Дороже золота (джен)

Роберт, сопровождаемый огромной свитой, обрушился на Драконий Камень, словно ураган. Для Станниса всегда оставалось загадкой — почему он считал, что обязательно брать с собой столько рыцарей и солдат, чтоб навестить земли родного брата?

— Вот, — Роберт шутливо бросил Станнису набитый доверху стеклянный сосуд, будто они все еще были мальчишками и играли в мяч. — Кое-что, чтоб оживить твой мрачный угрюмый пир. Это шафран из Йи Ти.

— Я знаю, что это такое, — поймав сосуд, не без резкости ответил Станнис. Он уже видел шафран раньше — на кухнях Штормового Предела. «Волосы ангелов», так называла эту приправу мать. Станнис попытался тогда представить себе ее с шафрановыми волосами и захихикал, а мама рассмеялась еще громче, когда он наконец признался, что его так развеселило. Ему было тогда шесть, это Станнис помнил ясно. У него осталось так мало воспоминаний о смехе, и это — одно из самых драгоценных.

— Мы купили шафран в Кварте, — продолжал Роберт. — Никакой пир без него не полон. Когда я был в Штормовом Пределе, повар Ренли приготовил лебедя в персиково-шафранном соусе — так вкусно, что слюнки текли. Почти так же вкусно, как дикий вепрь, добытый своими руками, — заявил он.

Станнис насмешливо фыркнул. Персики. Ну конечно же, они были на пиру у Ренли. Персики из Простора — скорее всего, посланные отцом нового оруженосца Ренли, оруженосца из семьи Тиреллов. Ближе к концу осады Мейс Тирелл приказал принести корзину перезрелых персиков, заряжать ими катапульты и стрелять по стенам Штормового Предела, тем самым намекая: «У вас будут свежие персики, и много чего еще, если только вы сдадитесь». С тех пор Станнис закипал от гнева при одном виде персика — но вот Ренли был рад не только персикам, но и родному сыну Мейса Тирелла, и впустил его в Штормовой Предел, в замок, где тысячи людей страдали от голода, умирая сотнями, пока войско Тиреллов весело пировало и смеялось снаружи вместе со своим предводителем.

«Лорды должны заводить друзей, а не врагов» — единственный ответ, который Ренли нашел для Станниса, как будто этого было достаточно, чтоб все оправдать. Неужели Ренли забыл, потому что был слишком мал во время осады? Или изо всех сил старался забыть, потому что воспоминания причиняли ему слишком много боли? Или помнил, но все равно решил простить Тиреллов?

Но Станнис не простит и не забудет. Он свято верил, что должен помнить — ради погибших. Даже если это означало снова и снова воскрешать в себе боль.

— Полагаю, можно не рассчитывать, что твой повар подсуетится и приготовит такого же лебедя? — с надеждой во взгляде спросил Роберт.

— На Драконьем Камне нет ни лебедей, ни персиков, — огрызнулся Станнис. И не будет никакого персиково-шафранного соуса — шафран напоминал ему о матери, о смехе, о радости. Персики же — о смерти, о горе, о неутихающей ярости. Соединить это было бы кощунством.

— Уверен, Ренли тебе пришлет. Если попросишь вежливо, — беспечно сказал Роберт. — В Штормовом Пределе полно лебедей. А отец того мальчишки, которого Ренли взял в оруженосцы, постоянно шлет туда фрукты, корзины за корзинами — и персики в том числе.

Станнис не мог бы сказать, нарочно ли Роберт пытается вывести его из себя, напоминая, что Штормовой Предел дарован королевским указом Ренли, и Ренли волен творить там что угодно и принимать кого угодно, даже Тиреллов — или же просто так увлечен своим драгоценным лебедем в соусе, что совершенно не замечает, как Станнис сжимает кулаки и стискивает челюсти.

* * *

Каждый раз. Каждый раз, приезжая на Драконий Камень, Роберт выкидывал одну и ту же несмешную шутку. Входя в большой зал через врата, врезанные в пасть каменного дракона, он корчился и извивался, притворяясь, что яростно сражается с кем-то, и кричал «Дракон! Спасите меня от дракона! Не хочу, чтоб он меня съел!»

Все смеялись, конечно же — всегда, неважно, сколько раз Роберт уже это проделывал; не только его свита, но и большинство лордов и рыцарей, присягнувших Драконьему Камню. «Они смеются, чтоб выслужиться перед ним», — с презрением думал Станнис.

«Разумеется, некоторые смеются именно поэтому, но большинство смеется, потому что ваш брат — король, и они боятся навлечь на себя его гнев», — возразил как-то сир Давос.

Сегодня вечером Станнис поискал в толпе лицо Давоса Сиворта. Тот был на пиру и сидел рядом с мейстером Крессеном; легкая улыбка промелькнула на его лице, но ничего больше.

Станнис никогда не смеялся, только хмурился, неодобрительно наблюдая за выходками Роберта.

«Вы — брат его милости, мой лорд. Вы можете себе это позволить», — прямо и откровенно заметил Давос.

* * *

— Рыба? С шафраном? Пустая трата приправы, которая стоит дороже золота, — проворчал Роберт.

— Есть еще утка, но не сомневаюсь, ты бы стал жаловаться, что тратить твой бесценный шафран на такое жесткое и жилистое мясо — сущее преступление. Даже если утка, приготовленная с ним, на самом деле очень нежная.

— Утиное мясо всегда жесткое и жилистое, неважно, как его готовили. Лебединое же божественно. Кушанья на твоем пиру оставляют желать лучшего, Станнис. Если ты так угощаешь короля, то каковы же блюда на пирах для простых знаменосцев?

— Точно такие же.

— А это уже оскорбление, братец. То, чем потчуешь знаменосцев, не годится для королевского стола. Вот Ренли это хорошо понимает.

Начали подавать блюда, и Роберту пришлось перестать ворчать. Слуги ставили каждое кушанье перед ним в первую очередь, Роберт брал долю короля, а затем отсылал остальное лорду, леди или же рыцарю по своему выбору. «С наилучшими пожеланиями от короля», — громко объявлял слуга, ставя блюдо перед тем, кто удостоился чести, чтобы все остальные гости не упустили, кого именно выделил король.

Из нелюбви к утятине, хоть Станнис и утверждал, что она нежная, Роберт взял с блюда очень маленькую долю, а остаток отослал лорду Велариону — его глаза расширились при виде порции, поставленной перед ним. Несомненно, и он сам, и его соседи по столу приняли размер порции за знак особого расположения короля, не зная истинной причины, почему Роберт оставил себе так мало. Роберт улыбнулся и кивнул Монфорду Велариону, с головы до ног одетому в лучшие шелка цвета морской волны — по мнению Станниса, тот выглядел тщеславно и высокомерно, но Роберт считал его одеяние роскошным и великолепным.

Следующей подали рыбу. Судак был приготовлен на пару целиком, вместе с костями, и шафран окрасил его соки в яркий необычный цвет. Роберт разделал рыбу от хребта и положил половину себе на тарелку. Он долго рассматривал остаток, а потом спросил Станниса:

— Твой Луковый Рыцарь здесь сегодня?

— Его зовут сир Давос. Давос Сиворт, — раздраженно ответил Станнис. Для него самого называть Давоса своим «луковым рыцарем» было одно — он никогда не делал этого в насмешку, пытаясь облить сира Давоса презрением или намекнуть, что пожалованное ему рыцарство не так ценно, как у других. Это было напоминание о том, что их свело, напоминание о луке и соленой рыбе, что спасли жизни столь многим во время осады Штормового Предела. Однако Станнис замечал — когда другие люди называли так сира Давоса, они часто видели в этом скрытый способ поставить его на место.

— Я всегда гадал, почему к нему пристало именно это прозвище, — размышлял вслух Роберт. — Почему не «Рыцарь Соленой Рыбы»? Бьюсь об заклад — соленая рыба, которую сир Давос провез в Штормовой Предел, спасла больше жизней, чем лук.

— И то и другое было в цене, — возразил Станнис. — И сир Давос — такой же рыцарь, как и другие. Его рыцарство не провоняло ни луком, ни соленой рыбой.

— Я и не говорил, что провоняло, — раздраженно ответил Роберт. — Седьмое пекло, Станнис! Почему ты так упрямо не желаешь меня понимать, всегда выворачивая в худшую сторону все, что бы я ни сказал? «Луковый Рыцарь» — это же ласковое прозвище для сира Давоса.

Станнис едва не поперхнулся водой с лимоном на словах «ласковое прозвище».

— В конце концов, я многим обязан сиру Давосу, — продолжил Роберт. — Без того лука и соленой рыбы, что он привез в Штормовой Предел, оба моих брата сейчас были бы мертвы.

«И Штормовой Предел пал бы перед королевской армией», — подумал Станнис. — «Что опечалило бы тебя сильнее, интересно знать?»

«Ваш брат любит вас», — часто утверждал мейстер Крессен.

«Если так, то он показывает это очень странно», — всякий раз отвечал Станнис.

Обратившись к слуге, Роберт сказал:

— Отнеси остальное сиру Давосу из дома Сиворт. С наилучшими пожеланиями от короля, — и повернулся к Станнису: — Очень подходит, правда? Рыба, сдобренная королевским шафраном, для человека, спасшего братьев короля с помощью соленой рыбы с луком.

* * *

— Это по вашему совету король послал мне рыбу, мой лорд?

— Нет. Он сам пожелал почтить человека, спасшего его братьев.

— Никогда не пробовал ничего подобного. Мейстер Крессен объяснил мне, что все дело в шафране. «Шафран дороже золота» — так он сказал.

— Фунт шафрана и вправду стоит дороже, чем фунт золота. Но чтоб придать блюду цвет и вкус, требуется лишь малая щепотка.

— И все же... то, что дороже золота... не уверен, что я достоин такой чести. Лорды Веларион, Селтигар и Бар-Эммон были очень недовольны, мягко говоря.

— Соленая рыба и лук, что ты привез в Штормовой Предел, тоже были дороже золота — для голодающих людей за его стенами.

— И вы наградили меня за них, мой лорд, и наказали за те годы, что я провозил контрабанду.

— Почести от моего брата — иное дело. И среди лордов и рыцарей, что он почтил с тех пор, как сел на трон, ты достоин этого больше всех, сир Давос.