Остров холода (джен)

Кош-ка входит в состояние боевого бешенства, и атаки становятся быстрыми и сыплются на меня без остановки. Кажется, наконец тварь решила, что со мной пора заканчивать.

«Это мой шанс. Если я не упаду из-за поврежденной ноги. Если не споткнусь и не поскользнусь, я смогу закончить противостояние! — думаю я, расчетливо перепрыгивая из стороны в сторону и уворачиваясь от острых когтей и зубов, которые клацают не так далеко от рук, ног, а иногда и шеи. — Всего раз… ошибись всего один раз! — думаю я, сдувая капельки пота с бровей и с кончика носа. — Я знаю, что тебе тяжело и больно! Я вижу, как ты хромаешь, с какой тяжестью бросаешься на меня! — про себя я шепчу эти слова, продолжая риторический монолог. — Так что давай, подари мне всего одно неловкое движение, которое поможет мне справиться с тобой!»

Я чувствую на своем лице улыбку и понимаю, что проиграть такому противнику не стыдно!

«При встрече с медведем было бы иначе. При встрече с медведем было бы проще побегать и найти способ, чтобы ударить со спины! Но разве удар со спины мог бы сравниться с наслаждением подобного столкновения ловкости и скорости?!» — думаю я, и в голове возникает несколько моментов, в которых кош-ка набрасывается на меня, передними лапами упирается в плечи и заваливает на спину в попытке вонзить клыки в лицо или горло, но я, падая, упираюсь ногами в брюхо, после чего резким выпрямлением отправляю тяжелого зверя в полет. — А ведь живот у него мягкий… ведь брюхо эта тварь старается держать как можно ближе к земле, не считая тех моментов, когда предпринимает отчаянные попытки завершить все быстро, — думаю я и понимаю, что столь явное слабое место было бы прекрасной мишенью, будь у меня копье или дротик. — Но нет! Я просто так не погибну! Я в любом случае направлюсь в Вальгаллу! Даже если раны загниют! Даже если мне придется найти ту стаю волков, часть которых стали согревать мои ноги и тело! Даже если я проиграю кош-ке!»

Наконец тварь не выдерживает боли в поврежденной лопатке. Она неправильно наносит удар и заваливается на бок! В следующий миг я со всей силы опускаю дубину сверху вниз, но слышу лишь глухой удар о землю. Еще через секунду мою вторую ногу пронзает боль, и я заваливаюсь на колени.

«Это все?! Неужели это все?!»

На рефлексах ударная часть дубины прыгает во вторую руку, после чего обе конечности выпрямляются, чтобы толстой палкой принять удар. Слышу, как приминается дерево, чувствую, как руки бросает из стороны в сторону. Наконец ко мне возвращается рассудок.

Кош-ка вцепилась в дубинку и пытается вырвать её из моих окоченевших от страха рук. Не получается. Я и сам удивлен тем, насколько сильно вцепился в единственное оружие!

Напрягаюсь всем телом и уменьшаю амплитуду движения кош-ки головой. Та напирает на меня, стараясь зацепить когтями. Это получается только тогда, когда я совершенно заваливаюсь на спину, но продолжаю удерживать перед собой дубинку. Грудь раздирает боль. Сознание прекращает свое сознание, чтобы уступить место животному внутри меня.

Лишь кусками, обрывками, молниеносными всполохами припоминаю, как обеими ногами со всей силы бью противника в брюхо. От неожиданности кош-ка начинает задыхаться и пытается отойти. Зубы слишком плотно вошли в дубинку, которую я слишком крепко держу. В связи с этим задыхающийся хищник переворачивает меня на живот.

Следующее воспоминание, через дымку бреда, о том, как я странным рывком отталкиваюсь от земли и спустя мгновение оказываюсь у хищника на спине, стопами плотно фиксируюсь, максимально сжимая брюхо хозяина острова. Теперь палка служит как удила у лошади, которую я тяну к себе изо всех оставшихся сил. Зверь пыхтит и пытается освободится; зверь мечется из стороны в сторону, стараясь скинуть меня со своей спины; зверь начинает биться о деревья в надежде, что эти удары смахнут меня прочь, но я держусь, тяну на себя дубинку и заливаю кровью прекрасный белый мех невероятно опасного животного.

— Да сдохни ты уже! Сдохни! — скриплю сквозь плотно сжатые зубы, чувствуя, что в скором времени руки больше не смогут натягивать оружие на себя. — Давай… останавливайся! — на самом деле вспышками в памяти мелькают моменты, в которых кош-ка замедляется, как её движения становятся тяжелее, медленнее и челюсти все меньше сопротивляются моему натяжению. — Лив, Стейн, я сделаю все, чтобы вернуться домой!

Невероятно сильно болят пальцы! Такое чувство, что они останутся на дубине.

Кош-ка замирает. Спустя миг я чувствую скольжение и треск, ощущаю, как ноги касаются холодной земли, чувствую, как сильно сжимаю расслабившееся тело хищника, с каким трудом дышу, с каким усилием пытаюсь понять произошедшее.

Слезаю со зверя. Смотрю на голову. На порванную пасть, из которой льется кровь, из которой я достаю свою дубинку.

— Да, пусть валькирии заберут тебя в Вальгаллу! Ты был хорошим противником, кош-ка! — не получилось произнести, но получилось прошипеть обращение к тому, кому спустя миг наступает смерть за счет мощнейшего удара — всем телом — тяжелым концом дубинки по голове. Неприятный хруст сообщает мне о том, что только один из нас остался в живых.

Смотрю по сторонам: моя небольшая полянка изрыта, истоптана, залита кровью; моя землянка хранит в себе угасающее пламя, которое срочно необходимо вернуть в этот мир; моя добыча лежит под ногами, что с каждой секундой перестают ощущать силу… только ужасающую боль, связанную с глубокими порезами.

Пытаюсь подтащить тело зверя как можно ближе к землянке. Затем спускаюсь в дом и кидаю на тлеющие угли как можно больше небольших палочек, слежу за тем, как демон огня просыпается и расправляет свою спину. Смотрю за этим недолго, потому что дико хочу пить, а единственное место находится в нескольких минутах ходьбы. Понимаю, что, скорее всего, не смогу идти и, возможно, придется ползти, а это увеличит время в пути в несколько раз. Стараюсь встать, опираясь на дубинку. Получается, пускай и с огромным трудом. Дальше двигаюсь, используя её как опору для своего тела. Плохо, но получается.

Иду вперед. К горячему источнику, из которого хочу напиться и в котором хочу промыть раны. Предвкушаю, какой сильной будет боль от разогретой самой природой воды.

«Однако это будет куда лучше, нежели пойти и искупаться в соленой холодной воде, принесшей меня на этот остров холода волнами!» — думаю я, постепенно приближаясь к месту, в котором смогу утолить жажду.

Источник неизменно посылает ввысь длинные белые струйки испарений. Они манят меня залезть в воду. Для начала я напиваюсь. После этого умываюсь. Третьим действием становиться проверка влияния горячей воды на рану. Она обжигает и дарует мне боль. Такую необходимую, резкую, ноющую боль, которая заставляет открыть глаза, принуждает двигаться.

Еще немного горячей воды на рану на руке, чтобы смыть кровь. Чувствую, как вязкая слюна с привкусом страданий собирается под нижней губой, когда я вновь наношу немного горяченькой на небольшую рану, оставленную мне кош-кой, и обнаруживаю, что кровотечение останавливается. Это становится поводом, чтобы залезть в воду. Не раздеваясь… потому что на это нет никаких сил. Не выбирая удачного места. Просто, опираясь на дубинку, сойти прямо в воду.

Этой ночью лес слышит, как на самом деле звучит страдание.

Горячая вода горячего источника выедается в небольшие порезы и с удовольствием пробирает, попадая на разодранную до кости рану на ноге. Горячая вода выдавливает из меня крик, подобный тому, как из военнопленного выдавливают информацию в темных склепах под крепостями или как пламя, пожирая тела и очищая души грешников, выдавливает скверну из поддавшихся безумию нечестивого.

Дальше я с трудом выбираюсь из воды. Она струится и падает на землю вокруг меня. Она продолжает согревать несколько секунд или даже минут после того, как я покидаю горячие объятия источника и направляюсь к землянке, где меня поджидает демон огня, который так любит тела и души колдунов, где лежит огромное сильное животное, чья плоть — мое спасение от голодной смерти.

Достигаю огонька, который, подобно Лив, ожидал меня вдалеке и вел за собой, к дому. По дороге, превозмогая себя, желание отключиться и боль, из-под ног собираю разного размера палки и сучья и медленно иду в сторону землянки, опираясь на дубинку. Вода остывает, и планомерно на тело опускается холод.

Уже продрогший от холода, практически покрывшийся тонкой корочкой льда, я подхожу к месту битвы. Здесь, используя найденные ветки, палки и сучки, подкармливаю демона огня, с которым нам всю ночь придется вести беседы о мире и жизни, о вечном и о конечном! И все это под звуки работы над тушей, которую придется освежевать, разрезать и приготовить.

Камни приходится достать из той ямки, которая была приспособлена для хранения мяса. Разбиваю один, второй, третий, четвертый. Готов взорваться от разочарования самим собой, но так только до того момента, пока не вспоминаю о том, насколько острые когти у чудовища, с которым пришлось сразиться и которое пало только благодаря какому-то чуду, лишь поранив, но не убив меня.

Благо огромный кусок мяса, завернутый в белую с кровавыми разводами шкуру, лежит очень близко ко мне, что позволяет не двигаться и не напрягать ногу, а протянуть руку и взять лапу, чтобы изучить когти. Своим строением они напоминают мне серпы, а своей остротой — кончик меча, правда, вот размер… Размер у этого когтя слишком маленький, чтобы сойти на оружие.

«Попробовать использовать это лучше, чем сидеть и долбить камни, — думаю я и прилагаю огромное количество сил, чтобы вырвать коготь. До костей разрезаю ладонь. — Ты и после смерти продолжаешь сопротивляться и давать мне бой! Ты и после смерти продолжаешь напиваться моей кровью! — смеюсь я, внимательно рассматривая коготь. — Хороший противник! Кош-ка — прекрасный зверь, с которым мне пришлось сразиться! Кош-ка даже лучше большинства людей!» — смеюсь я, примеряясь к тому, как именно буду пытаться использовать коготь, чтобы разделать им прошлого владельца.

Начинаю работать. Потихоньку разрезаю кожу и таким образом разделяю большое тело на две части. Не знаю, каким образом у меня это получается, но работа планомерно идет, все больше приближая к моменту, когда я смогу пожарить себе кусок мяса.

«Ну ничего… в скором времени все закончится! Ничего, я переживу зиму на острове холода, чтобы летом отправиться домой, к Лив и Стейну! Туда, где меня ждут!» — думаю я, концентрируясь на шкуре и на том, что она будет согревать меня всю зиму и позволит мне ходить среди снега практически незаметным.

Пот маленькими капельками собирается вдоль линии волос на лбу. Постепенно скатывается вниз, собирая небольшие капельки воедино. Поэтапно пот начинает капать с носа, забираться в бороду, потихоньку он рассказывает о том, что я согрелся и что в скором времени меня начнет клонить в сон.

Разрезав шкуру напополам, отдельно отделив шкуру на лапах, аккуратно начинаю срезать, сдирать то, что в будущем буду использовать в качестве покрова.

— Мех с его задних лап я должен буду приспособить себе на ноги, а с передних на руки! Таким образом, у меня появится полноценная одежда, чтобы выжить здесь!

На моем лице улыбка. Я доволен тем, что смог расправиться с большим и опасным зверем, чьи когти остры как кинжалы!

«Я вернусь домой… вернусь! Чего бы мне это ни стоило!» — думаю я, продолжая работать даже тогда, когда первые лучи света начинают пробиваться в хвойный лес, засыпанный снегом. Когда диск, уничтожающий все нечистые силы, возвращается на небосвод после своего отдыха!

Как только с мехом покончено, начинаю разделывать мясо. Не без труда отрезаю, или, скорее, отковыриваю себе кусок размером с кулак от основной туши, проделываю в нем дырку, насаживаю на палочку и подвешиваю над огнем. Мясо твердое, жилистое, со специфическим запахом. Но оно у меня есть, и я просто обязан поесть впервые за последние несколько дней? Быть может, недель?

Я уж и не знаю, сколько времени прошло с того момента, когда последний кусочек мяса был пережеван мной.

«Да! Это куда лучше древесной коры, которая потом с трудом выходит наружу… — думаю я, чувствуя приятный запах. исходящий от костерка. — Лив, Стейн, я вернусь домой, чтобы рассказать вам эту удивительную историю про остров холода и про то, что я бился против подобной зверюги!»

Я смеюсь, хотя понимаю, что это лишь временное опьянение, помутнение, которое имеет место быть в моей голове только благодаря усталости и тому, что с момента моего возвращения с источника я сижу на месте и даже не стараюсь подняться на ноги. Я понимаю, что как только постараюсь встать, так сразу во всех красках испытаю боль, связанную с порванной когтями ногой.

«Однако мне придется это сделать… Оторвать свою задницу от земли, чтобы сходить в сторону моря… Там и только там я смогу промыть шкуру и немного отбить её камнями, — думаю я. — Да и камни мне нужны, потому что этими когтями нормально можно только травки подрезать… с плотью они справляются только в определенных условиях, под определенным углом, и вряд ли смогут служить вечно, — думаю я, уже примеряясь и составляя план того, что можно, а главное нужно, сделать дальше. — А еще было бы здорово найти что-нибудь такое, чем можно вылечить раны… было бы здорово! Но в этом, как и во многом другом, я ничего не понимаю. Я тот, кто лучше всего разбирается в войне и смерти! И даже семейные отношения для меня оказались слишком далеким для исследования рубежом, которого я смог коснуться раз и больше не достиг… — я поднимаюсь на ноги при помощи дубинки, о которую опираюсь уставшей рукой. — Мне нужна рогатина… или ветка в форме рогатины, чтобы я мог опираться на нее и таким образом шагать здоровой ногой. Так будет быстрее, легче и не так больно!» — сворачиваю шкуру кош-ки в валик и запихиваю её подмышку.

Иду в направлении моря по толстому снежному покрову. Получается медленно. Даже слишком медленно, чтобы подобное передвижение можно было назвать ходьбой. Я иду с такой скоростью, которую может позволить рана… все мои раны! Усталость и истощение, что всего на несколько шагов отступило назад, сдав позиции. И ковыляю вперед, к каменистому пляжу, и стараюсь высмотреть под ногами и на деревьях подходящую палку для приспособления её под собственные нужды, но все тщетно. Ничего не подходит… а то, что подходит, находится на недостижимой высоте.

«Неужели эти ветки и их отдаленность от земли демонстрирует то, насколько я далек от возможности спастись? От дома?.. — появляется мысль в моей голове, и сердце сжимается от плохого предчувствия, которое не получается прогнать. — А ведь у меня практически нет еды, а та, которая есть… её хватит на несколько дней. Может быть, недель… но что-то мне подсказывает, что этого не хватит, чтобы восстановить ногу и вновь начать ходить на охоту или на поиски небольших зверьков, которыми можно утолить голод».

Эти мысли лишь отягчают состояние. От них становится холодно! И это несмотря на одержанную победу! И это несмотря на то, что я вышел победителем из ожесточенной битвы!

«Победа не всегда делает победителем… — думаю я, и вновь сердце щемит болью. — Я так желал этой победы, чтобы вернуться к Лив и Стейну!.. А теперь мне страшно от осознания того, что за победу в бою я отдал слишком высокую сумму… Что за свое стремление умереть в битве я заплатил больше, чем требовалось! Что единственное ремесло, которому меня научила жизнь, оказалось не тем, к которому надо было стремиться! Что сама жизнь сейчас кусает свои локти от сожаления того, что создала меня настолько упертым, несгибаемым, непрошибаемым!»

Выхожу на скользкие камни, которые покрылись тонкой корочкой льда и то и дело норовят перевернуть меня, ставшего таким неустойчивым и беззащитным. Потихоньку, аккуратно продвигаюсь вперед, к воде, чтобы промыть шкуру убитого мной зверя. Чтобы вывернуть наизнанку и отбить камнем, чтобы сделать все, что в моих силах, для обеспечения телу тепла.

На подобную работу уходит много времени, а все потому, что я не могу нормально стоять, сидеть, вставать и двигаться. Голод уже подкрался ко мне и скребет желудок изнутри, но я понимаю, что не могу просто так вернуться и пожарить свой запас.

«Мне необходимо растянуть его на… как можно дольше!» — думаю я, закидывая в шкуру немного камней, которым суждено превратиться в подобия ножей.

Ковыляю обратно к своему очагу. Получается еще медленнее. Все потому, что усталость голодной тварью напала на меня и теперь кусает и жрет, жрет и кусает! Нещадно, целенаправленно, упрямо стараясь сцепить ресницы как корни древа и сплести их в плотные косы, чтобы зрачки перестали видеть свет… серый, как лед на острове холода.

Специально начинаю неосторожно ступать на поврежденную ногу, которая практически не работает, которая плохо слушается и которая, такое чувство, что больше никогда не будет прежней… Которая не позволит мне пробежаться по полю вместе с супругой Лив и сыном Стейном!

Неаккуратно ступаю вперед. Боль отгоняет усталость, но вызывает головокружение. Глаза сами собой начинают дергаться, теряя сфокусированный контакт с лесом, в котором я оказался после шторма и который стал моим временным пристанищем, испытанием и местом проведения тяжелой схватки с жизнью за жизнь! Боль — единственный мой друг сейчас и до скончания моего существования! До того момента, пока я либо не окажусь дома, либо пока валькирии не заберут в Вальгаллу мой непокоренный дух!

Добравшись до пристанища, разведя слабенькое, но все же пламя, укутавшись в волчьи шкуры и шкуру оленя, которого мне посчастливилось заколоть сосулькой, пробив тому шею, я засыпаю.

Так заканчивается мой продолжительный день, наполненный борьбой за выживание гораздо больше, чем все предыдущие, что я провел на острове. Так заканчивается мое спокойное, пускай голодное, существование, и наступает тот момент, когда каждая крошка пищи воспринимается как благословение. Так я начинаю погружаться в пучину отчаяния и все меньше верю тому, что смогу вырваться отсюда и вернуться домой! К тем, чьи жизни осознал, принял, вспомнил слишком поздно… К тем, в чьих жизнях ничего не изменится после моей смерти… К тем, кого все равно хочу увидеть, чтобы хотя бы в последний раз услышать голоса, которых не помню, но которые звучат в голове все то время, пока я намеренно растягиваю мясо хищника на несколько недель.

Одновременно с этим, превозмогая себя, каждое утро я выбираюсь из землянки и отправляюсь в поход по знакомым мне местам: горячий источник; поле ловушек, куда давно не попадаются зверьки; пляж, чтобы взять несколько камней; лес, в котором живу, чтобы набрать веток.

Из шкуры у меня получилось сделать теплые штаны, перчатки и рукава из лап, что-то наподобие накидки. Часть оленьей шкуры ушла на тонкие полоски, из которых я сделал завязки. Мне тепло, но голодно.

Спустя несколько дней скитаний в поисках мне удаётся найти подходящую рогатину. Часть оленьей шкуры пошла на ручку-упор, которую я засовываю подмышку. Мягко, тепло и можно передвигаться с чуть большей скоростью, нежели несколько шагов в минуту. Казалось бы — все не так плохо, но пищи нет. Истощение достигло ужасающей точки.

Чтобы скоротать время, я выстраиваю над землянкой новую арку из снега и льда. Параллельно пытаюсь сделать себе нож из тонкой кожаной завязки, палки и камня, который я нашел в глубине острова и который оказался намного прочнее гальки, что не может не радовать.

«Возможно, если получится сделать нож, то потом, впоследствии, я смогу сделать и топор?!»

Надежда не покидает меня. Кажется, жизнь уже отчаялась послать за мной смерть и лишь изредка, чтобы окончательно не заскучать, посылает мне страшные бури и понижает температуру все больше и больше. С каждым днем.

Ежедневно выхожу на поиски еды. Ежедневно ищу какую-нибудь речушку. Озерцо. Что-нибудь такое, где вода пусть и холодная, где, возможно, ледяная корка поверху, но где я смогу попробовать выловить рыбу, подплывающую к поверхности. Для этого я даже переделал свой нож в копье. Хотя нет, нож превратился в копье, чтобы можно было отбиваться на расстоянии… Чтобы можно было попробовать кинуть и таким образом раздобыть себе кусок свежего мяса там, где пускай немного, но есть грибы, которые я не рискую съесть, ягоды, которые не вызывают доверия… Там, где все в равной степени играет и на руку, и против!

Несколько раз поле ловушек приносит результаты. К тому моменту я голодаю уже несколько дней к ряду, а после еды мне плохо. Желудок, будто бы разучившись переваривать, старается отвергнуть пищу, но в итоге пускает в переработку.

Все приносит мне боль: движения, пища, воспоминания, стремление выжить. Все доставляет страдания, но я продолжаю биться, не желая отдавать жизнь! Все показывает, что мне не выжить, но я отрицаю подобную реальность даже тогда, когда замечаю, что поврежденная нога становится гораздо меньше в обхвате. Когда любая попытка согнуть её в коленном суставе заканчивается мыслями: «Давай! Давай! Проклятье! Работай, тварь! Сгибайся!» и обессиленными попытками помочь руками.

Когда подобная метаморфоза настигает меня, я уже нахожусь на последнем рубеже голода. Отражение в горячем источнике показывает мне пускай и чистое лицо, но изрядно поросшее волосами, что расположились под выпершими скулами и полностью исчезнувшими щеками.

Руки становятся тонкими, как у девчонки. Одна нога тоже сильно исхудала. Поврежденная же напоминает ветку, которую проще сломать и выкинуть, чтобы она не мешалась.

«Вот если бы у меня был топор… — думаю я, сходя с ума от голода. — Вот если бы у меня был топор, я отрубал бы по части и готовил себе себя раз в несколько дней, чтобы можно было протянуть подольше».

Эти мысли тяжелые и до дурноты приятные. Все потому, что они о жратве! В те самые моменты, когда ни о чем другом думать не получается, они кажутся настолько ужасными, что минуют все защитные процессы головы и щупальцами проникают глубоко в сознание. Эти мысли мучают меня тогда, когда я смотрю на нерабочий кусок мяса, которой стала нога, при этом я не задумываюсь ни о боли, ни о том, как остановить кровь. Это проходит стороной, потому что безумие постепенно берёт бразды правления в свои крепкие руки и начинает править мной как куклой.

Все это тянется днями и ночами и при всем моем желании не поддаваться сумасшествию, оно всё больше проникает в голову и все чаще показывает мне то, чего на самом деле нет и быть не может. Так, к примеру, однажды ночью я услышал два голоса. Я знал, что они принадлежат Лив и Стейну! Я был в этом уверен, хотя на самом деле не помнил, каким образом звучат их голоса.

Той ночью я ковыляю на побережье. Несколько раз смачно наворачиваюсь, пока на рогатке с мехом бегу до шепчущей камнями воды. Той ночью я долго кричу вдаль. Сам не знаю почему… Той ночью я уже готов сдаться, но случается чудо, и в ловушку попадается крыса. Выглядит это существо жалко. Мне приходится долго отмывать тварь. Все то время, пока я полоскал тушку в горячем источнике, я разговариваю с семьей. Это странно, потому что рядом их нет, голосов я не помню, но знаю, что они есть — голоса.

Однажды днем, стараясь найти хоть что-нибудь для жизни или пропитания, я вижу спины своих родственных жизней. Они появляются передо мной легкой дымкой. Они идут и разговаривают, но я не слышу, о чем. Тогда сначала я кричу, стараясь позвать их, но никакой реакции нет. Когда голосовые связки оказываются бесполезными, я бегу… Точнее, начинаю более активно переваливаться с ноги на ногу, прыгать… Я падаю, поднимаюсь, чтобы сделать еще несколько неровных, рваных, тяжелых шагов или прыжков вперед, чтобы вновь обрушиться на землю!.. Я схожу с ума в попытке догнать удаляющиеся спины и смеющиеся голоса, но так и не могу это сделать, потому что на самом деле их и не было.

«Наверное, смерть в зубах кош-ки была бы проще, предпочтительнее, — думаю я как-то ночью в какой-то там очередной день подряд без еды. — Наверное, я зашел слишком далеко и моя ставка оказалась слишком высокой. Наверное, в этом споре мне не удастся победить… — это была первая ночь, которую я встретил после дня, проведенного совершенно без движений. — Даже к источнику не смог сходить… больше сил нет», — думаю я, чувствуя, как одинокая слеза срывается и кипятком скользит по натянутой на скулу коже, под которой совсем не осталось жира.

Истощение настолько сильное, что уже несколько дней кряду я вижу сквозь дымку тумана… тумана, которого на самом деле нет. И я знаю, что тумана нет! Что он только в моих глазах! И я пытаюсь смыть его теплой водой, пока еще могу двигаться… но все тщетно!

Уже несколько дней я слышу звуки, которые несколько раз повторяются, и я понимаю, что этого быть не должно! От этого мир, окружающий меня, приобретает всевозможные оттенки и отзвуки страха! И я бы боялся, но апатия, напавшая на меня, настолько сильна, что последний день я просто лежу на месте… даже не пытаюсь призвать своего огненного демона. Просто лежу и наслаждаюсь зрелищем падающих снежинок… Чувствуя, как волосы на лице покрываются инеем и льдом.

Ночь подходит к концу. Кроваво-алый диск, рассказывающий о надвигающемся ещё большем холоде, уже приподнялся над линией большой воды и раскинулся вдоль земли, когда в какофонии размноженных звуков я слышу те, которых раньше не было. Они напоминают мне шаги. Тяжелые шаги сначала приближаются, затем отдаляются. Они неровные, но уверенные и больше напоминают мне те, которые своими лапами производит медведь, проснувшийся раньше времени, недовольный, голодный, разъярённый на обстоятельства… на тяжёлую жизнь.

Чувство, что вокруг шатается медведь, лишь усиливается, когда раздался громкий рёв. Холодящий душу, ужасный рёв со стороны горячего источника. Рёв, после которого шаги начинают быстро приближаться. С каждой секундой становясь громче, чётче, жёстче.

«Не-е-ет! Просто так я не сдамся! Ни в коем случае не сдамся! — думаю я. — И если не в этом мире, то в Вальгалле смогу встретить Лив и Скайла! И там я расскажу историю о том, как я выживал до самого последнего вздоха! Что несмотря на отсутствие сил, на голод, на обезвоживание, несмотря на апатию, я встал на единственную рабочую ногу, чтобы дать бой огромному, сильному зверю! Я расскажу об этом и им, и другим родственникам, что готовы встретить меня за столом, где льётся вино и мёд! Где есть мясо, песни и где тепло!»

Начинаю двигаться. Слышу, как тонкая корочка льда, покрывшая меня за сутки, недовольно скрипит, трещит и стонет раскалываясь. Начинаю двигаться, и при этом в голове звучит: «О, вправду вижу я отца своего».

Пытаюсь облизать губы. Не чувствую их. Только боль. Только обжигающее мерзкое чувство и так до того момента, пока не поднимаю бороду, чтобы подышать в неё. Чтобы остатками тепла в своём дыхании растопить снег, иней и лёд, чтобы умыться талой водой. Только после этого удаётся негнущимися губами, разлипшимися и кровоточащими, прошептать: «О, вижу я и мать как живую», чтобы закашляться и привлечь к себе внимание хищника.

Нашариваю рогатину. С её помощью поднимаюсь на ногу. Затем туманным взглядом ищу копье, с которым и приму последний бой! Чтобы почить воином, а не куском мяса, дожидающимся трапезы!

— И сестер с братьями, что были у меня... — продолжаю я шептать часть последней воинской молитвы и тем самым зазываю зверя в гости!

К этому моменту я уже стою на ногах. Она рука занята рогатиной, вторая копьем. Я стою и жду, когда мой бой против жизни закончится! Я жду прихода смерти!

— О, вижу я как живых предков моих, — громче срывается с моих губ, и шаги в моем направлении становятся чаше, как и сердцебиение под хрупкой реберной защитой.

Стараюсь проморгаться, но все старания тщетны. Плотные корочки апатии и сна застлали собой способность видеть, оставив в моем распоряжении лишь силуэты и тени!

«Будет сложно, имея только это, но я не отступлю! — думаю я, а в голове звучит: — Всех, до единого, предков моих, кровь от крови».

Всего на миг, четко, как раньше, передо мной появляется Лив, и она улыбается и машет мне! Она зовёт сына по имени, и он тоже возникает в метре от меня! Прелестный мальчуган с непослушными волосами и уже сломанным в драке носом кричит: «Папа! Папа! Мы тебя ждём! Возвращайся домой!» — и эта галлюцинация высекает слёзы из глаз так же, как кузнецы высекают на стали своё клеймо! А в это время с моих губ срывается:

-Они зовут меня! Зовут меня на мое место рядом с ними!

А вот и зверюга, огромная, как нормальная хижина, построенная искусным плотником! А вот и медведь, который, покачиваясь, появляется из-за деревьев! Зверюга, в чьи глаза я хотел бы взглянуть, но не смогу, и мне остается только большой чёрный силуэт. И в это время я произношу:

— В чертогах Валгаллы!

С словами: «Где вечно ждут истинные воины!» — бросаюсь в атаку. Даже отбрасываю в сторону рогатину, чтобы взять копье в обе руки. Я бросаюсь в бой, не чувствуя усталости и боли. Иду на смерть со смехом, без страха.

Удар копьем получается не самым лучшим. Острие проходит мимо цели, и спустя миг оружие отправляется в свободный полёт куда-то в сторону, но я не потерян. Я намерен биться кулаками и наношу удар, но больная нога не выдерживает веса исхудавшего тела, и я тоже отправляюсь в свободный полёт — наподобие того, в который было отправлено копье. В повороте падаю на спину. Зверюга приминает мои плечи к земле своими лапами и наклоняется надо мной.

«Вот и всё…» — молниеносная мысль, за которой следует удивление…

— Гридя?! — называю его имя, и на моём лице появляется улыбка.

«Может быть, мой бой против жизни ещё не окончен? Может быть, я смогу вернуться домой? — думаю я, наблюдая знакомое, пускай и разодранное когтями, пускай без глаза, лицо лучшего противника в моей жизни.