Остров холода (джен)

Когда-то давно я думал, что жизнь начинается вместе с наступлением дня, теперь же я знаю, что она начинается на закате и либо продолжается, либо оканчивается под утро. Когда-то давно, когда я был ребенком — свободным, беззаботным, счастливым — и бегал в башмаках из мягкой кожи по промёрзшей земле, тогда я мечтал о том, что буду завоевателем моря! Что буду выходить на большую воду за славой и богатством! Когда-то давно я ошибался… сильно ошибался.

Рука крепко сжимает канат. Еще миг, и дракар, подхваченный волной, врежется в судно какого-то из государств. Мне нет никакого дела до того, какого именно. Для меня есть две стороны: та, на которой я, и противоположная.

Еще миг, и судно остановится. Это произойдет внезапно, резко и бросит меня и всю команду сначала навстречу врагу, а потом обратно. Это всегда вызывало у меня смешанные чувства, и чтобы избавиться от них, я научился одному трюку: забраться на мачту, взять канат, обмотать вокруг руки и ждать рывка.

Спустя миг меня подхватывает ветер. В сотый раз я лечу вниз и внимательно высматриваю самую аппетитную жертву. Обычно — это тяжелые воины, с которыми никто другой не осмеливается вступить в схватку. Обычно это те, кто забирает с собой как можно больше жизней! Обычно это те, которым, как и мне, нечего терять.

Этот раз — не исключение. В первую же секунду своего полета на канате я замечаю того, чьи глаза не отражают света. Глаза мертвеца, чьи будни наполнены мечтой о скорой смерти в бою, под звон клинков и свист стрел. Глаза, под которыми можно заметить холодные отпечатки, оставленные самой судьбой!

Все, что от меня требуется: сосредоточиться, сгруппироваться, разжать пальцы и быть готовым к встрече с валькириями. Все, что я сейчас могу сделать: убить такого же, как и я, или склонить перед ним голову. Все, что мне сейчас подвластно: мой меч, несколько мгновений полета и азарт, что душит покруче смрадного поля под палящим солнцем после ожесточенной бойни за власть, влияние и деньги.

Приземляюсь аккурат перед выбранным врагом. Он на несколько голов выше. Он шире в плечах настолько, что два поставленных плечом к плечу меня вряд ли смогут сравниться с этой горой мяса, жира, костей, волос, ненависти и азарта.

Меня окружают. На меня смотрят так, будто я волк, загнанный стаей собак, но этот мужчина, габариты которого оказываются гораздо больше тех, которые я видел с искаженной перспективы, поднимает руку. Он произносит несколько простых слов, и армия вокруг нас находит себе более предпочтительных противников. Это не может не радовать. Это рассказывает историю одной надвигающейся прекрасной битвы. Это заставляет перестать слушать и слышать голоса тех, с кем мы не так давно вместе пили мед, вино, пиво под жареное мясо животных.

Внимательно изучаю одежду незнакомца: что-то строгое, клепаное, с промокшим от брызг и дождя мехом, с вкраплениями стали, от которой движения должны быть медленными, неповоротливыми и, возможно, неустойчивыми.

Незнакомец в свою очередь проделывает тот же самый трюк — и главное! — самое главное заключается в том, что он смотрит в мои глаза так же, как я смотрел в его, когда искал очередную жертву для прекрасного времяпрепровождения в момент противостояния двух сил. Он смотрит на меня и примеряется, продумывает, просчитывает.

«Не вооружен», — понимаю я и прикидываю, что нет чести в том, чтобы убить такого врага, когда у него из оружия — только кулаки.

Смотрю по сторонам. В этот раз я впервые перестаю следить за противником. Я хочу найти что-нибудь такое, с чем он сможет вступить в сражение со мной, и не подозреваю, что бой уже начался.

Крепкий удар в челюсть. Залихватский, можно сказать. Меня отбрасывает на несколько шагов назад. Если бы не боевой опыт, если бы не то количество боли и боев, которые вместе с победным вином я влил в себя за годы жизни, то я бы пал ничком, но не устоял бы на ногах. А так я удерживаюсь, быстро поворачиваюсь и смотрю на глыбу мяса, костей и азарта, что с уважением смотрит на то, как я выстоял после удара.

«Он смотрит, смеется и хлопает в ладоши. Он что-то говорит на своем языке. Он доволен, а это значит, что я не имею права огорчить достойного противника», — с этими мыслями на моем лице появляется улыбка, а вместе с улыбкой из глотки прорываются смех и крик.

Да… ему не нужно оружие, чтобы убивать. Он — сам по себе оружие для убийства, принявшее облик человека. Этот человек — словно демон, что вырвался из самых глубин Хельхейма и несет сладкий груз жатвы!

На каждый мой уворот он делает несколько смертоносных выпадов кулаками и ногой. Этот мужчина двигается так, как я никогда не видел. Это заставляет быть осторожнее. Это принуждает быть на расстоянии одного точного удара, причем не моего, а противника. Это лишь подливает масло в огонь азарта и делает бой лишь приятнее.

Голоса за нашими спинами потихоньку стихают. Это значит, что бой близится к завершению, и когда один из нас падет, то другой либо окажется в окружении врагов, либо среди друзей. Да даже если не падет и бой будет продолжаться! Он будет либо на стороне и под ободряющие крики своих, либо падет под вой и улюлюканье врагов. Я даже не знаю, что предпочтительнее… Я знаю только, что хочу умереть в прекрасном и жестоком бою, чтобы сама королева валькирий, если у них такая есть, сопроводила меня в Вальхаллу!

Мой противник истекает кровью. Он весь в мелких, неглубоких порезах, потому как не дал ни единого шанса ударить в полную силу, наотмашь, на отсечение, насмерть.

Я раскрашен синяками, тонкими струйками алой крови, что сочится из рассеченных брови, губы и, на удивление, ключицы. Мне тяжело двигаться от боли в правом боку. Кажется, он сломал мне несколько нижних подвижных ребер. Неприятно. Не смертельно. Обидно. Раззадоривает и заставляется активнее рваться в бой. Заставляет… но рассудительность еще не пропала. Она держит меня в холодных лапах ветра и брызгах рассекающихся о судно волн. Она принуждает меня желать победы над этим противником, и я бьюсь.

Голоса за спиной стихают совсем. Мне не страшно. Я жду того момента, когда смогу узнать победившую сторону. Кажется, мой противник тоже. Да, поначалу он не воспринимал меня всерьез, но теперь, от приличной кровопотери и от усталости, мужчина смотрит вперед и не спускает с меня глаз ни на секунду.

Голосов нет. Совсем. Такое чувство, что только двое нас осталось на борту чужого судна и только двое продолжают этот бой, победитель которого уже и не столь важен, потому что рано или поздно его заберет море. Поглотит огромным организмом, чтобы переварить в соли и желудках рыб.

Я не знаю, сколько продолжается наше противостояние. Не знаю, сколько еще будет продолжаться. Мы уже даже практически не движемся. Наше сражение продолжается отдельно от движений. Оно происходит в наших умах. Кто первый сдастся, тот и проиграет.

— Да это же самое великое сражение, которое только у меня было! — кричу я и утопаю в хрипящем смехе. — Ты достойный противник, чужак! Ты великий и достойный! Согласно этому я назову тебе свое имя! — кричу я, не расслабляясь ни на единый миг. — Я — Агнар! И если бы ты знал, что значит это имя!.. — вновь смех вырывается из моих легких.

«Агнар означает — достойный воин. Достойный воин встретил достойного противника. Достойная битва, которая заслужит достойной легенды… Могла бы заслужить в том случае, если бы кто-то, кроме нас двоих, остался в живых», — думаю я.

В свою очередь мужчина, что больше похож на гору, кричит мне что-то в ответ. Не понимаю ни слова. Ни единого слова не могу разобрать слухом, но та душа, что сгорает от несравнимого счастья такой битвы, без проблем переводит каждое сочетание звуков. Я понимаю, его зовут Гридя. Я это слышу по интонации, вижу по тому, как он бьет себя правой рукой по груди.

«Хм… Гридя… какое странное имя!» — думаю я, и это вызывает у меня смех. Громкий, приятный смех счастья.

Вместе с этим я в очередной раз направляюсь на смерть! На человека, который принял образ моей смерти! Мою смерть зовут Гридя, и это не самое плохое из имен!

Мы продолжаем сражение даже после того, как одно судно утягивает другое на дно, оставляя для нас огромную отвалившуюся часть борта. Изогнутую и, на мое счастье, широкую. Дарующую место для маневра.

И вновь тяжелое дыхание заставляет грудь медленно двигаться. Мои руки больше не способны держать меч. Ладони стерты о рукоять. Течет кровь. Соль, попадающая вместе с морской водой на раны, припекает и поддерживает сознание. Помогает сфокусироваться, хотя смотреть перед собой больше нет сил. И не только у меня. Гридя, чьи кулаки разбиты о меня до костей, пошатывается. С трудом держит такое массивное тело. Он смотрит на меня с улыбкой. Ждет, когда я сдамся. А ведь я жду от него такого же решения!

Не помню, когда мне захотелось пить. Не помню, когда я позабыл про голод. Мужчина напротив тоже выглядит изнеможённым. Я вижу голод и обезвоживание на его лице так же, как он видит их на моем.

«Славный! Славный бой!»

Эти слова трепещут в моем сердце, но бой внезапно не заканчивается.

Виной тому шторм. Он бушует уже несколько часов, и только каким-то чудом мы оставались на плаву, не давая нашей посудине уйти из-под ног, но одна волна все же выполняет свою работу и смывает меня с оставшегося на плаву борта. Следующие несколько мгновений я помню настолько четко, что мог бы выгравировать их на камне или вырезать на дереве, если бы обладал соответствующим талантом, но мои руки способны только убивать… хотя это тоже талант!

Меня болтает и переворачивает. Меня утаскивает все глубже под воду. Я стараюсь работать уставшими руками, которые печет и режет от соленой холодной воды. Я изо всех сил работаю ногами, но от резкого переохлаждения их сводят сильные судороги. Я напрягаю корпус в надежде, что меня не разорвет на две части. Я стараюсь не дышать, и какое-то время мне это удается. А еще я думаю о том, что Норны сыграли со мной злую шутку, подарив возможность сразиться с великолепным воином, погибнуть от руки которого — честь! Но не дали мне возможности отправиться в Вальгаллу, решив утопить меня…

— Нет! Не кончено! — под водой, сквозь последний выдох, кричу я и под действием надежды на последний рывок все же выгребаю из-под холодной толщи. Кислород врывается в образовавшийся вакуум мешков под ребрами. Кислород бьет по мозгам. На миг тьма закрывает зрачки, погружая меня в странное состояние.

«Нет! Не сдаваться!» — искра сознания вспыхивает в мыслях, заставляя сделать еще один вдох. Это происходит за секунду до того, как очередная высокая волна подхватывает мое тело и с бешеной скоростью уносит как щепу куда-то вдаль. Мое противостояние стихии продолжается, но недолго…

Я продолжаю кричать себе: «Не сдавайся» даже тогда, когда сознание отправляется в Хельхейм и там, в звенящей тишине льда, я вижу арку, позволяющую путешествовать между мирами, и тысячи никчемностей, которые погибли во сне, во время секса, прогулки, подавившись и утонув в глотке воды, сгорев в пустынях и скончавшихся от болезней… Вместе с ними несет и меня. Неконтролируемо, неизбежно… будто бы проклятого на заточение в мире недостойных, вместо вознесения вместе с прекрасными, сильными, воинственными валькириями!

«Хотя… — появляется мысль. — Если я здесь, то у меня есть прекрасная возможность… да! Сразиться с Хель и попытаться вырвать из её рук прощение! — громкий смех волнами боли вырывается из меня, пока тело медленно тащится вперед, к ледяным воротам, ведущим в мир недостойной смерти любого из Северян! -Давай! Давай скорее! Отпусти мое тело и прими бой! — думаю я, стараясь побороть вялые движения, из которых сейчас всецело состою. — Или ты боишься меня, старая Хель?!»

Вновь смех, сквозь кашель и боль. Через ощущение руки, проникшей в тело, ухватившей спинной стержень, поставившей ногу на грудь и начавшей не тянуть, а выдирать все живое изнутри.

Кашель заставляет меня открыть глаза. Тяжелый. Громкий. Жесткий кашель выдавливает из легких соленую воду. Водопадом она вырывается изо рта, и в этот момент глаза открываются. От боли, от холода, от чувства несправедливости, связанного с тем, что у меня сначала отобрали одного противника, а затем не дали сразиться с Хель и вернули на проклятую землю!

Я лежу на черных гладких мокрых камнях. Волны раскачивают мои ноги. Нет сил встать.

Смотрю туда, куда направлена голова. Наблюдаю каменный пляж. Наблюдаю страшные тучи в небе… Наблюдаю, как белые снежинки опускаются на холодные черные камни, движимые солеными волнами большой воды.

«Надо встать… — думаю я и пытаюсь отжаться; несколько камней выскальзывают из-под руки, обрушивая меня обратно. К этому моменту дрожь начинает сотрясать все тело. — Надо встать и найти укрытие… — думаю я. — Надо подняться и развести огонь, иначе я погибну даже хуже, чем просто утонув!» — нежелание умереть в бесчестье заставляет подняться.

Я не боюсь смерти. Я не боюсь жизни. Я страшусь бесчестья. Мне противна сама мысль о том, что я погибну как какой-нибудь земледелец, а не как воин, которым являюсь.

Поднимаюсь, понимая, что не чувствую ног. Кажется, они обморожены… не критично.

— Пока они двигаются, меня невозможно остановить! — хриплю сквозь зажатые зубы. Таким образом я подавляю дрожь от холода.

«Лучше бы принять смерть от рук Гриди или в бою против Хель!» — думаю я, шатаясь в мокрых холодных одеждах, которые срочно необходимо просушить! Которые необходимо прогреть около костра до того, как они задубеют или покроются тонкой корочкой льда.

Иду по пляжу в поисках убежища. Такового нет. Идти вглубь земли, на которой я оказался, не решаюсь. Во всяком случае, пока что не решаюсь.

— Паршиво… очень паршиво! — смотрю я на темное небо. — Если снег усилится или смешается с дождем, я уже точно ничего не смогу сделать. Останется лечь и в позоре ждать смерть.

Небольшие камни шуршат под ногами.

«Надо что-нибудь придумать… надо взять несколько камней… надо уйти от воды… надо раздобыть сухих веток, листьев! Всего, и попытаться разжечь огонь!» — думаю я и принимаюсь мгновенно выполнять задуманное.

Пытаюсь поднять несколько камешков. Промерзшие пальцы отказываются двигаться. Сейчас они больше напоминают палки, скованные льдом… правда, скованные изнутри.

Начинаются попытки отогреть пальцы за счет дыхания. Сквозь кашель, сквозь дрожь получается заставить их сгибаться. Не сильно, но это больше, чем ничего.

«Я перестал чувствовать боль от соли на содранных ладонях! — думаю я, заходя в еловую чащу. — Мои ноги… Они холодные и с трудом передвигают тело, но я вновь их чувствую! — эта мысль не может не радовать. — Может быть, у меня еще есть хотя бы один шанс на то, чтобы выжить и найти достойного противника, который заберет мою жизнь?!» — громко смеюсь сквозь кашель.

Движение помогает немного ожить. Движение восстанавливает некоторое количество сил и словно запускает организм. Движение помогает мне немного вернуть рассудок и отбросить все паршивые мысли назад. Движение заканчивается в тот момент, когда я нахожу давно поваленное огромное дерево, под которым можно укрыться от непогоды.

Снежинок становится все больше и больше. Снежинки увеличиваются в размерах и ускоряют темп падения на холодную землю. Снежинки напоминают мне надзирателя за рабами, которые ждут, когда я извернусь и разожгу огонь.

Устраиваюсь под деревом. На мою удачу, здесь есть сухая трава, какие-то палочки и ветки. На мою удачу, нет ветра, который мог бы поставить крест на моем существовании.

Смотрю на содранные практически до костей ладони. Это зрелище заставляет меня улыбнуться с болью и сожалением.

«Я хотел бы все сделать ловко и быстро… но придется делать как получится», — думаю я, после чего начинаю работать над проблемой, связанной с огнем.

С помощью одного из взятых камней выдалбливаю в другом небольшое углубление. Туда ставлю палочку. Примеряю. С довольным видом откладываю в сторону. Теперь делаю из ремешка или завязки, вытянутой из башмака, что-то напоминающее тетиву. Для этого использую еще одну палочку, длиннее первой. Зубами раскалываю с одной стороны, совсем чуть-чуть, затем с другой, после чего использую вынутый тонко нарезанный, длинный кусочек коши.

«Теперь сухие листья, траву и веточки… Надо подложить листья и веточки под выдолбленную ямку», — думаю я, фиксируя все то, что должно разгореться палочкой, согнутой в подобие лука и обхваченной петлей.

— Отлично! Теперь еще один камень! Им надо зафиксировать сверху стержень, за счет вращения которого я смогу… во всяком случае, попробую развести огонь! — произношу я трясущимися губами и пригибаюсь пониже, чтобы потихоньку дуть… Чтобы пытаться раздуть пламя, если получится нагреть траву, листья и ветки до нужной температуры.

Одна рука фиксирует стержень. Вторая за счет аналога лука вращает его из стороны в сторону с очень неплохой скоростью. Губы, окоченевшие в форме трубочки, направляют постепенно слабеющее дыхание вперед. Меня уже трясет от холода! И это я не говорю ни единого слова о том, что мое нутро сводит от голода! Не говорю о том, что усталость душит и своими небольшими ручками, вцепившись в веки, тянет их вниз!

«Не спать… не сдаваться… Пока не отогреюсь, спать нельзя… Надо добыть и поддерживать огонь. Первое время я обязан делать все, что в моих силах, чтобы меня согревало пламя!» — крутится в мыслях, пока я старательно вращаю палочку и надеюсь, что у меня получится добыть огонь, пока старательно дую в сторону максимального нагрева.

И вот тонкая струйка дыма. Практически незаметная. Легкая, как нынешнее соприкосновение моей души с моим же телом!

Делаю осторожный выдох, и появляется огонек. Несмелый, осторожный, словно маленький ребенок, который боится замерзнуть на улице и поэтому, открыв дверь, несколько секунд ждет, пока лицо привыкнет к морозу… И этот маленький луч надежды сейчас спасает мое жалкое существование, в котором меня отказались принять Валькирии, в котором меня отверг Хельхейм

Огонек появляется. Он светит мне в наступившей ночи. Он — маленькая искра надежды, что у меня есть еще шанс выжить. Без оружия. Без еды. Без крова… но маленький шанс есть… все зависит только от меня!

В этот момент меня посещает мысль, которая переворачивает все мировосприятие с ног на голову! Она звучит как песнь Сирен, которых, возможно, я оставил где-то позади, на том каменистом пляже, куда был заброшен самой судьбой.

«Это мой бой против самой жизни! — думаю я — Вот это достойная схватка! Согласен! Принимаю! И буду держать удар до конца!»

Огонек под руками, которыми я постепенно подкидываю траву, листья и небольшие веточки становится крепче, живее, теплее! Так же, как и та искра, которая появилась у меня в груди, обрадовала и дала новый смысл!

Спустя несколько минут аккуратного кормления пламени оно разгорается до приемлемого размера и начинает согревать всего меня. Это приятно. Это то, что позволяет расслабиться. Это то, что обманывает меня, шепча на ушко: «Ну вот и все! Ты в безопасности! Теперь ты можешь расслабиться и уснуть!» Но спать нельзя! Ни в коем случае нельзя! Сначала надо отогреться, а для этого необходимо постоянно подпитывать огонь! По этой причине я должен заботиться о пламени как о ребенке, которого необходимо постоянно подкармливать, чтобы тот был довольным и постепенно рос.

Ночь проходит в тяжелом, сонном состоянии, в наблюдении за тем, как огромные снежинки застилают собой ветки деревьев и те места земли, куда пропускают нависшие над землей отростки деревянных великанов. Эти несколько часов я трачу на просушку одежды, которая, отпуская влагу на свободу, становится легче и приятнее, которая согревает промерзшее тело и наконец начинает выполнять свою работу как положено, а не как получается.

Ночь проходит, а утро, можно сказать, так и не наступает из-за тяжелого, морем волнующегося над головой неба. Ночь проходит, а день продолжает быть темным, но это не повод сидеть на месте. Появление хоть какого-то света — повод для меня начать работать, выживать и таким образом давать отпор и контратаковать жизнь, которая решила вызвать меня на смертельный танец, в котором я могу выиграть и выбить себе возможность встречи с достойным воином или проиграть в партии против достойной противницы, от которой никто никогда не уходил живым!

Возвращаюсь на каменный пляж. Всю дорогу ломаю определенные ветки, таким образом обозначая себе обратный путь к своему временному пристанищу под огромным, давно рухнувшим деревом. Я иду и чувствую, как кружится голова от усталости и голода.

«Надо проверить прибрежную зону. Возможно, я смогу там найти что-нибудь с нашего или с корабля Гриди! Если повезет, то я найду оружие! Лучше топор! В таких условиях топор будет идеальной находкой! — думаю я, потихоньку ковыляя в сторону берега. — Вот только есть одна большая проблема: голова топора слишком тяжелая и в любом случае утонула, так же как и все оружие в принципе. Только если на какой-нибудь части корабля… только если вбитое в дерево… сохранилось и будет выброшено на камни, — выхожу на берег, и холодный ветер сильно бьет по телу, тут же вгоняя в дрожь. — А если парусина? Что, если я найду парусину? Это тоже будет прекрасно! Потому что я смогу использовать её для обустройства хижины!»

В этот момент приходит осознание.

«Ветер… поднимается ветер… а это не значит ничего хорошего! — поднимаю голову, чтобы посмотреть на небо. — Буря. В скором времени разразиться такая буря, которую я долго не смогу забыть! Если, конечно, получится пережить разгул стихии. — в голове быстро формируется план о том, каким образом можно попробовать противостоять надвигающемуся на меня циклону. — Для этого мне потребуется максимально большой плоский камень! Возможно, несколько камней… на случай, если один расколется, я смогу воспользоваться другим, — думаю я, стараясь держать мысли в кулаке. — А еще мне срочно нужно найти источник пресной воды. Подбираться к нему слишком близко нельзя, потому что опасно, но вода нужна…»

Мне вообще сейчас надо попить и поесть, и это было бы первоочередным планом, если бы не нависшая над головой туча цвета волчьей шкуры.

На пляже ищу несколько больших плоских камней. Вооружаюсь ими. На пляже смотрю по сторонам в попытке рассмотреть какой-нибудь мусор, который могло бы прибить волнами! Спасительные обломки, вещи, хоть что-то, что сможет облегчить выживание!

Ничего нет, но это и не важно. Важно то, что я должен поторопиться и вернуться к дереву и начать работу. А еще по дороге я буду вынужден набрать веток. Как можно больше, как можно тоньше. Они помогут мне провести еще одну ночь в тепле и взять еще один день на свой счет!

Иду. Груз, который я тащу на себе, становится тяжелым. Он заставляет меня раскачиваться из стороны в сторону и таким образом увеличивает пройденную мной дистанцию. Не кардинально, не критично, неприятно…

По дороге к временному пристанищу замечаю небольшой ручеек. Он спокойно протекает тонкой струйкой.

«Вот это удача! — думаю я и подхожу поближе, чтобы попробовать воду. — Чистая и теплая… будто бы где-то неподалеку есть горячий источник. Двойная удача и, одновременно с этим, двойная опасность…»

В голове тут же появляется большое количество мыслей о том, что в этом направлении могут ходить животные. Много животных, и многие из них окажутся серьезными хищниками.

Внимательно изучаю землю под ногами и обнаруживаю немалое количество следов, на которые никогда не обратил бы внимание в других условиях. Я — воин, а не охотник. Я — простой боец, который только в крайнем случае может выйти на охоту и поймать дичь для приготовления на огне.

«Отлично! Здесь можно попробовать установить какую-нибудь ловушку. Но чтобы установить, её нужно сделать…»

Молнией в голове возникает картинка из прошлого. Она заставляет меня бросить все те палки и камни, которые я несу к дереву, под которым решил обустраивать свое небольшое жилище. Эта картина высекает слюну из желез под языком и она же сводит брюхо лютой болью и громким урчанием.

Трачу немного времени на поиск большого тяжелого бревна, и такое находится не так далеко от того места, где я обнаружил ручеек. Затем еще несколько минут уходят на то, чтобы подобрать подходящую подпорку. По пути к месту сброса палок и камней я высматриваю какие-нибудь ягоды или грибы. Нахожу. Срываю. Возвращаюсь. С помощью камня делаю небольшое углубление в земле. Потом на самом его краю устанавливаю свою простейшую ловушку, которая рассчитана на небольшую дичь, смысл которой заключается в том, чтобы придавить любопытного зверька или закрыть в ямке.

Поднимаю брошенное и быстро иду к дереву. Погода к этому моменту успевает окончательно испортиться, и я жду, когда начнется буря, подготовиться к которой уже просто нет времени.

Быстро очищаю удобное место. Буквально докапываюсь до земли. Пробую рукой и радуюсь тому, что она влажная, не успевшая промерзнуть и превратиться в недвижимую глыбу, которую сначала надо было бы прогревать, а потом уже копать.

Беру камень и начинаю рыть пристанище. На данный момент нет никакой разницы в том, будет ли попадать сюда вода или нет. На данный момент моя задача заключается в том, чтобы укрыться от ветра и обеспечить сохранность тепла от огня.

Копать приходится долго. Окончательно выбиваюсь из сил, но погружаюсь под землю примерно на полметра. Этого достаточно для начала.

Повторяю ритуал розжига огня. На этот раз получается быстрее и проще. Пусть и чувствую я себя очень плохо, но получается быстрее и проще. Это хорошо! Это радует!

Теперь у меня есть огонь! Теперь я готов к тому, чтобы оправиться и проверить свою импровизированную ловушку. Для этого мне необходимо что-нибудь тяжелое. В случае, если дичь будет живой, её надо будет убить. Быстро. Одним простым движением. В случае, если дичи не будет, я в любом случае отправлюсь к термальному источнику, чтобы напиться, и, быть может, смогу что-нибудь найти по дороге.

Нахожу не очень длинную, но увесистую палку.

«Этого должно хватить для того, чтобы убить зверька», — думаю я, потихоньку шагая по опознавательным знакам.

Палка завалена. В груди бьется надежда. Подхожу поближе. Левой рукой беру упавшую крышку ловушки. Правая рука держит палку для удара.

«Нет… стоп! — думаю я. — Палку в сторону! Сначала надо поймать рукой и зафиксировать на земле, а потом глушить»! — делаю так, как только что промелькнуло в голове, и откладываю свое временное оружие в сторону.

Концентрируюсь. Фокусируюсь. Делаю вдох. Резко приподнимаю тяжесть одной рукой, а вторую направляю вниз. Хватаю… землю… Ничего, кроме земли, нет. Ругаюсь. Как только можно сильно ругаюсь. Откровенно ору до боли в горле! Пока голос не садится и не становится похожим на какое-то неразборчивое, мерзкое, невнятное шипение через хрип.

Я обессилен. Но это не повод, чтобы сидеть на месте и жалеть себя! Это не повод, чтобы отдавать заработанный день!

Беру свое тяжелое оружие и забрасываю на плечо. Направляюсь вдоль ручейка с горячего источника. Тихо. Никого нет. Никаких звуков. Словно за мной по пятам следует тот, кого стоит бояться. Будто бы я совершаю крупную ошибку, направляясь на чужую территорию, но меня это не пугает. Я буду счастлив, если умру в бою против грозного хищника.

Иду спокойно. Не оборачиваясь. Стараясь сохранить остатки энергии и рассудка. Иду постепенно, размеренно, сохраняя в голове мысль, что не надо спешить, но и тормозить нельзя, иначе огонь погаснет и я останусь с пустыми руками.

Спустя несколько минут нахожу источник. Это небольшой пруд, от которого в небо поднимается пар. Находка заставляет обрадоваться. Находка просто прекрасна! Но сегодня в ней практически нет никакого смысла… Сегодня единственное, что я могу себе позволить, — напиться чистой воды. Напиться — больше, чем ничего.

Забиваю свой желудок до боли, до тошноты. Напиваюсь, разворачиваюсь и иду обратно по своим пометках в виде по-особенному надломанных веточек. Спустя несколько минут возвращаюсь к месту, где ловушка потерпела неудачу. Она стоит так же, как и несколько минут назад, когда я уходил на поиски источника.

«Ладно… проблему еды я буду решать завтра! — думаю я, и в этот миг поднимается страшный ветер, который практически сносит меня с ног. — Видимо, именно этого боятся все местные зверьки . Наверное, непогода является причиной лесного безмолвия…» — думаю я и ускоряю шаг в направлении своего импровизированного жилища.

По дороге собираю сухие или почти сухие ветки. Ветер быстро подхватывает капельки воды, которые начинают сыпаться с неба, мгновенно покрывая все ледяной коркой. Такой дождь идет недолго, но достаточно для того, чтобы лес превратился в царство богини холода — Хель.

— Неужели она решила побороться со мной в моем мире, а не в своем?! — громко смеюсь я своим севшим голосом.

Добираюсь до убежища. От пламени остались лишь тлеющие угли. Это нехорошо. Это заставляет потратить некоторое количество времени, чтобы раздуть обиженный огонь и задобрить его древесиной. Устраиваюсь в выкопанном, не очень глубоком убежище.

-Пусть на земле и холодно, но это куда лучше, чем просто мерзнуть. Плюс огонь! У меня есть этот демон, и он не потухнет от дождя, пока я подпитываю его! — без движения начинает вновь клонить в сон, и теперь я позволяю себе ненадолго провалиться в него, пока повсеместно бушует сила природы! Сила этого ужасного и прекрасного мира.

Просыпаюсь от сильного кашля. Он будит меня, заставляя открыть глаза. На мое счастье, меня будит кашель, а не одержавшая победу надо мной жизнь.

Огонь погас. Даже угли перестали переливаться желтым и алым. Стало холодно… очень холодно, а всю местность вокруг засыпало снегом.

Простуда. Я понимаю, что наконец меня настигла болезнь. А после сна я еще начинаю чувствовать боль в содранных до мяса ладонях, в теле, которое принимало на себя удары Гриди, в ребрах, нижних, мягких и подвижных, которые были каким-то образом повреждены тем детиной, чье имя и чье благородство я не забуду, если останусь в живых.

«Проклятье… мне необходимо согреться… огонь не смогу сейчас развести. Слишком сильно озябли руки, и для этого необходимо найти то, чем разводить, — думаю я. — В таком случае, надо искупаться и промыть раны. Это надо было сделать раньше, но раньше на это не было времени, поэтому это необходимо сделать сейчас!»

Покачиваясь, я покидаю свое остывшее пристанище. Беру свое плохое, но все-таки оружие, и в первую очередь иду в сторону ловушки.

Спустя несколько минут вижу вновь заваленную ветку и ни капли не удивляюсь этому.

«Конечно… такая-то буря была», — проскакивает в голове, но на всякий случай поступаю так же, как и до этого: откладываю дубинку в сторону и готовлюсь к тому, что могу кого-нибудь схватить. Два резких движения и… да! В моей руке небольшой зверек. Никогда прежде я таких не видел. Но он у меня есть. Извивается, царапается и старается вырваться. Не даю ему возможности.

— Ты хороший воин и погибаешь в битве! — срывается с моих губ, после чего меня скручивает от кашля.

Как только отпускает, прижимаю зверька к земле, перехватываю руку, чтобы освободить ударную для оружия. Делаю замах, и через секунду кровь размазывается по земле, а тельце небольшой зверюшки полностью расслабляется.

— Отлично. Я смогу поесть. Пускай немного, но это лучше, чем совсем ничего! — я вспоминаю о том, как на войне, во время осады одного небольшого города, пришлось жрать жареных крыс, что время от времени бежали из горящего города. — И не такое бывало… и не такое переваривал мой желудок! —и направляюсь к горячему источнику чтобы искупаться, промыть раны и согреться.

Там, на берегу этого подарка самих Валькирий мне, раздеваюсь. Аккуратно складываю одежду и придавливаю своим временным оружием к земле, чтобы ветер не смог подхватить и унести эти бесценные для меня тряпки. Беру небольшую тушку животного и иду в сторону теплого источника. У меня в планах искупаться с той стороны, куда уходит вода. В моих планах промыть дичь. А в мыслях одна, совершенно простая истина: «Пищу нельзя оставлять без присмотра! Особенно тогда, когда твоя жизнь напрямую зависит от того: поешь ли ты или нет!»

Моюсь. Чувствую, как тело становится тяжелее. Чувствую, как внутри становится тяжелее. Ощущаю простуду, которая раскидывает свои щупальца во все стороны, на каждую клеточку моего тела. Это — плохо! Учитывая то количество снега и льда, которые свалились за ночь! Учитывая нынешнюю сложность добычи огня.

Вымывшись, быстро выскакиваю из воды, еще быстрее надеваю вещи.

«Слава Одину, что сухие!» — думаю я в этот момент.

Иду против течения чуть выше. Напиваюсь чистой воды. Потом вялыми шагами направляюсь в сторону пристанища. По пути пытаюсь найти что-нибудь, что поможет развести огонь. По дороге высматриваю то, из чего можно соорудить покатую крышу, чтобы закрыть себя со всех сторон от ветра, от дождя и снега, от любой непогоды. Ничего подходящего нет.

«Плохо… — думаю я. — Ну да ладно. У меня есть еда, и на данный момент это — самое главное! — появляется навязчивая мысль о том, что я о чем-то забыл. — Проклятье! Я забыл заново поставить ловушку!» — это заставляет меня пойти к тому месту, где не так давно я разбил голову этому зверьку.

Придя туда, заново устанавливаю свое приспособление для добычи еды, только на этот раз улучшаю его.

«Что-то мне подсказывает, что плотоядных тварей в этом месте куда больше, чем тех, которые питаются исключительно травой, — улыбаюсь я, отрывая кусочек мяса от остатков головы зверька и применяя его в качестве приманки. — А хищник в любом случае будет и побольше, и пожирнее… Главное, чтобы его придавило как можно лучше! Чтобы не выбрался! Но для этого необходимо придумывать механизм. Использовать рычаги… а у меня из подручных средств только руки с содранными ладонями, камни и палки! Ни о какой веревке речи не идет! А именно веревка нужна для строительства более-менее порядочной ловушки!» — думаю я, тяжело переставляя ноги в направлении своего обиталища и высматривая, что я смогу использовать для розжига огня.

По дороге мне на глаза попадается странное дерево. Подойдя, я обнаруживаю, что оно давно обрушилось и раньше служило отличным пристанищем для улья каких-то насекомых. Однако остатки улья сухие, мягкие и прекрасно подойдут для добычи огня. В связи с этим не без труда аккуратно отдираю от коры то, что когда-то было оживленным домом целой колонии каких-то мелких тварей.

— Лучше… Еще надо найти то, что можно будет использовать в качестве подпорок для шампура и сам шампур, — шепчу сам себе и начинаю смеяться над этим. Причины смеха не понимаю и скидываю все на переживания, усталость и болезнь, за ночь проникшую в мое нутро.

«Вот бы найти что-нибудь такое, что можно было бы использовать в качестве чана… — думаю я — Тогда я смог бы приготовить бульон! А с бульоном зараза пройдет быстрее! Если не оставит мое тело без дыхания стать частью непрекращающегося природного цикла жизни, — хмыкаю с горечью. — Но никакого чана нет и изобрести его не из чего… палки и ветки не смогут удержать жидкости и противостоять огню».

Возвращаюсь к жилищу. Замечаю что начинает холодать. Смотрю на небо и понимаю, как темно над головой, и это не означает ничего хорошего. Закидываю подпорки, шампур и улей в свою землянку.

«У меня не так много времени… и за все отведенное мне надо найти то, с помощью чего сделать себе крышу над головой и что можно использовать для приготовления зверюшки, — думаю я с грустным осознанием, что пока что рано отдыхать.

Отправляюсь на поиск больших ветвей. Таких, чтобы на них было большое количество небольших веточек. Таких, чтобы можно было просто прислонить к дереву надо мной. Да, пускай подобный метод нельзя назвать действенным или безопасным, но это лучше, чем ничего! Чем голое небо над головой! Особенно тогда, когда это небо выглядит черным, страшным и не согласным с твоим существованием! Особенно тогда, когда хочется протянуть как можно дольше из вредности, из чувства верности своим идеала, которые заключаются в постоянной борьбе! В войне против самой жизни!

Нахожу ветви. Тащу их по земле, создавая большое количество шума. Кажется, за мной следят. Хотя это чувство уже давно идет за мной по пятам так, словно пытается напугать. Так, словно смотрящий уже знает о том, каким образом я себя поведу в случае его нападения!

«Нет… ты не с тем связалась, тупая скотина! Не-е-ет! Делай что хочешь, но тебе меня не то чтобы не сломить, тебе меня не прожевать! Зубы обломаешь!»

Я начинаю громко смеяться, потом кашлять, потом вновь смеяться и так несколько раз, по кругу, пока не темнеет в глазах и не приходится взять себя в руки.

Вернувшись к землянке, с трудом дышу, обливаюсь холодным потом. Чувствую, как тело пробирает дрожью. Появляется мысль о том, чтобы переночевать в горячем источнике. Это мысль быстро пресекается здравым рассудком.

— Опрокидывай ветки, залезай под них и начинай разжигать огонь! Потом быстро готовь свой обед! Первый, за… несколько дней! Первый и такой жизненно необходимый! Первый, скупой, скорее всего, ужасный на вкус, но такой нужный обед! — начинаю твердить себе я, чтобы отогнать мысли о том, чтобы тупо залечь в горячий источник. — Если провести в такой воде несколько часов, конечно, можно избавиться от чувства холода, но вот голод никуда не денется! — говорю сам себе. — А еще ты помнишь как друг твой Торин однажды опозорился, а?! Вспоминай! Он просидел несколько часов в горячей воде, предаваясь пьянству и болтовне, а потом, когда сцепился на словах с одним парнишкой, не смог подняться! Все потому, что мышцы полностью расслабились! Все потому, что Торин потерял чувство страха и возомнил себя всесильным! Но ты… я не такой! Я — осторожный, умный и не хочу так просто отдать свою жизнь.

И вот я сижу и пытаюсь добыть огонь. В очередной раз. И опять получается чуть быстрее, чем в прошлый. Словно руки сами ловят необходимую скорость для вращения палочки, чтобы она этим танцем разогревала всякую мелочь и даровала тепло!

Появляется дымок. Сухие потрескавшиеся губы выдувают струйки воздуха, чтобы раздуть пламя. Получается. Быстро добавляю веточки и палочки. Постепенно они становятся пищей для огня. Такой же, какой кусочек мяса станет для меня! Надо лишь приготовить… содрать шкуру с животного и приготовить… помыть-то помыл, но больше ничего не сделал!

Огонь начинает согревать небольшое пространство землянки. Становится хорошо. Тепло.

«Шкурка… шкурка мне нужна! Но как её содрать так, чтобы это было аккуратно?! — думаю я, прекрасно понимая сложность выполнения подобного действия одними только руками. — В очередной раз сожалею о том, что я — только воин! Что так и не постиг ни науку охоты, ни приготовления пищи! А ведь эти навыки мне сейчас ой как пригодились бы! — потихоньку причитаю, вспоминая о том, как знакомый по имени Гвалин как-то пытался научить меня свежевать дичь.

— Смотри! Агнар! Смотри внимательно и запоминай! Любую мелкую скотину, которую ты только можешь поймать, можно быстро разделать! Главное — сохранить шкурку! Для этого необходимо сделать надрез вдоль тушки, но не порезать тело под ней! Ты меня слушаешь?! — всплыли воспоминания в моей голове. — Потом подрезаешь аккуратно с одной стороны и начинаешь тянуть вниз! Запомни! Все должно получиться! Проще, если зверек жирненький! Подкожное скопление — прекрасная подушка, от которой отлипает шкура!

Я слушаю слова Гвалина в своей голове и вращаю перед собой тушку зверька.

«Плохо. Мне нечем сделать надрез и порез тоже нечем. Пальцами я могу лишь попробовать подцепить мех и потянуть… в принципе, мне, кроме этого, ничего и не остается», — думаю я и начинаю действовать.

Спустя несколько минут пыхтения, кряхтения и проклятий палец проходит между мясом и шкурой.

«И Хель с ним! Хуже не будет!» — думаю я и с улыбкой на лице делаю резкое движение руками: одной вверх, другой вниз. Слышу мерзкий треск — это мех отстает от мяса.

Получается даже лучше, чем я предполагал. Получается не просто гораздо лучше, а откровенно хорошо, и я рад результату. Я уже думаю о том, как завтра пойду на берег моря и с помощью морской воды промою кожу и хорошенько отобью камнем.

«Кстати, насчет камня… Интересно, смогу ли я найти здесь какие-нибудь твердые породы, чтобы можно было сделать себе топор, копье и лезвие? Без таких минимальных орудий я просто не выживу здесь! Без этих совершенно простых вещей я проиграю в этой азартной игре под названием «жизнь», — думаю я, насаживая неизвестного зверька на палку. — В первую очередь, мне придется придумать себе нож. Без ножа я рано или поздно склеюсь… — появляется мысль. — И этот зверек, он как спасительный свет в плане моего голода, но и в нем скрывается яд, который я не могу вычистить без ножа. Который не получится вынуть и выбросить ко всем чертям!» — потихоньку размышляю я, сразу готовясь к тому, что есть придется аккуратно, по чуть-чуть, и ни в коем случае нельзя будет вонзать зубы глубоко, чтобы не зачерпнуть лишнего.

Мясо готовится постепенно. Своим запахом оно пропитывает мое убежище, которое не укрыто ни от дождя, ни от снега, ни от ветра. Которое лишь частично спасает меня от зимнего холода, который с каждым часом становится крепче и крепче! Злее! Который делает битву интереснее и сложнее, заставляя просчитывает каждый следующий шаг!

Чувствую себя крайне паршиво. Голова кружится. Тело трясет по полной программе. Это простуда. Она выжимает из меня соки.

Потихоньку начинаю проваливаться в сон, и именно это вынуждает меня закончить мои попытки приготовить зверька до состояния, которое я посчитал бы удовлетворительным. Поэтому снимаю его с огня и зубами впиваюсь в плоть. Разгоряченную огнем. Слегка почерневшую, горьковатую, но такую прекрасную плоть, которую смогу пережевать и проглотить! Которую с огромным удовольствием переварю и постараюсь выздороветь.

Ем потихоньку. Ем с расстановкой и понимаю, что вовремя снял дичь с огня. Ем и наслаждаюсь своей добычей. Такой необходимой и жизненно важной. Ем и понимаю, что лучше еды и воды в этом мире есть только воздух и победа. Ем и настраиваю себя на мысль о том, что только Валькириям позволено будет забрать меня отсюда навстречу Вальгалле и вечному пьянству, вечному разврату и празднику в кругу родственников и друзей, в окружении близких и дорогих!

«Любые остатки необходимо превратить в угли, — думаю я. — Любые остатки необходимо сжечь и пропитать это место запахом горелой плоти! Так я отпугну хищников… так я не оставлю после себя ни единого повода для разного зверья зайти на небольшой падальный пир в виде костей или остатков плоти, — я поражаюсь тому, насколько изощренно стараюсь мыслить. — Никогда раньше я не думал так много. Мне было достаточно знать, в какой стороне враг и как он выглядит! А теперь всего один случай, всего несколько дней подобной жизни заставили меня активизироваться… смешно!..» — думаю я, потихоньку засыпая после какого-никакого ужина, после того, как закинул поленья в свой небольшой костер, после того, как положил туда остатки своего ужина, которые должны быть уничтожены.

Следующий день начинается постепенно. С сильного, вырывающего внутренности кашля.

«Проклятье. Как же мне плохо, — думаю я, продирая глаза и получая от этого только расстройство. — Стало еще холоднее… стало невыносимо холодно всего за одну ночь… и теперь мне будет очень тяжело».

Выбираюсь из своей землянки. Смотрю на ветки, которые поросли льдом. Пытаюсь понять, почему это произошло, первое время не обращая внимания на то, сколько снега выпало. Когда же замечаю, насколько сильно замело, становится понятно, откуда лед. С другой стороны, мне это только на руку. Он сковал между собой сетки, связал их и препятствовал проникновению холода. Не полностью, но достаточно, чтобы дать мне очередной шанс на выживание.

По запланированному, плетусь на побережье. Там нахожу камни. Там отмываю шкуру. Там со мной случается еще один счастливый случай. Я нахожу несколько рыбин, которые станут моим ужином. На обратной дороге проверяю свою допотопную, совершенно тупую ловушку. Она вновь завалена, вот только кем на этот раз — еще не понятно.

«Проклятье… я не взял дубинку, — думаю я. — Придется действовать камнем. Я буду вынужден нанести удар одним из камней. Сильно повезет, если таковой не сломается», — крутится в голове.

Подхожу поближе. Присаживаюсь наготове. Два резких движения. Пальцы загребают землю. Она забивается под ногти.

«А теперь надо пойти к горячему источнику. Там почистить рыбу и вымыть всё! Только себя мыть нельзя. Не сегодня. Не с таким самочувствием! — на самом деле в голове бардак, и нос растерт предплечьем практически до крови. — Умыться надо, а вот мыться ни в коем случае пока что нельзя! — по дороге высматриваю ветки, которые смогу использовать чтобы разжечь огонь. — Как мне повезло с тем ульем! Его хватит на несколько дней разведения огня! А там, быть может, простуда отпустит и станет пускай и тяжелее в плане окружающей среды, но легче в рамках самочувствия, и я смогу отправиться походить по острову и постараться найти то, из чего можно сделать веревку… хоть какую-нибудь! — думаю я и пытаюсь вспомнить, рассказывал ли мне кто-нибудь о подобном. — Нет, не рассказывал. Придется изобретать с нуля».

Вновь начинается кашель. Ужасный. Сильный. Доставляющий боль в большом количестве.

Дохожу до берега. Иду туда же, где вчера мылся сам и мыл пойманную дичь. Опускаюсь на колени и принимаюсь решать одну непростую задачу, которая заключается в том, чтобы разбить гальку таким образом, чтобы получить острый угол наподобие ножа. В голове происходит череда сложных расчетов, которые, в конечном итоге, сводятся к удаче: повезет или нет. Смогу ли ударить правильно или нет.

Не смог. Получается очень тупо, и от камня отваливается небольшой кусочек. Ударяю второй, третий, пятый раз. Приближаюсь к желаемому результату, а потом еще одним ударом мой почти нож разваливается под прямым углом, заставив меня ругаться и проклинать богов, Валькирий, мир, жизнь и смерть, Асгард и Хель!

«Ладно, ко всем чертям. Надо хоть как-нибудь обработать рыбу!» — появляется в этот момент мысль.

Возможно, очень глупая, но она появляется, и становится интересно проверить. Тем более, мне все равно необходимо нечто подобное для выживания.

«Наколоть гальки. Растолочь в пыль. Смешать с глиной, которой полно около источника, потом сделать форму чашки. Запечь на своем импровизированном кострище. Потом… надо покрыть чем-нибудь внутри… но чем?!»

Этот вопрос не даст мне покоя некоторое время так же, как и вопрос о том, получится ли сделать чашку.

Сдираю с подарка небес, принявшего облик рыбин, пластинки. Они не хотят отделяться от тел, но деваться им некуда. Голодный человек от голода будет зубами сдирать любую шкуру. Голодный человек может и кровью напиться, и проблеваться, и вновь напиться и отхватить здоровый шмат плоти, лишь бы забить свое брюхо и продлить свое существование на нашей планете. Поэтому неудавшимся ножом, пускай малоэффективно, но я сдираю чешую с рыбин и уже представляю, с каким наслаждением буду есть их!

— А хотелось бы выпить бульона… хотелось бы, но у меня для этого нет посуды. Ну ничего, если мой план увенчается успехом, то я сотворю своими руками то, в чем можно будет сварить и мясо, и рыбу! — я начинаю захлебываться слюной. — Успокойся, воин! Такое поведение не достойно ни тебя, ни пищи, которую ты намереваешься приготовить! Не забывай! Ты — человек, а не зверь, — я будто бы самостоятельно наливаю себе ледяной воды за шиворот, чтобы прийти в себя и начать мыслить.

«Сегодня, с одной стороны, хороший, а с другой — плохой и тяжелый день, — думаю я, постоянно сотрясаясь от сильного кашля. — Если я выживу, значит, эта битва с жизнью за мою собственную жизнь останется за мной. Если умру, познакомлюсь со смертью, которая и будет тем самым мерилом, которое не позволит мне отыграться».

По дороге в землянку, трясущимися руками из-под снега и льда достаю веточки. Они мокрые. Они ужасные на ощупь. Они заставляют меня чувствовать боль на чувствительных из-за отсутствия эпидермиса ладонях. Они — единственное мое оружие в это холодное время, но меня это не расстраивает, нет! Я бы больше расстроился в том случае, если попал бы сюда летом! Летом я не почувствовал бы вызова, и предложенная партия казалась бы оскорбительной!

Спустя некоторое время возвращаюсь в подобие землянки. Мысль одна: «Надо сбить лед с веточек, иначе задохнусь! Конечно, те небольшие отверстия пропускают некоторое количество дыма, но не так много, чтобы я мог спокойно приготовить! Завтра надо будет поискать как можно больше веток. Надо будет придумать, каким образом связать их вместе. Завтра я должен придумать себе крышу над головой, чтобы потом, постепенно прогревая землю, углубиться ниже! Чтобы была возможность обеспечить себе нормальное теплое место! Возможно, что-то такое, на чем можно будет лежать! — думаю я, потихоньку оббивая наледь с веточек, которые помогли мне скоротать еще одну ночь. — А сегодня, поскольку пища есть, мне необходимо сделать подобие ножа! Без ножа я точно дольше не протяну!»

Спускаюсь в свою маленькую землянку и ставлю ветки так, чтобы они хотя бы немного скрывали от ветра и осадков.

Развожу огонь. Насаживаю пускай плохо, но все же очищенную рыбу на импровизированные шампуры. Да, мой ужин слегка испачкался в грязи и земле, пока я ходил суда-сюда, чистил, пускай плохой, но все же аналог крыши и так далее.

«Какая разница, в чем будет пища, главное, чтобы она была!» — думаю я, наблюдая за танцем языков пламени и чувствуя, как тепло от костерка начинает пробираться под кожу.

Пока рыба готовится, начинаю заниматься попытками сделать себе нож. Из-за увлеченности процессом практически спаливаю половину своего дневного рациона. Сразу же проглатываю каждую частичку только что приготовленной рыбы, после чего бросаю в костер кости, которых, к счастью, не так много. По сути, только позвоночник и плавники! Голова и требуха отправляются огню на откуп, на обед. Появляется мерзкий запах, ну ничего. Это тоже то, что мне необходимо, чтобы отпугнуть от пристанища диких зверей. Они ведь тоже поймут, где воняет горелой шкурой, и не захотят столкнуться с причиной такого запаха.

Возвращаюсь к работе, пока готовится вторая рыбина. Эта получается куда лучше первой, хотя бы потому, что не отправляется на корм огню. Да, на приготовление ушло куда больше времени, с небольшими паузами, но так получается даже лучше! Во-первых, после первой рыбины я был не голоден… был не так голоден, как до этого! Во-вторых, увлеченный работой, я практически мог не наблюдать за приготовлением и лишь изредка переворачивал из стороны в сторону.

Проглотив второй за этот день подарок судьбы, заканчиваю работу над ножом. Он получается не очень острым, но достаточным чтобы использовать по назначению, чтобы в случае чего можно было свежевать тушки, обрабатывать рыбу и резать овощи, или фрукты, или грибы, или что еще я могу найти здесь… если не подохну от простуды.

Все время работы меня сопровождает кашель. Ужасающий. Громкий. Возможно, отпугивающий живность, но выдирающий все живое изнутри!

Довольный своими трудами, я вырубаюсь.

Ночь проходит беспокойно, и тому есть причина. Даже две! Первая: вокруг меня перемещается какая-то тварь, которая время от времени издает странные страшные звуки, ни на что не похожие! Вторая: у меня получилось настроиться, чтобы периодически просыпаться и подкидывать некоторое количество деревяшек в огонь… у меня получилось вдолбить себе в голову мысль о том, что тепло жизненно важно для выживания, а вот часы сна можно добирать и днем, когда не так холодно, как ночью.

Наступает утро. Медленно и лениво. Оно приходит, заливая все небо кровавым отблеском холода, который уже спустился на землю и спешит лишь увеличить давление, укрепить позиции своего царствования!

«Отлично… пора пройтись чуть дальше, вглубь этого клочка тверди под ногами, и посмотреть, изучить, быть может, найти что-нибудь полезное для моего выживания, — думаю я. — Вот только есть одна проблема: я чертовски плохо себя чувствую! Просто катастрофически плохо!»

В голове туман, в теле боль, в дыхании жар, а в действиях нет никакой твердости, но несмотря на это, я вываливаюсь из своей «типа» хижины. Смотрю в сторону берега. Разворачиваюсь в противоположную сторону и начинаю прокладывать себе путь. Постепенно. Аккуратно. Прекрасно помня о той нечисти, которая так и не решилась подойти. Которая приближалась, но не выходила из-под покрова ночи.

Делаю себе пометки в виде поломанных ветвей. Такие знаки прекрасно показали себя несколькими днями ранее, поэтому мое решение не изменять принятым мной правилам становится фундаментальным в рамках происходящего.

«Черт! Не проверил ловушку! — думаю я, продолжая пробираться по принявшему меня острову. — Ну да ладно… В таком случае, придется зайти туда позже, — я фыркаю. — В таком холоде не пропадет ничего, даже если пролежит до самого вечера… Если, конечно, что-то вновь попалось в столь тупую ловушку и в том случае, если очередного зверька не слопал другой зверек, побольше, сильнее и чуть более способный к рытью, — я продолжаю свой путь вглубь земляной монеты в мире океанов и морей. — Найти пещеру — идеальное решение большого количество моих проблем, — размышляю я по импровизированной, вручную прокладываемой дороге. — Хотя все в этом мире находится в балансе и если с одной стороны проблем будет меньше, то с другой — гораздо больше!» — думаю я, вспоминая про любовь больших животных прятаться там, где мог бы спрятаться один бьющийся за свою жизнь человек.

Меня окружает огромный, практически непроходимый лес. Дикий и живущий по своим законам. Такой, который не терпит чужаков, а я — чужак в этом месте.

«Может быть, где-то неподалеку есть люди? — впервые за прошедшие несколько суток появляется мысль о том, что здесь может быть кто-то, кроме меня. — Может быть, и Гридя жив, и наш бой продолжится после встречи! О! Это будет славная битва! Даже интересней той, в которую я ввязался по шутке, приготовленной для меня старой Урд! — стараюсь сдержать сначала смех, после чего тяжелый, раздирающий грудину кашель. — Ничего, для меня еще ничего не кончено! Я найду способ победить жизнь!» — прокашлявшись и сплюнув огромный ком мокроты, думаю я, продолжая свое движение вглубь.

Я долго иду по этому лесу.

«Я слышу птиц, но не вижу их. Я слышу, как вокруг меня движется живность, но не вижу ни единого зверька. Я чувствую, как за мной следят. Не люди. Но не могу понять, обнаружить того, с какой стороны идет слежка. Я чувствую, как живая среда двигается вместе со мной, не подступая, но и не убегая. Я чувствую, как животный мир этого места с любопытством наблюдает, изучает и, возможно, примеряется с основным инстинктом «пожрать», который сообщает животным, что мясо вкусное, но проблемное в плане добычи».

Иду до полудня и еще немного. К этому времени ноги болят и буквально готовы отвалиться от тела. Это становится для меня причиной, чтобы развернуться и отправиться в сторону вырытой землянки. По дороге из-под снега и льда добываю ветки, сухую, иногда слегка разложившуюся траву. Медленно переставляю ноги и мечтаю о том, что ловушка содержит под собой какую-нибудь дичь.

Приближаюсь к месту своего проживания слишком поздно. Уже темно, и отыскать дерево получается только благодаря какому-то счастью. Сильно рад тому, когда оно появляется в поле зрения. Бросаюсь к придуманной крыше, убираю её в сторону и спускаюсь в пристанище. Здесь уже есть некоторое количество сухой травы и веток, которые я заранее приготовил вчера, а еще остатки улья, которые я смогу использовать в крайнем случае.

Разжигаю пламя. Закрываю жилище импровизированной крышей, которую надо сделать выше и лучше… которую просто надо сделать!

После этого так быстро, как только могу, направляюсь проверить ловушку. Она пуста, как мой желудок, и от этого становится паршиво. В связи с этим появляется мысль быстро проверить побережье и понадеяться на везение.

Несколько минут я кричу на большую воду, кидаю камни, после чего долго кашляю и умираю от боли, испытываемой в тот момент.

«С пустыми руками возвращаться нельзя…» — думаю я, прежде чем покинуть побережье.

Набираю камней и сначала прусь в сторону горячего источника. Напиваюсь до боли в желудке. Собираю находки с пляжа и быстро иду обратно к своей землянке. Она уже прогрелась и ждет меня на отдых. Пусть голодный, но хороший, теплый отдых.

Эта ночь тоже проходит беспокойно, но позволяет мне задуматься над тем, чтобы выложить из камней подобие очага. Пусть они трескаются, пусть взрываются, но тепло они хранить будут чуть дольше, чем простая земля под ногами, а это как раз то, что мне нужно! Это то, что может помочь мне прожить чуть дольше.

Утро начинается с не самого приятного открытия, которое заключается в резком похолодании, и те тряпки, что были на все это время, перестают помогать в борьбе со стихией, с временем года, с жизнью, что постепенно повышает уровень сложности.

«Проклятье! Мне необходимо выйти на охоту! Но охотник из меня как из говна метательный нож — цель настигнет, но не убьет, — думаю я, однако выхода нет. — Единственный мой способ не окочуриться ни от холода, ни от голода — отыскать какое-нибудь более-менее немаленькое животное, которое не окажется хищным и которое я смогу не только убить, но и освежевать при помощи своего типа «ножа», выбитого из гальки при помощи гальки».

От одной только этой мысли мне смешно. Как бы то ни было, мне приходится покинуть теплое временное убежище и отправиться исполнять задуманное.

Снег накрывает лес, в котором я поселился, толстым слоем, напоминающем пену. Снег накрывает лес, сделав мои мечты о добыче чуть более ощутимыми и близким к рукам.

— Снег должен помочь мне найти большого зверя! Как можно больше… Главное, не наткнуться на медведя, потому что против этой твари с камешком я не выстою. Даже смешно от одной только мысли об этом! — хмыкаю я и иду, на этот раз в противоположную от горячего источника сторону.

Полчаса вымораживают меня до самого основания. Замерзший я потихоньку иду и проклинаю дикую природу, которая отказывается показаться мне. Я думаю: «Тот небольшой зверек, который попал под импровизированную ловушку, видимо, был подарком откуда-то свыше!» — и от этой мысли мне больно.

Бреду по лесу, заваленному снегом, пока на нахожу протяжные следы. Длинные, словно смазанные. Возможно, указывающие на относительную удачу.

— Насколько я помню, подобный след оставляет раненое, или больное, или старое животное. Если старое или больное — это не страшно и даже хорошо, — я подхожу поближе и изучаю снег. — …Да, старое или больное животное шло в ту сторону, — делаю вывод, не найдя следов крови и наблюдая за тем, как следы чуть резче начинаются в одном месте и потом тянутся длинными линями.

«Надо бежать, — думаю я и срываюсь с места. — Надо поторопиться, потому что у меня есть возможность найти животное раньше, чем это сделают хищники, — практически вприпрыжку устремляюсь по следу и долго бегу вперед. — Стоп! Что за звуки?!»

Резко останавливаюсь и начинаю прислушиваться. Где-то вдали рев, рычание и звонкие звуки ударов. Где-то вдалеке лай, треск деревьев и визги.

— Я опоздал… — выдыхаю с сожалением. — Но все же подойду поближе и посмотрю, что там происходит, — мне интересно увидеть, на какое животное напала стая волков и почему я слышу такое количество воя, визгов, лая, рычания и треска.

Огромный, старый, уставший лось держит на расстоянии стаю из восьми, нет, девяти волков — вот что открывается мне, когда я подхожу поближе.

Сохатый не пытается убежать. Он стоит на одном месте и внимательно наблюдает за поведением голодных тварей, и если во взгляде волков только голод и ненависть, то взгляд лося спокойный, расчетливый.

Я внимательно смотрю на место битвы и замечаю двух огромных волков, которые лежат на земле без движения. Вокруг них огромные лужи крови, и теперь я понимаю, откуда во взглядах серых хищников столько ненависти.

Продолжаю наблюдать схватку. То, как один волк предпринимает попытку напасть, зубами цепляется за ногу сохатого. Лось ревет от подобной наглости и стартует с места в направлении стаи. Те расступаются в разные стороны в попытках спастись от грозного оружия в виде рогов. Одна волчица, с виду меньше остальных, не успевает отпрыгнуть в сторону и оказывается проткнутой, подброшенной и спустя несколько секунд с громким хлопком падает на землю, после чего больше не поднимается. Тот же волк, который вцепился зубами в ногу лося, в скором времени тоже оказывается на земле и больше не поднимается. Огромное животное, взяв небольшой по его меркам разгон, проходит близко к дереву, но этого хватает не только на то, чтобы смахнуть надоедливого серого хищника с себя, но и чтобы тот с мерзким звуком сломал шею.

Стая сильно поредела в попытке насладиться мясом и кровью, и теперь из одиннадцати живых всего семь. Они напуганы и не знают, что делать дальше. Они смотрят на огромного лося, который и не думает о том, чтобы сдаться, и, видимо, теперь разъярен настолько, что не захочет отпустить хищников.

В следующий миг раздается громкий рев и огромная туша из костей, мяса и рогов направляется в сторону оставшихся в стае животных.

Наблюдаю за началом безумной гонки не на жизнь, а на смерть. Я понимаю, что если этот огромный зверь сорвался с места, то он будет двигаться долго и вряд ли остановится, пока не заберет хотя бы еще одну жизнь.

«Это мой шанс! — понимаю я, наблюдая за тем, как волки и лось с громом и воем удаляются от точки сражения, где сейчас лежат четыре туши животных с прекрасным мехом и мясом, которое можно приготовить и съесть. — Сегодня будет много работы!» — думаю я, выбираю две тушки поменьше, поднимаю их и со всех ног пускаюсь в обратный путь по своим поломанным веточкам-проводникам. Не знаю, столько времени приходится потратить, но я достигаю своей землянки и закидываю туда волков. Далее в моих планах пожертвовать малым, чтобы добыть побольше! В связи с этим поступаю следующим образом: та шкурка небольшой зверюшки отправляется в только что разведенный костер. Я делаю это, чтобы отпугнуть животных запахом паленой шкуры. Это, как мне кажется, должно дать мне немного времени и сохранить волчьи туши от посягательств любых хищников и падальщиков. Одновременно с этим я понимаю, что должен спешить, и из двух у меня получится забрать только одну. Жадничать в этом деле нельзя! Да и на крайний случай низкая температура может сохранить тушу до завтра.

На моем лице улыбка, пока я бегу вперед, чтобы забрать самую большую из двух оставшихся туш.

«У меня появятся мясо и шкуры! У меня появится возможность выжить!» — думаю я и на этом воодушевлении, найдя место битвы, подхватываю самое большое тело, закидываю на плечи и бегом отправляюсь к землянке.

На сей раз найти жилище оказывается не так сложно благодаря вони и пути, который хорошо отпечатался в снегу и в голове.

«Последний план на сегодня перед тем, как приступить к разделке — найти дрова. Как можно больше дров! — думаю я, после чего понимаю, что есть кое-что еще, что я должен сделать. — Ладно… этим я смогу заняться завтра!»

В голове созревает план выкопать еще одну яму, в нескольких метрах от моего основного жилища, обложить её камнем и закинуть туда все мясо. Мне кажется это неплохой идеей.

«Сверху тоже надо будет кинуть камней и, как вариант, найти ель, сорвать ветку и накрыть. Это должно помочь замаскировать запах. Хотя бы немного… хотя бы чуть-чуть!» — думаю я, быстро направляясь на поиски как можно большего количества веток.

Спустя еще некоторое время прибегаю к своему костру. Здесь тихо и спокойно. Около дерева лежит огромная волчья туша. В яме, которую у меня получилось выкопать, лежат еще две. Безветренная погода позволяет костру нормально гореть на поверхности. Теперь, достав волчьи туши из импровизированного дома, я переношу огонь в землянку. Потом достаю свой, пускай плохой, но все же нож из камня и готовлюсь к долгой, но продуктивной ночи.

Спустя несколько часов кусок волчатины свисает над огнем, а шкура лежит под ногами и на ногах и согревает меня — сидящего над своей землянкой. Спустя еще несколько часов, сытый, уставший, но целеустремленный, я набрасываю вторую шкуру на плечи. Мне становится тепло и хорошо. В связи с этим скидываю пускай плохую, пускай импровизированную крышу и складываю мясо в одно место под деревом. Одно прекрасное место, где холодно и за которым я могу присматриваться, не покидая своего дома. Начинаю работать над самой большой тушей. В этот момент появляется мысль: «Завтра надо отмыть ее в соленой воде, а потом прокоптить над огнем. Это должно помочь сохранить шкуры в нормальном, эластичном состоянии!»

На самом деле я ничего не знаю о том, как работать с кожей и мехом. У меня есть только догадки, но они куда лучше, чем пустое место.

На работу у меня уходит много времени. Работа полностью окрашивает меня в цвет крови и дарует мне ужасный запах мертвечины. Работа заканчивается после того, как полностью измазанный, уставший, провонявший, я направляюсь в сторону моря.

Это происходит днем. На голову при этом сыплются большие хлопья снега. Они падают на голову. На плечи. Они создают глубокую преграду и затрудняют мое передвижение.

«До моря дальше, чем до источника, — думаю я. — Море холодное, а источник теплый, — продолжаю соображать я своим затупленным от усталости мозгом. — Но около моря в эти шкуры как в мешки я смогу набрать необходимых для хранения мяса камней и важных для разведения огня веток и листьев».

Несмотря ни на что, я стараюсь держать свой рассудок кристально чистым. Получается пускай не очень хорошо, но сытость сопутствует отсутствию тумана и пелены на глазах.

Выхожу на побережье. Здесь свои порядки. Тут холодный ветер, что тонкими острыми клинками проникает под кожу, даже не повреждая её. Здесь запах соли и шум, которого мне так не хватает в землянке. Здесь, рискуя заболеть еще раз, я отмываюсь сам и отмываю шкуры, одну из которых потом набиваю большим количеством маленьких камешков, которую потом завязываю и которую потом с трудом несу, прижимая к животу, вместе с другими двумя шкурами.

— Дурак! А хотел ведь еще веток набрать! — смеюсь над собой, подходя к месту обитания.

Здесь царит глухая тишина. Такое чувство, будто бы животные обходили это место стороной даже до моего появления! Словно тут обитает древний дух, с которым мне еще суждено встретиться.

Закидываю шкуры и камни в свою землянку. Прогретую и прекрасную, вокруг которой воняет кровью. Свернувшейся и мерзкой.

«Хорошо, что разделывал рядом… Думаю, если бы занимался этим внутри, то не смог бы находиться там этой ночью. И, хорошо, что сейчас холодно! На солнце все это расцвело бы прекрасным запахом тухлятины, и мухи слетелись бы со всей округи в желании отложить яйца».

Перед глазами проплывают воспоминания о том, как я пробирался через поля боев, о разлагающихся в летную пору трупах, источающих не только вонь, но и жужжание, которое невозможно забыть.

Отправляюсь на поиск веток. Сейчас в моих планах использовать снег для размягчения земли рядом с землянкой. В моих планах его топка, а потом рытье хранилища для мяса. В моих планах найти как можно больше мелких дров и палок и одной большой, которой я смогу водить над снежной поверхностью и которая будет топить снежинки.

Спустя час возвращаюсь к землянке. Оставляю здесь найденные палки. Беру кусок мяса из прикрытой ветками кучи, что ловко спрятана под деревом, и бегу в сторону горячего источника, чтобы хорошо помыть. И опять меня посещает странное чувство, словно за мной кто-то наблюдает. Большой, могучий и своим могуществом страшный. Такой, кто не станет долго тянуть, если припрет, и уничтожит меня за несколько секунд. Я чувствую провожающий меня взгляд как в одну сторону, так и на пути и обратно, однако решаю не смотреть туда, куда требует чувство самосохранения.

— Мне нужно поесть! Сейчас я должен поесть, и это лучшее, что я могу сделать для себя.

Кусок волчатины, слегка размякший от горячей воды источника, требует быть пожаренным как можно скорее.

Пока мясо готовится, занимаюсь созданием места для хранения продуктов, которые у меня уже есть и которые, возможно, появятся в скором будущем.

«Ну что, жизнь?! Ну что, Хель?! Ну что, Гридя?! Этот бой за мной, ведь так, да?!» — вырыв достаточную ямку, чувствуя, как пот капает с носа на укладываемые камни, думаю я, получая наслаждения от плодов своей работы.

Всю неделю идет снег. Он заметает мою небольшую, но ставшую теплой и удобной, землянку. Волчьи шкуры спасают меня от холода, когда я сплю, когда днем иду на свое подобие охоты, когда брожу вдоль каменного берега в поисках каких-нибудь обломков, которые могут быть прибитыми к берегу волнами. Волчьи шкуры становятся тем, за что я благодарен лосю. Тому огромному животному, которое обеспечило меня теплом и пищей, которое словно благословило меня на бой против жизни!

Снег идет уже целую неделю и пытается погрузить меня в холодную корку и, быть может, я был бы не против подобного, но пока что погода играет против меня и вот в чем это противодействие заключается: да, снег сохраняет тепло, даже если оно исходит от обычного дыхания, но если тепла слишком много, то он начинает таять, а в моем случае, заливать огонь и жилище.

В связи с этим я придумываю следующую систему, которая начала работать не сразу, но начала!

Несколько дней, по утрам, я чищу снег вокруг своей хижины но не просто так, а на дистанцию в предплечье. После этого вручную вылепляю что-то вроде арки над землянкой так, чтобы она уходила за дерево. По моим представлениям, подобное должно защищать меня от ветра. Я делаю отверстие над примерным местом самой высокой температуры.

Спустя пару вечеров подтаявший снег самостоятельно ложится так, как ему было удобно, и тонкой корочкой спускается вдоль стенок арки. Для равномерности я слежу за тем, чтобы не было сосулек. По утрам с помощью каменного ножа я аккуратно отбиваю наросшие изо льда зубы, но не выбрасываю — я придумал для них чуть более интересное применение.

При помощи льда я подтапливаю сосульку до образования острого краешка, потом резко окунаю в снег, таким образом охлаждая до температуры остановки таяния и получая что-то вроде иглы. Да, это оружие можно использовать всего один раз, но именно таким мне однажды удаётся одним удачным броском убить кролика, а в другой раз — заколоть старого оленя.

Горячий источник служит для меня прекрасным местом гигиены и мытья шкур и мяса. Там я стараюсь появляться только тогда, когда надо обработать пойманную дичь или когда ветер успокаивается и даёт мне несколько часов, чтобы помыться.

Отхожее место я определяю как можно дальше от землянки. Еще предки предков говорили о том, что нельзя гадить там, где ешь и спишь. От этого могут быть беды и болезни. В связи с этим я нахожу что-то вроде обрыва. Обхожу со всех сторон, внимательно изучаю, чтобы ни в коем случае к этому месту не подходил никакой ручеек, после чего решаю: «Подходит!» — и с того момента по любой нужде бегаю только сюда.

За неделю практически не прекращающегося снегопада мне удаётся наладить свою жизнь, но несмотря на это, я не расслабляюсь — хотя бы потому, что мне приходится искать дрова, а это становится большой проблемой в связи с появившимися сугробами, которые приходится разрывать. Первая попытка справиться со снегом голыми руками становится не самой удачной и учит меня думать наперед. В очередной раз на этом проклятом холодном острове моими лучшими друзьями становятся камни. Ими я рою снег и докапываюсь до холодной земли. С их помощью я достаю ветки и гниющие листья, чтобы потом тащить на руках до преобразившейся землянки.

«Необходимо придумать систему исчисления дней, — думаю я, в очередной раз коротая время за рытьем и прикидывая, что припасы подходят к своему завершению. — Надо придумать систему, согласно которой в один день я буду добывать еду, в другой день — дрова, а в третий смогу заниматься полезными делами! К примеру, наконец попробую сделать чашку из глины и молотой гальки».

Согласно этой мысли я так и решаю поступить: недалеко от хижины на земле рисую три символа и помечаю себе, когда и чем я должен заниматься, палочкой. Так, в один день я отправляюсь на охоту, в другой провожу поиск того, чем можно растопить землянку. Третий же я трачу на то, чтобы придумывать нечто, что сможет облегчить жизнь. Кстати, попытка сделать чашку с треском проваливается.

Так проходит еще несколько недель.

«Пока что мне везет. Пока что один из богов стоит у меня за спиной и помогает мне! — думаю я как-то вечером, наблюдая за тем, как огонь танцует свой гипнотизирующий танец. — Пока что я даже не встретил той твари, которая наблюдает за мной и которая один раз ночью подошла настолько близко, что могла атаковать, — размышляю я, пытаясь понять, кого же мне стоит бояться и опасаться. — Как я могу огородиться от этой твари?»

Однажды, отправившись на охоту и не поймав никакой дичи, я иду домой и проклинаю судьбу. Тогда, недалеко от себя, я слышу то ли рык, то ли что-то, напоминающее шипение. Оно заставляет меня отскочить в сторону и приготовиться к битве. Я слышу, как где-то относительно рядом по снегу шуршат шаги. Причем, не скрипят, а именно шуршат, от чего мне становится жутко, потому что услышанный ранее то ли рык, то ли шипение рассказывает мне о далеко не маленьком размере животного.

— Ну давай! Давай! Давай, я тебе говорю! — кричу я, поддавшись страху и панике. — Давай! Тварь! Покажись мне, и мы сразимся в дивной битве и выясним, кому пора отправиться к предкам! — я продолжаю слушать легкие движения по снегу, звучащие вокруг.

«Или это та самая волчья стая?.. И сейчас шкуры их родных на мне?»

Мне не по себе. Я понимаю, что один на один, если повезет, я смогу уйти от медведя. Не убить его, а скрыться. Но вот от волчьей стаи уйти не получится.

— Ну что же ты, трус?! Неужели боишься голодного воина, который вынужден стать ремесленником ради своего выживания?! — ору я, обращаясь к скрывающейся во тьме сущности, которая изредка сверкает глазами из тьмы.

«Она ходит кругами… она ведет себя как какое-то божество! — думаю я. — А что, если я начну двигаться в обратную сторону?!»

И действительно, я начинаю вращаться навстречу звуку и кричать.

— Ну что же?! Если ты — старый бог-хранитель этого места, то выйди! Поговорим с тобой как старые друзья! Давай! Я не стану тебя трогать!

Я поднимаю руки, спрятав свой каменный нож, заткнув его за веревку штанов, но наблюдающий за мной так и не выходит на свет, продолжив преследовать меня.

«Нельзя паниковать! Ни в коем случае нельзя показывать страх… я не должен быть слабым или показать слабость», — думаю я, двигаясь спиной вперед и проклиная себя за первую реакцию на появившееся нечто во тьме.

Я иду и внимательно слежу за тем, где появлялось преследовавшее меня нечто!

«Нельзя показывать спину… нельзя отворачиваться! — звучат мысли в моей голове на протяжении всего пути, который растянулся из-за осторожности и вращения вокруг себя. — Как жаль, что в землянке не горит огонь! — думаю я, продолжая двигаться к дому. — Если бы у меня было пламя, я смог бы им отпугнуть эту тварь и смог бы быстро вернуться в место обитания, но нет… я не могу носить огонь с собой…»

Становится холодно и темно. По всей видимости, на саму охоту я потратил слишком много времени, да и отошел дальше обычного.

«Я ушел дальше, чем должен был отойти! — это понимание волной жара прошибает меня. — Может быть, этот зверь решил поделиться со мной владениями? В прошлый раз, когда он приходил ко мне, еще в первые дни, он общался со мной и рассказывал о том, куда я могу ходить. О том, где будет пролегать его тропа, а где моя, — самым сложным в вечно вращающемся передвижении — не потерять ориентир и не потеряться в своих пометках. — И с того момента я ни разу не заходил на чужую территорию, а теперь нарушил правила хозяина и тот недоволен?!» — вот что крутится в моем сознании вплоть до момента наступления практически кромешной темноты, в которой вокруг меня мерцают две белые точки.

Мне повезло, что к тому моменту, когда алый диск разбился о линию горизонта где-то вдалеке, я добираюсь до своей хижины. Конечно, был страх, что этого не случится, что я вынужден буду провести ночь во тьме, наедине с этими преследующими меня белыми точками глаз, которые то приближались, то отдалялись, то пропадали вовсе с поля зрения, заставляя поворачиваться во все стороны и искать их! Но мне повезло, и я быстро ныряю под арку, затем под укрытую волчьей шкурой крышу и принимаюсь разжигать пламя.

Руки трясутся от волнения и холода. Руки отказываются служить мне примерно так же, как непокорный раб, гордый и свободный своей душой, каждый раз пытается сбежать от хозяина. Руки медленно выполняют свои функции, в связи с чем я слышу, как мягкие шаги приблизились к жилищу, в котором я… прячусь? Сохраняюсь? Развожу огонь, чтобы увидеть преследователя или, быть может, охотника?

Тоненькая струйка дыма наконец появляется в самом центре сухих травинок и небольшого кусочка все того же совершенно сухого улья. Как только она начинает свое существование, я принимаюсь потихоньку дуть… Это оказывается даже сложнее, чем по прибытии на этот остров холода! Сейчас внутри меня что-то такое, что мешает нормально дышать, думать, разводить пламя! Что-то такое, что парализует мысли и забирается под клетку из костей в образе приближающейся твари, чьи шаги еле слышны на снегу.

— Ну ничего! Ничего… скотина! Я узнаю, какие следы ты оставляешь и найду тебя! Я знаю! Ты и твоя порода боитесь огня, а я и другие люди — мы хранители огня! Огня рассудка! Огня в сердцах! Огня, который позволяет нам сражаться и получать удовольствие в бою, и умирать, и возноситься на руках валькирий на вечный пир, в Вальгаллу! Огня, который может призвать в Асгард в тот момент, когда Нагльфар покажется из-под бурлящей пены и возвестит начало великой битвы ётунов с асами!

Появляется искорка света. Она быстро набирает температуру и голодным ребенком набрасывается на высушенную мной траву. Достаточно быстро она разрастается до огонька, способного пожрать своим бездонным брюхом веточку, затем ветку, затем много заранее высушенных веток, после чего я беру специально приготовленную на всякий случай палку подлиннее и начинаю скармливать один конец этому демону.

«Наконец!» — молнией сверкает мысль, призывая покинуть землянку, выглянуть наружу и показать приближающейся твари, чье дыхание уже прекрасно можно услышать, кто на самом деле правитель этого острова.

Мои движения содержат в себе мокрый песок, забившийся в мешки — они такие же тяжелые и расплывчатые, но несмотря на это, я покидаю землянку, и спустя несколько мгновений холодный ночной воздух обжигает горло и лицо в противовес тому, как жадный, вечно голодный и ленивый демон огня с наслаждением пожирает ветку, даруя тепло, исходящее от переливающейся спины.

— Ну, давай! На твоей стороне тьма и тень! На моей огонь и свет! Давай сойдемся в честной битве! — я смеюсь как умалишенный. — Покажись мне, тварь! — кричу, и голос уходит куда-то далеко в лес чередой отражений. — Ну что же ты?! Я слышал твое дыхание, слышал мягкие шаги по снегу! И знаю, что ты здесь! Ну что же ты не появляешься, а?! Почему не выходишь на честный поединок! — у меня появляется надежда покинуть это место на руках Христ и отправиться на пир, умерев в противостоянии против твари, которую натравила на меня жизнь. — И пускай это нечестно по отношению ко мне — плевать! Зато я больше не буду вынужден выживать! — вновь смех: тяжелый, с легкой истерикой, через вновь появившийся в этот миг кашель.

«Не хочешь выходить?! Так я сам постараюсь тебя найти!» — уже в мыслях продолжаю я монолог и, ступая мягко, пусть и через сильную усталость, пускаюсь в путь вокруг своего жилища.

Далеко стараюсь не отходить, уповая на пламя в землянке. Просто, потихоньку, постепенно делаю небольшой круг по кромке рухнувшего дерева, служащего мне верой и правдой как стена от недругов.

«Ни единой живности… — подумал я — Даже следов нет! Даже нет ни единого упоминания о том, что за мной кто-то следовал!» — мне от этого не по себе. Настолько не по себе, что кожа на спине поднимается шубой, которую мне пришлось некоторое время отогревать в землянке.

«Проклятье… все мои запасы подошли к концу, а новые я пока что не успел добыть, — думаю я, смотря в сторону небольшого вырытого в земле и выстланного галькой хранилища. — Завтра вновь придется выдвинуться на охоту».

Я кутаюсь в добытые шкуры, от которых не очень хорошо пахнет, но которые даруют столь необходимое мне тепло.

Утром следующего дня, как и задумывалось, крадучись, я направляюсь в ту же сторону, откуда меня начала преследовать неведомая бестия — хранительница острова холода. По пути я слышал, как мелкие зверьки бегают из стороны в сторону. Слышал птиц, что тяжелыми взмахами крыльев срываются с веток и таким образом спускают на землю снежные комья, а те с приятным звуком обрушиваются вниз. Я все это слышу, но не вижу следов нормальной дичи! С которой можно схлестнуться один на один, не на жизнь, а за выживание!

Несколько часов проходит в тупом скитании по лесу. Я даже дохожу до того места где вчера повстречался… Точнее, почувствовал присутствие скрывающейся во тьме твари! Сегодня здесь спокойно и тихо. Сегодня я могу продолжить свои исследования острова, на котором оказался, и именно этим я и занимаюсь. Однако, уже позже, я вынужден вновь повернуться в сторону дома. Дело заключается в том, что начинало темнеть, а без света я не намеревался шататься там, где мог получить удар в спину.

Не знаю, сколько шел обратно. Виной тому вновь появившееся чувство тревоги, которое удаётся заглушить только напившись воды из горячего источника и спрятавшись в землянке.

Третий день без еды переживается гораздо хуже, чем предыдущие. Появляется головокружение. Да, оно кажется легким, почти незаметным, и чем-то напоминает медовое опьянение. Также я чувствовую, как резко и сильно ослабели руки. Даже появляется сомнение в том, что они способны удержать оружие… даже в том, что я — прославленный воин севера, который с улыбкой на лице шел в бой!

«Плохой ремесленник… — так я прозвал себя в тот день и в очередной раз вернулся с руками, полными веток, листьев и травы. -Может быть, хватит ходить в ту сторону? — подумал я тем вечером, греясь у огня и сгрызая кору с веточки. — Может быть, сам лес говорит мне о том, что там нечего делать и что в той стороне он не даст мне ни единой крохи?» — с этой мыслью я уснул.

Следующий день начался тяжело. С головной боли. Со скрученного желудка. С чувства тошноты и с желания сдохнуть, которое приходится перебороть в себе и в очередной раз отправиться на поиски пропитания.

Уже долгое время каждый день я начинаю с проверки ловушек, которых у меня теперь несколько, пускай и построены они все по тому же принципу: ямка, палка-упор, палка, чтобы придавить, и какая-нибудь типа съедобная чушь, которую становится искать все сложнее и сложнее.

Долгое время я начинаю каждый свой день с проверки ловушек, но последнюю неделю от них нет никакого толка.

Подобное вынуждает меня понадеяться на большую воду, которая без устали шевелит камни на берегу. Она подарила мне две рыбины, когда я только попал сюда — больной, израненный ударами Гриди и уставший.

Весь день я шляюсь по берегу, но ничего не нахожу. Мой желудок протестует против подобного развития событий даже больше, чем от того, что накануне я жевал кору и считал это нормальным.

Очередной день приносит мне очередное расстройство. Поднимается ветер. Сильный, сметающий с ног. Ветер такой силы, что мне приходится остаться в хижине и держать крышу, чтобы та не улетела в направлении Асгарда.

Ночью этого ужасного дня, чувствуя лишь усталость в руках — даже не голод, а только усталость в руках! — ночью этого ужасного дня, когда ветер стих, я могу выбраться из своего убежища и направляюсь в сторону источника, чтобы напиться. Там не получается удержаться, и в итоге я забираюсь в воду. Она согревает тело и клонит в сон. Она расслабляет, и это то самое, что может стать роковой ошибкой! Она настолько сильно действует на тело, что жизнь за малым не передаёт мою жизнь в Хельхейм, на растерзание проклятым душам!

Я с трудом выбираюсь из воды, закутываюсь в одежды и шкуры, напиваюсь до дурноты, блюю, после чего напиваюсь еще раз и еще раз проблёвываюсь, после чего еще раз повторяю ритуал и наконец чувствую какое-то подобие сытости.

Мне хочется ползти. Упадок сил настолько сильный, что прибивает к земле и заставляет думать только о том, как же сильно хочется есть.

«Нет! Нет, я не сдамся! — думаю я. — Завтра обязательно найду, поймаю, убью, если потребуется — зубами порву дичь, лишь бы поесть! Лишь бы не дать жизни с такой легкостью склонить надо мной, павшим, свою голову! — и смеюсь, возможно, чересчур громко, и тут же затылком ощущаю присутствие. Хищное, сдержанное, не такое далекое, каким может быть, и от того ужасное.

Я иду вперед, к своей землянке, не оборачиваясь и не подавая вида. Я иду и слушаю мягкие шаги, которые следуют за мной. Я иду и чувствую те самые глаза бестии, которая наблюдала, примерялась и явно вынашивала какой-то план относительно меня.

— Хотя какой план может быть у твари?! — смеюсь я пуще, громче прежнего, таким образом стараюсь напугать преследователя — Только пожрать! Только об этом и может думать зверь! — примеряю на себя роль преследователя, после чего начинаю смеяться еще громче. — Завтра я выйду на поиски и буду ходить за тобой по пятам! Что скажешь, а?!

Ответа, как и предполагалось, нет. Ответа я и не ожидаю от зверя, который время от времени приходит, чтобы пронаблюдать за мной как за особо ценной жертвой, которую стоит пожрать в какой-то определенный день. В какой-то очень скорый день.

Очередной день, как и несколько предыдущих, проходит с желудком, забитым водой из горячего источника, головокружением и чувством усталости. Причем последнее настолько сильное, что глаза закрываются буквально на ходу.

«Интересно знать, сколько времени я провел на этом проклятом острове?! — думаю я, стараясь концентрироваться не на плохом самочувствии, а на чем угодно — помимо самочувствия. — Интересно, а что сейчас происходит в родной деревне? Все ли там хорошо? Все ли целы? — впервые за последние годы я задаюсь вопросом: как там мои родные, чем они сейчас живут, занимаются и живы ли вообще. Как там Лив — моя супруга — и как Стейн?! — думаю я впервые за долгие годы своих странствий по большой воде в поисках не славы, не богатства, а славной смерти. — Ждут ли они меня или нет? Помнят ли они меня или нет?..»

Я чувствую, как эти вопросы разодрали нутро до мяса, а понимание, что не так давно я был дома, но так и не посмотрел ни на ставшего взрослым сына, ни на супругу, ставит меня на колени и заставляет ударить лбом о холодный снег, которого вокруг слишком много, чтобы быть правдой.

«Я был дома, я общался с ними, но не видел, не слышал, не говорил. Я просто был в том месте, который мог назвать домом, куда мог вернуться, но меня там не было… все это время я был…» — меня бы вырвало от понимания своей мерзости, но из-за пустоты желудка я чувствую только позыв. Пустой, жесткий, болезненный.

К вечеру этого дня я нахожу какие-то грибы. Те выглядят очень плохо, и это становится тем единственным, что заставляет меня воздержаться от поедания найденного дара земли.

«Я голодный, а не безумный, — думаю я в тот момент, когда начинаю радостно срывать выросшие под деревом грибы. — Может быть, они съедобные. Может быть, это те, которые можно есть, но… К сожалению, я ничего не понимаю в грибах и не намерен рисковать!»

Если до этого поводом выживать было желание дать отпор самой жизни и не сломаться, не перейти в мир Хельхейма как можно больше, то теперь у меня появляется другая цель. Более приземленная и простая. Она заключается в том, что я хочу увидеть и услышать Лив и Стейна до своей смерти. Именно увидеть и услышать их, а не послушать и посмотреть на них как на нечто пустое, что вроде бы в жизни и есть, а вроде и нет.

Перед тем, как вернуться в землянку на ночевку, я напиваюсь воды из источника и в очередной раз ощущаю слабость и тошноту, связанную с пустотой желудка.

Ночь долгая и тяжелая. Кишки крутит в разные стороны, желудок раздраженно урчит и делает это настолько громко, что даже при большом желании уснуть не получилось бы. Плюс, мне кажется, что резко потеплело. Такое чувство, словно температура вне землянки стала выше и что внутри моего временного импровизированного дома жарко, душно, и… будто бы кто-то сдавливает пространство своими всесильными руками.

«Что такое?! — думаю я, когда начинаю сомневаться в достаточности свободного места в вырытой при помощи камня хижине. — Почему крыша кажется такой близкой?! Почему огонь ощущается так, словно находится на мне, а не рядом, ближе к ногам?! — это не даёт мне покоя настолько сильно, что вынуждает выйти на улицу, чтобы подышать.

Оказавшись вне землянки, я понимаю, что всё это мне лишь показалось. В связи с этим меж волосков на руках я чувствую большое количество мурашек. Маленьких, мерзких, ужасных, поднимающих кожу большим количеством пупырышек.

— Я надеюсь, это не ты, тварь?! — кричу я, обращаясь к преследователю, который ходит за мной по пятам по всему острову и следит за действиями — Это не ты, зверюга, а?! Этот морок не твоих способностей дело, а?! Это ли не отражение твоего страха передо мной, а?! — смеюсь так громко, как только могу. Смеюсь до кашля, до боли в горле и при этом думаю: «Ничего… я вернусь домой! Я одолею жизнь и вернусь домой невредимым! Похудевшим, постаревшим, уставшим, но живым!»

Ответа на мои вопросы нет. Лишь ночная тишина и тихое мерцание звезд над головой.

Очередной день. Очередная попытка добыть поесть. Очередной провал, который заставляет думать о следующем: «Решила измотать меня голодом, так, тварь?» — и эта мысль является отговоркой, попыткой спихнуть собственное отсутствие навыков следопыта и охотника на третью силу, которая продолжает слежку за мной.

— Это ты отпугиваешь от меня животных?! Это ты мешаешь мне выживать?! Ведь так?! — срываюсь я, и голос проникает глубоко в еловый лес. — Покажись же мне, ты, тварь!

Крик — единственное сильное, что у меня есть в данный момент.

Уже несколько часов я чувствую запах жареного мяса. Несколько часов я ощущаю, как слюна заливает всю ротовую полость, как она потихоньку пробивается из уголков рта и стекает на подбородок. Уже несколько часов я понимаю, что начинаю сходить с ума.

«Надо хоть снега поесть… — думаю я. — Надо хотя бы пожрать воды! Надо постараться обмануть свое сознание, которое уже пытается обмануть меня!» — держусь за уплывающую ниточку сознания как за собственную жизнь.

Останавливаюсь, падаю на колени, начинаю поглощать снег так, будто бы это… будто бы это… даже не могу найти никакого сравнения, потому что безвкусная масса тает и проваливается вниз, постепенно забивая желудок, однако ощущение запаха остается таким, будто бы где-то неподалеку жарят мясо. Это чувство заставляет меня обрадоваться, почувствовать надежду и начать бегать по округе. Это чувство заставляет меня потерять рассудок, и в итоге я… оказываюсь неизвестно где.

— Проклятье! — кричу я в одинаковые по форме и строению высокие деревья — Где я?!

Становится страшно от понимания, что скоро наступит ночь и станет гораздо холоднее. Смотрю под ноги и с облегчением выдыхаю, увидев там свои следы, по которым смогу вернуться куда-нибудь.

Голодный, но не сломленный, уставший, но способный продолжать движение, я возвращаюсь в землянку. К этому моменту на лес опускается ночь. Плотная как ледяная глыба и такая же холодная. Именно она провожает меня до дома, промерзшего до костей.

В землянке, укрывшись шкурами, оставшимися после предыдущих, ставших далекими, пиршеств, трясущимися руками развожу огонь. Начинаю греться и чувствую, как проваливаюсь в сон. Что-то подсказывает, что спать нельзя. Что-то шепчет мне на ухо: «Будь начеку! Будь осторожен! Скоро наступит тот самый момент!» — и я внимательно слушаю этот голос и жду! Затаившись, ожидаю и в какой-то момент слышу мягкие шаги, приближающиеся к дому. Они осторожные, медленные, знакомые мне своими нотками и звуками.

«Ах ты ж, тварь!» — думаю я, прекрасно понимая, что подосланное жизнью животное пришло, чтобы отобрать и передать мою жизнь смерти, богине Хель!

Я готовлю свои камни, которые так старательно отбивал до состояния, напоминающего ножи. Я сжимаюсь всем своим телом и готовлюсь к встрече с неизвестным! С хранителем этого леса! Я готов к тому, чтобы вступить в бой и противостоять, и надеяться на победу, и мечтать о том, как потом зажарю мясо этого существа, поглощу и сам стану хранителем острова с возможностью забирать себе старых или больных животных, которые только были бы счастливы закончить свои страдания!

Я думаю об этом с закрытыми глазами, с улыбкой, с предвкушением боя!

«О да! Давно я не сражался! Давно не было битвы! Давно я не был тем, кем являюсь на самом деле! — мелькает в голове в те моменты, когда я готовлюсь, выжидая тот самый удобный момент для появления из своей засады — Я не охотник, не земледелец, не тот, кто работает с мехом и шкурами, не плотник и не кузнец. Я — воин, убийца, и единственное, что мне подвластно, — отбирать жизни у окружающих!» — думаю я с улыбкой, облизываюсь и отсчитываю в голове последние моменты до эффектного появления перед, может быть, зверем, может быть, богом, может быть, демоном, по чьим правилам живет этот остров холода!

— У-а-а! — с криком опрокидываю крышу своей землянки, ломаю ледяную арку, которая избавляла от ветра и которая время от времени даровала сосульки как оружие, и поднимаюсь в полный рост. — Дава-а-ай! — я выскакиваю из вырытого убежища, когда шаги становятся такими громкими, будто бы в следующий миг меня обнаружат. — У-а-а! — издаю крик настолько мощный, на который способны мои легкие и голосовые связки.

В нескольких метрах от себя замечаю короткошерстную шкуру совершенно белого цвета. Во тьме я вижу сверкающие от огня зрачки, которые, словно покрыты чем-то сверху, отражают свет. Не так далеко от меня двигается огромный дикий хищник, подобного которому я видел всего несколько раз, да и тех издалека.

«И как мне с тобой биться?!» — думаю я, наблюдая пластичные движения огромного, рычащего, сдержанного зверя, что не спешил напасть и внимательно наблюдал за мной.

— Ну что, потанцуем, тварь?! — спрашиваю я и чувствую приятный привкус. Такой обычно появлялся тогда, когда приходилось идти на верную смерть.

Я и дикий зверь движемся по кругу. Я жду первого выпада. Я жду и не тороплюсь напасть, прекрасно понимая, что это может стоить мне моего возвращения домой. Зверь тоже не спешит. Такое чувство, что эта тварь — отражение меня самого!

— Ну что, мы так и будем кружить?! — усмехаюсь я — Или все же схлестнемся в битве?! — я смеюсь, после чего добавляю: — По всей видимости, этого острова для нас двоих мало!

Вспоминаю моего последнего противника. Огромного мужчину, чей кулак одним только внешним видом заставлял меня думать о смертельной опасности.

«Гридя, мне вот интересно, ты выжил или пошел ко дну вместе со всей тяжестью своих доспехов? — думаю я, после чего начинаю смеяться. — Если ты выжил и тоже попал на какой-то остров, надеюсь, что там ты встретишь достойного противника! Пусть им станет огромный медведь с острыми лезвиями когтей! Такой, чтобы вы смогли сойтись в прекрасной борьбе за жизнь!

Зверю, видимо, надоедает бродить вокруг да около, и он двигается в мою сторону. Я принимаю боевую стойку, которая заключается в том, что я слегка приседаю, после чего правая рука выходит чуть вперед, а нож взят обратным хватом, левая же ближе к груди, и оружие я держу прямым.

Правая рука — ударная, сильная, которой я обычно держу противника на расстоянии. Левая рука — не наделена ни особой силой, ни особой скоростью, но именно в ней есть выносливость, позволяющая нести тяжелый узелок с награбленным до дракара. Правая рука — мое ремесленное орудие, которым я выматываю человеческие тела, левая — которым я обычно отбираю жизни.

Наша битва со странным зверем начинается, и первое, что я делаю — уворачиваюсь от наскока с ударом лапой. Это движение получается у зверюги настолько быстрым, что она чуть не оставляет на моем брюхе несколько длинных борозд своими когтями. В этот момент ко мне приходит осознание, что раскалённой кочергой прикасается к шее: я не смогу вернуться домой… я больше никогда не смогу увидеть своей семьи.

Перед глазами появляется облик Хель. Она стоит в обнимку с жизнью. Эти две иллюзии смеются надо мной! Они тычут пальцами, и это заставляет кровь кипеть в жилах!

-А-а-а! — вырывается крик, наполненный голодом, усталостью, чувством несправедливости. — Иди сюда! — я хочу выжить, а для этого надо быть внимательным, сильным и одолеть этого зверя. — Я напьюсь твоей крови, чтобы получить твою силу! Сделаю из твоей шкуры накидку и переживу эту зиму на острове холода! Я пожру твое мясо и стану хозяином этого проклятого места! — делаю ответный прыжок с ударом, и на сей раз животное реагирует так же, как и я до этого. Оно отпрыгивает назад, но у меня получается полоснуть по его шкуре.

«Видишь! Я серьезно намерен убить тебя! И я сделаю это в том случае, если ты посчитаешь меня недостаточно хорошим противником!»

На лице улыбка. Сознание потихоньку начинает фокусироваться на битве. Сознание постепенно выбрасывает все тяжелые мысли, чтобы освободиться для скорости реакции, для работы одного из основных чувств, которым наделено человеческое существо.

Начинается смертоносный танец, в котором я и дикий зверь осторожно наносим по удару. Ни я, ни он не собираемся бездумно бросаться вперед.

Спустя несколько минут у меня несколько порезов когтями, а зверюга прихрамывает из-за воткнутого мной в область лопатки каменного ножа. К сожалению, я лишаюсь одного орудия и теперь не знаю, смогу ли обойтись одним каменным ножом, который достаточно быстро сломается. Все больше думаю о том, чтобы вооружиться дубинкой из хижины.

«Я помню, кто-то говорил, как такие звери называются… — думаю я, прищурившись, наблюдая за глазами хищника. — Кош-ка… Кто-то говорил, что такая тварь зовется кош-кой! — в минуту передышки эта мысль становится яркой искоркой вернувшихся размышлений, которых сейчас в моей голове быть не должно.

Чувствую сильную боль. Нога подкашивается и заваливает все уставшее тело на бок. Огонь за моей спиной почти погас, почти погрузив в кромешную тьму, в которой я точно ничего не смогу сделать с этой тварью.

Нога подкашивается, я падаю, а в следующий миг каким-то чудом откатываюсь в сторону от того места, где злобно клацают зубы противника — там, где секунду назад была моя шея. Еще через миг каким-то образом чуть не проваливаюсь в землянку. Это позволяет выхватить оттуда дубинку, которую я использовал всего несколько раз, чтобы убивать небольших зверьков, попавших в ловушку.

«Подошла для маленьких голов, подойдет и для большой!» — думаю я, с трудом поднимаясь на ноги. Быстрым взглядом смотрю на себя и вижу три глубоких кровоточащих пореза, которые не позволяют мне нормально двигаться.

Кажется, наблюдающий за мной хищник радуется… Кажется, он рад тому, что смог нанести подобную рану… что смог сравнять счет! Кажется, эта тварь куда человечнее, чем мне казалось сначала.

Наш бой, он не такой продолжительный, как был тот, который свел меня с огромным мужчиной на борту вражеского корабля. Наш бой с этим зверем, с кош-кой, не такой жесткий, каким был бой с Гридей, но этот бой куда жестче своей натянутостью.

«Всего один удар мне — и всего один удар этой твари, — думаю я — Всего один удар могу получить я, и всего один удар могу нанести! — в голове мелькают картинки того, как я погибаю в зубах белого существа. — Всего один удар для на нас двоих».

Я вижу, как удачно отскочил в сторону, заношу свою дубину и со всей силы ударяю ей кош-ку по голове.

«Либо я смогу обеспечить себе еще один шанс вернуться домой, либо нет… Либо я смогу вновь увидеть Лив и Стейна, либо нет, и они так и будут думать о том, что я был бесчувственным куском дерьма. Что думал лишь о том, как уйти в поход на чужие земли и что моя жизнь не представлялась без войны… — тонкой иглой пронизывает нутро, а в следующий миг приходится уклониться от удара кош-ки. — Ведь именно таким я и был, пока не познал вкус одиночества, слабости… пока не чувствовал, что вот — вот он, конец!» — с трудом удерживаюсь на ногах после очередного выпадала зверюги. Итого, мы вновь растянули танец чуть дольше, чем я того ожидал, но так даже лучше.

— Давай… ошибись! Прыгни не так точно, чуть в сторону, чтобы я смог закончить все одним ударом.

Мое тело мокрое от пота. Каждый мускул напряжен до предела. Мое истощение играет связками под кожей, и мне кажется, что именно из-за этой игры зверюга знает, какими будут мои следующие движения. Конец битвы холодным дыханием ласкает мою шею.

Кош-ка входит в состояние боевого бешенства, и атаки становятся быстрыми и сыплются на меня без остановки. Кажется, наконец тварь решила, что со мной пора заканчивать.

«Это мой шанс. Если я не упаду из-за поврежденной ноги. Если не споткнусь и не поскользнусь, я смогу закончить противостояние! — думаю я, расчетливо перепрыгивая из стороны в сторону и уворачиваясь от острых когтей и зубов, которые клацают не так далеко от рук, ног, а иногда и шеи. — Всего раз… ошибись всего один раз! — думаю я, сдувая капельки пота с бровей и с кончика носа. — Я знаю, что тебе тяжело и больно! Я вижу, как ты хромаешь, с какой тяжестью бросаешься на меня! — про себя я шепчу эти слова, продолжая риторический монолог. — Так что давай, подари мне всего одно неловкое движение, которое поможет мне справиться с тобой!»

Я чувствую на своем лице улыбку и понимаю, что проиграть такому противнику не стыдно!

«При встрече с медведем было бы иначе. При встрече с медведем было бы проще побегать и найти способ, чтобы ударить со спины! Но разве удар со спины мог бы сравниться с наслаждением подобного столкновения ловкости и скорости?!» — думаю я, и в голове возникает несколько моментов, в которых кош-ка набрасывается на меня, передними лапами упирается в плечи и заваливает на спину в попытке вонзить клыки в лицо или горло, но я, падая, упираюсь ногами в брюхо, после чего резким выпрямлением отправляю тяжелого зверя в полет. — А ведь живот у него мягкий… ведь брюхо эта тварь старается держать как можно ближе к земле, не считая тех моментов, когда предпринимает отчаянные попытки завершить все быстро, — думаю я и понимаю, что столь явное слабое место было бы прекрасной мишенью, будь у меня копье или дротик. — Но нет! Я просто так не погибну! Я в любом случае направлюсь в Вальгаллу! Даже если раны загниют! Даже если мне придется найти ту стаю волков, часть которых стали согревать мои ноги и тело! Даже если я проиграю кош-ке!»

Наконец тварь не выдерживает боли в поврежденной лопатке. Она неправильно наносит удар и заваливается на бок! В следующий миг я со всей силы опускаю дубину сверху вниз, но слышу лишь глухой удар о землю. Еще через секунду мою вторую ногу пронзает боль, и я заваливаюсь на колени.

«Это все?! Неужели это все?!»

На рефлексах ударная часть дубины прыгает во вторую руку, после чего обе конечности выпрямляются, чтобы толстой палкой принять удар. Слышу, как приминается дерево, чувствую, как руки бросает из стороны в сторону. Наконец ко мне возвращается рассудок.

Кош-ка вцепилась в дубинку и пытается вырвать её из моих окоченевших от страха рук. Не получается. Я и сам удивлен тем, насколько сильно вцепился в единственное оружие!

Напрягаюсь всем телом и уменьшаю амплитуду движения кош-ки головой. Та напирает на меня, стараясь зацепить когтями. Это получается только тогда, когда я совершенно заваливаюсь на спину, но продолжаю удерживать перед собой дубинку. Грудь раздирает боль. Сознание прекращает свое сознание, чтобы уступить место животному внутри меня.

Лишь кусками, обрывками, молниеносными всполохами припоминаю, как обеими ногами со всей силы бью противника в брюхо. От неожиданности кош-ка начинает задыхаться и пытается отойти. Зубы слишком плотно вошли в дубинку, которую я слишком крепко держу. В связи с этим задыхающийся хищник переворачивает меня на живот.

Следующее воспоминание, через дымку бреда, о том, как я странным рывком отталкиваюсь от земли и спустя мгновение оказываюсь у хищника на спине, стопами плотно фиксируюсь, максимально сжимая брюхо хозяина острова. Теперь палка служит как удила у лошади, которую я тяну к себе изо всех оставшихся сил. Зверь пыхтит и пытается освободится; зверь мечется из стороны в сторону, стараясь скинуть меня со своей спины; зверь начинает биться о деревья в надежде, что эти удары смахнут меня прочь, но я держусь, тяну на себя дубинку и заливаю кровью прекрасный белый мех невероятно опасного животного.

— Да сдохни ты уже! Сдохни! — скриплю сквозь плотно сжатые зубы, чувствуя, что в скором времени руки больше не смогут натягивать оружие на себя. — Давай… останавливайся! — на самом деле вспышками в памяти мелькают моменты, в которых кош-ка замедляется, как её движения становятся тяжелее, медленнее и челюсти все меньше сопротивляются моему натяжению. — Лив, Стейн, я сделаю все, чтобы вернуться домой!

Невероятно сильно болят пальцы! Такое чувство, что они останутся на дубине.

Кош-ка замирает. Спустя миг я чувствую скольжение и треск, ощущаю, как ноги касаются холодной земли, чувствую, как сильно сжимаю расслабившееся тело хищника, с каким трудом дышу, с каким усилием пытаюсь понять произошедшее.

Слезаю со зверя. Смотрю на голову. На порванную пасть, из которой льется кровь, из которой я достаю свою дубинку.

— Да, пусть валькирии заберут тебя в Вальгаллу! Ты был хорошим противником, кош-ка! — не получилось произнести, но получилось прошипеть обращение к тому, кому спустя миг наступает смерть за счет мощнейшего удара — всем телом — тяжелым концом дубинки по голове. Неприятный хруст сообщает мне о том, что только один из нас остался в живых.

Смотрю по сторонам: моя небольшая полянка изрыта, истоптана, залита кровью; моя землянка хранит в себе угасающее пламя, которое срочно необходимо вернуть в этот мир; моя добыча лежит под ногами, что с каждой секундой перестают ощущать силу… только ужасающую боль, связанную с глубокими порезами.

Пытаюсь подтащить тело зверя как можно ближе к землянке. Затем спускаюсь в дом и кидаю на тлеющие угли как можно больше небольших палочек, слежу за тем, как демон огня просыпается и расправляет свою спину. Смотрю за этим недолго, потому что дико хочу пить, а единственное место находится в нескольких минутах ходьбы. Понимаю, что, скорее всего, не смогу идти и, возможно, придется ползти, а это увеличит время в пути в несколько раз. Стараюсь встать, опираясь на дубинку. Получается, пускай и с огромным трудом. Дальше двигаюсь, используя её как опору для своего тела. Плохо, но получается.

Иду вперед. К горячему источнику, из которого хочу напиться и в котором хочу промыть раны. Предвкушаю, какой сильной будет боль от разогретой самой природой воды.

«Однако это будет куда лучше, нежели пойти и искупаться в соленой холодной воде, принесшей меня на этот остров холода волнами!» — думаю я, постепенно приближаясь к месту, в котором смогу утолить жажду.

Источник неизменно посылает ввысь длинные белые струйки испарений. Они манят меня залезть в воду. Для начала я напиваюсь. После этого умываюсь. Третьим действием становиться проверка влияния горячей воды на рану. Она обжигает и дарует мне боль. Такую необходимую, резкую, ноющую боль, которая заставляет открыть глаза, принуждает двигаться.

Еще немного горячей воды на рану на руке, чтобы смыть кровь. Чувствую, как вязкая слюна с привкусом страданий собирается под нижней губой, когда я вновь наношу немного горяченькой на небольшую рану, оставленную мне кош-кой, и обнаруживаю, что кровотечение останавливается. Это становится поводом, чтобы залезть в воду. Не раздеваясь… потому что на это нет никаких сил. Не выбирая удачного места. Просто, опираясь на дубинку, сойти прямо в воду.

Этой ночью лес слышит, как на самом деле звучит страдание.

Горячая вода горячего источника выедается в небольшие порезы и с удовольствием пробирает, попадая на разодранную до кости рану на ноге. Горячая вода выдавливает из меня крик, подобный тому, как из военнопленного выдавливают информацию в темных склепах под крепостями или как пламя, пожирая тела и очищая души грешников, выдавливает скверну из поддавшихся безумию нечестивого.

Дальше я с трудом выбираюсь из воды. Она струится и падает на землю вокруг меня. Она продолжает согревать несколько секунд или даже минут после того, как я покидаю горячие объятия источника и направляюсь к землянке, где меня поджидает демон огня, который так любит тела и души колдунов, где лежит огромное сильное животное, чья плоть — мое спасение от голодной смерти.

Достигаю огонька, который, подобно Лив, ожидал меня вдалеке и вел за собой, к дому. По дороге, превозмогая себя, желание отключиться и боль, из-под ног собираю разного размера палки и сучья и медленно иду в сторону землянки, опираясь на дубинку. Вода остывает, и планомерно на тело опускается холод.

Уже продрогший от холода, практически покрывшийся тонкой корочкой льда, я подхожу к месту битвы. Здесь, используя найденные ветки, палки и сучки, подкармливаю демона огня, с которым нам всю ночь придется вести беседы о мире и жизни, о вечном и о конечном! И все это под звуки работы над тушей, которую придется освежевать, разрезать и приготовить.

Камни приходится достать из той ямки, которая была приспособлена для хранения мяса. Разбиваю один, второй, третий, четвертый. Готов взорваться от разочарования самим собой, но так только до того момента, пока не вспоминаю о том, насколько острые когти у чудовища, с которым пришлось сразиться и которое пало только благодаря какому-то чуду, лишь поранив, но не убив меня.

Благо огромный кусок мяса, завернутый в белую с кровавыми разводами шкуру, лежит очень близко ко мне, что позволяет не двигаться и не напрягать ногу, а протянуть руку и взять лапу, чтобы изучить когти. Своим строением они напоминают мне серпы, а своей остротой — кончик меча, правда, вот размер… Размер у этого когтя слишком маленький, чтобы сойти на оружие.

«Попробовать использовать это лучше, чем сидеть и долбить камни, — думаю я и прилагаю огромное количество сил, чтобы вырвать коготь. До костей разрезаю ладонь. — Ты и после смерти продолжаешь сопротивляться и давать мне бой! Ты и после смерти продолжаешь напиваться моей кровью! — смеюсь я, внимательно рассматривая коготь. — Хороший противник! Кош-ка — прекрасный зверь, с которым мне пришлось сразиться! Кош-ка даже лучше большинства людей!» — смеюсь я, примеряясь к тому, как именно буду пытаться использовать коготь, чтобы разделать им прошлого владельца.

Начинаю работать. Потихоньку разрезаю кожу и таким образом разделяю большое тело на две части. Не знаю, каким образом у меня это получается, но работа планомерно идет, все больше приближая к моменту, когда я смогу пожарить себе кусок мяса.

«Ну ничего… в скором времени все закончится! Ничего, я переживу зиму на острове холода, чтобы летом отправиться домой, к Лив и Стейну! Туда, где меня ждут!» — думаю я, концентрируясь на шкуре и на том, что она будет согревать меня всю зиму и позволит мне ходить среди снега практически незаметным.

Пот маленькими капельками собирается вдоль линии волос на лбу. Постепенно скатывается вниз, собирая небольшие капельки воедино. Поэтапно пот начинает капать с носа, забираться в бороду, потихоньку он рассказывает о том, что я согрелся и что в скором времени меня начнет клонить в сон.

Разрезав шкуру напополам, отдельно отделив шкуру на лапах, аккуратно начинаю срезать, сдирать то, что в будущем буду использовать в качестве покрова.

— Мех с его задних лап я должен буду приспособить себе на ноги, а с передних на руки! Таким образом, у меня появится полноценная одежда, чтобы выжить здесь!

На моем лице улыбка. Я доволен тем, что смог расправиться с большим и опасным зверем, чьи когти остры как кинжалы!

«Я вернусь домой… вернусь! Чего бы мне это ни стоило!» — думаю я, продолжая работать даже тогда, когда первые лучи света начинают пробиваться в хвойный лес, засыпанный снегом. Когда диск, уничтожающий все нечистые силы, возвращается на небосвод после своего отдыха!

Как только с мехом покончено, начинаю разделывать мясо. Не без труда отрезаю, или, скорее, отковыриваю себе кусок размером с кулак от основной туши, проделываю в нем дырку, насаживаю на палочку и подвешиваю над огнем. Мясо твердое, жилистое, со специфическим запахом. Но оно у меня есть, и я просто обязан поесть впервые за последние несколько дней? Быть может, недель?

Я уж и не знаю, сколько времени прошло с того момента, когда последний кусочек мяса был пережеван мной.

«Да! Это куда лучше древесной коры, которая потом с трудом выходит наружу… — думаю я, чувствуя приятный запах. исходящий от костерка. — Лив, Стейн, я вернусь домой, чтобы рассказать вам эту удивительную историю про остров холода и про то, что я бился против подобной зверюги!»

Я смеюсь, хотя понимаю, что это лишь временное опьянение, помутнение, которое имеет место быть в моей голове только благодаря усталости и тому, что с момента моего возвращения с источника я сижу на месте и даже не стараюсь подняться на ноги. Я понимаю, что как только постараюсь встать, так сразу во всех красках испытаю боль, связанную с порванной когтями ногой.

«Однако мне придется это сделать… Оторвать свою задницу от земли, чтобы сходить в сторону моря… Там и только там я смогу промыть шкуру и немного отбить её камнями, — думаю я. — Да и камни мне нужны, потому что этими когтями нормально можно только травки подрезать… с плотью они справляются только в определенных условиях, под определенным углом, и вряд ли смогут служить вечно, — думаю я, уже примеряясь и составляя план того, что можно, а главное нужно, сделать дальше. — А еще было бы здорово найти что-нибудь такое, чем можно вылечить раны… было бы здорово! Но в этом, как и во многом другом, я ничего не понимаю. Я тот, кто лучше всего разбирается в войне и смерти! И даже семейные отношения для меня оказались слишком далеким для исследования рубежом, которого я смог коснуться раз и больше не достиг… — я поднимаюсь на ноги при помощи дубинки, о которую опираюсь уставшей рукой. — Мне нужна рогатина… или ветка в форме рогатины, чтобы я мог опираться на нее и таким образом шагать здоровой ногой. Так будет быстрее, легче и не так больно!» — сворачиваю шкуру кош-ки в валик и запихиваю её подмышку.

Иду в направлении моря по толстому снежному покрову. Получается медленно. Даже слишком медленно, чтобы подобное передвижение можно было назвать ходьбой. Я иду с такой скоростью, которую может позволить рана… все мои раны! Усталость и истощение, что всего на несколько шагов отступило назад, сдав позиции. И ковыляю вперед, к каменистому пляжу, и стараюсь высмотреть под ногами и на деревьях подходящую палку для приспособления её под собственные нужды, но все тщетно. Ничего не подходит… а то, что подходит, находится на недостижимой высоте.

«Неужели эти ветки и их отдаленность от земли демонстрирует то, насколько я далек от возможности спастись? От дома?.. — появляется мысль в моей голове, и сердце сжимается от плохого предчувствия, которое не получается прогнать. — А ведь у меня практически нет еды, а та, которая есть… её хватит на несколько дней. Может быть, недель… но что-то мне подсказывает, что этого не хватит, чтобы восстановить ногу и вновь начать ходить на охоту или на поиски небольших зверьков, которыми можно утолить голод».

Эти мысли лишь отягчают состояние. От них становится холодно! И это несмотря на одержанную победу! И это несмотря на то, что я вышел победителем из ожесточенной битвы!

«Победа не всегда делает победителем… — думаю я, и вновь сердце щемит болью. — Я так желал этой победы, чтобы вернуться к Лив и Стейну!.. А теперь мне страшно от осознания того, что за победу в бою я отдал слишком высокую сумму… Что за свое стремление умереть в битве я заплатил больше, чем требовалось! Что единственное ремесло, которому меня научила жизнь, оказалось не тем, к которому надо было стремиться! Что сама жизнь сейчас кусает свои локти от сожаления того, что создала меня настолько упертым, несгибаемым, непрошибаемым!»

Выхожу на скользкие камни, которые покрылись тонкой корочкой льда и то и дело норовят перевернуть меня, ставшего таким неустойчивым и беззащитным. Потихоньку, аккуратно продвигаюсь вперед, к воде, чтобы промыть шкуру убитого мной зверя. Чтобы вывернуть наизнанку и отбить камнем, чтобы сделать все, что в моих силах, для обеспечения телу тепла.

На подобную работу уходит много времени, а все потому, что я не могу нормально стоять, сидеть, вставать и двигаться. Голод уже подкрался ко мне и скребет желудок изнутри, но я понимаю, что не могу просто так вернуться и пожарить свой запас.

«Мне необходимо растянуть его на… как можно дольше!» — думаю я, закидывая в шкуру немного камней, которым суждено превратиться в подобия ножей.

Ковыляю обратно к своему очагу. Получается еще медленнее. Все потому, что усталость голодной тварью напала на меня и теперь кусает и жрет, жрет и кусает! Нещадно, целенаправленно, упрямо стараясь сцепить ресницы как корни древа и сплести их в плотные косы, чтобы зрачки перестали видеть свет… серый, как лед на острове холода.

Специально начинаю неосторожно ступать на поврежденную ногу, которая практически не работает, которая плохо слушается и которая, такое чувство, что больше никогда не будет прежней… Которая не позволит мне пробежаться по полю вместе с супругой Лив и сыном Стейном!

Неаккуратно ступаю вперед. Боль отгоняет усталость, но вызывает головокружение. Глаза сами собой начинают дергаться, теряя сфокусированный контакт с лесом, в котором я оказался после шторма и который стал моим временным пристанищем, испытанием и местом проведения тяжелой схватки с жизнью за жизнь! Боль — единственный мой друг сейчас и до скончания моего существования! До того момента, пока я либо не окажусь дома, либо пока валькирии не заберут в Вальгаллу мой непокоренный дух!

Добравшись до пристанища, разведя слабенькое, но все же пламя, укутавшись в волчьи шкуры и шкуру оленя, которого мне посчастливилось заколоть сосулькой, пробив тому шею, я засыпаю.

Так заканчивается мой продолжительный день, наполненный борьбой за выживание гораздо больше, чем все предыдущие, что я провел на острове. Так заканчивается мое спокойное, пускай голодное, существование, и наступает тот момент, когда каждая крошка пищи воспринимается как благословение. Так я начинаю погружаться в пучину отчаяния и все меньше верю тому, что смогу вырваться отсюда и вернуться домой! К тем, чьи жизни осознал, принял, вспомнил слишком поздно… К тем, в чьих жизнях ничего не изменится после моей смерти… К тем, кого все равно хочу увидеть, чтобы хотя бы в последний раз услышать голоса, которых не помню, но которые звучат в голове все то время, пока я намеренно растягиваю мясо хищника на несколько недель.

Одновременно с этим, превозмогая себя, каждое утро я выбираюсь из землянки и отправляюсь в поход по знакомым мне местам: горячий источник; поле ловушек, куда давно не попадаются зверьки; пляж, чтобы взять несколько камней; лес, в котором живу, чтобы набрать веток.

Из шкуры у меня получилось сделать теплые штаны, перчатки и рукава из лап, что-то наподобие накидки. Часть оленьей шкуры ушла на тонкие полоски, из которых я сделал завязки. Мне тепло, но голодно.

Спустя несколько дней скитаний в поисках мне удаётся найти подходящую рогатину. Часть оленьей шкуры пошла на ручку-упор, которую я засовываю подмышку. Мягко, тепло и можно передвигаться с чуть большей скоростью, нежели несколько шагов в минуту. Казалось бы — все не так плохо, но пищи нет. Истощение достигло ужасающей точки.

Чтобы скоротать время, я выстраиваю над землянкой новую арку из снега и льда. Параллельно пытаюсь сделать себе нож из тонкой кожаной завязки, палки и камня, который я нашел в глубине острова и который оказался намного прочнее гальки, что не может не радовать.

«Возможно, если получится сделать нож, то потом, впоследствии, я смогу сделать и топор?!»

Надежда не покидает меня. Кажется, жизнь уже отчаялась послать за мной смерть и лишь изредка, чтобы окончательно не заскучать, посылает мне страшные бури и понижает температуру все больше и больше. С каждым днем.

Ежедневно выхожу на поиски еды. Ежедневно ищу какую-нибудь речушку. Озерцо. Что-нибудь такое, где вода пусть и холодная, где, возможно, ледяная корка поверху, но где я смогу попробовать выловить рыбу, подплывающую к поверхности. Для этого я даже переделал свой нож в копье. Хотя нет, нож превратился в копье, чтобы можно было отбиваться на расстоянии… Чтобы можно было попробовать кинуть и таким образом раздобыть себе кусок свежего мяса там, где пускай немного, но есть грибы, которые я не рискую съесть, ягоды, которые не вызывают доверия… Там, где все в равной степени играет и на руку, и против!

Несколько раз поле ловушек приносит результаты. К тому моменту я голодаю уже несколько дней к ряду, а после еды мне плохо. Желудок, будто бы разучившись переваривать, старается отвергнуть пищу, но в итоге пускает в переработку.

Все приносит мне боль: движения, пища, воспоминания, стремление выжить. Все доставляет страдания, но я продолжаю биться, не желая отдавать жизнь! Все показывает, что мне не выжить, но я отрицаю подобную реальность даже тогда, когда замечаю, что поврежденная нога становится гораздо меньше в обхвате. Когда любая попытка согнуть её в коленном суставе заканчивается мыслями: «Давай! Давай! Проклятье! Работай, тварь! Сгибайся!» и обессиленными попытками помочь руками.

Когда подобная метаморфоза настигает меня, я уже нахожусь на последнем рубеже голода. Отражение в горячем источнике показывает мне пускай и чистое лицо, но изрядно поросшее волосами, что расположились под выпершими скулами и полностью исчезнувшими щеками.

Руки становятся тонкими, как у девчонки. Одна нога тоже сильно исхудала. Поврежденная же напоминает ветку, которую проще сломать и выкинуть, чтобы она не мешалась.

«Вот если бы у меня был топор… — думаю я, сходя с ума от голода. — Вот если бы у меня был топор, я отрубал бы по части и готовил себе себя раз в несколько дней, чтобы можно было протянуть подольше».

Эти мысли тяжелые и до дурноты приятные. Все потому, что они о жратве! В те самые моменты, когда ни о чем другом думать не получается, они кажутся настолько ужасными, что минуют все защитные процессы головы и щупальцами проникают глубоко в сознание. Эти мысли мучают меня тогда, когда я смотрю на нерабочий кусок мяса, которой стала нога, при этом я не задумываюсь ни о боли, ни о том, как остановить кровь. Это проходит стороной, потому что безумие постепенно берёт бразды правления в свои крепкие руки и начинает править мной как куклой.

Все это тянется днями и ночами и при всем моем желании не поддаваться сумасшествию, оно всё больше проникает в голову и все чаще показывает мне то, чего на самом деле нет и быть не может. Так, к примеру, однажды ночью я услышал два голоса. Я знал, что они принадлежат Лив и Стейну! Я был в этом уверен, хотя на самом деле не помнил, каким образом звучат их голоса.

Той ночью я ковыляю на побережье. Несколько раз смачно наворачиваюсь, пока на рогатке с мехом бегу до шепчущей камнями воды. Той ночью я долго кричу вдаль. Сам не знаю почему… Той ночью я уже готов сдаться, но случается чудо, и в ловушку попадается крыса. Выглядит это существо жалко. Мне приходится долго отмывать тварь. Все то время, пока я полоскал тушку в горячем источнике, я разговариваю с семьей. Это странно, потому что рядом их нет, голосов я не помню, но знаю, что они есть — голоса.

Однажды днем, стараясь найти хоть что-нибудь для жизни или пропитания, я вижу спины своих родственных жизней. Они появляются передо мной легкой дымкой. Они идут и разговаривают, но я не слышу, о чем. Тогда сначала я кричу, стараясь позвать их, но никакой реакции нет. Когда голосовые связки оказываются бесполезными, я бегу… Точнее, начинаю более активно переваливаться с ноги на ногу, прыгать… Я падаю, поднимаюсь, чтобы сделать еще несколько неровных, рваных, тяжелых шагов или прыжков вперед, чтобы вновь обрушиться на землю!.. Я схожу с ума в попытке догнать удаляющиеся спины и смеющиеся голоса, но так и не могу это сделать, потому что на самом деле их и не было.

«Наверное, смерть в зубах кош-ки была бы проще, предпочтительнее, — думаю я как-то ночью в какой-то там очередной день подряд без еды. — Наверное, я зашел слишком далеко и моя ставка оказалась слишком высокой. Наверное, в этом споре мне не удастся победить… — это была первая ночь, которую я встретил после дня, проведенного совершенно без движений. — Даже к источнику не смог сходить… больше сил нет», — думаю я, чувствуя, как одинокая слеза срывается и кипятком скользит по натянутой на скулу коже, под которой совсем не осталось жира.

Истощение настолько сильное, что уже несколько дней кряду я вижу сквозь дымку тумана… тумана, которого на самом деле нет. И я знаю, что тумана нет! Что он только в моих глазах! И я пытаюсь смыть его теплой водой, пока еще могу двигаться… но все тщетно!

Уже несколько дней я слышу звуки, которые несколько раз повторяются, и я понимаю, что этого быть не должно! От этого мир, окружающий меня, приобретает всевозможные оттенки и отзвуки страха! И я бы боялся, но апатия, напавшая на меня, настолько сильна, что последний день я просто лежу на месте… даже не пытаюсь призвать своего огненного демона. Просто лежу и наслаждаюсь зрелищем падающих снежинок… Чувствуя, как волосы на лице покрываются инеем и льдом.

Ночь подходит к концу. Кроваво-алый диск, рассказывающий о надвигающемся ещё большем холоде, уже приподнялся над линией большой воды и раскинулся вдоль земли, когда в какофонии размноженных звуков я слышу те, которых раньше не было. Они напоминают мне шаги. Тяжелые шаги сначала приближаются, затем отдаляются. Они неровные, но уверенные и больше напоминают мне те, которые своими лапами производит медведь, проснувшийся раньше времени, недовольный, голодный, разъярённый на обстоятельства… на тяжёлую жизнь.

Чувство, что вокруг шатается медведь, лишь усиливается, когда раздался громкий рёв. Холодящий душу, ужасный рёв со стороны горячего источника. Рёв, после которого шаги начинают быстро приближаться. С каждой секундой становясь громче, чётче, жёстче.

«Не-е-ет! Просто так я не сдамся! Ни в коем случае не сдамся! — думаю я. — И если не в этом мире, то в Вальгалле смогу встретить Лив и Скайла! И там я расскажу историю о том, как я выживал до самого последнего вздоха! Что несмотря на отсутствие сил, на голод, на обезвоживание, несмотря на апатию, я встал на единственную рабочую ногу, чтобы дать бой огромному, сильному зверю! Я расскажу об этом и им, и другим родственникам, что готовы встретить меня за столом, где льётся вино и мёд! Где есть мясо, песни и где тепло!»

Начинаю двигаться. Слышу, как тонкая корочка льда, покрывшая меня за сутки, недовольно скрипит, трещит и стонет раскалываясь. Начинаю двигаться, и при этом в голове звучит: «О, вправду вижу я отца своего».

Пытаюсь облизать губы. Не чувствую их. Только боль. Только обжигающее мерзкое чувство и так до того момента, пока не поднимаю бороду, чтобы подышать в неё. Чтобы остатками тепла в своём дыхании растопить снег, иней и лёд, чтобы умыться талой водой. Только после этого удаётся негнущимися губами, разлипшимися и кровоточащими, прошептать: «О, вижу я и мать как живую», чтобы закашляться и привлечь к себе внимание хищника.

Нашариваю рогатину. С её помощью поднимаюсь на ногу. Затем туманным взглядом ищу копье, с которым и приму последний бой! Чтобы почить воином, а не куском мяса, дожидающимся трапезы!

— И сестер с братьями, что были у меня... — продолжаю я шептать часть последней воинской молитвы и тем самым зазываю зверя в гости!

К этому моменту я уже стою на ногах. Она рука занята рогатиной, вторая копьем. Я стою и жду, когда мой бой против жизни закончится! Я жду прихода смерти!

— О, вижу я как живых предков моих, — громче срывается с моих губ, и шаги в моем направлении становятся чаше, как и сердцебиение под хрупкой реберной защитой.

Стараюсь проморгаться, но все старания тщетны. Плотные корочки апатии и сна застлали собой способность видеть, оставив в моем распоряжении лишь силуэты и тени!

«Будет сложно, имея только это, но я не отступлю! — думаю я, а в голове звучит: — Всех, до единого, предков моих, кровь от крови».

Всего на миг, четко, как раньше, передо мной появляется Лив, и она улыбается и машет мне! Она зовёт сына по имени, и он тоже возникает в метре от меня! Прелестный мальчуган с непослушными волосами и уже сломанным в драке носом кричит: «Папа! Папа! Мы тебя ждём! Возвращайся домой!» — и эта галлюцинация высекает слёзы из глаз так же, как кузнецы высекают на стали своё клеймо! А в это время с моих губ срывается:

-Они зовут меня! Зовут меня на мое место рядом с ними!

А вот и зверюга, огромная, как нормальная хижина, построенная искусным плотником! А вот и медведь, который, покачиваясь, появляется из-за деревьев! Зверюга, в чьи глаза я хотел бы взглянуть, но не смогу, и мне остается только большой чёрный силуэт. И в это время я произношу:

— В чертогах Валгаллы!

С словами: «Где вечно ждут истинные воины!» — бросаюсь в атаку. Даже отбрасываю в сторону рогатину, чтобы взять копье в обе руки. Я бросаюсь в бой, не чувствуя усталости и боли. Иду на смерть со смехом, без страха.

Удар копьем получается не самым лучшим. Острие проходит мимо цели, и спустя миг оружие отправляется в свободный полёт куда-то в сторону, но я не потерян. Я намерен биться кулаками и наношу удар, но больная нога не выдерживает веса исхудавшего тела, и я тоже отправляюсь в свободный полёт — наподобие того, в который было отправлено копье. В повороте падаю на спину. Зверюга приминает мои плечи к земле своими лапами и наклоняется надо мной.

«Вот и всё…» — молниеносная мысль, за которой следует удивление…

— Гридя?! — называю его имя, и на моём лице появляется улыбка.

«Может быть, мой бой против жизни ещё не окончен? Может быть, я смогу вернуться домой? — думаю я, наблюдая знакомое, пускай и разодранное когтями, пускай без глаза, лицо лучшего противника в моей жизни.