становится его новым именем.

На вопрос Эрстона он не ответил.

— А что означает ваше имя? — робея, спросил Кайт.

— Каждый может сам выбрать себе имя, и только настоятель этого сделать не может. Его имя всегда — Альраи. Оно означает «хранитель».

Всю дорогу до главных ворот настоятель молчал. Кайт подумал, что задал неподходящий вопрос, но возле разомкнутой арки Альраи остановился и продолжил рассказ.

— Считается, что Храм начался с этой арки. Табит увидел её, возвышающуюся среди мёртвой пустоши, и решил воздвигнуть здесь памятник великой войне и великой победе. Подробно вы будете говорить об этом на уроках профессора Дипэка. А сейчас обратите внимание на два валуна, лежащие у основания врат. Эти камни называют стражами. В легендах рассказывается, что они, как и арка, существовали ещё во времена Богов. Если присмотреться, можно увидеть в камнях черты волков. Они охраняют вход в Храм. Их глаза способны различить зло под любой маской, поэтому тьме не проникнуть сюда. Если шеаты, слуги Гадара, решатся пересечь эту линию, — он указал на плиты под своими ногами, — камни оживут и будут сражаться.

Кайт украдкой посмотрел в арку. У подножия лестницы, по которой они поднимались вчера, расстилался утренний город, наполненный людьми, спешащими по своим праздничным делам. Все они были свободны. Могли заглянуть в ближайшую пекарню и выпить кофе с горячей булочкой или отстоять небольшую очередь и получить румяный пряник со сливочной начинкой. Они могли отправиться в гости или пойти к реке и провести этот день в компании белоснежных цапель. А у него была невидимая черта на каменных плитах, переступив которую, лишаешься пути назад. Он посмотрел на стражей и подумал, оживают ли они, когда кто-то решается покинуть Храм.

Альраи прошёл дальше и остановился возле колокола, поставленного на деревянные опоры и обнесённого оградой. Размеры колокола были так велики, что трудно было представить его звонящим.

— Вот это громадина! — восхитился Магги. — Только языка нет. Безъязыкий колокольчик. Пустозвон. Меня мама так часто называет, потому что много болтаю.

— Вряд ли такое можно сказать об этом колоколе, — покачал головой Альраи. — Говорят, он звонил лишь раз. Когда полчища шеатов спустились с горы Акелдама и заполнили Гелиадор, в него ударило само небо.

— И после этого удара у колокола отнялся язык, — прошептал Магги на ухо Биджою.

Они продолжили свой путь, уводящий всё выше, и скоро оказались на отлогой террасе, откуда открывался вид на весь город. Здесь возвышалась стена, образованная ажурным пересечением позолоченных реек. Стена была густо увешана металлическими треугольниками, в углах которых качались дощечки в форме кораблей.

— Это Стена Памяти, — почтительно проговорил Альраи. — На ней увековечены имена участников Фестиваля Небесных Кораблей. И сегодня здесь появятся ваши имена.

Дети подошли поближе и стали рассматривать надписи. На одной стороне дощечки имя было написано на современном языке, на другой — начерчены два знака праязыка. Вирджи, перегнувшись через перила, разглядывала город, словно ей не было дела до знаков, не обозначавших её имени.

— А это что? — спросил Магги, разглядевший среди сотен дощечек одну, будто покрытую чёрной краской. Современный вариант имени было уже не разглядеть, но золотые инициалы тускло поблёскивали сквозь неё.

— Этот участник покинул Храм, не завершив подготовку, — коротко пояснил настоятель. — Боюсь, время нашей прогулки подходит к концу. Вам нужно готовиться к Церемонии Начертания.

Когда они вернулись к музейному павильону, им сообщили, что одежда готова. В общежитии на безукоризненно заправленных постелях их ждали белые брюки, рубашка, короткая оранжевая туника и кожаный пояс с тяжелой круглой пряжкой, изображающей эмблему фестиваля — корабли, выплывающие из разомкнутой арки, над которой горела сложенная из трёх священных мечей звезда.

В зал вошла переодевшаяся Вирджи.

— Спорим, что над твоим нарядом портнихам пришлось трудиться дольше всего, — усмехнулся Марк Тирс. — У них ведь были выкройки только для мальчиков.

— А по-моему, ты отлично выглядишь! — восхитился своей богиней Магги.

— Все готовы? — к ним заглянул Экейн.

— Так точно! — весело отрапортовал мальчишка.

— Церемония Начертания проводится не для зрителей, но при зрителях, — начал объяснять куратор, чуть нахмурившись. — В Храм приходят сотни людей. Все они могут наблюдать, как Альраи будет писать ваши имена. Ваша роль в этой церемонии не предполагает слов, но не забывайте, что в глазах окружающих вы уже являетесь частью легенды. Постарайтесь вести себя соответствующе.

Магги пристыжено опустил взгляд.

Поднимаясь в молчании по каменным ступеням, Кайт никак не мог отделаться от мысли, что всё это происходит не с ним. Возможно, последнее время его жизнь менялась слишком быстро. Если бы три месяца назад кто-нибудь сказал, что он сначала оставит родной север, а потом будет идти по ступеням храма в расшитой золотыми нитями одежде — он бы не поверил.

Возле Стены Памяти уже стоял Альраи. Дети заняли свои места. Снизу, из парка, на них смотрели гости Храма. Солнце отражалось в пруду огромным сияющим кругом. Большие рыбы вытягивали из воды головы в поисках тепла и хлеба.

Настоятель кивнул, и помощник протянул ему лежащую на алой ткани небольшую дощечку в форме корабля с выжженным на одной стороне именем — Кайтос Сорнэй. Настоятель обмакнул кисть в золотую краску и начертил на другой стороне два знака из праязыка — «КС». Ему подали следующую дощечку, и он начертил — «НД» — Найджел Деврай.

Кисть снова и снова опускалась в золотую краску, и инициалы заполняли деревянные корабли. Когда все имена были написаны, Альраи повернулся к стене. На золотых ветвях качались три позолоченных треугольника. К их вершинам настоятель прикрепил дощечки с именами богов. У основания поместились имена сателлитов. Завершив обряд, настоятель поклонился тем, кто носил эти имена.

Проводив своих подопечных в здание, где помещались классы, Экейн отправился прогуляться по парку. Церемония прошла достойно, всё оказалось не так уж сложно. Несмотря на не самое удачное начало, у этого дня были все шансы оказаться хорошим днём.

Между кустов, покрытых алыми и белыми цветами, показался высокий мужчина в тёмном костюме и свитере с горлом. «Наверное, заблудился в поисках выхода из парка», — подумал Экейн.

— Могу я вам чем-то помочь? — спросил он с вежливой улыбкой и почему-то вспомнил время, когда подрабатывал в магазине отца и по сто раз произносил эти важные, но ничего не значащие слова.

— У меня назначена встреча с Альраи, — произнёс посетитель, глядя ему в глаза.

— Вас проводить? — произнёс Экейн с тем же безликим радушием.

— Нет необходимости, — коротко ответил мужчина и пошёл к зданию, на шпиле которого горела золотая птица.

Экейн медленно побрёл назад к классам. Сегодня он так и не решился признаться себе, что узнал этого человека.

После окончания Церемонии Начертания дети отправились в классную комнату. Следующим пунктом в расписании стоял урок истории фестиваля.

Кайт давно подметил, что истории обычно не очень везёт с преподавателями. Отчасти это было связано со спецификой самого предмета. Увлекаясь прошлым, профессора не считали нужным показать важность его для настоящего. События и судьбы, которых хватило бы на сотни трактатов по психологии и философии, сводились у них к простому перечислению дат. Таблица из трёх столбцов: «Когда? Кто? Что сделал?» — такой предстала история для Кайта в обеих школах. Вопрос «почему?», видимо, был опущен из-за нехватки учебного времени. Аран Дипэк, сидящий сегодня перед ними за массивным деревянным столом, не стал исключением. Он являлся обладателем учёного звания и огромного жизненного опыта. Возможно, именно этот опыт подсказывал ему, что верить стоит только в строки учебников и конспектов, но не в тех, кто слушает его лекции.

Несмотря на все сомнения и тревоги, Кайт обещал себе, что постарается прилежно учиться, но к концу первого часа имена и даты стали затягивать сознание мутной тиной, словно ряска — воды пруда. Да и начал свой рассказ профессор Дипэк со времён чуть ли не пещерного человека, и было совершенно непонятно, какое это имеет отношение к Фестивалю Небесных Кораблей. История его была, конечно, древней, но не настолько.

Тихий старческий голос убаюкивал, веки наливались свинцовой тяжестью, больше всего хотелось лечь грудью на парту и уснуть. Но если в классе из тридцати человек такой фокус и мог остаться незамеченным, то в компании восьмерых он явно бы провалился. Кайт почти уткнулся носом в тетрадь, надеясь, что это покажется профессору проявлением учебного рвения, но тут в спину толкнула знакомая рука. В Храме Биджою выдали новые карандаши и ручки.

— Эй, Сорняк, не смей спать!

Преподаватель замолчал и, наконец, посмотрел на свой маленький класс.

— Кайтос Сорнэй, кажется, начал дремать, — вежливо объяснил староста.

Кайт подозревал, что его опущенная голова мешала дремать самому Биджою, сидящему за ним, но, как бы то ни было, вины Кайта это не умаляло.

— Простите, — пробормотал он.

Старик кивнул и вернулся к своим конспектам.

По прошествии ещё одного часа носами клевали уже все боги и сателлиты. После Церемонии Начертания, молчаливой, но полной торжественности, этот урок будто вернул их в школу.

Попрощавшись с преподавателем излишне радостно, дети отправились в здание, служившее столовой, — следующим в расписании стоял обед.

Остальные обитатели Храма, очевидно, обедали позже, потому что зал с рядами длинных столов был пуст. Только поварёнок, работающий на кухне, время от времени заглядывал, проверяя, не нужно ли принести добавки.

Вооружившись подносами, ребята стали наполнять свои тарелки.

— Не Императорский отель, — хмыкнул Эрстон Садатони, ознакомившись с меню.

— Что поделать, — философски вздохнул Найджел.

— Да уж, духовная пища полезна, но не очень калорийна, — согласился Магги, накладывая себе овощей с горкой.

Ребята сели за ближайший стол, постепенно к ним подтягивались остальные.

— Я бы на твоём месте не стал брать салат, — заботливо предупредил Кайта Биджой, заглядывая в его тарелку.

— Почему? — удивился тот.

— А вдруг ты случайно съешь своих родственников? Хотя — что я говорю! В салат же кладут только «культурные» растения, а ты у нас — Сорняк!

— Может, хватит? — резко произнесла Вирджи. — Первые пару раз это было смешно, но теперь уже начинает надоедать.

— А может, ты будешь командовать в своей группе? — огрызнулся в ответ Биджой.

Вирджи молча пересела за другой стол.

Магги посмотрел на Биджоя, потом взял свой поднос и пошёл за девочкой. Марк Тирс не двинулся с места.

Кайт не хотел разбивать их на два лагеря, но Вирджи пыталась заступиться за него. Он встал, не зная, стоит ли брать свою еду, ведь он был «не из её группы». Но всё-таки взял поднос и подошёл к девочке.

— Спасибо, — тихо сказал он.

Богиня Милосердия снисходительно кивнула на место рядом с собой.

Замешкавшийся в очереди Саймон Триггви только закончил наполнять тарелки и с беспокойством заметил, что ребята разделились. Инстинкт самосохранения подсказывал ему идти к тем, кого больше. Но Кайт был «его богом». Поколебавшись, он повернул к столу Вирджи.

— Идиотство, когда тебя начинают дразнить из-за имени, — говорила девочка. — Это всё равно что судить по этикетке, которую, между прочим, и не сам ты на себя наклеил.

— Меня вообще-то моё имя устраивает, — начал Кайт, раздумывая, стоит ли им рассказать про реки и звёзды.

— А меня моё — нет! — отрезала девочка. — От него пахнет пыльными кружевами и нафталином. Вот у тебя красивое имя, — сказала она Саймону.

Тот, покраснев, уткнулся в тарелку с супом и проговорил, будто обращаясь к плавающей в бульоне капусте:

— Мама выбрала.

— Альраи — тоже красивое слово, — вспомнил утреннюю прогулку Кайт.

Вирджи безразлично пожала плечами.

— Тебя его речи, похоже, не очень заинтересовали, — усмехнулся Магги.

— Я здесь была миллион раз, — проворчала она.

— Тебе не нравится настоятель? — тихо спросил Кайт.

Она отвернулась:

— Какое мне до него дело?

Потом, пронзив вилкой сосиску, проговорила:

— Разрешить девочкам участвовать в фестивале хотели ещё несколько лет назад, но Альраи каждый раз голосовал против. И дал согласие, когда его уже припёрли к стенке. Так что мне не за что его любить.

— Интересно, что означает имя нашего куратора? — попытался перевести разговор на другую тему Кайт.

— Без понятия! — с набитым ртом ответил Магги. — У меня эти праязыческие вирши в голове не задерживаются.

— Экейн означает «март», — объяснила Вирджи.

— Ну, и имя! У него что — день рождения в марте?

— Может, куратор пришёл в Храм в марте? — сердце Кайта согрело предположение, что они начали новый этап жизни в одном месяце.

— Будем звать его господин Март! — рассмеялся Магги. И Кайт пожалел, что своими расспросами создал наставнику прозвище.

— Я насытился и почти готов к битве с древними словесами! — Магги довольно похлопал себя по животу.

Вирджи усмехнулась:

— Зададим им жару!

Но «задать жару» у Кайта было мало шансов: следующим уроком стояла физическая подготовка. Физкультура никогда не являлась его сильной способностью, а после обеда отжиматься и подтягиваться становилось ещё труднее. Беспокойство Магги по поводу недостаточной калорийности храмового обеда оказалось напрасным: распрощавшись с подносом, Кайт чувствовал внутри приятную тяжесть. Это помогло бы высидеть ещё пару часов скучных лекций, но было плохим подспорьем в спорте.

Сменив туники и брюки на спортивные костюмы того же бело-оранжевого цвета, они отправились на поле для тренировок.

Преподаватель — мужчина с коротким ёжиком волос, успевших, похоже, окраситься во все цвета радуги и теперь приобретших бледно-лиловый оттенок — казался туристом, по ошибке заглянувшим на закрытую территорию.

— Я именуюсь Рэем Барни, — представился он с поклоном.

— А у вас тоже есть чудное имя на праязыке? — поинтересовался Магги.

— Ни в коем случае! Я готов посвятить этому распрекрасному месту несколько часов в неделю, но не более. Да и знание праязыка благополучно оставил в начальной школе, — усмехнулся преподаватель. — Итак, начнём. Стройся!

Ребята выстроились в шеренгу.

— По порядку рассчитайсь! Хорошо, — кивнул он, когда последний в ряду произнёс «девятый», — все на месте. Теперь признавайтесь, у кого из вас в школе проблемы с физкультурой?

Кайт, опустив голову, шагнул вперёд. С облегчением увидев, что он не один такой, Саймон последовал его примеру.

За их спинами раздались смешки. «Какие у нас бравые воины!» — громким шёпотом произнёс Марк Тирс.

— Так вы у нас из военной тройки? — удивился преподаватель.

— Бог Войны и его Левая Рука, — сдержанно представил стоящих впереди Найджел Деврай.

— Вот это казус, — согласился Рэй Барни, качая головой.

— С Правой Рукой всё в порядке! — радостно выкрикнул Биджой.

Барни посмотрел в его сторону и улыбнулся:

— Что ж, завтра у остальных будет возможность показать, какие они чемпионы. Я не такой монстр, чтобы заставлять вас прыгать через козла на полный желудок. Сегодня просто хочу показать кое-что. Топайте за мной!

Топать пришлось довольно далеко, и, кроме того, очень скоро холмы храмового парка сменились крутыми горными тропами. Кайт подозревал, что, уберегая новоиспечённых богов от встречи с козлом, преподаватель всё же решил не избавлять их от физических нагрузок.

— Бодрее, отряд! Это ведь не тропа на Акелдаму, — рассмеялся Барни, глядя на растянувшуюся цепочку. — Уже недолго осталось!

Они преодолели ещё несколько поворотов, и взгляду открылась спрятанная в горах долина, посреди которой возвышался огромный корабль. На нём не было ни парусов, ни резьбы, ни других украшений — просто остов из белого дерева, воздушный в своей обнажённости.

— Он несколько отличается от тех, что сошли с небес по Звёздной реке, притоком которой, как известно, является наша великая Аананди, — с шутливой торжественностью прокомментировал преподаватель. — Но с технической точки зрения копия весьма точная.

— Какой он... большой! — невольно выдохнул Кайт.

— Вблизи это действительно выглядит иначе, — прошептала Вирджи.

— Просто удивительно, как такие махины двигаются по улицам, — Магги разглядывал верхушку корабля, прикрывая рукой глаза от слепящего солнца.

Саймон стоял белый, как мел, перебирая пальцами воздух, словно пытаясь уцепиться за него.

Рэй Барни некоторое время наслаждался впечатлением, которое произвёл его «подопечный» на детей, потом подбежал к кораблю и в считанные секунды взобрался на верхнюю площадку.

Снизу послышались восхищённые возгласы.

Преподаватель достал из кармана небольшой пульт и набрал нужную комбинацию кнопок — корабль начал качаться, словно плыл по асфальтированным дорогам города.

Восхищение сменилось тревогой, даже страхом.

Барни снова воспользовался пультом — деревянный остов накренился в последний раз и замер. Капитан корабля спустился на берег. Его встретили аплодисментами. Он отвесил шутовской поклон, но, когда поднял голову, пронзительный взгляд был серьёзен.

— А теперь подумайте о причинах того, почему я привёл вас на это представление. Первая, само собой разумеющаяся, — показать насколько я мастер своего дела. Вторая — продемонстрировать, что все эти игры в переодевание — не любительский спектакль, где сгодится первый попавшийся актёр. Чтобы изображать невозмутимых богов на такой высоте, нужно, в первую очередь, физическое мастерство. Здесь вам будут много говорить о духовном росте. Но я так скажу: если вы сверзитесь оттуда головой вниз, духовный рост вряд ли поможет. Поэтому — или вы будете ежедневно тренироваться, выкладываясь на полную, или пеняйте на себя. Ну, и последняя причина. Вам придётся слушать лекции, на которых вас начнёт клонить в сон, вы будете изучать темы, о которых наверняка подумаете: «Зачем мне это нужно?» Вот ради этого! — он указал на величественный белый остов. — Чтобы однажды подняться на Небесный Корабль и проехать на нём по улицам города! Ну, а теперь нам предстоит совершить марш-бросок до Храма, чтобы вы, неучи, не опоздали на свой следующий урок.

Ребята медленно потянулись назад к горной тропе, но Саймон Триггви не двинулся с места. Он не дыша смотрел на корабль, будто тот был огромной змеёй.

— Не зевай, маленький воин! — крикнул ему Рэй Барни.

Мальчик вздрогнул и побрёл за остальными.

На урок праязыка они пришли за пару минут до начала. Профессор — грузный мужчина — уже ждал, поглядывая на часы. Когда все расселись по партам, он тяжело поднялся из-за стола и представился.

— Тиллид Огон. Те из вас, кто уже заглядывал в расписание, заметили, что наши встречи, к сожалению, весьма часты. Почему «к сожалению»? Потому что у меня, признаться, есть дела поважнее, чем преподавать на краткосрочных языковых курсах горстке детей. И у вас есть занятия поинтереснее, чем зубрить язык, на котором никто не разговаривает. Но что поделаешь! Иногда всё складывается довольно странным образом. Думаю, мой коллега, господин Барни, уже произнёс речь о важности физической подготовки для участия в Фестивале Небесных Кораблей. Чтобы вы не протирали носами дыры на партах во время моих занятий, мне придётся произнести нечто похожее. Зачем нужно то, что, на первый взгляд, лишено смысла? Перефразируем. Зачем нужно то, что для вас лишено смысла? Первый вероятный ответ — потому что оно имеет смысл для кого-то другого. Я-то вот дослужился до звания профессора, работая с праязыком. Значит, для меня это какой-никакой смысл имеет. Положим, ради меня вы не будете ночами спрягать глаголы, но есть и другие люди. Они вам пока незнакомы, вы встретите их на Фестивале. Все вы знаете о Церемонии Предсказаний. Вы не только выбираете слово-символ нового цикла, но и тысячи людей приходят в храм, чтобы получить свои личные предсказания. А написаны они все на праязыке. С которым приходящие, может, и были знакомы в начальной школе, но потом благополучно забыли об этом знакомстве. Так что вы — их ключ к прочтению. Можно сказать: «Подумаешь! Какое-то одно слово для совершенно не знакомого человека! И стоит ли ради этого так стараться?» И тут мы возвращаемся к тому, с чего начали. То, что не имеет смысла для вас, может иметь огромный смысл для другого. Возможно, перед человеком, который стоит на белых камнях храмового парка, в эту же самую минуту разверзается глубокая пропасть. И одно-единственное слово может спасти его или столкнуть вниз.

Профессор грузно опустился на свой стул.

— Речь получилась несколько многословной. Я всё-таки филолог, — он улыбнулся и раскрыл учебник.

Кайт медленно потянулся к книге, лежащей на парте. Два часа, проведённые в битве с новыми звуками и знаками, пролетели незаметно. Выйдя из класса с головами, гудящими, словно пчелиные улья, дети, ведомые своим наставником, отправились в небольшой флигель. На нём не было ни гравюр, ни других украшений. И парт в зале, куда их привели, не было. Только в окнах размером во всю стену сияло солнце, уже клонящееся к закату. Пришло время урока тишины.

Об этом занятии Экейн беспокоился больше всего, так как оно не предполагало присутствия преподавателя. А что если вместо тишины юные боги устроят такой гвалт, который дойдёт до ушей самого Альраи? Но Экейн понял, что его волнения напрасны, когда, покидая флигель, услышал брошенную Айзеком Финлэем фразу:

— Ну, что? Кто скажет слово, тот дойная корова?

После дня, начавшегося у Стены Памяти и закончившегося в молчании, Кайт думал, что заснёт, едва коснувшись головой подушки. Но сон всё не приходил. Тело налилось ватной неподвижностью, хотелось пошевелиться, чтобы почувствовать собственную осязаемость.

— Хватит ворочаться! Мешаешь спать! — донёсся недовольный голос Тирса.

Кайт замер и с тоской посмотрел в светящийся квадрат окна, нарисованный на потолке луной. Если бы можно было побродить одному, вдохнуть ночную прохладу, посидеть на каменной скамье и посмотреть на звёзды. Вряд ли ночные прогулки приравнивались здесь к выходу за территорию, и всё же испытывать судьбу не хотелось.

Вздохнув, он закрыл глаза, но вместо долгожданного забытья сознание снова провело его по дорогам храма, вдоль пруда, по каменному мосту туда, где росло Дерево Печали и начиналась Стена Памяти. Ему вручили золотую кисть и пустую дощечку в форме корабля. Кайт наклонился, чтобы написать своё имя, но понял, что не помнит нужных знаков. Чёрный дракон на разрушенной стене открыл бездонные глаза и произнёс: «Ты забыл своё имя, мальчик?» «Имя я помню, только не знаю, как его написать!» — хотел крикнуть Кайт, но кто-то со смехом бросил в него банку с краской — и дощечку залила влажная чернота.

Кайт открыл глаза с тяжёлым ощущением, что вечер внезапно превратился в утро, а он так и не успел отдохнуть. Разминка не прибавила бодрости, а очередной урок истории от профессора Дипэка стал великой битвой со сном, которую под конец мальчик всё же проиграл. Благодаря Биджою его дезертирство снова не осталось незамеченным. Профессор расстроено посмотрел на нового Бога Войны и спросил:

— Вы что же, приехали на фестиваль, чтобы поспать?

Следующим уроком стояла физическая подготовка. Рэй Барни был тем человеком, который заставлял проснуться одним своим взглядом. Но на Кайта не действовала сегодня даже эта магия. Он послушно пытался выполнять все задания, но самому себе казался героем фильма, прокручиваемого в замедленной съёмке. Кораблей им больше не показывали. Вместо этого Барни заставлял бегать, прыгать, отжиматься, висеть на турниках и канатах. А под конец урока предложил попрыгать по лестнице из деревянных столбов, с которой Кайт свалился, ударившись рукой.

— А теперь представьте, что это был Небесный Корабль, — хмыкнул Барни.

Представлять такое не хотелось.

Хуже дела обстояли только у Саймона, тот не смог одолеть и половины лестницы.

Теперь Кайт понимал, почему дядя Уорли так мало рассказывал о подготовке к фестивалю. Наверняка, он был в лучшей физической форме, чем его племянник, но всё равно прыжки по столбам не слишком шли величественным героям древности.

— Зайдите перед обедом в лазарет, — напомнил Кайту Барни. — Ну, и работёнку мне задали в этом году! Неужели не нашлось никого поспортивнее!

— Правая Рука Бога Войны в отличной форме! — весело напомнил Биджой.

— Однозначно! — подтвердил Барни. — Но, к сожалению, руку на плечи не приставишь.

В лазарет Кайт не пошёл: ушиб болел, но не так сильно, чтобы беспокоить врачей. Однако и в столовую вместе со всеми он не отправился. Дойдя до Малого пруда, мальчик опустился на камень, укрытый тенью плакучей ивы. Круглые листья кувшинок путались в тонких ветвях, и казалось, что у этого дерева корни в воде.

Чёрный ворон сел на поросший мхом валун на противоположной стороне пруда.

— Альраи рассказывал, что этот пруд называется Вороний глаз, — сказал Кайт, обращаясь к молчаливому собеседнику. — Может, он говорил о вас.

Ворон перелетел на камень поближе. Кайт заметил на его крыльях светлые перья, почему-то напомнившие погоны.

— Я обязательно узнаю вас, когда снова увижу, — пообещал мальчик.

Из своего укрытия он наблюдал, как остальные ребята, пообедав, шли на занятия, оживлённо обсуждая что-то. Прогулять обед было верным решением. Без него исчезла и причина раскола. Только тоненькая фигурка Саймона, пытавшегося идти вместе со всеми и всё равно казавшегося одиноким, окрашивала сознание собственной правоты в некрасивые цвета бегства.

Раздался протяжный удар колокола, возвещавший о начале нового часа, а значит, приближающемся времени урока. Кайт поднялся и, помахав ворону, отправился в класс.

Преподаватель ещё не пришёл, но дети сгрудились вокруг Биджоя, вдохновенно расписывающего доску. Закончив, он отошёл в сторону, чтобы все могли видеть его творение. Первый картинок изображал перекроенную человеческую фигурку: плечи венчала правая рука, голова была зажата подмышкой. На втором человечек точным пасом отправлял свою голову в урну.

Биджой картинно поклонился, зрители засмеялись, даже Вирджи не сдержала улыбки. Заметив Кайта, она с притворной строгостью толкнула художника и подошла к мальчику.

— Как себя чувствуешь?

— Всё в порядке, — протянул он.

— Пропускать обед — не лучший способ стать здоровым и сильным.

— Ты права, постараюсь больше не опаздывать.

— И что означают сии пиктограммы? — раздался позади них голос профессора Огона.

— Мы рассуждали о возможности замены головы рукой, — начал объяснять Биджой, — в случае если голова…

— Не справляется со своими задачами, — коротко закончил Найджел Деврай.

— Интересная тема, — кивнул профессор, — но, надеюсь, вы позволите стереть её, чтобы я смог поместиться со своей.

Он провёл губкой, и рукоголовый футболист, забивающий гол, исчез, уступив место алфавиту праязыка.

— Итак, повторим изученное вчера.

Кайт старательно пытался вспомнить правильное начертание знаков. Сейчас он жалел, что вместо часов, отданных бессоннице, не читал конспекты — всё было бы больше пользы.

А вот Найджел Деврай, похоже, давно уже истратил все свои ночные часы на изучение праязыка. Даже профессор Огон в конце урока сказал с улыбкой:

— Боюсь, мне нечему вас учить.

Сложив учебники и словари в потёртый кожаный портфель, Огон продолжил:

— Возвращаясь к вашей теории, Биджой, — он указал на доску. — Печально, когда голова не справляется со своей ролью. Но согласитесь, несколько настораживает и рука, задирающая голову.

С трудом дождавшись, пока грузный преподаватель неторопливо покинет класс, Стинэй повернулся к Кайту:

— Это ты во всём виноват, Сорняк!

— Я вообще ничего не говорил… и не рисовал, — добавил Кайт.

— В самом деле, Стинни, разбирайся сам со своими теориями, — поддержал Магги.

— Не было бы этого придурка, не было бы и теорий! — огрызнулся Биджой.

— Но «этот придурок» есть, — сказал Найджел.

Неизвестно, сколько бы продолжалась перепалка, но в класс вбежал Экейн и спросил, с беспокойством глядя на Кайта:

— Как вы себя чувствуете?

Кайт, не понявший, что имеет в виду куратор, вопросительно посмотрел на Магги, потом на Вирджи. Та молча кивнула, указывая на его локоть.

— Ах, это! — вспомнил мальчик и добавил немного смущённо. — Всё в порядке.

— Вы не пошли в госпиталь! — продолжал куратор. В его голосе звучала забота, но Экейна выдавали глаза. В них был страх, глубокий страх за себя.

Кайт опустил голову. Ему стало неловко, будто он случайно подсмотрел чей-то не очень красивый секрет.

— Это всего лишь царапина, само заживёт. Не стоит беспокоить врачей.

— Но я настаиваю!

— Хорошо, я схожу. После уроков, — согласился мальчик, желая поскорее прекратить этот разговор.

Экейн, удовлетворившись этим ответом, кивнул и покинул класс.

— Смотри, как бы тебе совсем не расхвораться, — подслащённым голосом проговорил Биджой.

— Спасибо за заботу, — буркнул Кайт.

— А вот и мои новые ученики, — послышался старческий голос, и на пороге появился невысокий сухонький старичок с маленьким саквояжем, притороченным к тележке на колёсиках. Он не спеша довёз свой багаж до стола и с беспомощной улыбкой посмотрел на детей.

— Положить это на стол? — с готовностью пришёл на помощь Магги.

— Будьте так добры, — кивнул старичок. — Учитывая, что вас девять, могу сделать вывод, что все на месте, — заметил он, проставляя галочки в журнале. — Новые лица, старые имена, — пробормотал преподаватель и вдруг цепким взглядом впился в Кайта. Тот, вздрогнув, опустил голову.

— Что ж, позвольте представиться и мне, — произнёс старик, тоже опуская глаза. — Джая Савитар, хотя это имя вам вряд ли что-то скажет.

— Вы пишете слова главного предсказания на Фестивале Небесных Кораблей, — почтительно проговорил Найджел.

— Из чего следует, что я неплохой каллиграф, — усмехнулся старик.

— Вы лучший… — прошептал Найджел.

— Высота ступени мало значит, когда стоишь на пороге смерти, — ответил Савитар.

Пространство наполнилось такой тишиной, что стало слышно, как звенит воздух.

— Но мы ведь собрались здесь, чтобы поиграть в бессмертие, — сказал старик, и воздух снова обрёл вес. — Как верно заметил… — он вопросительно посмотрел на Найджела.

— Найджел Деврай, — назвал себя тот.

— Как верно заметил Найджел Деврай, я здесь, чтобы научить вас каллиграфии. Магии знаков, если хотите.

Магги прыснул в кулак.

— Вы, юноша, не верите в магию или в знаки? — с добродушной улыбкой спросил преподаватель, но пронзительный взгляд был серьёзен.

— Да, честно говоря, ни в то, ни в другое, — ответил Магги.

— А вот ваши предки верили. Причём настолько, что считали: предельно чётко изображая имя вещи, рискуешь коснуться её души. Ведь, как гласят легенды, цель знаков, которые вы будете писать на запястьях друг друга — стать якорями для душ, ждущих своего часа в вечности. Но, пожалуй, вы не верите и в душу.

— Нет, ну, если я увижу, как… — запротестовал Магги.

— Как я пишу слово «птица» — и из-под моей ладони вылетают чайки? Боюсь, я давно утратил способность к подобным фокусам. Но вот нарисовать надежду — тому, кто отчаялся, свет — тому, кто блуждает во тьме… Вам кажется, что мы отвлеклись от сути изучаемого предмета? — старик метнул проницательный взгляд на Эрстона, красноречиво поглядывающего на часы. — Но это и есть суть. Без неё всё написанное вами останется лишь красивой картинкой. Подойдите ко мне, Сорнэй, вас ведь так зовут? — учитель перевёл взгляд на Кайта.

— Да, это моё имя, — смутившись, ответил мальчик. Потом поднялся и подошёл к преподавательскому столу.

Старик открыл свой чемоданчик и сказал:

— Достаньте девять листов бумаги и столько же баночек с тушью.

Кайт повиновался.

— И возьмите кисти из пенала.

Он открыл серебристую крышку, под которой лежали деревянные кисти и одна, белая. Кайт выложил на стол девять одинаковых и собирался закрыть пенал, когда рядом с белой заметил чёрную кисть.

— Раздайте инструменты, — внимательно глядя на него, приказал каллиграф.

Кайт закрыл крышку и прошёлся между партами.

— Задание просто. Вы уже начали изучать праязык. Напишите три слова. Это может быть связное предложение или отдельные слова. Время — до конца урока.

— Но ведь осталось больше часа! — удивился Магги.

— Да, времени мало, но надеюсь, вы успеете, — сказал профессор и закрыл глаза.

Не прошло и десяти минут, как Биджой и Тирс воскликнули хором:

— А что делать тем, кто уже выполнил задание?

— Готовиться к уроку тишины, — не выходя из дрёмы, ответил старик.

— А можно достать конспекты по праязыку? — спросил Магги. Букв, осевших у него в голове, явно не доставало для создания необходимых слов.

— Так и вижу, как на фестивале вы просите вашу подругу подождать, пока не сверитесь с учебниками и словарями, — усмехнулся преподаватель.

— Ну, так до фестиваля ещё три месяца! — попробовал оправдаться мальчик. — И вообще, знаков этих под одеждами не видно. В моей роли главное — не запутаться, неся её мантию или шлейф, или как это у них называется.

— Если бы всем наперёд знать свои роли… — протянул Савитар.

У Кайта тоже было мало шансов поразить старого профессора каллиграфическим мастерством. Каждый раз, начиная новую тетрадь по школьным предметам, он обещал себе, что постарается писать аккуратно и разборчиво. На первой странице у него получалось довольно сносно, особенно если попадалась ручка с достаточной толщиной линии письма. Но стоило перевернуть страницу, под которой теперь была только обложка, и магия исчезала. Буквы ложились вкривь и вкось, словно примятая ливнем трава.

Теперь он ещё и не знал, какие буквы писать. Черновиков им не выдали, приходилось прописывать знаки в воздухе. Но когда казалось, что подобрано нужное слово, обнаруживалось, что он забыл какую-то часть знака. А когда все знаки оказывались верны, само слово вдруг начинало казаться пустым.

Кайт взял кисть, надеясь, что она подскажет ему ответ, но кисть молчала. Он отложил её и стал смотреть в окно. Вдалеке виднелся пруд, ветви ивы нагибались над водой тонким мостом, в листве слышался шёпот ветра… Кайт тряхнул головой, понимая, что опять засыпает, но там, на грани сна и реальности, нашёл нужное слово — «голос». До этого он пытался придумать сразу три слова, чтобы оценить, как они сочетаются между собой, но на этот раз думать не стал. Взял кисть и быстро сделал надпись в верхней части листа. Буквы получились угловатыми, теряющими баланс, словно неумелые канатоходцы, и, конечно, далёкими от хоть какого-то представления о каллиграфии, но Кайт остался доволен.

А вот следующее слово никак не приходило в голову. Когда до конца занятия оставалось уже менее получаса, он сдался и решил написать своё имя. Но и тут его ждала неудача: он напрочь забыл написание буквы «К». Промучившись ещё несколько минут и поняв, что «К» окончательно потерялась в недрах памяти, он попрощался с «Кайтосом» и решил написать свою фамилию, но позабыл и букву «Е», с которой она писалась в праязыке. В конце концов, он написал просто «Сорн», надеясь, что умудрённый знаниями профессор слышал что-нибудь о северных королях и звёздах.

Оставалось последнее слово и десять минут урока. Кайт украдкой посмотрел вокруг: лица детей выражали беззаботную умиротворённость, только Саймон в отчаянии цеплялся взглядом за стены, словно пытался разыскать там нужные слова. Интересно, как выглядит он, когда улыбается?.. И тут Кайту вспомнился ребёнок с плаката, увиденного в свой первый день у реки. Переведённая надпись заканчивалась словами: «Преисполнившись чувством благодарности, человек, может быть, сумеет глубже почувствовать радость пребывания в этом мире и постигнет суть счастья...» Вот оно, последнее слово — «счастье»! Кайт был не уверен, что справится со всеми знаками, но ему так захотелось написать его, словно оно могло поселить настоящую радость в сердце Саймона и его собственном сердце. «“Е”, опять эта буква “Е”», — вздохнул мальчик и написал слово в той форме, в которой оно было в молитве: «счастья».

— Время почти истекло, — сообщил преподаватель, — можете сдать работы, инструменты, и до встречи завтра.

Выйдя из класса, ребята начали обсуждать написанное.

— «Голова или рука», — торжественно продекламировал свою фразу из трёх слов Биджой.

— Надоел же ты со своими головорукими шутками! — отмахнулась Вирджи. — Задание очень лёгкое, напиши своё имя и роль: «Вирджелия», «Валентайн», «бог».

— Точнее было бы «богиня», — поправил её Тирс. — Только Богини Милосердия ведь не существует.

— Сам-то ты что написал?

— Тоже имя и «бог».

— Ты не бог, ты моя правая рука, — подражая его голосу, проговорила Вирджи.

— А вот у меня третье слово вообще «тут», — не давая разгореться ссоре, сообщил Магги.

— Какой «тут»?

— Мы же изучали сегодня: «Дом — тут, а река — там».

— Ничего умнее не придумал? — хохотнула Вирджи. — А вы что написали? — повернулась она к близнецам и Найджелу.

— «Мелкон Бог Войны», — ответил старший брат.

— А я написал «белый», «жёлтый», «голубой», — сказал младший.

— Это что описание флага? — рассмеялся Тирс.

— Я думала, у вас даже слова будут одинаковые, — усмехнулась Вирджи.

— А у тебя что? — спросил Кайта Магги.

— «Голос», «Сорн» и «счастья»… — замявшись, ответил он.

— Какой ещё голос? Чей? — удивилась девочка.

— Не помню…

— А «сорн» — это что? Ты своё имя написать не мог?

— У меня проблемы с буквой «Е».

— И не только с ней, — покачала головой Вирджи. — А у тебя что получилось, Саймон?

Мальчик остановился.

— «Мама»… — пробормотал он и опустил голову, словно пытаясь найти недостающие слова на полу.

— «Мама — тут, а папа — там», — смеясь, снова процитировал урок праязыка Магги. — Наш человек!

— Всего одно слово? — удивилась Вирджи. — Ты бы хоть «тут», как этот болван, дописал или «папа».

Магги рассмеялся, а Саймон совсем поник. Кайт с грустью смотрел на него и думал, что его знакам не хватило силы подарить Саймону счастье, а может, без буквы «Е» оно не считалось.

Найджел о своих словах говорить не стал.

Перебрасываясь шутками, ребята зашли в зал, где проходили уроки тишины. Впервые услышав о таких уроках в речи настоятеля, Кайт представил себе помещение, обитое войлоком, чтобы не пропускать наружу ни единого звука. Но в действительности всё оказалось с точностью наоборот: просторная комната с раздвижными окнами во всю стену. От внешнего мира их отделяло тонкое стекло, а в тёплые дни, как сегодня, лишь прозрачная москитная сетка. Многоголосие цветущей весны настойчиво звало присоединиться к общему хору, но, видимо, в этом и заключалась сложность задания.

Магги, в первый день оказавший Экейну неоценимую помощь в поддержании тишины, сегодня оказался главным противником своего куратора. Слов мальчик не произносил, но корчил такие уморительные рожи, что прыскали со смеху даже самые серьёзные. А сам мим-юморист заканчивал каждое выступление оглушительным взрывом хохота. В конце концов бедный куратор не выдержал и воскликнул, уткнувшись лицом в сетку:

— Вы знаете значение слова «тишина»?

Кайт слушал беззаботный смех Магги и смотрел, как кружатся в воздухе омытые солнцем пылинки. Есть место, откуда мир кажется наполненным светом, только найти его непросто и в ясную погоду. Сегодня ему повезло оказаться в таком месте. Здесь сомнения и тревоги теряли свой вес и становились лёгкими, будто те пылинки, наполняющие воздух. Взмахнёшь рукой — и они закружатся в сияющем вальсе, а ты будешь сидеть — неподвижная ось мира. И ничему не согнуть тебя, ничему не сломить. Всё — лишь звёздная пыль, танцующая под твоей рукой.

— Пошли! — хлопнул его по спине Магги. — Конец тишине!

Кайт вздрогнул: час пролетел, будто пара мгновений, наверное, он снова задремал. Поднявшись, он отправился вместе с остальными в класс для самостоятельных занятий. В коридоре им встретился Экейн, не преминувший высказаться по поводу недопустимого поведения Магги, на что неутомимый шутник простодушно ответил:

— Альраи объяснил нам, что мы не должны ничего говорить. Про то, чтобы не смеяться, речи не было.

— А вы, Сорнэй, должны показаться врачу! — не найдя стрел против щита радости Магги, Экейн набросился на Кайта. — Если в следующий раз не обнаружу у вас на локте пластыря, отведу в лазарет за ухо.

— Я схожу, после ужина, — пообещал Кайт. Ему не хотелось покидать своих товарищей сейчас, когда он наконец-то испытал некоторое чувство сопричастности.

Домашнее задание по праязыку вернуло всех к воспоминаниям об уроке каллиграфии.

— По-моему, старикан всё-таки с приветом, — убеждённо заявил Магги.

— Начальная стадия старческого слабоумия, — кивнула Вирджи.

— А мне кажется, он всё понимает, — возразил Марк Тирс, — просто не хочет ничего делать. Вот увидите, все уроки у нас так будут проходить. Мы будем сами что-то рисовать, а он — дремать.

— Ты говорил, он лучший каллиграф. И пишет главное предсказание на фестивале, — осторожно обратился Кайт к Найджелу, но тот сделал вид, что не расслышал его слов.

— Может, он и был когда-то лучшим, но сейчас это наверняка лишь инерция славы, — высказал своё мнение Эрстон.

— Да, я представлял его другим, — ответил ему Найджел.

Кайт вздохнул и продолжил прописывать букву «Е». Пожалуй, сопричастность существовала больше в его воображении.

После ужина Биджой заботливо напомнил ему о госпитале.

— Не то пострадает не только твой локоть, но и ухо. А безухий бог — это уж совсем смешно.

— Спасибо, что напомнил, — пробормотал Кайт.

Тратить крохи свободного времени на поход к врачам, казалось расточительством, но не хотелось сердить куратора. Получив мазь от ушибов и заветный пластырь, Кайт отправился побродить немного перед закатом. Уже зажглись фонари, и воздух был наполнен той благоуханной теплотой, какая на севере бывает в разгар лета. «В Кленверте только раскрываются почки», — думал он, касаясь тяжёлых алых цветов, названия которых не знал.

Со стороны тренировочного поля показался Саймон, видимо, тоже решивший посвятить своё свободное время прогулке по храмовому парку. Заметив товарища, он остановился и неловко потупился.

— Хороший сегодня вечер, — сказал Кайт, пытаясь как-то начать диалог.

— Да… — протянул Саймон, потом, словно вспомнив, спросил. — Как твоя рука?

— Получил волшебную мазь, — он помахал баночкой.

— Эти столбы слишком высокие, — прошептал Саймон.

— Но у других здорово получается по ним прыгать. Биджой верно сказал: «Правая рука бога в отличной форме».

— Вы с ним из одной школы?

— Из одного класса, — усмехнулся Кайт. — А ты с кем-нибудь был знаком до встречи здесь?

— Найджел Деврай и братья Садатони. Мы учимся в одной школе, но в разных классах, — в голосе Саймона помимо воли послышалось облегчение.

— Кажется, Найджелу я тоже… не очень симпатичен.

— Это естественно.

— Почему? — удивился Кайт.

— Просто… — Саймон замялся, сообразив, что сказал лишнее. — Просто все думали, что Найджела выберут на роль Бога Войны. Его дедушка был Альраи. Найджел всегда был уверен…

Кайт потерянно смотрел под ноги:

— Я не знал.

— Не говори, что я тебе рассказал! — испуганно попросил Саймон.

— Конечно, — пробормотал Кайт. — Я погуляю ещё немного…

Всего пару часов назад он хотел побыть вместе с новыми товарищами, ощутить себя частью повседневных разговоров, а теперь отчаянно желал оказаться в одиночестве. Почти сбежав от растерянного Саймона, Кайт вернулся к пруду. Сумерки становились гуще. Уже невозможно было разглядеть, сидел ли на противоположной стороне его дневной собеседник.

Он с самого начала ошибался, приписывая другим собственные чувства. Сам поражённый внезапной необходимостью принять участие в фестивале, он решил, что и Найджела тяготит этот спектакль. Но того тяготило не представление, а роль.

Словно воочию видел Кайт мальчика, с детства мечтающего надеть расшитые золотом одежды Бога Войны, всего себя отдающего этой мечте. Каждый день старающегося стать умнее, сильнее, смелее. И в решающий миг обнаружившего, что всё досталось самозванцу. Будь Кайт действительно умнее, сильнее, Найджелу, возможно, было бы легче смириться. Но проиграть менее достойному — как это, наверное, жгло душу!

И тут Кайт понял, что должен сделать. Нужно отказаться от своей роли. Гор Скалатэни уже доказал всем, что способен сделать слабого первым. Дальнейшее притворство не имеет смысла. Если хотят, пусть поменяют их с Найджелом местами или вообще сделают Кайта помощником какого-нибудь бога, если уж его участия в фестивале не избежать. Конечно, для мамы лучше иметь сына-бога, но даже их финансовое благополучие не стоит разрушенной мечты. Нужно скорее поговорить с кем-то из взрослых, лучше с самим Альраи. Кайт чуть было сразу не бросился разыскивать настоятеля, но удар колокола напомнил, что ему пора возвращаться в общежитие. «Поговорю завтра», — решил он и побрёл к храмовой постройке, служившей им домом.

На противоположном берегу пруда взмахнул седыми крыльями ворон.

Кайт проснулся с больной головой и отчаянным желанием промотать этот день до разговора с настоятелем. На уроках он был менее внимательным, чем всегда, но не испытывал при этом обычного смущения. И «очнулся», только когда профессор Савитар дал задание написать три слова, характеризующие их роль на фестивале. Сжимая в руке кисть, Кайт посмотрел на замершего над своим белым листом Найджела и понял: тот тоже не знает, что написать. Этот урок дети не обсуждали, только Эрстон Садатони проворчал, нахмурившись:

— Интересно, нас тут будут хоть чему-нибудь учить?

Зато час тишины дался Кайту удивительно легко. Он даже не запомнил, играли ли в это время остальные в молчанку или смеялись над пантомимами Магги. Правда, покидая класс, мальчик задумался, считается ли тишиной безмолвный диалог, который он прокручивал в голове всё это время.

— Ты сегодня какой-то странный, — заметила Вирджи по дороге в класс самоподготовки.

— Я забыл кое-что, — пробормотал он. — Идите без меня.

— Голову ты свою забыл, — рассмеялся Биджой.

Оставшись один, Кайт быстро зашагал к пруду. Он смотрел по сторонам, слишком поздно вспомнив, что продумывая слова, обращённые к настоятелю, не подумал, как этого самого настоятеля найти. За деревьями мелькнули всполохи оранжевого шёлка. Кайт, обрадовавшись, что ему так повезло, бросился вперёд, но идущий навстречу человек оказался главным архивариусом.

— Если я не ошибаюсь, — улыбнулся Тарий, — у вас сейчас время самостоятельных занятий.

— Мне надо поговорить с настоятелем.

— Думаю, сначала лучше обратиться к вашему куратору.

— Господин Экейн не сможет помочь. Мне нужно поговорить с Альраи.

— Раз вы так настаиваете, попробуем исполнить ваше желание.

Альраи они нашли у небольшой заводи, поросшей камышом и кувшинками. Прошлогодняя листва, ещё не ставшая землёй, устилала пологий берег, и сидящий на скамье человек казался выброшенным на осенний остров посреди бушующей вокруг весны.

— Кайтос Сорнэй желает поговорить с вами, — представил просителя Тарий.

— Спасибо, — проговорил настоятель, продолжая смотреть на тихую гладь воды.

— Простите, что беспокою, — начал Кайт, когда они остались одни. — Но это очень важно.

— Я слушаю, — он надел очки, которые держал в руках, и повернулся к Кайту.

Тот удивлённо уставился на сидящего на скамье человека. Вот почему лицо настоятеля показалось ему знакомым!

— Это вы? — несколько бесцеремонно воскликнул мальчик.

— А я всё думал, вспомнишь ли ты меня, — улыбнулся Альраи.

Кайт потупился, стыдясь признаться, что до вчерашнего урока каллиграфии ни разу не вспоминал о человеке, встреченном у реки. Да и тогда не подумал, что он похож на настоятеля Храма Даглар.

— Простите, у меня не очень хорошая память, — пробормотал Кайт и подумал, что для участника фестиваля, сутью которого является сохранение памяти о прошлом, это плохое оправдание.

— Удивительная встреча, — произнёс настоятель, и на его губах уже не было улыбки.

— Возможно, мои слова покажутся вам странными, — начал Кайт, торопясь, пока мужество не покинуло его, — но я прошу выслушать меня. Я понимаю, как серьёзно вы… и другие относитесь к фестивалю. Но мне кажется… Думаю, я не подхожу для своей роли. Вернее, есть человек, который подходит намного лучше меня. Найджел Деврай — он лучше меня во всех дисциплинах, он всегда готовился к этой роли, мечтал о ней. Вы говорили, нам нельзя покидать территорию Храма. Но если я не уйду, если мы поменяемся? Или если я стану просто сателлитом? Остальные намного достойнее меня…

Кайт замолчал, окончательно сбившись.

— Я благодарен, что ты поделился со мной своими сомнениями, — спокойно ответил Альраи, — но позволь тебя поправить. Быть сателлитом — совсем не просто. Мы не узнаем, кто чего достоин, пока не пройдём путь до конца. И, конечно, ты не представляешь, как всё серьёзно.

— Но Найджел так мечтал стать Богом Войны! Несправедливо, если из-за меня он лишится своей мечты.

— Ты ведь не знал, что среди твоих товарищей окажется тот, кому так дорога эта роль, — произнёс Альраи, и в голосе его послышалась печаль.

Кайт хотел сказать, но слова замерли на выдохе.

— И если позволишь теперь высказаться мне, — продолжил настоятель, — Храм — не театр, а фестиваль Небесных Кораблей — не спектакль. У ваших ролей нет дублёров, ролями нельзя поменяться, просто сменив грим. И пусть то, насколько роль Мелкона дорога другим, станет напоминанием, как много стараться нужно тебе самому. До меня доходят известия о ходе вашей подготовки. Думаю, ты способен на большее.

Кайт опустил голову и, пробормотав этикетную форму прощания, побрёл назад.

Альраи проводил его взглядом и снова вернулся к созерцанию водной глади. Но тишина природы больше не успокаивала. Он тяжело поднялся и пошёл к музейному павильону, оставляя за собой след из прошлогодней листвы. Этот разговор тревожил. И ко всему прочему примешивалось чувство вины. Пожалуй, сейчас мальчику был нужен не настоятель, а человек, которому можно исповедовать свою печаль.

Впереди послышался звук маленьких колёс, едущих по песчаной дорожке, и из-за ветвей показался Савитар, везущий за собой свой вечный саквояж.

— Здравствуй, Джая! — поприветствовал настоятель старого друга.

— Здравствуй, Кианан! — ответил старик и добавил фразу на праязыке, означавшую что-то вроде: «Пусть боги помогут тебе обрести силу сделать безоблачным небо твоей души».

— Ты как всегда умеешь верно подобрать слова, — улыбнулся настоятель и тоже произнёс на праязыке. — «Пусть будет светла твоя дорога».

Савитар наклонил голову и покатил дальше свой чемоданчик. Настоятель долго смотрел ему вслед. Сегодня он снова не решился задать вопрос, ради которого пригласил сюда своего друга.

* * *

Утро встретило серым дождём. Увлечённые новой реальностью дети думали, что магия весны и каменные стражи защитят их от непогоды. Потому потоки воды, равнодушно падающей и на тех, кто находился за пределами Храма, и на тех, кто был внутри его стен, заставили приуныть даже сильных духом. Радовался только Магги, предвкушая, как дождь поливает посевы на родительских фермах. Правда, и его пыл поутих, когда Рэй Барни объявил, что никаких «занятий в спортзале» не предусмотрено и приказал строиться под дождём.

— Из-за такого лёгкого душа фестиваль отменять не станут, — назидательно повторял тренер, — а от воды дороги и Небесные Корабли становятся скользкими. Вы должны научиться держаться за воздух!

— Скорее держаться за дождь, — пробормотал Марк Тирс. Ливень к тому времени разошёлся так, что слепил глаза.

— Вы не боитесь, что мы простудимся? — поинтересовался Эрстон Садатони, ежась под порывами ветра в промокшей одежде.

— А чего мне бояться? — усмехнулся Барни. — Видели ли вы когда-нибудь богов, страдающих насморком?

Однако прыгать по столбам он их сегодня всё же не заставил и даже отпустил пораньше.

Кайт брёл вслед за остальными по песчаной дорожке, словно заблудившийся корабль, не знающий, к какому берегу пристать. Он предполагал, что итог разговора окажется таким: правила есть правила. Хотя Вирджи ведь их изменила!.. Но ради них с Найджелом вековые традиции менять не будут. И с этим придётся жить почти четыре месяца.

Теперь он почти жалел о том, что обратился к настоятелю. Для Найджела ничего не изменилось, а ему добавилась тяжесть ответственности. Кайт понимал, насколько недотягивает в знаниях и в физической подготовке, но произнесённое вслух признание вынуждало подниматься на следующую ступень. Осознавший проблему обязан искать её решение. Иначе он становится соучастником своего несчастья.

Эта необходимость что-то менять теперь поднимала в сердце мальчика волну бессильного гнева. В конце концов, стать Богом Войны — мечта Найджела. Почему из-за чужой мечты он должен взбираться на горы?

Но больше всего мучило Кайта то, что он не смог сказать Альраи правду: его участие в фестивале — всего лишь случайность, он никогда и не думал примерять на себя эти роли. Он почти признался, но что-то его удержало. Не произнеся этих слов, он оставался, пусть и неудачной, но всё же частью происходящего. Правда провела бы между ним и остальными черту.

Погружённый в свои мысли он вошёл в класс каллиграфии последним. До начала занятия оставалось ещё полчаса. Ребята сидели на столах, держа в озябших руках бумажные стаканчики с горячим чаем, и что-то оживлённо обсуждали.

— Выдумки всё это! — воскликнула Вирджи, с силой поставив стаканчик. Горячие капли обожгли ладонь.

Кайт постарался незаметно пройти за последнюю парту.

— А вот и он! — ткнул пальцем в его сторону Биджой. — Нам всё известно!

— Что всё? — переспросил Кайт. У него в ушах до сих пор шумел дождь.

— Как ты попал сюда!

Дождь стал холодным.

— И как?

— Ты и знать не знал про наш фестиваль на своём севере! А когда приехал сюда и услышал о нём, тебе захотелось взобраться на самую вершину!

— Я не…

— И ты быстро отыскал способ. Уверен, что фамилия твоего отца Сорнэй, а не Скалатэни?

— Уверен, — сквозь зубы проговорил Кайт.

— Что ж, тогда у меня для него плохие новости, — усмехнулся Биджой. — Сразу было видно, что деньгами твоя семья не блещет. Интересно, чем твоя мать заплатила этому Скалатэни, чтобы ты…

И вскрикнул, потеряв равновесие от удара в лицо.

— Ты что?! — крикнул он, вытирая кровь.

Кайт смотрел на него, тяжело дыша, потом выбежал из класса.

— А ты говорила, что выдумки, — протянул Найджел.

— Чёрт с вами всеми! — бросила Вирджи и тоже убежала.

Она нашла Кайта у пруда под ивой. Дождь закончился, но ветер колыхал намокшую листву, и казалось, что мальчик сидит под своим, только на него льющимся дождём.

— Привет, горе-воитель! — сказала Вирджи, хлопая его по плечу.

— Как Биджой? — спросил Кайт, не поднимая головы.

— А что ему сделается от одного удара? Сам ведь говорил: «Правая рука Бога Войны в отличной форме!»

— Не надо было мне этого делать, — не услышав её шутки, пробормотал Кайт.

Он пожалел о случившемся сразу, как только ударил Биджоя. Наверное, ещё раньше, пока кулак летел к усмехающемуся лицу. Но уже не мог остановить себя.

Биджоя не было жаль. В конце концов, один удар за месяц обзывательств был не такой уж высокой платой. Но он ничего не менял. Этим ударом Кайт не мог вбить в Биджоя ни уважения к себе, ни даже страха. Этот удар не мог воскресить отца. Да и маму, перед которой только забрезжила надежда на новую жизнь, наверняка, мало тронули бы домыслы какого-то мальчишки.

Удар ничего не менял в мире, куда был направлен. Но физика неумолима: сила действия равна противодействию. Испытанная ярость, словно кислота, разъедала Кайта. И он не знал, какую повязку наложить на эту рану. Все удары попадают только в одну цель — в самого себя.

— Ты правильно сделал! — Вирджи опустилась на валун рядом с ним, и на неё тоже полил ивовый дождь. — Не обращай внимания на Стинни, он просто завидует тебе, как и остальные.

— Как и остальные? — наконец, посмотрев на неё, спросил Кайт. — И ты?

— Шутишь? Да ты в самом деле ничего не знаешь о фестивале! — с какой-то горечью произнесла Вирджи. — Все ходят смотреть на него с детства. С детства мечтают, что когда-нибудь сами поднимутся на Небесные Корабли. И хотят находиться на самом первом. Мелкон был героем! Он победил Князя Меченосца, он один вышел на бой с Богом Мрака! Конечно, все мечтают быть им! Ну, может, все, кроме Саймона. У того, похоже, вообще никаких желаний нет! Но я ведь девочка — до прошлого года нам вообще запрещено было мечтать об участии. Как думаешь, сколько девочек подали заявки, когда правила изменились? Ни одной! Боялись, что засмеют, что не впишутся, что не смогут. А я никогда не боялась. И всегда знала, что смогу. Поэтому заставила семью сделать всё, чтобы я оказалась здесь. Но даже их возможностей недостаточно, чтобы купить девочке место на первом корабле. В итоге я довольствуюсь ролью третьесортного бога. Милосердие! Знаешь, вчерашнее задание по каллиграфии оказалось чертовски трудным. Я совершенно не знала, что написать.

— Я тоже, — куда-то в пустоту ответил Кайт.

Девочка посмотрела на него странным взглядом, в котором мелькнуло отчуждение.

— Кстати, о каллиграфии, — сказала она, поднимаясь, — нам надо поторопиться, а то опоздаем.

Кайт встал и медленно побрёл за ней.

На занятие они всё же опоздали. Профессор Савитар сидел за своим столом, пристроив рядом вечный саквояж. Похоже, новость о произошедшем уже дошла до его ушей. Увидев Кайта, старичок усмехнулся:

— Кажется, я поторопился с заданием. Сегодня вы бы справились с ним лучше, ведь сегодня вы заглянули в лицо своему богу.

— Нет, — тихо ответил мальчик, — я думаю, это было не его лицо. Я надеюсь.

Биджоя в классе не оказалось. Он вернулся двадцатью минутами позже с фиолетовым синяком, расползающимся из-под белого лоскута пластыря.

Джая Савитар, нарушив главный постулат методики двигаться от простого к сложному, выдал им прописи, и всё занятие ребята выводили линии, крючки и кружочки. «Наверное, он держит в своём саквояже стопку таких на случай, если ученикам придёт в голову идея разукрасить друг другу лица», — невесело подумал Кайт. Ему хотелось извиниться перед Биджоем и одновременно не хотелось ничего говорить. Когда занятие закончилось, он застыл на мгновение, словно пытаясь вытрясти из себя какие-то слова, но так ничего и не произнёс. «Хорошо, что следующий у нас — урок тишины».

Но перед часом молчания Кайта ждал разговор с Альраи. Тот встретил ребят, направляющихся в комнату с окнами во всю стену, и тихо поманил мальчика.

Кайт понимал, что настоятель тоже ждёт от него каких-то признаний, но тот начал беседу совершенно неожиданно.

— Пожалуй, я должен попросить прощения, — обратился к нему Альраи. — В прошлый раз ты пытался поговорить со мной, а я выдал тебе список прописных истин.

— Вы сказали правду, — пробормотал Кайт и вдруг подумал, не выглядит ли это, будто он, мальчишка, оценивает слова человека, обладающего таким опытом и мудростью.

— Может, и так, но бывают времена, когда даже правда не совсем уместна. Я уверен, что случившееся сегодня больше не повторится, поэтому даже не буду упоминать об этом. Хочу сказать о другом. Все мы пытаемся найти своё место в жизни. И часто сомневаемся, спрашиваем себя, а там ли мы находимся, где должны быть. И вот ответ — мы там, где нам нужно быть, где мы нужны. И именно этот ответ, принятие его даёт нам возможность шагнуть на следующую ступень, выйти за границы нынешнего своего пребывания. Я немного знаком с твоей биографией… и понимаю… — настоятелю всегда нелегко было говорить об этом, ибо всем истинам мира трудно вместить в себя холодную правду смерти, — тебе хочется найти душу, к которой можно прислониться. Но, возможно, ты сам нужен другим. На фестивале ты станешь тем, к кому хотят прислониться тысячи.

— Как можно дать другим силу, когда сам ею не обладаешь? — с тоской спросил Кайт.

— Вот мы и вернулись к тому, с чего начали. Ты находишься там, где нужно, чтобы найти ответы на свои вопросы.

Кайт некоторое время молчал, а потом произнёс медленно, глядя в землю.

— Это не мои вопросы. Вы сказали, что знакомы с моей биографией. Вы помните нашу первую встречу. Я не должен быть здесь, я никогда не хотел быть здесь.

Настоятель тоже долго молчал, и голова его тоже была опущена, когда он сказал:

— И всё же ты здесь.

Долгой бессонной ночью и потом, сидя на занятиях, Кайт вспоминал разговор с Альраи. Он испытывал глубокую признательность за то, что настоятель верно понял их стычку с Биджоем. Но одновременно такая проницательность и великодушие тяжестью ложились на сердце мальчика. Против того, кто обрушивается на тебя с обвинениями, можно выстроить оборонительную стену. Против того, кто начинает с извинений, ты безоружен. А значит, приходилось признать правоту и последних слов Альраи: «И всё же ты здесь».

Думая о возможности признаться, Кайт считал, что таким образом очистит совесть, освободится от принуждения соответствовать навязанному образу. Но теперь, уже произнеся эти слова, понимал, что просто хотел переложить ответственность, сбежать от необходимости что-то менять в себе. Действительно, какими бы ни были обстоятельства, вынудившие Кайта принять роль Мелкона, Альраи в этом был не виноват. Настоятель просто хотел достойно провести любимый многими праздник, и сказать: «Я никогда не хотел быть здесь», — было малодушием. Будто теперь настоятель должен каким-то волшебным образом превратить Кайта в почитаемый всеми образ. Но согласился на всё это Кайт. Не настоятель, не Гор Скалатэни и даже не мама.

После таких мыслей, когда Кайт уже почти готов был высекать из себя Бога Войны, вдруг приходило упрямое отчаяние. Обстоятельств было слишком много: смерть бабушки, переезд, мама, сгорбившаяся над вышивкой под светом ночника. Была ли у него возможность сделать иной выбор? Всё подсказывало, что нет. А тогда слова: «И всё же ты здесь», — теряли свою сокровенную правоту.

Во всяком случае, в одном Альраи точно ошибался. Он давно уже не искал, к кому бы прислониться. Да и вокруг не было никого, кто позволил бы ему опереться на себя.

Увидев, что разговор с настоятелем не закончился для Кайта ничем серьёзным, Биджой сказал со злым разочарованием:

— А я надеялся, что Альраи закрасит твоё имя чёрным и выкинет отсюда!

— Ну, и чтобы ты делал на фестивале, если бы Сорни выкинули? — спросил Магги. — Бродил бы с его мечом? А тебе, Сайми, вообще нечем было бы заняться! Чью мантию ты помогал бы нести?

Но Биджой продолжал смотреть на Кайта с таким видом, будто был совершенно не против участвовать в празднестве без своего Бога. Да и Саймона, казалось, перспектива вернуться домой не сильно пугала.

Нет, здесь он вряд ли кому-то мог оказаться нужен. И то, что на фестивале к нему захотят прислониться тысячи, не слишком воодушевляло Кайта. «Я упаду под их тяжестью», — уныло думал он.

Вечером Экейн принёс им расписание на субботу. После случая с Биджоем наставник, поначалу было проникшийся к Кайту некоторой симпатией, избегал встречаться взглядом с подопечным, словно опасался, что тот набросится на него. Кайту почему-то казалось, что настоятель не поделился с куратором своим пониманием произошедшего. Может, хотел, чтобы тот сам разобрался в причинах ссоры, а может, хотел, чтобы Кайт воочию увидел последствия своего поступка.

Пока мальчик раздумывал, как убедить куратора, что он не собирается направо и налево махать кулаками, остальные столпились возле доски, на которой вывесили расписание и распределение по группам.

Согласно традиции, в Фестивале Небесных Кораблей принимали участие те, кому в год проведения фестиваля исполнялось шестнадцать лет. Однако учебный год начинался первого апреля, и рождённые до этой даты отправлялись в школу на год раньше. Таким образом, будучи одногодками, участники фестиваля могли отличаться на класс в школьной иерархии. Кайт, Марк Тирс, Саймон Триггви и, естественно, Стинэй Биджой были учениками первого класса старшей школы. Остальные учились во втором.

«Заменить бы Тирса и Биджоя на Магги с Вирджи — и у меня получились бы идеальные субботы», — замечтался мальчик, а потом вспомнил странный взгляд Вирджи во время того разговора и вздохнул. — «Если у меня, конечно, что-то может получиться идеально».

— Я думал, точные науки нам будет преподавать профессор Везен, — рассматривая фамилии в расписании, проговорил Найджел.

— Нет, с вами будет работать… другой преподаватель, — ответил Экейн.

— Норвен Войд, — прочитал Тирс от руки вписанную фамилию.

«Школьные субботы», как их тут называли, были относительно молодым пунктом в подготовке к фестивалю. С тех пор, как образование стало всеобщим, а участие в фестивале поддалось стихийной монетизации, родители уважаемых семейств, посылающие своих чад в плавание на Небесных Кораблях, стали замечать, что длительное отсутствие в школе сильно сказывается на дальнейшей успеваемости путешественников. Особенно явным это стало, когда школьная система ввела в качестве отчётности тестирование. Проведение самого фестиваля выпадало на август — месяц школьных каникул. Но три месяца, пока продолжалась подготовка, раз в неделю в Храм теперь приходили два преподавателя, помогающие героям легенд не отстать от школьной программы по гуманитарным и точным наукам.

После часов, посвящённых зубрёжке праязыка, рисованию слов на уроках каллиграфии, прыганию по столбам ради величественных Небесных Кораблей раскрыть снова привычные школьные учебники было очень непривычно.

— Какие ещё тригонометрические уравнения! — жаловался Магги. — У меня голова под завязку забита этими адскими буквами!

— Слышал бы тебя профессор Огон! — назидательно произнёс Эрстон, садясь рядом с Найджелом, выводящим в тетради красивые, ровные знаки.

Вот кого, похоже, совершенно не волновало, какой учебник окажется перед ним — праязыка или современного. Кайт понимал: хотя на первый взгляд казалось, что они с Биджоем продолжили здесь свои старые школьные споры, на самом деле за многим из произошедшего стоял Найджел. Это он придумал начало той сказки, которую мастерски завершил староста. Наверняка, именно Найджел рассказал остальным о Горе Скалатэни и подогревал раздражение Биджоя, вылившееся в словесную перепалку, окончившуюся дракой. Чувство вины, которое испытывал Кайт после разговора с Саймоном, значительно притупилось. Однако видя невозмутимость Найджела, подготовившегося к фестивалю настолько, что запомнившего даже имена их возможных преподавателей по школьным дисциплинам, Кайт не мог не восхищаться его рвением.

Саймон тоже, как ни странно, приободрился в ожидании встречи со школьной программой. Видимо, в обществе формул и стихотворных ритмов он чувствовал себя уютнее, чем на столбах Рэя Барни.

Кайту грядущая суббота причин для бодрости добавить не могла. «Они знают, что Бог Войны из меня так себе. Теперь узнают, что и сам я немного стою», — грустно думал он, листая перед сном учебник литературы. У него была странная память на имена собственные. Читая книгу, он охватывал взглядом незнакомое слово (а имена литературных героев прошлого сами по себе являлись целой поэмой) и запоминал даже не визуальный облик, а примерный набор букв, часто безотносительно к их месту в слове. Таким образом, он довольно легко узнавал персонажа, если снова видел его имя на странице, но не мог ответить на простой вопрос учительницы: «Как звали героя?» Что влекло за собой вывод о непрочитанном произведении и неудовлетворительные оценки. Существовал простой способ избавиться от этого недуга, к несчастью, Кайт открыл его слишком поздно. Достаточно было несколько раз прочитать слово вслух — и буквы вставали на свои места. Вот и сейчас он шептал имена, пытаясь, озвучив, запомнить их. Но Тирс, повторяющий рядом химию, недовольно бросил: «Можешь читать про себя? Ты мешаешь!»

Кайт пробормотал слова извинения. Читать про себя он, конечно, мог, вот только не мог запомнить, и через несколько страниц провалился в тяжёлый каменный сон без сновидений. Если дракон и пытался говорить с ним, то не сумел пробиться сквозь эти камни.

С утра снова шёл дождь. Экейн сдался первым — сегодняшняя разминка прошла в зале для уроков тишины. Они махали руками, приседали, отжимались, повинуясь словам, произносимым бесцветным голосом куратора, а дождь всё стучал в огромные окна, не оставляя попыток добраться до них. После завтрака компания разделилась: «старшие» отправились слушать лекции по точным наукам, а Кайт с остальными — изучать гуманитарные.

Когда они пришли в класс, за преподавательским столом уже сидела невысокая женщина лет шестидесяти. Её поседевшие волосы были окрашены в цвет осенней травы, и она, помимо воли, напомнила Кайту бабушку Сэду. Это было похоже на синдром фантомной конечности: те, кому ампутировали, например, руку, «чувствуют» боли в руке. Те, кто потеряли близких, «видят» их там, где их нет. Сколько мужчин в потёртом сером пальто с завязанным наспех клетчатым шарфом встречал Кайт после смерти отца. Когда умерла Сэда Сорнэй, все пожилые женщины мира стали его бабушкой.

Конечно, Олия Раэди не походила на неё, более того, на школьную учительницу она тоже не была похожа. Слушая спокойный, тихий, но до последнего звука слышимый голос, трудно было представить эту женщину улаживающей дрязги учеников, отчитывающей их за опоздание или отсутствие сменной обуви. Кайт видел профессора Раэди стоящей за кафедрой в огромной университетской аудитории. Её голос также тих и также слышен. На мгновение ему захотелось самому оказаться в той аудитории, за одной из последних парт, и смиренно записывать слова в новую тетрадь. «Какой университет!» — оборвал он сам себя. — «Тебе бы школу закончить».

И всё же невозможно было не поддаться магии этой тихой, спокойной женщины. Даже Биджой спрятал подколы и саму колкость в глубину себя, а может, наоборот, достал из своей глубины что-то иное.

Раэди говорила — и история вся становилась ответом на вопрос «почему?», слова современного языка сплетались корнями с прошлым, поэты и писатели возрождались не строками в словарях, не трафаретами в учебниках, но живыми людьми со своими светлыми сторонами и тенями. Она умела смотреть на любое, даже самое забытое критиками произведение, с какой-то удивительной высоты, откуда открывался смысл каждой реплики и каждого описания.

Она словно и их всех подняла на ту высоту, но три часа пролетели, женщина закрыла потрёпанную тетрадь — и гравитация снова обрела силу.

В столовой дети обсуждали уроки.

— Как вам гуманитарщина? — спросила Вирджи, наматывая на вилку лапшу.

— Это надо слышать, — ответил Кайт.

— А как ваши уроки? — спросил Саймон, чуть робея.

— Тебе не стоит бояться Рэя Барни и его столбов, Сайми, — хмыкнул Магги. — Поверь, математика — вот что страшно!

Тот судорожно сглотнул.

— Зачем ты пугаешь мальчика? — произнёс Найджел с ноткой снисходительного великодушия. — Если помнишь, как решать уравнения, то нечего бояться.

— Это я, кажется, помню, — пробормотал Саймон.

— Бойся не математики, а того, кто её проповедует, — толкнув его в бок, посоветовал Магги. И было непонятно, шутит он или говорит серьёзно.

Все обедали, обсуждая уроки по школьной программе, оказавшиеся совершенно не школьными. «Наверное, он их сам выбирает», — думал Кайт, — «Куратор говорил, что «школьная суббота» придумана, чтобы мы не отстали в учёбе, но, наверное, Альраи старается, чтобы каждый день, проведённый здесь, мы узнавали нечто важное для нашей роли в фестивале».

Погружённый в себя он ел сегодня медленнее обычного. Те, кто управились со своим подносом пошустрее, покидали столовую, спеша пролистать учебники. Найджел даже Саймона позвал, и тот пошёл, зачарованный неожиданным вниманием к себе.

Кайт не заметил, как остался один. Часы говорили, что времени достаточно. Закончив обед, он отнёс пустые тарелки к окошку, где их должен был забрать дежурный по столовой. Потом направился к выходу, толкнул дверь и только тогда понял, что она заперта.

Что за глупая шутка? В столовой дежурят повара, закрыв их тут, Найджел и остальные приобретут больше проблем. Потом Кайт вспомнил, что сегодня не видел ни одного работника. Он подошёл к окошку, на котором высилась гора подносов с грязной посудой. На кухне никого не было. Шутка становилась не такой уж и глупой.

На всякий случай он прокричал в пустоту окна:

— Есть тут кто-нибудь?

Собственный голос благодаря сочетанию абсолютной тишины и акустики просторного помещения показался чужим. В отличие от зала для урока тишины столовая располагалась в здании, где окна начинались у самого потолка и переходили в крышу. Птицы, возможно, и разглядели бы нелепого узника, но для людей Кайт оказался невидим.

И всё же столовая — довольно странное место для заточения. «Что бы подумал Найджел, если бы я сейчас с довольным видом наложил себе добавки?» — усмехнулся Кайт. — «И ведь они сами же вернутся сюда на ужин!»

Но ждать вечера ему не пришлось. Через полчаса послышался звук отпираемого засова, и юный поварёнок воскликнул, словно увидев привидение:

— Ты что тут делаешь?!

— Пытался открыть дверь и случайно её запер, — ответил Кайт. — Кажется, сам себя обрёк на дополнительный урок тишины. Спасибо, что пришли.

— Не за что.

Попрощавшись с удивлённым юношей, Кайт заспешил к зданию, где проводились занятия. Урок уже начался, но хотелось хоть немного сократить время своего опоздания. Подойдя к аудитории, он услышал тяжёлый, монотонный голос преподавателя. Будто кто-то забивает гвозди: один гвоздь — один удар, один гвоздь — один удар. Кайт хотел дождаться краткой паузы, чтобы не перебивать своим появлением. Но, похоже, паузы в этой лекции не были предусмотрены. Гадая, что хуже: продлить опоздание или войти на полуслове, Кайт постучал и, дождавшись «войдите», резкого, словно ещё один удар по гвоздю, толкнул дверь.

— Здравствуйте, профессор. Простите, что опоздал.

Стоявший у доски человек, казалось, перепутал времена года. Несмотря на почти летний май, на нём был свитер с горлом и рукавами, вытянутыми до середины ладони, словно он пытался спрятать в них зябнущие руки.

— Садитесь, — бросил профессор Войд, похоже, посчитав недостойным своего внимания разбираться в причинах опоздания студента.

Мысленно поблагодарив судьбу за то, что его избавили от необходимости снова выглядеть растяпой, способным запереть себя, Кайт поискал взглядом свободное место и заметил, что парты переставлены. Три стола были поставлены в ряд, их занимали Биджой, Тирс и Саймон. Четвёртый, пустующий, стол располагался перед ними, прямо напротив преподавательского стола.

— Это ведь ваше место? — с какой-то насмешливой угрозой спросил профессор.

Кайт помедлил, но, решив, что сейчас не лучшее время для передела территории, занял пустующий стол.

Профессор вернулся к лекции. Но теперь в монотонности его голоса сквозило плохо скрываемое раздражение. Молоток бил вкривь и вкось, высекая искры из металлических шляпок, а порой и попадая по пальцам. Он писал на доске формулы и стирал быстрее, чем Кайт успевал перерисовать их в тетрадь. Через несколько минут такой гонки, профессор положил мел и сказал, садясь за свой стол.

— Решать первое уравнение у нас пойдёт, разумеется… — он заглянул в журнал, — Кайтос Сорнэй.

Кайт не понял, почему его кандидатура является сама собой разумеющейся, но профессор продолжил.

— Уверен, ему это не составит труда. Ведь он считает себя вправе прогуливать мои занятия, а значит, всё, о чём я говорю, ему уже хорошо известно.

Слушая эту речь, обращённую к какому-то несуществующему Кайтосу Сорнэю, он, существующий, думал, что слишком рано заподозрил профессора в снисходительности. Даже при беглом взгляде было видно, что этот человек мало умеет прощать.

Подойдя к доске, он взял мел и уставился на формулы, словно надеясь, что ему внезапно откроется их потаённый смысл. Но если голос профессора Раэди поднимал его на священную высоту, то сверлящий взгляд профессора Войда будто пригвождал к земле. Вздохнув, Кайт начал писать, теряя по пути электроны и целые атомы.

— Так? — со слабой надеждой спросил он, состряпав какой-то конец.

— Нет, не так, — холодно передразнил Войд. — Садитесь. Кто может показать правильный ответ?

Биджой и Тирс подняли руки.

— А что же вы… Саймон Триггви? — спросил профессор, посмотрев в журнал. — Вы ведь были в классе с самого начала. Неужели вы не можете решить такое простое уравнение?

— Я могу… наверное, — еле слышно пробормотал мальчик, вцепившись в стол.

— Тогда идите и решайте! — резко проговорил профессор.

Глядя, как Саймон стирает его буквы и пытается начертить свои, Кайт испытывал чувство вины, понимая, что преподаватель срывается на Саймоне за его, Кайта, опоздание. Саймон писал медленно, словно сверял каждый знак с конспектом, который держал в памяти. Закончив, наконец, своё уравнение, он робко посмотрел на профессора.

— Верьте в себя, иначе никто не поверит в вас, — вместо оценки произнёс профессор. Саймон вернулся за парту, унося с собой радость от правильности своего ответа и горечь от сознания неправильности себя самого.

Профессор начертил на доске ещё несколько уравнений, который каждый должен был решать сам, и класс погрузился в молчание. Войд подходил и заглядывал в тетради, делал замечания, исправлял. Кайт взял схему Саймона за образец, но новые уравнения почему-то плохо укладывались в знакомую модель. Когда ему показалось, что он, наконец, нашёл верное решение, подошёл профессор и перечеркнул всё красной ручкой. Глядя на тонкий алый шрам в своей тетради, Кайт чувствовал, как к горлу подступает душащее ощущение несправедливости. Этого преподавателя настоятель тоже пригласил специально?

Мгновение гнева истончилось. «Преподаватель зол, так как я опоздал на урок. А опоздал я, потому что не сумел наладить отношения с другими. Это я отвечаю за произошедшее», — сказал он себе и стал заново сражаться с формулами.

Наступивший перерыв в занятии положил конец уравнениям. Во время перерыва Кайт подумал о том, чтобы вернуть свою парту на прежнее место, но потом решил, что этими перестановками только привлечёт к себе лишнее внимание.

Следующим уроком была биология. Обрадовавшись, что теперь можно будет спокойно наблюдать за тихой жизнью клеток, Кайт быстро понял, что и в обществе митохондрий ему не будет покоя. Если первое занятие профессор Войд большей частью проводил, стоя у доски, то теперь сидел за преподавательским столом и, казалось, обращался только к первой парте и одной только первой партой был недоволен. Кайт понимал, что это лишь иллюзия, обман проекции. Однако сидеть прямо перед преподавателем так, словно у того есть возможность прочесть не только записываемые тобою слова, но и твои мысли, было не очень уютно. В довершение ко всему оказалось, что профессор Войд и из цитологии умеет мастерить задачи. Покончив с теоретической частью, он попросил описать возможные механизмы процессов, проходящих в ядре клетки.

— Первым отвечать, полагаю, я снова должен вызвать вас? — насмешливо произнёс он. И Кайт понял, что это не иллюзия и профессор действительно обращается к нему. Поднявшись, он стал сбивчиво излагать своё видение проблемы.

— Нет, не верно! — проговорил профессор так презрительно, словно находил недопустимым неумение Кайта разобраться с собственными клетками. Тот вздохнул и сел.

Ответы остальных тоже, наверное, верными не были, ну, или в разных людях клетки работали по-разному. Однако к их словам профессор придираться не стал, тщательно выбирая в каждом зерно истины.

«Похоже, он до конца жизни будет припоминать мне это опоздание», — уныло думал Кайт, поглядывая на часы.

Раздав домашнее задание, которого хватило бы, если бы они всю неделю занимались только биологией, профессор перешёл к разбору тестовых заданий по химии. А когда удар колокола отмерил конец занятия, собрал свои бумаги и ушёл, не попрощавшись.

По дороге в класс тишины Магги спросил Саймона с хитрой улыбкой:

— Ну, что, прав я был?

Тот в ответ только вздохнул.

Магги понимающе кивнул:

— И знание уравнений не спасает, скажи?

— А когда их ещё не знаешь, — протянул Кайт.

— Кстати, чего это ты вздумал опаздывать на урок? — спросил вдруг Биджой.

Кайт остановился, сбившись с шага.

— Ты ещё и на урок опоздал? — поразился его удачливости Магги. — Тогда тебе совсем конец!

— Мы же вместе закончили обедать, — удивлённо заметила Вирджи, для которой все процессы в мире заканчивались тогда, когда их заканчивала она.

Биджой смотрел прямо на Кайта, открыв грудь и сжав кулаки. В этот раз он ожидал удара, даже напрашивался на него. Потому что в ответ можно будет дать сдачи, и теперь даже Альраи не станет защищать Бога Войны.

Кайт видел, как за плечом Биджоя возвышается Найджел. Вот истинный Бог, которому тот служит. И чтобы возвести его на трон, имя самозванца должно быть закрашено чёрным. Ещё одна драка — и настоятель, возможно, обмакнёт кисть в краску.

— Не сегодня, — тихо ответил он и пошёл вперёд.

Сидя на полу возле огромного окна, за которым снова начинался дождь, Кайт листал в памяти этот странный день. Удивительно, но на несколько часов он совершенно забыл о фестивале, богах, необходимости становиться кем-то. Даже неприязнь профессора Войда была хоть и неприятным, но знакомым чувством. Ему и раньше доводилось не нравиться учителям. Он словно на время вернулся в прошлое, к своей обычной школьной жизни и с грустью подумал, что мало ценил её. Там ему не нужно было взбираться на неведомые горы, там он мог быть собой. Здесь же его словно насильно завернули в кокон: хочешь не хочешь — превращайся.

И уже покидая класс тишины, Кайт подумал, что был не совсем честен. Никогда раньше он не видел такой неприязни, как во взгляде профессора Войда.

Кайт до вечера сидел над школьными учебниками. «Сделал дело — гуляй смело!» — любила повторять бабушка Сэда, и он почти предвкушал, как, ответив на последний вопрос, станет свободен до следующей субботы. Но формулы и уравнения цеплялись за него своей запутанностью, ответы оставляли горький привкус неполноты.

— Хорошо, что завтра воскресенье. В воскресенье отдыхают даже боги, — погребённый под своей кипой учебников, проговорил Эрстон.

— Боги не отдыхают никогда, — эхом отозвался Найджел.

Пожалуй, он был прав. Как объяснил куратор, раньше седьмой день подготовки назывался днём испытаний. По воскресеньям не проводили уроков, но устраивали проверку силы духа. Финансовая поддержка, оказываемая фестивалю родителями участников, вынудила заменить порой достаточно суровые задания познавательными экскурсиями. Кроме того, это являлось возможностью выйти за пределы Храма, не боясь, что твоё имя закрасят чёрной краской. Присутствие опытных экскурсоводов должно было защитить юные души от губительного влияния тьмы.

Кайт, не видевший на юге ничего, кроме Гелиадора, очень ждал поездки. Будет забавным совпадением, если их отвезут на то озеро, до которого они так и не добрались с мамой. Удивительно, прошла всего неделя. «Значит, находиться здесь осталось на неделю меньше!» — с этой успокаивающей мыслью Кайт заснул, а проснулся с ощущением такой тоски, что от неё почти физически болело в груди. Снов своих он не помнил, поэтому не знал, как убаюкать эту боль. Нечто забытое, упущенное билось на краю сознания, но Кайт не мог заглянуть за тот край.

Опустошённый и подавленный он механически выполнял утренние ритуалы, щурясь от яркого солнца, которое, словно желая восполнить несколько дней отсутствия на небосводе, изливало потоки знойного, почти летнего жара.

Позавтракав и уложив в рюкзаки коробочки для обеденного пикника, ребята отправились к южным воротам, где должен был ожидать автобус. За разомкнутой аркой более скромных размеров, чем арка главных ворот, но также охраняемой двумя каменными валунами, напоминающими спящих волков, была запертая на засов калика. Рядом возвышались огромные верфи, хранившие до начала праздника три Небесных Корабля. В их тени стоял грузный человек с походной тростью, в котором ученики с удивлением узнали учителя праязыка.

— Не ожидали встретить меня здесь? — страдальчески усмехнулся Тиллид Огон, вытирая платком пот со лба. — Признаться, я бы с удовольствием встретил это утро в своей постели, но что поделаешь. Мне выпало несчастье сопровождать вас в первой поездке. Мы отправимся на водопады Итайя.

Послышались восхищённые возгласы.

— Вот, держите задания, которые вы должны выполнить в ходе нашего путешествия, — он раздал им сброшюрованные буклеты. — А теперь забирайтесь скорее в автобус, мне кажется, я сейчас растаю. И это только начало мая, проклятая жара!

Магги побежал за Вирджи. Кайт поискал взглядом Саймона, но его опередил Найджел.

— Хочешь сесть со мной? — мягко спросил он, и Кайт понял, что остался один.

В другой раз это, возможно, опечалило бы его, но сегодня он уже был до краёв полон неведомой печали. В такое время лучше остаться одному, чтобы ненароком не расплескать себя.

— Если надеетесь, что я собираюсь развлекать вас всю дорогу какими-то умными историями, — сказал Огон, — то ошибаетесь. Я собираюсь спать, — и верный своим словам захрапел почти сразу, как автобус тронулся.

Кайт с лёгкой завистью вслушивался в эхо умиротворённого сна профессора. Ему самому бы очень пригодилось умение засыпать так быстро и так безмятежно. Он прислонился к окну, надеясь, что вид просыпающегося города притупит тоску, но автобус выехал на скоростную дорогу, и окно заслонила серая стена. А стены неизбежно возвращают нас к самим себе. Вздохнув, Кайт принялся листать буклеты с заданиями, но все их можно было выполнить, лишь прибыв на место.

Через пару часов автобус выехал на горную дорогу, которая становилась всё более извилистой и узкой.

— Готовы к покорению вершин? — спросил проснувшийся от тряски профессор.

Ему ответило несколько бодрых голосов.

— Отлично! Потому что я совершенно не готов.

Он продолжал ворчать, выбираясь из автобуса.

— У нашего доброго Альраи прелюбопытное чувство юмора. Не удивлюсь, если господина Барни он отправит вместе с вами в какой-нибудь поросший мхом музей. Но раз уж приехали, придётся карабкаться. Автобус будет ждать в конечной точке пути, так что вариантов у нас не много: вперёд и только вперёд, — он повторил последние слова на праязыке, словно надеясь, что они придадут ему силы. — Кстати, об этимологии. Кто мне скажет, к какому слову восходит название этих водопадов?

— «Сердце», — мгновенно ответил Найджел.

— Совершенно верно. А может, вы также назовёте их количество?

— Тридцать семь. Я бывал здесь раньше.

— Магия простых чисел — делиться только на единицу и на самих себя, — со странной улыбкой произнёс профессор. — Посмотрим, господин Деврай, удастся ли мне сегодня добавить что-то к вашим познаниям. А всех остальных я прошу помнить о двух вещах: о ваших заданиях и о том, что, глядя по сторонам, нужно не забывать глядеть под ноги. Как вы понимаете, я плохо справлюсь с ролью спасителя.

Автобус отправился вниз, а они зашагали наверх.

— По-моему, профессор преувеличивает, — шепнул Магги, — это, конечно, не четырёхполосное шоссе, но асфальт ровный, если не соваться к краю.

Однако за следующим поворотом асфальт закончился, а вскоре и сама дорога потерялась в зарослях, покрывающих скалы.

— Нам сюда, — указал Огон на тропинку, узкую, но прочно утоптанную тысячами путешественников.

Оказавшись под сенью деревьев, казавшихся такими же вечными, что и камни, Кайт замер, поражённый величием этого места. Серебристый поток бежал меж огромных валунов, усыпанных пожухлой листвой. Казалось, времена года здесь сменяются отдельно от остального мира, или наоборот застыли в мгновении между осенью и весной. Даже время суток казалось иным. Яркий кусочек неба — воздушный змей из голубой бумаги, запутавшийся в горах у подножия вечных сумерек.

Удивительно среди всего этого выглядел небольшой деревянный мост с ажурными перилами, переброшенный через горный поток. Свидетельство о присутствии или скорее прикосновении человека.

— Как верно подсказал нам господин Деврай, водопадов всего тридцать семь, разумеется, сюда включаются и самые мелкие. Мы же будем говорить с вами о главных, к которым причисляют… — профессор снова посмотрел на Найджела.

— Пять, — ответил тот.

Профессор кивнул:

— И первый из них ожидает нас совсем скоро, — он указал наверх.

Преодолев несколько пролётов скользкой от царящей вокруг влажности лестницы, ребята вышли на небольшую смотровую площадку. Горная река здесь становилась шире, словно желала создать пространство потоку, падающему вниз с тридцатиметровой высоты. Несмотря на гул, наполняющий ущелье, сам водопад напоминал вырезанную из белого мрамора ткань.

— Если вы посмотрите на его название, — профессор указал на стоящую рядом табличку, — и вспомните наши уроки, то сможете увидеть в нём корень слова «неподвижный». Странное название для громады воды, ни секунды не находящейся в покое, не правда ли?

— Глубокие воды спокойны, — перефразировав пословицу, произнёс Эрстон.

Попрощавшись с Неподвижным водопадом, путешественники отправились дальше. Ступая по каменным ступеням, Кайт размышлял о человеке, построившем эту лестницу. О том, как он пришёл сюда, когда здесь ещё не было дорог, увидел красоту и величие этого места и решил поделиться увиденным с другими. И вот высекал ступень за ступенью, засыпая и просыпаясь среди этих водопадов и вечных деревьев. Может, даже умер среди них.

Он посмотрел вверх. Горы почти смыкались над головой, оставляя в арке узкую прорезь неба.

— Всё это место — храм, — кивнул профессор, проследив за взглядом Кайта.

Ступая по звёздным листьям клёнов, устилающих тропу, они прошли вперёд и замерли. Профессору не нужно было говорить, что перед ними ещё один из великих водопадов, это место говорило само — долгим протяжным гулом воды, падающей с десятков каменных столпов, напоминающих тянущиеся к небу ладони.

— Его называют водопадом тысячи рук, — раздался тихий голос профессора. — Те, кто придумал это название, явно погрешили против математики — рук не тысяча. Но, как это нередко бывает, дело тут не в фактах.

— Водопад множества рук, — подсказал вариант названия Тирс.

— Да, смысл примерно тот же. Но какая фраза вас сильнее потрясёт: «Погибло множество человек» или «Погибла тысяча человек»? Порой дело именно в фактах.

— Иногда сильнее всего потрясёт фраза: «Погиб один человек», — вдруг неожиданно услышал свой голос Кайт.

— Не иногда, всегда, — сказал профессор. — Числовой парадокс. Попробуйте обсудить это с вашим преподавателем математики.

«Вот уж кто вряд ли будет обсуждать это со мной, так это наш преподаватель математики», — подумал Кайт.

— Сорни умудрился опоздать к нему на урок, так что он теперь проклят на веки вечные, — весело поддержал его Магги. — Профессор, а эти руки — их высекли специально или они естественного происхождения?

— Естественного. Что хотела сказать природа, создавая подобную композицию, не знаю, но, согласно историческим документам, наши предки увидели в этих камнях мольбу о ниспослании дождя в засушливое лето.

— А дождь пошёл? — спросил Магги с любопытством истинного сына пахаря.

— Да, — спокойно ответил профессор. — Если верить летописям, дожди шли несколько недель, что стало причиной наводнения, унёсшего множество жизней.

Следующая часть пути прошла в молчании. Ручей расширился, стал глубже, пороги почти исчезли. А потом перед ними снова выросла стена падающей воды. Пенящийся поток низвергался сплошной широкой лентой, но потом разделялся огромным валуном и снова соединялся у подножия водопада.

— Водопад разделения и соединения, расставания и встречи, — проговорил профессор, глядя в изумрудную воду.

Кайт вдруг вспомнил, что ещё давно, в начальной школе, у него была тетрадь с такой фотографией на обложке. Только тогда он ничего не знал ни о великих водопадах, ни об их названиях.

— Не падайте духом, — подбодрил профессор совсем поникшего Саймона, — возле четвёртого великого водопада сделаем привал.

Напутствие пригодилось, так как карабкаться вверх по узкой лестнице, а порой и прямо по каменным валунам было непросто. Но зато через полчаса они заметили небольшое здание с комнатой отдыха, напротив которого шумел широкий, порожистый водопад.

— Его называют водопадом Янтарной Самандари, — рассказал профессор. — Он получил своё название не благодаря свойствам потока, а по образу каменных валунов. Посмотрите, вон те камни напоминают саламандру. Вам это должно быть особенно интересно, Найджел, ведь Самандари — священное животное вашего бога.

Найджел молча смотрел на камни.

— По легенде Янтарная Самандари любила отдыхать в прохладе этих вод, пока не вернулась на небеса.

— Она ушла навсегда? — спросил Кайт и, заметив на себе взгляды остальных, продолжил смущённо. — На фестивале Боги возвращаются. Я подумал, может, и животные тоже.

— Конечно, — кивнул профессор. — На следующей неделе отмечают День Детей. К шпилю Храма привяжут воздушных змеев, которые считаются якорями, помогающими священным животным найти путь обратно на землю.

— Ну, а теперь обедать? — спросил Магги, пока Кайт снова не начал расспрашивать профессора. Водопада со священным животным Бога Милосердия тут не было, а значит, всё это не имело к нему отношения.

— После того, как посетим музей, — с улыбкой проговорил профессор.

Музей располагался в небольшом здании. Несколько залов с фотографиями и описанием саламандр, ископаемыми, скелетами, яйцами и аквариумами, где можно было вживую понаблюдать за маленькими амфибиями. Водяные саламандры были очаровательны: белокожие, улыбчивые, в короне алых отростков, напоминающих солнечные лучи.

— Какой ты милый, Найджел! — постарался через стекло познакомиться с малышкой Магги. — Надо сказать родителям, чтобы завели такую зверушку. Назову её Найджи, в честь тебя.

В этот момент Кайт случайно посмотрел на Найджела и увидел, как изменилось его лицо. Кайт был уверен: Найджелу хотелось ударить Магги, который, ничего не подозревая, продолжал весело болтать с обитателями аквариума. Но он поборол в себе этот порыв.

«Неподвижный водопад», — мелькнуло у Кайта.

— Теперь пора дать отдых ногам и облегчить рюкзаки, разделавшись с обедом, — раздался голос профессора.

Разбредясь по комнате, ребята достали коробочки с едой. Кайт посмотрел по сторонам, выбирая место. Вирджи сидела одна, низко склонившись над столом. Девочка поддерживала его, поэтому он тоже заставил себя подойти и произнести с деланной непринуждённостью:

— Можно сесть рядом?

— Садись.

— Устала? — наугад спросил он.

— Вот ещё! Забыл, что это ты у нас предпоследний в физкультуре?

Она помолчала, а потом сказала тихо:

— Мне тут неуютно. Конечно, по сценарию я должна восторгаться, — она махнула рукой в сторону водопада, — но мне неуютно. Я чувствую себя крошечной посреди всего этого. А тебе здесь нравится?

— «Нравится» не совсем то слово, — подумав, ответил Кайт. — Смотришь на эти вечные горы, деревья, водопады — и будто растворяешься в них…

— Понятно, — перебила Вирджи, — просто мне это не нравится.

— Что «это»?

— Растворяться.

Дальше они ели обед в молчании. Только в конце Кайт решился задать ещё один вопрос.

— Вирджи, а какое священное животное было у Бога Войны?

Девочка посмотрела на него долгим пронзительным взглядом, потом сложила пустую коробку и проговорила, глядя мимо него:

— Ияри, крылатый волк.

Следующую часть пути они прошли в разных концах отряда. Вирджи шагала впереди, желая скорее закончить это путешествие, Кайт — одним из последним, стараясь запомнить каждый камень.

— А вот водопад, давший название и городку у подножия этих гор, и всему водному каскаду, — остановившись у последнего великого водопада, произнёс профессор. — Как вы помните, название его восходит к слову «сердце». И снова, как и у водопада Янтарной Самандари, дело тут не в потоке — сам он, хотя и высок, но тонок, будто стрела. Горная река образует здесь заводь, формой напоминающей сердце. Не то, что печатают на открытках, а живое человеческое сердце. Осенью по берегам этого озера цветут паучьи лилии. Вот этому сочетанию и обязан водопад своим именем. Вы бывали здесь осенью, Найджел?

— Да.

— Тогда вы помните глубокий контраст, который рождают тёмно-зелёные, почти чёрные воды и алые цветы. Я не зря обратил ваше внимание на форму водопада. Наши предки считали, будто это стрела, пронзившая сердце, а лилии — пролившаяся кровь.

— Кого же пронзила стрела? — спросил Твид.

— Точного ответа нет: где-то говорится о правителе, где-то о скитальце, — ответил профессор. — Думаю, каждый увидит в зеркальной глубине этих вод своё.

— А что видите в них вы, профессор? — спросил Найджел.

— Что вижу я? — задумался Огон. — Сколько прихожу сюда, всегда испытываю одно и то же. Есть такое крылатое выражение: «Будто кто-то прошёл по моей могиле». Вот, что я чувствую, глядя в эти воды.

Магги, не слышавший слов профессора, поднял камень и бросил в озеро. Раздался короткий всплеск, и поверхность снова стала гладкой, будто зеркало.

— Вы просто образец внимательного слушателя, мистер Финлэй, — вздохнул профессор. — Что ж, наш путь почти закончен. Ещё минут пятнадцать — и встретимся с автобусом.

Приободрённые скорой возможностью отдохнуть, ребята заспешили вперёд. На верхней смотровой площадке Кайт задержался, желая ещё раз взглянуть на озеро. Оставив буклет с заданиями на скамье, он перегнулся через деревянные перила. Отсюда озеро действительно казалось сердцем, в край которого била белая струя воды.

Повернувшись, он заметил, что его тетрадь лежит на траве: наверное, кто-то задел, проходя мимо. Кайт слез с перил, собираясь поднять её, и тут Биджой, идущий рядом с Найджелом, кивнул и, словно тоже заинтересовавшись водопадом, подошёл к краю площадки и толкнул тетрадь ногой. Она полетела вниз, будто неумелая птица, и, распластав крылья-страницы, упала в озеро. Биджой догнал Найджела, и они, продолжив прерванный разговор, стали подниматься по каменной лестнице.

Кайт потерянно смотрел в пустые руки. Ему не было жаль своих заметок: погружённый в этот удивительный мир, он мало что успел записать. Но что он теперь покажет профессору? Следующее занятие по праязыку завтра, может, если он вечером запишет свои воспоминания в произвольной форме, профессор не станет сердиться.

Но Огон вспомнил о задании уже перед автобусом:

— Сдавайте работы, посмотрю, что вы там понаписали, пока будем трястись в дороге.

— Профессор, простите, я уронил своё задание в водопад, — пробормотал Кайт, когда пришла его очередь.

— Вот растяпа! — воскликнул Магги.

— То есть, у вас нет никаких доказательств, что вместо того, чтобы слушать мои комментарии, вы, например, не развлекались, бросая камешки в воду? — усмехнулся профессор.

— Боюсь, что так, — опустил голову Кайт.

— Профессор, он, правда, там что-то царапал у себя в тетради.

— Вы в ходе этой прогулки несколько понизили свой градус доверия в качестве адвоката, Финлэй. А вам, Сорнэй, теперь придётся надеяться на свою память, которая, как я могу судить, тоже особой исключительностью не обладает. На будущей неделе не только мои занятия будут посвящены увиденному и услышанному сегодня.

Кайт снова пробормотал слова извинения, но, сев в автобус, почти сразу забыл о произошедшем. Слишком мелкой была потеря тетради с заданиями по сравнению величественными местами, открывшимися ему сегодня. Наблюдая, как мелькают за окном магазины, заправки, обгоняющие друг друга машины, он думал, что одновременно со всем этим существуют каменные вершины и водопады, разбивающиеся о зеркальную гладь озёр. У него не было больше тетради, поэтому Кайт листал страницы своей памяти — и вдруг понял, на что было похоже ощущение от сегодняшнего сна. Как профессор говорил о последнем великом водопаде? Будто кто-то прошёлся по могиле. Только Кайт не знал, его это была могила или кого-то другого.

Профессор Огон был прав, предупреждая, что все занятия будут так или иначе связаны с воскресной поездкой. На первом уроке сам профессор, не выспавшийся, страдающий от боли в мышцах, хмуро сыпал вопросами. А когда Кайт в очередной раз ошибся в написании знаков, обозначающих названия водопадов на праязыке, хлопнул по столу, бросив раздражённо:

— И какого чёрта Кианан не оставит меня в покое? Зачем эти карабканья по горам в воскресенье? Зачем эти ранние подъёмы? Ради чего всё это нужно, если вы не можете ничего удержать ни в своих руках, ни в своей памяти?

Следующим за них взялся Рэй Барни.

— Слышал, вы вчера посвятили день физическим нагрузкам? — весело спросил он. — Но спорим, вы только смотрели издалека и ни разу не вошли внутрь?

— Внутрь чего? — переспросил Марк Тирс.

— Внутрь водопада, — улыбнулся Барни. — Не волнуйтесь, у меня тут припасён один, конечно, не такой высокий и именитый, но вполне себе водопад.

Они снова стали подниматься по узким тропам в сердце гор, туда, где со скалы падал широкий поток.

— Я ничего вам не расскажу ни про название этого места, ни про его историю, может, и нет у него ни истории, ни названия. А вот, что я знаю точно: вода здесь очень холодная, а камни очень скользкие. Отличная практика для тех, кто хочет прокатиться на Небесных Кораблях.

Ребята сгрудились, не выказывая особого желания лезть в воду. Погода стояла солнечная, но в ущелье свет почти не проникал, и ветер разносил вокруг ледяные брызги.

— Кто там хвастал, что силён в физкультуре? — насмешливо спросил Барни.

— Нам прямо в одежде туда идти? — опасливо спросил Биджой.

— Если желаете щегольнуть своим торсом, можете раздеться.

— Что вы все струсили? — взорвалась Вирджи. — Это просто дурацкий водопад!

Она уже готова была шагнуть вперёд, но Найджел протянул руку, останавливая её.

— Пусть Сорнэй идёт.

— Это почему? — оттолкнув его, воскликнула девочка.

— Он Бог Войны, пусть идёт первым, — тяжело произнёс Найджел.

Кайт сглотнул, потом медленно кивнул:

— Я пойду.

— Отлично! — хлопнул его по спине Барни. — Значит, задание таково — проходите по валунам к потоку, встаёте под него, отсчитываете минуту и выходите с противоположной стороны. Если почувствуйте себя нехорошо, выходите раньше.

— Понятно.

Кайт стал карабкаться на валун.

— Давай, Сорни, покажи им! — закричал Магги.

Он повернул голову и покачнулся.

— Замолчи, болван! — толкнула болельщика Вирджи.

Добравшись до водопада, Кайт набрал в грудь побольше воздуха и, зажмурившись, шагнул под воду. Тело свело от холода. «Нужно расслабиться, раствориться в водопаде. Водопад ведь не чувствует собственного холода», — повторял он про себя и только потом вспомнил, что должен отсчитывать минуту. Не зная, сколько секунд уже прошло, он решил на всякий случай начать сначала. Добравшись до шестидесяти, Кайт приготовился выходить, но ноги не слушались, они словно вмерзли в камни, на которых стояли. «Это ошибка, мы все ошибались. Мы думали, страшно входить в водопад, но тяжелее выйти из него. Я даже не запомнил, какие камни на другой стороне…» Хватаясь за воду, он заставил себя сделать крошечный шажок, потом ещё один и, наконец, почувствовав на лице воздух, тяжело опустился на валун. Рэй Барни уже шёл к нему. Учитель скользил по мокрым камням, словно фигурист по льду. Поставив мальчика на ноги, он помог ему вернуться на берег, где ждали остальные.

— Ты как? — взволнованно спросила Вирджи.

Кайт только шевельнул головой в ответ.

— Он сможет ответить вам, когда немного согреется, — проговорил преподаватель, накрывая плечи Кайта своей курткой. — Но я скажу прямо сейчас то, что повторит вам он. Важно не только сделать первый шаг, но и знать, как сделать второй, третий. Иметь силы и мужество идти до конца. Собирайтесь, мы отправляемся в обратный путь! — махнул он остальным.

— Как? А разве мы не пойдём в водопад? — удивился Биджой.

— Зачем? Надеюсь, вы уже усвоили урок.

— Но как же испытание? Вы говорили, это испытание для тех, кто хочет подняться на Небесные Корабли.

— Говорил, — кивнул Рэй Барни, и лицо его стало непривычно серьёзным. — Но сделать первый шаг — тоже важно. И это ещё один урок, который вы должны усвоить.

По дороге обратно слышался только беззаботный голос Магги, не сознававшего, что говорит он один. Остальные держались от Кайта на расстоянии, словно тот ещё находился под водопадом. Даже Саймон, с восхищением смотрящий на товарища, шёл поодаль, будто это восхищение не вызывало желания приблизиться.

В столовой Кайт ощущал ту же отстранённость. Молчаливая и поникшая, сидела рядом Вирджи. Магги говорил и говорил, но она не отвечала, мысленно всё ещё находясь перед тем водопадом и слыша только шум ледяной воды.

— Барни ошибается, — глухо проговорила девочка. — Не все мы боялись начала пути, забыв о конце. Некоторые только о конце и думали. Боялись только конца.

— Вирджи, да брось переживать! Тоже мне, великая честь — вылить на себя ушат ледяной воды! — Магги потянулся за второй котлетой.

— Не говори о том, чего не понимаешь, — почти угрожающе произнесла она.

— Всё я понимаю! Ты завидуешь, что Сорни достались лавры, хотя это и лаврами-то трудно назвать. Но ведь он не сам полез геройствовать. Ты же видишь, герой из него, как из меня математик.

— Вижу, — пробормотала Вирджи. — И от этого ещё хуже.

Появиться перед всеми промокшей, трясущейся от холода, бессильно упасть на камни, как упал Кайт, увидеть саму себя слабой — это самое страшное. Вирджи вдруг встретилась взглядом с Найджелом и поняла, что он думает о том же.

Кайт слушал их разговор, словно он был не о нём. Он переоделся в сухую одежду, солнечные лучи, проникающие сквозь крышу, наполняли столовую мягким, уютным теплом, но он до сих пор чувствовал холод. Часть его осталась под тем водопадом. Ему хотелось протянуть руку и сквозь стеклянный поток дотянуться до Вирджи, утешить и успокоить её, но у него не было для этого ни сил, ни слов.

Погружённые каждый в свои мысли дети отправились на урок каллиграфии. Профессор Савитар прикатил чемоданчик к столу и кивнул Кайту, который незаметно превратился в некое подобие дежурного. В его обязанности входило водрузить на стол саквояж, достать материалы для работы, раздать их ученикам и собрать в конце урока. Сначала остальные посмеивались над ним, называя «слугой Богов», но после случая с водопадом даже выделение в качестве слуги набивало оскомину.

Задание по каллиграфии, как и всё сегодня, было связано с воскресной поездкой. На небольшом квадрате нужно было уместить то, что каждый узнал о себе в тот день. Профессор Савитар даже разрешил воспользоваться сделанными в дороге записями. Глядя на Вирджи, сгорбившуюся над белым листом, на Найджела, напряжённо листающего записи и свою память, Кайт понимал, что должен написать что-то о Боге Войны. За этим, наверное, их отправили к водопадам, — чтобы каждый узнал что-то о своей роли. Но нужные слова никак не приходили.

— А вы что же пришли с пустыми руками? — спросил Джая Савитар, заметив, что у Кайта нет воскресного буклета с заданиями.

— Мои заметки улетели в водопад, — ответил мальчик.

— Как жаль, сейчас вам бы очень пригодились ваши ответы.

— Вряд ли. Я мало что успевал записывать, когда ходил там, — признался Кайт.

Профессор усмехнулся, а потом сказал:

— Может, это и есть верный ответ.

Кайт улыбнулся. Потом посмотрел в небольшой белый квадрат из плотной, чуть шершавой бумаги. А если сделать вид, что он понял задание буквально? Написать не о Боге Войны, а о Кайтосе Сорнэе. Что понял он сам? Кайт снова попробовал воскресить в памяти вчерашний день, и перед глазами появились не величественные водопады и горы, а ведущие к ним узкие каменные лестницы, вырезанные чьей-то безымянной рукой. Вот чего ему хочется! Строить дороги, по которым пройдут другие. Перебрасывать мосты через реки, вырезать ступени!

Кайт взял кисть и быстро заполнил свой белый квадрат.

Когда дети покинули класс, перед Свитаром лежало девять листов. Он никогда не просил учеников подписывать свои произведения, словно в одном знаке мог прочесть имя начертившего его.

Кто-то тихо отворил дверь.

— Здравствуй, Кианан, — произнёс Савитар, не оборачиваясь.

— Спасибо, что помнишь звук моих шагов.

— Я многое помню, — ответил старик.

— Как дела у наших подопечных? — спросил Альраи, склоняясь над расписанными квадратами. — Это их работы?

Савитар кивнул.

— Которая принадлежит Кайтосу Сорнэю?

— Вот эта.

— «Стать ступенью, мостом, дорогой», — прочитал Альраи. — Хороший ответ. Но лучше бы он написал что-то о Боге Войны.

— Лучше для кого?

Настоятель ответил мимолётной улыбкой, стараясь скрыть появившуюся в груди тяжесть. Вряд ли дело было в здоровье, потому приходилось признать, что камень этот не в сердце, а в душе.

Стремясь растворить собственную тревогу, он отправился на лекцию, которую не пропускал ни разу с тех пор, как стал Альраи. В тихом, монохромном голосе Арана Дипэка ему слышалась незыблемость — та, что подобна не вечным горам, а сорной траве, каждой зимой погребаемой под снегом и каждой весной восстающей в талой воде. Ему нравилось смотреть, как отражается эхо этих рассказов в глазах детей. Как становятся чище и прозрачнее даже самые мутные зеркала, как проявляются в них черты тех, кем им предстоит стать.

Снова и снова слушал он историю о том, как Князь Меченосец, позавидовав наполняющей Гелиадор благодати, обратился к Богу Мрака Гадару. И Гадар разжёг бурю в солнце, испепелившую поля, напитал ядом ветра, разносившие болезни. Бог Мрака пробудил из чёрных глубин чудовищных шеатов, и Князь двинул армию на столицу. И потух сияющий город.

Окутанные тьмой люди молили небеса о спасении. И молитвы их были услышаны. Пала Великая Плотина, и Звёздная река излилась в широкие воды Аананди, обратив их вспять. Три белоснежных облака спустились в поток и стали Небесными Кораблями. Были они огромны, мачты доставали звёзд, и само небо было их парусами. В немом благоговении взирали люди на этих исполинов, и никто не решался, преодолев пенную реку, взобраться на палубу. Тогда юный Мелкон, которому едва минуло шестнадцать, бросился в воду. Его друзья, Наал и Табит, последовали за ним. Крик ужаса донёсся с берега, ибо остальные уже в мыслях похоронили троих бесстрашных сердцем. Но под ногами бегущих вода обретала плотность льда, сотканные из облаков палубы становились деревом.

Свет небес коснулся трёх сердец. Стоящие у штурвалов протянули правую руку, и поднялись из белой пены три клинка, в которых сияли отражения звёзд. Протянули они левую руку, и облака явили священных животных: Серебряного Ияри, Янтарную Самандари и Белоснежную Армавени.

Снова посмотрел юный Мелкон на оставшихся на берегу и воззвал, прося присоединиться к ним. И вышли из замершей толпы двое и поднялись на его Небесный Корабль. Воззвал к толпе Наал, и двое ответили на его призыв. Воззвал к толпе Табит, и снова вышли двое. Одним боги протянули свои клинки, и встали они по правую руку. К другим подошли священные животные, и встали они по левую руку.

Смертные, которых коснулась благодать небес, повели Небесные Корабли на улицы Гелиадора. Они плыли, прогоняя тень, омывая город живительным светом.

Князь послал на столицу новых шеатов. Тёмные орды хлынули к городу, но на их пути встали девять. Взлетали к небу звёздные клинки, и сияние их разрезало ночь. Крылатый волк разрывал чудовищ клыками, янтарная саламандра опаляла чудовищ своим огнём, белый журавль хватал их и уносил в пенные воды Аананди. Долгие дни длилась битва, и когда мгла отступила, посреди пепелища увидели они самого Князя Меченосца, за спиной которого чёрной стеной стояли шеаты. И юный Мелкон вышел вперёд, подняв свой священный меч, что в его руках обретал силу разрушить любую преграду. И начался страшный бой. Чёрная стена поглотила поле битвы — и разорвали чудовища серебристые крылья Ияри, и алыми стали белые перья Армавени, и Самандари вместе с огнём выдыхала кровь. Тяжёлые раны приняли на себя девять бесстрашных сердцем, но белой молнией мелькнул священный меч в руках Мелкона — и Князь пал под ноги чудовищ, которых привёл с собой.

Тишина воцарилась над полем битвы. По опустошённому городу ходил Наал, и Янтарная Самандари плакала, и слёзы её исцеляли раны. Ходил по горящим полям Табит, и Белоснежная Армавени, распахивая крылья, баюкала души.

Но затишье было кратким. С вершины Акелдамы Бог Мрака Гадар узрел свет меча Мелкона. И уязвлённый поражением своего вассала, снова послал чёрные волны на Гелиадор. И безутешно рыдала Самандари над теми, кого уже не спасти, и Армавени тщетно распахивала раненые крылья над пеплом.

И сказал тогда юный Мелкон, что должен он отправиться на гору Акелдама, в логово Бога Мрака, и сразиться с Гадаром, ибо огонь его души наполнял меч силой, способной разбивать любую преграду.

Наал и Табит остались защищать город. А Мелкон с сателлитами и верным Ияри начали восхождение на Акелдаму. И выпустил Бог Мрака шеатов, сотканных из тьмы и ужаса. Долго длилось то сражение, двое сателлитов были разорваны острыми когтями, и Серебряный Ияри пал, защищая юного Мелкона. А раненый воин предстал перед Богом Мрака и вступил с ним в схватку. Длилась она долгие дни. Много ран принял на себя Мелкон, его огонь уже не мог дать мечу силу, способную пронзить сердце Гадара. Но воин продолжал наносить удар за ударом, пока Бог Мрака не разорвал хрупкую оболочку человеческого тела, — и светлая душа, будто птица, устремилась обратно в небо.

Гадар, сияя радостью победы, взял клинок умершего Мелкона и пошёл Проклятой тропой в город. Повёл он в последний бой своих монстров, но на пути его встали шестеро. Рассмеялся им в лицо предводитель тысячного войска и сказал, что нет больше Мелкона, есть только он — Алмазный Бог Гадар. И поднял он окровавленный меч Мелкона, но кровь на нём вдруг раскалилась, словно пламя, и клинок выпал из руки Гадара. И огнём засияли раны, нанесённые юным Мелконом. Ужасный Гадар пал на колени, и Наал и Табит сплели священные чары и отправили поверженного в небытие.

Много раз Альраи слышал этот рассказ. Казалось, за годы Дипэк не изменил в нём ни слова, словно он было не прозой, а поэмой. И дети сидели, замерев. А потом один из них задал вопрос, которого не задавал ещё никто из участников фестиваля.

Подняв руку, Марк Тирс спросил:

— Профессор, вы поведали нам историю подвигов Мелкона, Наала, Табита и их друзей. Почему эти мужские роли теперь разрешено играть девочкам?

Аран Дипэк снял очки, повертел в руках и снова надел. Потом посмотрел в свои записи, но ответа в них не было.

— Позвольте ответить мне, — сказал Альраи, поднимаясь с последней парты. Выйдя вперёд, он обвёл взглядом маленький класс. — Признаться, мы очень неохотно вносим изменения в правила проведения фестиваля. И всё же в прошлом году мы утвердили одно из самых важных изменений. Теперь девочки тоже могут принять участие в фестивале. И ваше замечание о том, почему им позволено играть мужские роли, было бы справедливо, если бы фестиваль был просто спектаклем, а вы — актёрами. Но на тех трёх кораблях произошло чудо — божественная сила коснулась человеческих сердец. Можем ли мы утверждать, что этот священный огонь способен загореться только в сердце юноши? Мне думается — нет. Мелкон и его товарищи погибли на Акелдаме, спасая тех, кого любили. Другие прожили долгую жизнь, но в конце последовали за своими друзьями. Они не были бессмертными. Мы называем их Богами, но они были людьми, души которых сияли так чисто, что в них отразились небеса и звёзды. Вот кем вы избраны стать на фестивале — душой, способной отразить Бога.

Солнечный свет, проникающий в высокие окна, заливал фигуру Альраи. Кайту казалось, что настоятель — единственный здесь, кто способен стать таким зеркалом.

Идя на урок истории, мальчик ждал очередной лекции об именах и цифрах, сражавшихся за власть много веков назад. Хотя сегодня он не думал даже об этом — просто переживал, как бы ему снова не припомнили воскресные водопады. Но услышанный рассказ был похож на урок профессора Раэди, может, потому что в нём было больше от литературы, чем от истории. Больше мифов, чем фактов. Но как ярки были эти мифы!

Словно воочию видел он город, задыхающийся под гнётом шеатов, великую реку, вспенившуюся Небесными Кораблями, юношей, поднявшихся на эти корабли. Сегодня он, наконец, понял, почему все мечтают быть Мелконом. Он первый решился ступить на свой Небесный Корабль, не зная даже, способны ли палубы из облаков водяного пара выдержать его вес. Он первый поверил, что рука его не останется пустой, когда ему потребуется меч. Он первый окликнул Серебряного Ияри, не ведая, ответят ли ему небеса. Он поверг Князя и вызвался отправиться на гору Акелдама, чтобы погибнуть там во тьме и одиночестве.

Кайт вспомнил разговор с Альраи. Мучимый желанием вернуть свою ношу Найджелу он тогда просил сделать его «просто сателлитом». А настоятель возразил: «Позволь тебя поправить. Быть сателлитом — совсем не просто». Не изучавший в своей северной школе мифов южного Гелиадора Кайт понял эти слова только сейчас. Если Мелкон отправился на Акелдаму, имея хоть какую-то надежду выжить, то двое его товарищей знали, что почти наверняка умрут. И были готовы пожертвовать собой, чтобы Мелкон смог добраться до вершины.

Кайт понимал, как во многом был не прав. И лишь в одном он не ошибся: роль Бога Войны была не для него.

Оставив класс истории, ребята переместились в зал для уроков тишины. До начала безмолвного часа оставалось немного времени, но говорить никому не хотелось. Все до сих пор бродили по улицам древнего Гелиадора. А потом Тирс хмуро посмотрел на Вирджи и сказал:

— А по-моему, Альраи не прав. Священный огонь, отражения небес — это всё слова. Обычные люди видят в героях, поднимающихся на Небесные Корабли, Мелкона, Наала и Табита. А они были мужчинами. Поэтому ты в роли Табита просто смешна.

Вирджи повернулась к нему, готовая излить поток разъярённой лавы, но тут из глубины храмового парка прозвучал протяжный удар колокола — начинался час тишины. Девочка в яростном молчании ушла в дальний конец комнаты и села на пол, спиной ко всем. Магги потряс кулаком у лица Тирса и, отправившись за Вирджи, опустился на пол рядом с ней.

Кайт печально посмотрел на свои руки. Он в своей роли также смешон. То, что он не желал этого, уже не могло считаться оправданием. Каждый день, проводимый здесь, был его личным выбором. А может, неспособностью сделать правильный выбор. После сегодняшнего урока истории он более чем когда-либо сознавал, что должен был ещё на той церемонии на площади сказать, что это ошибка. Пусть это расстроило бы маму, пусть им пришлось бы сводить концы с концами. Так было бы честно и правильно. Он не сказал правду и теперь расплачивается.

Снова раздался удар колокола, отмерившего час. Вирджи поднялась и подошла к Тирсу.

— А я посмеюсь, — прошипела она, почти вплотную приблизившись к нему, — когда ты будешь идти позади меня, неся мой меч. Который только я имею право достать из ножен, который только я имею право поднять.

Потом резко отстранившись, девочка вышла из зала, тяжело впечатывая в пол каждый шаг. Тирс выругался.

Кайт вышел из зала, собираясь найти Вирджи, но навстречу ему попался профессор Дипэк, медленно бредущий по храмовому парку. И тут мальчик вспомнил вопрос, который хотел задать после лекции, но позабыл, отвлечённый замечанием Тирса.

— Профессор, можно вас спросить? — обратился он к преподавателю.

— Спрашивайте, молодой человек.

— В школе у нас был урок, посвящённый этому периоду истории Гелиадора. Но учительница рассказывала, что с Князем Меченосцем сражались войска Императора.

— Это не противоречит тому, что вы услышали сегодня. Ведь Мелкон и его друзья были императорскими подданными.

— Но учительница не упоминала о Мелконе, и в учебнике я его имени не видел.

Аран Дипэк поправил очки и проговорил, глядя на поднимающиеся к небу горы:

— В учебниках написали об Императоре, Мелкон остался в легендах.

После уроков в комнату, где они выполняли домашнее задание, пришёл куратор. Преподавательский стол здесь отсутствовал, поэтому он примостился за одним из ученических столов, похожий на студента, десятилетиями остающегося на второй год.

— Я хотел поговорить о воскресном празднике, — объяснил Экейн. — Празднование Дня Детей — важная и добрая часть подготовки фестиваля. Все вы в этот день запускали в небо воздушных змеев. Здесь на шпиль храма поднимут сложенных из ткани и проволоки священных животных, а ветер наполнит их жизнью. Кроме того, вы должны будете собрать бумажные фигурки Ияри, Самандари и Армавени, которые мы отправим в больницы и детские дома. А в воскресенье вы подарите их детям, пришедшим в Храм Даглар. Я отвечаю за подготовку амулетов. Как вы знаете, их складывают из специальной бумаги: с одной стороны цветной, а с другой — заполненной каллиграфическими символами. Начиная с завтрашнего дня профессор Савитар будет помогать вам заполнять бумагу символами, а я — собирать из неё животных. Давайте потренируемся сейчас на этом, — он показал на белые листы, которые держал в руках. — Я принёс схемы сборки. Сдвинем парты, чтобы получилось три больших рабочих места. Здесь будет группа Сорнэя, я кладу вам бумагу и схему волка. Вирджи, вам с товарищами — журавль. А вам, Найджел, — саламандра. Если кому-то нужно показать, как складывать… — Экейн нерешительно замолчал, не зная, нужна ли тут кому-нибудь его помощь.

— Покажите, пожалуйста, мне, — подняв руку, попросил Кайт.

Биджой прыснул.

— Бумага достаточно плотная, поэтому нужно прилагать некоторые усилия, — начал объяснять куратор.

Кайт восхищённо смотрел, как белые листы превращались в воск под тонкими пальцами Экейна. Обычно нервный, боязливый куратор сейчас явно занимался своим любимым делом. Морщины на его лбу разгладились, руки приобрели спокойную уверенность. И вскоре на парте стоял горделивый волк.

— Как красиво! — безыскусно произнёс Кайт.

— Самое трудное — приладить крылья, — проговорил Экейн, польщённый похвалой. Здесь нам понадобятся ножницы и немного клея для страховки.

Через пару минут за спиной волка пенились два высоких крыла.

— Не уверен, что у меня получится, — сказал Кайт, боясь прикоснуться к бумажной фигурке.

— Конечно, получится, тут нет ничего сложного. Попробуйте сами, а я посмотрю, чтобы всё было правильно.

— А ваших волков нельзя отправить детям? Они чудесные!

— В них нет никакой силы, — рассмеялся Экейн, — такие каждый может собрать. В этом году благодать богов коснулась вас. Вы передадите часть её другим.

Кайт вздохнул. Он не чувствовал на себе особой благодати ни в этот год, ни в предыдущие. Но всё же взял листок бумаги и начал складывать, сверяясь со схемой. Несколько раз куратор останавливал его и мягко указывал на ошибку. Кайту потребовалось втрое больше времени, чтобы закончить свою фигурку. Одна нога у волка получилась немного короче, из-за чего вся конструкция теряла устойчивость.

— Ничего, — утешил его Экейн, — надо ещё немного потренироваться.

Кайт кивнул и принялся за следующего волка.

— Смотри, как надо! — закончив очередную фигурку, сказал Биджой. — Не то, что твои хромоножки!

— У вас с Саймоном хорошо получается, — согласился Кайт.

— Конечно, хорошо. Мы же готовились к фестивалю! — зло бросил староста.

На это ответить было нечего. Кайт молча взял следующий лист бумаги. Куратор теперь подсел к Магги, у которого, похоже, тоже были проблемы с мелкой моторикой. Вирджи злилась и складывала журавлей с такой скоростью, словно пыталась выполнить норму и за себя и за своего помощника.

— Мы же сегодня только тренируемся, — попробовал успокоить её Экейн.

— Вряд ли к завтрашнему дню что-то изменится, — возразила девочка. — Мне надо готовиться работать за двоих.

— Ну, извини, — вздохнул Магги, ставя ещё одну кривокрылую птицу, больше напоминающую пингвина, чем журавля. — Рукоделие — это не моё.

— Вижу, что не твоё, — буркнула Вирджи.

Оставив их спорить, Экейн подошёл к третьей группе.

— У вас очень хорошо получается, — похвалил он работы Найджела.

Тот сдержанно поблагодарил куратора и продолжил складывать свои мечты о крылатом волке в схемы янтарной саламандры. Как только Экейн ушёл, решив, что в дальнейших его советах ребята не нуждаются, Найджел отложил незаконченную фигурку и занялся подготовкой к завтрашним урокам.

Воспользовавшись тем, что они остались одни, Кайт решился задать свой вопрос:

— А что нам нужно будет делать на празднике?

Вирджи посмотрела на него, прищурившись, потом вздохнула и произнесла, то ли спрашивая, то ли утверждая:

— Ты действительно ничего не знаешь о фестивале Небесных Кораблей.

Чувствуя на себе пристальные взгляды, Кайт медленно проговорил:

— Я не собирался участвовать. Так получилось.

— «Так получилось!» — ядовито повторил Биджой. Но тут заговорил Найджел:

— Наши руки покроют священными знаками, наши лица скроют под масками из белил и краски. Нас облачат в парадные одежды и посадят под золотым куполом. Дети один за другим будут подходить к нам, и мы будем дарить им бумажные амулеты.

* * *

Почти все занятия теперь так или иначе были связаны с подготовкой к празднику: профессор Огон разбирал с ними отрывки из древних текстов, профессор Савитар помогал расписывать бумажные лоскуты, Экейн следил, как из этих лоскутов, дети сшивают надежду для других. И только Рэй Барни по-прежнему махал рукой на все ритуалы, кроме тех, которые способны были помочь героям удержаться на вершине своих кораблей.

— Как ему удалось стать здесь учителем? — удивлялись братья Садатони. — В нём нет даже элементарного уважения к ритуалам фестиваля.

На следующий день они познакомились с ещё одним необычным преподавателем. Придя после обеда в класс, ребята обнаружили ставни на окнах закрытыми. Под светом жёлтого диска люстры сидела молодая женщина. Яркий шарф, охватывающий длинные непослушные кудри, нити бус из прозрачного стекляруса, серебряные браслеты на коже цвета молочного шоколада. Как и Рэй Барни, она казалась туристкой, по ошибке попавшей в этот класс.

— Привет! — она подняла руку, и серебряные браслеты зазвенели на запястье. — Меня зовут Джендэйи.

— Вот это да! — вырвалось у Магги.

— Я отвечаю за ваш внешний вид на церемониях, — женщина улыбнулась, и большие кольца серёг качнулись. Потом она посмотрела на Вирджи. — Ты очень смелая! Ты даёшь силы другим. Каждый, кто лелеет мечту, посмотрит на тебя и увидит, что невозможного нет!

Джендэйи говорила с горячим восхищением, и Вирджи опустила голову, залившись румянцем, который можно было бы принять за смущение. Но наследница могущественного семейства Валентайн была в свои шестнадцать лет нескладным подростком, и вид красивой уверенной в себе женщины заставлял гореть её щёки от зависти и стыда за собственное несовершенство.

Воодушевлённая Джендэйи не замечала огня, сжигающего юную богиню. Она достала небольшой проектор и разложила перед собой пригоршню слайдов в разноцветных пластиковых рамках.

— Мы начнём с небольшого экскурса в историю искусства.

Жёлтый круг люстры исчез, и яркий свет проектора отразил на белом коленкоре экрана лицо с высокой короной из скрещенных мечей. Потом ещё одно, и ещё. Джендэйи нажимала на кнопку — и слайды с резким щелчком сменяли друг друга. Боги и герои в камне, масле, туши, акварели. Мелованные лица, алые прямоугольники на губах, чернильные дороги слёз.

— Так выглядят они в легендах, и так должны будете выглядеть вы. Я нанесу грим. Сегодня осмотрю поближе ваши лица, чтобы понять, с чем придётся работать. Этот процесс не слишком отличается от театрального. Вам придётся только сидеть и не шевелиться. А вот нанесение священных знаков на запястья — ритуал. По традиции сначала Правая и Левая Рука расписывают запястья Бога, потом они меняются местами. Ничего переделать или исправить по ходу не получится. А значение ритуал имеет большое — считается, что эти знаки являются якорями, помогающими богам спуститься на землю.

Она включила свет и закрыла окошко проектора.

— Помогите мне распахнуть ставни.

Когда класс наполнился солнечным светом, Джендэйи вернулась за свой стол.

— Я выдам вам образец того, что должно потом появиться на ваших запястьях. Ваша задача — выучить знаки так, чтобы вы могли написать их вслепую. Когда вы справитесь с этим, мы начнём тренироваться.

— На людях? — усмехнулся Биджой.

— Как я уже объяснила, нанесение знаков — священный ритуал. На людях знаки не пишут понарошку. Поэтому тренироваться мы будем на манекенах.

— А вдруг манекен обретёт божественную силу? — улыбнулся Тирс.

— Значит, хоть кому-то повезёт, — с такой же улыбкой ответила Джендэйи. — Но пока вы не обрели способности оживлять манекены, будете тренироваться на бумаге.

— Снова каллиграфия, — вздохнул Магги.

— Каллиграфия везде, — отозвалась женщина.

Оставшуюся часть урока они рисовали серебристые знаки: заполняли один белый лист и брали другой. А женщина, шурша оборками разноцветной юбки, подходила к каждому, садилась напротив и, коснувшись лица тёплыми пальцами, пахнущими шоколадом и пряностями, долго смотрела, представляя, как начертит на этом мольберте портрет Бога. Когда она подошла к Кайту, тот инстинктивно вжал голову в плечи. Ему казалось, сейчас она своими глубокими, миндалевидными глазами заглянет в него и всё прочтёт. А потом скажет поражённо и разочарованно: «Я нашла самозванца». Но Джендэйи ничего не сказала. Возможно, взгляд её был не столь проницательным, а может, она умела находить для себя Бога в каждом.

После занятия все дружно направились в раздевалку готовиться к покорению вершин и прыжкам по столбам, но Кайт задержался у пруда. Опустившись на поросший мхом валун, он наблюдал за танцем солнечных бликов между листьями кувшинок, а перед глазами до сих пор стояли вписанные в лица маски богов. Необходимость принять на себя роль казалась ему невообразимо далёкой. Даже узнав о праздновании Дня Детей, он почти сразу погрузился в изготовление бумажных амулетов — монотонная, рутинная работа, постепенно ставшая почти успокоительной. И позабыл, что скоро должен превратиться в существо, способное вместе с бумажной игрушкой вручать не покой, но силу.

Кайт наклонился над зеленоватой водой, чтобы увидеть своё отражение. Ветви плакучей ивы за спиной рисовали ему венец из сплетённых ветвей. Вдруг рядом отразилось ещё одно лицо: в обрамлении кудрей, перевязанных ярких шарфом.

— Профессор…

— Я не профессор, — рассмеялась она. — Можешь называть меня Джендэйи. Все эти ранги, должности, титулы сильно осложняют жизнь. Хотя кому-то нравится.

Она вздохнула и, подобрав подол пышной юбки, опустилась на соседний камень.

— Джендэйи, — медленно повторил Кайт.

— Необычное имя, да? — улыбнулась женщина. — Как и твоё, Кайтос Сорнэй. Я кое-что слышала о тебе, о Горе Скалатэни. Тебя задевают, потому что он помог тебе стать новым Мелконом. Не слушай других, не сдавайся! Не грешно принять помощь, чтобы исполнить свою мечту. Больший грех оставить её угасать среди страхов, стыдливости и гордыни. Знаешь, меня бы тоже никогда не пригласили сюда. Но дядюшка поговорил с Альраи, они давние друзья — и вот уже пятый год я здесь.

— А кто ваш дядя?

— Джая Савитар. Вообще-то он мне не дядя, но мне нравится называть его так, и он, кажется, не против.

Джендэйи улыбнулась быстрой, голодной улыбкой, и Кайт почти инстинктивно узнал в ней сироту.

Вдалеке послышался тихий звук маленького чемодана на колёсиках. Женщина поднялась, взметнув радужные юбки, и помахала Кайту:

— Выше голову! Я нарисую на твоём лице чудесного бога!

Она уходила, а он слушал, как звенят серебряные браслеты на запястьях. Походка её была летящей, будто земли касались только шуршащие юбки, а сама женщина ступала по камням, нарисованным прямо на воздухе. Также легко и летяще она ошибалась. Было бы не грешно воспользоваться помощью господина Скалатэни, чтобы исполнить свою мечту. Но стать Мелконом никогда не было мечтой Кайта.

* * *

В пятницу Кайт с запозданием вспомнил, что следующий урок литературы будет посвящён поэзии. Профессор Раэди попросила их наведаться в библиотеку и найти стихотворение, связанное с воскресной экскурсией.

После ужина он побежал в архив, надеясь, что архивариус ещё там.

Тарий сидел за кафедрой, разбираясь в каталоге. Увидев Кайта, он отложил карточки:

— Приветствую вас в своём царстве.

— Здравствуйте, мне нужна книга стихов, — попросил Кайт.

— Поэмы именитых древних сказителей? — на губах архивариуса играла улыбка, но в глазах застыло странное ищущее выражение, словно юный читатель не пришёл за книгой, а припрятал за спиной одну из них.

— Можно, не очень древних и не очень именитых. Это для завтрашнего урока.

— Тогда посмотрите вон на тех полках.

— Спасибо, — Кайт хотел идти, но остановился и спросил смущённо. — Господин архивариус, можно спросить о значении вашего имени?

— В этом нет никакого секрета, — ответил Тарий. — У меня два старших брата, а я — третий.

— Я тоже раньше мечтал о брате и сестре, — сказал Кайт. — Было бы здорово прийти на фестиваль с кем-то родным, как Эрстон с Твидом.

— Надеюсь, Садатони думают также, — проговорил архивариус. — Ведь, не будь одного, второй мог бы подняться на самую вершину. И даже ваш покровитель оказался бы бессилен.

Кайт опустил глаза. Стылый воздух архива стал ещё холоднее. Он торопливо направился к указанному архивариусом стеллажу искать строки, посвящённые поездке на водопады Итайя. Листая патетические оды и баллады, где часто встречались образы грозных горных потоков, Кайт думал, что, подходя по тематике, они не очень подходят по настроению. Почти отчаявшись найти среди желтоватых страниц воспоминание о своей тропе, он заметил небольшую книгу в тканевом переплёте. Она напомнила ему книги в шкафах отца. На светло-серой обложке было незнакомое имя Эден Саттар и простое название «Стихи». Кайт раскрыл её наугад и увидел короткие строки. Они были не о водопадах, но показались подходящими.

* * *

В осенних полях

плетут путеводные нити

цветы паучьих лилий.

Прячась между будней, незаметно подкралась суббота. После экскурсии, вызвавшей водопад шуток и неприязни, Кайт радовался, что День Детей заменит собой карабканье к новым испытаниям. Но с приближением выходных стал склоняться к мнению, что лучше бы этот праздник отмечали в субботу. Занятый изготовлением бумажных амулетов, запоминанием защитных символов, волнениями по поводу предстоящего перевоплощения в существо с короной из скрещенных мечей, он почти позабыл пройденные темы. Даже когда Кайт разглядывал тетрадь с выполненным неделю назад домашним заданием, ему казалось, будто эти формулы писал кто-то другой.

Мальчик всматривался в себя, пытаясь понять причины тоски, заволакивающей сердце тяжёлым туманом. Ему и раньше доводилось не нравиться учителям. Он привык выслушивать отповеди за забытую тетрадь или сочинение на тему, которой не оказалось в списке. Возможно, причиной было то, что в Храме преподаватели оказались… другими. Они тоже сердились. Достаточно было вспомнить слова профессора Огона в день после экскурсии. Рэй Барни не упускал случая подчеркнуть физическую непригодность актёра, исполняющего роль Бога Войны. И всё же, если отложить в сторону его, Кайта, чувства, все преподаватели здесь не просто работали, но служили. Каждый чему-то своему, но искренне, с распахнутым сердцем. Он знал, что вряд ли когда-нибудь сумеет стать тем, кем был избран, но просто слушать их слова, сидя за последней партой, уже казалось некоторым служением. Потому открытая, слишком явная неприязнь профессора Войда вызывала диссонанс в этой хрупкой иллюзии гармонии. Словно расстроенная клавиша на фортепиано.

С самого утра каждый пытался проиграть мелодию, в которой она встречалась бесчисленное количество раз. Биджой и Тирс, объединённые общим поводом для шутки, призывали поскорее расправиться с завтраком и пулей лететь в класс (в этот раз на первых двух парах в группе Кайта были точные науки). Вирджи серьёзно предложила проверить его домашнее задание, чтобы на этот раз вышло «не как всегда». Он вежливо отказался. И покидая столовую, не прибавил шага. Наоборот, хотелось задержать время, спрятаться между секундами.

«Может, профессор уже всё забыл…» — подумал он.

На этот раз староста не стал проворачивать фокус с партами. Столы стояли как обычно: два впереди, два сзади. Переднюю линию заняли Биджой и Тирс. Кайт и Саймон, испытывая почти одинаковое облегчение, спрятались за их спинами.

Профессор Войд вошёл в класс вместе с ударами колокола, отмеряющего начало нового часа. Не здороваясь, он разложил учебники и бумаги, сделал пометки в журнале и произнёс, глядя в список фамилий перед собой:

— Сегодня вы решили не подчёркивать своё превосходство, Сорнэй?

— Это было недоразумение, — опустив голову, пробормотал Кайт.

Больше за весь урок Войд не сказал ему не слова, и Кайт уже решил, что прошлое осталось в прошлом. Но, уходя на перемену, профессор бросил белую от мела тряпку в ведёрко возле доски и сказал:

— А обязанности дежурного мы, пожалуй, возложим на господина Сорнэя. Разумеется, если это не слишком неподобающее занятие для Бога Войны.

— Нет, конечно, я всё сделаю, — ответил Кайт, вставая.

— Благодарю вас, — почтение в голосе казалось столь притворным, что напоминало презрение.

Под смешки обитателей первых парт, Кайт подошёл к старой во всю стену доске из дерева, покрытого коричневой краской. В его прошлой школе ещё остались такие доски: нужно было потрудиться, чтобы найти мел, способный оставить на них след. Да и в этом случае различимые взглядом знаки мог нанести только титан, способный впечатать в дерево кусок белого известняка. И всё же Кайт любил их больше тёмно-зелёных «раскладушек» в металлических рамах, больше белых экранов с маркерами. В матовой коричневой древесине виделись ему тени прошлого, оставляющие следы, наслаивающиеся друг на друга и постепенно становящиеся будущим.

Выловив тряпку из воды, в которой было уже больше мела, чем жидкости, он пытался стереть длинные ряды химических формул. Профессор Войд, похоже, вписывал буквы с такой силой, что они срастались с поверхностью. Кайт несколько минут сражался с серной кислотой и почти победил водород и кислород, но сера никак не поддавалась. Заполнив, наконец, доску рядами белесых разводов, он взял ведёрко и отправился в туалетную комнату.

Открыв кран, который, несмотря на красный кружочек, дарил лишь холодную воду, мальчик посмотрел в зеркало. Праздник уже завтра! Сумеет ли Джендэйи изобразить превосходство, которое приписывает ему профессор Войд? И можно ли тут обойтись одной лишь краской? Если он не сумеет зажечь свой взгляд, что это будет за Бог с потухшим взором? Повинуясь внезапному порыву, Кайт коснулся влажной рукой зеркала, и капли потекли, размывая его отражение.

Где-то вдалеке раздался удар колокола.

«Мне пора…»

Выжав тряпку и наполнив ведёрко до краёв, он пошёл в класс, стараясь не расплескать свою ношу.

В коридоре медленно бродил от стены к стене Саймон, бормотавший про себя заученную тему. Рассеянно подумав, что ему тоже не мешало бы повторить заданный параграф, Кайт локтем толкнул дверь, шагнул вперёд и споткнулся о поставленную Биджоем подножку.

Вскинув руки, мальчик попытался удержать свой груз, но вода рванулась вверх, освобождаясь от власти тесного сосуда, а потом, повинуясь неумолимой силе гравитации, обрушилась на преподавательский стол. В тишине замершего класса послышался резкий звук катящегося по полу жестяного ведра.

Мгновение Кайт смотрел, как вода пожирает страницы учебников и конспектов, потом бросился к столу, пытаясь спасти бумаги.

— Как вы смеете рыться в моих вещах? — раздался позади разгневанный голос.

Кайт испуганно обернулся, прижимая к себе книги, с которых капала вода.

— Что вы тут устроили? — профессор с ужасом смотрел на озеро, разлившееся на его столе.

— Сорни играл в короля водопадов, — усмехнулся Биджой.

— А вы что — стояли и смотрели?

— Мы не думали, что игра зайдёт так далеко, — извиняющимся голосом произнёс Тирс.

Войд отмахнулся от него и начал спешно переносить размокшие учебники на подоконник.

— Простите, я не… — наконец выдавил Кайт.

— Что вы «не»? — не отрывая взгляда от повреждённых бумаг, воскликнул профессор. — Это не вы устроили?

— Я, — ответил мальчик, с тоской глядя на дверь, словно пытаясь найти убежище от профессора, снова зашедшегося в крике.

На пороге появился Саймон. Расширившимися от страха глазами смотрел он на Кайта, представляя, что было бы, если бы виновником гнева профессора оказался он сам.

После урока Кайт догнал Биджоя, с довольной улыбкой шагающего в сторону столовой.

— Зачем? — спросил он, удерживая старосту за рукав. — Знаю, я тебе не нравлюсь, но сегодня было уже слишком! Зачем ты делаешь это?

— А ты до сих пор не понял? — произнёс Биджой горьким шёпотом. Потом резко сбросил его руку и пошёл за остальными.

Кайт смотрел ему в спину с ощущением отчаянной бессильной ярости. Что ещё он должен понять? Сколько ещё должен понимать? И вдруг в короткий момент ясности к нему пришло осознание. Ярость растворилась, остались только отчаяние и бессилие.

Имена участников Фестиваля Небесных Кораблей не выбираются датчиком случайных чисел в утро перед церемонией. Примерный список известен заранее. Вот только его, Кайта, в этом списке не было. Появившись там, он заставил каждого опуститься на ступень ниже. Найджел вынужден был сменить кинжальный венец Бога Войны на скальпель Бога-Целителя. Но Биджой собирался подняться на ту сцену, чтобы стать Богом. Табитом или даже Наалом, если Вирджи как первой девочке заранее было уготовано последнее место. Чайк упоминал, что претенденты обычно не афишируют своё участие в отборе, боясь, как бы потом не пришлось признаваться в поражении. Но и Найджел, и Биджой были лишены такого страха. Они с самого начала знали, что победят. Наверняка, Биджой с его обычным покровительственным превосходством говорил друзьям, как будет плыть на верхней палубе Небесного Корабля и солнце будет отражаться в его золотой короне. Каким же ударом это стало для него — быть обречённым держать в руках ножны, не имея права прикоснуться к рукояти. Служить тому, кто лишил тебя всего.

Если бы его имя не разрушило последовательность надежд и мечтаний, Найджел бы сейчас складывал крылатых волков, а Биджой искал бы в своём отражении милосердие или исцеление.

«Что же вы наделали, господин Скалатэни?» — спросил Кайт у каменных валунов, уходящих корнями в воду. Но камни молчали, как молчал сидящий на них ворон.

Даже мягкий ровный голос профессора Раэди не принёс мальчику покоя. В ушах до сих пор звенел крик профессора Войда, пытающегося спасти свои книги. Узнав о произошедшем, Магги похлопал Кайта по плечу и сказал беззлобно:

— Ты труп.

Кайт в самом деле ощущал, что он будто бы отрастил себе хитиновый покров, превращаясь в насекомое, нечувствительное к механическим и химическим повреждениям. И только под бронёй из мёртвой кожи билась тоска.

Казалось бы, что переживать? Профессор Войд вёл у них школьные дисциплины, не имеющие отношения к Фестивалю Небесных Кораблей. Окажись даже Кайт не способным сложить единицу с единицей или написать уравнение образования воды, это не лишило бы его короны из скрещенных мечей. Даже пролей он на преподавательский стол всё содержимое водопада, и это не заставило бы настоятеля перечеркнуть чёрной краской его имя. Он находился под магической защитой традиций и обрядов, но Кайту не нравилась такая магия.

Когда урок профессора Раэди закончился, мальчик неожиданно для самого себя отправился в соседнюю аудиторию. На насмешливый вопрос Биджоя, не собирается ли он снова окатить профессора Войда водой, Кайт ответил:

— Я забыл кое-что в классе.

Ему действительно казалось, будто он забыл нечто важное, но где и что, вспомнить не мог. Лишь тоска прорастала сквозь минуты и заполняла собой время.

Профессор Войд отпустил последнего ученика и теперь перебирал сушащиеся на подоконнике бумаги. Яркости солнца сегодня позавидовали бы и летние месяцы Кленверта, но, похоже, солнце никак не могло согреть профессора, на котором по-прежнему был свитер с высоким горлом. Он будто бы замерзал под этим солнцем.

Кайт некоторое время стоял на пороге, потом всё же вошёл. Почувствовав чьё-то присутствие, Войд обернулся. Бледное лицо залил гнев, который он не пытался скрыть.

— Что вам надо? — с угрозой произнёс он, словно ожидая, что мальчишка вместо ведра с водой спрятал за спиной меч.

— Я хотел извиниться, — проговорил Кайт, протягивая раскрытые ладони. — Могу я вам чем-то помочь?

Профессор Войд молчал, словно раздумывая над ответом, потом произнёс медленно и чётко:

— Идите к чёрту со своими извинениями и своей помощью!

Во время часа тишины и потом, ворочаясь в своей постели в тщетной попытке уснуть, Кайт слышал этот голос. Он заглушал даже мысли о завтрашнем дне. Кайт чувствовал, что никто ещё не ненавидел его так. И даже пролитое в классе целое море не было бы достаточной причиной для этой ненависти. Уже на краю сна он подумал, что, возможно, так же ненавидит его мальчик, чьё имя стояло последним в изначальном списке, мальчик, которого его появление лишило не просто желаемой роли, но самой возможности подняться на Небесный Корабль.

* * *

С первыми лучами солнца в Храм Даглар прибыла Джендэйи. Праздничный день никак не отразился на её наряде: тёмные кудри по-прежнему перетягивал яркий шарф, разноцветные юбки шуршали при каждом шаге. Браслеты звенели, когда она расставляла сосуды с краской и раскладывала кисти.

Юные боги опустились на пол и протянули ладони своим помощникам. Биджой и Саймон обмакнули кисти в серебристую тушь и начали выводить священные знаки. Затем роли сменились: Кайт и Саймон расписывали запястья Биджоя.

Когда последний знак был дорисован, староста критически осмотрел работу товарищей.

— Вряд ли эти закорючки способны стать сигнальными огнями, — вынес он вердикт, размахивая правой рукой. — Надо было и тебе нарисовать какую-нибудь карикатуру.

Несмотря на все тренировки, знаки у Кайта действительно получились не очень. А вот у младшего Садатони были идеальные, будто он рисовал на альбомном листе. Даже Магги произнёс восхищённо:

— Если решу набить татуировку, то обращусь только к тебе!

После короткой передышки Джендэйи занялась их лицами. Кайту приказали закрыть глаза и позволили открыть лишь тогда, когда в зеркале уже отражалась белоснежная маска с алым пятном губ и тёмными линиями слёз. Художница осталась довольна своим рисунком. Кайт видел это в её восхищённом взгляде. Год за годом она рисовала людям Бога и снова и снова обретала его для себя. Кайт почувствовал, как наполняется печалью. Он не умел быть богом для неё. Мальчик закрыл глаза, и печаль исчезла. Глаза — единственное, что было живым на его лице.

Затем настал черёд облачения. Туника с узкими рукавами, опускающимися ниже запястья и скрывающими серебристые знаки. Поверх — свободное одеяние с высоким воротником, окружавшим голову, словно овальное золотое блюдо. Широкие, расшитые золотом рукава спереди спускались чуть ниже середины локтя, а сзади почти касались пола. Последний слой — одеяние с глубоким вырезом без рукавов, сплошь расшитое золотой нитью. На голове — обруч из скованного в круг меча с рукоятью, покрытой драгоценными камнями.

Закутанный в шелка и парчу, Кайт чувствовал себя фарфоровой куклой, созданной, чтобы украсить музейную витрину. У таких кукол не было ног, расшитые подолы прятали обыкновенную металлическую подставку — ведь куклам не нужно никуда идти. Вот и его сделали для такой выставки, но забыли, что этой кукле предстоит покинуть свой стеклянный шкаф и отправиться пожимать руки посетителям музея.

Он попробовал сделать шаг, но, казалось, придал импульс движения лишь своему телу. Одежда, словно рыцарские доспехи, осталась на месте. Кайт чувствовал себя запертым в этом наряде. Птица в клетке, поверх которой набросили цветастый платок — и для неё наступила ночь.

— Из тебя получился потрясающий Мелкон! — прошептала на ухо Джэндейи, желая подбодрить мальчика. А может, она и вправду видела в его нахмуренной белой маске суровое лицо своего Бога.

— Ты тоже чудесная, Вирджи, — довольная проделанной работой проговорила женщина.

Длинные тёмные кудри девочки собрали в хвост и спрятали под воротник. Грим, многослойные одежды делали её бесполой. Даже Тирс, готовый отметить шуткой это перевоплощение, не нашёлся, что сказать. Гордое и грозное божество милосердия.

О Найджеле художница ничего не сказала, лишь наклонила голову, то ли утвердительно отвечая на свой же безмолвный вопрос, то ли испытывая неотчётное желание склониться перед этой фигурой. Высокий, на голову выше и Вирджелии, и Кайта, он будто сошёл со страниц древних поэм. Руки Найджела были пусты, но казалось, одно слово — и в них появятся прозрачные сосуды с лекарством, возрождающим к жизни друзей, и ядом, дарующим смерть врагам.

Внизу раздался долгий удар колокола, возвещающий о начале праздничной церемонии. Кайт, Найджел и Вирджи в сопровождении своих сателлитов покинули зал и направились к тропинке, которая петляя, спускалась к храмовому парку. По узкой дороге мог пройти только один человек. Согласно протоколу первым шёл Кайт. Неповоротливо ступая по белому щебню, он слышал дыхание Найджела за спиной и почти чувствовал взгляд, прожигающий слои одежды до кожи. Найджел, закутанный в те же шелка, мог идти быстрее, а он, Кайт, не мог. Каблуки сапог подворачивались на щебне, ветви кустарника цеплялись за подол, словно пытаясь остановить его. И он медленно шёл, теряя золотые нити и жемчуг. Казалось, выпал снег, и карликовые ели украсили к новому году блестящим дождиком. В какой-то миг Кайт посмотрел вниз: перед разомкнутой аркой, охраняемой каменными стражами, собралась толпа. Он сбился с шага, не в силах представить себя среди такого количества людей.

— Иди! — свистящим шёпотом приказал Найджел.

Кайт вздрогнул и продолжил путь.

На шпиле музейного павильона уже парили воздушные змеи: волк, саламандра и журавль. Из центральной части парка доносился шум детских голосов. Кто-то просил купить бананы в шоколадной глазури, кто-то хотел политые карамелью яблоки. Желающих получить бумажный талисман из рук богов разделили на три очереди. Кайт, Найдждел и Вирджи заняли свои места за столами, покрытыми алой скатертью. Сателлиты встали позади.

И потёк людской поток: один за другим подходили дети в сопровождении родителей, и Биджой с Саймоном по очереди доставали из двух больших ларцов крылатых волков и передавали Кайту, а тот, произнося заученную фразу, вручал их очередному ребёнку.

Прошёл один час, другой. Ларцы пустели и заменялись новыми, а он всё произносил слова и вручал бумажные фигурки. На каждого посетителя приходилось всего по паре минут. Кайт почти не успевал запомнить счастливые, улыбающиеся лица.

Когда солнце начало медленно клонилось к закату, очередь юных просителей начала редеть. Наконец, удар колокола возвестил об окончании церемонии. Биджой с Саймоном закрыли ларцы. Кайт, соблюдая протокол, собирался пойти первым, но тут заметил молодого мужчину, с усилием катящего по мелкому гравию свою инвалидную коляску. Закатное солнце блестело в светлых волосах, и весь он казался в ореоле светящегося облака. Виновато улыбнувшись, мужчина проговорил:

— Я уже давно не ребёнок, но, может, вы подарите мне одного волка?

— Да, конечно, — Кайт открыл ларец и протянул серебристую фигурку.

— Мне нравится Ияри, — мужчина нежно посмотрел на спящего в ладони зверя. — Волки ведь не могут летать, а он — может.

К Кайту подошёл Экейн и прошептал что-то о времени. Кайт поклонился и направился к узкой тропе.

Когда Джендэйи помогла снять церемониальную одежду и стёрла грим, Кайт отправился побродить по парку, чтобы снова почувствовать себя собой. Он медленно шёл по тропинке, где белели оставленные им жемчужины, и увидел сидящего на скамье Альраи. Мальчик испугался, что ненароком помешал его уединению, но тот указал на место рядом с собой.

Кайт вспомнил вечер в конце марта, когда они вот так же сидели вместе и смотрели на залитую солнцем реку. Теперь река стала дальше, превратившись в тонкую золотую нить, вьющуюся между домами, и только солнце по-прежнему озаряло засыпающий город.

— Сегодня ты первый раз надел на себя одежды Мелкона, — проговорил Альраи.

— Простите, я, кажется, порвал вышивку, когда шёл по тропе.

— Ничего, вышивку починят. Дело ведь не в одеждах.

Альраи помолчал, а потом спросил, глядя на сияющий золотом Гелиадор:

— Что ты почувствовал, когда стал им?

— Это большая честь и большая ответственность, — Кайт тщательно подбирал слова.

Альраи встал и, ласково коснувшись его головы, сказал:

— Отдыхай. Сегодня был трудный день.

Кайт тоже поднялся и пошёл назад в общежитие, опустив плечи. Он знал, что найденные им слова были ложью.

Вирджи не удалось наполнить снами короткую ночь между воскресеньем и понедельником. Взглянув наутро в зеркало, она увидела помятое лицо с фиолетовыми тенями. Можно было подумать, что художница плохо стёрла грим. Но разодетая, словно безвкусно украшенная ёлка, Джендэйи всё же была мастером своего дела, а значит, тени принадлежали самой богине. Спрятав их в глубине глаз, Вирджи мужественно вышла на бой с новым днём.

После часов, проведённых в образе богов, было странно снова садиться за парту, учить слова, писать диктанты, переводить тексты. А профессор Огон смотрел глазами, казавшимися крошечными на расплывающемся лице, и словно насмехался. Он не верил в неё, не верил в её силу и этим делал ещё более бессильной.

— Бесит этот Огон, — проворчала девочка, когда они пережёвывали в столовой безвкусную спаржу. — Он обожает свой праязык, но не верит ничему из того, что на праязыке написано.

— Ты только сейчас заметила, что здесь половина учителей с приветом? — усмехнулся Магги. — Дедуля-каллиграф явно путает преподавание с кружком в доме престарелых. Барни мечтает, чтобы мы сломали себе что-нибудь. А Войд хочет добить нервные клетки тех, кому удалось сохранить свои конечности.

— Возможно, неверие — это щит, которым профессор укрывается от чего-то, — тихо проговорил Кайт.

— Когда это ты успел стать таким проницательным, Сорни? — рассмеялся Биджой.

— Странно, что ты его защищаешь, — заметил Эрстон. — Помнится, Огон не очень лестно о тебе отзывался после водопадов.

— Может, скажешь ещё что-нибудь в защиту Войда? — поддержал Тирс. — Спорим, он утопил бы тебя в том ведре, если бы мог.

Кайт опустил голову.

— Что ты почувствовал? — вдруг услышал он глухой голос Найджела. — Вчера, когда стал им, что ты почувствовал?

Кайт долго смотрел перед собой, потом сказал правду, в которой не смог признаться Альраи:

— Ничего.

Оставив недоеденный обед, он вышел из столовой первым и столкнулся с невысоким коренастым мужчиной в кожаной одежде.

— Кайтос Сорнэй, я полагаю? — спросил мужчина. — Вы-то мне и нужны. В смысле, нужны больше остальных.

— Простите? — не понял Кайт.

— Акус Лестер, мастер боёв на мечах, — представился тот. — С остальными мы отработаем только несколько приёмов. А с вами нам предстоят долгие часы тренировок.

Кайт попытался изобразить приличествующую случаю улыбку.

— Встретимся на поле, — махнул рукой мастер.

— Кто это был? — догнал Кайта Магги.

— Преподаватель боёв на мечах.

Магги рассёк ладонью воздух:

— Вот здорово!

— Да, наверное, — без энтузиазма протянул Кайт.

— Ты что — не играл с отцом в палочные бои? — усмехнулся подошедший Биджой и, размахнувшись, рубанул его по плечу.

Кайт беззвучно охнул.

— Мой отец был профессором литературы, — потирая ушиб, пробормотал он.

— Тогда тебе многому предстоит научиться, сын профессора, — заметил Эрстон Садатони и поспешил к тренировочному полю.

Там, возле лестницы из столбов, так не любимой Саймоном, уже ждал их Акус Лестер.

— Все вы бывали на фестивале и помните ритуал, открывающий его, — торжественно начал мастер мечей.

— Сорни не бывал, — сжимая плечо Кайта в притворном объятии, сообщил Биджой, — он только в марте переехал сюда.

— Вот так-так! — удивился Лестер.

Кайт, морщась от боли, подумал, что староста ошибается. Один раз на фестивале он был. Правда, ему тогда не исполнилось ещё и трёх, что делало утверждение Биджоя не таким уж неверным. Кайт был на фестивале, но ничего не помнил о нём.

— Что ж, поясню для отсутствовавших, — продолжил мастер. — В ознаменование мира мечи трёх Богов должны вернуться в землю у Храма. Казалось бы, что может быть проще — воткнуть острую, как бритва, сталь в размягчённую дождями почву? Но будь это так легко, я бы не стоял сейчас перед вами. Здесь, — он встал на колени и распахнул ткань, — копия меча Мелкона. Выполнена она топорно, но размер и вес идентичны оригиналу. Так, ты, щупленький, подойди сюда! — крикнул учитель, указывая на Саймона.

Тот вздрогнул и робко вышел вперёд.

— Возьми меч.

Саймон испуганно смотрел на клинок.

— Не бойся, он не кусается.

Мальчик наклонился и, ухватившись за рукоять, потянул наверх. Конец клинка, прочертив линию, разрезал ткань.

— Забыл предупредить, он такой же острый, как настоящий, — усмехнулся мастер. — А теперь подними его.

Саймон с усилием оторвал конец меча от земли и, продержав в воздухе несколько секунд, почти уронил вниз.

— Ты кто? — грубовато спросил мастер.

— Саймон Триггви, — прошептал мальчик.

— Нет, какая у тебя роль на фестивале?

— Левая Рука Бога Войны.

— Что ж, Богу Войны повезло, что ты не Правая его Рука. Надеюсь, ты сумеешь удержать в руках шлейф.

Саймон, опустив голову, спрятался за спинами остальных.

— Можно Правой Руке попробовать? — вызвался Биджой.

— Пусть попробует Сорнэй, — мастер кивнул своему протеже.

Кайт поднял меч, уроненный Саймоном, и, продержав в воздухе ту же пару секунд, опустил на землю.

— Сорняк-слабак! — прошептал улыбающийся Биджой.

— Теперь вы понимаете, что выполнить даже простейшие ритуалы с таким клинком — непросто. И скажу вам ещё кое-что. Мечи, вонзённые в землю у храма, — не только символ мира, это знак того, что Боги снова здесь и снова готовы защищать Гелиадор и его жителей от тьмы. Поэтому каждого из вас я научу, как вонзить клинок в горло вырвавшейся из преисподней твари. Разумеется, Наал и Табит должны учиться целительству и молитвам, но оба они были прежде всего воинами! Теперь я раздам каждому копии мечей. Деревянные, разумеется. Не хочу, чтобы вы на первом же уроке лишились своих конечностей.

— А по-моему, он именно этого и хочет, — шепнул Кайту Магги. — Сговорился, наверное, с Барни.

— Рассмотрите их, почувствуйте. Я не сочту вас сумасшедшими, даже если вы решите с ними поговорить, — продолжил мастер.

— А когда нам дадут настоящие? — спросил Тирс, взвешивая в руке деревянный меч.

— Раньше ученики получали мечи богов во время подготовки к фестивалю и тренировались с ними. Но один божок, ослеплённый величием клинка, решил оставить его себе.

— И что с ним стало? С божком? — спросил Биджой.

— Замалёван чёрной краской. Печальный год, когда по улицам Гелиадора плыло только два Небесных Корабля.

— А разве… — пробормотал Кайт, — разве нельзя заменить участника, если случается такое?

— Вы не спортсмены, за спинами которых море запасных. За вами никого нет, вы одни!

— А его товарищи? Правая и Левая рука? — медленно проговорил Биджой.

— Мальчишек отправили домой, — покачал головой Акус Лестер и добавил, видя, как поразился его ученик. — Они лишь сателлиты. Без зова Мелкона они не решились бы ступить на Небесный Корабль.

— Каким богом был попытавшийся украсть меч? — тихо спросил Найджел.

— Богом Войны, — ответил мастер, глядя ему в глаза.

* * *

Кайт видел, как в перерывах между занятиями и после них другие упражняются, нанося смертельные удары столбам, траве и камню. Но сам малодушно дезертировал, оправдывая нежелание брать в руки меч необходимостью учить историю, праязык, тренироваться в каллиграфии. Однако в тёплый вечер пятницы то же малодушие толкало его навстречу клинку.

Хотя все конспекты были написаны, теория никак не хотела родиться в практике, и нерешённые уравнения тянулись за ним, будто расшитая золотом мантия. А за всем этим, словно женщина, появившаяся на похоронах последней, стояла странная тоска, которая мучила сильнее уравнений и страха. Пытаясь убежать от неё, он, наконец, решился взять в руки деревянный подарок мастера Лестера.

Бредя через вечерний парк, Кайт нёс свой меч, будто нечто не принадлежащее ему. В какой-то миг он почувствовал себя вором, но похитившим меч не ради обладания драгоценностью, а для того, чтобы выбросить в ближайшем пруду. Мальчик непроизвольно посмотрел на тёмную гладь воды, в которой качалась одинокая ладья месяца. Ворон по-прежнему сидел на камне, а может, то была лишь тень.

Добравшись до поля для тренировок, он услышал слабые методичные удары. Не желая встретиться с Биджоем и его друзьями, Кайт остановился, но тут разглядел светлые волосы Саймона. Почувствовав неожиданную лёгкость, он шагнул вперёд: разговор с кем-нибудь, кто не будет смеяться над его слабостями, был лучшим лекарством и от страха, и от тоски.

— Можно к тебе присоединиться? Я тоже решил сбежать от школьных учебников. Почему-то сейчас они пугают меня больше, чем этот меч.

— Я уже сделал домашнее задание на завтра, — ответил Саймон. — А ты разве нет?

— Не до конца, — сконфуженно пробормотал Кайт, поняв, что слишком рано приписал Саймону свои страхи.

— Это плохо. Нужно всё делать до конца. Отец так говорит.

— Поэтому ты здесь? — Кайт кивком указал на меч.

Саймон неловко сжал рукоять короткого клинка.

Послышались голоса, и на поле для тренировок вышли Биджой и Тирс.

— Сорни, ты чего тут делаешь?

— Видимо, то же, что и вы, — пробормотал Кайт.

— Наконец вспомнил про свой меч?

— Брось, Марки, это похвально! — остановил друга Биджой. — Сорни хочет попрактиковаться, надо ему помочь! Научим его нескольким ударам, а может, и он нас чему-нибудь научит.

Кайт понимал, что лучше уйти прямо сейчас, но оказался пришпилен к этому полю взглядами двух мальчишек и ещё чем-то, хранившемся в нём самом. Положив кожаные ножны на песок, он вытянул перед собой меч.

— Нет, держать его нужно не так, — покачал головой Биджой. — Помнишь, как показывал мастер? Не вперёд, а вверх. Марки, покажи!

Марк Тирс подошёл и вдруг со всей силы ударил по клинку снизу. Меч вылетел из рук Кайта.

— Поднимай! — приказал Биджой.

Кайт снова взял в руки клинок.

— Давай, Марки, ещё раз!

Один удар Кайт отбил, потом ещё один.

— Отлично, быстро учишься! Видишь, ты не такой бездарь, каким пытаешься казаться.

От следующего удара собственный меч прочертил длинную линию на его щеке. Линия медленно становилась алой.

— Надеюсь, ты не начнёшь плакать и звать мамочку! Шрамы украшают мужчину, Сорни. А такая рожа, как у тебя, нуждается в большом количестве украшений!

Удары наносили то Биджой, то Тирс, то оба сразу. Уроки мастера Лестера были забыты, высокое искусство боя на мечах превратилось в палочный бой. Кайт уже не мог держаться на ногах и, опустившись на колени, тщетно пытался спрятать голову под узкой плоскостью деревянного клинка.

— Грань, отделяющую честный бой от избиения, различить нетрудно, — произнёс откуда-то сверху холодный голос. — На помощь приходит математика: двое на одного.

Нападающие обратили на него мутные взгляды, ещё хранящие дурманящие пары атаки:

— Профессор Войд!

Но и профессор казался поражённым, словно никак не ожидал узнать в стоящем на коленях мальчике Бога Войны.

— Как низко вы опустились! — произнёс он с презрением.

Биджой с Тирсом начали бормотать оправдания, но Кайту показалось, что и презрение, и те слова предназначались ему. Видно, роли скрывающихся за тремя неизвестными меняли суть формулы: один всемогущий бог на двоих смертных.

— Убирайтесь, — процедил профессор.

Смертные, поклонившись, спешно покинули поле боя. Кайт хотел побежать вслед за ними, но ноги предательски дрожали. Подобрав меч, мальчик оперся на него, будто на посох.

Войд некоторое время смотрел на его попытки заставить слушаться собственное тело, потом повернулся и ушёл.

Саймон беззвучно выдохнул, благодаря небо, что профессор его не заметил.

* * *

Вирджи подняла крик, увидев лицо Кайта, напоминающее закатные облака пополам с грозовыми.

— Кто это с тобой так? Скажи, кто это сделал?

Но Бог Войны молча вытирал кровь, всё ещё текущую из разбитого носа.

— Скажи мне, кто это сделал?

— Ты не могла бы выражать своё милосердие потише? — оторвавшись от учебника, недовольно проговорил Эрстон Садатони.

— Ах, так? — воскликнула девочка. — Тогда, Найджел, чего ты сидишь? Ты же у нас Бог Исцеления! Иди сюда и лечи больного!

Найджел оторвал от книги туманный взгляд, словно всё ещё не мог запомнить своей роли. Но уже через мгновение туман развеялся, и Кайт понял, кто предложил Биджою и Тирсу прогуляться с мечами на поле.

— Занятия по целительству начнутся на следующей неделе, — медленно ответил Найджел, — так что, боюсь, сейчас я ничем не могу помочь. А вот во владении мечом, Сорнэй, — проговорил он, вставая и подходя к противнику, — мы упражняемся уже пять дней, и для воплощения Мелкона твои успехи… плачевны.

— При чём тут успехи? У него лицо разбито! — раскинув руки, встала перед ним Вирджи.

— Не надо, — остановил её Кайт. — Мы просто тренировались, и я пропустил много ударов.

— Неужели нельзя было остановиться, видя, что ты пропускаешь много ударов?

— Гадар не станет останавливаться! — ответил вместо Кайта Найджел.

— Тёмный Бог, все эти боги — это только мифы! Разве ради них можно творить такое?

Слова замерли на губах Найджела. Он смотрел на Вирджи и стоящего за её спиной Кайта тяжело и словно задыхаясь, потом молча вернулся на своё место и взял раскрытую книгу.

Кайт коснулся плеча девочки и прошептал «спасибо», невесомое и тем более ненужное, что в глубине души Вирджи, возможно, предпочла бы встать рядом с Найджелом.

Опустив голову на подушку, он взял учебник и поднял над собой. Раскрытая на середине книга напоминала летящую птицу. Буквами и формулами эта птица стучалась в его горящую голову, и он не знал, зачем продолжает держать её в руках. Благодарность за спасение нужна была профессору ещё меньше, чем Вирджи — за её милосердие. Но Кайт продолжал читать, а когда наступила полночь, бледный свет луны озарил спящего мальчика, обнимающего бумажную птицу.

* * *

На следующее утро Кайт прожевал завтрак так быстро, что не успел запомнить его вкуса, и побежал в класс — сегодня в первой половине дня стояли занятия профессора Раэди. На песчаной дорожке он чуть не столкнулся с Джендэйи.

— Для павшего в битве ты довольно резво носишься, — усмехнулась женщина, и большие серёжки, похожие на венки серебряных цветов, качнулись в ушах.

«Как стремительно разносятся новости», — подумал про себя Кайт, а вслух сказал:

— Мои раны быстро заживают.

— Но это не повод подставлять себя под палки, — она ткнула пальцем в фиалковый синяк.

Кайт охнул.

— А говорил, что быстро заживают, — протянула Джэндейи.

— На таком лице даже вам будет трудно нарисовать Мелкона.

— Ты не знаешь всех моих способностей, — она снова улыбнулась. — Не унывай, маленький бог! Пусть твой сегодняшний день будет счастливее вчерашнего!

— Спасибо!

Придя в класс первым, Кайт разложил перед собой книги и тетради и на три часа погрузился в мир орфографических таблиц и правил стихосложения.

После перерыва на обед дети снова разбрелись по аудиториям.

В класс профессора Войда Кайт пришёл последним, но ему оставили его место — во втором ряду. Спрятав разбитое лицо за спиной того, кто его разбил, он начал машинально повторять выученные правила.

Вошёл профессор, и спины сидящих впереди Биджоя и Тирса напряглись. Они пытались прочитать во взгляде Норвена Войда, перевесят ли палочные удары, нанесённые другому, ведро воды, пролившееся на тебя самого. И облегчённо выдохнули, поняв, что не перевесят.

Профессор монотонным голосом начал читать лекцию и только в конце урока, будто случайно, вспомнил о домашнем задании. Бросив мимолётный взгляд на короткий список из четырёх фамилий, он произнёс хмуро:

— Сорнэй, что же вы прячетесь? Надеетесь, что цвет лица избавит от необходимости отвечать? Если плохо себя чувствуете, следовало обратиться в госпиталь!

— Я хорошо себя чувствую, — проговорил Кайт, вставая.

— Неужели? Тогда идите сюда и расскажите нам, как бы вы решили это уравнение, — он быстро начертил на доске формулу, вдавливая в коричневую поверхность крошащийся мел.

Кайт вдохнул, собираясь отвечать, но вдруг осознал, что не видит никакой связи начертанных знаков со страницами учебника, прочитанными ночью. Шло время, а он стоял, беспомощно цепляясь взглядом за белые буквы, словно умоляя открыть их секрет.

С первых парт послышались смешки. Профессор тоже улыбнулся, быстро и криво, потом, надев другую улыбку, долгую и презрительную, сказал:

— И сколько вы будете вот так смотреть… Саймон Триггви?

Саймон вздрогнул, словно ужаленный хлыстом.

— Вы ведь знаете ответ, но продолжаете просто смотреть. Снова. Вам нравится представление? Или думаете, что оно нравится мне, и боитесь рассердить меня, подняв руку и прервав развлечение?

Саймон стал белее мела, и только на щеках горел горький румянец стыда.

— Садитесь! — резко бросил профессор Кайту. — Вы так же бездарны в математике, как и во владении мечом.

Биджой снова не смог сдержать смех.

— А, Стинэй Биджой, — повернулся к нему Войд. — Вот вы у нас являете собой прекрасный образец и ума, и смелости. Прошу, помогите нам.

Староста вышел и мастерски разобрался с ребусом.

— Отлично! — удовлетворённо кивнул профессор. — Может, вы потренируете Сорнэя ещё и в математике?

— Конечно, — пробормотал Биджой, не понимая, шутит учитель или говорит серьёзно.

На следующей паре Войд, словно утратив всякий интерес к своим ученикам, задал им составить конспект учебника. Они писали, а он пустым взглядом разглядывал собственное отражение в окне. Время урока уже прошло, но профессор, похоже, забыл о часах, а ученики боялись нарушить его забытье. Раздался осторожный стук, и в дверях показалась голова Вирджи. Верная своей роли, она решила спасти несчастных.

— Сдавайте работы, — сказал Войд.

— Спасибо! — шепнул девочке Биджой, когда они вышли в коридор. — Ты наша избавительница!

— Не могла больше смотреть, как вы играли в невидимок.

— Пошли, — поторопил их Тирс. — Пора играть в урок тишины.

Дети побежали догонять удар колокола. Но если бы кто-нибудь из них оглянулся, то увидел бы, как побледнел появившийся в дверях класса профессор. Некоторое время он стоял, будто раздавленный воцарившимся беззвучием, потом быстро зашагал прочь.

Бредущий по гравию Экейн услышал, как к шаркающему звуку его шагов добавился ещё один — выбивающий искры из камней. Некстати вспомнив, как ругался отец на сутулую спину и уставившийся в землю взгляд, он поднял голову. Последние несколько недель Экейн играл в прятки с памятью, но сейчас прошлое в образе высокого худого человека, несмотря на жаркий день, закутанного от запястий до горла, двигалось прямо на него. Экейн отступил в сторону, всё ещё надеясь, что прошлое пройдёт мимо. Но в шаге от него Войд остановился и произнёс, глядя в глаза:

— Ты плохо справляешься со своей работой, Майт.

Экейн вжал голову в плечи и продолжал так стоять, хотя человек уже давно ушёл.

Он знал, что справляется плохо. Норвен, похоже, ещё вчера рассказал всё Альраи, и тот вызвал куратора к себе. Настоятель был мягок в выражениях, посоветовал не устраивать прилюдного разбирательства и позволить ребятам самим уладить конфликт. Но при этом во взгляде его было столько сострадания, и казалось, что сострадает он самому куратору, не способному примирить этих детей. Потом, сославшись на занятость старого каллиграфа, Альраи попросил Экейна провести воскресную экскурсию вместо Савитара. И это тоже было вежливой ложью: Экейн видел старика утром, тот неспешно обсуждал с Джендэйи её картину. Нет, дело было не в занятости. Альраи просил куратора провести день со своими подопечными, чтобы починить разрушенные мосты. Но изначально он не решился доверить Экейну вторую экскурсию, так как тот был новичком. Конечно, где ему тягаться с почти вековой мудростью Савитара!

Спешно штудируя книги о песках и дюнах, Экейн с горечью думал, что ему на подготовку к экскурсии дали всего две ночи. И ещё более горько было сознавать, что Альраи не верил, будто количество ночей повысит качество его подготовки.

Воскресным утром он выглядел невыспавшимся и помятым, хуже лицо было только у Сорнэя. Экейн сомневался в правильности решения настоятеля не отправлять мальчишку принудительно в лазарет. И понимая, что должен испытывать к этому ребёнку сострадание, не находил в своей душе ничего, кроме досады и раздражения.

Помня разговор с Альраи, он в этот раз постарался всё предусмотреть. В автобусе он попросил Саймона Триггви сесть рядом с Кайтом, надеясь, что этот тихий, вежливый мальчик послужит ему хорошей компанией и защитой. Но обычно покладистый Саймон на этот раз замер, как истукан, а в глазах разлился душащий страх. Ситуацию спас Найджел, пригласивший Саймона сесть с собой. Кайт снова остался один. Уязвлённый неудачей Экейн забыл раздать бланки с заданиями и вспомнил о них, когда автобус уже выехал на горную дорогу. Проходя по салону с брошюрами в руках, он не удержался на ногах и ударился о поручень. Да ещё водитель сердито вел вернуться на место.

Наблюдая, как тьма одного тоннеля сменяется другой тьмой, Экейн думал о том, что есть люди, с рождения обречённые быть неудачниками. И здесь даже не важны фамилии родителей, место в очереди наследников, таланты, которыми наградила природа. Если ты неудачник, то потеряешь всё это. Когда Альраи после долгого молчания всё же ответил согласием на его просьбу предоставить место в Храме Даглар, он решил, что ошибся, и для него ещё есть надежда. Но прошло всего три недели, и стало ясно — надежда лишь иллюзия, а он как был неудачником, так им и остался. И этот Сорнэй — камень, посланный, чтобы он споткнулся. Сначала он думал, проблемы будут из-за девочки. Но Вирджелия умеет за себя постоять. А этот… — камень, тянущий его на дно.

Кайт сидел, положив листки с заданиями на пустующее рядом кресло и не зная, что он чей-то камень. Его отражение в окне то гасло, подсвеченное солнцем, то снова вспыхивало в короткой темноте тоннелей. Как быстро всё меняется. Когда он только согласился принять участие в фестивале, думал пройти незаметно по кромке берега, чтобы хватило им с мамой на благополучную жизнь. Но отражающиеся в окне синяки ясно говорили, что он вошёл в воду по самую грудь. Когда отказываешься принимать реальность, жизнь в конце концов вколачивает её в тебя.

Он вздохнул и развернул брошюру с заданиями. Уж эти листы он не потеряет. Разве что Биджою вздумается незаметно спрятать их в песке.

Сегодня им предстояло увидеть дюны Мадари. Кайт перестал интересоваться песком, когда слепил последний куличик — лет десять назад. Вспомнились квадратные песчаные островки под крышами-мухоморами, раскиданные по всем северным дворам. Папа учил: песок бывает светлым и тёмным. Тёмному можно придать любую форму, светлый — сам себе хозяин. Кайт прижал к себе листы, словно пытаясь обнять воспоминания.

Автобус высадил их на парковке, и вот они, борясь с бьющим в лицо ветром, уже карабкались по узкой лестнице на жёлтую гору. А потом лестница закончилась — и дети остались посреди бескрайнего песчаного моря.

— Жаль, не захватили совочков, вспомнили бы детство! — Магги зачарованно смотрел вокруг.

— Мы проведём в дюнах два часа, — сказал куратор, — по окончании этого времени жду вас здесь. И не забывайте про задания! Вы приехали сюда не играть!

Дети закивали и убежали разрезать жёлтые волны, а он остался.

В действительности Экейн не знал, зачем они приехали сюда. Альраи не дал никакой подсказки. Да и Савитар не снабдил даже черновиками заданий, сказав лишь: «Пусть смотрят». Куда смотреть, было не понятно. До самого неба один песок.

Экейн побрёл в ту часть долины, где барханы казались не такими рыхлыми. Там натянутая между палочек верёвка отделяла территорию, на которую нельзя было заходить. Цветная табличка рассказывала, что за верёвкой живут редкие виды муравьёв. Экейн коснулся белой линии: простые муравьи, а понимают, что дальше нельзя. Был бы ты, Сорнэй, умён, как муравьи!

Кайт, побродив по долине, подошёл к почти отвесно поднимающейся стене дюн. Подобно многим туристам, он снял обувь и, оставив её у подножия, стал взбираться на жёлтую гору. Песок под ногами был мягким и податливым, он легко становился желанной ступенью, которая так же легко осыпалась. Через несколько минут заживающие ушибы стали снова отзываться болью, но что-то сильнее боли гнало его вперёд.

— Сорни, поднажми! — кричал, махая руками с вершины, Биджой, а чуть дальше на фоне темнеющего неба белел силуэт Бога Исцеления.

Хватаясь за убегающие песчинки, Кайт чудом удержался и продолжил свой медленный путь наверх. Но печальная особенность миражей — сколько бы он ни делал шагов, фигуры Найджела и Биджоя не становились ближе. И вдруг шагов больше не осталось, он стоял на вершине дюны. А внизу шумел океан.

Мальчик, замерев, смотрел на тёмные волны, с холодной обречённостью разбивающиеся в пену. Он готовился к встрече с песком, читал задания о песке, но и думать забыл, что эта пустыня лежит на тонкой кромке берега.

Кайт никогда не видел океана. Северные моря не манят к себе туристов, да и маму, подтачиваемую холодом, такое путешествие вряд ли бы обрадовало. Поэтому для коротких летних поездок отец выбирал места, где строгая северная природа хоть немного напоминала пышно цветущий юг. Но с сыном у них был секретный уговор: когда Кайт подрастёт, они вдвоём съездят на пару дней к ледяному океану.

Повернувшись, Кайт побежал вниз. С вершины донеслись смешки.

Разглядев куратора у белых верёвочных ограждений, он бросился к нему.

— Господин куратор! Можно мне спуститься к океану?

Экейн, нахмурившись, смотрел на мальчика — босой, одежда вся в песке, даже в волосах песок.

— Зачем вам океан? Его нет в заданиях.

— Я никогда не видел океана. Можно мне спуститься?

— Спорим, что в пустыне вы тоже никогда не бывали, — пробормотал Экейн.

— Пожалуйста, я только на минуту!

— Если вы не успеете ответить на все вопросы, я ничем не смогу помочь, вы ведь понимаете?

— Понимаю! Я успею! Спасибо большое! — воскликнул мальчик и унёсся, словно смерч.

Конечно, он ничего не понимал. Эти палки оставляют следы не только на его теле, но и на репутации его куратора. Замечания преподавателей — недовольство не только студентом, но и его наставником. Каждое невыполненное задание — спица, вонзаемая в колесницу Экейна. А Сорнэю эти спицы будто нипочём, идёт, истыканный ими, и даже не морщится. Теперь ещё этот океан!

Экейн поплёлся к песчаной стене, уныло посмотрел на топчущегося у подножия Саймона Триггви, снял ботинки и принялся карабкаться вверх.

Кайт уже миновал вершину и стал спускаться к воде. Песок становился темнее, в него вплетались нити водорослей, осколки раковин и стекла. То тут, то там появлялись крошечные крабы, кривобоко пробегали короткий путь и прятались. Рачки-отшельники, моллюски, морские звёзды — песок дышал жизнью. Он коснулся воды и поднёс ладонь к губам. Солёная до горечи. К небу взметнулись брызги. Разбивая волну за волной, океан пел свою седую песню.

— Когда-нибудь я научусь слышать тебя, — тихо проговорил мальчик.

Возвращаясь к дюнам, он слышал, как шумит за спиной океан. В голосе волн звучала печаль.

Едва Кайт поднялся наверх, как на него накинулся куратор.

— Что вы творите? Я разрешил спуститься к океану, а не купаться в нём! Посмотрите на себя!

Кайт виновато оглядел промокшую одежду, запорошенную песком.

— А если вы простудитесь?

— Всё будет хорошо.

Спустившись вниз, он продолжил выполнять задания, описывая виды песка, форму дюн и цвет скудных трав. А когда часы показали, что отведённое время истекло, отправился к лестнице, у которой уже собрались остальные.

— Все успели ответить на вопросы? — спросил куратор.

Найджел кивнул, что означало «конечно».

— Господин куратор, а можно нам зайти в магазинчик и попробовать грушевое мороженое? — спросил Магги.

— Какое ещё мороженое? — нахмурился Экейн.

— Здесь выращивают самые вкусные груши! Друзья родителей каждый год присылают нам летом. Мороженое они, понятное дело, прислать не могут, поэтому, раз уж мы здесь, то просто обязаны его попробовать!

— Вы сюда не сладости есть приехали.

— Но на вопросы ведь все уже ответили, — бесхитростно заметил Магги.

— Ладно, — коря себя за мягкость, пробурчал Экейн. — Быстро ешьте своё мороженое и возвращаемся.

— Отлично! Спасибо огромное!

И дети под предводительством Магги побежали в магазинчик, на вывеске которого красовались круглые зелёные груши. Они взяли каждый по рожку и уселись на краешке летней террасы, болтая босыми ногами, ещё хранящими на себе семена песка.

— Не самый лучший день для мороженого, — рассудительно заметил Эрстон, с опаской поглядывая на темнеющее небо.

— Для мороженого не бывает плохих дней, — улыбнулся Магги.

Словно в подтверждение его слов среди свинцово-синих облаков показалось солнце, и тянущиеся у горизонта дюны превратились в золотые горы. Кайт смотрел на них и думал, как красив должен быть подсвеченный солнцем океан.

Наблюдающий за детьми из-за прозрачных витрин Экейн признал, что Альраи был прав. В путешествии они сумели-таки найти нечто объединяющее. Кто бы мог подумать, что этим окажется обыкновенное мороженое. Вот только нашли они спасительный артефакт без его помощи. Он снова оказался бесполезным.

Солнце погасло, затянутое сизыми тучами. Они уже почти дошли до парковки, когда начался ливень. За пару минут все промокли до нитки. Забежав в автобус, куратор горько воскликнул:

— Чёрт бы вас побрал с вашим мороженым, Финлэй!

* * *

Вечером, уже в постели, Кайт снова и снова вспоминал океан. Даже закрыв глаза, он видел перед собой зеленоватые волны. Кто-то тяжёлый плыл там, среди морских звёзд, и дыхание его было дыханием моря.

У горизонта показался корабль. Он был высок и прекрасен, как высок и прекрасен был человек, стоящий на корме. В руке он сжимал острый, словно гарпун, меч. Человек метнул клинок и пронзил сердце кита.

Наступил новый день, но дюны Мадари всё не отпускали своих гостей. Профессор Огон, заставляя тренироваться в древнем словообразовании, приказал составить ряд слов с общим корнем «песок». Рэй Барни посчитал покорение песчаных вершин достаточной тренировкой и отправил чемпионов взбираться на почти отвесную скалу, поросшую редкой ползучей растительностью. После пары разбитых коленок он заявил, что берёт свои слова и медали обратно, — и велел снова прыгать по столбам. Обладателя разбитых коленок Саймона это задание не обрадовало.

На урок истории ребята пришли усталые и с безбрежностью моллюсков растеклись по партам.

Профессор Дипэк, щуря подслеповатые глаза, зашуршал конспектами:

— Дюны Мадари… Я бывал там несколько раз и, наверное, больше уже не побываю. А как приятно чувствовать под ногами мягкий тёплый песок. Здесь тоже когда-то была пустыня, — он сделал неопределённый жест рукой. — Лишь разомкнутая арка возвышалась над иссушённой почвой. Так утверждают легенды. Когда Бог Мрака был низвергнут, Табит пришёл в эти бесплодные земли у подножия гор и решил воздвигнуть в память о погибших товарищах Храм Даглар. Он позвал Наала и вместе они исцелили мёртвую почву: привели ручью, наполнили пруды, пробудили травы и деревья, построили здания и повелели хранить в них воспоминания. И мы храним…

— Жаль, я не владею обеими руками, — вздохнул Тирс, шагая на урок каллиграфии, — после полуторачасовой записи воспоминаний правая ни на что уже не способна.

— Спорим, нас заставят писать ассоциации со словом «дюны», — проворчал Магги. — Этот песок повсюду. Кажется, и из меня посыплется, если хорошенько потрясти.

— Дедушка Магги, — рассмеялся Биджой.

— Топай, внучок, — в тон ему ответил мальчишка, — а то дедуля задаст тебе трёпку.

Но старый каллиграф не спросил их о песке. Пристроив свой саквояж и усевшись поудобнее, он проговорил, глядя на детей:

— Вчера вы встретились с океаном?

— Наше задание было о дюнах, — вежливо напомнил Найджел.

— Я знаю, куда вы ездили, — с той же вежливой мягкостью ответил Джая Савитар. — И я повторяю свой вопрос: вы встретились с океаном?

— Это Сорни с ним встретился, — усмехнулся Биджой. — На обратном пути от него пахло, как от…

— Водоросли, — пришёл на помощь Тирс.

— Я никогда не видел океана, поэтому попросил у господина куратора разрешения спуститься к воде, — объяснил Кайт.

— Очень интересно, — улыбнулся старик. — Что ж, поступим так: напишите три слова-впечатления от встречи с дюнами…

— Я же говорил! — прошептал Магги.

— А вы, Кайтос, напишете мне об океане.

Сегодня слова нашлись быстро: «песня», «морская звезда» и «кит». Но всё же ему не удалось побить рекорд Магги, который сдал свой листок спустя десять минут, изобразив на нём три однокоренных слова к слову «песок». И только вернувшись за парту, он хлопнул себя по лбу:

— Надо было написать про груши и мороженое!

— Спасибо за идею! — откликнулся Тирс.

Когда Кайт сдавал свою работу, Савитар мельком взглянул на слова и спросил:

— Вы встретились с китом, Кайтос?

Мальчик проговорил тихо:

— Во сне.

Учитель долго смотрел на него, потом кивнул, показывая, что тот может идти.

Последним вернул свой лист Саймон. Джая Савитар положил его работу сушиться рядом с остальными и сказал:

— А ты увидел океан, мальчик?

— Нет, профессор, — печально покачал головой Саймон. — Я не смог забраться на песчаную гору.

Старик кивнул, словно уже знал ответ.

Выйдя из класса, Биджой недовольно пробурчал:

— Не рассмотрел песок — пиши про океан! Ничего себе послабления для особо одарённых!

— Он Бог Войны — ему можно всё, — раздался позади голос Найджела.

Биджой презрительно усмехнулся.

— А может, мы неправильно поняли задание? — прошептал Саймон.

— Чего тут непонятного? Ты же видел вопросы в рабочей тетради.

— Если мы неправильно поняли, то и куратор ошибся, — пожал плечами Эрстон.

— Может, и ошибся, — совсем неслышно произнёс Саймон.

* * *

На следующий день песчаные дюны были забыты, ибо после завтрака ребят ожидала встреча с преподавателями, которые должны были учить их воевать, исцелять и проявлять милосердие. К уже знакомому мастеру мечей присоединились старичок со старушкой, Накайн и Сария, такие древние и ладные, что их можно было принять за супругов или брата с сестрой. Конечно, они оказались друзьями Джая Савитара, появившегося из ниоткуда со своим чемоданчиком.

— Похоже, здесь организовали тайный клуб пенсионеров, — невесело хмыкнул Биджой.

Найджел и Вирджи молчали, но в их напряжённых позах и сдержанных взглядах читалось нестерпимое желание отправиться вслед за мастером мечей. Кайт же, наоборот, предпочёл бы слушать о травах, врачующих раны, или словах, исцеляющих душу, но вынужден был волочить за собой деревянный клинок.

Оставив Биджоя и Саймона в одном конце тренировочного поля с книгами по теории боя, мастер Лестер отвёл Кайта в другой и сказал:

— Слышал, ты попробовал себя в деле и был разбит?

Мальчик вздохнул. Лицо его ещё хранило лиловую припухлость, что делало ответ излишним.

— Такого не должно повториться, ты понимаешь?

Кайт кивнул медленно, словно через силу.

— Ты больше не Кайтос Сорнэй, ты Мелкон, Бог Войны. Каждый твой удар должен попадать в цель, а сам ты не должен пропускать ни одного удара.

— Но один удар Мелкон всё же пропустил, — зачем-то возразил он. — Тот, который его убил.

— Вот поэтому ты не должен пропускать ни одного удара! — с нажимом повторил мастер. — Достань клинок.

Кайт с той же медлительностью вынул деревянное лезвие из ножен. В памяти снова мелькнули отрывки сна. Рука дрогнула, но мастер сжал его запястье:

— Твоя рука не должна дрожать! Она проводник, соединяющий меч с сердцем. Раскрой своё сердце и найди в нём Мелкона!

После тренировок, занявших всю первую половину дня, он почти перестал чувствовать собственное тело.

— Будет трудно, но ты справишься, — с уверенностью проговорил мастер, заканчивая урок.

От этой уверенности учителя у ученика не вырастали крылья, напротив, к лопаткам будто привязали гири. Чувствуя, что изображать вдохновение в столовой ему не под силу, Кайт остановился у пруда и спрятался в тени плакучей ивы.

Здесь, опустившего пальцы в зеленоватую воду, нашла его Вирджи.

— На пустой желудок трудно удержать меч, — хмуро заметила она, садясь рядом.

— Ты говоришь, как мой учитель.

— Он плохо тебя знает. Будь я твоим учителем, притащила бы за шиворот в столовую.

— Тогда мне повезло, что ты просто… — он замолчал, не зная, как закончить фразу.

— Как урок? — спросила девочка, поднимая с земли заросший мхом камень.

— Мастер верит, что сможет вылепить из меня Мелкона.

— А ты?

— А я… не уверен, что мне это нужно.

Вирджи покачала головой.

— Как твоё занятие? — постарался сменить тему Кайт.

— Пожалуй, так же. Бабушка Сария верит, что сможет вылепить из меня Табита.

— А ты?

— А я ни черта не понимаю, про что она говорит! — огрызнулась Вирджи. — Чему я должна учиться? Ты должен воевать, Найджел — исцелять, а я? «Милосердствовать»? Даже глагола от этого слова не образуешь!

— Может, это не действие.

— А что?

Она поднялась и, размахнувшись, бросила круглый камешек в пруд. Ворон взмахнул крыльями и полетел в сторону гор.

— Пришёл сюда страдать под ивой, потому что тебе достался «не тот» бог? Если ты до сих пор не заметил, всем здесь достались «не те» боги! Только Найджел слишком гордый и упрямый, чтобы признать это. Он будет из кожи вон лезть, чтобы стать идеальным Наалом. И станет. А вот мне из кожи не вылезть, — её плечи поникли. — Чёрт! Я почти смирилась. Убедила себя, что достаточно просто попасть на фестиваль. Но сейчас… Мне хочется до мозолей на руках рубить мечом по соломенным чучелам, а не читать молитвы!

— Мне кажется, ты недооцениваешь Табита. Профессор Дипэк говорил: именно Табит нашёл это место, построил Храм Даглар, заложил традицию проведения фестиваля. Без него не было бы нынешнего праздника.

— У тебя хорошо получается, — холодно кивнула Вирджи. — Гораздо более от души, чем у меня.

И повернувшись, побрела прочь.

Кайт бессильно вздохнул. Ничего у него не выходит: ни меч держать, ни решать уравнения, ни утешать.

Ворон вернулся на покрытый мхом камень.

* * *

Придя воскресным утром на место сбора, дети с удивлением обнаружили там главного архивариуса.

— Сегодня меня попросили понаблюдать за вами, — с улыбкой проговорил Тарий, глядя на Кайта.

Мальчик опустил глаза. Наверное, Альраи послал с ними архивариуса, надеясь, что тот своим ищущим взглядом высмотрит в нём черты Мелкона.

В автобусе Тарий выдал им длинный список вопросов, но Кайт отложил их на пустующее сиденье, вспоминая вчерашние уроки. Вот уж кто не увидит в нём даже тени великого героя, поднявшегося на Акелдаму, так это профессор Войд.

Через несколько часов горных дорог, автобус остановился на пустынной парковке. Поблагодарив водителя, они отправились к высоким воротам. На арке, представляющей собой облупившуюся радугу, крупными буквами было написано «Страна детства».

Внутри действительно оказалось подобие площадки. Машинки и вертолёты из игровых центров были врыты в землю, и теперь только детская фантазия могла заставить их качаться и кружиться.

— Какая древность! — касаясь поблекшей краски, восхитился Твид.

— Смотрите! — Биджой, словно заправской сёрфер, съехал с маленькой синей горки.

— Детский сад! — закрыв лицо руками, пробормотала Вирджи.

— Архивариус, что мы должны делать? — с вежливой прохладой обратился к Тарию Найджел, которого тоже не впечатлили эти аттракционы.

— Полагаю, отвечать на вопросы в ваших рабочих тетрадях, — ответил Тарий. Он сел за белый ажурный столик, принесённый сюда десяток лет назад из какого-то кафе, и отстранённым взглядом наблюдал за резвящимися детьми.

— Осмотрим всё, а потом займёмся писаниной, — решил Магги.

«Страна детства» оказалась небольшой долиной, окружённой горами. При входе располагалось административное здание, в котором находился ресторан, теперь уже закрытый. Только вывески с названиями блюд всё ещё трепетали на ветру, словно флаги кораблей. За зданием спряталась ещё одна площадка, состоящая из лабиринта красных тоннелей и горок. Рядом протянулось высохшее русло ручья, выложенное разноцветными камешками.

— Эй, кто отважится войти в лабиринт Магги? — раздался весёлый крик мальчишки, оседлавшего один из красных тоннелей.

— Давайте лучше в догонялки! — предложил Тирс.

— Точно! — Магги мигом спрыгнул на землю.

Вирджи с Найджелом продолжали бродить среди погребённых по пояс автоматов и вписывать их в рабочие тетради. Остальные с криками носились по залитой солнцем поляне. На фоне этого почти летнего безумия нелепой аппликацией казался мужчина, ссутулившийся на белом ажурном стуле.

Услышав шум голосов, начальник парка нажал какую-то кнопку в своём маленьком кабинете — и из труб, скрытых в тени гор, по засохшему руслу ручья потекла вода. Красные лабиринты были вмиг забыты. Скинув ботинки, ребята принялись бегать по ручью, поднимая вверх ледяные брызги. Даже Найджел с Вирджи позволили себе ненадолго превратиться в обычных детей.

Промокший, но счастливый, Кайт улёгся на траву. Пока солнце и ветер сушили его одежду, он смотрел в небо, и собственное сердце казалось таким же лёгким, как проплывающие в вышине облака.

Откопавший в зарослях плюща полустёршуюся вывеску с картой Магги побежал к архивариусу.

— Там написано, что в парке есть огромная горка! Можно мне сходить проверить?

— Можно нам, — без особого энтузиазма поправил архивариус. — Я же не могу отпустить вас одного.

— А он пойдёт не один! — подскочили Тирс с Биджоем.

Тарий улыбнулся и, поднявшись, побрёл к дороге, протянувшейся вдоль горной реки.

— Вирджи, пойдём искать горку! — закричал Магги.

— Снова ты со своими детскими забавами, — проворчала девочка.

— Нет, это гигантская горка!

— Не для мальчиков, но для мужчин, — торжественно продекламировал Тирс.

Вирджи презрительно усмехнулась и побежала к ним.

В глубине парка ребята обнаружили качели в виде верблюда с двумя головами и тремя горбами.

— Привет от дюн Мадари, — рассмеялся Магги, оседлав жёлтое чудовище.

— Вы ведь собирались на горку, — напомнил Тарий.

— Но не упускать же такую возможность! Ребята, давайте вместе покачаемся! Вирджи, Кайт!

Но Богиня Милосердия отвернулась, показывая, что не интересуется детскими развлечениями. Кайт тоже замер, разглядев в ветвях деревьев старые часы и скульптуру девочки с завязанными глазами. Вирджи подошла, чтобы спросить, на что он смотрит, но так ничего и не спросила.

— Зачем помещать в парк с названием «Страна детства» такую статую? — пробормотала она. — Эта девочка… Она ведь слепая.

Кайт не ответил, чувствуя неизъяснимую печаль от вида этого изваяния.

— Эй, вас не дозовёшься! — подбежал к ним Магги. — Ладно, верблюда я прощаю, но от горки вы не имеете права отказаться!

— Да где она, твоя горка? — раздражённо проворчала Вирджи.

— Туда! — скомандовал Магги и повёл их вдоль реки к зарослям гортензий, ещё только готовящихся выстрелить ярко-голубыми шарами. Река, наполненная лишь камнями, тоже будто спала и ожидала, когда её оживят дожди.

Сливы и вишни в тени гор сменились высоченными лиственницами, почти не пропускавшими солнечных лучей. Ковёр рыжеватой хвои скрадывал звуки шагов. Из глубины леса послышался мерный голос кукушки.

— На севере говорят, если спросить кукушку, сколько осталось жить, то она ответит, — вспомнил Кайт.

Словно услышав его слова, птица замолчала.

— Ну, всё! Тебе конец! — усмехнулся Биджой.

— Это не считается, я же не спрашивал её, — улыбнулся мальчик.

— Нашим кукушкам, наверное, невдомёк северные суеверия, — сказал Эрстон.

— Горка в такой глуши, — недоверчиво пробормотал Твид. — Магги, ты уверен, что правильно прочитал карту?

— Конечно, она хоть и старая, но не на праязыке написана!

— Смотрите, — испуганно прошептал Саймон, указывая куда-то вперёд.

Там вырастал из скал огромный каменный дракон. Из его пасти тянулись вверх серпантинные ленты роликовых горок и терялись в зелени, покрывающей склон.

— Класс! — восхищённо выдохнул Магги.

— Вот же он! Дракон из задания! — поражённая Вирджи принялась листать рабочую тетрадь.

— Семнадцать, — проговорил Найджел, делая пометки.

— Что?

— Страница семнадцать.

Кайт, позабыв про задания и про горки, осторожно коснулся чешуи, оказавшейся на удивление тёплой. Чудовище напомнило ему дракона из сна.

— Ну, кто первый? — рассмеялся Магги, потирая руки.

— Пожалуй, я подожду внизу, — опасливо пробормотал Саймон.

— Здравая мысль, Триггви, — согласился архивариус, присаживаясь на деревянную скамейку у лап дракона.

Саймон встал у невысокой ограды, не решаясь сесть рядом. И вдруг сжался от громкого рыка, гулким эхом отразившегося в ущелье. Старый механизм по-прежнему заставлял чудовище рычать каждый раз, когда кто-то проезжал через его пасть.

— Это потрясающе! — вскакивая на ноги, воскликнул Магги. — Сайми, не дрейфь!

Но мальчик только испуганно замотал головой.

— Тогда ты, Кайт! Нельзя упускать такой шанс!

— Я, пожалуй, попробую, — задумчиво сказал Кайт. Забравшись по узкой металлической лестнице наверх, он уселся на мягкие ролики и оттолкнулся. Дважды он был поглощён драконом и рождён заново. Второй, более крутой, спуск стоил ему содранной кожи на локте. Но, как справедливо заметил Магги, оно того стоило — чувство почти полёта!

— Архивариус, чтобы пройти третий, самый крутой трек, нужно забраться на гору, — снова начал просить Магги.

— На вершине расположена смотровая площадка и… замок, — разбирая стёршиеся буквы на табличке, добавил Найджел.

— Хотите подняться наверх? — вздохнул Тарий.

— Может, вы подождёте нас внизу?

— К сожалению, не могу. Но пойти должны все девять, — напомнил Тарий, вставая. — Триггви, вы пойдёте?

— Я? — испуганно повторил мальчик.

— Сайми, ну, пожалуйста! — схватил его за руку Магги. — Мы же эту гору никогда не увидим больше!

Саймон всем своим видом показывал, что не испытывает ни малейшего желания видеть в будущем ни эту гору, ни какую-либо другую. Но пробормотал, вздыхая от безысходности:

— Пойду.

— Отлично! Мы готовы! — решил за всех Магги.

Отыскав старые каменные ступени, Тарий стал медленно подниматься.

— Держитесь меня, — предупредил он. — Здесь много дорог, разрушенных камнепадами и оползнями.

— Камнепады, оползни… Как мило! Магги, куда ты нас потащил? — проворчал Эрстон.

Скоро каменные ступени сменились деревянными брусьями, потом исчезли и они. Тарий неторопливо отыскивал верное место на змеящейся тропе, которая осыпалась под ногами, будто сбрасывала кожу. Через полчаса беспрерывного подъёма, они оказались на поляне, окружённой зарослями кустарника.

— Не советую совать туда нос, — сказал архивариус, заметив заинтересовавшегося ботаникой Твида. — Травы способны расти, держась за воздух. Вряд ли у вас получится так же.

Найдя лавочку, он опустился на неё, наблюдая, как дети, будто стайка обезьян, полезли на стены замка, оказавшегося пересечением лестниц, сеток, тоннелей и горок.

— Я король крепости! — не заметив стоявшего за спиной Найджела, воскликнул Биджой.

— Этот замок тоже есть в вопросах, — сказала Вирджи. — Ты молодец, Магги, без тебя мы его бы не нашли.

Тот довольно улыбнулся:

— Да я просто хотел прокатиться с самой высокой горки!

Вирджи отложила тетрадь и, размяв руки, крикнула:

— Посторонитесь, королева идёт!

Всего в несколько мгновений она оказалась на вершине рядом с Найджелом и Биджоем.

— Этот замок похож на Небесный Корабль, вот почему нас привезли сюда, — сказала она, оглядывая мир, протянувшийся до горизонта.

— Да, — односложно ответил Найджел.

— А вы не собираетесь потренироваться? — обратился Тарий к Кайту и Саймону, когда все остальные уже заполнили верхнюю площадку замка.

— Это ведь… необязательно? — Саймон начал заикаться.

Кайту хотелось узнать, каким выглядит мир с такой головокружительной высоты, но оставлять Саймона одного казалось неправильным.

— Потом, — уклончиво ответил он.

— Как пожелаете, но я не собираюсь сидеть тут до вечера.

Облазав все тоннели и сетки, Магги скомандовал обратный путь:

— Теперь на самую страшную горку?

— Это ведь… необязательно? — повторил Саймон. — Можно просто спуститься по лестнице?

— Обязательно только подняться на Небесный Корабль, когда начнётся фестиваль. А всё остальное на ваше усмотрение, — ответил архивариус, которого начала раздражать пугливость мальчика.

Дождавшись, когда все потянутся к дороге, ведущей вниз, Кайт быстро подбежал к замку и стал карабкаться наверх. Забравшись на самую высокую площадку, он окинул взглядом открывшееся пространство. Казалось, он очутился на острове, покрытом ковром из лиственниц. За пределами зелёного царства начинался океан дорог и зданий, крошечных, будто фигурки из папье-маше.

«Настоящего океана отсюда не разглядеть», — подумал Кайт. Покинув замок, он стал медленно спускаться по узкой тропинке. Шумные голоса звучали где-то впереди. Беседуя с самим собой, он не замечал, как они становятся всё дальше. И вдруг, будто разбуженный воцарившейся тишиной, понял, что заблудился. Он прошёл ещё немного вперёд, надеясь, что ошибся, но ни товарищи, ни самая крутая горка так и не появились. Потеряв несколько минут в размышлениях, стоит ли продолжить спуск или вернуться к замку и попытаться найти верную дорогу, Кайт всё же решил отправиться вниз. «Может, спущусь чуть дальше центральной части парка, но внизу будет проще сориентироваться».

Мальчик пытался убедить себя, что всё в порядке, но мозг уже начинал прокручивать в памяти школьные уроки по безопасности: с какой стороны растёт мох, как строят дома муравьи. Тропинка, тем временем, привела его к ручью, вьющемуся по дну ущелья. Кайт сначала хотел двигаться вдоль русла, понадеявшись, что ручей впадает в реку, протекающую по парку. Но дно покрывали заросли колючего кустарника, и он не решился вступить с ними в схватку. Перейдя ручей по камням, оставленным каким-то добрым первопроходцем, он продолжил следовать по тропинке, но она вдруг снова превратилась в лестницу, ведущую наверх. Кайт не хотел покорять ещё одну гору, но другого пути не было — только катиться со склона вниз. «Хорошо, что есть ступени. Значит, здесь есть путь, по которому ходили люди», — подумал он, но через несколько пролётов лестница оборвалась, осталась лишь тонкая нить тропы. «Буду идти по ней, не сворачивая, куда-нибудь да выйду. Даже горы не бесконечны».

Подъём снова сменился спуском. Где-то ещё светило яркое, почти летнее солнце, но здесь, в тени деревьев, чьи верхушки сливались с горами, лежали сумерки. Сам воздух пах вечным вечером, в корнях деревьев шевелились тени.

«Если идти и идти, не останавливаясь, может, эта дорога приведёт меня домой…» Вместо страха по венам начало разливаться пьяняще-горькое чувство свободы. Ни разукрашенной маски, в которую нужно ежечасно учиться себя превращать, ни людей, вколачивающих в него знания и мастерство, ни даже тех, чьи доброта и участие связывают путами! Бежать, оставить их всех…

«О чём это я? Как я могу думать такое? Особенно о маме!» — испугавшись самого себя, вздрогнул Кайт. Больше он не думал и не мечтал, только шагал то вверх, то вниз, постепенно теряя чувство времени. Когда всё тело, будто повинуясь заклинанию злого волшебника, налилось железной тяжестью, впереди, наконец, забрезжил солнечный свет. Собрав последние силы, мальчик вырвался из плена гор и оказался на пустынном шоссе, протянувшемся вдоль железнодорожных путей. Найдя какого-то прохожего, Кайт принялся расспрашивать его о «Стране детства», но тот лишь устало махнул рукой, указывая то ли направление в парк, то ли в прошлое.

Доверившись этому проводнику, мальчик продолжил путь. Его одиночество нарушали редкие машины и ещё более редкие поезда. И вдруг Кайт с удивлением узнал пустынную парковку и маленький автобус.

«Они ещё не уехали!» — с благодарностью подумал Кайт и побежал в радужные ворота.

Ребята расположились кругом на большом покрывале для пикника. Обед давно был съеден, но они продолжали сидеть.

— Простите, я заблудился! — воскликнул Кайт.

Все вздрогнули, а потом на лицах отразилось разное. Найджел смотрел ровно, но в глазах плескалась высокомерная радость. Его сателлиты и Марк Тирс откровенно улыбались. Даже в глазах Саймона замерла непонятная надежда. Биджой был мрачен, но за темнотой взгляда Кайт с удивлением разглядел страх. Страх был и в глазах Вирджи.

— Да что вы все? — Магги подбежал к Кайту и схватил за руку. — Это же наш Сорни!

— На твоём месте я бы этого не делал, — усмехнулся Тирс.

— Вас не было больше часа, — строго проговорил архивариус.

— Я никак не мог найти верный путь.

— Вы говорили с кем-нибудь?

— С прохожим. Попросил объяснить мне дорогу.

Тарий кивнул.

— Простите, что заставил всех волноваться!

— Дело не в волнении… не только в волнении, — попытался объяснить архивариус. — В ваш первый день в Храме Альраи рассказывал о правилах. Вам запрещается прерывать подготовку.

— Но я не прерывал подготовку. Я просто заблудился, — возразил Кайт, забыв, что недавно сам мечтал уйти.

— Может, и так. А может, из этого одинокого путешествия вернулись не совсем вы.

— Как это «не совсем я»? — удивлённо переспросил он и тут вспомнил что-то о слугах Бога Мрака, которые могут завладеть душой покинувшего Храм.

— Правила были придуманы давно, тогда никаких экскурсий не существовало. Решение примет Альраи. Поездка окончена, возвращаемся в автобус.

Пока ребята складывали пустые коробки из-под еды, Кайт неприкаянно стоял рядом, желая и не смея помочь им.

— Пусть чумной садится в самый конец, — повелел Тирс, когда они подошли к автобусу.

Архивариус ничего не сказал.

Трясясь на горной дороге, Кайт думал, как нелепо оборвётся, наверное, его история на фестивале.

«Ты же хотел домой», — горько упрекнул он сам себя.

Конечно, хотел. Но всё же не так, не из-за нелепой ошибки.

«Нелепых ошибок не бывает. Ошибка есть ошибка».

А может, это действительно верный путь? Может, потому он и заблудился на той дороге? Не дезертир, а признанный негодным к службе. И теперь можно будет вернуться к своей собственной жизни.

Кайт прислонился к стеклу и закрыл глаза, чувствуя, как сквозь покой, который он пытался найти в грядущем, прорастает чувство потери. Мальчик не понимал, что теряет, и оттого потеря становилась ещё более невосполнимой. Эти несколько часов в автобусе показались ему самыми длинными. Но когда впереди заблестел позолоченный шпиль Храма, Кайт трусливо подумал, что предпочёл бы ехать вечно.

У западных ворот уже ждал их куратор. Тарий подошёл к нему и заговорил шёпотом. Потом обернулся к детям:

— Я позову Альраи. Ждите здесь.

Экейн проводил его взглядом, в котором страх мешался с завистью. Наверное, нужно пройти столько лет и ступеней наверх, чтобы с таким спокойствием говорить о потерявшемся ребёнке. Если бы подобное произошло в песках Мадари, он вернулся бы седым и готовым искать новую работу. Но Тарий невозмутим и черноволос, а свой корабль придётся покинуть Сорнэю.

— Да что вы в самом деле?! — всплеснул руками Магги, походя к Кайту, от которого все старались держаться подальше, как от прокажённого.

— Не надо, Магги, — попытался остановить его Кайт.

— Нет, надо! Вирджи, ты же говорила, что это просто мифы, сказки!

— Нравится стоять с ним — стой! — выкрикнул Тирс, защищая свою богиню, лицо которой превратилось в белый камень. — А мы не хотим заразиться и вылететь из-за этого Сорняка!

Кайт вздохнул. Странно, что Биджой ещё не пошутил над ним. И вдруг во внезапном прозрении посмотрел на одноклассника. Стинэй Биджой стоял вместе с остальными и в тоже время — отдельно. Мастер мечей сказал, сателлиты уходят вместе со своим Богом. И сейчас перед Биджоем открывалась та бездна, по которой Кайт всю дорогу пытался протянуть шаткий мост покоя и смирения.

За металлической калиткой послышался звук шагов. Настоятель и архивариус прошли меж каменных стражей и отворили ворота. На лице Альраи, словно на ветреном небе, сменялись печаль, беспокойство, сомнение и снова печаль.

— Тарий рассказал о случившемся, — медленно проговорил он, будто стремясь выиграть для себя время. — Вы знаете правила. Я сам рассказывал о них. Кайтос Сорнэй не покидал намеренно место проведения экскурсии, — в голосе едва заметно прозвучала надежда, что произносимые им слова — правда, и ещё незаметнее — сомнение. — Но он… потерял путь. Больше часа он бродил по дорогам, о которых мы ничего не знаем. Кого он встретил на этом пути, нам не известно.

— Прохожего! — не сдержавшись, выкрикнул Магги. — Он встретил прохожего, у которого спросил дорогу. Или вы думаете, что горы кишат туристами из преисподней?

— У тьмы разные лица. А иногда у неё… совсем нет лиц, — проговорил Альраи, но Кайту показалось, что он хотел закончить фразу по-другому. — Подойди сюда, мальчик.

Кайт вышел вперёд и поднял глаза. Ветра во взгляде Альраи задули ещё сильнее. Настоятель знал, что должен успокоиться, чтобы принять верное решение. Но спокойствие рассыпалось, словно карточный домик. Больше всего он хотел, чтобы сейчас рядом оказался старый каллиграф, но Савитара рядом не было. А значит, решение принимать ему.

— Ты останешься, — сказал Альраи.

Кайту показалось, будто он ослышался.

— Если его пропустят стражи, — тихо напомнил архивариус.

— Если пропустят стражи, — повторил Альраи и, не оглядываясь, пошёл назад в Храм.

Тарий, Экейн и дети вошли в ворота, охраняемые каменными валунами. Кайт остался один по ту сторону арки.

— Теперь вы, Сорнэй, — проговорил архивариус.

Кайт нетвёрдой походкой пересёк невидимую линию.

— Бу! — с насмешливой угрозой выкрикнул Тирс.

— Он может остаться, — произнёс архивариус и, кивком показав Экейну, что оставляет дальнейшую судьбу детей на него, отправился вслед за настоятелем.

Биджой выглядел так, словно с его плеч сняли горы, на которые они сегодня взбирались. Саймон же, напротив, поник. Похоже, возвращение к мечам и столбам не обрадовало его.

— Поздравляю! — Магги крепко обнял Кайта, рискуя вывихнуть ему что-нибудь.

— Спасибо, — смущённо пробормотал мальчик и побрёл к Храму. За ним ещё более чёрная на белых камнях тянулась его тень.

Слова настоятеля не убедили остальных. Поужинали они молча и молча разошлись по своим постелям. Магги пытался склеить треснувший сосуд добрососедства, но потом махнул рукой, понадеявшись на старую пословицу: «Утро вечера мудренее».

Однако ночи не удалось стереть воспоминания, встали все с теми же мрачными лицами, что и ложились. Завтрак напоминал урок тишины. Кайт быстро проглотил кашу и, пробормотав слова извинения, ушёл.

— Да что с вами такое? — Магги хлопнул по столу так, что вилки с ложками подпрыгнули на подносе. — Я же вижу, тебе стыдно, — не дождавшись ответа от остальных, повернулся он к Вирджи.

Она, опустив глаза, ковыряла омлет.

— Подойди к нему и извинись! — настойчиво проговорил Магги.

— Ей не за что извиняться! — сказал Найджел. — Ты не понимаешь! Ты приехал сюда, волнуясь только о том, чтобы хорошо продавался урожай с полей твоих родителей!

— А ты зачем приехал? — с вызовом крикнул мальчишка. — Ты что — всерьёз считаешь себя воплощением Наала?

Найджел оттолкнул свой поднос и поднялся, нависнув над ним искривлённым деревом.

— Считаешь, если вызубрить учебники, нарядиться в шелка и раскрасить лицо, у тебя появятся его способности? — рассмеялся Магги. — Ну, давай, ударь! Проверим, успел ли ты превратиться в бога! Только я ведь не Сорни, я умею дать сдачи. Как думаешь, бывают боги со сломанным носом?

— Хватит! — резко оборвала его Вирджи.

— Ты что, согласна с ним?

— Я сказала, хватит!

Она вернула поднос с недоеденной едой и пошла к выходу. Магги догнал её.

— Ты прав, — тихо проговорила девочка. — Мне стыдно. Но и Найджел прав: ты не понимаешь, зачем мы здесь.

— И зачем?

Вирджи посмотрела на него долгим, проницательным взглядом:

— Думаешь, я учу мертвый язык, пачкаю руки тушью, забираюсь на горы, чтобы акции моего отца поднялись до небес? Я здесь не ради своей семьи, Магги, я здесь ради себя!

Мальчишка выглядел одиноко, словно огородное пугало, по ошибке выставленное на городской площади. Вирджи похлопала его по плечу и побрела дальше. Кайт сидел на своём обычном месте у пруда в компании старого ворона. Но сегодня девочка к нему не подошла.

Ветви плакучей ивы, повинуясь настойчивой силе ветра, качали тёмную гладь, словно перемешивая огромную чашу кофе. Вот бы выпить залпом и проснуться — на другом берегу, где прозрачна бегущая вода и в зарослях осоки запутался старый футбольный мяч.

Снова эти мысли о бегстве! И кажется, будто думает их кто-то другой, тяжёлый и мрачный, притаившийся за плечом, будто ороговевшее крыло.

Проведя час на горных тропах и несколько минут в ожидании решения Альраи, Кайт меньше всего ощущал обиду на товарищей. Потому что понимал: те несколько минут Вирджи и Найджел представляли на его месте себя. Он заставил их испытать страх, а такое трудно простить. Но больше всего случившееся ранило Биджоя. Не только потому, что легкомысленный поступок Кайта мог и его лишить возможности подняться на Небесный Корабль. Нет, настоящим ударом стало осознание того, что друзья, те, кого Биджой считал друзьями, с лёгкостью готовы были проститься с ним. Не дожидаясь приговора Альраи, они начертили линию, отделившую неудачника-бога и его помощников, они закрасили их имена чёрной краской. И хотя после Найджел по-прежнему делился с Биджоем своими секретами и шутками, староста понял, почему именно его послали с деревянным мечом на то поле.

С запоздалой ясностью Биджой осознал, что наносил удары не только по лицу выскочки-Сорняка, но и по своему будущему. В школе он всегда был старостой и всегда проверял новичков на прочность. Если же состав класса не менялся, приходилось прореживать родные ряды. Он даже убедил себя, что это входит в его обязанности. Не сказать, что неприятная работёнка, но всё же то, что делать необходимо. И всегда его поддерживало понимание того, что ничего за это не будет. Мало, кто мог тягаться с его умением произвести впечатление и с финансовыми активами господина Биджоя. Сорнэй, ни в малейшей степени не обладавший ни первым, ни вторым, был идеальной мишенью. Среди участников фестиваля он опять же оказался для Биджоя лучшим кандидатом. Драться с девчонкой было ниже его достоинства, Магги-огородник умел дать сдачи, а от Сайми можно было добиться только нытья. Сорняк же был хорош — слабак, но с искрой. С такими интересно. Остальных Биджой уважал, считал их и себя одной стаей, но они легко бросили его, будто старого ослабевшего волка.

Хотелось забыть это ужасное воскресенье, снова встать рядом с Найджелом и остальными и смеяться над Сорняком, наносить удары наотмашь, чтобы никто не вспомнил те минуты, когда он стоял в одиночестве возле металлических ворот. Но в душе шевелился холодный, липкий страх — а что, если Кайт не выдержит и решит сбежать от этого смеха и этих ударов? Профессор Войд с лёгкостью поверил, будто Кайт спит и видит, как стать пупом земли, но Биджой давно уже понял, ему венец из мечей — что оковы. Вдруг он сбросит их, а вместе с ними — и Биджоя?

А ведь Найджел того и добивается. Не просто уничтожить Кайта, а избавиться от первого Небесного Корабля целиком, чтобы самому следовать первым. При этом он может искренне дружить с Биджоем, даже с Саймоном, но дело тут не в дружбе. Для него здесь существует нечто, важнее дружбы.

«Ну, уж нет! Я не позволю ни Найджелам, ни Сорнэям отправить меня домой! Как там сказала Вирджи? «Я здесь ради себя!» Вот и я так. Ради себя. И думать нужно о себе!»

* * *

Прошло уже несколько дней, а ребята продолжали обходить Кайта стороной. Все, кроме Магги и, как ни странно, Найджела, слишком гордого, чтобы бояться тьмы, а может, считавшего, что тщедушный мальчишка не способен вместить в себя ни бога, ни демона. Но Биджоя не могла обмануть гордая смелость верховного целителя. Пока Сорнэй метался по горам в поисках выхода, все они, и даже неуязвимый Найджел, испытали на мгновение страх — страх оказаться изгнанными.

Теперь Найджел смеялся, и остальные вторили ему, пытаясь заглушить тот страх. Смеялся и Биджой, но голос его звучал чуть тише. Когда Тирс напомнил об обещании потренировать Кайта в математике, данном профессору Войду, Биджой весело потряс в воздухе деревянным мечом, но потом куда-то запропал. А «тренировать» в одиночку даже такого хилого Бога Войны не хотелось.

Субботний урок, обычно напоминавший игру в дартс, где каждый пытался побольнее ужалить Сорнэя дротиком, тоже вышел странным. Биджой, редко промахивающийся, раз за разом бил мимо цели. Войд, обычно готовый не только принять участие в забаве наравне с остальными, но ещё и обмакнуть дротик в вещества, формулами которых так щедро расписывал доску, был угрюм и безразличен. Он не касался второй парты ни словом, ни взглядом, словно боялся заразиться проказой, принесённой из-за гор. Только когда Марк в ответ на очередной промах Сорнэя повторил фразу Найджела: «Он же Бог Войны, таким всё прощается!» — безразличный взгляд зажёгся яростной горечью.

— Вы совершенно правы, господин Тирс!

За эту проверочную работу, выполненную, как и предыдущие, с ошибками, Кайт впервые получил высший балл.

Марк досадовал, что шутка обернулась удачей для тугодумного Кайта. Но Биджой и на этот раз не разделил с ним досаду, будто высший балл, поставленный Богу Войны, возвышал и его самого.

Едва удар колокола возвестил окончание урока, Саймон испарился, как самый летучий газ. Остальные тоже потянулись в коридор. Кайт сложил свои тетради, только вместо двери пошёл к преподавательскому столу.

— Почему вы поставили мне высший балл? Моя работа этого не заслуживает.

— Совершенно верно, — холодно подтвердил профессор.

— Тогда почему?

— Кажется, Марк Тирс довольно чётко сформулировал причину.

— Мне это не нравится, — упрямо возразил Кайт, — я так не хочу. Я никакой не Бог Войны.

— Что бы сказал Альраи, услышав ваши речи? — усмехнулся Войд.

— Может, в остальное время мне и нужно играть Мелкона, но на ваших уроках я обычный ученик старшей школы. И я хочу, чтобы меня оценивали так, как я заслужил.

— Как заслужили? — усмешка скривила губы ещё сильнее. Войд наклонился и, зачеркнув собственные слова, нарисовал «неудовлетворительно». — Довольны?

— Да, — кивнул Кайт. — Спасибо!

Сложив учебники и стопку тетрадей в портфель, профессор покинул тесный, душный класс и вышел в парк, казавшийся таким же тесным и душным.

— Норвен Войд, — окликнул его мягкий голос.

Он остановился, не оглядываясь и не отвечая.

— Я Тарий, вы помните?

— Помню, — коротко ответил Войд и пошёл, так и не взглянув на главного архивариуса.

Хорошо быть беспамятным, как Майт Тойли. И что за имя он себе выбрал — «Март»! Неужели не смог придумать ничего лучше месяца своего рождения? Нужно быстрее убираться отсюда, пока ещё кто-нибудь не пришёл копаться в воспоминаниях. Но у главного здания его поймал Альраи со своей чередой вопросов о детях. Хотя должен был понимать, как тяжелы для Войда лишние минуты, проведённые в стенах Храма Даглар. Однако милосердие Альраи здесь притуплялось о желание всё сделать правильно. Он, Войд, вынужден был проявлять терпение и любезность, а душа настоятеля была слишком лучезарной, чтобы разглядеть вымученность улыбки и нервность сгорбленных плеч собеседника.

Приняв мягкий кивок за позволение быть свободным, Войд ушёл, унося за собой свою тень. Настоятель печально смотрел ему вслед. Наверное, он должен был добавить что-то, подобрать правильные слова, но сейчас ему самому так требовалось утешение.

Он спал урывками вот уже шесть ночей. Только небывалая внутренняя сила помогала сохранять маску солнечной уверенности. Никогда ещё он так не молился небесам и никогда ещё не был так далёк от неба.

Послышался мерный шум колёсиков, перемалывающих щебень. Настоятель бросился к старому другу, будто мучимый жаждой — к источнику.

— Джая! Прости, что вызвал тебя! Ты, верно, устал с дороги?

— Дорога, и правда, была долгой. Но, как говорила моя прабабушка: отдохнём, когда ступим за порог. Джендэйи иногда напоминает мне её.

— Чудо перерождения? — губы настоятеля, помимо воли, тронула улыбка.

— Странно тебе, каждый год возрождающему прошлое, сомневаться.

— Так то Боги.

— Ты слишком веришь в Богов, и недостаточно — в человека, — с мягкой печалью покачал головой Савитар.

Но Альраи слушал его нравоучения, и внутри разливалось чувство умиротворённого покоя.

— Ах, Джая, как ты был нужен мне! Никогда ещё я не стоял перед подобным выбором! Мне так хотелось, чтобы ты посмотрел своими чудесными глазами! Посмотрел на него!

— Ты льстишь, Кианан! Врач давно меня предупреждает, что магия очков почти перестала действовать.

— Даже незрячий ты увидишь больше меня, — вздохнул Альраи.

— Верь в себя, — ласково коснувшись его плеча, проговорил Савитар.

— Прошу, помоги мне! Я принял решение, но что, если я ошибся? Тот ли он… Тот ли он?

— Я съезжу с ними. А ты отдохни. Не нужно обладать волшебным зрением, чтобы увидеть — ты не спал уже несколько ночей.

— Теперь я усну. Тебе тоже необходим отдых. Я поручил приготовить комнату. А потом ты расскажешь о своём путешествии.

— Мои дороги заметены пеплом, — ответил старик. — Не будем звать демонов в место, которое ты так оберегаешь от тени.

Он обнял друга и повёл по направлению к старому флигелю. Настоятель чувствовал на плече тёплую, лёгкую руку, и сам ощущал себя почти невесомым. Только когда он прошёл мимо высеченного на разрушенной стене угольного дракона, сердце ужалила мысль: заблудившись в тех горах, мальчик подарил ему возможность задать вопрос, который он так давно не решался произнести.

* * *

Задержавшись на следующее утро возле пруда, чтобы поприветствовать ворона, Кайт вдруг вспомнил, что на календаре вот уже несколько дней июнь. Потеряться в датах было немудрено, ведь даже март в Гелиадоре напоминал северное лето. Теперь же солнце просыпалось раньше петухов, взлетало ввысь и, провисев неподвижно почти до самых сумерек, срывалось к горизонту и гасло, едва часы успевали пробить семь. Кайт, любивший долгие летние закаты, шутя, говорил себе, что природа здесь старается не отвлекать его от учебников. Но ещё больше он скучал по ароматам родного города. Там даже в снежный февраль могли на мгновение ворваться запахи весны. Полевые цветы, заполонившие тенистые дворы, побеждали июльскую пыль, а вечера августа пахли щемящей нежностью. Влажный жаркий воздух Гелиадора крал запахи. Аромат цветка оставался в самом цветке, и нежность таяла, не успев достигнуть сердца.

Укрывшись в ветвях плакучей ивы от любопытных взглядов и мыслей о матери, Кайт пообещал себе когда-нибудь вернуться домой. Ветер перебирал листву, солнечные пятна дрожали в траве, и казалось, будто тень мальчика качается от смеха.

Выйдя вместе с остальными к парковке, он с радостью узнал в сегодняшнем гиде преподавателя каллиграфии.

— А дедуля-то бодр и весел, — весело шепнул Магги. — Я уже начал скучать по его ребусам.

Кайт тоже скучал по странной теплоте и покою, ощущаемым в классе каллиграфии.

— Все в сборе, значит, мы можем отправляться, — махнул рукой старик, забыв раздать буклеты с заданиями.

Окрылённый какой-то непонятной свободой, Кайт взбежал по ступенькам и, заняв своё обычное место, улыбнулся отражению в окне. Казалось, он отправляется на обычную прогулку, не ученик, не участник фестиваля, не церемониальный бог, а просто мальчик, ловящий лицом солнечные блики. Зачарованный, он улыбался своей иллюзии, а темнота тоннелей рисовала на окне неулыбчивое отражение.

Автобус меж тем вёз их вдаль и вверх. Пейзажи становились строже, солнце тоже спряталось, разливая вокруг слабый осенний свет.

— Снова гора, — ёжась от неожиданной прохлады, пробормотал Марк, когда их, наконец, высадили в каких-то зарослях.

— Нет, господин Тирс, подъём в гору мне уже не осилить, — усмехнулся Савитар, несмотря на преклонный возраст, сохранивший отличный слух.

Опираясь на выструганную из дерева трость, он медленно побрёл по узкой тропинке, теряющейся в траве, и через несколько минут остановился перед стеной кустарника.

— А дальше куда? — постучав по зелёной стене, будто по невидимой двери, спросил Магги.

— Сюда, — старик отодвинул нити плюща и вошёл в спрятанный за ними проход.

— Кайт, давай быстрее! — крикнул ему Магги. — Портал скоро закрывается!

Но тот продолжал стоять, вдыхая студёный воздух. Потом побрёл по тропе, с удивлением разглядывая с детства знакомые травы.

Скользнув вслед за остальными в зелёный проём, он оказался на поляне, словно перенесённой сюда с родного севера. Белокожие деревья шумели листвой, которую осень окрасит золотом. На других набухали соцветия, которым предстояло налиться алыми ягодами — лакомство птиц в холодные зимние месяцы. Солнечные шары одуванчиков качались под небом, скупым на ясные дни. Всё вокруг так напоминало Кленверт, что Кайт задохнулся от нахлынувшей на него нежности. Хотелось прикоснуться к каждому цветку, проговорить с каждым деревом, и тем дотянуться до чего-то, оставленного им в северном городе, а может, ещё дальше.

— Наш уважаемый Альраи просил вернуться до захода солнца, так что мы можем пробыть здесь пару часов, — сообщил Савитар и направился к холму, под которым тёк ручей.

— Вы не раздали нам бланки с заданиями, — сдержанно напомнил Найджел.

— Бланков и заданий сегодня не будет, — улыбнулся преподаватель и продолжил свой путь.

Поднявшись на холм, он опустился на траву и, казалось, сразу забыл о детях, которых привёл сюда. Морщинистые руки рассеянно гладили мягкие головки метёлок, а во взгляде, словно в неверном зеркале, отражая белое небо, плыли тёмные облака.

— Как это — не будет заданий? — шёпотом переспросил Эрстон. — А зачем мы приехали сюда?

— Видимо, дедушка просто решил отдохнуть, — ответил брат.

— Стоило для этого трястись в автобусе, — проворчал Биджой. — Отдохнули бы где-нибудь рядом с Гелиадором.

— Да ладно! Вам что — мало ежедневных тестов и контрольных? — взмахнул руками Магги. — Хоть одно воскресенье мы можем просто погулять?

— Тебе лишь бы погулять, — недовольно заметил Эрстон.

— А тебе лишь бы поучиться!

— Вообще-то, и здесь есть чему поучиться, — осторожно вставил Саймон. — Вот, например, это растение. Очень редкий вид…

Оставив своего сателлита читать лекцию по ботанике, Кайт отправился под сень белых деревьев. Последовав примеру преподавателя, он опустился на траву. Послышались шаги, и рядом села Вирджи.

— Раз уж нам не дали распечаток с заданиями, надо сделать что-то полезное, — проговорила она, будто продолжая начатый разговор, хотя за эту неделю ни разу не сказала ему даже «здравствуй».

— И что тебе хочется сделать?

— Хочется? — повторила девочка. — Нет. Но надо. Поговорить с тобой.

— А…

— Магги все уши прожужжал, но дело не в нём… Тебе не нужно было блуждать тогда. Ты заставил меня испытать страх, а я ненавижу бояться.

— Понимаю и…

— Не понимаешь. Мне не хочется говорить с тобой. И обычно я не делаю того, чего не хочу. Но я хочу быть Табитом, Богом Милосердия. Милосердие распространяется на всех. Так учит бабушка Сария. Значит, я должна говорить и с тобой.

— А ты этого не хочешь.

— Чёртов замкнутый круг.

— Можно мне воспользоваться случаем и извиниться?

— Тебе? За что?

— Я был… легкомысленным. Нет, не то слово. Мои мысли тогда были тяжелы. Будто меня догоняла собственная тень.

— Вот бы и мне было так же легко просить прощение, — вздохнула Вирджи.

— Возможно, ты ещё мало ошибалась, — проговорил Кайт, и его голос показался ей шёпотом ветра.

Девочка встала, отряхивая одежду.

— Чем же заполнить эти два часа, кроме как совершить очередную ошибку? — усмехнулась она.

— Сплети венок. Вон сколько одуванчиков.

— Венок так венок, — она наклонилась и сорвала цветок с длинной ножкой. И, уже уходя, спросила. — Твоя тень догнала тебя?

— Мы с тенью на «ты», — пробормотал Кайт.

Ему, порой, всерьёз казалось, что из того путешествия он вернулся не один. И тень — лёгкое покрывало, отбрасываемое предметами, озарёнными светом, — вдруг обрела объём. Во снах и в зеркалах мальчику слышался шёпот. Долгий и низкий, он звал то бежать, то взять меч и наносить удары.

Облака обрели плотность камня, и всё вокруг стало тенью. В безветрии острее слышался голос, готовый вот-вот обрести силу.

Рядом с Кайтом сел Джая Савитар. Облака снова зажглись мягким светом, тени попрятались, и замерли голоса.

— Давно не виделись, — проговорил старик, глядя под сень деревьев, туда, где спрятались тени.

Кайт раздумывал, можно ли считать отсутствие профессора длиной в неделю долгим.

— Я хотел бы послушать твою историю с самого начала, но, боюсь, нам не хватит времени.

— Вряд ли в моей биографии достанет событий, чтобы заполнить два часа, — смущённо ответил мальчик.

Джая посмотрел на него долгим взглядом, потом спросил:

— Тебе нравится здесь?

— Это удивительное место! — воскликнул Кайт, оживляясь. — Не думал, что тут можно найти такое!.. Просите, вы, наверное, спрашивали не о сегодняшней поездке, а об участии в фестивале?

— Ни о том, ни о другом, — ответил Савитар, ловя глазами солнечный свет.

Кайт накрыл ладонью мягкий шар одуванчика, размышляя, как ответить на вопрос, смысла которого не понимаешь. Но профессор не собирался пояснять сказанного, продолжая вплетать в себя свет.

— Оно напомнило мне дом, — тихо произнёс Кайт, решив, что о поездке ему говорить приятнее. — Я вырос на севере. Здесь даже деревья и травы такие же. Даже воздух… Я скучаю по нему… — и вдруг посмотрел на своего учителя. — Вы знали?

Савитар улыбнулся:

— Я бывал на севере.

— У меня иногда появляется чувство, словно мы когда-то встречались, — Кайт качнул длинную травинку. — Но у меня плохая память. В ней мало что удерживается. А может… может, я сам боюсь вспоминать.

Каллиграф слушал его, и в светлых глазах дрожала печаль.

— Можно спросить? — вспомнил Кайт.

— Спрашивай.

— В вашем пенале есть белая кисть. Она особенная? Это ею вы рисуете предсказание на фестивале?

— Она не для предсказаний. Ею рисуют надежду.

Кайт помолчал, а потом сказал тихо:

— Я видел там ещё чёрную кисть.

— Я никогда не кладу её в свой саквояж. Но она всегда оказывается там.

Старый мастер поднялся.

— Я рад нашей встрече, Кайтос Сорнэй, — с тихой теплотой произнёс он и пошёл к холму, где собирала цветы Вирджи.

Она вплела ещё один одуванчик и посмотрела по сторонам. Найджел стоял возле ручья, и самые яркие шары цвели под его ногами. Тряхнув разомкнутым венком, она решительно шагнула вперёд. «Мне нужны те цветы, а может, и правда, пора совершить ещё одну ошибку!»

— Подвинься, ты топчешь мои одуванчики, — с храбрым смешком сказала она.

— Решила вспомнить детство? — равнодушно спросил Найджел.

— Надо же чем-то заняться.

Повисло молчание, нарушаемое только стрекотом сверчков.

— Мы теряем здесь время, — сжав руки, выдавил Найджел.

— А может, этот день, и правда, дан нам, чтобы… просто отдохнуть, — Вирджи подставила лицо солнцу и зажмурилась.

— Просто отдохнуть?

— Когда я последний раз плела венки? — Вирджи сорвала длинную травинку и связала концы. — Ну, как? — она показала ему почти правильный круг.

— Отлично! — процедил юноша.

— Перестань, нам всё равно не изменить…

— Это ты перестань! — перебил Найджел. — Думаешь, мы с тобой похожи? Думаешь, я, как и ты, пришёл сюда, чтобы доказать свою полезность, значимость? Это ты здесь ради себя!

— А ради кого ты?

Найджел вдыхал всё больше воздуха, но словно так и не мог выдохнуть ответ. В отчаянии махнув рукой, он пошёл в другую часть поляны.

Девочка некоторое время стояла, оторопело глядя ему вслед. Солнце в ней гасло, глаза заливала обида. Размашистым шагом подойдя к Кайту, она нахлобучила ему на голову солнечный венец и отправилась в сторону, противоположную той, куда пошёл Найджел.

* * *

Они вернулись, как и обещали, перед закатом. У калитки, подсвеченные тающим солнцем, стояли Экейн и Альраи. Увидев настоятеля, Кайт со стыдом опустил голову, решив, что тот пришёл проверить, не потерялся ли снова Бог Войны или не принёс ли с собой из путешествия какую-нибудь нечисть.

Но Альраи пожелал им счастливого вечера и отпустил. В узком пространстве между каменными стражами остались два старика. Более юный смотрел на своего старого друга и ждал ответа.

— Нет, — тихо сказал Джая Савитар.

Июнь принёс с собой долгие дожди. Небесный художник знал теперь лишь две краски: серую — для дня и чёрную — для ночи. Даже буйная зелень теряла в пелене дождя свой цвет. Казалось, стоит сделать шаг из дома — и ты выйдешь в осень. Только огромные шары гортензий отражали голубые небеса, словно умели видеть сквозь облака.

Каждый вдох давался с трудом — теперь вместе с кислородом нужно было вдохнуть океан. Суша превращалась в илистое дно, поросшее гигантскими деревьями-водорослями. Дети напоминали рыбёшек, прячущихся в пещерах из омертвевших кораллов и останках погибших кораблей.

Спасаясь от дождей, в Храм Даглар прибился старый кот. Шерсть его, когда-то ярко-рыжая, поблекла и напоминала пожухлую траву, запорошенную снегом. Казалось, что кот сед. Только лапы были чёрными, словно он прошёлся по пепелищу.

— Ты бы поосторожнее, если не хочешь угодить в госпиталь с каким-нибудь лишаём, — брезгливо предупредил Биджой Кайта, наклонившегося погладить бездомное животное.

Кот выгнул спину и зашипел, настороженно разглядывая протянутую руку.

— Не бойся, — мягко проговорил мальчик.

— У нас дома тоже такой, — подошёл поближе Магги, — только раза в два толще. Мастерски ловит мышей.

— Этому, похоже, давно не перепадало даже крошечной мышки, — покачал головой Эрстон.

— Может, ему разрешат остаться здесь? — Кайт продолжал касаться рукой воздуха.

Разрешения кот ни у кого спрашивать не стал, но незаметно прижился. Видя, что животное собирается задержаться в Храме надолго, ребята решили придумать ему имя.

— Давайте как моего — Пушистик? — предложил Магги. — Будет кот-близнец.

— Достаточно с нас близнецов, — пробурчала Вирджи. — Кроме того, он вовсе не пушистый. Самое очевидное имя — Рыжик.

— Рыжим его тоже трудно назвать, — возразил Твид.

— А какой это цвет? Сепия?

— Сепия — светло-коричневый, — снисходительно поправил Найджел.

— Ой, прости! Не разбираюсь в красках! — вспылила девочка.

— И не только в них, — пробормотал Бог Исцеления.

— Вообще Сепия звучит неплохо, — примирительно сказал Магги. — Только как-то по-девчачьи.

— Пусть будет Сепий, — рассмеялся Биджой.

— Пусть будет, — улыбнулся Кайт.

— Бог Войны сказал своё слово! — патетически продекламировал Тирс.

Неизвестно, остался ли сам окрещённый доволен новым именем, но отзываться на него стал. Днём он всё больше пропадал где-то по своим кошачьим делам, а ночью дремал в подвалах храмовых построек или свивал гнездо в ногах Бога Войны.

Кот проник даже в его сны. Там, как в сказках, животное умело говорить. Первым делом кот деловито потребовал налить ему молока. И когда мальчик принёс полную плошку, принялся жадно лакать. Выпив до дна, он довольно облизнулся. Молочные усы и борода делали его похожим на старца. «Удивлён встрече? — спросил кот. — Не удивляйся. У меня девять жизней. А у тебя — одна».

* * *

Дожди заперли и без того отделённых от мира молчащими каменными стражами детей в классах. От павильона к павильону они сначала бегали, прикрывая голову сумками с учебниками. Но когда жизнерадостная капель превратилась в ежедневные водопады, способные за секунду промочить до нитки, стали пользоваться зонтами. Огромные и прозрачные, они казались частью волшебства — будто, повинуясь мысленному приказу, дождь замирал в нескольких сантиметрах от головы.

Сегодня к вечеру небо неожиданно очистилось, и в прорехи облаков выглянуло садящееся солнце. Все побросали учебники и тетрадки и разбежались кто куда. Даже Найджел покинул комнату и отправился бродить по извилистым тропинкам, бормоча под нос названия лекарственных трав. Вирджи демонстративно повернула в противоположную сторону, Магги увязался за ней. Саймон тоже куда-то пропал.

Кайт вдруг почувствовал неотчётное желание оказаться с кем-то рядом, заслониться, спрятаться. Вечерние насекомые гудели в траве, наделяя голосом его тень. «Промедлишь — и опоздаешь…» — будто шептали шмели.

Не зная, куда податься, мальчик отправился на своё излюбленное место возле пруда. Там, радуясь внезапному солнцу, растянулся кот. Рядом, на огромном валуне, замер ворон.

— Вы уже познакомились? — спросил у них Кайт.

Кот смотрел в сторону, не проявляя ни дружелюбия, ни враждебности.

— Это Сепий, — представил Кайт нового обитателя Храма. — А это… Пожалуй, вам тоже нужно дать имя, — он посмотрел на ворона. — Я буду называть вас Полковником. Белые перья на крыльях напоминают мне погоны.

Беседуя с котом и вороном, мальчик не услышал шагов за спиной. Ещё мгновение — и на скамью из облицованного куска мрамора опустился настоятель.

Кайт удивлённо поднял голову: ему казалось, после блуждания по горам Альраи избегает его. Наверное, настоятель чувствовал, что ошибся, позволив такому жалкому воплощению Бога Войны остаться, и стыдился своей ошибки. Старческое лицо действительно осунулось, под глазами сгустились лиловые тени. Мальчик виновато посмотрел на свои руки, словно пытаясь найти там слова для извинения и не находя их.

— Тебе нравится здесь? — с тихой усталостью спросил Альраи.

Совсем недавно о том же спрашивал его профессор каллиграфии. Но с настоятелем Кайт не мог в тёплый июньский вечер говорить о снегах Кленверта. Мальчик чувствовал, тот примет его рассказ за попытку бегства.

— Я думаю, это удивительный опыт, — постарался он снова ответить фразами, которые, наверное, хотел бы услышать от него Альраи. — Здесь многому можно научиться, увидеть много нового. Пребывание здесь открывает нам самих себя. До прихода в Храм я особенно не задумывался о будущем, о том, кем хочу стать, что собираюсь делать дальше. Но именно здесь… — он сам не заметил, когда начал отклоняться от речи, которая пристала мечтающему примерить на себя маску Мелкона. — Я до сих пор вспоминаю нашу первую поездку с профессором Огоном. Один из водопадов был на обложке моей тетради в начальной школе, а я даже не задумывался, откуда эта фотография. И вот когда я шёл за профессором в тех скалах, я понял, кем хочу стать. Я хочу класть ступени этих лестниц! Строить мосты, прокладывать дороги… Правда, чтобы строить всё это, мне нужно понять то, что рассказывает профессор Войд…

Он продолжал говорить, но Альраи уже не слушал. Его лицо загорелось в лучах садящегося солнца. Поднявшись, настоятель положил тяжёлую руку на его плечо:

— Очень надеюсь, что у тебя получится, — быстро проговорил он и пошёл к зданию с золотым шпилем.

* * *

Суббота началась с той же серой дождевой завесы. Под конец обеда в столовую явился Сепий и потребовал свою долю.

— А как же мыши? Или рыбку выловить в пруду? — Магги наклонился, чтобы погладить кота, но тот презрительно зашипел.

«Ты видел, какой там дождь? Иди сам лови своих мышей и ныряй за рыбой!» — придумал ему реплику Кайт и рассмеялся своей выдумке.

— Попробуем тебе что-нибудь найти, — улыбнувшись, проговорил он вслух.

Провозившись с котом, Кайт снова остался в столовой один. Толкнув незапертые двери, он улыбнулся серой стене дождя. Пусть праязык ещё полон загадок, и столбы Рэя Барни по-прежнему скользки, что-то всё же изменилось.

Протянув руку к стойке с зонтами, предусмотрительно оставляемыми возле каждого здания работниками Храма, он обнаружил, что кто-то такой же предусмотрительный забрал все зонты. Да уж, изменений было не так много. Кайт улыбнулся и шагнул под дождь.

В класс он вошёл похожий на морское животное. Тирс хохотнул.

— Вы не умеете пользоваться зонтом? — ворчливо спросил профессор Войд.

— Зонты от меня улетели, — развёл руками мальчик.

— Садитесь, урок скоро начнётся. Посмотрим, не улетела ли от вас ваша голова. Хотя она и раньше-то вам не очень помогала.

Кайт занял своё место и раскрыл учебник.

— Включите свет, — бросил профессор. Никто не двинулся с места. Всю работу по классу должен был выполнять Сорнэй как наказание за свою корону из мечей.

Кайт подошёл к стене, нажал выключатель — и стало светло.

Увы, ни электрические лампы, ни ясность души не пролили свет на понимание заданий из учебников. «Похоже, тут требуется больше времени», — с терпеливым смирением решил Кайт. Разложив записанную на доске задачу и так, и сяк, он вынужден был признать, что совсем не видит пути. Новый материал здесь основывался на знаниях прошлых лет, а у него там было полно белых пятен.

Тирс, посмеиваясь, оборачивался на Бога Войны, голова которого уже начинала искриться от вопросов без ответов.

И вдруг Кайт увидел путь, самый верный и простой, а потому незаметный. Он поднял руку.

— Что? — коротко спросил Войд.

— Профессор, вы не могли бы мне помочь?

Войд нехотя поднялся и, подойдя ко второй парте, склонился над записями, сделанными неровным мелким почерком. Поняв, что склоняться придётся долго, он принёс стул, стоящий у стены, и взглядом приказал мальчику подвинуться. Сев рядом, учитель начал расписывать красным тетрадь, удобряя каждую пометку едким пояснением. Но Кайт, просеивая горечь его слов сквозь своё посветлевшее сердце, вдруг стал понимать объяснения.

— Закончите сами, — сказал Войд.

Когда пришла пора выставлять оценки, профессор задумчиво посмотрел на своего ученика.

— Ответ у вас получился верный, но оценку «отлично» придётся разделить на нас двоих. Выходит по «неудовлетворительно» с плюсом или по «удовлетворительно» с минусом каждому. Что ж, пусть будет «удовлетворительно». За попытку понять.

После урока Кайт снова подошёл к преподавательскому столу.

— Что, недовольны оценкой? Предпочитаете первый вариант? — усмехнулся профессор.

— Нет, — смущённо ответил мальчик. — Я хотел попросить, не могли бы вы написать мне задачу на то правило, что объяснили.

— Это правило вы должны были изучать год назад.

— Наверное, я изучал, но забыл… Но мне кажется, теперь я понял по-настоящему. Хочу попробовать решить задачу ещё раз сам.

— Давайте тетрадь, — он задумался на мгновение, потом начал быстро писать, вдавливая ручку в клетчатые листы. — Держите.

— Спасибо, профессор!

Он махнул рукой, приказывая уйти. Мальчишка схватил тетрадь и побежал догонять товарищей. Войд сложил свои бумаги, тоже торопясь покинуть класс. Но быстро уйти не получилось: в коридоре снова послышались шаги. Войд решил было, что это Сорнэй вернулся за ещё одной порцией задач, но в дверях показался Альраи.

— Прости, что беспокою тебя, — мягко проговорил настоятель.

— Всё в порядке, — почтительно наклонив голову, пробормотал Войд.

— Как прошли уроки?

— Всё в порядке, — чуть медленнее повторил профессор.

— Как дела у Кайтоса Сорнэя?

Произносить одну и ту же фразу в третий раз было явной речевой ошибкой. Кроме того, дела Кайтоса Сорнэя были далеки от порядка, а значит, ошибка была ещё и фактической. «На кой чёрт мне сдалась эта филология и этот мальчишка?» — подумал про себя Войд.

— Он делает попытки понять, но не думаю, что ему по силам сдать промежуточные тесты, — произнёс он вслух.

— Постарайся, Норвен!

— Вы путаете адресат вашего императива, — отстранённо сказал Войд.

— Я собственно зашёл снова попросить тебя об услуге, — меняя тему, проговорил настоятель.

Войд нахмурился: последняя (правда, надо отдать должное, и единственная) просьба настоятеля стоила ему свободных суббот.

— Слушаю вас.

— Это касается воскресных экскурсий.

Войд выжидательно молчал, но по лицу явно читалось, что в расписании этих детей его интересуют только субботы.

— Я собирался включить в программу профессора Дипэка. Но, боюсь, поездка не пойдёт на пользу его здоровью.

— И вы хотите, чтобы я поехал вместо него? — вскричал Войд, утратив всё своё хладнокровие. — По воскресеньям я занят в лаборатории. Сожалею.

— Может, ты сумеешь найти время? — с мягкой, но настойчивой просьбой в голосе произнёс Альраи. — Думаю, ты лучше кого-либо можешь рассказать о физической природе вулканических процессов и химических реакциях…

— Кианан, я не преподаватель! Иногда мне приходится заходить в аудиторию — печальная неизбежность учёной степени — но поверьте, для всех будет лучше, если моё пребывание там будет как можно более кратким!

— Ты на себя наговариваешь. Найджел Деврай очень уважительно отзывается о твоих уроках, а второго такого требовательного ученика ещё поискать.

— Кто? Внук Вилена Деврая? — горько усмехнулся Войд. — И вы ему верите?

— Норвен, нельзя же переносить…

— Не продолжайте! — перебил профессор. — Я заменю Дипэка, потому что не могу отказать вам. Но очень прошу больше не пользоваться этим.

Он схватил свою сумку и, коротко поклонившись, вышел из комнаты.

На Альраи опустилась тишина. Та тишина, окружённые которой сидели сейчас его боги. Ему хотелось, чтобы кто-то произнёс слова утешения, но его боги, старательно соблюдая условия задания, молчали.

* * *

Воскресный дождь робко касался земли, а потом, смутившись, скрывался в тучах. Но стоило закрыть зонт, как на лоб снова падали капли.

— Дождь играет с нами в прятки, — протягивая раскрытую ладонь, улыбнулся Кайт.

— От него не спрячешься, везде найдёт, — пробормотал Биджой. — Но тебе, Сорни, это невдомёк. Ты ведь первый раз видишь такой дождь?

— Первый, — легко отозвался мальчик. — На севере дожди другие. Они приносят с собой холода.

Биджой нахмурился. Что-то странное творилось с его богом. Раньше бы лицо мальчишки смялось от тоски. Раньше он знал, куда целить. Теперь же мишень расплывалась, словно размытая чёртовым дождём. И от того ещё больше хотелось выстрелить. Он сжал кулаки и сплюнул. Надо подождать, пока начнётся фестиваль, и тогда Сорняк заплатит за то, что сделал с ним.

Больше всего его мучила реакция Марка Тирса. Всегда безошибочно определявший место других и себя на иерархической лестнице Биджой сразу признал за Найджелом превосходство. Но Марк стоял с ним на одной ступени, их общение можно было принять за дружбу. Выбыв из игры «уколи Сорнэя», Биджой каждый день ждал, что друг удивится, почему он больше не играет вместе. Но Марк не удивлялся и не задавал вопросов. Он всё понимал. И этим признавал, что Биджой был лишь удобным инструментом в играх. Бейсбольная бита — хорошая вещь, но никто не будет плакать, если она сломается.

А Кайт, раскрыв зонт, спрятал под него сумку, где лежали учебник и тетрадь по математике. Вчера он до вечера делал домашнее задание на понедельник и не успел посмотреть задачу. Нужно было решить её сегодня, пока он не забыл объяснение профессора.

Возле железной калитки, ярким кусочком мозаики выделяясь на фоне мокрой зелени, стояла Джендэйи.

— Сегодня я буду вашим экскурсоводом! — радостно сообщила она.

Кайт улыбнулся: дядюшка-каллиграф и его приёмная племянница-художница вызывали в душе ощущение какого-то забытого тепла. «Хороший день», — решил он. — «Сегодня у меня всё получится».

Джендэйи не выдала им буклетов, сказав, что они будут работать руками и сердцем, поэтому в автобусе Кайт раскрыл свою тетрадь. Перечитав задачу несколько раз, мальчик задумался. Профессор не был бы собой, если бы просто переписал изначальный вариант, изменив цифры. Нет, эта задача на первый (да и на второй с третьим) взгляд выглядела совершенно другой. И всё же сходство должно было быть. Вещи не такие, какими кажутся. Есть где-то точка, с которой открывается верный угол зрения.

Кайт посмотрел в окно. Там, отражался кто-то тёмный, и лицо его дрожало от беззвучного смеха.

«Думаешь, у меня не получится?» — спросил Кайт себя.

«Не получится, не получится…» — эхом откликнулось отражение.

«Для некоторых вещей просто нужно больше времени».

Когда автобус остановился на крошечной парковке, зажатой между невысокими домами, мальчик положил тетрадь в сумку осторожно, будто нераскрытую тайну, и отправился за своей проводницей.

Сегодня они оказались в городке с мощёными улочками, пёстрыми клумбами, из которых тянулись к небу лиловые вьюнки. Первые этажи домов пестрели вывесками: упитанные булочник с рогаликом, локон, обвивающий зеркальце с отражением миловидной барышни, лесенка из сладостей. Перед домом с вывеской, на которой по синей ткани плыли алые журавли, Джендэйи остановилась.

— Нам сюда. Второй этаж. Поднимайтесь осторожно, лестница крутая.

Второй этаж оказался занят просторной комнатой с огромными окнами, даже в дождливый день заливавшими посетителей мягким светом. На стенах висели образцы расписанных отрезков материи, на столах лежали стопки эскизов, кисти и краски, а посреди этого разноцветного беспорядка стояла маленькая женщина. Короткие кудри её были перевязаны цветным платком. Из шоколадных глаз по шоколадной коже разбегались лучащиеся теплом морщинки.

— А вот и мы, — улыбнулась художница и, обняв хозяйку мастерской, поманила ребят. — Позвольте представить вам Амалтэйи, сегодня она будет учить нас расписывать ткань.

Возникла пауза. Найджел и Вирджи молчали, но Кайт чувствовал, как похолодело их дыхание. Однако пожилая негритянка, за прожитые годы насчитавшая множество диалогов со своим отражением, невозмутимо поклонилась гостям и подвела их к одному из столов.

— Для начала напишите имена на этих стикерах и прикрепите к одежде, чтобы я знала, как обратиться к вам, — проговорила женщина с певучим акцентом.

— Написать на праязыке или на современном? — спросил Найджел.

— Как вам больше нравится. Я читаю на обоих языках, — спокойно ответила она. — Джендэйи уже объяснила, что сегодня мы будем расписывать ткань. Каждый получит вот такой квадрат — можно использовать его как шейный платок или вставить в рамку — тогда получится картина. Свои работы вы сможете забрать после процесса сушки.

— А долго их нужно сушить? — раздался позади робкий голос Саймона.

— Думаю, я смогу передать их вам через месяц, — откликнулась Джендэйи.

— Обычно гостям моих мастер-классов я выдаю образцы, которыми можно воспользоваться для создания рисунка, — Амалтэйи кивком указала на стопку эскизов. — Но Джендэйи попросила сегодня не делать этого.

— Как же так, госпожа Джендэйи? Я думал, вы наш друг, — с укоризненной шутливостью проговорил Магги. — Что делать тем, кто не умеет рисовать?

— Я не ваш друг, Айзек, я ваш учитель, — с очаровательной улыбкой ответила женщина.

— Вы можете изобразить, что захотите, — успокоила его Амалтэйи. — Хоть просто залить полотно разными красками.

— Или оставить его белым? — холодно спросил Эрстон.

— Такое тоже возможно, — без улыбки ответила художница. — Я покажу вам несколько техник. Дальше выбор за вами.

Дети сгрудились вокруг стола. Под руками темнокожей волшебницы по ткани потекла вода, а потом краски. Их дороги складывались в линии, ещё несколько взмахов кисти — и платок стал яркой мозаикой, блестевшей невысохшей краской.

— Вы нарисовали госпожу Джендэйи? — восхищённо прошептал Кайт.

Женщина посмотрела на стикер у него на груди.

— Кайтос Сорнэй, — кивнула она. Потом поднялась и стала раздавать белые платки. — Вы не ограничены во времени. Работайте столько, сколько понадобится.

— Друзья, накидайте мне пару простеньких идей, — повязав платок банданой, усмехнулся Магги.

— Идиот, — буркнула Вирджи, — если ткань помнётся, на ней труднее будет рисовать.

Магги снял платок и потряс им, изображая тореадора.

— Кукуруза, — со смехом отозвался Биджой.

— Что «кукуруза»?

— Идея для рисунка. Или помидор.

— Помидор, пожалуй, подойдёт, — согласился Магги. — Нарисую красный круг — и готово.

— Можно спутать с яблоком, — покачал головой Твид.

— Тогда пусть будет яблоко, но зелёное. На жёлтом фоне, — решил Магги.

Вооружившись карандашом, он нарисовал в центре своего платка круг. Потом, стараясь повторять движения Амалтэйи, намочил ткань и залил жёлтой краской. Дожидаясь, пока высохнет фон, он принялся инспектировать рисунки остальных.

Найджел с Вирджи ожидаемо пытались вместить в квадратные платки своих богов, остальные, спасовав перед портретами, рисовали пейзажи. Удивил всех Твид Садатони, изобразивший храмовый парк, главное здание и воздушных змеев, вьющихся вокруг золотого шпиля.

Кайт сразу решил, что подарит платок матери. Пока он раздумывал, какой рисунок ей больше понравится, платок приобрёл глубокий тёмно-синий цвет моря. Про море Беата говорила редко, видимо, считая его частью невозвратимого прошлого. Кайту хотелось, чтобы теперь она обрела все утерянные сокровища.

«Пусть будет море. И ещё попробую нарисовать кита».

Кита пришлось сделать белым, чтобы было видно на тёмном фоне. Крошечное животное притаилось в верхнем краю океана. Кайт раздумывал, что бы ещё добавить на картину. Тут раздался крик Магги:

— Вот чёрт!

Яблочный круг расползался по ещё непросохшему фону, превращаясь в солнце — зелёное солнце на жёлтом небе.

— Пририсуй летающую тарелку, — посоветовал Биджой.

— Получится картина «Возвращение зелёных человечков к родному солнцу», — задумчиво изрёк Эрстон.

— Картина называется «Зелёное яблоко» — и точка. Учитель, я закончил! — подняв руку, закричал Магги.

Кайт, улыбнувшись, вернулся к своему киту. Пожалуй, море выглядит слишком мрачно. Вот если бы добавить в него солнечных лучей. Он взял банку с жёлтой краской и обмакнул кисть. Как же нарисовать эти лучи?

Вдруг острый тычок под лопатку заставил выронить банку и кисть.

— Марк, я всё видела! — грозно воскликнула Джендэйи. — Кайт, дать тебе новую ткань?

Жёлтая краска растекалась по краю синего моря, брызги почти добрались до крошечного кита.

— Спасибо, я попробую что-нибудь придумать с этим, — вздохнул мальчик.

«Хотя что тут придумаешь?» — спросил он самого себя. — «Как ни посмотри, просто океан, залитый жёлтой краской».

Как ни посмотри… Он наклонил голову — и вдруг понял, что видит перед собой. И в тот же краткий миг ясности увидел решение задачи профессора Войда. Взяв кисть, Кайт стал подправлять жёлтые подтёки. Теперь у края платка горел краешек звезды, огромной, наверное, как Бетельгейзе, а море стало небом с россыпью звёзд, среди которых светился белым крошечный кит.

Передав свою работу хозяйке мастерской, Кайт достал из сумки тетрадь и начал записывать решение. Подошедшая Джендэйи с интересом заглянула через плечо:

— Что это у тебя?

— Математика, — улыбнулся Кайт. — Я не очень успеваю со школьной программой.

Она, усмехнувшись, пошла к столу, где были сложены законченные работы. Боги Найджела и Вирджи смотрели своими большими растекающимися глазами, и казалось, будто они плачут. Рядом с изумительным изображением Храма, выполненным Твидом Садатони, лежал другой пейзаж — высохшая пустыня, песок восходит вверх, будто снег, и только у самого края небо ещё голубое. Сквозь пески бредёт старец — крошечная белая фигурка, похожая на звезду. Дядюшка редко рассказывал о своих путешествиях, но сегодня Джендэйи представила его таким.

Одной работы не хватало. Саймон, сгорбившись над платком, продолжал вписывать в него кривоватые цветы и листья.

— Быстрее, Сайми! — поторопил Биджой. — Все уже закончили, один ты ковыряешься!

— Оставь его, — раздался тихий голос Кайта. — Нам ведь говорили, мы не ограничены во времени.

— Бог Войны сказал своё слово! — повторил полюбившуюся фразу Марк Тирс.

Биджой закусил губу.

Вместив в квадрат все свои цветы, Саймон отложил кисть.

— Кажется, готово.

— Ещё бы не готово! Можно было целое покрывало расписать за это время.

— Можем собираться, — скомандовала Джендэйи.

Поблагодарив госпожу Амалтэйи, компания двинулась в обратный путь.

— Вернёмся к автобусу другой дорогой, — сказала их провожатая. — Дождь перестал, хочу немного прогуляться по городу.

Художница сквозь лабиринты узких улиц вывела их к каналу, вдоль которого расположились лавки мастеров. Картины, вышивки, украшения ручной работы. Колокольчики дрожат от ветра.

Кайт подошёл к воде. Стаи быстрых рыбок играли в прятки в ветвях плакучей ивы, а потом уносились под тень тонких мостов. Вдалеке плыли два белых лебедя.

— Вы славно поработали сегодня, — улыбнулась ребятам художница. — И заслужили награду. Угощаю всех газировкой!

Она подлетела к крошечной лавочке, где обмахивающаяся веером старушка продавала напитки.

— Для всех, пожалуйста! — Джендэйи протянула деньги и скомандовала детям. — Разбирайте!

— Какая необычная! — Кайт крутил в руках бутылку из прозрачного голубого стекла.

— На вашем севере таких не продают? — усмехнулся Тирс.

— Кажется, нет.

— Спорим, ты не разберёшься, как из неё пить?

— Видишь в горлышке шарик? — объяснила Джендэйи. — Его нужно вдавить внутрь. И получится — бутылка-бубенчик! Красиво, правда?

— Красиво. И вкусно, — согласился Кайт, сделав глоток.

Вентилятор разгонял наполненный влагой воздух.

— Дожди-дожди-век, пусть завтра будет солнечный день! — обратилась художница с просьбой к белой куколке, висящей под крышей.

— На вашем севере таких тоже нет? — Тирс снова поддел Кайта, с любопытством разглядывающего тряпичного духа.

— У них же нет наших дождей, — напомнил Биджой.

— Точно! — рассмеялся бывший друг.

Допив газировку, Тирс не глядя бросил бутылку в корзинку для мусора и пошёл вместе с остальными к каналу.

— Думала задобрить нас дешёвым лимонадом, — пробормотал он в сторону. — Роспись платков — девчоночья забава. Брала бы Вирджи и развлекалась с ней вдвоём.

Девочка закусила губу, но ничего не сказала. Гувернёры с детства пытались научить её премудростям небрежных эскизов, которыми должна владеть девушка из высшего общества. Но им так и не удалось раздуть в ней искру таланта. Отец всегда нанимал самых опытных людей, из чего следовало, что в ней просто не было искры.

— День на ветер, — согласился Эрстон, хмуро поглядывая на художницу, порхающую от одной лавки к другой, приветствуя каждого мастера, как своего хорошего знакомого.

— Зачем её вообще пригласили? — кивнул Тирс. — Рисует лица она хорошо, надо признать. Но она ведь — не из наших.

— Я всё слышу, Марк, — не оборачиваясь, громко произнесла Джендэйи. И в голосе её больше не было смеха.

Пройдя дальше вдоль канала, Эрстон сказал, понизив голос:

— По мне, так учить нас должны только жители Гелиадора. Это же наш фестиваль, наша история.

— И участвовать в фестивале нужно разрешить только коренным жителям, тем, кто родился и вырос здесь, — поддержал Тирс, выразительно кивнув в сторону Кайта, продолжавшего беззаботно наслаждаться газировкой.

— А мне кажется, это глупости, — возразил Магги. — Представьте, встретим мы инопланетян, и они спросят: «Вы откуда?» А мы такие: «Из Гелиадора!» Они заглянут в свои атласы, а Гелиадора-то нет на их звёздных картах. Они нас не поймут. Там уже не важно станет, откуда ты, из столицы или провинции, директор или улицы подметаешь, мы для них все будем просто люди.

— Ошибаешься, — холодно отозвался Найджел. — На их родных планетах творится то же самое. Они нас поймут.

Со временем творилось что-то странное. Если в мае Кайт проживал каждую минуту так, словно она была вылита из железа, то с наступлением июня дни обрели лёгкость облаков. Они проносились, принося с собой дожди и ветер, листавший календарь, не давая разглядеть дат.

Его задача оказалась решена верно. И хотя профессор посмеялся над каракулями, одна половина которых была записана на коленях в автобусе, а вторая — на краешке стола в мастерской художницы, это был маленький повод для радости. Мама говорила: радость нужно раскладывать по мешочкам и хранить на полках памяти, чтобы доставать в моменты грусти. Когда умер отец, мама, наверное, развязала все свои мешочки. А он заглянул в тайники и обнаружил, что они пусты. Радость выцвела, отсырела, превратилась в шелуху. Наверное, тогда он ещё не умел хранить её.

Теперь после субботних уроков он подходил к профессору, который больше не сочинял задачи из воздуха, а давал листы с объяснениями и примерами. И Кайт сражался с формулами и уравнениями, записанными твёрдым острым почерком, надеясь, что они приблизят его к будущему, найденному на ступенях водопадов Итайя.

Новым воскресным гидом оказался Рэй Барни. Пророчество профессора Огона сбылось: преподавателя физической подготовки послали в музей изобразительного искусства. Барни втихомолку (и не только) чертыхался, вопрошая пустоту, зачем его заставили рассматривать портреты и пейзажи. «Лучше бы послали в этот дамский рай Джен или бабушку Сарию», — ворчал тренер и грозно предупреждал зевающих детей, что заставит их отжиматься прямо в музейных коридорах, если заметит сонные лица.

К счастью для юных ценителей прекрасного, на первом этаже проходила выставка работ авторов популярных комиксов и мультфильмов. Ребята буквально приросли к картинам, изображающим с детства любимых персонажей. Магги даже предложил учителю ограничить осмотр музея одним этим залом. Но Рэй Барни, сам заглядывающийся на супергероя в маске и плаще, строгим голосом погнал их дальше. Заметив, что двоих из отряда не хватает, Барни приказал Вирджи привести их за уши.

— Из-за вас мне пришлось возвращаться! — недовольно сказала девочка Твиду и Кайту.

— Извини, я первый раз на их выставке, — проговорил Твид. — Нужно всё внимательно рассмотреть.

— На Небесном Корабле тебе это не пригодится, — покачала головой Вирджи. — Как Альраи вообще выбирает места для этих экскурсий? А ты у нас тоже поклонник живописи? Или до сих пор смотришь по утрам мультики?

Она подошла к Кайту и взглянула на картину, перед которой он стоял. На большом полотне сражались два гигантских робота, управляемых людьми. Художнику мастерски удалось передать движение. Прикованные к листу, роботы будто неслись друг на друга. Из их металлических тел вылетали лазерные лучи и крылатые ракеты. Вокруг всё взрывалось, в воздух поднимались столпы дыма и пламени. Положительный герой побеждал ещё отстреливающегося отрицательного. Казалось, через мгновение он повалит противника на ряды высотных домов, выглядевших крошечными по сравнению со сражающимися гигантами.

— Похоже на сцену, которой заканчивается куча фильмов, — пожала плечами не проникнувшаяся зрелищем Вирджи. — Главный герой бросает последний снаряд или обычную зажигалку и идёт дальше, за его спиной всё взрывается, и злодей сгорает в пламени.

— Там живут люди…

— Что?

— Там люди, — повторил Кайт, продолжая смотреть на ряды высотных домов, куда вот-вот должен был упасть гигантский робот.

Вернувшись в Храм, он не пошёл вместе со всеми в общежитие, а отправился бродить по парку, уже покинутому жителями и гостями Гелиадора. Скамья у пруда была пуста — Сепий гулял где-то сам по себе. Полковника тоже не было видно, и мальчик пошёл в глубь парка.

Тропинка уводила всё выше, пока он не оказался на площадке, где Альраи вписывал их имена в историю фестиваля. Кайт нашёл треугольник, в вершине которого качался деревянный кораблик с инициалами «КС». А стоит повернуть треугольник — и на вершине окажется «СБ».

Какая длинная стена, столько имён. Под его пальцами корабли казались деревянной листвой на металлических ветвях. Кайт посмотрел на дощечку, которую держал в руках. «УМ» — теперь он с лёгкостью различал знаки, прежде казавшиеся загадочными. Кайт перевернул табличку и с удивлением прочитал знакомое имя: «Уорлэй Маршалл». Мама говорила, дядя был Левой Рукой Бога Войны. Судя по гордой радости, звучащей в её голосе, он блестяще справился со своей ролью. Вдохнув, Кайт покрутил дощечку на вершине треугольника. «Ауриго Борелиас» — не слышал такого. На правой дощечке было написано «НВ». Кайт перевернул дощечку и несколько раз перечитал два слова — «Норвен Войд».

Профессор Войд тоже участвовал в фестивале? Да ещё вместе с дядей! Вот это совпадение! Надо будет расспросить его поподробнее.

Из глубины парка послышался удар колокола. Вспомнив о времени, Кайт побежал к общежитию и не заметил идущего в темноте человека со стопкой папок в руках.

Войд медленно шёл сквозь темноту храмового парка. Объяснения Альраи сразу показались ему наспех придуманными. Дипэк, конечно, сам давно превратился в историческую древность, но совершенно не собирался умирать. Хватило же сил состряпать столько заданий. И, в конце концов, если настоятель так беспокоится о его здоровье, пусть сам и любуется на эти вулканы.

Вдруг кто-то врезался в него, папки разлетелись по траве, ещё не высохшей от недавнего дождя.

— Профессор Войд? — изумился Кайт.

— Сорнэй? Я должен был догадаться. У вас талант разрушать всё, к чему прикасаетесь.

— Простите! Я сейчас всё соберу! — он бросился шарить в мокрой траве. — Как хорошо, что я вас встретил!

— Не могу сказать того же о себе, — проворчал Войд, отбирая у него воскресные задания.

— Вы возвращаетесь домой?

— Не ваше дело!

— Можно я вас немного провожу? Я как раз хотел поговорить с вами.

— Мы виделись вчера. Вам не хватает одного дня в неделю, чтобы изводить меня?

— Профессор, вы тоже участвовали в фестивале? — спросил Кайт, радостно глядя на стоящего в тени человека. — Я увидел табличку с вашим именем на Стене Памяти. Вы помните Уорлэя Маршалла? Он был Левой Рукой Бога Войны. Это мой дядя…

Войд сделал шаг, и его лицо оказалось в полосе света — искажённая белая маска.

— Вы спрашиваете, помню ли я Уорлэя Маршалла? — по слогам произнёс он.

— Но вы же вместе… — пролепетал Кайт.

— Что тут происходит? — на дорогу вышел Экейн. — Сорнэй, почему вы ещё не в постели?.. Норвен… — грозные нотки исчезли, теперь в его голосе слышался почти страх.

— Рад, что ты, наконец, вспомнил моё имя, — усмехнулся профессор. — Сорнэй спросил, помню ли я его дядю, Уорлэя Маршалла. Не будешь ли ты так любезен ответить ему за меня?

И не дождавшись ответа, ушёл пожираемый ночной тьмой.

Экейн пугливо смотрел вслед уходящему человеку, потом перевёл взгляд на мальчика.

— Вы, в самом деле, племянник Уорлэя Маршалла?

— Да. Он брат моей мамы.

Что же Сорнэй столько времени молчал? Теперь понятно, почему он оказался Богом Войны. Похоже, активы Маршалла-старшего знатно выросли, раз он сумел запихнуть внука выше сына. А разговоры о взбалмошном миллионере — просто сплетни.

— Вы знаете моего дядю?

Он молчал, делая вид, будто не расслышал вопроса. Но мальчишка догадался сам.

— Вы тоже участвовали в фестивале? Вместе с моим дядей и профессором Войдом?

— Уже поздно. Вам давно пора готовиться ко сну. Продолжим разговор завтра.

Экейн сказал так, просто чтобы отвязаться. Этот разговор он не хотел продолжать ни завтра, ни когда-либо ещё. Он выбрал свой путь, надеясь, что он станет искуплением. Но читать молитвы далёким богам оказалось намного проще, чем произнести несколько слов перед стоящим напротив человеком. Нет, сейчас точно не время для исповеди. Всё же этот мальчишка — внук Грэма Маршалла. Да и Уорли (кто бы сомневался) хорошо устроился.

Он надеялся, что ночь остудит пыл, с которым Сорнэй кинулся разыскивать родню. Но перед ужином тот поймал его у главного здания.

— Господин куратор, вы обещали рассказать мне о дяде.

Поняв, что от разговора не уйти, Экейн сказал:

— Я действительно участвовал в Фестивале Небесных Кораблей вместе с вашим дядей. Но Уорлэй Маршалл был в тройке Бога Войны. Мы мало общались, поэтому, боюсь, мне нечего вам рассказать. Вы должны понять… Вряд ли спустя несколько лет вы что-то сможете вспомнить о Марке Тирсе или, например, Твиде Садатони.

Мальчик разочарованно вздохнул.

— Отправляйтесь в столовую.

Сорнэй поклонился и, когда Экейн решил, что уже отмучался, спросил:

— А кем вы были на фестивале?

— Я был в тройке Бога Милосердия.

Уже произнеся ответ, Экейн пожалел о своих словах. Зачем он так сказал? Сразу понятно, что он не мог быть богом. Богами такие не становятся, если только у них в дедушках не числятся Грэмы Маршаллы. Значит, сателлит. А раз не сказал прямо, то стыдится. Стыдится своего последнего места.

Экейн поднял голову. С разрушенной стены смотрел на него угольный дракон. Закатное солнце отражалось в каменных глазах, и казалось, будто дракон смеётся.

* * *

Этим вечером Кайт впервые за последнее время отложил учебники, размышляя о случившемся. Странным казалось, что ни куратор, ни профессор ни разу не упомянули, что сами когда-то прошли этот путь. Молчание Норвена Войда понять было легче — он вообще не слишком любил беседовать со своими учениками. Но почему ничего не сказал господин Экейн? Его опыт мог пригодиться тем, кому предстояло плыть на Небесных Кораблях.

Хотя куратор прямо не просил сохранить эту строчку его резюме в тайне, Кайт решил не обсуждать прошлое господина Марта с остальными. Однако, сам Март, похоже, не стал умалчивать о родственных связях нового Бога Войны. На следующий же день Рэй Барни, продолжая отсчитывать ритм отжиманий, вдруг спросил:

— Сорнэй, правда, что твоя мать — Беата Маршалл?

Кайт сбился с ритма.

— Да, но теперь её зовут Беата Сорнэй.

Барни присвистнул, словно до сих пор не мог поверить.

— И чем занимается папаша Сорнэй?

— Отец умер девять лет назад, — ответил Кайт кроссовкам Барни. — Он был профессором литературы.

Учитель поник.

— Прости… Мне жаль… — сконфуженно потирая нос, пробормотал Барни.

— Всё в порядке. Я могу продолжать?

— Да.

Кое-как выполнив положенное количество отжиманий, Кайт подошёл к учителю.

— Господин Барни, вы знаете мою маму?

— Мы ходили в один волейбольный клуб, — потрепав лиловые волосы, ответил тренер.

— Мама занималась волейболом? — удивился Кайт. — Она мне не рассказывала.

— Всего пару лет в старшей школе. У неё была отличная кручёная подача, — на губах Барни мелькнула улыбка, а в следующую секунду он уже громко отчитывал Саймона.

* * *

Субботний урок прошёл тоскливо. Профессор снова делал вид, что второй парты не существует. А когда Кайт после занятия подошёл за дополнительными материалами, раздражённо проговорил, протягивая исписанные листы:

— Я не обязан тратить своё время, объясняя вам программу прошлого года.

— Я понимаю, извините, — пробормотал мальчик.

Это было неправдой. Кайт не понимал своей вины, вернее, единственной виной, которая приходила в голову, было родство с Уорлэем Маршаллом, но он не знал, как в ней оправдаться.

Погода тоже не радовала. Дожди следовали за дождями, и не было им ни конца, ни края. Воскресенье встретило их серым ливнем. Спрятавшись под зонтами, сонные дети брели к автобусу, где их ждал ещё один человек под зонтом.

— Профессору Дипэку нездоровится. Сегодняшнюю экскурсию проведу я, — Войд старался говорить громче дождя.

Кайт крепче вцепился в рукоять зонта, будто раскрытый над ним прозрачный купол мог укрыть его от мрачного взгляда профессора. Когда все уселись по местам, Войд раздал им толстые папки с заданиями.

— Если кто-то заметит на своих листах разводы, поблагодарите за это Сорнэя, — бросил он.

— Ты снова вылил на профессора ведро воды? — раздался с заднего сиденья шёпот Магги.

Кайт сидел, опустив взгляд в колени. Когда автобус тронулся, он просмотрел первые страницы: витиеватые описания и таблицы с датами и цифрами. Замени названия вулканов на имена людей, и получится одна из лекций профессора Дипэка. Стала накатывать сонливость. Магги уже похрапывал, пытаясь использовать плечо Вирджи в качестве подушки. Она сбрасывала его, он бормотал что-то, но спустя несколько минут лохматая голова снова падала на её плечо.

Кайт отложил задания, и сон растворился, оставив на губах привкус печали. Глядя, как потоки дождя размывают его отражение, он думал о профессоре Войде, сидевшем в похожем автобусе (если тогда в программу подготовки уже были включены экскурсии). Потом достал школьные учебники и до конца пути пытался разобраться в изученном вчера.

Это путешествие оказалось самым долгим. Они ехали сначала всё дальше, потом всё выше. Дождь давно остался позади, над ними раскрылось небо такой пронзительной голубизны, что становилось больно глазам. Однако покинув автобус, Кайт с удивлением почувствовал, что зябнет. Он будто вышел ранним майским утром из бабушкиного дома. Яркое солнце играет на новорождённой листве, и ты весь наполняешься светящимся, кристально-холодным воздухом.

Из решёток водостоков поднимался пар. Кайт сначала решил, что ему померещилось. Он наклонился, собираясь коснуться студенистой дымки.

— Не советую, — раздался над ним холодный голос профессора. — Рискуете обжечься.

Кайт отдёрнул руку.

От парковки они направились по дороге, вдоль которой выстроились гостиницы. Современные, с фонтанами и модными иностранными названиями. Старые, напоминающие архитектурные памятники, с мемориальными досками, рассказывающими, что в таком-то веке здесь останавливался такой-то писатель или поэт. Маленькие, увитые уютным плющом, с рядами цветочных горшков у входа. В одном невысоком здании Магги разглядел лавку сладостей.

— Профессор, можно нам заглянуть туда? Всего на минутку! Страсть как хочется содовых леденцов!

Кайт улыбнулся этой непосредственности товарища.

— Мы не за леденцами сюда приехали, — отрезал Войд.

Магги вздохнул и поплёлся вперёд, бормоча себе под нос:

— А зачем приехали? Замёрзнуть? В июне месяце. А потом свариться в одном из гейзеров.

Гостиницы остались позади, дорога стала уходить вверх. Маленький отряд нырнул в арку из сосен и, пройдя по лестнице из скользких брусьев, оказался в долине, лежащей у подножия горной стены. Здесь почти не было зелени, серые валуны причудливых форм лежали на серой почве, напоминающей окаменевшее море. Но будто окаменела не вся вода. Тут и там она прожигала камень и, испаряясь, поднималась вверх тяжёлым студенистым паром.

— На праязыке это место называется «ад», — сказал Норвен Войд. — Не сходите с тропы и не пытайтесь потрогать что-нибудь.

Сверившись с конспектом, оставленным профессором Дипэком, он начал свой монолог о гейзерах, их названиях и истории. Дети раскрыли сброшюрованные задания и стали торопливо записывать ответы.

Кайт с внезапной тоской разглядывал пузырящуюся жидкость и вдыхал пары сероводорода. Зачем Альраи отправил их сюда? Профессор Дипэк рассказывал о Боге Мрака Гадаре, живущем на Акелдаме. Им хотели показать лицо врага и для того послали в туристическую версию ада?

Он раскрыл тетрадь и начал писать.

Белый пруд — вода в нём похожа на молоко из-за избытка кальция.

Морской пруд — с бирюзовой водой, в которой можно вкрутую сварить яйцо.

Кровавый пруд — на дне которого большое количество железосодержащих минералов. Согласно преданию в этом пруду варят грешников.

Пары, разносимые ветром, окутывали путников, то скрывая непрозрачной белой завесой, то снова возвращая друг другу. В стелящейся дымке Кайту начался слышаться неясный шёпот, туман протягивал студенистые щупальца. Он шагнул, пытаясь найти выход из белого плена, но оступился. Чья-то рука удержала его, уже натянувшего заградительную верёвку.

— Я же сказал, чтобы вы не сходили с тропы! — проговорил профессор.

— Спасибо, — сказал Кайт, но Норвен Войд уже снова шагнул в облако тумана.

Спустя пару часов, пропитанные дымом и серой, они вернулись на главную улицу с её уютными магазинчиками и гостиницами.

— Будто действительно в аду побывали! — воскликнул Биджой.

— Да, после такого и круглосуточные дожди раем покажутся, — поддержал Магги.

— Хватит болтать. Наша экскурсия ещё не закончена, — Норвен Войд пошёл к парковке.

Вообще-то образовательная часть их поездки подошла к концу, больше не было мест, которые должны были стать ответами в подготовленных Дипэком заданиях. Но старый историк включил в программу посещение горячих источников, очевидно, собираясь погреть там ноющие после долгой прогулки кости.

К сожалению, Норвен, подкупленный словами настоятеля о физических и химических процессах, не посмотрел программу, прежде чем давать согласие. Потом он пришёл к Кианану и сказал, что готов провести экскурсию, но ни за что не будет развлекать этих детей. На что Кианан ответил со свойственным ему благодушием:

— Они так стараются каждый день. Пусть отдохнут немного.

И пошёл уверенный, что совершает доброе дело, заботясь о своих богах. Не думая, что в этом не будет ни капли отдыха для их провожатого.

Проехав полчаса по серпатинному шоссе, автобус остановился возле старинного здания, украшенного резьбой. В уютном саду под соснами отражался в пруду каменный фонарь. Над входом висел занавес с рисунком пара, поднимающегося над водой.

— Вот это да! — воскликнул Магги, разглядывая плавающих в пруду рыб.

— Шикарное место! — восхитился Тирс.

Войд хмуро разглядывал блестящую черепицу. Ему это место было знакомо. Много лет назад после блуждания в горячем тумане Дипэк тоже привёз их сюда.

— Пойдёмте скорее! — поторопил остальных Биджой.

Норвен продолжал стоять, потом заставил себя подняться по мраморным ступеням.

Оставив обувь в ячейках при входе, ребята побежали разглядывать богатое внутреннее убранство здания. Норвен пошёл к стойке администрации.

— Теперь-то мы узнаем, кто здесь настоящий Мелкон! — хохотнул Тирс, подмигивая товарищам.

Вирджи закрыла лицо руками и пробормотала:

— Слава богам, я не услышу ваших идиотских шуток.

— Ты много чего не услышишь и не увидишь, — Тирс толкнул Найджела в бок, призывая пошутить вместе с собой.

— Бесполезно, — покачал головой Эрстон. — Найджа на такое не разведёшь. Сколько девчонок мечтает повиснуть у него на груди, но его интересует только подготовка к фестивалю.

Вирджи, сжав руки, процедила:

— Где же этот Войд с билетами?

И вдруг заметила, что профессор стоит позади.

— Держите, — он протянули им стопку разноцветных бумажек. — У вас час времени.

— Всего час? — разочарованно протянул Магги.

— Ни минутой больше.

— А вы разве с нами не пойдёте? — удивился Эрстон, увидев, как профессор садится в кресло.

— Нет, — коротко ответил тот.

— А как же тенистые слуги Бога Мрака? — напомнил Тирс.

— Этот час там будете только вы, — ответил профессор.

— Вот это Альраи расщедрился! — обрадовался Магги. — Ты, Вирджи, вообще одна будешь!

— Королева дамских купален! — насмешливо поклонился Тирс.

Вирджи направилась к двери, завешенной алой тканью, бросив не оборачиваясь:

— Час уже пошёл!

— Вперёд, ребята! — скомандовал Магги и повёл отряд туда, где колыхался синий занавес.

Кайт продолжал стоять, держа в руках билет. Он видел, профессор не сел — почти упал в кресло. Лицо его было бледнее обычного. Казалось, ещё немного и он начнёт задыхаться — словно не вулканы, а эти купальни для него — ад.

— Профессор, вам нехорошо? — тихо спросил он, подходя к креслу.

— Мне хорошо, идите!

— Я принесу что-нибудь выпить, — Кайт пошёл к автомату с напитками и скоро вернулся со стаканчиком кофе.

— Вот, держите, — сказал мальчик, садясь в соседнее кресло.

Норвен взял и отпил немного.

— Со мной всё в порядке. Вы можете идти.

Но Кайт продолжал сидеть, разглядывая широкие лопасти вентиляторов, кружащихся под потолком. Почему-то он чувствовал, что не может уйти.

— Я же сказал, со мной всё в порядке…

— Профессор, можно вас спросить?

— Что? Хотите узнать ещё о каком-нибудь своём родственнике?

— Нет, я про урок. В дороге я попробовал решить задачу…

Вопрос тянул за собой вопрос, объяснение сменялось объяснением. Когда в глазах ученика, наконец, зажглось понимание, Войд проговорил в сердцах:

— Вы вообще присутствовали вчера на уроке или витали в облаках?

— Извините, — смущённо пробормотал Кайт. Потом посмотрел на большой настенный циферблат. — Кажется, я истратил свой час, — он смял билет.

Из купален вышли ребята.

— Сорни, ты куда пропал? — спросил Биджой.

— Просто он стесняется представить нам своего жалкого Бога Войны, — шепнул Тирс.

Вирджи вышла, поправляя рукой недосушенные волосы.

— Все собрались, возвращаемся, — сказал Войд.

— Профессор, может, перекусим в здешнем ресторанчике? — предложил Магги, показывая на аппетитные муляжи в витрине.

— Нет.

Норвен бросил быстрый взгляд на Кайта и молча пошёл к выходу. Проходя мимо урны, он выбросил пустой стаканчик. Из-под длинного рукава свитера потекла тонкая струйка крови.

Магия фамилии Маршалл сразу начала давать всходы. Для Найджела и других Кайт оставался сорной травой, но за спиной этого сорняка возвышалась теперь грозная фигура садовника.

В речи куратора появились нотки уважения, столь тонкие, что их можно было принять за страх. Барни, хоть и продолжал распинать неуклюжего Бога Войны на все лады, следил, чтобы сын Беаты Маршалл вернулся к матери в целости и сохранности. Даже во взгляде Найджела мелькало теперь обречённое смирение. Он понимал, внук Грэма Маршалла отсюда не уйдёт. Но Кайту щит дедушкиной фамилии казался ношей такой же чужой, как и меч Мелкона.

В первый день июля Рэй Барни отвёл их в горы, где стоял белый остов Небесного Корабля.

— Посмотрим, чему вы научились, — сказал учитель, потирая руки.

Глядя на оробевших детей, он рассмеялся и крикнул:

— Сейчас вы не боги! Вы пираты, которые должны изучить каждый сантиметр этого корабля! На абордаж!

И макет памятника истории и культуры превратился в детскую площадку. Каждый стремился дотронуться до огромного штурвала, повисеть на перилах, забраться по верёвочным лестницам туда, где мачты касались солнца. Все, кроме Саймона. Он смог заставить себя подняться на верхнюю палубу, но предпочитал держаться подальше от края.

— Повезло тебе с таким смельчаком, — смеялся Биджой. — Случись война, Сайми не поднялся бы на Небесный Корабль, даже если бы Мелкон кричал ему в ухо.

Теперь они каждый день взбирались на белый остов корабля. Дожди пролились последней каплей, наступила удушающая жара. Дни наполнились треском цикад, а вечера — звуками барабанов и флейт. После того, как боги уходили делать домашнее задание, тренировку начинали смертные, тянущие корабли. Слушая мелодию, эхом откликающуюся в горах, Кайт думал о том, что где-то там держит белый канат Чайк. И от этого становилось радостно на душе.

Последние недели подготовки запомнились Кайту самыми светлыми. Ему нравилась тягучая медлительность праязыка, дороги блестящей туши на занятиях каллиграфии, даже в навевающем сон голосе профессора Дипэка слышалось теперь что-то уютное. Каждую свободную минуту он тратил на то, чтобы восполнить пробелы в школьной программе. Если стихотворные строки и имена исторических деятелей начали постепенно оседать в памяти, то формулам и уравнениям было труднее пробиться в его сознание. Но он не опускал рук. Часто замечающему его читающим школьные учебники Альраи даже пришлось напомнить мальчику, что главная цель подготовки — фестиваль, а не тесты. Возможно, в словах настоятеля была доля правды, и это погружение в школьные уроки было неосознанной попыткой оттянуть наступление августа, когда ему предстояло надеть одежды Бога Войны. Только Кайту казалось, что бегство от Мелкона странным образом приближает его к себе.

В шелесте страниц учебников и пении цикад подкралось время последней экскурсии. Узнав, что её будет проводить Альраи, все восприняли это как экзамен. То, что настоятель делал вид, будто никого экзаменовать не собирается и даже обычных буклетов с заданиями не раздал, только усиливало подозрения.

Местом сегодняшней прогулки стал парк, расположенный недалеко от железнодорожной станции и оттуда медленно поднимающийся к горам. Украшением парка были олени, бродящие в одиночку и стадами и совершенно не боявшиеся людей. Вдоль аллей расположились сувенирные лавки, а рядом продавался корм для животных — круглый безвкусный крекер, перевязанный бумажной лентой.

Дети накупили полные карманы печенья и раздавали подходящим животным. Магги щедрой рукой одаривал их, а потом бежал за новой порцией угощения. Саймон побаивался ветвистых рогов, поэтому торопливо выдавал оленям нераспечатанную пачку. Те радовались и съедали всё вместе с бумажной лентой. Правда, оказалось, что он забыл в кармане несколько кусочков печенья, и один особенно настойчивый олень попытался съесть их вместе с карманом. Кайт хотел покормить самых маленьких членов оленьей стаи, но они обычно были пугливы и прятались за спинами более старших.

Когда солнце перевалило за полдень, жара стала невыносимой. Животные и люди потянулись в тень. Настоятель повёл их в глубину соснового леса, где перетянутая металлической цепочкой с надписью «Прохода нет» лежала тропа, края которой даже в середине лета устилала кроваво-алая листва.

— Факельные деревья, — тихо проговорил Найджел.

— Да, — кивнул настоятель. — По легенде они выросли из крови Мелкона, капающей со священного меча, который нёс Гадар, спускаясь с Акелдамы. Здесь начинается Проклятая тропа.

Найджел не остановился прочитать историческую справку на табличке, поставленной возле тропы. Легенду о битве Мелкона и Гадара он знал наизусть.

Кайт пробежал глазами известные по лекциям профессора Дипэка строки и, отойдя к соснам, стал кормить остатками печенья выглянувшего из кустов оленёнка.

Альраи смотрел на него, потом поманил детей на широкую аллею:

— Свернём сюда. Устроим пикник на берегу озера.

Дети расположились в тени деревьев и достали коробочки с обедом, но не спешили приступать к трапезе. В присутствии настоятеля многие чувствовали себя скованно. Кайт, особенно часто ощущавший на себе взгляд Альраи, напротив, торопливо опустошил содержимое коробочки и отправился к озеру. Настоятель некоторое время смотрел на свой нетронутый обед, потом медленно поднялся и пошёл к воде.

— Наконец-то, можно спокойно поесть, — хмыкнул Тирс.

— Последнее воскресенье, когда мы сидим вот так вместе и уплетаем вкусняшки на природе, — протянул Магги с довольным сожалением.

— Спорим, ты и с началом фестиваля будешь успевать перехватывать по дороге что-нибудь сладкое, — хлопнул его по плечу Тирс.

— Не волнуйся, и тебе перепадёт. Я не жадный!

— Заляпаете мои одежды едой, и я стану королевой муравьёв, — поморщилась Вирджи.

— Муравьиная королева? А что, это имя тебе больше подходит, чем Бог Милосердия, — усмехнулся Тирс.

— Повтори, что ты сказал?

— Да ладно, не злись! И потом, на правду нельзя обижаться. Бабушка Сария не учила тебя такому?

— Вы чего? — всполошился Магги, не заметивший, когда его шутки превратились в причину для ссоры.

— Ничего! — она бросила салфетку и направилась к пруду, столкнувшись с Найджелом.

— Ты тоже так считаешь? — грозно спросила она. — Что из меня не получится Табит?

— Тебя не должно волновать, что я считаю, — холодным голосом ответил Найджел.

Оттолкнув его, она побежала к воде. Всё началось с этого Альраи! Она нашла взглядом настоятеля. Тот брёл вдоль озера, словно пытаясь дотянуться до Кайта, уходившего всё дальше.

Быстро нагнав старика, девочка сказала, гордо вскинув голову:

— Чудесная экскурсия, Альраи!

— В жару эти деревья и эта вода — спасение, — устало ответил он, провожая взглядом ускользающего мальчика.

— Вы собрали нас сегодня, чтобы проэкзаменовать? — злясь, что он не обращает на неё внимания, спросила Вирджи.

— Что прости?

— Я хочу узнать, прошла ли я экзамен! Потому что остальные до сих пор сомневаются во мне.

— Вирджи…

— Так я прошла? Вы молчите. Значит, вы думаете, как они? То, что вы говорили на уроке профессора Дипэка, неправда! По-вашему, я не достойна носить ни расшитых золотом мантий, ни украшенных камнями венцов! Я просто…

— Нет, Вирджи, я так не считаю, — перебил Альраи. — И скажу тебе, хотя, как организатор фестиваля, наверное, не должен: Табит, настоящий Табит, не носил ни корон, ни мантий. Это мы, неспособные светиться изнутри, расшили свои одеяния золотом, украсили драгоценностями. Не важно, чьё тело, мужское или женское, будет под одеждой Бога, важно, какая в нём душа.

Вирджи стояла, оглушённая его глубоким голосом. Но и сам Альраи казался опустошённым, будто с этими словами его покинули последние силы. Глядя на него, бредущего по краю воды вслед за Кайтом, девочка вдруг подумала, что это просто пожилой человек, прошедший с ними несколько часов под палящим июльским солнцем. Что-то странное шевельнулось у неё в груди. Как там говорила бабушка Сария? «Умение видеть сквозь кожу рождает сострадание». Ей вдруг вспомнилась девочка из «Страны детства» с повязкой на глазах. «Может, я просто слепая?» — с горечью подумала Вирджи. Вздохнув, она смотрела, как на противоположном берегу Кайт дошёл до раскидистого дерева, покрытого бело-фиолетовыми цветами, и, опустившись на траву, коснулся рукой воды.

Несмотря на жару, вода была холодной.

— На дне озера бьют ледяные ключи, — раздался над ним голос Альраи. — В такую жару — это спасение… До начала фестиваля остаётся совсем немного времени.

— Да, — тихо отозвался мальчик. — Когда я узнал, что подготовка будет длиться три месяца, этот срок показался мне очень долгим. Но теперь понимаю, и трёх лет было бы мало.

— Если бы у нас было время! — с тоской проговорил куда-то ввысь настоятель.

— Простите, Альраи, — повернув к нему лицо, в котором отражалась сияющая рябь воды, проговорил Кайт. — Я так хотел бы, чтобы вы смотрели на меня и знали, что все истории профессора Дипэка хранятся в моей памяти, что мои глаза способны прочесть любой знак из книг профессора Огона, что меч Мелкона в моих руках способен разбить любую преграду! Я так хотел бы принести вам радость!

— Ты хороший мальчик, — погладив его по голове, сказал настоятель и пошёл дальше.

— Но этого недостаточно… — закончил за него фразу Кайт, снова опуская руки в ледяную воду.

* * *

Проверку тестов детей из Храма Даглар Норвен Войд откладывал до последнего. И когда уже откладывать дальше было некуда, раскрыл листы с заданиями. Войд говорил Кианану правду: он никогда не хотел быть преподавателем. И входя по необходимости в университетскую аудиторию, не запоминал ни лиц, ни почерка сидящих перед ним студентов. Несколько раз его приглашали принять участие в проведении школьных олимпиад. Но поняв, что строгое лицо преподавателя путает мысли даже тех школьников, которым уже были напророчены медали, звать перестали.

Это позволяло отвлечься от шумных, непоседливых болтунов и сосредоточиться на работе в лаборатории. Изучать элементы периодической системы в их естественном состоянии, до того момента, когда им пришло в голову выскочить из этой системы и, объединившись, стать шумными, непоседливыми болтунами.

В группе Деврая лучшим по сумме всех баллов оказался сам Деврай. Следующий результат был у Вирджелии Валентайн. Ей не хватило всего немного. А жаль, могла бы утереть нос внуку Вилена.

Среди первоклассников сильнейшим стал Саймон Триггви. Неожиданная победа. Значит, ему всё же хватило смелости внимательно слушать лекции.

Работу Сорнэя Норвен проверил последней. Он разбирал неровный почерк (не мог ещё мельче написать?), и его коснулось странное чувство, что когда-то давно такое уже было: тесный кабинет, тени в углах и он, склонившийся над листами, исписанными мелким почерком.

«Надо заканчивать с этим! А то мне уже мерещится неизвестно что…»

На следующее утро Норвен отправился в Храм, радуясь, что это последний раз, когда он переступает невидимый порог, охраняемый каменными стражами. Классы убирали, готовя к фестивалю, поэтому дети собрались в столовой — растревоженный улей, гудящий под запахи котлет и овощного супа.

Войд раздал им бланки с оценками. Найджел кивнул, словно и не ожидал иного. Вирджелия стала похожа на циркового персонажа, у которого одна половина лица покрашена в гордость, а другая — в досаду. Саймон Триггви смотрел в свой лист, не веря в написанные там цифры. Стинэй Биджой, заглянув через плечо в бланк Сорнэя, усмехнулся и уже собирался прокомментировать последнее место своего Бога, когда Сорнэй проговорил радостно:

— Спасибо, профессор!

— Здесь нет поводов для радости ни у вас, ни у меня, — хмурясь, ответил Войд. — Вы едва преодолели границу, отделяющую неудовлетворительные оценки от удовлетворительных. Вам нужно основательно повторить программу средней школы. Не знаю, кто учил вас до меня, но там не просто белые пятна, а белые дыры.

— А вы не могли бы ещё немного позаниматься со мной?

— Кто? Я? Упаси боже! Счастливо оставаться!

Взяв сумку, профессор покинул Храм, чтобы никогда сюда не вернуться.

— Счастливо… — прошептал Кайт в закрывшуюся дверь.

Вечером он отправился на своё обычное место у пруда, думая о том, что до фестиваля осталось два дня. Маска Мелкона неотвратимо надвигалась на него, а ему хотелось бы какого-нибудь волшебства, способного перенести сразу в конец августа, когда можно будет снова погрузиться в школьные учебники, чтобы учиться строить лестницы и мосты.

Отгоняя рукой вечернюю мошкару, рядом села Вирджи.

— Духота, комары, орущие цикады. Ненавижу лето.

— А я люблю.

— Ты всё любишь! — махнула она рукой.

На тропинке, спускающейся с гор, появился Саймон. Тренировочные штаны были в грязи, на одной коленке к коричневому пятну примешивалась кровь.

— Ну, что, воин, столбы Барни держат оборону? — усмехнулась Вирджи.

— Снова не повезло, — со вздохом ответил Левая Рука Бога Войны.

— Ты написал тесты лучше всех в нашей группе, — восхищённо проговорил Кайт. — Ты молодец, Саймон!

— Спасибо, — смущённо пробормотал мальчик. — С формулами значительно проще, на них невозможно потерять равновесие.

— Знал бы ты, сколько раз я на них поскальзывался! — рассмеялся Кайт.

— Сходи в госпиталь, вояка, — посоветовала Вирджи.

— Да, так и сделаю.

— Столбы не сдаются малышу Сайми, — усмехнулась девочка, провожая взглядом ковыляющую фигуру.

— Это Саймон не сдаётся, — проговорил Кайт.

Вирджи отвернулась.

— Куратор сказал, — снова заговорил он, — когда пройдёт много лет, мы не сможем вспомнить друг друга. Как думаешь, это правда?

— Правда, — неожиданно быстро ответила она. — Это как с часами в гостиной.

— С часами?

— Да. Вот висят у тебя в гостиной часы. Ты привык смотреть на них каждый раз, когда хочешь узнать время. Но однажды часы убирают: села батарейка или совсем сломались. Часов больше нет, но ты будешь инстинктивно смотреть на пустое место, чтобы узнать время. Несколько дней, может, месяц. А потом привыкнешь, что их там больше нет, и перестанешь смотреть на стену. Так и с людьми.

— Ясно.

— Но тебя я запомню, — девочка со смехом хлопнула его по плечу. — Такого космического придурка невозможно забыть! Запереть себя в столовой, облить профессора, заблудиться на горе! А твои бои на мечах — о тебе будут слагать легенды!

Кайт тоже рассмеялся.

Вернувшись в общежитие, он, чувствуя вину перед Альраи, собирался перечитать сказания о подвигах Мелкона, но заснул на строках битвы с Князем Меченосцем. Ему снились сны, один за другим, словно быстро листаешь страницы, не успевая разглядеть ни рисунков, ни букв. Какой-то сон его разбудил, но он не помнил какой. В небе ещё горела луна, её свет рисовал на потолке серебристые окна. В доме бабушки Сэды северная луна рисовала такие же квадраты, и ветер качал светящиеся нити бельевых верёвок. Кайт представлял, что это канаты, по которым движутся бесстрашные крошечные канатоходцы.

Очнувшись от снов, он посмотрел на постель Саймона. Она была пуста. Устав от напряжения последних дней, Кайт уснул над книгой и совсем забыл проверить, как у него дела.

«Может, он остался в госпитале?» Быстро поднявшись, он на цыпочках, чтобы не разбудить остальных, вышел из комнаты. Постоял несколько секунд возле двери куратора, но, так и не постучавшись, отправился в парк.

«Наверняка, Саймон в госпитале. Где же ему ещё быть?» — повторял он себе, но внутри поднималась странная тревога. Вместо госпиталя, он пошёл к южным воротам.

Окутанный ночной тьмой парк выглядел другим. Путаясь в тропинках, Кайт, наконец, вышел к волчьим камням. За калиткой всё в тех же заляпанных землёй штанах стоял Саймон Триггви.

Саймон Триггви стоял, опустив плечи. Железные прутья решётки оставляли на его лице тонкие тени.

— Как ты там оказался? — воскликнул Кайт. — Нам же нельзя выходить!

Мальчик смотрел на него глазами, полными печали и вины.

— Подожди, я открою, — Кайт начал возиться с засовом, но за спиной послышались шаги.

— Кто здесь? — раздался хриплый со сна голос куратора. — Сорнэй, что вы тут делаете? Ещё ночь!

Кайт замер, раскинув руки в тщетной попытке заслонить стоявшего за воротами товарища.

— Триггви, а вы чего поднялись в такую рань? — проворчал Экейн и вдруг понял, что их разделяет металлическая решётка.

— Триггви, — медленно повторил Экейн, а глаза уже заливал страх. Куратор, проспавший побег ребёнка! Он думал, Сорнэй — его камень, но это Триггви — спица в самое сердце!

— Сорнэй, возвращайтесь в общежитие, — глухо проговорил он.

— Можно мне подождать с Саймоном? — взмолился Кайт.

— Я сказал, возвращайтесь в общежитие! Немедленно! — голос сорвался на визг. Он тяжело дышал, голову сжимали обручи тупой боли.

Кайт побрёл назад, беспрестанно оглядываясь. Саймон провожал его глазами, полными печали и вины.

Дойдя до маленького флигеля, он пробрался в комнату и споткнулся о чьи-то вытянувшиеся, словно шлагбаум, ноги.

— Смотри, куда наступаешь, лунатик чёртов! — проворчал разбуженный Биджой.

— Вы чего шумите? — выглянувшая из-за своей ширмы Вирджи сонно потирала глаза.

— Саймон ушёл из Храма, — потерянно произнёс Кайт.

— Что ты сказал? — Найджел сел на постели.

— Как ушёл? — Вирджи вскочила. — Он же собирался в госпиталь. Ох, я совсем забыла зайти проверить, как у него там дела!

— И я забыл… — горестно проговорил Кайт. — Взял книгу и уснул. А когда проснулся, постель Саймона была пуста. Я пошёл его искать и нашёл возле южных ворот. За воротами.

Проснулись уже все, и все молча слушали его.

— Я хотел отпереть калитку, но тут появился куратор. Он велел мне возвращаться.

— Подожди, ты хотел впустить Саймона? Тайком? — спросил Эрстон. — Это против правил.

— Саймон наш друг! — поддержал Магги.

— Как бы ты поступил, если бы за воротами стоял твой брат? — Кайт с горечью посмотрел на свои бессильные руки.

Эрстон сказал тихо:

— Мой брат никогда бы не оказался за воротами.

Твид кивнул, самого себя пытаясь убедить, что перед ответом Эрстона не было паузы.

— Саймон не мог уйти! — воскликнула Вирджи. — Мы же с Кайтом только вечером видели, как он возвращался с поля. Штаны все в земле.

— Вот и ответ, — пожал плечами Биджой. — Сайми с самого начала боялся Небесных Кораблей. Видно, решил, что не справится.

— Он говорил, что нужно всегда всё делать до конца, — с тоской вспомнил Кайт.

— Не мог Саймон бросить всё сейчас, когда до начала фестиваля осталось два дня! — Вирджи сжала кулаки.

— Но он это сделал, — Биджой улёгся на постели.

— А тебя совершенно не волнует, что вы с Кайтом останетесь вдвоём, если Саймона исключат? — навис над ним Магги.

Биджой сделал вид, что задумался, потом ответил:

— Нет, — а потом буркнул, отворачиваясь. — Я бы и без Сорни прекрасно справился — если бы мог остаться без него.

На пороге комнаты показался Экейн.

— Соберите вещи Триггви, — коротко приказал он.

— Саймона исключают? — спросил Найджел.

— Да.

— Господин куратор, позвольте мне поговорить с Альраи! — воскликнул Кайт.

— Альраи сам придёт к вам, — хмуро ответил Экейн. — Когда проводит Триггви.

— Но Саймон почти закончил подготовку!

— Он должен был думать об этом прежде, чем выкидывать такое! Собирайте его вещи. Я вернусь через десять минут, — Экейн уже собирался уйти, когда его окликнул спокойный голос Марка Тирса.

— Куратор, а Кайт пытался впустить Саймона. Он сам нам признался.

Стинэй Биджой вскочил на своей постели, сжимая белые простыни.

— Меньше болтайте, Сорнэй, если не хотите оказаться там же, где и Триггви, — прошипел Экейн и вышел, хлопнув дверью.

— Не старайся, Марк, — сказал Найджел. — Хватит с него Саймона.

— Да, не в тот март он решил стать куратором, — покачала головой Эрстон.

Биджой продолжал пристально смотреть на Марка. Только что бывший друг легко и беззаботно пытался столкнуть его с корабля.

— Укладывай его вещи, — прикрикнул он на Кайта.

Кайт продолжал потерянно стоять посреди комнаты. Магги положил ему руку на плечо.

— Он сам ушёл, тут ничего не поделаешь.

— Я помогу, — подошла к ним Вирджи.

Через несколько минут нехитрый багаж Саймона переехал из тумбочки в рюкзак. Полки были пусты, но Кайт продолжал что-то искать.

— Что вы копаетесь? — раздражённо проговорил вернувшийся куратор.

— Платок, который мы расписывали у госпожи Амалтэйи, — объяснил он. — Саймон так старался над ним.

— Сейчас не до платков! Давайте сюда, — он забрал рюкзак и быстро вышел.

— Так неправильно, — пробормотал Кайт, глядя на выпотрошенную тумбочку. — Нам не дали даже поговорить с ним.

— Сайми теперь чумной, — напомнил Тирс. — С ним нельзя разговаривать.

— Нам с этим чумным в одной школе учиться, — вздохнул Эрстон.

— Саймон не имел права так поступать, — перешла от сострадания к обвинениям Вирджи. — Он подвёл не только тебя, Кайт, он бросил тень на нас всех!

— Скажут, что ты виновата, — усмехнулся Тирс.

— Я?

— Женщина на корабле к несчастью. И отменят эту глупую поправку.

— Нет, это я виноват, — пробормотал Кайт.

— Теперь в наказание будешь сам влачить свой шлейф, — откликнулся Биджой. — А вообще тебе повезло, что я не сбежал от такого бога. Тогда бы пришлось ещё и самому тащить меч.

— Всё, отбой! — скомандовал Тирс. — Не будем упускать последний шанс выспаться.

Но спать никто не стал. Даже Биджой, давно греющий головой подушку, даже сам Тирс. Пустая постель Саймона, словно чёрная дыра, высасывала сны.

Когда лунные рисунки на потолке стали бледнеть, в коридоре послышались шаркающие шаги Альраи. Не выспавшийся, уставший он снова напомнил Вирджи обыкновенного старика.

— Я решил не дожидаться утра. Думаю, сейчас вам не до сна, — он тяжело опустился на табурет.

— Саймон ушёл? — спросил Найджел.

— Да.

— Может, Саймон и поддался слабости, но он вернулся, — с тоской глядя на тающую за окном ночь, проговорил Кайт. — Я видел его глаза, он хотел остаться.

— Увы, я предупреждал, для покинувшего Храм нет обратного пути.

— Но меня вы приняли назад.

— Ты заблудился в горах, он ушёл сам, — покачал головой Альраи. — Не упрекай меня, Кайтос, я больше чем кто-либо желал, чтобы вы все, все девять, поднялись на Небесные Корабли.

— Вы даже не дали нам попрощаться.

— До начала фестиваля два дня. Формально ваша подготовка ещё не закончена. Вам не следует лишний раз говорить с человеком, которого могла коснуться тень.

— А если нам нужен этот человек со всеми его тенями?

— Не слышишь разве, что тебе говорит Альраи? — прикрикнул Биджой, испугавшись, что настоятель рассердится и выгонит упрямого мальчишку вслед за своим сателлитом. — Правила есть правила — и Сайми о них знал. Раз он решил уйти, значит, Небесный Корабль не для него. И точка.

Кайт печально склонил голову.

— Мне жаль, что всё так сложилось, — настоятель нервно сплёл пальцы. — Особенно накануне фестиваля. Уход одного из сателлитов опечалит людей, мы все должны стараться, чтобы вернуть им утраченную надежду. В сегодняшнем распорядке дня изменений не будет. Отдохните, пока ещё есть немного времени.

Проводив старика взглядом, Марк Тирс проговорил задумчиво:

— Надо было рассказать Альраи, что Сорнэй пытался впустить чумного.

— Бесполезно, — проговорил Найджел. — Альраи не отпустит своего Мелкона.

Все снова разбрелись по постелям, но уснуть в краткие минуты перед рассветом не получалось.

— Я была права, — глухо проговорила из-за своей ширмы Вирджи. — Столбы победили Саймона.

— Он сражался каждый день, — с нажимом произнёс Кайт. — Со столбами, высотой кораблей, параграфами учебников, знаками праязыка, заданиями и формулами. Каждый день он сражался с тем, чего боялся.

— Воин не знает страха, — раздался тяжёлый голос Найджела.

Все другие голоса замолкли. В наступившей тишине из-за гор медленно поднималось солнце. Освещённый его лучами брёл по улицам Гелиадора Саймон Триггви.

* * *

А потом начался дождь. Словно какие-то заблудшие тучи, не успевшие пролиться в начале июля, добрались, наконец, до старой столицы и теперь сочились душным серым маревом. Обитатели Храма совсем приуныли.

— Небо гневается, — качал головой Аран Дипэк. Все истории были уже рассказаны, но профессор всё равно проводил почти каждый день в Храме. Возможно, ему больше некуда было идти.

Кайт то брался повторять древние знаки и тексты, то бродил под зонтом по размокшим тропам. Гармония последних недель исчезла, унесённая на плечах его маленького сателлита. Хотелось поговорить с кем-то, но Вирджи, борясь со страхом, продолжала сыпать обвинениями, Магги, в котором грусть никогда не прорастала глубоко, не слышал его печали. А куратор, казалось, был готов надеть на своего подопечного колодки, лишь бы быть уверенным, что он не предаст наставника за считанные минуты до начала фестиваля.

В последний день Кайт снова отправился к пруду. Мокрые камни служили плохими скамьями, но он опустился на них, засмотревшись, как дождь с шумом пронзает водную гладь. Откуда-то появился Сепий, пропадавший несколько дней. Спрятавшись под зонтом Кайта, он начал вылизывать мокрую шерсть.

— Где же ты был всё это время? Я уже начал волноваться, — спросил мальчик.

Оторвавшись от своего занятия, кот посмотрел на него бездонными янтарными глазами: «Тебе следует волноваться о себе».

В воде показалось пронзаемое дождём отражение Вирджи.

— Март велел напомнить, что через полчаса придёт Джендэйи для последней примерки.

— Хорошо, — послушно кивнул Кайт.

— Нашёл, где сидеть. Вымокнешь и простудишься.

— Разве можно заболеть в такую жару?

— Ещё как можно. А лежать в горячке летом — так себе удовольствие. И без того, кажется, что кровь скоро вскипит.

— В Кленверте уже появляются первые жёлтые листья, — с едва уловимой тоской проговорил Кайт.

— Город, где ты родился?

Он покачал головой:

— Мы переехали туда после смерти папы. О месте, где я родился, у меня сохранилось мало воспоминаний.

Вирджи поёжилась, словно в этот душный день на неё повеяло холодом. Захотелось уйти. Она попробовала быть внимательной и спросила о прошлом, которое его тяготило. Но не могла шагнуть дальше. «Чтобы сострадать, нужно не бояться страдания…» — мелькнула в памяти одна из бесед с бабушкой Сарией.

— А что если с нами будет то же, что и с Саймоном? — прошептала она. — Будем стараться, прыгать по этим столбам — а потом всё равно окажемся по ту сторону врат.

Кайт смотрел на заливаемый дождём пруд. Он вдруг подумал, что это первая суббота, когда не надо идти на урок профессора Войда.

Сепий, решив, что стал достаточно умытым, бесцеремонно забрался на колени мальчика, собираясь устроить себе постель.

— Этот беспризорник к тебе привязался, — усмехнулась Вирджи. — Остальным он и погладить себя не даёт.

— Мне тоже не даёт, — Кайт поднёс ладонь к рыжей спине. Шерсть сразу встала дыбом, послышалось предостерегающее шипение. — Вот видишь! Но он снится мне иногда. Во снах мы ходим с ним по пепелищу.

— Какие страшные сны!

— Здесь всё как будто оживает. И тот дракон, что когда-то указывал направление на север, говорит со мной. Только ворон всегда молчит. А какие сны снятся тебе?

— Я сплю сном праведника, — вскинула голову Вирджи, — и не вижу снов.

Она ушла, гордо унося свою ложь. Ей давно уже снились сны, в которых дракон с человеческим лицом ступал по солнечным цветам.

* * *

Кайт смотрел на гаснущие лунные рисунки на потолке, слушал голос Экейна, приказывающего вставать, и никак не мог поверить, что сегодня начинается фестиваль. Казалось, их будят, чтобы повезти на очередную экскурсию. Он пойдёт к южным воротам, где возле автобуса будут снова ждать профессор Огон или Джендэйи.

Но в это воскресенье сирота в шуршащих юбках пришла не для того, чтобы учить их расписывать запястья. Серьёзная, торжественная, она держала свои кисти, словно мечи, готовые к бою.

Началось всё, как в казавшемся таким далёким мае: сателлиты чертили священные символы на запястьях богов. Но у Бога Войны осталась теперь только одна Рука.

Джендэйи сказала печально:

— Сателлитов нельзя заменить так же, как и Богов. Все трое связаны друг с другом. Если один уходит, треугольник превращается в линию.

Сначала Биджой нарисовал знаки на правом запястье Кайта, потом Кайт — на его правом запястье.

— Ты так ничему и не научился, Сорняк, — усмехнулся, махая рукой, Биджой. — Кому способны помочь твои каракули?

Теперь, когда до начала фестиваля оставались часы, староста больше не боялся, что Кайт сбежит, и его шутки стали приобретать привычную остроту транспортира.

— Вы с Сайми — два сапога пара. У него тоже получались кривобокие закорючки. Я готов был поспорить, что у тебя первого сдадут нервы.

— Жаль, что мы не нашли платок, — отозвался Кайт, вспоминая, как тщательно Саймон вписывал в розовый квадрат белые цветы.

Биджой пристально посмотрел на Кайта. Он сидел перед ним в легкой тунике, открывающей тонкие руки. Ни оружия, ни доспехов. Но транспортир будто резал воздух, не в силах дотянуться до кожи.

— Я тоже ставил на тебя! — Марк Тирс, решивший, что если Стинэй уже способен шутить над исключением своего бога, то можно снова смеяться вместе. — Но Сайми пришёл к финишу первым! А ты вроде как подкачал. Он должен нам пару монеток, как считаешь, Стинни?

— Однозначно! — Биджой улыбнулся сквозь зубы. Пусть Марк думает, что всё забыто. Потом он отплатит и фальшивому другу, и этому убогому богу.

— Стинэй Биджой! — раздался строгий голос Джендэйи. — Вы с Кайтом однокрылые. Учитесь держаться вместе, иначе упадёте.

Биджой беззвучно выругался в сторону.

— Теперь займёмся лицами, — проговорила художница, делая вид, что не умеет читать по губам. — Кайт, ты первый.

Он сел на стул перед ней и покорно закрыл глаза.

— Не слушай их! — прошептала Джендэйи. — Я нарисую на твоём лице такого Мелкона, что даже скупые сердцем уверуют. Ты будешь смелостью, силой, судьбой! Ярким светочем, рассекающим тьму своим клинком!

За окнами во влажном знойном воздухе цикады пытались перекричать дождь. И Кайт чувствовал, как выбирается из своего укрытия тень. Словно огромная чёрная змея, она распутывала кольца и шипела глухим голосом: «Станешь светочем… Пройдёшь по улицам городов, пронзая тьму своим светом… И не останется ничего, что не покорится тебе!»

— Чудесно получилось! — улыбнулась Джендэйи, рассматривая свою работу.

— Спасибо, — опустив голову, произнёс Кайт.

Его облачили в расшитые золотом одежды и тяжёлую парадную мантию, шлейф которой заполнил почти всю тесную комнату. Змея спряталась в складках чёрного бархата.

Теперь Кайт точно знал, что с тех гор вернулся не один. Какая-то трава оплела его, или насекомое забралось под кожу. А может, наоборот, что-то выползло из его собственного сердца и теперь следует за ним неотступно.

В комнату вошёл Альраи. Вместо венца из сомкнутого в обруч меча, который Кайт надевал в День Детей, в руках настоятеля была древняя корона из скрещённых мечей.

— Да пребудут с нами боги! — произнёс Альраи и опустил мечи на склонённую голову.

Коронованный очищающим огнём встал рядом Найджел.

— Да пребудут с нами боги! — в третий раз произнёс настоятель, и Вирджи приняла венец из тянущихся к небу белоснежных крыльев.

В ожидании мастера мечей она тоже смотрела в окно.

— Сезон дождей уже закончился. Почему же этот дождь всё идёт и идёт? — она не так представляла себе свой первый день в роли богини.

— Девчонка на фестивале, сателлит самого Мелкона подал в отставку — у солнца просто не было шансов! — тихо рассмеялся Тирс.

Появился Акус Лестер, несущий священные клинки.

— Беспокойся, чтобы в такую погоду меч не выскользнул из твоих рук, — прошипела Вирджи на ухо Тирсу.

Лестер передал мечи Биджою, Эрстону и Тирсу, которые приняли их осторожно, не касаясь рукоятей.

— Можно начинать, — сказал мастер настоятелю.

Альраи кивнул.

Они вышли под дождь. Сначала Кайт, по правую руку от которого на пару шагов позади ступал Стинэй Биджой. За ними — Найджел с сателлитами. Последней шла Вирджи.

Процессия направилась к южным вратам, чтобы, выйдя из них, зайти в Храм через главную арку. От калитки, где два дня назад прощался со своим будущим Саймон Триггви, вдоль всей дороги теснились люди, старающиеся сквозь прозрачность зонтов разглядеть и сфотографировать идущих богов. Сотрудники городской полиции в светоотражающих жилетах и дождевиках следили за порядком, сдерживая самых рьяных фотографов.

Богам зонтов не полагалось. Мантия медленно впитывала дождь. Кайту казалось, что он тянет за собой огромный камень. Рядом пружинящей походкой шагал Биджой. Улыбаясь стреляющему в него дождю, он, казалось, почти не ощущал веса меча.

«У Стинэя хорошо получается. Надо и мне приободриться».

Обогнув территорию Храма, они оказались у подножия мраморной лестницы, на вершине которой, охраняемая каменными стражами, возвышалась разомкнутая арка. Кайт вспомнил, как стоял здесь в первый день мая, ещё не зная, куда его приведут эти ступени. Приподняв промокший подол одеяния, он стал медленно взбираться наверх. Дойдя до последней ступени, он невольно оглянулся назад. Вся лестница была затянута чёрным бархатом. Перед этой ковровой дорогой стоял в огненной короне Бог Исцеления.

Повернувшись, Кайт продолжил свой путь по усыпанной белым гравием дороге к одному из павильонов. Там, между двумя каменными фонарями, ограждённая железной решёткой возвышалась насыпь. Сегодня калитка была отперта.

Повинуясь удару колокола, Кайт вышел вперёд и встал перед распахнутыми дверями. Соблюдая почтительную дистанцию, подошёл Биджой и, склонив голову, протянул меч. Мысленно вспоминая долгие часы тренировок, Кайт взялся за рукоять и достал клинок из ножен. Потом, пройдя меж фонарями, взошёл на насыпь и, подняв меч, с размаху вонзил его в землю.

Снова раздался гулкий удар колокола. Кайт повернулся и понял, что весь узкий проход устлан шлейфом его мантии. Они много раз репетировали этот момент: Саймон входит вслед за ним в калитку, собирая чёрный бархат и открывая ему дорогу. Но Саймон ушёл, и они не успели отрепетировать этот его одинокий путь. «Бог не поднимает лежащего на земле», — вспомнил он наставление из церемониальной книги. Кайт поискал глазами Альраи, словно пытаясь спросить совета, но тот стоял слишком далеко. Тогда он наступил сапогом на собственную мантию и пошёл по бархату туда, где ждали остальные боги.

* * *

Церемония длилась один краткий час, но, когда дети вернулись в маленький флигель, им показалось, будто уже минул день. Так стрелка преодолевает сантиметр циферблата, а у тебя за это время проходит целая жизнь. Теперь время текло вспять. С них сняли короны, облачение, грим. Бабочка запахнула крылья, обросла коконом, из кокона выползла гусеница и сжалась в крошечное яйцо.

Магги протянул Вирджи полотенце.

— Боги — а никто не подаст зонта, — с лёгкой печалью улыбнулся он.

— Спасибо, — она выжала длинные волосы.

— Обрезала бы ты свои кудри, — посоветовал Тирс. — Может, больше на мальчика стала бы похожа.

— Я не мальчик! — гордо воскликнула Вирджи. — Я Бог Милосердия.

— Стинэй, — подошёл к своему сателлиту Кайт, — ты был сегодня очень… вдохновляющим.

— Хоть кто-то из нас двоих должен соответствовать роли, — усмехнулся Биджой.

На пороге появился Альраи.

— Благодарю вас! Вы хорошо постарались сегодня, — мягко проговорил он. — Отдохните, завтра предстоит долгий день.

Переживший десятки подобных церемоний, он научился не терять в них силы. Да и дождь уже давно не ранил его, и всё же в уголках глаз настоятеля застыло едва уловимое разочарование.

Проходя мимо Кайта, Альраи задержался и сказал тихо:

— Ты молодец, Кайтос. Только не оборачивайся, когда идёшь вперёд.

— Я запомню, — наклонил голову мальчик.

Кайт проснулся среди ночи, разбуженный дождём. Почти прекратившийся с наступлением сумерек, он снова разыгрался на крыше, час за часом репетируя барабанную партию. На потолке погасли лунные картинки, ставшая просторнее комната оставляла тоскливое ощущение потери. «Это как с часами в гостиной», — вспомнил он слова Вирджи. Сколько должно пройти времени, чтобы они забыли, что когда-то их было девять?

Под утро он заснул тонким сном, который разорвал настойчивый голос куратора: «Пора вставать!»

О дожде напоминали только лужи и сияющий цвет зелени. Приободрившись, дети побежали в столовую, смели завтрак и поспешили во флигель, где ждала Джендэйи. По дороге им встретился Рэй Барни, одетый в традиционную синюю куртку Небесных Пастухов.

— Вы будете толкать наши корабли? — обрадовался Магги.

— Я был очень хорош в этом, даже сувенир на память получил, — он щегольски расправил куртку. — Но теперь выполняю предстартовую проверку. Слышал, вы остались вдвоём, — тренер посмотрел на Кайта и Биджоя.

— Саймон сдрейфил, — презрительно бросил Правая Рука Мелкона.

Но Кайт увидел во взгляде учителя спрятанное за шутовской бравадой чувство вины. Возможно, суровые тренировки и насмешки оказались тем ветром, что столкнул Саймона Триггви с лестницы из столбов.

— Проверяйте всё тщательно, — попросил Эрстон.

— Непременно! А вы держитесь — в прямом и переносном смысле это слова, — Барни громко засмеялся и размашистым шагом отправился к верфям.

— Обожаю его юмор, — проворчал Магги.

— Счастье, что этот проклятый дождь закончился! — Вирджи расправила плечи.

— Не утонем, так поджаримся, — проворчал Марк Тирс. Выполнив свою миссию — внести меч Табита в Храм — он будто потерял интерес к фестивалю. Что за радость — стоять за спиной девчонки на палубе колосса, так высоко, что никто не разглядит твоего лица!

Стинэй Биджой усмехнулся: гаснущий Марк был прекрасным зрелищем.

— Улыбнись, Тирс, — подлила в масла в огонь его богиня, — а то я решу, что тебе не очень весело участвовать в фестивале.

Марк закусил губу.

«Молодец, Вирджи!» — похвалил довольный Биджой.

Перебрасываясь колкостями, они добрались до старого флигеля.

И всё началось сначала: знаки на запястьях, маски на лицах, слои одежды и высокие короны. Только мантии со шлейфами заменили более короткими, чтобы легче было подняться на Небесный Корабль.

— Вот и я остался без работы, — развёл руками Магги. — Красота!

— Лишь бы ничего не делать, — укоризненно покачал головой Эрстон.

— Хватит и того, что я вчера таскал километры мокрого бархата. Весят они, между прочим, не меньше меча. Да ещё и выскальзывают постоянно.

— Бедняжка, — улыбнулась Богиня Милосердия.

Облачённые Боги и их помощники отправились к Небесным Кораблям. Парковку возле южных ворот покинули и автобусы, и машины. Всё пространство занимали три огромных повозки, на которых стояли Небесные Корабли. Формой они напоминали обнажённый белый остов, спрятанный в горах. Но Корабли тоже нарядили: закутали в парчу и бархат, украсили золотом и драгоценными камнями. Нижнюю палубу занимали Небесные Пастухи и их помощники, на средней располагались музыканты. На последней, самой узкой, было место Богов и сателлитов.

Как и много веков назад, первыми на корабли поднимались Боги. За ними следовали сателлиты. Обитатели нижних палуб шли последними.

Когда все заняли свои места, барабаны начали отбивать пробуждающий воды и души ритм, на который накладывалась тонкая, печальная мелодия флейты. Кайт пытался разглядеть среди одинаковых синих курток с эмблемой фестиваля ту, что покрывала плечи Чайка, но взгляду его не хватало остроты.

Барабаны зазвучали громче, и Небесные Корабли медленно двинулись в путь. Кайт вцепился руками в штурвал — золотое кольцо с тонкими спицами лучей. Стинэй Биджой вжался в мачту.

Вирджи ловила лицом солнце и ветер, наблюдая, как лица стоящих внизу людей сливаются в единую маску, полную восторженного поклонения.

Ступая на Корабль, Найджел тоже ожидал некоего озарения. Казалось, если и можно коснуться неба, то только там, на головокружительной высоте. Но он плыл по улицам, покрытый тенью идущего впереди Корабля. И эта тень резала взгляд ярче любого солнца.

Небесные Корабли повернули — теперь Кайт ехал, покрытый его, Найджела, тенью. А на самого Бога Исцеления упала тень последнего Корабля.

Помня наставление Альраи, Кайт старался смотреть только вперёд, и всё же порой украдкой опускал глаза, надеясь увидеть Чайка. В какой-то момент ему показалось, что он увидел мамино лицо — счастливое и сияющее — а может, то была лишь иллюзия.

* * *

Беата действительно стояла в толпе у подножия Небесных Кораблей. Проводив сына на встречу с Богом Войны, она почти всё время работала, стараясь к его возвращению построить новый мир, в котором будет место воскресным поездкам и к озеру, и к океану. Но сегодня взяла выходной, желая полюбоваться на своего мальчика. Увенчанный высокой короной, облачённый в расшитые золотом одежды он держал в руке сияющий, словно солнце, штурвал, и взгляд его, прямой и гордый, был подобен стреле.

Корабль проплыл мимо, а она всё стояла в трепетном восхищении.

— Беата? — окликнул её чей-то голос. Она обернулась и увидела мужчину в традиционной куртке Небесных Пастухов с волосами, выкрашенными в смешной лиловый цвет.

— Простите, мы знакомы?

— Помнишь, волейбольная секция? В старшей школе.

— Рэй! Рэй Барни!

— Точно! — он улыбнулся.

— Ты так изменился!

— А вот ты совсем не изменилась.

— Шутишь? — Беата счастливо рассмеялась.

— Ты пропала. Говорили, уехала на север?

— Мой муж был с севера. А сын сейчас на первом Небесном Корабле. Его выбрали Мелконом!

— С этим сорванцом я знаком, — усмехнулся Рэй.

— Ты знаешь Кайта?

— Я вроде как его тренер, — он смущённо взлохматил лиловый ёжик на голове.

— Ты тренируешь участников! — восхитилась Беата. — А я занимаюсь традиционной вышивкой. Даже помогала реставрировать одежды Богов. На мантии Кайта несколько моих стежков.

— У тебя сегодня работа? — Рэй неловко теребил завязки куртки.

— Я взяла выходной, — легко улыбнулась Беата.

* * *

Город зажёг фонари, и огни зажглись в хрустальных сферах на мачтах. Небесные Корабли плыли по улицам, словно огромные свечи.

Пройдя отмеренный путь, они вернулись к верфям у южных ворот. Мачты дрогнули и замерли. Первыми спускались Боги, за ними следовали сателлиты. Пастухи гасили фонари и уводили корабли в верфи, где они засыпали в ожидании нового плавания.

Весь день Кайт провёл, почти не двигаясь, и теперь с трудом заставлял идти окаменевшее тело. С палубы вниз вела узкая лестница, по которой трудно было бы спуститься и матросу. А уж богу в шелках и бархате оставалось только молиться, чтобы не полететь навстречу камням мостовой.

Помня наставление Рэя Барни не держаться за низкие перила при спуске, он медленно делал шаг за шагом и, наконец, достиг земли. Сверху послышалось тяжёлое дыхание Стинэя Биджоя.

— Прошу вас следовать за мной, — почтительно склонив голову, произнёс встречающий их Экейн.

Они пошли за своим куратором. Позади раздавались дружные возгласы: Небесные Пастухи вели Корабли к причалу и мечтали о холодном, пенистом пиве, которое уже приготовили для них в барах.

А детей ждала Джендэйи с волшебными эликсирами, способными стереть с их лиц маски богов.

— Да можно и так оставить, — сказал Тирс, когда художница начала колдовать над его богиней. — Всё равно завтра утром снова рисовать.

— Пусть кожа отдохнёт, — улыбнулась Джендэйи.

Когда своё лицо подставил Кайт, наконец-то выбравшийся из бархатного кокона, она коснулась пальцами его лба и покачала головой:

— У тебя кровь.

— Наверное, короной натёр, — пожал плечами мальчик.

Смыв грим, Джендэйи порылась в своей бездонной сумке.

— Лови пластырь.

— Спасибо.

Отмытые и умытые, дети отправились в свою комнату и скошенными колосьями попадали на постели.

— По-моему, за такое не мы должны платить, а нам, — зевая, проговорил Магги.

— Держи карман шире, — рассмеялся Марк.

— Заканчивайте разговоры, спать пора, — шикнул на них Эрстон.

Но спать им не дали. Пришёл Экейн и раздал программы следующего дня.

— Завтра вы впервые одни выйдете на улицы, смешаетесь с людской толпой, чтобы нести свет в самые дальние уголки города. Постарайтесь запомнить последовательность своих передвижений. Вы можете сверяться с картой, однако не следует делать этого часто. Бог, потерявший дорогу, выглядит…

— Слишком по-человечески? — закончил Найджел, выразительно глядя на Кайта.

— Вот именно.

— Сам он выглядит слишком по-человечески, — передразнила Вирджи, когда куратор спрятался в своей комнате.

— Не обижай нашего Марта, — рассмеялся Биджой.

— Не переношу трусов!

Кайт посмотрел в листок, где первым пунктом стояла Тропа мудреца.

— Ты бывал там? — спросил он Биджоя.

— Конечно, бывал! Я ведь здесь с рождения живу, как и все остальные.

— Хорошо, — проговорил Кайт и вернулся к изучению карты, но через несколько минут уже бродил по дорогам снов. Там Кайта снова облачили в бархат, надели натирающую лоб корону. И он снова взбирался по узкой лестнице на верхнюю палубу. Ярко горел штурвал-солнце. Кайт коснулся его рукой, но металлическая поверхность дрогнула, и он увидел, что держится за свернувшуюся в кольцо змею. Змея с шипением разомкнула кольцо, проползла по палубе и спряталась под его мантией. Небесные Пастухи ухватились за жерди, потянули канаты, и корабль двинулся по неровным камням мостовой. Кайт пытался ухватиться за воздух, но сорвался и полетел вниз.

Проснувшись, он резко сел на постели. За окном уже таяла ночь, а в ногах потревоженный Сепий громко шипел, словно ему тоже приснилась змея.

— Прости, что разбудил, — прошептал Кайт. Заснуть уже не получалось, поэтому он достал листы с программой и изучал карту, пока не пришёл куратор.

На этот раз им предстояло не плыть на кораблях, а идти по суше, поэтому тяжёлый бархат мантий заменили слоями лёгкого атласа. Вместо высоких корон снова надели обручи.

Удар колокола отмерил начало нового часа. Боги и сателлиты вышли из храма и остановились под сводами разомкнутой арки.

— Мы всего несколько шагов сделали, а я уже весь вспотел, — вытирая мокрый лоб, пробормотал Магги. — Как же Мелкон и компания умудрялись сражаться во всех этих нарядах?

Вирджи вдруг вспомнила разговор с настоятелем возле озера в оленьем парке. «Мы ведь совсем не знаем, какими они были…» — мелькнуло у неё на краю сознания, но девочка в одеждах бога решительно тряхнула головой, прогоняя голоса.

— Вы идёте? — бросила она сателлитам и, не оглядываясь, стала спускаться по мраморной лестнице.

— Нам нужно в метро? — спросил Кайт у Биджоя.

— Держись меня, Сорни, — усмехнулся его сателлит.

Пройдя по просыпающимся улицам, они погрузились в утреннюю толчею переходов, эскалаторов и вагонов. Приятной особенностью пребывания в статусе героев легенд был бесплатный проезд на любом транспорте, правда, к сожалению, тот же статус лишал их возможности самим выбирать цель путешествия.

Сегодня их ждала тропа, протянувшаяся вдоль канала в восточной части города. Сотни лет назад какой-то мудрец бродил здесь, размышляя о смысле жизни. Имя его затерялось в веках, но следы сохранились — теперь по ним ступали другие.

Несмотря на раннее время, тропа уже начала заполняться прохожими: мужчина с большой чёрной собакой, старичок, несущий в руке клюшку для гольфа. Они почтительно кланялись Богу Войны и его сателлиту. Ни один из них не знал Кайта, но каждый узнавал маску, нарисованную на его лице.

— Вот тебе-то полезно здесь прогуляться, — шепнул ему на ухо Биджой. — Вдруг тебя осияет мудрость, и ты, наконец, сможешь понимать объяснения учителей.

— Было бы чудесно, — так же тихо ответил Кайт, — но, боюсь, такой магии в этих камнях нет.

Тропа свернула в сторону, и слева огромной стеной, закрывая небо, встали горы. По берегам канала под цветущими деревьями расположились маленькие магазинчики.

— Смотри, Стинэй! — Кайт показал на противоположный берег, где сидела семья плюшевых медведей. Папа держал удочку, мама трогательно положила голову ему на плечо, а малыш замер в ожидании самой большой рыбы.

— Они тут каждый год, — пожал плечами Биджой. — Приманка для туристов. Не глазей по сторонам, у нас список магазинов, которые нужно посетить.

Ведомый своим сателлитом, Кайт заходил в отмеченные в длинном списке лавки, произносил слова приветствия и добрые пожелания. Вдруг он увидел небольшой магазинчик, в распахнутых окнах которого висели колокольчики, ветряные мельницы, крошечные фигурки, двигающиеся при помощи ветра. Они были такие тонкие и хрупкие, словно сами были сделаны из воздуха.

— Этого магазина в нашем списке нет, — буркнул Биджой.

— Да, но смотри, как красиво.

— Приглянулось что-нибудь? — кланяясь, спросила женщина за кассой.

— У меня впереди долгая дорога, боюсь, я не донесу их целыми, — вежливо ответил Кайт.

Налетел порыв ветра, и всё вокруг наполнилось хрустальным перезвоном.

Попрощавшись, Кайт и Стинэй отправились дальше. И снова были лавки, торговцы. А рядом, на дне канала притаился ветер.

Постепенно дорога становилась уже и темнее, магазины встречались всё реже, а потом и вовсе пропали. Они подходили к концу тропы.

На старой детской площадке, от которой остались только вросшие в землю статуи животных, сидела старушка. Рядом расположилось странное сооружение, похожее на разросшуюся в несколько этажей детскую коляску. Но самым удивительным была не эта коляска, а её обитатели — бродячие кошки. Не обращая внимания на шиканье Биджоя, Кайт поздоровался со старушкой, и та со свойственной всем пожилым людям непосредственностью пустилась в пространный рассказ о своей жизни. О том, как она встаёт рано утром и толкает эту шаткую конструкцию, которую смастерил для неё племянник. Она привозит её сюда в конец тропы, и коляска на несколько часов становится домом для бездомных обитателей подворотен.

Достав длинную булку, бабушка отломила кусочек и бросила своим подопечным.

— Время обеда, — шепеляво проговорила она.

— У нас в Храме тоже есть кот, — рассказал Кайт, наклонившись, чтобы погладить обитателей коляски. — Мы назвали его Сепий. И он тоже любит хлеб.

— Будь любезен, подай молоко, оно там внизу, в сетке, — попросила старушка.

— Нам пора! — громким шёпотом произнёс Биджой.

— О, вы торопитесь! Простите! — всплеснула руками старушка.

— У нас достаточно времени, — мягко ответил Кайт.

Напоив пушистых беспризорников, они выслушали ещё несколько историй о ценах на лекарства, прошлогоднем наводнении, уничтожившем большую часть урожая, о том, что сын в столице дослужился до начальника отдела. Потом попрощались и отправились дальше.

— Я думал, она никогда не остановится, — проворчал Биджой.

— Она стоит на пороге смерти, ей хочется сохранить себя в нашей памяти, — ответил Кайт.

Посреди августовской жары Биджой вдруг почувствовал странный холод.

— В одном бабуля права, — бодрящимся голосом произнёс он. — Время обеда. Я ужасно проголодался. Пора перекусить.

Свернув на боковую улицу, они направились туда, где согласно указаниям на белом листе должны были обедать. Кайт ожидал увидеть заведение с зеркальным полом, пальмами в кадках и официантами в золотых ливреях. Но окна покосившегося домика обвивал дремучий плющ, заказы разносила сама хозяйка, ловко лавируя между столиками с башнями тарелок.

— Спасибо, что зашли! — женщина метнула тарелки на барную стойку, поправила длинные светлые волосы и бросилась к почётным гостям. — Позвольте проводить за ваш столик.

Поблагодарив её, гости расположились у окна и раскрыли меню. Здесь им тоже не нужно было платить, сам их визит был платой.

Забыв, что везде должен уступать Кайту дорогу, Биджой первым сделал поистине геройский заказ. Кайт листал страницы, трогательно исписанные вручную. Его почти не мучил голод. Только жара и жажда.

— Можно, пожалуйста, гранатовый чай и мороженое, — попросил он.

— Разумеется.

— Мужественный выбор, — поддел Биджой. — Так и вижу Мелкона, присевшего перекусить ванильным шариком по дороге на Акелдаму.

— Хорошо, что хотя бы в выборе еды мы свободны, — тихо рассмеялся Кайт.

Староста откинулся на спинку мягкого дивана и пристально посмотрел на одноклассника.

Появилась хозяйка с чаем и мороженным, затем скрылась на кухне и вернулась с огромным стейком. В отличие от сателлита она хорошо помнила протокол.

— Вы разрешите мне сделать фото? — попросила женщина. — Оно принесёт мне счастье.

Ради этой фотографии, которая должна была украсить пустующее место прямо под медным светильником, она и пригласила переодетого в одежды бога ребёнка. Спасти оставленный отцом ресторан могло лишь чудо.

— Конечно.

Женщина принесла фотоаппарат — большой и тяжёлый. Отсчитав три секунды, она несколько раз нажала на кнопку.

— Благодарю вас!

— Ну, вот, Мелкон с мороженым стал частью истории, — усмехнулся Биджой.

— Надеюсь, твой стейк спасёт положение, — улыбнулся Кайт, делая глоток.

Терпкий чай обжигал губы ледяной прохладой. Всё же это место обладало своей магией: высокий потолок, портреты людей в длинных одеждах, старый рояль, на котором уже облупилась краска. Внутри помещение казалось перенесённым сюда из прошлого. И этот чай — словно со вкусом забытого сна.

Поблагодарив хозяйку, Кайт с Биджоем вышли на знойную мостовую.

— Следующая остановка — Императорский парк, — читая по памяти карту, проговорил Стинэй.

— Я готов, — кивнул Кайт и, сделав несколько шагов, замер, услышав произнесённое человеком в золотой ливрее: «Благодарим за ваш визит, господин Скалатэни!»

Швейцар склонился так низко, что его фуражка почти касалась кадки с пальмами, а в зеркальных плитах лестницы отражалось лицо, полное глубокого почтения. Полноватый мужчина едва заметно кивнул и собирался идти к машине, когда перед ним появилась белая маска.

— Мелкон собственной персоной, — усмехнулся миллионер.

— Господин Скалатэни, я хотел спросить, почему вы сделали меня Богом Войны? — выпалил Кайт, позабыв даже о приветствии.

— А вы — кто? Я недавно вернулся из заграницы и не следил за новостями культуры.

— Кайтос Сорнэй.

— Сорнэй? Кажется, впервые слышу эту фамилию.

К миллионеру подошёл секретарь и сказал почтительно:

— Господин Скалатэни, у вас назначена встреча.

— Иду, — кивнул мужчина. — Да пребудут с нами боги! Или как там говорят в Храме, — он махнул рукой и направился к машине. Через минуту дверца захлопнулся, и белый автомобиль скрылся вдали.

— Значит, это действительно был дедушка, — растерянно пробормотал Кайт.

— Или Скалатэни спьяну поставил все деньги на самую убогую лошадку, а, протрезвев, не смог вспомнить даже её имени, — сказал подошедший Биджой.

Эта встреча встревожила Кайта. Но тревога не шла его маске так же, как и шарики мороженого. Поэтому он усилием воли растворил её в уголках глаз и направился к Императорскому парку.

Парк располагался на противоположном берегу Аананди. Широкий мост с рядами каменных фонарей пересекали машины и спешащие по делам пешеходы. Кайт, приникнув к перилам, посмотрел в наполненную жизнью реку. Как давно он не был здесь!

— Пойдём, нам некогда тут задерживаться, — поторопил его Биджой.

Кайт медленно кивнул. Как и старушке, встреченной в конце Тропы мудреца, ему хотелось рассказать о своём первом дне в Гелиадоре, о прогулке вдоль реки, о футбольном мяче и каменных крестах. Но Стинэй Биджой не стал бы его слушать.

Между тем по сторонам оживлённой улицы вырастали высокие офисные здания, отели, дворцы с вывеской «банк». После тишины утренней тропы новая часть города казалась громкой и тесной. Но вот, словно по волшебству, за очередным строением из стекла и бетона показался зелёный остров.

— Ты хоть здесь-то бывал? — Биджой с сомнением окинул взглядом белую маску, замершую в не приставшем Богу восхищении.

— Нет, — помотал головой Кайт. — Я живу в северной части города.

— Ну, тогда смотри.

Старый Императорский парк оказался удивительно тихим место с высокими соснами и прудом, по берегам которого цвели мелкие белые цветы. В пруду плавали рыбы и черепахи. Когда Кайт наклонялся над перилами, они подплывали в надежде, что он даст им корм, но Кайт извинялся, показывая пустые ладони. Словно тонкий кувшин, в зарослях камыша замер белый журавль. «Как там Вирджи?» — подумал он.

— Почему этот парк называют Императорским? — спросил Кайт у своего провожатого.

— Здесь находится старая императорская резиденция — из тех времён, когда у нас были императоры.

— Император, войска которого сражались с Князем Меченосцем, тоже жил здесь?

— Конечно. Но во дворец запись за полгода вперёд, просто так не пустят даже богов.

— Тогда просто прогуляемся по парку.

Они бродили меж высоких сосен, пока не начали зажигаться первые фонари. Потом отправились назад к реке. Аананди катила свои воды, спокойная и свободная. Небо медленно темнело, и из облаков дождём летели птицы.

Началась череда одинаковых, перетекающих один в другой дней. Ранний подъём, маска, одежды, прогулки, в которых всё меньше оставалось зелёных троп и всё больше становилось офисных зданий. Однажды они даже приняли участие в презентации нового внедорожника на автомобильном заводе. Кайт с трудом представлял, как присутствие всех трёх богов способно помочь машине пройти по своим дорогам, но Вирджи говорила, что у него обычная хандра от летней жары.

— Ну, и пусть машина, зато как там все смотрели на нас! — она с упоением возвращалась в воспоминания.

Кайт вздыхал в ответ. Смотрели на них действительно с восхищением, только ему некуда было устремить взгляд.

А вот снов было столько — смотреть не насмотреться. Они будили его раньше солнца. Сегодня он решил не сидеть в общежитии, а подождать начала нового дня возле пруда. По дороге размашистым шагом шёл Рэй Барни.

— Рановато ты! — усмехнулся учитель.

— Вы встали ещё раньше, — улыбнулся ученик.

— Надо было кое-что проверить на кораблях. В субботу вас ждёт новое плавание.

Кайт кивнул.

Барни уже собирался идти, когда вдруг вернулся и, вцепившись пятернёй в лиловые волосы, проговорил:

— Ты ведь не обижаешься, что я иногда прессинговал физически и словесно? Это у меня такой педагогический приём.

— Всё в порядке, — заверил Кайт.

— Отлично! Ну, бывай! — Барни махнул рукой на прощание. — Да, кстати, как думаешь, этот цвет, — он указал на волосы, — не слишком?

— Думаю, в самый раз.

Тренер улыбнулся и пошёл дальше лёгкой, пружинящей походкой.

— Господин Барни! — вспомнив, окликнул его Кайт.

— Да?

— Вы случайно не встречали среди помощников Небесных Пастухов мальчика по имени Чайк? Чайк Танай. Мы из одной школы. Он говорил, что собирается стать помощником, но я не нашёл его.

— Нет, не помню такого. Но я теперь больше кораблями занимаюсь, чем людьми, так что знаю не всех. В толпе легко кого-то не заметить. Может, он там, тянет твой корабль.

— Может быть. Спасибо!

Кайт добрался до пруда и сел на камень. Ворон уже поджидал его.

— Доброе утро, Полковник! — поздоровался мальчик и развернул карту.

Здесь спустя час его нашёл взволнованный Экейн.

— Куда вы запропастились? Я бегаю вас ищу! — в глазах куратора был страх, что он потерял ещё одного участника.

— Простите, я рано проснулся и вышел почитать здесь, но позабыл о времени.

— Вечно с вами одни проблемы! Отправляйтесь в столовую! Да поживее!

Кайт кивнул и, помахав ворону, побежал на завтрак.

Под конец трапезы появился Альраи с обычным утренним напутствием.

— И ещё хочу напомнить о границах, которых стоит придерживаться в беседах, — добавил он в завершение своей речи. — Было не совсем уместно расспрашивать организаторов вчерашней презентации о технических характеристиках скутеров, господин Финлэй.

Вирджи заслонила лицо рукой, словно желая откреститься от этого позора.

— Я коплю на скутер, но с моделью ещё не определился, — с набитым ртом произнёс Магги. — А они не только автомобили, но и мотоциклы производят. Как же было не спросить?

— Понимаю, — силясь не улыбнуться, сказал Альраи. — И всё же такие вопросы несколько уводят от сути нашего праздника.

— А зачем тогда было отправлять нас на этот завод? О чём говорить на презентации машины — о спасении души?

Улыбка истаяла, на лицо Альраи легла тень.

— Прошу вас помнить, что на фестивале вы представляете не самих себя, а богов и героев.

На вопросы Магги он не ответил.

— И кого мне изображать? — продолжал ворчать мальчишка, пока они ждали Джендэйи. — Героя, от которого в веках даже имени не осталось? Может, сателлитов и вовсе не существовало. Придумали потом, чтобы этим троим не скучно было стоять на своих кораблях.

— Что за речи! — насмешливо покачал головой Марк Тирс. — А как же наша великая миссия?

— Защищать Вирджи? Если кто на неё косо глянет, я её, знаешь как, защищу! — он для уверенности потряс кулаком.

— Не надо меня защищать! — воскликнула его богиня. — Ты можешь меня просто не позорить?

Губы Найджела тронула насмешливая улыбка.

Потом пришла художница и, стерев с их лиц насмешки и тревоги, нарисовала гордое спокойствие. Это спокойствие они понесли на улицы Гелиадора.

Сегодня Кайту и Биджою снова предстояло бродить по деловому центру города. Инопланетная башня казалась огромным магнитом, не отпускавшим путников. Посетив несколько магазинов, отобедав в ресторане с поэтичным названием «Изысканный фазан», пройдя через летние ярмарочные ряды, они направились к центральному городскому вокзалу. До следующего пункта в их картах нужно было добираться на поезде.

— Я утром встретил господина Барни, — вернулся к беспокоившей его мысли Кайт. — Правда, он какой-то странный был, ну, да ладно… Он тоже не слышал о Чайке.

— Дался тебе этот Чайк. Нежится сейчас на пляже, а ты его хочешь впрячь в Небесный Корабль.

— Он сам хотел.

— Значит, перехотел.

— Или он был там, а мы не заметили.

— Делать мне нечего — выглядывать какого-то Чайка. Там за собой надо смотреть. Забылся немного — и привет, асфальт.

— Мне снилось, что я падаю с корабля. Тебе снятся сны, Стинэй?

— Конечно!

— Да, сны снятся всем, — попробовал объяснить Кайт. — Но с того дня, как я попал в Храм, они стали другими…

— Слушай, ты не мог бы помолчать? Говорил же нам Альраи, на улицах Гелиадора мы боги и герои.

— Да, конечно, извини, — кивнул Кайт, а потом тихо пробормотал. — Интересно, какие сны снились Мелкону?

Дальше они шли в чётком соответствии с установленным протоколом: Бог на несколько шагов впереди и без слов. Биджой ступал на асфальт, а хотел бы наступить на мантию идущего впереди. Наступить и держать, пока тот не упадёт в бессильной попытке двинуться вперёд. Потому что не Кайт должен был получить эту мантию и венец из скованного в кольцо меча, а он, Стинэй Биджой. Ему бы кланялись прохожие, при виде его трепетали бы девушки. Он стал бы иконой, идолом, мечтой.

Палящее солнце плавило асфальт, и воздух дрожал, медленно становясь осязаемым. Венец Мелкона налился огненным золотом, потом кольцо разомкнулось, и сияющая лента скользнула вниз, укрывшись под мантией Бога. Через мгновение в складках атласа показалась змея. Она пристально уставилась на шагающего позади мальчика, словно сама была заклинателем, а потом насмешливо прошипела детскую скороговорку, переврав слова: «Шу-шу-шу, дай корону малышу!»

Сбившись с шага, Стинэй остановился и потёр глаза. Обруч по-прежнему был на голове Кайта, а золотая змея исчезла. «В такую жару запросто можно схлопотать тепловой удар, уже начинает мерещиться всякая чертовщина», — он тряхнул головой, прогоняя остатки видения.

Впереди показалась ажурная крыша центрального вокзала. «Ну, что ж, посмотрим, малыш, так ли прочно держится твоя корона!» — Стинэй недобрым взглядом посмотрел на своего Бога.

— Какой огромный! — Кайт остановился перед высоким зданием с широкими лестницами, стеклянными лифтами, витражами, часами и электронными табло.

— Ты и здесь не был?

Кайт покачал головой:

— Из аэропорта мы ехали на автобусе.

Он ступил на лестницу, растерянно глядя по сторонам.

— Держись меня и не пропадёшь, — усмехнулся Биджой.

Подхваченные толпой, они поднимались на эскалаторах и спускались на лифтах, проходили по крытым галереям, всё глубже погружаясь в чрево огромного строения. Биджой сверялся с надписями на табло, потом поторопил Кайта:

— Быстрее! Поезд скоро отправляется!

Бог Войны подхватил полы длинного одеяния и бросился бежать за своим проводником.

— Поднажми, Сорни, следующий не скоро! Опоздаем на встречу с бизнесменами — нам голову оторвут!

Взбежав на эскалатор, они увидели стоящий на платформе блестящий синий экспресс с круглыми, как у самолёта, окнами. Машинист уже готовил состав к отправлению. Последние пассажиры забегали в начавшие мигать красным двери.

— Запрыгивай! — Биджой придержал рукой створку и поманил Кайта, пропуская его вперёд.

— Спасибо, — Кайт схватился за поручень и забрался внутрь, тяжело дыша. Двери медленно закрылись.

Кайт обернулся.

Стинэй Биджой стоял на платформе и, улыбаясь, махал рукой. По составу прошла судорога, он двинулся, с каждой секундой ускоряясь всё сильнее.

То, что поезд не едет в Промышленный парк — южный пригород Гелиадора, Кайт понял быстро. Как впрочем, и вообще на юг. Наоборот, он оказался экспрессом, следующим из аэропорта. В Гелиадоре состав делал единственную остановку на центральном вокзале, а потом летел к окраинам.

«Делать нечего. Доеду до следующей станции, а там пересяду на обратный поезд», — решил Кайт, занимая место у окна. Пассажиры с удивлением поглядывали на одинокого Бога. Туристы доставали фотоаппараты, радуясь, что застали столь колоритную достопримечательность, едва успев сойти с трапа самолёта.

Тем временем поезд, похоже, не собирался останавливаться. Реже мелькали дома, а потом и вовсе пропали. Поля расстелили зелёные ткани, и всё пространство заполнили горы. Поезд летел в узком ущелье, ветви деревьев почти касались круглых окон. Стук колёс стал сильнее — поезд миновал мост, под которым шумел поток. Снова ущелье, и снова мост.

А потом раскинулись поля с редкими домами, лепящимися к подножию сбежавших к горизонту гор. Поезд, дрогнув, остановился и через минуту двинулся дальше. Кайт разглядывал пустынную платформу: кроме него на этой станции никто не сошёл.

Здесь не было ни турникетов, ни смотрителя в синей форме, только одинокая доска с расписанием. В одном Биджой не обманул: поезда здесь ходили редко. Удивительно, что экспресс вообще остановился на такой маленькой станции.

«На встречу в Промышленный парк мне уже не успеть. Надеюсь, Стинэй справится сам. Пройдусь немного».

Он спустился по осыпающейся лестнице и пошёл узкой дорогой через поля к горам, радуясь, что подготовка к фестивалю завершена и он может гулять один, не боясь шеатов. Интересно, защитило бы его от теней в том одиноком путешествии присутствие главного архивариуса?

Где-то из под ног выскочил ручей и побежал вперёд, серебром сияя на солнце. У самой дороги на небольшом участке земли старики выращивали помидоры и арбузы. Эти места напомнили Кайту Кленверт.

Завернув в переулок, он увидел пруд, за которым стоял поднимающийся к небу лес. В тени деревьев находился маленький храм. Возле него остановилась машина. Молодая женщина поднялась по каменной лестнице и позвонила в колокол, чтобы боги храма вышли к ней. Не желая отпугнуть своей фальшивой маской настоящих духов гор, Кайт бесшумно проскользнул мимо. Он ступал по пыльному асфальту и гадал, о чём молится эта женщина. И если бы по ступеням поднялся он, вышли бы южные боги к нему, заметённому снегом?

Снова показался ручей, постепенно он набирал силу и мощность, обрастал каменными берегами. Берега покрывались кустами гортензий, отцветших, но всё ещё прекрасных. Опустившись на каменные ступени, уходящие в воду, Кайт смотрел, как плывут облака. Одно облако очертаниями напоминало сердце.

Из кустов выскочила малышка с воздушным шаром, сплетённым в божью коровку. Увидев ручей, она подбежала, надеясь разглядеть в нём черепашек и головастиков. Но, заметив странную фигуру с белой маской вместо лица, настороженно замерла и побежала назад к зовущей её матери.

«Не знаю, испугался бы меня Гадар, но дети точно остерегаются», — Кайт поднялся и, перейдя поток по уложенным на дне камням, выбрался на скрытую за кустами площадку. Юные обитатели парка уже покинули горки и качели, торопясь домой к ужину, а на каменном бордюре сидел дедушка со связкой воздушных шаров.

Увидев Бога Войны, он сделал движение, собираясь подняться и поклониться, но мальчик жестом остановил его. Опустившись в расшитых золотом одеждах на пыльные камни, Кайт слушал ещё одну повесть о жизни. О тех временах, когда синие экспрессы ещё не летели через поля, чтобы остановиться на маленькой станции. Но один министр оказался родом из этих мест и, чтобы облегчить себе путь в родные края, повелел сделать здесь остановку. А этот парк построил для своих внуков. Дедушка говорил, что тоже играл здесь в детстве, а теперь приходит каждый день, чтобы подарить детям воздушные игрушки. Находит схемы в журналах и делает из шариков божьих коровок, цветы, единорогов. Перед расставанием старичок сказал, что в прошлом году ему сделали операцию на сердце. А когда уже попрощался, вернулся и, назвав своё имя, попросил:

— Запомните, пожалуйста!

Кайт ещё немного побродил по парку, вслушиваясь в наступающий вечер, потом вернулся к станции. На поезд он опоздал, поэтому просто сел на скамейку и стал ждать. Через полчаса приехал короткий состав, всего из четырёх вагонов. Внутри не было кресел, друг на друга смотрели длинные пустые диваны. Чтобы не смущать своим видом редких пассажиров, мальчик решил выбрать место в краю вагона. Но там уже сидел человек. Несмотря на жару, на нём был неизменный свитер. Формулы химических элементов дремали на страницах раскрытой книги.

— Профессор Войд? — не поверил своим глазам Кайт.

Тот ответил хмурым взглядом.

— Можно мне присесть? — он указал на место рядом с профессором.

— Вам теперь можно садиться где угодно.

— Почему? А, вы про это? — Кайт приподнял полы мантии.

Состав качнулся. Он едва успел схватиться за поручень.

— Да садитесь уже! — раздражённо произнёс профессор.

— Спасибо.

— Куда вы подевали Биджоя?

— Мы разминулись на центральном вокзале, — глядя в колени, ответил Кайт. — Такое огромное здание… А Саймон Триггви ушёл. За пару дней до начала фестиваля.

— Я слышал в новостях.

— Мы встретились прямо перед южными воротами. Он вернулся. Но Альраи не разрешил ему остаться.

— Таковы правила.

— Знаю… Но мне кажется, это я виноват. Я был слишком занят своими переживаниями. Если бы я посмотрел на Саймона, если бы посмотрел внимательно…

— А мне помнится, что это Триггви стоял и смотрел, пока вас били палками. Так что вряд ли у вас есть причины винить себя.

— Он просто испугался, — печально проговорил Кайт. — Наверное, у каждого бывает в жизни мгновение, когда проявляются не самые лучшие стороны души.

— Но не для каждого ценой такого мгновения становится кровь других, — холодно возразил Норвен Войд.

Кайт вздохнул и, посмотрев на небольшой чемодан у ног профессора, спросил:

— Вы едете из командировки? Простите, опять лишние вопросы, — перебил он сам себя. Потом произнёс, глядя на стучащиеся в окна ветви деревьев. — А я должен был сегодня поехать в Промышленный парк. Но перепутал поезда и вместо промышленного попал в самый обычный — с ручьём и детской площадкой. Там я познакомился со старичком, складывающим игрушки из воздушных шаров, — Кайт рассказал о недавней встрече. — Наверное, после операции у дедушки нет больших надежд на долгую старость. Поэтому он каждый день приходит в парк и дарит детям шарики. Чтобы остаться в их сердцах. У меня плохая память на имена, но его я не забуду — на праязыке оно означает «мост».

В вагон зашла компания студентов и, увидев Мелкона, начала щёлкать фотоаппаратами.

— До сих пор не могу к этому привыкнуть, — пробормотал Кайт, когда они отошли в сторону и позабыли о нём. — Я ведь приехал сюда только в конце марта. И знать ничего не знал о фестивале. Когда назвали моё имя, я решил, что произошла ошибка. Но мне объяснили, что моё участие оплатил Гор Скалатэни. Вы знаете его?

— Слышал. Если не ошибаюсь, предприниматель.

— А я даже не слышал. И самое удивительное, господин Скалатэни тоже про меня не слышал. Я встретил его недавно и спросил, почему он выбрал меня. А он даже не вспомнил моего имени. Наверное, это всё же был дедушка. Хотя он и сказал маме, что не помнит моей фамилии. В первое воскресенье мая мы с ней собирались поехать на озеро, а вот как оказалось.

Двери открылись на очередной пустынной станции, потом закрылись, и состав поехал дальше.

— На самом деле на то озеро я всё равно бы не попал, — продолжил Кайт. — А благодаря фестивалю увидел целый океан! Мне кажется, я теперь знаю, кем хочу стать. На первой экскурсии мы с профессором Огоном ездили к водопадам Итайя. Вы бывали там?

— Бывал.

— Они удивительно красивы, правда? Когда я ходил там, мне вдруг захотелось стать тем, кто прокладывает дороги. Строить мосты, класть камень за камнем, чтобы потом люди могли пройти по этим лестницам и ощутить радость встречи…

— Учитывая ваши успехи в учёбе, я бы поостерёгся ступать по проложенным вами дорогам.

— Я буду стараться, — увлечённый мечтами Кайт не услышал в словах своего учителя иронии. — В декабре мне исполнится шестнадцать, и я смогу подрабатывать. Магги, Айзек Финлэй, обещал взять меня помогать на ферме его родителей. Тогда я смогу оплатить дополнительные уроки. Может, вы всё же согласитесь позаниматься со мной? Когда вы объясняете, я начинаю понимать.

Профессор молчал, пойманный в ловушку своими же словами. Потом заговорил, глядя в окно:

— Я не преподаватель. Меньше всего мне нравится стоять за кафедрой и пытаться высечь из каменных голов искры понимания. И я никогда бы не согласился участвовать в подготовке к фестивалю, если бы имел возможность отказаться.

Дальше они ехали, погрузившись каждый в своё молчание. Горы за окнами сменились полями, поля покрылись асфальтом и проросли домами, словно подсолнухи, тянувшими свои крыши вверх, к солнцу. Норвен Войд давно пропустил остановку, на которой собирался пересесть с этого черепашьего поезда на экспресс.

— На какой станции вы выходите? — спросил профессор.

— Вернусь на центральный вокзал.

— Этот поезд не идёт до центрального вокзала.

— Правда? — забеспокоился Кайт. — Но мне нужно добраться до вокзала. А оттуда вернусь в Храм — я уже всё равно кругом опоздал.

— От вокзала до Храма далеко идти.

— Я знаю только эту дорогу.

Двери поезда закрылись, и состав покатился дальше.

— Пойдёмте, — сказал профессор, вставая.

Они вышли на следующей станции и, миновав турникеты, оказались в лабиринте складов, заборов из металлической сетки и лепящихся друг к другу посеревших от копоти домов. Солнце скрылось за бетонными стенами, на небо выползали тучи и тени.

— Прошу прощения, что приходится тревожить ваш мир красоты такими картинами, но это самая короткая дорога к Храму.

— Спасибо, но как же вы?

— Мне по пути, — процедил профессор с таким лицом, словно мечтал оказаться как можно дальше от этого места.

Так они и шли: человек, везущий за собой в чемодане груз прошлого, и мальчик, подметающий камни надетой на него мантией бога. Выбравшись из пахнущего краской и лаками проулка на дорогу, которая в этом безжизненном месте была средоточием жизни, профессор остановился:

— Дальше всё время вперёд — и окажетесь перед северными воротами.

— Спасибо!

— Ступайте.

Кайт поклонился и пошёл по указанному пути.

В частоколе домов неожиданно выглянуло солнце, на мгновение окрасив всё золотисто-розовым светом. Норвен Войд смотрел на удаляющуюся фигуру. Время ничего не изменило. Он по-прежнему ненавидел эту маску и эти одежды, но сегодня… То ли художница плохо раскрасила лицо, то ли слишком бросались в глаза — глаза.

Подойдя к каменным стражам, в которых едва угадывались черты обращённых в сторону невидимой луны волков, Кайт замер на мгновение, потом шагнул вперёд. Волки молча пропустили его.

Спустившись по узким тропинкам, он миновал Вороний пруд и вышел навстречу Стинэю Биджою.

— Думал, ты придёшь позже.

— Мне показали короткую дорогу, — улыбнулся Кайт.

— Только не вздумай разболтать кому-то, — подойдя вплотную и понизив голос, произнёс Биджой. — После блужданий по горам никто тебе не поверит.

— Зачем мне болтать? Исключение нам больше не грозит.

Биджой помимо воли залился краской.

— Топай к Джендэйи, она уже замучилась ждать!

Кайт только сейчас вспомнил, что на нём была маска Мелкона. «А я всю дорогу говорил о себе! Слышал бы меня Альраи…» И всё же это путешествие вызвало странное чувство: будто они не столкнулись случайно в поезде, а, встретившись, продолжили начатый давным-давно разговор.

— Спасибо, Стинэй, — произнёс Кайт. — У меня был хороший день.

И пошёл искать художницу. В ожидании последнего бога Джендэйи колдовала над листом бумаги.

— Простите, что заставил ждать.

Она оторвалась от рисунка и покачала головой:

— Ничего, я всё равно останусь тут. Буду помогать дядюшке готовиться к воскресной церемонии. А теперь давай займёмся тобой.

Джендэйи сняла грим и стала собирать баночки и кисти. Кайт заглянул в незаконченную картину. По реке из песка плыл в песчаное море крошечный белый корабль.

— Кажется, он снова собирается в дорогу, — тихо проговорила Джендэйи, печально глядя в темноту за окнами.

Попрощавшись, Кайт пошёл к общежитию. По дороге ему встретился главный архивариус.

— Снова блуждали в горах? — спросил Тарий с улыбкой, но во взгляде мелькнул быстрый, жадный огонёк. Словно архивариус боялся, как бы в своём путешествии мальчик случайно не отыскал потерянное им сокровище.

— Нет, сегодня просто сел не на тот поезд. Альраи очень сердится?

— Альраи-то ладно, а вот Ауриго Борелиас будет просто в ярости.

Кайт не понял, какое дело какому-то господину Борелиасу до его дорог, но архивариус, уже потеряв интерес к беседе, направился к своему архиву.

* * *

Шанс встретиться с Ауриго Борелиасом представился на следующий день. Вернувшись после похода по городу, в котором Кайт старался не пропустить ни одного пункта и не потерять из виду своего спутника, он увидел настоятеля, разговаривающего с высоким мужчиной. Вернее Альраи молчал, говорил только мужчина.

— Вчера он должен был быть там! На всё это, — он указал на золотой шпиль и изваяние птицы Армавени, — нужны средства. Мы щедро спонсируем Храм, но и вы должны соблюдать правила игры!

Мужчина повернулся, и Кайт узнал в нём мэра Гелиадора.

— А вот и наш дезертир, — мэр ткнул пальцем в мальчика.

— Простите, господин мэр, — Кайт склонил голову. — Альраи не виноват в случившемся. Я недавно в Гелиадоре и плохо знаю город. Вчера я перепутал поезда и опоздал на встречу. Прошу прощения и постараюсь, чтобы этого больше не повторилось.

— Уж постарайтесь, будьте любезны, — с насмешкой проговорил Борелиас. — Ваша Левая Рука и так подпортил нам картину. Не хватало, чтобы и вы начали чудить. Говорил я, надо было выбирать Деврая. Во всяком случае, он знает город. Меня ждут дела. Прощайте, господа. Надеюсь, в будущем у меня не будет поводов для подобных визитов.

Проводив взглядом высокую, стремительную фигуру мэра, Кайт проговорил тихо:

— Простите, Альраи, я снова подвёл вас.

На лицо настоятеля легла тонкая тень от шпиля, казалось, он разрублен пополам этой тенью.

— Почему ты не приехал туда?

— Я сказал мэру правду, — после паузы ответил мальчик. — Я опоздал, потому что плохо знаю город и потому что был недостаточно сосредоточен на задании. И всё же… Не подумайте, что я пытаюсь оправдаться, но мне кажется, Айзек Финлэй в чём-то прав. Какая польза от нас на этих презентациях? Найджел и Вирджи хоть изредка посещают больницы, детские дома, а я? Бог-победитель нужен только в банках, офисах, на биржах? А как же те, кому сила необходима, чтобы бороться с самим собой?

— Какая польза от вас на презентациях? — повторил Альраи. — Вот! — он с горечью кивнул на золотой шпиль. — Это ли не красота!

— Простите, я не хотел вас расстроить. Наверное, вам каждый год говорят такое.

— Не каждый, — тяжело вздохнул настоятель. — Иди и постарайся отдохнуть. Завтра вам снова плыть на Небесных Кораблях.

Мальчик поклонился и медленно пошёл по белой гальке. В шуршание камней вплёлся звук скользящей чешуи. На нём уже не было мантии, и призраку негде было спрятаться. Кайт тряхнул головой, прогоняя видения, и посмотрел вверх. Свет гаснущего солнца блестел на золотых сплетениях Стены Памяти. И тут он вспомнил, где видел имя Ауриго Борелиаса. Так звали мальчика, игравшего роль Бога Войны, Правой Рукой которого был профессор Войд.

* * *

Альраи поправил застёжку мантии, украшенную драгоценным камнем. Если продать все эти шелка и драгоценности, можно собрать «спонсорских средств» на несколько лет. Но кто же ему даст торговать национальным достоянием! Другое дело совесть — это сейчас самый ходовой товар. Он дёрнул слишком резко, карабин раскрылся, и застёжка упала на пол.

Джая Савитар поднял её и протянул другу.

— Спасибо, — слово прозвучало хрипло и без обычного радушия.

Вот Джая будет писать сегодня главное предсказание, а одет в обычную белую тунику — ни камешка, ни золотинки. Как он сумел обрести такую свободу?

— Откуда ты, Джая? — вдруг посмотрел Альраи на старого друга. — Ты ведь не из Гелиадора? Как ты пришёл сюда? Когда? Я знаю тебя так давно и всё же почти ничего о тебе не знаю.

— Я не родился в Гелиадоре, я приехал сюда на паровозе, когда ещё не было электропоездов, — с улыбкой ответил старик. — Но ты ведь спрашиваешь, потому что не знаешь ответов на вопросы о себе?

— Прости! — Альраи сердечно обнял его. — Последнее время столько всего произошло. Уход Триггви, Сорнэй снова потерял дорогу.

— А может, нашёл?

Настоятель улыбнулся, желая показать, что понял шутку.

— В Храм приходил мэр. Ты бы слышал, как он говорил со мной! А ведь дети правы. Мы превращаем Мелкона и остальных в балаганных шутов, потешающих сильных мира сего. А это? — он до боли сжал в ладони драгоценную брошь. — Посмотри, во что одет ты, и во что должен облачаться я!

— Чтобы предстать таким, какой ты есть, нужно снять с себя много покровов, — медленно проговорил Савитар.

— А я почти ничего не знаю о себе? — устало произнёс Альраи. — Вернулись к тому, с чего начали. Я брожу по замкнутому кругу.

— Это не круг, это спираль, — ласково улыбнулся старый каллиграф.

Настоятель приколол брошь, и они вместе вышли на площадку перед главным флигелем, где собрались люди и боги. Альраи объявил о начале Церемонии выбора священных пророчеств. Ему поднесли цилиндрический сосуд, золотую поверхность которого покрывали знаки праязыка. Из этого сосуда Мелкон должен был выбрать одну скрученную бумажку. Кайт подошёл к настоятелю, волоча по камням свой бархатный шлейф.

— Прошу вас, — сказал Альраи белой маске.

Он опустил руку в сосуд, достал предсказание и, пробежав глазами строку на праязыке, перевёл медленно и громко: «Мир тебе, Воин!»

Люди вокруг захлопали. Кайт подошёл к каллиграфу, стоявшему перед огромным белым листом, и передал ему предсказание. Тот бросил беглый взгляд на знаки и взял кисть. Потекли мгновения. Кисть не двигалась, а танцевала в деревенеющих, узловатых пальцах. Закончив работу, Джая Савитар повернулся и поклонился собравшимся. Потом тихо отошёл в тень, а к картине потянулись посетители, желающие сфотографироваться на фоне пророчества.

Кайт вернул золотой сосуд настоятелю и взял другой, поменьше и скромнее украшенный. С ним он до вечера ходил по храмовому парку, снова расцветшему лавками с яркими вывесками, и люди доставали скрученные бумажки и просили перевести написанные там знаки.

Когда ворота Храма закрылись, мальчик побрёл назад, желая поскорее снять тяжёлое одеяние, но увидел Альраи, сидевшего на камнях со своей порцией предсказаний в сосуде.

— Я всё правильно сделал? — спросил Кайт, подходя.

— Да, — на губах настоятеля мелькнула улыбка быстрая, как рябь на воде.

— Но вас что-то тревожит?

— Предсказания — опасная вещь, — покачал головой Альраи. — Страшно поверить им. И страшно не поверить. Ты уже выбрал своё?

— Нет.

— И я нет.

— Давайте вы выберете из моего сосуда, а я из вашего? — предложил Кайт.

— Предсказания на брудершафт? — усмехнулся Альраи. — Что ж, давай. Ты позволишь?

Кайт протянул вазу.

Настоятель достал бумажку и развернул.

— «Кто сделал замок, сделает и ключ», — прочёл он.

— И что это означает?

— Хотел бы я знать. Ещё одна беда предсказаний — их трудно понять.

— Теперь моя очередь, — напомнил Кайт, стараясь отвлечь настоятеля от грустных мыслей. Он вытянул своё предсказание и нахмурился, стараясь разобрать витиеватые знаки. — «Ки тлали»? «Кит лали»? Как это правильно прочесть?

Альраи повертел бумажку в руках.

— Первый раз вижу такое сочетание знаков. А, вот идёт профессор Огон, спросим у него.

— Ты сегодня показал себя молодцом, Сорнэй, — похвалил профессор. — Значит, в этой голове всё же задерживается что-то.

— Я очень волновался, что забуду слова или не уловлю связи между теми, что знаю, — признался мальчик.

— Покажи ему своё предсказание, — сказал Альраи.

— Вот, мне досталось это. Как это прочитать, профессор?

Огон посмотрел, потом вернул бумажку.

— Первый раз вижу такую последовательность знаков. Надеюсь, после этого признания Альраи меня уволит, и мне не придётся больше скакать по водопадам.

Настоятель рассмеялся:

— Боюсь, что не уволю.

— Какая жалость! Ну, разрешите откланяться. По крайней мере, до следующего года я свободен.

— А вы выбрали своё пророчество? — спросил Кайт, протягивая свой сосуд.

— Пророчества, перерождения, души — оставим это нашему дорогому Альраи и вам, его богам. А меня ждут земные дела.

Кайт спрятал своё предсказание и, попрощавшись с настоятелем, продолжил путь. У главного флигеля Джая Савитар наблюдал, как помещают в святилище написанные им текучие знаки.

— Профессор, — поклонился мальчик.

— Вот и мои дела здесь закончены, — тихо проговорил старик.

— Вы собираетесь в путь? — Кайт вспомнил слова Джендэйи.

— Я сейчас как раз на перепутье. Как и ты, ты ведь знаешь? — он пристально посмотрел на Кайта, и тому показалось, что профессор видит спрятавшуюся под его мантией змею. — Я до сих пор не выбрал своё предсказание. Поможешь мне?

Кайт протянул сосуд.

— Вот значит как… — прошептал Савитар, прочитав. Потом показал бумажку мальчику: «Рождение — путь к смерти».

— Может, привязать его на Дерево Печали? — робко предложил Кайт.

— В этих словах нет печали, — ответил каллиграф и, положив предсказание в карман, пошёл, рассеивая тьму белизной своих одежд.

Когда этот свет погас, мальчик вспомнил, что не спросил у профессора значение своего слова.

Придя во флигель, он застал своих товарищей смеющимися над пророчествами.

— «Настоящий воин тот, у кого есть милосердие!» — продекламировал Марк Тирс написанное в бумажке Вирджи. — Боги просто решили тебя пожалеть. Даже дети знают, милосердием войны не выиграть.

— А у тебя-то самого что?

— Не твоё дело, — Тирс спрятал бумажку за спиной. Магги выхватил её и прочитал:

— «Бараны бьют в барабаны». Ха, да это же детская скороговорка.

Тирс смял предсказание и бросил в корзину с мусором.

— Надо привязать на Дерево Печали, — копируя тон матери, произнесла Вирджи. — А то навсегда останешься маленьким.

— Иди ты к чёрту! — огрызнулся Тирс. — Эти предсказания — полный бред. Вот тебе, Сорни, что досталось?

— Набор букв какой-то.

— Вот.

— А у меня красиво: «Плоды лета — сокровища зимы», — похвастался Магги. — Я в литературе мало понимаю, да простит меня профессор Раэди, но, по-моему, звучит поэтично.

— Это про репу, — уверенно сказал Тирс.

— Какую ещё репу?

— Плоды лета — это репа. А зимой покушаешь её — и тепло в желудке.

— Ну, тебя, всю красоту испортил! — махнул рукой Магги.

— У вас разговор о красоте? — в дверях появилась Джендэйи. — Простите, что задержалась. Давайте вернём вам человеческий вид.

Едва они превратились в самих себя, как наступило утро, и нужно было снова становиться мольбертом. Стинэй Биджой ощущал себя не белым листом, а именно уродливой шаткой конструкцией, пересечением плохо обструганных реек и фанеры. На Дереве Печали среди сотен других предсказаний жарилось на солнце его: «Кто взял слишком высоко, тот не закончит песню». Биджой не сильно верил в предсказания, но в это не верить было невозможно, потому что оно говорило не о будущем, а о прошлом. Не эпилог, а пролог всего этого нелепого года.

Ещё в феврале отец сказал, что место бога у них в кармане. И имел в виду, конечно, свой карман. Это там помещались деньги, на которые можно было купить и мантию, и корону. О достоинствах самого Стинэя речи не шло. Но когда оказалось, что денег всё же недостаточно, виноватым стал сын.

Если чувствуешь собственное несовершенство, нужно придавить словом или сапогом другого — эту схему Стинэй выучил очень хорошо. Он надеялся, что вновь заблудившийся Сорнэй станет посмешищем, изгоем, божеством, которому по условию контракта ставят свечи, но в которого уже не верят. Но разгневался только мэр. А Сорнэй был слишком мелкой сошкой, чтобы его беспокоил гнев больших людей.

Кто бы мог подумать — безоружность стала своеобразным щитом. Он хотел заставить его взять в руки меч, сражаться и проиграть — как тогда, на тренировочном поле. Но Сорнэй теперь протягивал раскрытые ладони, а без блеска меча было не видно, куда бить.

Вот и сегодня он покорно признавал в нём проводника — и тем лишал сладостной возможности снова оставить одного посреди толпы. Во второй раз Альраи точно догадается, почему у этого Мелкона барахлит компас. Может, даже мэр заподозрит неладное. А ведь на той презентации он почти ощутил себя первым. Если бы ему дали шанс проявить себя, он бы доказал, кто здесь настоящий Воин. Но вместо этого нужно играть роль проводника, всюду таская с собой этого бога. Да ещё ступать на шаг позади его, чтобы зрители не заподозрили, что новый Мелкон не знает дороги.

Когда все пути были пройдены, они отправились в Храм дорогой, протянувшейся вдоль реки.

— Как же ты мне надоел, — с тоской прошептал Биджой.

— Извини, — ответил Кайт. — Хочешь, ты пойдёшь по левой стороне реки, а я по правой?

Биджой посмотрел на него, усилием воли подавляя желание зарычать. Даже берег Сорняк предложил ему с более широкой, украшенной людьми и статуями дорогой, думая, что иной выбор подчеркнёт его, Биджоя, несостоятельность. Но эта забота о чужой чести унижала сильнее откровенной насмешки. И пустынную тропу теперь не выберешь — нельзя показывать, что ты знаешь, что достоин низшего. Замкнутый круг.

— Что угодно, только бы не видеть тебя, — буркнул он вслух и стал переходить на более оживлённый берег. Кайт остался стоять по эту сторону моста.

Спустившись вниз по лестнице, которая в центральной части города, нашлась очень быстро, он пошёл вниз по течению, стараясь не терять Биджоя из вида. Но староста двигался с такой неистовой стремительностью, словно в Храме его ждал золотой кубок чемпиона. Кайт некоторое время поспевал за ним, но разрыв становился всё сильнее. Чтобы преодолеть его, нужно было бежать, а бежать он не мог.

— Сдаюсь, — прошептал он, согнувшись от рези в боку. — Сегодня никаких мероприятий больше нет, так что, наверное, не страшно, если мы с Биджоем вернёмся порознь.

Выбыв из гонки, Кайт побрёл медленно, разглядывая текущий рядом поток. В южной части города Аананди почти полностью оделась в камень, в редких местах оплетённый упорной травой. Полная осоки и жизни она нравилась мальчику больше.

— Мы похожи, — улыбнулся он реке. — Тебя нарядили в камень, а меня — вот в это.

Вдруг кусты, скрывающие высокий фундамент одного из домов, дрогнули, и из них вылезло бледное лицо в обрамлении светлых волос.

— Саймон? — изумился Кайт.

Мальчик приложил палец к губам и настороженно посмотрел по сторонам:

— Стинэя с тобой нет?

— Мы решили идти по разным берегам реки, но он оказался проворнее меня.

Саймон выбрался из кустов:

— У тебя есть немного времени?

— Конечно! Я сам так хотел поговорить. Что случилось, Саймон? Почему ты ушёл?

Мальчик замер, словно все силы потратив на то, чтобы заставить себя встретиться с Кайтом, он не оставил немного про запас — чтобы поговорить с ним.

— Давай посидим там? — Саймон указал на скамейку, почти скрывшуюся в высокой траве. Некоторое время он молчал, а потом сказал. — Прости меня. Я подвёл тебя и остальных. Я никогда не хотел участвовать в этом фестивале. Ты видел меня на тренировках — какой из меня сателлит? Я до ужаса боюсь высоты. Столбы господина Барни до сих пор снятся мне по ночам, а Небесные Корабли… Но я ушёл не из-за этого, — он сплетал и расплетал пальцы. — Моя мама — иностранка. Когда они развелись, отец сделал так, чтобы я остался с ним, а мама вынуждена была уехать из страны. Мы переписывались втайне от отца. Мама долгое время пыталась найти способ приехать, и вот, наконец, этим летом ей удалось попасть на гастроли. Она пианистка. У них были концерты в столице и один — в Гелиадоре. Понимаешь? Я просил отца не посылать меня на фестиваль, потому что знал, что мне придётся выйти за ворота Храма за два дня до окончания подготовки. Знал, что меня исключат за это. Но отец всегда был неумолим, — он горестно опустил голову.

— Платок! — вдруг понял Кайт. — Вот почему среди твоих вещей не было платка.

— Я рисовал его для мамы.

— Почему ты не рассказал раньше? Может, Альраи нашёл бы какой-то выход.

— Боялся, что вы или настоятель заставите меня остаться, — прошептал Саймон. — Он ведь говорил, мы должны забыть про себя и стать теми, чьи роли нам достались. А я постоянно только о себе и думал. Вдруг он разгневался бы и всё рассказал отцу? Тогда я потерял бы последний шанс увидеть маму. А мне это было очень нужно, — закончил он совсем тихо.

— Я тоже хочу извиниться, — сказал Кайт. — Я не заметил, что тебя что-то тревожит.

— Стинэй, наверное, очень сердится?

— Да нет, мне кажется, он был бы рад остаться единственным из нашей тройки.

На лицо Саймона снова легла тень.

— Я ещё за одно должен попросить прощения, — сказал он, опуская глаза. — Тогда, на поле для тренировок, я ничего не сделал. И ещё раньше. В ту, первую субботу, когда Найджел позвал меня, я видел, как запираются двери. Но убедил себя, что мне это только показалось. Стинэй с Тирсом переставили парты, а когда профессор Войд спросил о тебе, сказали, что ты велишь относиться к себе как к богу и с кулаками набрасываешься на тех, кто пытается тебя ослушаться. И я промолчал. Боялся, что они ополчатся против меня, а ты…

— А я выгляжу слишком слабым, чтобы суметь кого-то защитить? — закончил за него Кайт.

Саймон склонился ещё ниже, пряча залившееся удушающей краской лицо.

— Почему ты не рассказал куратору и преподавателям? — спросил он у травы под ногами. — Почему не рассказал, что это Найджел со Стинэем и остальными во всём виноваты?

— Не знаю, — задумчиво ответил Кайт реке. — Может, потому что и у меня перед ними есть неоплаченный долг. Я ведь тоже не собирался принимать участия в фестивале. Не то чтобы не хотел — я о нём просто не знал, — он помолчал, слушая шум воды. — А может, я не сказал потому, что это ничего не меняет. Дело не в других: не в Найджеле, не в Стинэе. Эти отговорки лишь удлиняют дорогу. А в конце пути мы всегда возвращаемся к самим себе.

Тихо пела река, и в сиянии её потока мелькнуло видение — он, стоящий на мосту под огромным звёздным небом.

Кайт поднял на Саймона туманный, словно после внезапного пробуждения, взгляд.

— Прости, солнце уже садится. Мне пора возвращаться. Спасибо, что нашёл меня.

Саймон кивнул, не отыскав в себе сил сказать что-то на прощание.

* * *

Дни сменялись днями, одни улицы закачивались и начинались другие.

В этой прогулке Кайт снова оказался один: Биджой то ли намеренно оставил его, то ли где-то отстал. Он уже не помнил, как приехал сюда. Возможно, на метро, и теперь искал выход в тёмном тоннеле, пахнущем солёной сыростью. Впереди забрезжил тусклый свет, и Кайт оказался на старой набережной под серым дождливым небом. Полосы скоростной дороги отделяли от разноцветных высотных зданий это заброшенное, пустынное место. Перила ограждений давно заржавели, сорные травы забрасывали свои сети в грязное серое море.

На другой стороне залива полосатые трубы выдыхали пепел. Украшенный яркой мозаикой, будто парк аттракционов, красовался мусоросжигательный завод.

Кайт сунул руку в карман мантии, надеясь обнаружить там карту, но карманы были пусты. Заметив стенд со схемой местных достопримечательностей, он подошёл рассмотреть мелкие знаки, но названия на схеме имели лишь здания за скоростной дорогой. Строения вдоль набережной выглядели на карте безымянными квадратами.

Выбрав наугад сторону, мальчик побрёл вдоль каменного берега. Тяжёлые корабли проплывали в серой воде, иногда раздавался всплеск стремящейся к небу рыбы, иногда — идущей ко дну жестяной банки. Дойдя до конца парка, Кайт прислонился грудью к ржавым перилам. Вдалеке кружилось с неразличимой отсюда скоростью чёртово колесо, а рядом стояло красно-синее здание океанариума.

Воздух тяжелел, наполняясь дождём и солью. Надо было возвращаться к тоннелю и искать вход в метро. Но дойдя до лестницы, Кайт не стал спускаться, а внезапно решил пройти по набережной в другую сторону, где над деревьями возвышался стеклянный серый купол. Наверное, планетарий или музей моря. Кайт не знал, зачем идёт туда. Денег на билет у него не было. Он специально ещё раз проверил карманы, но в шелках, расшитых золотой нитью, не завалялось ни единой монетки. «Может, Бога Войны пустят бесплатно?»

Он шёл, шёл, но купол не становился ближе. И вдруг травы отступили, открыв заброшенное здание, обклеенное афишами с изображением морских глубин.

«Должно быть, всё же музей».

За пыльными стеклянными стенами виднелись кассы, где давно не продавались билеты, и турникеты, мимо которых никто уже не проходил. На низких стенах, через которые можно было попасть во внутренний двор, вилась колючая проволока.

Здесь нужно было повернуть назад, но что-то неумолимо звало Кайта дальше. Он обошёл здание и оказался на ступенях, ведущих к морю, из которого вырастал огромный серый купол. Волны с протяжным шумом разбивались о серый бетон, переходящий в серое стекло. Купол давил своей тяжестью, при взгляде на него Кайт вдруг почувствовал безотчётный страх. Однако он продолжал идти по низким ступеням, надеясь и страшась отыскать мост, соединяющий набережную с этим странным строением. Но купол со всех сторон был окружён водой.

«Зачем его построили?» — рассеянно подумал Кайт, а страх становился всё сильнее. Он уже видел океан и не боялся воды. Нет, ужасал сам купол, огромный, заслоняющий небо. И страх был иным. Так Кайт не боялся ни гнева учителей, ни остроты транспортиров. Больше всего ощущение напоминало страх смерти. Но не тот, что предстаёт в образе убийцы с пистолетом или летящей пули, а тот, когда уже остаются позади и убийца, и пуля, когда позади остаётся сама смерть.

Он шагнул назад, пытаясь укрыться от нависающей над ним громады, и вдруг заметил, что расшитая золотом мантия исчезла. На нём была полинявшая футболка и джинсы.

Кайт сделал ещё один шаг и проснулся.

Саймон уныло брёл к метро. Кому-то каникулы даны для отдыха, а ему приходится даже в жарком августе посещать дополнительные курсы, хотя до поступления в университет ещё три года. Он переложил сумку из правой руки в левую, но легче не стало. Казалось, после того разговора всё внутри должно было примириться, успокоиться. Кайт его понял и, кажется, простил, значит, ему не хватало прощения кого-то другого.

Из подземного перехода вышел человек, от которого в другой раз Саймон предпочёл бы оказаться как можно дальше. Но сегодня он сам подбежал к Норвену Войду.

— Здравствуйте, профессор. Можно поговорить с вами?

— Саймон Триггви? Вот уж не ожидал вас увидеть.

Саймон покраснел, растеряв всю свою решимость, и опустил глаза.

— И о чём же вы собрались со мной говорить?

— Я хотел рассказать… Профессор, на нашем первом уроке… Кайтос Сорнэй опоздал, не потому что считал себя вправе прогуливать занятия. Ребята заперли его в столовой после обеда. И сидеть впереди всех он тоже не хотел. Это Биджой и Тирс переставили парты. Стинэя он действительно один раз ударил, но это потому что тот сказал плохие слова о его маме.

— И как? Легко было произнести это сейчас, когда за вашими спинами не стоят Биджой и Тирс? Да и меня можно уже не опасаться. Я больше не ваш преподаватель и не вызову к доске, не поставлю оценку за трусость. Только ведь и с Сорнэем мы, скорее всего, больше никогда не увидимся. А значит, пользы ему от вашего признания никакой. Вряд ли вы хотели снять с моей души груз несправедливых обвинений. И получается, что выложили вы правду ради самого себя.

— Я просто хотел… — чуть не плача пробормотал Саймон.

— И раз уж мы встретились, скажу вам ещё одно. Вы позволили себе уйти. Допускаю, у вас были на то причины. Но причины — не оправдание. Если вы знали, что не можете идти до конца, то не нужно было выходить на площадь, когда назвали ваше имя. Наверное, это потребовало бы силы большей, чем та, которая необходима была, чтобы окликнуть меня сегодня. Но тогда другой человек не вынужден был бы топтать свою мантию и блуждать в одиночестве по незнакомым улицам. Вы, наверное, уже выторговали у него прощение? Особым умом он не отличается, поэтому отдаст всё задаром. Но я хорошо знаком с этой формулой. Вы хотите прощения от других, чтобы самому простить себя.

Саймон сжался, онемевший и бессильный.

Профессор смотрел на него долгим суровым взглядом:

— Боюсь, что не могу помочь вам в этом.

* * *

Стинэй Биджой не заметил, когда начал считать время до конца фестиваля. Раньше он думал, что будет упиваться каждым мгновением, проведённым в расшитой золотом мантии. А теперь давил секунды, словно разбегающихся насекомых.

Подошёл к концу ещё один день, и на карте не осталось неотмеченных пунктов. Хотелось уйти, оставив Сорнэя прямо здесь, посреди незнакомых улиц. Пусть стоит и глупо вертит головой по сторонам — заблудившийся Бог.

— Нам туда, — буркнул Стинэй.

Сорнэй кивнул и потащился вперёд. Его провожатый усмехнулся. Если представить, что он не показывает путь, а приказывает, жизнь становится веселее. Сорнэй послушно прошёл несколько кварталов — и вдруг остановился возле огромного особняка, окружённого цветущей живой изгородью.

— Смотри, — он показал на имена, выгравированные на мраморной табличке. — Это ведь дом Чайка!

— Похоже на то, — ответил Биджой. — Я у него в гостях не бывал.

— Может, зайдём и спросим, как у него дела?

— Я же говорил! Сейчас мы — Мелкон и его Правая Рука! И нам не должно быть дела ни до каких Чайков! Хочешь снова рассердить мэра? — и, заметив, что гнев Ауриго Борелиаса не сильно напугал его бога, добавил. — Альраи нам не один раз описывал правила!

Упоминание о настоятеле оказалось более действенным. Сорнэй сдался и собирался уже идти, когда к калитке подошла полноватая женщина с корзинкой продуктов в руках.

Кайт, замерев, смотрел на неё. Чайк говорил, что в обмен на зимние сказки им приготовят пирожки.

— Пойдём, — шепнул Биджой, нарушив протокол и дёрнув его за рукав.

Но Кайт шагнул к женщине.

— Здравствуйте.

— Ваша милость, — произнесла она с акцентом, выдававшим в ней уроженку южных деревень. — Молодой хозяин рассказывал, что его товарищ стал новым Мелконом.

Биджой закусил губу: про него Чайк позабыл упомянуть.

— Как он? — спросил Кайт. — Чайк говорил, что собирается принять участие в фестивале в роли помощника Небесных Пастухов. Но я не видел его. С ним всё в порядке?

Лицо женщины смялось, плечи мелко задрожали:

— Ах, ваша милость!

— Что случилось? — Кайт взял из рук женщины корзину и поставил на выступ ограды. Она достала платок и принялась яростно тереть глаза, пытаясь остановить слёзы.

— Молодой хозяин в клинике. Связался с этой гадостью! А ведь какой умница! И в учёбе, и в спорте всегда первый! Какое горе! Всю жизнь себе перечеркнул!

Кайт потерянно смотрел на плачущую перед ним женщину.

— Помолитесь за него, ваша милость!

— Конечно… — прошептал он.

— Вы уж простите, что я так разревелась. Старый хозяин не велел никому говорить, но кто же поможет, если не боги? — Она снова размазала слёзы по лицу, потом взяла корзинку. — Пойду, а то хватятся меня. Вы только не забудьте помолиться!

— Не забуду.

Женщина, всхлипывая, скрылась за калиткой, а Кайт остался стоять, поникший и бессильный.

— Зачем ты заговорил с ней? — раздался рядом голос Биджоя, пытающегося теперь раздавить молекулы страха. «Кто начал высоко, тот не закончит песню», — про Чайка точнее не скажешь. Пустил себя под откос. И ведь казался таким безупречным! А что тогда другим остаётся — рыцарям со страхом и упрёком? — Давай скорее, пока ещё с кем-нибудь не столкнулись!

Кайт пошёл медленно, почти не разбирая дороги. Потом остановился и проговорил:

— Чайк пригласил меня к себе в гости. Чтобы я рассказал ему о зиме. Может, он хотел поделиться своей пустотой? А если я мог удержать его, Стинэй?

— Да! — со злой горечью бросил Бижой. — Если Чайка тронула твоя убогая приветственная речь, то он такой же свихнувшийся, как и ты. И, конечно, он поделился бы с тобой своей мечтой полетать на белых горках. Вот только ни черта бы ты не смог сделать! Разве что полететь вместе с ним!

Кайт пристально смотрел на Стинэя, желая найти в словах товарища успокоение и не находя его.

— Нам здесь больше делать нечего! — с нажимом произнёс Биджой. — Смотри, какое небо. Скоро начнётся дождь. Не хватало ещё промокнуть, — он размашисто зашагал к метро.

Кайт брёл за ним, но видел перед собой не улицу с богатыми особняками, а дорогу от инопланетной башни к реке, по которой шёл юноша с открытым спокойным лицом и рассказывал, как первый раз прыгнул с трамплина.

— Так, черепаха, — вернувшись назад, шепнул ему в ухо Биджой, — вход на станцию в том жёлтом здании. Я свою миссию выполнил, дальше иди сам.

— Спасибо, — пробормотал Кайт.

Биджой с досадой махнул рукой и побежал в метро. А Кайт вернулся на дороги памяти. Ровный, уверенный голос Чайка, знающего и город, и правила фестиваля. Чайк говорил, что любит воду и зиму. «Они могут убить тебя, но не убивают», — так он сказал. Может, он надеялся, что это подарит ему то же чувство — быть на грани, но не проиграть себя тому, что за чертой. Вот только оно не вода, не зима. Оно может убить и убивает.

Горше всего было то, что всё это время Кайт представлял Чайка со спокойной уверенностью готовящимся к соревнованиям, тренирующимся направлять Небесные Корабли под гулкие звуки барабанов. Но этого придуманного Чайка не существовало, вместо него был юноша, корчащийся от боли в больничной клети.

Кайт механически спускался и поднимался по лестницам и эскалаторам, менял одни поезда на другие, но никак не мог избавиться от давящего чувства вины за то, что даже в мыслях не был рядом с настоящим Чайком.

Выйдя из метро, он растерянно посмотрел по сторонам. Безликие заборы, за которыми фабричные трубы выдыхают в небеса пепел. И заводы, лишённые стен, разоблачившиеся, вывернутые наизнанку. Клубок серебристых труб — мозг, покатые лестницы — рёбра.

«Зачем я пришёл сюда?» — спросил он себя. Серая мешковина облаков с треском разорвалась, и на землю хлынули потоки воды.

«Не успел!..» — подумал Кайт, и это слово гулко отдалось в пустоте его души. Будто там тоже разорвалось что-то.

Вдруг дождь исчез — грозовое небо над ним заслонила чёрная ткань зонта.

— Профессор! — изумлённо воскликнул мальчик.

— Что вы так удивляетесь? Если вы не поняли, я здесь живу.

— Простите, я задумался.

— Где Биджой? Вы с ним снова разминулись?

— Нет. Мероприятия закончились, и мы решили вернуться каждый своей дорогой.

— Забыл предупредить, что в дождливую погоду лучше сделать крюк и проехать до главных ворот. Здесь всё в считанные минуты превращается в болото. Провожу вас немного, а то растеряете весь ваш грим.

— Он несмываемый, — печально улыбнулся Кайт.

— Я знаю.

Они отправились вдоль высокой стены, обвитой колючей проволокой. Дождевые сливы в этой части города были старыми, часть их осыпалась, часть забилась палой листвой и мусором. Они плохо справлялись с ливневыми потоками, и дорога скоро стала похожей на мелкую реку.

— Сегодня не будет рассказов о красотах природы, лестницах и мостах? — с деланной насмешкой спросил профессор, заметив, что Кайт не просто погружён в молчание, но будто раздавлен им.

Мальчик вздрогнул, потом заговорил, глядя под ноги.

— Три месяца назад школьный товарищ пригласил меня в гости, чтобы я рассказал ему о зиме в обмен на пирожки, испечённые его домработницей. Но я ушёл готовиться к фестивалю, а Чайк остался продолжать тренировки по плаванию и учиться держать в руках канаты Небесных Кораблей. А теперь его ломает от того, что врачи пытаются выдавить из него яд, который он сам принял. Стинэй Биджой сказал, я такой же сумасшедший, как и Чайк, и если бы я вместо фестиваля отправился к нему говорить о своей зиме и его одиночестве, то оказался бы с ним в одной клетке.

— Биджой прав, — ответил Норвен Войд. — Вы могли бы отправиться к вашему другу и часами беседовать о зиме, снеге и одиночестве, согреваясь чаем с пирогами. Но решение человек принимает сам. Вы ведь боитесь не того, что друг мог заразить вас своим пагубным пристрастием. Вы хотите знать, могли ли вы заразить его своим… — он замолчал, не находя нужное слово.

— Простите, профессор, вы правы. И Стинэй Биджой прав. Человек решает сам. И моё присутствие не может спасти. Но как бы я хотел быть рядом, чтобы разделить боль.

Профессор остановился. Мальчик протянул руку, ловя летящие капли.

— Небо светлеет. Спасибо, что проводили меня, — сказал он и шагнул под дождь.

* * *

Кайт начал считать дни до окончания фестиваля, когда впервые прошёл под разомкнутой аркой врат. Теперь же, когда оставалось провести под маской Мелкона меньше двух недель, он просто просыпался и ступал в новый день, оставляя нетронутыми счёты. Но каждый раз, надевая одежды Бога Войны, чувствовал вину перед Альраи. Потому что, несмотря на все старания настоятеля, преподавателей, несмотря на мастерство Джендэйи, всё больше становился… собой.

Как часто ему казалось, что его вот-вот разоблачат! Какой-нибудь видный господин в костюме прервёт церемонию и скажет: «А король-то ненастоящий!» И хотя господа молчали, юный Бог украдкой касался лица, чтобы проверить, не отслаивается ли несмываемая маска.

Стинэй Биджой давно знал, что укрытый мантией Мелкона — фальшивка. И не упускал случая напомнить Кайту о своём знании. Если бы господа в костюмах пригляделись внимательнее, то заметили бы, что сателлит куда более статен, силён и воинственен, чем Бог. Но они видели лишь расшитую золотом мантию и сияющий венец.

Сегодня в карте напротив пункта «ужин» стоял прочерк.

— Нам позволили выбрать место самим, — улыбнулся Кайт.

— Может, это? — Биджой указал на высокое здание с колоннами.

— Давай лучше найдём какой-нибудь неприметный ресторанчик.

— Мне-то всё равно, я тут много раз бывал и в любой момент могу пойти снова. А вот тебе второго шанса поесть за счёт города не представится.

— Если люди верят, что мы приносим счастье, лучше поискать тех, кому действительно нужна помощь. Этот ресторан чудесный, думаю, у него и без меня всё будет в порядке.

— Ты кем себя возомнил? — зашептал Биджой, сворачивая вслед за Кайтом в узкий переулок.

— Но маме моя роль помогла. Я даже в Храм не успел уехать, а её уже пригласили в основной штат.

— Если надеешься, что вы разбогатеете на твоём имени, то зря. В следующем году выберут нового Мелкона, и волшебство лопнет, как мыльный пузырь.

— Год — уже неплохо. Особенно, когда это первый год на новом месте. Вот, кажется, подходящее место, — Кайт остановился напротив деревянного домика, увешенного плетёными амулетами.

— Ничего более убого не мог найти? — проворчал Биджой, но Кайт уже открывал дверь.

Внутри заведение оказалось не менее странным: стены украшали раскрашенные куски ткани, вместо стульев стояли кресла-качалки, покрытые вязаными пледами, с потолка свисали нити амулетов, за занавесками прятались статуэтки из тёмного дерева. Услышав звон колокольчика, за стойкой появился высокий крепкий мужчина с кожей цвета деревянных изваяний.

— Пойдём отсюда, — шепнул Биджой, — нас здесь отравят.

— Здравствуйте, — поприветствовал официанта Кайт.

— Здравствуйте, — произнёс мужчина почти без акцента.

— Можно нам столик на двоих?

Мужчина кивнул и сделал широкий жест рукой, означающий, что они могут выбрать любое место.

— Давай у окна? — Кайт опустился в кресло и качнулся.

— Я даже не знаю, что обозначают эти названия, — проворчал Биджой, раскрыв меню.

— Я тоже. Значит, сегодня мы узнаем что-то новое, — Кайт нажал на звонок.

Подошедший официант записал несколько наугад выбранных блюд и скрылся на кухне. Кайт поднялся и стал рассматривать удивительные амулеты. Вдруг в глубине зала он заметил знакомое лицо.

— Там госпожа Амалтэйи!

— Кто?

— Художница, которая учила нас расписывать платки. Пойдём, поздороваемся.

— Иди сам. С меня хватило одного урока.

Кайт прошёл между столиками и остановился перед женщиной, дремавшей над дымящейся чашкой кофе. Она открыла глаза и посмотрела на мальчика.

— Здравствуйте, госпожа Амалтэйи!

— Здравствуй, Кайтос Сорнэй.

— Вы запомнили моё имя? — обрадовался Кайт.

— Спасибо, что зашёл, — вместо ответа сказала художница. — Садись, ты, верно, устал каждый день бродить по городу. Я бы предложила тебе кофе, но его вкус слишком горек.

Кайт опустился в кресло.

— Волшебное место, — он посмотрел на круглый амулет, качающийся над головой.

— Они называются «ловцами снов». Смогут ли они поймать твои сны, мальчик? — женщина наклонилась вперёд. — Или сны порвут паутину?

Кайт инстинктивно вжался в спинку кресла.

— Как же тебе всё это не идёт, — вдруг произнесла она. — Да простит меня Джендэйи.

— Я просто скромная вешалка для одежд бога. А под одеждами ничего нет, — печально улыбнулся Кайт.

— Мой друг рассказывал, как однажды к его костру пришёл мальчик. На вид невзрачный, но внутри, под поношенным тряпьём, будто мерцало что-то. У нас таких называют Китлали. Кто знает, что найдёшь под своими одеждами ты?

— Альраи и другие очень расстроятся, если я не найду там Мелкона. Хотя времени остаётся всё меньше.

Раздался звон колокольчика, приветствующий нового посетителя. Амалтэйи помахала ему рукой.

Кайт поднялся:

— Не буду вам мешать, да и мой товарищ, похоже, заждался.

Стинэй Биджой, уже начавший поглощать ужин, с недовольством поглядывал на своего Бога.

— А твоя Левая Рука, Саймон Триггви, передал ли он свой платок адресату? — спросила художница.

— Да, — проговорил Кайт, с изумлением глядя на Амалтэйи. — Как вы догадались?

— Джая говорит: «Хороший каллиграф видит в знаках имя того, кто написал послание. Очень хороший — видит того, для кого оно оставлено».

— Вы знаете профессора Савитара?

— Знаю, — ответила художница и добавила, глядя сквозь паутину амулетов. — Он тоже был у того костра.

Кайт вернулся за свой столик.

— Ну, ты хорош! — буркнул Биджой. — Привёл меня в этот гастрономический дворец и бросил.

— Извини. Госпожа Амалтэйи — удивительная!

— Хватит болтать, ешь скорее. В своей галерее она выглядела прилично, но среди этого, — он качнул свисающую с потолка нитку глиняных бус, — ведьма ведьмой!

Кайт быстро проглотил пару кисловатых лепёшек, по виду напоминающих блины, и нечто, похожее на кабачковую икру. А квадратики пряного крекера положил в карман мантии.

Поблагодарив за угощение, гости покинули маленький ресторан, снова заставив звенеть колокольчик.

— И о чём ты болтал с этой колдуньей? — спросил Биджой, когда они вернулись к реке.

— Так… О снах, одеждах.

— Бабские разговоры, — скривился Биджой. — Правильно сделал, что не пошёл. Успел съесть эту адскую смесь приправ горячей. Залил её тремя стаканами воды, и всё равно чувствую себя огнедышащим драконом…

Биджой продолжал говорить, а Кайт рассеянно слушал его, пытаясь вспомнить что-то упущенное им.

Несколько голубей бродили по берегу и просяще заглядывали в лица прохожих. Кайт вспомнил о крекере. Достал один, второй, третий — в руке остались крошки и скрученная бумажка с предсказанием. Мальчик развернул её и ещё раз прочитал записанное там слово «К и т л а л и».

— Нашёл время кормить голубей! Солнце уже садится.

— Уже иду, — пробормотал Кайт, пряча бумажку в карман.

— Ваша милость Мелкон и господин сателлит! Какая удача! — к ним подошла женщина с длинными рыжеватыми волосами. Краска у корней уже сошла, и только ярче подчёркивала преждевременную седину волос. Старомодного покроя платье оживляла нитка бус из огромного фальшивого хрусталя.

— Здравствуйте, — радушно произнёс Кайт.

Биджой, вспомнив о церемониале, укрылся за спиной Бога: восторженные оды от такого нелепого создания скорее унижали.

Женщина между тем за пару минут выложила всю свою историю. Она оказалась преподавательницей языковой школы. Жила вместе с дочерью, порхающей с праздника на праздник, потому это почти было жизнью в одиночестве. Женщина говорила быстрым, высоким голосом, пытаясь словами заполнить пустоту своих дней. Потом замолчала, иссякнув, а в глазах задрожали слёзы.

Кайт протянул платок, в который она уткнулась лицом, громко высморкавшись. Немолодая одинокая женщина, каждый день рассказывающая у доски об изменении слов, а после возвращающаяся в свою неменяющуюся жизнь. Случайно нашедшая кого-то, кто просто может выслушать. Она ещё долго говорила о планах на остаток летнего отпуска, зная, что большинству из них не суждено сбыться. Завтра она проснётся с тем же ощущением ломоты и ватного бессилия в теле, наденет платье, помнящее её ещё молодой, и отправится по привычной тропе вдоль реки.

Откуда-то из-под моста донеслась мелодия флейты. Женщина встрепенулась:

— Надо торопиться, а то опоздаю на распродажу в супермаркете. Спасибо вам! Приходите сюда ещё! Я часто тут гуляю в это время, — она замахала рукой. Огромные стеклянные бусины качнулись, ловя свет заходящего солнца.

— До свидания!

— Я думал, она никогда не замолчит, — пробормотал Биджой.

Кайт грустно смотрел ей вслед. Снова послышался тихий звук флейты, ему вторил голос, напевающий детскую песню.

* * *

Ночью Кайт смотрел в разрисованный луной потолок и никак не мог заснуть. Чайк, профессор, госпожа Амалтэйи, сердящийся на него Стинэй, учительница у реки. Город, где он не знал ни души, внезапно наполнялся людьми, с которыми он был связан и которые были связаны с ним. Интересно, успела ли учительница на распродажу и пришла ли её дочь сегодня пораньше, чтобы вместе съесть приготовленный на двоих ужин?

Словно воочию видел он мягкие, увядшие черты женщины, крупные стеклянные бусины, внутри которых таяло заслоняемое облаками солнце. Воздух тяжелел, наполняясь дождём и солью. Надо было возвращаться, но Кайт продолжал идти по набережной туда, где над деревьями возвышался стеклянный серый купол. Заросший травой стоял старый музей. Ветер трепал отклеившиеся афиши с изображением морских глубин.

Он обошёл здание и оказался перед огромным серым куполом. Снова появилось ощущение безотчётного страха. Но мальчик продолжал идти по низким ступеням, уже зная, что не найдёт моста.

Холодные пенные волны разбивались о камни набережной, оставляя солёные следы на старых джинсах.

«Что там внутри?» — подумал Кайт. Высокая волна ударила в ограду, словно хотела забрать в пучину и металл, и человека. Глаза защипало от соли. Он вытер лицо, потом подался вперёд, словно пытаясь догнать исчезнувшую в океане волну. Что-то случилось с куполом или с его зрением, или с воздухом между ними — серое стекло начало терять непрозрачность зеркала. Покровы таяли, а за ними в пересечении ржавых реек показался подвешенный на тросах белый скелет кита.

Может, сегодня не нашлось обладателей сокровищ, способных заплатить за встречу с посланцами небес, или Альраи удалось отвоевать немного свободы своим богам, но после обеда Кайт и Стинэй оказались предоставлены самим себе. Биджой сразу заявил, что больше не потерпит никаких блужданий по подворотням, поэтому решено было, что сначала оба отправятся туда, куда хочет староста, а затем, если останется время, пройдут по дорогам, выбранным Кайтом.

И вот через несколько минут и станций метро Кайт стоял на площади, где мэр Гелиадора назвал его имя. Площадь пересекала широкая тень инопланетной башни.

— Если можно идти куда угодно, нужно выбирать самое лучшее! — Стинэй указал на небо. — Цена за входной билет способна разорить Кайтоса Сорнэя, но для Мелкона все двери открыты.

— Мама говорила, там наверху ресторан, — задумчиво произнёс Кайт. — А мне она напоминает космический причал с единственной инопланетной тарелкой.

— Мне она гриб напоминает, но это неважно. Выше неё в Гелиадоре нет ничего. А значит, мы должны там побывать.

Пройдя по красным ковровым дорожкам мимо склонившихся в почтительном поклоне работников башни, они погрузились в лифт с потолком, отражающим неподвижные звёзды. Миловидная девушка в форме нажала кнопку, и кабина плавно понеслась вверх, постепенно набирая скорость.

— Сейчас выйдем на околоземную орбиту, — пошутил юный турист, приехавший с родителями на каникулы в Гелиадор.

Лифт остановился в центральной части «тарелки».

— Ярусом ниже — ресторан, а здесь — закрытая смотровая площадка, — тоном экскурсовода проговорил Стинэй. — К новому году должны закончить реконструкцию и сделать открытую — ярусом выше.

С потолка действительно доносился шум молотков, а плакаты на стенах приносили извинения за доставленные неудобства.

— Отсюда виден весь город, — Стинэй прислонился к стеклу. — У Сайми бы поджилки затряслись. Это выше столбов Барни, выше Небесных Кораблей, выше всего.

Кайт встал рядом и прошептал, глядя на одинокую вершину вдали:

— Горы, выше всего в Гелиадоре горы.

Он обошёл смотровую площадку по кругу и теперь знал, что был прав: город — это остров, окружённый морем гор. А за этим морем, видимое лишь во снах, начиналось другое море — солёное и холодное, посреди которого возвышался серый купол.

Он тряхнул головой, прогоняя сны.

— Зайдём в ресторан, — предложил Стинэй. — Хоть мы и пообедали, грех упускать такой случай. Можешь снова заказать своё мороженое.

Скоро они сидели с горой разноцветных шариков, любуясь панорамой солнечного Гелиадора.

— Это тебе не деревянная хижина с амулетами, — гордо проговорил Стинэй.

— Да, сам я бы вряд ли сюда пришёл, — откликнулся Кайт.

Они поели, потом снова прошлись по смотровой площадке и спустились вниз.

— Ну, а ты что мне покажешь? — спросил Стинэй.

— Даже не знаю, — задумался Кайт. — Я не успел особо познакомиться с достопримечательностями. Может, просто прогуляемся вдоль реки?

— Мы почти каждый день возвращаемся в Храм этой дорогой.

— Здесь река вся в бетоне, а если идти на север, она становится живой. Я даже видел там оленя.

— Ладно, веди, — сдался Стинэй.

Кайт направился в лабиринт высоких зданий.

— Четыре месяца назад этой дорогой вёл меня Чайк.

Староста помрачнел.

— Извини, — пробормотал Кайт. — В городе мы Мелкон и сателлит, я больше не буду говорить о себе.

Выйдя к реке, они перебрались на берег, укрытый тенью раскидистых деревьев. Поток весело журчал, и одним уже своим звучанием дарил прохладу. Дети прыгали по круглым низким камням, играя в лаву. В конце концов кто-то поскальзывался и с весёлым визгом падал в прохладную воду, едва доходившую здесь до щиколотки.

Лицо Стинэя посветлело, он шёл, улыбаясь каким-то своим воспоминаниям.

Встречающие их на дороге люди раскладывали перед ними кусочки своих жизней или просто здоровались. Дети и старики наивно касались золочёных мантий, веря, что это принесёт удачу.

Показалась знакомая Кайту доска объявлений. Плакат с улыбающимся ребёнком давно сняли. Вместо него красовался список основных мероприятий Фестиваля Небесных Кораблей, рядом художник нарисовал плывущие по реке свечи — Гелиадор готовился к Вечеру молящихся огней.

Кайт коснулся рукой столбиков с детскими играми и остановился перед серыми монолитами, на которых впервые встретил Альраи.

Пройдя под мостом, он посмотрел в заросли травы: где сейчас прячутся те пернатые певцы? Птиц не было слышно, но по-прежнему лежали в воде каменные кресты.

Впереди показался ещё один мост. Путешественники ускорили шаг, желая насладиться прохладой. Вдруг Кайт коснулся рукава Стинэя, слишком поздно вспомнив, что они увидят здесь.

Поношенная одежда сушилась на верёвках, протянутых над нагромождением коробок — будто извращённое воплощение Небесного Корабля. Изнутри доносился хриплый голос радио. А на камнях, раскинув руки, лежал хозяин замка.

Кайт опустился на колени, пытаясь услышать дыхание.

— «Бог не поднимает лежащего на земле», — брезгливо прошептал цитату из церемониальной книги Стинэй.

— Может, ему стало плохо из-за жары. У тебя есть вода?

Стинэй достал из просторного кармана пластиковую бутылку.

— Держи. Только спорим, это не от жары.

Кайт намочил платок и вытер им лицо мужчины. Тот продолжал лежать, и вдруг открыл мутные глаза.

— Ты всё-таки выбрался из моей головы? — оскалился он. — А ну, полезай обратно!

Кайт едва успел уклониться от летящего в лицо кулака.

Биджой вскрикнул, потом рывком поставил Кайта на ноги.

— Я не из вашей головы, я настоящий, — медленно произнёс тот, показывая пустые ладони. — Мы подумали, вам стало нехорошо.

— А мне хорошо! — гаркнул мужчина, поднимаясь.

— Пойдём отсюда! — Биджой схватил его за рукав.

— Правильно сателлит говорит, проваливайте! Проваливайте, пока целы!

— Закон запрещает даже пальцем трогать участников фестиваля! — нервно крикнул Биджой. — Вы лишитесь последнего, что имеете!

— А что я имею? — мужчина оглянулся на свой картонный замок и сплюнул.

— Вряд ли в тюрьме пол мягче!

— Мы можем вам чем-то помочь? — спросил Кайт.

— Одарите меня монеткой.

— У нас нет денег.

— Знаю, — горько усмехнулся пьяница. — Ты ведь не смотри, что я сейчас управляю этой воняющей кучей. Раньше я, как и ты, спал на пуховых перинах, мне приносили чай с молоком на золочёных подносах, личный шофёр привозил меня к дверям школы и все девчонки были готовы упасть мне на грудь. Я тоже взбирался на белый остов Небесного Корабля и держал в руках меч Бога Войны!

— Вы были Мелконом? — воскликнул Кайт.

— Нет, не был, — прячась под навес из тряпья, пробормотал мужчина. — В этом мече живёт змея. Ты знаешь это? Ты уже встречался с ней?

— Вы тот, чьё имя закрашено чёрной краской на Стене Памяти, — прошептал Стинэй Биджой.

— Не я первый, не я последний, — он достал сигарету и закурил. — Вас ведь тоже только двое.

— Мастер Лестер рассказывал о вас. Вы пытались украсть меч Мелкона! — обвиняющее проговорил Стинэй.

— Пытался, — он снова затянулся, вглядываясь мутным взором в бездну своего прошлого. — А ты, сателлит, ты ведь тоже держал его. Что змея шептала тебе?

— Пойдём отсюда, он сумасшедший, — Стинэй настойчиво потянул Кайта за собой.

Пьяница громко рассмеялся, смех перешёл в кашель.

— Мы оставим вам воду, — Кайт поставил пластиковую бутылку на камни.

— Не нужна мне твоя вода! Принеси лучше водки!

— Прощайте, — прошептал мальчик.

Стинэй почти вытащил его из-под моста.

— Чтобы я ещё когда-нибудь с тобой пошёл! — набросился он на Кайта. — Куда ни отправишься, везде начинает твориться какая-то чертовщина!

— Уже недолго осталось, — проговорил Кайт, всё ещё не в силах оторвать взгляд от оставленного под мостом бездомного. — Через неделю мы станем свободны.

— Если переживём эту неделю. Надо же кого встретили! Остальные ни за что не поверят! — он уже предвкушал, как будут гореть удивлением глаза слушающих его. — После этой вони даже аппетит пропал, поужинаем в Храме. Забрались так далеко, теперь ещё возвращаться к метро.

— Давай лучше на поезде, и дойдём до северных ворот.

— До северных ворот? Я всегда ходил через главные.

— Там ближе, — улыбаясь какому-то своему воспоминанию, проговорил Кайт, — только в дождь всё в считанные минуты превращается в болото.

* * *

Субботний день они провели, управляя Небесными Кораблями, на которые им предстояло вернуться завтра. А вечером и боги, и люди собрались на берегах Аананди, принеся с собой свои мечты и свечи.

Когда-то свечи опускали прямо в воду, и они плыли, уносимые течением реки в океан. Но потом было решено зажигать их на берегу. Свечу можно было принести любую, но уже с начала июля на полках магазинов появлялись наборы, состоящие из шарообразного подсвечника и высокой свечи.

Свои подсвечники и свечи Кайт и остальные получили в Храме. Сегодня из главных ворот они вышли вместе: боги, сателлиты, Альраи, мастер Лестер, Сария и Накайн, куратор, архивариус, старый историк. Джендэйи несла собственноручно вылепленную свечу-дерево, вырастающую из подсвечника — земного шара. С благодарностью приняла свечу от настоятеля Олия Раэди. Профессора Войда среди них не было. Все ритуалы остались для него в том далёком году, когда ему было шестнадцать. Рэй Барни, готовивший их к плаванию утром, тоже куда-то запропал, видно, найдя себе компанию поинтереснее.

В молчании процессия достигла реки. Медленно скрылось за горами солнце, и одновременно зажглись огни. Они трепетали на ветру, озаряя тьму, будто тысячи упавших звёзд.

Кайт, осторожно ступая между огней, пошёл к воде. Свет окон и фонарей наполнял Аананди блеском.

— Наряженная в вечерние одежды она прекрасна, — проговорил голос за его спиной.

Мальчик обернулся и увидел молодого человека в инвалидной коляске. Лицо, подсвеченное отражением реки, показалось знакомым.

— Это вы? — он вспомнил празднование Дня Детей.

Молодой человек радостно улыбнулся:

— Вы помните меня?

— Конечно! Бумажный Ияри…

— Он стоит у меня на столе. Спасибо. Вы ведь Кайтос?

— Да, — ответил мальчик, удивлённый, что кто-то разглядел его под маской.

— Эден Саттар. Очень приятно, — он протянул руку.

Кайт пожал тонкие пальцы и вдруг поражённо посмотрел на сидящего перед ним человека.

— Вы поэт? Я читал ваши стихи!

— Правда? — он немного смутился.

— Да! В Храме на уроке литературы нам задали выбрать стихотворение про водопады Итайя, и я нашёл в библиотеке вашу книгу.

— Водопады Итайя — хотелось бы мне побывать там, — он со смиренной, почти отболевшей печалью посмотрел на свои ноги. — Но в моей книге нет подходящих стихотворений.

— Я нашёл стихотворение, где упоминались не водопады, а цветы — паучьи лилии. Наш профессор говорил, осенью они растут на берегах последнего водопада.

— Паучьи лилии… Я помню, — он листал в памяти страницы своей книги. — Странные цветы. Их никто не сажает, и никто не срывает. Ими не украшают дома, их не продают в магазинах. Но каждую осень они расцветают вдоль наших дорог. Словно кто-то пытается отыскать потерянное — и год за годом оставляет алую путеводную нить, надеясь, что потерянное найдёт его.

Кайт смотрел на бегущий поток.

К ним подошла Вирджи.

— Ты куда пропал? — зашептала она.

— Простите, меня ждут, — Кайт поклонился, забыв, что одежды и венец Мелкона запрещают ему склонять голову.

— Счастливо, Кайтос! — помахал ему рукой Эден.

— Это твой знакомый? Альраи будет сердиться, если узнает, что ты опять занимаешься своими делами, — напомнила девочка. — Пойдём, сейчас фейерверки начнутся.

Они долго смотрели, как небо, отражая горящие на земле свечи, расцветает огненными шарами, потом опустились на скамьи, давая отдых ногам. Вирджи потянулась за водой, но пластиковая бутылка была пуста.

— Невыносимая духота, а у меня вода закончилась.

— Я принесу, — сказал Кайт.

Стинэй Биджой, нахмурившись, пошёл за ним.

— Здесь должен быть автомат с напитками, — он быстро взбежал по лестнице, потом чертыхнулся. — У нас же нет денег!

— Автомат не подарит героям воду, — улыбнулся Кайт. — Придётся искать человека.

Перейдя дорогу, они зашли в небольшой супермаркет и встали в длинную очередь. На кассе Кайт выложил напитки и один набор из подсвечника и свечи.

— Зачем тебе это? — удивился Стинэй, но Кайт не ответил.

— Отнеси Вирджи воду, — попросил он, выйдя на улицу. — Я сейчас приду.

— Ты куда собрался? Альраи с меня голову снимет, если узнает, что ты снова разгуливаешь в одиночку.

— Я быстро, — улыбнулся Кайт. Потом добавил тихо. — Спасибо, что пошёл со мной.

Он направился быстрым шагом вдоль берега.

Сидящий на коробках человек глотнул обжигающей горло смеси. Берега Аананди пестрели огнями, но он сидел, покрытый своей тьмой. Местные знали — сюда лучше не соваться. Он выбрал этот мост неспроста. Не с каменными львами и фонарями, чтобы не мозолить глаза полиции. Но и не обветшалое строение с облупившейся краской. Добротный, широкий, этот мост часто становился предметом вожделения других бездомных, но он стойко оборонял свою крепость. В Храме Даглар его хорошо научили защищать самое дорогое.

Вдруг среди пришпиленных к земле огней показался один блуждающий. Кто-то, не знавший о лишённом имени Короле под Мостом, шёл сюда. Лица было не различить в темноте ночи, и только там, где сердце, горела свеча.

Свеча шагнула под мост, и оказалась мальчишкой с вымазанным белой краской лицом.

— Сказал же, ещё раз явишься сюда, разукрашу так, что никто уже не нарисует на тебе даже самого захудалого божка! — прорычал бездомный.

— Это вам, — тихо сказал мальчик, поставил свечу на камни и пошёл туда, где горели упавшие на землю звёзды.

Он почти вернулся, когда его окликнул знакомый голос.

— Профессор Савитар! — обрадовался Кайт. — Я надеялся увидеть вас на сегодняшнем празднике.

— Прости, что опоздал, был занят сборами, — сказал старик, а потом добавил спокойно. — Я пришёл попрощаться.

— Вы уезжаете?

— Через несколько часов, — он указал на свой извечный саквояж.

Кайт вдруг вспомнил их с мамой багаж — два огромных чемодана, казавшихся ему тогда маленьким вместилищем для нескольких десятилетий. Как здесь могла уместиться вечность профессора Савитара?

— Он куда вместительнее, чем может показаться на первый взгляд, — подмигнул ему учитель. — На такие трюки я ещё способен.

— Но фестиваль не закончился. Я думал, вы останетесь с нами.

— Я и так слишком долго задержался здесь, — покачал головой старый каллиграф. — Мои руки всё больше превращаются в ветви дерева, скованного заклинанием. Если бы наш друг Альраи не попросил, я бы уже не решился оставлять предсказания. И уж, конечно, не стал бы никого учить.

— А Джендэйи знает?

Старик кивнул.

— Она очень боится вас потерять.

— Она ещё молода и не понимает — это я боюсь потерять её, — проговорил Джая, глядя в звёздную высь.

Кайт опустил глаза, потом прошептал:

— Вы были добры ко мне. Спасибо вам!

— Ты всегда благодаришь меня, но я мало чем могу помочь, — печально проговорил каллиграф. — Мы неловко пересекаемся во времени.

— Счастливого вам пути, — мальчик поклонился.

— И тебе счастливого пути, Кайтос Сорнэй.

Кайт медленно вернулся к друзьям.

— Где тебя носит? — зашептал Стинэй Биджой.

— Я встретил профессора Савитара, — грустно проговорил Кайт. — Он уезжает сегодня.

— Скатертью дорога! А ты, будь любезен, сиди здесь.

Кайт действительно чувствовал потребность присесть. Он опустился на траву и провёл рукой по влажному лбу.

— Плохо себя чувствуешь? — спросила Вирджи.

— Хорошо, — заглянув в самого себя, ответил Кайт. — Только устал.

— Это от жары. Я пойду узнаю у Альраи, можно ли нам вернуться.

Через несколько минут Вирджи привела куратора.

— Я провожу вас в Храм, — сказал Экейн.

Вернувшись, они переоделись и начали пытаться стереть с себя грим, когда пришла Джендэйи. Её руки деловито раскладывали баночки и салфетки, а взгляд отсутствующе скользил от предмета к предмету.

— Вы не поехали провожать профессора Савитара? — тихо спросил Кайт.

— Он не любит прощания. За всё время, что мы знакомы, он ни разу не сказал мне ни «прощай», ни «до свидания».

Когда все лица приобрели естественный цвет, Джендэйи собрала инструменты и простилась с детьми до завтра. Сегодня она хотела бы нарисовать грим себе — счастливую беззаботную маску — но на пороге уже стояла ночь, а надевать маску перед собой казалось вершиной одиночества.

Придя в общежитие и разбредясь по постелям, дети в предвкушении окончания фестиваля стали говорить о будущем.

— А приезжайте все ко мне! — широким жестом предложил Магги. — У нас такой простор! Искупаемся в реке — вода там холоднющая, просто жуть!

— У нас, городских, жилища тоже просторные, — усмехнулся Тирс.

— В сентябре урожай как раз поспеет.

— Он просто ищет дешёвую рабочую силу для своей фермы, — усмехнулся Стинэй.

— Странное такое чувство — когда приезжали сюда, казалось, что эти четыре месяца никогда не закончатся, — Магги подбросил и поймал подушку, снова подбросил и снова поймал. — А они раз — и пролетели.

Сидящая рядом Вирджи отобрала подушку:

— Ты меня раздражаешь.

Магги покачал головой и, сделав вид, что сообщает секрет, произнёс громким шёпотом:

— На самом деле ей, как и всем, грустно прощаться.

Вирджи толкнула его и отправилась за свою ширму:

— Я спать. Завтра снова жариться под этим солнцем. Почему фестиваль не решили проводить на севере, в твоём… Как твой город называется?

— Кленверт, — подсказал Кайт.

— Точно, голосую за Кленверт.

Кайт тоже лёг и забрался под одеяло. В этом не было климатической необходимости: ночью воздух оставался жарким, влажным и почти не дарил прохлады. Но в его родном городе сейчас была уже осень. А в октябре мог выпасть первый снег. Вирджи хотела холода, но она не знала, что такое настоящий холод.

А он не знал, что его лето окажется таким. Он ездил в разные уголки страны, гулял по древней столице, разговаривал с сотнями людей. Кайт лежал и думал, что всё то, чем он любовался каждый день, кто-то построил, изваял, посадил, вырастил. И он чувствовал острую необходимость сделать что-нибудь самому. «Моя жизнь — это наблюдение за жизнью. Даже здесь… Я только принимаю, а как мне хочется научиться отдавать!»

* * *

Утром их снова раскрасила Джендэйи, собранная и уверенная, встретившая новый день во всём многообразии своей палитры. Рэй Барни, взъерошенный, не выспавшийся, старательно, раз за разом, проверял оснащение Небесных Кораблей.

Солнце, вняв мольбам Богини Милосердия, спряталось за пеленой облаков, которые то проливались минутным ливнем, то снова обретали белизну и лёгкость пуха.

— Нет-нет, дождя я не просила! — всполошилась Вирджи. — Я только хотела, чтобы стало чуть прохладнее.

— Надо конкретнее формулировать свои желания, — усмехнулся Тирс.

Поднявшись на корабли, они снова поплыли по городским улицам, заполненным людьми. Дождь продолжал шутить. Словно поле вьюнков, тянущихся не к свету, а к воде, толпа то расцветала зонтами, то снова собирала их. Малыши радостно танцевали в лужах под звуки барабанов.

Повозки остановились возле реки, в которую, благодаря за подаренную силу, боги вылили содержимое золотых сосудов — воду, собранную в источнике у Храма. Затем корабли отправились в Императорский парк, где они оставили цветы на могиле смертных королей. После этого повозки потянули к горам, где вечером должны были зажечься священные знаки.

Небесные Корабли остановились в тени скал. Пастухи потирали покрасневшие от толстых канатов руки, музыканты продолжали играть. Кайт с Биджоем спустились вниз и направились к валуну — огромному, но казавшемуся детской игрушкой, оставленной у подножия скалы. В соответствии с церемониалом следующим спустился Найджел. Снова начал моросить дождь. За ним сошёл Эрстон. Потом на лестницу ступил его брат.

Идущий к валуну Кайт остановился и посмотрел назад.

Сапог Твида подвернулся на мокрой ступени. Забыв предупреждение учителя, он попытался ухватиться за низкие перила, и этим окончательно утратил равновесие. С криком разрезая руками воздух, он рухнул вниз.

Дальнейшее каждый описывал по-разному. Кто-то ничего не видел из-за хлынувшего ливня. Кому-то глаза ослепил яркий свет. Кто-то в этом свете разглядел Мелкона, воздевшего руки в попытке поймать несчастного.

А когда через мгновение и дождь, и свет испарились, все увидели дрожащего Твида Садатони, стоящего у подножия своего корабля. Чуть поодаль лежал на мокром асфальте Кайтос Сорнэй.

Кайт открыл глаза и удивлённо посмотрел на сидящую перед ним женщину.

— Мама?

— Ты пришёл в себя! — воскликнула Беата, сжимая его руку.

— Почему я здесь? — он обвёл взглядом белую больничную палату. Потом дёрнулся на постели, пытаясь сесть. — Как Твид?

— Твид? Это тот мальчик? С ним всё хорошо.

Услышав голоса, в палату вошёл Альраи.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — Кайт снова попытался сесть, но тело двигалось с трудом. — Только очень устал. Странно, день ведь только начался.

— Госпожа Сорнэй, — обратился настоятель к его матери. — Врачи говорят, что здоровью вашего сына ничего не угрожает. Я приношу извинения за то, что заставил волноваться.

— С тобой точно всё в порядке? — Беата крепче сжала его пальцы.

— Да, мама, не волнуйся. Осталось уже недолго, — он улыбнулся.

Женщина поцеловала сына и, поклонившись настоятелю, покинула палату.

— Ты помнишь, что произошло? — спросил Альраи, садясь на примятые Беатой простыни.

Кайт наморщил лоб:

— Я спустился и пошёл к валуну, потом обернулся и увидел, как Твид поскользнулся.

— А потом? Что было потом?

Только сейчас мальчик заметил, как горят глаза настоятеля, горит всё лицо. С пунцовыми щеками, вдыхающий полной грудью Альраи будто помолодел на десятилетие.

— Что было потом, я не помню, — медленно ответил он.

Снова открылась дверь, и в палату летящей походкой вошёл мэр Гелиадора. Кайт уже решил, что сейчас его начнут высмеивать как первого Мелкона, упавшего в обморок. Но Ауриго Бореалиас пожал ему руку и сказал с приветливой улыбкой:

— В прошлую нашу встречу я был резок с вами, Сорнэй. Надеюсь, вы не сердитесь. Облечённые властью вынуждены повышать голос. Но сегодня вы проявили себя весьма любопытным образом. И нам необходимо тщательно изучить этот феномен.

— Думаю, «этот феномен» относится к ведению Храма, — сказал Альраи. И в его обычно мягком голосе послышалась холодность стали.

— У вас нет квалифицированных специалистов в этой области, — возразил мэр. — Я даже не уверен, что у меня они есть. Но мы непременно придумаем, как с этим разобраться.

— Простите, — робко напомнил о своём присутствии тот, кого собирались исследовать, — вы не могли бы объяснить, о чём идёт речь?

— Кайтос ничего не помнит, и если вы будете копаться в его мозгу, подключая к электродам, то рискуете уничтожить последние воспоминания, — настойчиво проговорил Альраи.

— Ничего не помнит? Так давайте поможем ему вспомнить! — Ауриго Борелиас повернулся к мальчику. — Половина присутствующих видели, как вы воздели руки к небу. Вырвавшийся из них свет объял вашего падающего товарища и опустил на землю целым и невредимым.

— Альраи, вы ведь не верите в это! — Кайт потянулся к настоятелю и вдруг понял, что тот верит. Возможно, впервые в жизни так горячо и истово.

— Четверть присутствующих видели, как в прорези грозовых облаков появилось солнце. А ещё четверть считают, что вашего товарища спасла ослепительная молния. К сожалению, вера — ненадёжное мерило.

— Мальчик слишком устал, чтобы измерять его сейчас другими методами. Кроме того, фестиваль ещё не закончен.

— Что ж, не буду утомлять вас своим присутствием. Я зашёл лишь засвидетельствовать своё почтение, — Ауриго Борелиас улыбнулся хищной улыбкой.

Поклонившись, он покинул палату. Альраи вышел за ним.

— Что вы собираетесь делать? — спросил он.

— Надо тщательно его изучить. Возможно, это всего лишь массовая галлюцинация, а возможно…

— Он человек, а не подопытное животное.

— А что вы предлагаете? Посадить его в главном здании Храма Даглар, чтобы страждущие приходили и касались его коленей, натирая их до блеска, как у статуи? Если Мелкон наконец-то восстал из своей могилы и пустил корни в ребёнка, наряженного в его одежды, нужно найти ему более рациональное применение. Вы всегда были близоруки, Кианан!

Настоятель пристально смотрел на человека, который мальчиком спорил с ним о золотой птице на шпиле.

К мэру подошла секретарь.

— Продолжим наши прения позже, — Ауриго Борелиас отвесил ещё один поклон и скрылся в конце коридора.

Альраи остался один. Он подошёл к окну и тяжело оперся о подоконник. Как быстро разносятся слухи. Но решение найдётся. Главное сейчас — Кайт. Джая всё-таки ошибался, а он, Альраи, был прав!

Он вернулся в палату и опустился на краешек кровати.

— Тебе нужно отдохнуть. Я внесу изменения в программу фестиваля, чтобы у тебя было время восстановить силы.

— Можно мне вернуться в Храм? Мне уже лучше, — попросил Кайт, боявшийся, что его облепят датчиками.

— Полежи ещё несколько часов, а вечером, если всё будет хорошо, мы заберём тебя. Я поговорю с врачами.

Он собирался идти, но Кайт остановил его.

— Альраи, я сказал правду. Я ничего не помню. Только страх, что Твид разобьётся.

— Фестиваль рассказывает нам, что в трудную минуту в чистом сердце может отразиться божественный свет. Возможно, в тебе к нам вернулся Мелкон.

— Но я не ощущаю никакого божественного присутствия.

— Отдыхай, вечером Экейн заберёт тебя.

Как и обещал Альраи, куратор пришёл перед закатом. Он старался вести себя привычным образом, но в глазах то и дело полыхал страх, что сидящий перед ним ребёнок начнёт бросаться громами и молниями.

Кайт тоже пытался делать вид, что ничего не произошло, но ещё нетвёрдо держался на ногах. И странное дело, это бессилие лишь ярче напоминало о приписываемой ему силе.

В присланном за ним автобусе они ехали молча и молча миновали главные ворота. Возле архива с книгой в руках сидел Тарий. Заметив их, он захлопнул фолиант и поднялся.

— А вот и наш новый Мелкон, — усмехнулся архивариус, а взгляд пристально скользил по лицу Кайта, пытаясь разглядеть в нём следы недавнего чуда. — Рад, что вы так быстро пришли в себя.

— Всё совсем не так, — попробовал протестовать Кайт.

— Многие дорого бы дали, чтобы узнать, как там оно на самом деле.

— Кайт! — к ним шёл Альраи. — Нормально добрались?

— Всё в порядке, — сказал Экейн и посмотрел на мальчика, будто желая удостовериться, что тот согласен с его ответом.

— Остальные уехали на церемонию зажжения символов? — спросил Кайт.

— Все здесь. Мы перенесли церемонию на завтра. Ты должен участвовать в ней, особенно теперь.

Кайту не очень понравилось «особенно теперь», которым Альраи закончил фразу.

— Можно мне пойти в общежитие?

— Пусть Экейн сначала отведёт тебя в госпиталь. А потом ступай к остальным.

— Хорошо.

Снова потекла рутина: термометр, стетоскоп, тонометр, анализ крови. Когда все приборы сказали, что он, хотя и несколько слаб, но вполне здоров, ему позволили уйти. Экейн проводил его до общежития и сказал:

— Думаю, вам лучше сразу лечь спать.

— Я так и сделаю, — пообещал Кайт, действительно ощущающий потребность опустить голову на подушку.

— А вот и наш новый Мелкон! — повторил слова архивариуса Тирс, когда он появился на пороге.

Стинэй посмотрел на бывшего друга: Тирс мог сравнивать Кайта с Богом Войны и не чувствовать зависти. Хотелось бы ему обладать такой плоскостью сознания.

— Ты как? — подошёл Магги.

— Всё в порядке, — повторил слова куратора Кайт.

— Не пугай нас больше.

— Не буду, — Кайт сел на постель, скрестив ноги. Хотелось лечь и уснуть, но он боялся, что они тоже примут его слабость за силу. — Альраи сказал, церемонию перенесли на завтра.

— Он никуда не хочет двигаться без тебя, — Тирс вытянулся на одеяле. — Так что спасибо за свободный вечер. Все эти обряды начали немного надоедать.

— Особенно, если рискуешь свалиться с лестницы, — сказал Магги и нарушил хрупкое равновесие.

Все взгляды невольно обратились к сидящему в углу Твиду Садатони. Его тоже сегодня неоднократно допрашивали. Причём в зависимости от убеждений допрашивающего желали услышать, что Мелкон руками Сорнэя подхватил его или что он сам приземлился на обе ноги, упав с такой высоты. И тем, и другим Твид отвечал одинаково: он ничего не успел понять. Нога поскользнулась, и всё, о чём он думал, — что через мгновение сломает шею или проведёт жизнь в инвалидной коляске. Теперь он растерянно посмотрел на Найджела, словно надеясь понять, устроит ли остальных такой ответ. Но тот, нахмурившись, разглядывал собственные глубины.

— Постараемся крепче держаться на ногах, — проговорил Эрстон, искусно превращая всё в шутку.

Кайт взглянул на старшего Садатони. Ему хотелось, чтобы память солгала и то воспоминание было иллюзией. Воспоминание о том, как Эрстон смотрел на падающего брата и видел себя единственным Садатони.

Тем временем напряжённость момента рассеялась. Правила новой игры не были произнесены вслух, но были поняты и усвоены: Сорнэй не изображает из себя Бога Войны, а остальные делают вид, что не разглядели в сиянии Мелкона.

«Теперь можно отдохнуть», — Кайт лёг на подушку и через секунду уже спал. Приоткрыв лапой дверь, в комнату вошёл Сепий. Оглядев присутствующих, он бесцеремонно запрыгнул на спящего.

А утром всё началось сначала: термометр, стетоскоп, тонометр. Ему разрешили остаться в Храме до вечера. Вирджи и Найджела с их сателлитами Альраи отправил посетить ещё несколько мероприятий из списка, предложенного мэром Гелиадора. Стинэй Биджой бесцельно бродил по парку.

После завтрака и посещения госпиталя Кайт вернулся в общежитие. Снова появился Сепий и растёкся по нему всеми своими килограммами.

— Может, поищешь сегодня себе другую постель? — выдохнул Кайт.

«Думаешь, мне нужна постель? Это тебе необходимо моё тепло», — приоткрыл один глаз кот.

— Я хочу спать, а выдумываю говорящих животных, — простонал Кайт.

«И ладно бы рискнул ради кого-то полезного», — продолжал ворчать Сепий. — «Поймай ты Биджоя, он вряд ли бы стал расписывать тебе спину транспортиром. Или поставил бы на место надменного Деврая. Или хотя бы девчонку, может, тогда бы она оторвала взгляд от бога-лекаря и посмотрела на тебя. Но младший Садатони? Их двое с одинаковыми лицами. Исчезнет один — никто и не заметит…»

Кайт закрыл глаза и провалился в сон. Последним, что он запомнил, был ворон, смотрящий на него сквозь москитную сетку.

Проснулся он от того же ощущения, что на него кто-то смотрит. На постели сидел Альраи.

— Уже пора? — спросил Кайт, поднимаясь.

— Я могу всё отменить. Если ты недостаточно хорошо себя чувствуешь…

— Я здоров.

Настоятель некоторое время молчал, стараясь понять, насколько эти слова являются правдой. Потом кивнул:

— Тогда отправляйтесь со Стинэем к Джендэйи. Остальные скоро вернутся.

Облачившись, они отправились к южным воротам, где возле Небесных Кораблей ждали Найджел и Вирджи.

— Мы все ноги стоптали, пока вы тут прохлаждались, — весело пожаловался Тирс.

— Даже не верится, что завтра — последний день, — Магги тоже присел на камень, разминая уставшие мышцы.

— Какая у меня чудная компания! — развела руками Вирджи.

— Признаю, ты железная! — в голосе Тирса просквозило нечто, напоминающее уважение. — А как поживает наш чудотворец? Слушай, Твид, надо тебе ещё разок прыгнуть вниз, и тогда мы точно узнаем, вселился ли в Сорни Мелкон!

Повисло напряжённое молчание, и сам воздух как будто стал холоднее.

— Что, мы пока ещё над этим не шутим?

— Нет, мы не шутим над этим, Марк Тирс, — строго проговорил появившийся Альраи.

Тирс потупился, но во взгляде уже почти не было ни стыда, ни страха. Завтра фестиваль заканчивался, а вместе с ним таяла и власть настоятеля.

А Твид боялся. Возможно, впервые он по-настоящему понял, как смотрел Саймон на те столбы. Когда пришёл его черёд, он поставил ногу на первую ступень лестницы и непроизвольно поднял взор на стоящего на своём корабле Кайта.

В глазах Альраи вспыхнули огни.

Ритуал зажжения священных символов проводился после заката, и на этот раз Кайт был рад сумеркам не только потому, что они спасали от жары. Темнота прятала лица, а он своё, хоть и скрытое маской, не хотел показывать никому. Временами начинала кружиться голова, подкатывала тошнота, но он твёрдо решил, что за все промахи и ошибки, за само своё нелепое появление на фестивале, должен отплатить хоть этой малой платой — достойно завершить праздник.

Высота палубы и тьма превращали его в того, кого ждали пришедшие проститься с фестивалем. Только стоящий рядом Стинэй Биджой видел, как сжимают пальцы золочёный руль. Он смотрел и всё больше хмурился: Твид должен был разбиться, но не получил ни царапины. Сорнэй просто стоял внизу — а теперь шатается от усталости. Хотелось бы не видеть тут связи, но профессор Войд слишком хорошо научил его математике.

Небесные Корабли остановились у подножия огромного холма. Дальше процессия направилась пешком по узким лестницам, освещённым каменными фонарями. Там, на вершине уже ждали их люди с тремя зажжёнными факелами. Кайт, Найждел и Вирджи взяли факелы и подожгли выложенные из сухой соломы знаки праязыка — М, Н и Т, выражая благодарность богам, что и в этом году они услышали зов и спустились на землю.

Оставив других следить за огнём, Боги и сателлиты вернулись на свои корабли и поплыли обратно в Храм, где должны были провести последнюю ночь.

Возле южных ворот их ждали настоятель с куратором.

— Всё прошло хорошо? — коротко спросил Альраи.

Видя, что остальные молчат, словно ждут его ответа, Кайт произнёс тихо:

— Да.

Альраи кивнул.

— Отправляйтесь к Джендэйи.

А сам медленно пошёл к себе. Ему хотелось, чтобы эта дорога никогда не кончалась. Но золотой шпиль с реющими на нём воздушными змеями неумолимо приближался. «Надо было поселиться в маленьком домике ближе к горам. Выиграл бы лишний десяток минут», — он вошёл в комнату, зажёг свет. Потом снял с шеи ключ и, открыв тайник, отпер шкатулку, в которой лежали выцветшие кожаные страницы и металлическая скрижаль. Настоятель долго смотрел на неё, не решаясь взять. Можно оставить всё, как есть. В конце концов, хранил же он её столько лет. Но сколько ещё таких скрижалей лежат в горах и ждут своего часа? И сколько ещё выдержат оковы?

— Каждый, решивший остаться в Храме, может сам выбрать себе имя. И только настоятель этого сделать не может. Его имя всегда — Альраи, — тяжело произнёс он и взял скрижаль.

Выйдя в парк, настоятель пошёл по дорожке, озаряемой слабым лунным светом. В горах горели священные буквы, благодаря богов, внявших молитвам.

Навстречу ему шёл архивариус.

— Вы выглядите усталым, Альраи, — проговорил он. — Не только Сорнэю нужен отдых.

— Пожалуй, вы правы. Пора завершать вечернюю прогулку, — настоятель улыбнулся, потом вдруг сказал, указывая на траву. — Тарий, это не вы обронили?

Архивариус посмотрел туда, куда указывал настоятель. В траве, озарённая лунным светом, лежала скрижаль. Лицо его побледнело, а в следующую секунду кровь с силой прилила к впалым щекам. Едва сдерживаясь, чтобы не схватить металлическую пластину, он произнёс медленно, с видимым безразличием:

— Документ из архива. Простите, впредь постараюсь быть внимательнее.

Он наклонился и, сжав скрижаль, спрятал её в складках одежды.

— Верну её на место. Спокойной ночи, Альраи.

— Спокойной ночи, — ответил настоятель.

* * *

Заканчивался фестиваль так же, как и начинался. Увенчанные высокими коронами вышли боги. Один сателлит нёс длинный тяжёлый шлейф, второй — пустые ножны. Как и в первый день, от калитки до главных ворот вдоль всей дороги теснились люди. Но толпа была иной — замершая, онемевшая, тысячью своих глазах впившаяся в человека, ступавшего первым.

Кайт шёл прямо, не смотря по сторонам. Испытывая острое желание зажмуриться, он заставлял себя думать, что это последние минуты в роли Мелкона. Он шагнул на ступени у подножия разомкнутой арки. Не пропитанный дождевой влагой шлейф змеился по мраморным ступеням. «И тебя я тоже скоро оставлю», — произнёс он про себя невидимому призраку.

Кайт прошёл к святилищу, возле которого стояли вонзённые в землю мечи. Резким движением выдернул клинок и, снова ступая по собственной мантии, прошёл через узкую калитку. Стинэй протянул ножны. Кайт вложил в них меч и передал сателлиту. Тот принял реликвию, не касаясь рукояти.

Землю у Храма покинул меч Наала, а затем меч Табита. Боги и герои отправились в обратный путь, чтобы через год вернуться в других детях.

Кайт шёл, выдерживая церемониальный шаг. Вдруг какая-то женщина проскользнула между сотрудниками полиции и, уцепившись за расшитую золотом мантию, истошно закричала:

— Спаси, спаси меня!

Этот крик словно снял заклятие оцепенения. К нему ринулись люди, желающие прикосновением к уходящему Богу обрести благодать. Раздались свистки полицейских, пытающихся оттеснить толпу. Кайт ускорил шаг, на мантию ему наступил спешащий Биджой. Он плохо помнил остаток дороги, выдохнув, только когда за ними закрылась калитка южных ворот.

— А вот это уже совсем не смешно, — проговорил Тирс, тяжело дыша. — Надеюсь, у них вопросы только к тебе, Сорни.

— Это просто одна сумасшедшая или отчаявшаяся. Но кинь спичку в солому — и загорится поле, — возразил Эрстон. — Через несколько дней они всё забудут.

— Хорошо бы. Мне совсем не хочется бегать от таких поклонников.

— Пойдёмте к Джендэйи, — сказал Найджел, словно желал скорее избавиться от своей маски.

К ним торопливым шагом подошёл Альраи.

— Простите за этот инцидент! Никто не пострадал?

Все молча смотрели на Кайта.

— Нет, — тихо ответил он.

— Хорошо, ступайте.

Они пришли во флигель, где одевались. Кайт разомкнул застёжку, и мантия тяжело упала к его ногам. «Всё, я свободен!» — и, несмотря на пережитый шок, ему стало легко от этой мысли.

В большой комнате сидела одинокая художница с кистями. Подойдя к Кайту, она сказала с грустной улыбкой:

— Похоже, я слишком хорошо нарисовала на твоём лице Мелкона. Но теперь пришла пора смыть рисунок.

Когда на их лица вернулись цвета, дети пошли в общежитие, чтобы сложить вещи. На своей постели Кайт нашёл футболку с треугольниками, в которой приехал в Храм.

— Вот теперь действительно всё, — сказал Магги и с грустью, такой непривычной на его вечно улыбающемся лице, посмотрел на Вирджи.

— Ты пригласил нас в гости, — напомнил Кайт.

— Да, это обязательно! — он снова повеселел. — Ну, что, наведём тут порядок?

Они упаковали тетради с конспектами, вернули книги в библиотеку, сложили постели, переоделись в свою одежду. К ним заглянул Экейн:

— Закончили сборы?

— Да, — кивнул Найджел.

— Альраи скоро зайдёт попрощаться. Потом мы отправимся. А вот и он.

— Вижу, вы уже собрались, — проговорил настоятель. — Всё, что долго начинается, заканчивается обычно очень быстро. Я хочу выразить вам глубокую благодарность. За месяцы нелёгкой подготовки, за эти три напряжённые недели. Вместе с вами мы провели чудесный праздник, который надолго останется в сердцах людей. Ещё раз прошу прощения за сегодня, — он посмотрел на детей, но те уже грелись в лучах своей свободы. — Вы всегда желанные гости в Храме Даглар.

— Спасибо вам, Альраи, и вам, господин куратор, — произнёс от лица всех Найджел. Мантии были сняты, маски смыты. Теперь он снова стал наследником древнего рода, внуком Вилена Деврая.

— Ступайте, и да пребудут с вами боги! — произнёс настоятель на праязыке.

Дети хором произнесли ответное пожелание. Взяв рюкзаки, они направились к южным воротам. Стена Памяти, Дерево Печали, Золотая Армавени на шпиле главного флигеля, воздушные змеи, натягивающие нити, неподвижный в своей тяжести огромный колокол. Возле пруда на дорожку выбежал рыжий кот.

«Я бы пожелал нам никогда не встречаться, но разве ты станешь слушать мои советы! Поэтому до встречи, Кайтос Сорнэй!» — говорили янтарные глаза.

На Дерево Печали сел молчащий ворон.

— Прощайте, — помахал им рукой мальчик. — Я буду иногда вас навещать.

— Почему бы тебе не забрать с собой этот зоопарк? — поинтересовался Тирс.

— В нашей квартире нельзя держать животных, — покачал головой Кайт.

— Съёмное жильё, — пояснил товарищу Стинэй. — Если ты знаешь, что это такое.

Тот усмехнулся.

— Да уж, особенно хозяин удивился бы вороне.

Перебрасываясь шутками, дети забрались в автобус. Альраи, Тарий, мастер Лестер, Накайн, Сария прощались с ними, склонившись в почтительном поклоне.

— Приятно всё-таки, когда тебе кланяются, — заметил Тирс.

— Если после этого тебя не хотят растерзать, — сказал Магги.

Автобус медленно тронулся и повёз их знакомыми улицами на юг города. Небо начало темнеть, у горизонта шли дожди.

— Нас догоняет гроза, — хмурясь, проговорил Экейн.

— Тогда будем быстрее, — лихо усмехнулся водитель.

Первым попрощался с товарищами Марк Тирс. Он весело помахал рукой:

— Мы с вами молодцы!

И спрыгнул с подножки туда, где возле ворот особняка ждали родители.

Потом прибыли на место назначения братья Садатони.

— Увидимся в школе, — сказал Эрстон Найджелу.

Уже выходя, Твид посмотрел на Кайта, но ступил на подножку, так ничего не сказав.

Автобус, развернувшись, направился к центру города. Когда впереди показался дом семейства Валентайн, Стинэй произнёс с уважением:

— Жаль, Марки этого не видит, размерами жилища он точно тебе проиграл.

Вирджи равнодушно пожала плечами и направилась к открывшимся дверям.

Вслед ей прозвучало громкое:

— Пока, Вирджи! Приезжай в гости!

Но это был не тот голос, который она хотела услышать.

— Прощайте! — сказала девочка и вышла к тяжёлым воротам, возле которых ждал её старый Батли.

Миновав несколько кварталов, автобус остановился недалеко от Императорского парка, где жил Найджел Деврай.

— А Вирджи проиграла тебе, — оценивающе произнёс Стинэй.

Уже не было рядом его сателлитов, ему не с кем было прощаться. Найджел кивнул и вышел из автобуса.

— Вот нас и осталось трое, — сказал Магги. — Жаль, вам раньше выходить, а то бы посмотрели на мою ферму. Какие там просторы! Город, конечно, красив, спору нет. Но за городом совсем другая природа!

— Ну, всё, завёл свою шарманку! — рассмеялся Стинэй. — Благодарение небесам, мне её недолго слушать.

Автобус покружил немного и остановился возле красивого светлого дома.

— Всего хорошего! Скоро увидимся, Сорни!

— До встречи, — махнул рукой на прощание Кайт.

Автобус выехал на дорогу вдоль реки и двинулся на север, туда, где возле эстакады примостилось небольшое здание из красного кирпича. У дверей стояла ждущая сына Беата.

— Спасибо тебе, Магги. И вам, господин куратор, — поблагодарил Кайт.

— Приезжай в гости!

— Обязательно приеду!

— Госпожа Сорнэй, приезжайте в гости вместе с Кайтом! — закричал Магги в открытое окно.

— Финлэй, ведите себя прилично, — шикнул на него Экейн.

Кайт подошёл к матери. Они вместе махали автобусу, пока тот не скрылся под эстакадой. Потом крепко обнялись.

— Ты молодец, Кайт! Сегодня звонил дедушка! — она поцеловала ещё пахнущее белилами лицо. — Знаешь, я провела нам телефон, — добавила она чуть смущённо, словно считала телефонные разговоры с отцом чем-то предосудительным. — Он хочет увидеться с нами!

— Замечательно, мама! Думаю, это всё-таки он отправил меня на фестиваль.

— Пойдём, ты расскажешь мне всё! Я отпросилась пораньше и приготовила целый пир! И это ещё не все подарки!

Он обнял её, счастливую и смеющуюся, и повёл наверх к бежевой двери с красивым номером.

Мама не преувеличила: небольшой столик пестрел тарелками с фруктами, сэндвичами и сладостями. Ради такого случая швейная машинка переехала на подоконник.

— Ты голоден?

— Да, — улыбнулся Кайт. — Спасибо тебе большое!

Снимая крышку с огромного торта, сияющая Беата рассказывала, как изменится их жизнь. Через год, а может, и раньше, они смогут сменить это тесное жилище на квартиру в высоком доме поближе к центру. Вдруг в открытые окна ударил ливень, и она побежала снимать сушащееся бельё. Гроза всё-таки добралась до них.

Глядя, как потоки воды стекают по непрозрачным стёклам, Кайт думал, что сегодняшние утро и вечер с трудом можно соединить в один день. Казалось, они принадлежат разным жизням.

— И мне нравится моя новая жизнь, — произнёс он, слушая, как мама восторженно бормочет что-то в маленькой кухне.

В небе над городом блеснула похожая на копьё молния, и голос грома слился с протяжным звоном опрокинутого колокола.

Конец первой части