Джиневра Поттер (гет)

Когда Гермиона, вся погруженная в свои мысли, шла по министерскому коридору, в одной его стороне, как и обычно, собралось несколько разговорчивых девиц для обсуждения разных слухов и сплетен.

— А я слышала, Поттер перебрался в Годрикову Впадину, — важно сказала одна особа, словно обладание подобной информацией ставило её выше других.

— Туда, где погибли его родители? — изумилась вторая девушка. — Должно быть, он и впрямь потерял рассудок от горя.

— Не говори ерунды, — возразила ей третья. — Не велико горе, коли вечно жили в разъездах, я не удивлюсь, если не пройдёт и года, как он женится ещё раз. Он же Гарри Поттер, национальный герой, любая дама будет ему принадлежать, стоит ему только захотеть. Вопрос в том, кто будет первая, кто его завлечёт?

Не то чтобы Гермиона часто подслушивала чужие разговоры и пыталась таким образом что-нибудь разузнать, но, когда её слуха коснулось имя дорогого ей друга, она резко остановилась и повернула в совершенно другую сторону.

— И не стыдно вам?! — грозно прозвучал её голос, заставив всех девиц замолчать. — У Гарри большое горе и к этому стоило бы относиться с уважением!

Под сердитый взгляд Гермионы все три особы решили молча разойтись по своим делам. Наверняка они ещё соберутся и заодно и ей перемоют все косточки. Она теперь считается одной из первых претенденток на роль жены Гарри. Гермиона тяжело вздохнула и ушла в свой кабинет. Благо, что за пять лет прилежной службы она стала заместителем начальника отдела магического правопорядка, и это давало ей кое-какие привилегии, если конечно не забывать, что тот самый начальник с раздражающей доброжелательной улыбкой частенько сваливал на неё массу всяких дел.

Гермиона закрыла дверь и прижалась к ней спиной, обнимая рукой несколько папок с бумагами. В последнее время работать стало гораздо тяжелее. Может, она и не хотела признавать, но отсутствие Гарри её очень угнетало. Больше никто не открывал дверь её кабинета в обеденное время и не звал за собой или же не приносил по утрам по стаканчику кофе. Больше она не вслушивалась в звуки в коридоре, чтобы определить, вернулась ли шумная компания мракоборцев в Министерство. В таком случае она могла достать из ящика стола парочку пузырьков и сходить проведать Гарри.

— Что бы я без тебя делал, — со смущённой улыбкой обычно он говорил, пока она, сердясь скорее для вида, обрабатывала его шрамы.

Другие мракоборцы больше не перешёптывались за её спиной и не звали шутливо на свидания. К ним она настолько привыкла, что перестала обращать внимание на их подколки. По вечерам она ни с кем не откровенничала за чашечкой чая и не уходила домой с мыслью, что день прошёл неплохо. Гарри просто исчез, будто его не было рядом все эти годы, и вместе с ним исчезла их душевная близость и приятные минуты общения.

Гермиона постояла недолго, предаваясь пасмурным мыслям, и отошла от двери. Её ждало множество дел, она уселась за стол и погрузилась в них.

Прошло часа два, может быть три, когда она оторвалась от чтения и писанины, чувствуя, как сильно затекла шея и спина, как устали от напряжения пальцы, сжимавшие перо, и кисло взглянула в сторону пустой чашки. Вторая всё ещё стояла рядом, если кто-то захочет к ней присоединиться. Так, по крайней мере, могло бы показаться кому другому, но она-то знала правду. Вторая чашка на тумбочке стояла исключительно для Гарри. На случай, если он всё-таки зайдёт.

Гарри не заходил вот уже пятый месяц. Гермиона бы не сказала, что злилась на него за это или не понимала причины, по которой он от всех отстранился, но без него временами ей было невероятно тоскливо. Он не отвечал на её письма, и она перестала их писать. Дала ему право побыть в одиночестве, раз он этого хочет.

Гермиона поднялась с места, подогрела чайник, заварила чай и достала из стола коробку с печеньем. От усталости она отодвинула все бумаги в сторону и не заметила на краю ежедневник. Тот упал. Гермиона нагнулась и скривила губы, прочитав свои дела на вечер.

«Свидание с Дэвидом».

Заметка была сделана её же собственной рукой. Гермиона вернулась на место и стала придумывать причину, чтобы избежать этого события. По правде говоря, такое с ней случалось уже не в первый раз. Когда-то она наивно верила в отношения с Роном. Услышала, как душевно он отозвался о несчастных домовиках и бросилась ему на шею. Кто бы знал, что Рон окажется ещё тем лицемером. Всё, что он говорил и делал, было только для того, чтобы её удивить и завоевать, но на деле он ни капли не радел ни за права домовиков, ни за магглорождённых волшебников, ни за что-то другое. Не то, чтобы он считал, что их правильно угнетают, но Рон оставался собой, ленивым безалаберным парнем. Было глупо надеяться, будто этот вспыльчивый неразумный детина когда-нибудь повзрослеет. Их отношения после войны продлились год и три месяца и то только потому, что Гермиона уехала в Хогвартс, чтобы закончить обучение. Рон не удосужился её навещать, в отличие от Гарри, или писать письма. После возвращения в «Нору» Гермиона не выдержала его поведения, в один из вечеров зашлась в гневе и порвала с ним.

С того дня она перестала существовать как личность для многих членов семьи Уизли. Поначалу её это очень задевало — миссис Уизли ведь была к ней так добра на протяжении многих лет — но потом она окунулась в дела, и обида постепенно затихла, к тому же Гарри её не осуждал, хоть и встречался с Джинни. Временами Гермиона даже завидовала ей и радовалась, что их тоже какое-то время разъединяло расстояние. А потом Гарри женился, и она подумала, что на этом их дружбе пришёл конец. Но Джинни не захотела повторять геройство матери в желании заиметь множество детей и тоже выбрала карьеру. Иногда они вроде бы ссорились из-за этого с Гарри — он не любил об этом говорить, а Гермиона всё понимала по его хмурому лицу, когда они сидели вечерами у неё в кабинете. Их дружба не рухнула, хоть она и спрашивала себя, что было бы, если бы она сделала шаг навстречу этому. Спрашивала себя, догадывался ли Гарри о чём-нибудь с её стороны, желал ли он временами её общества больше, чем Джинни, или это была просто нужда в понимающем собеседнике, кем мог быть и кто-то другой.

Рискнуть не позволяла совесть и, наверное, страх. Гарри оставался её единственным другом, кто был всегда рядом и готов помочь, и Гермиона не хотела его потерять, однажды признавшись ему в большем или, в случае успеха, став для него всего лишь любовницей. Гарри слишком благороден и честен, и ей казалось, что он никогда не обидит Джинни, даже если они временами и ссорились. Впрочем, даже счастливые пары иногда выясняют отношения — это нормально. Гермиона решила двигаться дальше и кое-когда ходила на свидания. Один серьёзный претендент в женихи — вроде бы его звали Майкл — был довольно хорош собой и умён. Сидя в кафе или устраивая пешие прогулки, им было что обсудить и вспомнить, но как-то вечером он всё испортил.

— Ты что, сдурела?! — рявкнул Майкл, схватил её за руку и силой потащил подальше от тёмного переулка, где двое парней с волшебными палочками наседали на третьего.

Гарри бы первее неё бросился к тому на помощь. Майкл оказался гораздо рассудительнее и не любил лезть на рожон. С того вечера он стал её раздражать всё больше и больше, и они вскоре расстались.

Был ещё Питер. Он оказался гораздо смелее, веселее и безрассуднее, но через три вечера, когда темы для разговоров исчерпали себя, он практически на неё напал, желая, как это пишут в романтических книжках, слиться в жарком поцелуе и ночью предаться страсти. Гермиона ему «ответила» с такой силой, что бедолагу отправили в Мунго.

— Боюсь спрашивать, чем же он тебя обидел, — едва сдерживая улыбку, сказал Гарри, как один из тех, кто первым прибыл на место, узнав про чей-то мощный выброс магии.

— Он безмозглый идиот! — сердито объявила Гермиона на всю улицу, мысленно ругая себя за то, что пыталась совместить в Питере и ум, и смелость, и доброту, и сама же выставила себя дурой.

— Бывает, — согласился Гарри и приложил ладонь к её плечу. — Но я рад, что ты смогла постоять за себя. Может… выпьем перед сном по чашке чая? Вон там, за углом, кафе ещё вроде работает.

Наверное, что-то было в тот вечер в его изумрудных глазах, что-то такое волшебное, нежное, неповторимое. Гермиона помнила, что быстро успокоилась, сидя с ним за столом, и жалела только о том, что те минуты быстро прошли и их нельзя повторить. Ради такого она могла бы и пятерых Питеров припечатать к стене в форме блина.

Потом вроде бы были и другие парни, два-три свидания с каждым, не более того. Кто-то из них оказывался скучным, кто-то жестоким или глупым, и Гермиона быстро рвала с ними отношения или находила причины, чтобы не встречаться. Сейчас она писала Дэвиду записку, что плохо себя чувствует, и обещала встретиться с ним в другой раз, прекрасно понимая, что такого раза не будет. Самолётик сорвался с её пальцев и поспешил к двери. Какие-то минуты он кружил рядом, ожидая свободы, но, когда Гермиона потянулась за волшебной палочкой, дверь открылась с другой стороны, и на пороге показалась странная компания из Кингсли Бруствера и Артура Уизли.

— Он сошёл с ума! — тут же заявил последний. — Гермиона, ты должна немедленно с этим что-нибудь сделать!

— Рон никогда не дружил с умом, — равнодушно ответила ему Гермиона, провожая взглядом самолётик, улетавший в коридор, — с этим ничего нельзя сделать.

— Речь не про Рона, а про Гарри, — поправил её Кингсли и прикрыл за собой дверь.

— Про Гарри? — удивлённо подхватила Гермиона, почувствовав, как её сердце пропустило удар и забилось сильнее. — А что с ним? Он вроде бы сейчас живёт в Годриковой Впадине… по крайней мере, я так слышала, — прибавила она неуверенно.

— Всё так, — устало согласился Кингсли, опустился на ближайший стул и выразительным взглядом намекнул это сделать и мистеру Уизли. — Но Годрикова Впадина с прошлого месяца перестала существовать.

Гермиона едва успела разомкнуть губы, как мистер Уизли её перебил.

— Он забрал с собой Андромеду Тонкс, Тедди, Аберфорта и ещё десяток волшебников и их детей, выселил всех магглов и скрыл Годрикову Впадину с глаз!

— Всю?! — ещё больше удивилась Гермиона, переводя с него взгляд на Кингсли. — Но зачем это Гарри? Он бы никогда…

— Он сошёл с ума! — опять нетерпеливо вставил мистер Уизли. — Мы должны что-то с этим сделать! Кто знает, что он задумал! Надо поскорее всё выяснить и помочь Гарри!

— Артур, уймись, — попросил его Кингсли. — Мы для того и пришли к Гермионе, чтобы помочь Гарри.

От быстроты их речи она едва успевала соображать, потому и не сформулировала вопроса.

— Гермиона, мы никак не можем туда попасть, — сказал ей Кингсли. — Там наложена неведомая нам магия. Те немногие, с кем мы виделись из Годриковой Впадины, говорят, что Гарри в полном порядке и занялся огородом и детьми, но это же полный бред. Мы думаем, он что-то затеял и запугал их до смерти. Но мы не понимаем, что и зачем. Ты одна из немногих, кому он доверяет, думается мне, тебя эта хитроумная магия пропустит. Поговори с ним. Выясни, в чём дело. Если всё хорошо, то ладно, а если нет…

— Если нужна помощь, мы её окажем, Гермиона, это же Гарри! — горячо сказал мистер Уизли, поражая тем, что он, оказывается, всё ещё помнит её имя. — То, что он от нас отстранился, не делает его чужим или!..

— Хорошо, — перебив его, твёрдо ответила Гермиона, не желая выслушивать множество лишних слов, — я сегодня же попробую поговорить с Гарри и сообщу вам, что он там вдруг задумал.

После ухода внезапных посетителей она неподвижно сидела на месте, глядя в закрытую дверь. Гермиона не представляла, что её ждёт, но знала главное. Пять месяцев тому назад Джиневра Поттер умерла в Мунго, и Гарри с того времени постепенно отдалился от всех. Возможно, он и впрямь всё это время любил только одну девушку, и в его сердце никогда не было места для другой. Гермиона безумно хотела его видеть, крепко обнять, поговорить по душам и с той же силой боялась этого же — того, что его горе разорвёт ей сердце. Её рука, лежавшая на ворохе бумаг, немного подрагивала.

Годрикова Впадина серьёзно преобразилась с того времени, когда Гермиона видела её в последний раз. Пройдя за купол, а именно так, как ей показалось, ощущалась защита деревни, состоящая из множества заклинаний, чем-то напоминавших те, что лежали на территории Хогвартса, она удивлённо смотрела на дома, стоявшие на окраине. Это уже были не те убогие серые домишки, один похожий на другой, а совершенное новые, отдающие запахом дерева, краски, строительных материалов, светлые яркие дома, похожие на те, что многие выбирают в каталогах для отдыха на время отпуска.

Гермиона медленно шла по ровной недавно уложенной дороге, переводя изумлённый взгляд с одного дома на другой и не веря своим глазам. Был ли к этому причастен Гарри или нет, но в Годриковой Впадине шла серьёзная перестройка.

— Гермиона! Гермиона, привет! Гермиона, мы здесь! — звучали знакомые ей голоса, и, оглянувшись, она увидела друзей.

Невилл и Луна стояли у конька крыши, один край которой ещё не был уложен, и махали ей руками. Гермиона неуверенно махнула в ответ. Где-то внизу залаяла собака и послышался детский плач, Луна поцеловала Невилла и трансгрессировала в дом, чтобы успокоить свою малышку. Гермиона в растерянности стояла на месте, говоря себе, что друзья, когда писали ей письма, просто не уточнили место, куда переехали.

— Гермиона, Гарри там, не ищи! — воскликнул сверху Невилл, указал при помощи волшебной палочки направление и взялся за дело.

Черепица под воздействием его магии принялась ловко ложиться на положенное ей место, а дрели-шуруповёрты — вкручивать шурупы, выпрыгивающие из ящика, двигавшегося за ними.

— Лови меня! Лови! — кричали рядом дети, и, выйдя из ступора, Гермиона безошибочно узнала среди небольшой группы Тедди, любившего придавать своим волосам голубоватый цвет.

Она не стала отвлекать мальчика от игры и двинулась дальше, туда, куда указал ей Невилл. На её пути встретился и новенький трактир, над которым висело двое плоских деревянных козлов, от наложенной на них магии пытавшихся забодать друг друга. Гермиона сглотнула, но не стала подходить ближе и читать вывеску. У ещё одного дома незнакомая ей волшебница, насвистывая мелодию, сидела на метле и мыла при помощи тряпки и парящего рядом ведра, окно. Не так далеко пожилые мужчина с женщиной сидели в беседке за чаем, пока по другую сторону от дома топор рубил дрова, а те сами летели и укладывались в поленницу. Гермиона шла всё дальше, и чем больше она видела, тем сильнее ей казалось, будто она попала в какой-то сказочный мир. В Хогсмиде и то жители вели себя как-то скромнее, чем здесь. Впрочем, после окончания войны она редко туда ходила, разве что за покупкой новых перьев, да и чтобы увидеть Гарри, пару раз приезжавшего на выходные. Всё остальное время уходило на учёбу, подготовку к экзаменам, а потом началась служба в Министерстве, много всего заняло её разум, и стало уже совершенно не до того.

Гермиона вздохнула, отрываясь от нахлынувших пасмурных мыслей, и внезапно остановилась посреди улицы. Дом, к которому она держала путь, ничем особенным не отличался от других, скорее наоборот, его можно было бы назвать скромным, но то, что она увидела, не могло её не удивить.

Первое, что бросилось ей в глаза, была, конечно же, тёмная лохматая макушка друга, работавшего на огороде при помощи лопаты. Гарри поначалу не заметил на себе её взгляда и продолжал копать. Одет он был в старые джинсы и блёклую едва застёгнутую клетчатую рубашку. А потом он остановился, небрежно откинул со взмокшего лба пару прядей волос и сказал в сторону такое, отчего Гермиона потеряла дар речи.

— Гермиона, полей лунки, пожалуйста!

В ту же минуту из-за угла дома выбежала невысокая темноволосая девочка на вид лет семи, она ненадолго наклонила лейку и поспешила к другой лунке.

— Альбус и Римус там часом не заигрались? — спросил её Гарри.

— Нет, они уже идут! — бодро ответила девочка и пошла к третьей лунке.

Из-за того же угла показалось двое темноволосых мальчишек, один из которых был чуть ниже другого. Первый из них нёс ржавое блюдо, наполненное рассадой какого-то растения, другой тащил в грязных руках две небольшие лопатки. Вот он-то и заметил оторопевшую Гермиону на дороге.

— Пап, там какая-то тётя на нас глаза вылупила! — доложил мальчик.

— Альбус, сколько можно просить не выражаться, как последний… — сердито начал было Гарри, но, обернувшись, смолк.

Их взгляды со взрослой Гермионой, стоявшей на дороге, наконец-то встретились. Она была так поражена увиденным, что не могла ни взмахнуть рукой, ни произнести слова приветствия. У Джинни с Гарри не было детей, и откуда взялась эта странная троица можно было только гадать. Гермиона отказывалась верить, будто Гарри мог изменять жене. Она слишком хорошо его знала, и здесь явно что-то было не так, отчего она зашла в тупик.

Гарри первым вышел из недолгого оцепенения и воткнул лопату в землю.

— Это не какая-то тётя, а мой лучший друг, — серьёзно сказал он детям. — Давайте, сажайте капусту и заходите в дом, а я пока поставлю чайник.

Он подошёл к самому забору, и Гермиона поняла, что пора двинуться навстречу и что-то сказать. Гарри снова сделал это первым.

— Так и будешь там стоять? Можешь зайдёшь в дом и выпьем вместе по чашке чая?

Гермиона неуверенно кивнула и почувствовала, что у неё и вправду пересохло в горле. Она кивнула ещё раз, скорее без цели, нежели подтверждая своё решение, и двинулась к крыльцу. Только сейчас ей показалось странным, что Гарри ей не улыбнулся. Вероятно, он ждал, когда она придёт, и был не особо этому рад. С тяжёлым сердцем Гермиона вошла в дом и двинулась за его хозяином на кухню. Она показалась ей довольно уютной и чистой, но это всё сейчас не имело значения. Гермиона опустилась на стул и от волнения тотчас засыпала друга вопросами.

— Гарри, что всё это значит? Кто все эти дети? Зачем ты спрятал деревню и затеял тут перестройку? Куда делись все магглы? Это что, правда, ты их выселил? Но для чего? Чтобы присвоить себе деревню? Чтобы жить рядом с племянником и друзьями? Но я же тоже… Мерлин, я ничего не понимаю! — Она закачала головой, которую стало распирать от множества беспокойных, не способных связаться между собой, мыслей. — Ты не отвечаешь на письма, никому ничего не говоришь, исчезаешь, а потом… потом оказывается, что ты всё это время сидишь тут и… и… занимаешься огородом! — возмущённо закончила она, едва дыша.

Гарри с невозмутимым видом прослушал её торопливую речь и опустился за стол. Налил ей и себе по чашке чая, ненадолго глянул в окно, чтобы проверить, чем в огороде занимаются дети, и только после этого заговорил.

— Я рад, что ты здесь. Правда, очень рад, — сказал он негромко, и ей подумалось, что радость в его голосе никак не ощущается. — Написать не мог, времени не было, столько всего пришлось уладить… Это уже не важно, всё позади. — Он отмахнулся. — На самом деле всё просто: мне нравится здесь, вот и решил обосноваться. Лучше скажи, как ты? Всё ещё работаешь в Министерстве?

— Гарри, я пришла не для того, чтобы поговорить обо мне! — возмутилась Гермиона, подскочив с места. — Ты же пропал, для всех нас пропал! Я понимаю, тебе было очень и очень нелегко после твоей потери, но…

Она заметила, как он отвёл взгляд в сторону, и почувствовала укол совести — ей совсем не хотелось бить его по самому больному, но слова выскочили сами, и после них сделалось неловко.

— Но мы же не чужие друг другу, — закончила Гермиона как можно мягче и вернулась за стол. — Пожалуйста, скажи мне, что происходит, я… я очень волнуюсь за тебя, — призналась она и посмотрела на его руку, крепко державшую горячую чашку.

На этой руке огрубела кожа. Гарри, похоже, и сейчас не жалел себя и трудился изо всех сил. Гермионе очень хотелось его коснуться, как в прежние времена, но она не решилась и оставила ладони на столе, возле своей чашки. Гарри вернул к ней взгляд, и кончики его губ впервые за прошедшие минуты чуть дрогнули в улыбке.

— Ты не меняешься, — заметил он и сам положил поверх её ладони свою, отчего её сердце снова стало биться чуть быстрее, — не волнуйся, со мной всё в полном порядке, я… просто решил начать всё заново и пожить на свободе.

— На свободе?! — переспросила Гермиона и тут же упрекнула себя за резкость, из-за которой он убрал свою руку от неё. — И это ты называешь свободой? — спросила она тише. — По-моему, ты тут просто запёрся от всего мира. Гарри…

— Со мной всё в полном порядке, — повторил он, — я отдаю себе отчёт в том, что делаю. И я тут не заперся, а всего лишь обезопасил нашу деревню от кого бы то ни было, скажем так, недружелюбного. Ты ведь сама прошла сюда без проблем, верно?

Гермиона хотела ему ответить, но сбилась с мысли, удивлённая тем, что смесь защитных заклинаний отчего-то не сочла мистера Уизли и Бруствера дружелюбными.

— И я всего лишь предложил тем, кто тут жил, и своим друзьям, разумеется, немного поработать и хорошо устроиться, — между тем продолжал Гарри. — А насчёт магглов — это всё сплетни, мы никого не выгоняли отсюда. Кто-то сам давно хотел уехать, но не имел возможности, а кому-то было всё равно. Тем, кто хотел, мы, конечно, предложили денег, а потом распродали их дома волшебникам. Знаешь, сколько человек хотело бы жить рядом с «национальным героем»? — Гермиона догадывалась, и Гарри прочёл её ответ по глазам. — Вот-вот, очень много, поэтому громких объявлений из этого мы не делали, так… оповестили кое-кого из знакомых и собрались вместе. Магглы тут, между прочим, всё так же живут, можешь сама навестить, если не веришь, их никто не притеснял, они прекрасно знают, кто мы, и ни капли не возражают.

— Ты нарываешься на скандал, — испуганно прошептала Гермиона.

— Чем? Тем, что мы все здесь живём дружно? — равнодушно спросил Гарри. — Не вижу в этом проблемы. Не верь слухам, здесь никто и никого не удерживает насильно. Когда хотят, люди уезжают, куда им надо, и возвращаются обратно. По-моему, это здорово — иметь уютный дом в тихом и безопасном месте.

Гарри выпил немного чая и задумчиво глянул в сторону окна. Гермиона удивилась тому, с какой лёгкостью он рассуждает о Годриковой Впадине, как будто она вся стала ему принадлежать, и тоже немного отпила из чашки.

— Почему же ты… сам кое-когда не выезжаешь отсюда? — помолчав, осторожно спросила она.

— Не хочу, — просто ответил он. — У меня хватает здесь работы, думаю, ты это понимаешь.

Она разомкнула было губы, чтобы сказать, что работа ещё не повод от всех отдалиться, но осадила саму себя — снова ударить Гарри по больному ей не хотелось, и Гермиона произнесла другое:

— Да, хорошо понимаю. Это затягивает.

— Вот-вот.

Гарри снова отпил чаю, и Гермиона повторила это за ним, скорее, чтобы потянуть время и собраться с разрозненными мыслями. Совершенно не так она представляла их разговор, когда направлялась сюда. Ей виделся угрюмый молчаливый мужчина, каким она заставала его в далёкие напряжённые дни в Мунго, когда садилась рядом на лавку в больничном коридоре, а Гарри был совершенно спокоен, как будто никакой страшной потери не было вовсе. Или он так быстро оправился от удара или очень умело скрывал от неё свои чувства, что было куда вероятней и хуже.

— Кто все эти дети? — наконец спросила Гермиона, слыша голоса за окном.

— Мои приёмыши, — ответил Гарри, тоже оторвавшись от каких-то мыслей, и, заметив недоумение на её лице, пояснил: — Стёртые дети Пожирателей и Волан-де-Морта.

— Вола… Что-о?!

От неожиданности Гермиона опрокинула чашку и на столе образовалась лужа.

— В каком смысле «стёртые»? — вынимая волшебную палочку, спросила она и поспешила очистить стол. — Это что ещё значит?

Гарри наполнил её чашку чаем и подвинул вазу с конфетами.

— Значит, что кое-кто из Министерства рассчитывал, что если стереть им память и разбросать по детским приютам, то они ещё могут стать приличными людьми, а не очередной угрозой для нашего общества. По мне, это крайне жестоко, кто бы ни были их родители. У них должен быть шанс на нормальную жизнь, вот я и… решил им его дать.

— Так ты поэтому… рассорился с Кингсли и другими перед уходом? — удивлённо спросила Гермиона, снова коснулась чашки, но тут же одёрнула от неё ладони. — Ух, горячий.

Гарри кивнул на её вопрос и продолжил:

— Они знают, что они мне неродные, но… так уж вышло, что мы привязались к друг к другу, пока я немного отдыхал в Мунго.

— Ты был в Мунго? — удивилась Гермиона. — Когда? Как долго? Почему ты мне ничего не?..

— Поверь мне, это уже не важно. Факт в том, что их память уже не вернуть, и я дал каждому из них своё имя. Может, когда они достигнут одиннадцати, им повезёт, и они тоже отправятся в Хогвартс.

Гермиона не знала, что ему сказать. Она могла только предполагать, что Гарри себя измучил после потери Джинни, потому и попал в Мунго, но ей было даже не обидно, а горько думать, что он не написал ей об этом ни слова. Горько думать, что он не дал ей возможности хоть чем-то отплатить ему за доброту и заботу. Она молча кивнула и отпила ещё немного чая, украдкой поглядывая на Гарри. Он всегда мечтал о крепкой семье, чтобы дарить любовь и радость, возможно, дети на улице были его болеутоляющим. Во всяком случае она не успела спросить, как они встретились и когда успели привязаться к друг другу.

Входная дверь открылась, послышались шаги, и трое детей показались на кухне.

— Пап, мы всё посадили! — бойко доложила девчонка и поспешила к коленям Гарри, как будто бы желая показать, кому он здесь принадлежит.

— А руки кто будет мыть? — спросил он её, и девочка, надув губы, нехотя пошла к раковине. — Моя Гермиона, — тепло отозвался о ней Гарри, провожая взглядом, — такая же упрямая и своевольная, как и ты.

Гермиона почувствовала, как жар приливает к её щекам, и вцепилась в горячую чашку, которая теперь казалась согревающей. Ей о многом хотелось бы поговорить ещё с Гарри, но дети тоже устроились за столом, и маленькая Гермиона, забравшись на колени к отцу, недобро посматривала в её сторону кофейного цвета глазами. Пришлось уходить практически ни с чем.

— Если тоже захочешь переселиться в тихое и безопасное место, то для тебя оно точно найдётся, — сказал ей у двери Гарри.

— Знаешь, я… — начала было она, но её маленькая тёзка тоже подбежала к порогу.

— Пока-пока! — сказала она, нагло махая ручкой.

— Милая, нехорошо так вести себя со… — начал было Гарри, но Гермиона отомстила девочке и без стеснения поцеловала его в щёку.

— Спасибо, что уделил мне время. Надеюсь, ещё увидимся, — сказала она и спустилась с крыльца.

Через какие-то минуты Гермиона была за куполом защиты и печально смотрела на зелёное поле, тянувшееся вдаль. Пора было возвращаться в Министерство, возвращаться к своей унылой одинокой квартирке и насыщенным делами будням.

— Этого не может быть! Нет, я не верю! Гермиона, Гарри тебя обманул! Он не может там сидеть и заниматься огородом! — восклицал мистер Уизли в кабинете министра магии. — Он, должно быть, не в себе и…

— Но это так, — перебила его Гермиона. — По-моему, Гарри очень устал после… после всего, что с ним было, — подбирая слова, чтобы не задеть, сказала она, — и мне кажется, стоит оставить его в покое.

— Ну раз ты так считаешь, то хорошо. Не вижу повода для беспокойства, Артур, — заметил Кингсли и столкнулся с ней взглядом.

От внимания Гермионы не ускользнула тень подозрения, мелькнувшая в его лице, и она упрямо не отвела своих глаз.

Мистер Уизли, не способный сидеть на месте, ничего странного за ними не заметил и продолжал беспокоиться. Отчасти Гермиона его понимала — потеря второго ребёнка здорово сказалась на нём, как на любящем отце, а потом ещё и Гарри, которого они с миссис Уизли считали сыном, перестал держать с их семьёй связь — но всё это не имело для неё большого значения. Её давно исключили из членов этой семьи, и даже не будь это так, она бы всё равно не променяла дружеские отношения с Гарри на одобрение близких.

— Нет, он что-то затеял, точно что-то затеял. Гермиона, он погубит себя, и ты будешь в этом виновата! — упрекнул её мистер Уизли.

— Я всё сказала, — отрезала Гермиона и, кивнув Кингсли, покинула его кабинет.

Она хорошо держалась и внешне казалась спокойной, как будто бы какие-то минуты назад речь шла про малозначащего для неё человека, но на самом деле её снедало не меньшее беспокойство и тревога за Гарри. В её голове вот уже второй день после посещения Годриковой Впадины крутились одни и те же вопросы, на которых не было ответа. Отчего Гарри оказался в Мунго и когда? Почему он не сообщил ей об этом? Почему не сказал ни слова про детей? Он настолько перестал ей доверять и был уверен, что она не поймёт и не примет его решения? Ещё никогда рабочий день не казался ей таким долгим и тяжёлым. Гермиона сидела в своём кабинете и не могла вникнуть ни в один документ. В каждой строчке ей виделись всё новые и новые вопросы. Почему Гарри не позвал её в Годрикову Впадину раньше, но при этом пригласил Невилла и Луну? Разве она чем-то его обидела? Или она стала для него кем-то из прошлой жизни, кого он предпочёл бы забыть?

От очередного притока мыслей Гермиона безжалостно оттолкнула от себя бумаги в сторону и скривилась, как от боли. Казалось, будто друг нанёс ей удар в сердце, позабыв дать о себе знать. Но ведь Гарри её не ударял, хоть и не открылся, как можно было бы на него обидеться лишь за то, что он не стал перекладывать свои проблемы на других? Гермиона покачала головой, упрекая себя в слабости, и поднялась с места. Появись на её пути непосредственный начальник, то и ему бы не удалось ей помешать уйти по важному делу, касающемуся её здоровья. По крайней мере, эта причина в глазах других выглядела весомой и часто позволяла ей или не ходить на свидания, или избегать каких-то скучных мероприятий, где все желали только поболтать и напиться.

Гермиона отправилась прямиком в Мунго, чтобы переговорить с главным целителем насчёт Гарри. Он её, конечно же, принял, но, к её удивлению, оказался довольно упрям и недружелюбен.

— Похвально, мисс Грейнджер, что вас так заботит здоровье мистера Поттера, но я не имею право что-либо вам разглашать.

— Но я же его близкий друг! — настаивала она. — Можете спросить…

— Мне это не нужно, я вам всё сказал, — сухо отрезал главный целитель и указал ей на дверь.

Гермиона уходила от него жутко сердитая и пыталась насесть на его подчинённых, но те, как будто сговорившись, не особо желали с ней разговаривать, качали головами и расходились по палатам. Гермиона выругалась в одном из коридоров, вынужденная отступить.

— Пинка им дадут, если будут они про мистера Поттера чего трепать.

Пожилая волшебница с ведром и шваброй в руках встретилась ей у лестницы.

— Прошу прощения? — Гермиона приостановилась.

— Но не всем здесь прилично платят, чтобы переживать за место, — между тем продолжала женщина, смачивая тряпку в ведре. — Все уж больно любят чистенькими ходить и не задумываться, кто из-за них спину не разгибает или чья крепкая рука весь день палочку не выпускает, чтобы бытовыми чарами порядок наводить, пока другие себе читают целебные формулы или чего варят в котелках. Свиньи, что тут ещё сказать.

Гермиона поняла, куда женщина клонит, и достала из кармана кошелёк.

— Я думаю в ваших словах есть доля правды, наверное, это и впрямь очень тяжело — делать большое дело во благо других и оставаться в тени.

Через какие-то минуты женщина охотно поманила её за собой в подсобное помещение, при этом громко твердя на ходу, что сотрудникам Министерства стоило бы знать об недавно одобренном ими чистящем средстве, от которого в полу могут появляться дыры. Гермиона, конечно же, в такое не поверила и якобы зашла убедиться.

— Да полуживой он был, этот хвалёный Гарри Поттер, — сообщила ей женщина, получив парочку золотых монет, — принесли посреди ночи, как после битвы, всего израненного, обложенного проклятиями. Кое-кто из целителей аж напугался, уж не мёртвый ли.

Гермиона инстинктивно охнула, но взяла себя в руки.

— А когда это было? Кто его принёс?

— Когда… ну, несколько месяцев назад вроде, я не считала… Кто-кто, сам министр магии и его люди.

— Кингсли?! — вырвалось у Гермионы.

— А у нас есть другой? — удивилась её вопросу собеседница.

— Нет, простите, что было дальше? Что происходило потом? Как скоро его поставили на ноги?

Женщина помолчала, и Гермионе пришлось дать ей ещё парочку монет, чтобы собрать хоть крупицы невероятно важной информации.

— Месяц с чем-то провозились с ним. Переживали, что совсем беда. Министр первые дни то и дело захаживал и о чём-то беседовал с главным. Я слышала, как главный потом серчал на остальных, мол, из-за них может разразиться скандал. А они, бедняги, носились с Поттером, как с золотым яйцом, а он всё чудил себе и чудил…

— В каком смысле «чудил»?

— А я прям знаю? Они так между собой болтали, совещались-совещались и перевели его к этим… недалёким у нас, на пятом этаже.

Гермиона сглотнула, испуганно подумав про Локонса и чету Долгопупсов, обитающих в отдельной палате.

— И что?

— И ничего. Побыл там какое-то время, потом познакомился в соседней палате с маленькой девочкой, которую к нам доставили, и после этого прям в себя стал приходить. Ты бы видела с каким концертом он нас покидал… На весь коридор кричал, что никому свою Гермиону не отдаст.

Гермиона почувствовала, что краснеет, но женщина, к счастью, к ней не приглядывалась и не спрашивала имени.

— И девочка к нему вроде прикипела, пока они кое-когда играли и общались, — продолжала она. — Вот ведь как бывает, а то все герой-герой твердили, а тоже ведь живой человек и сломался.

На этом полезная информация заканчивалась, и Гермиона ушла в некотором замешательстве и возмущении. Новые вопросы снова приходили ей в голову и крутились без остановки. Вернувшись в Министерство, она уже была в таком взвинченном состоянии, что её и не испугала бы угроза увольнения на пути к правде. Гермиона решительно двинулась к кабинету министра магии и открыла его дверь без стука.

— А подождать никак нельзя? — сердито спросил Кингсли, корпевший за столом над каким-то свитком, но, не получив ответа, оторвался от него и столкнулся с пламенным взглядом Гермионы.

— Ничего не хотите мне рассказать, господин министр? — с вызовом спросила она, всё ещё стоя у порога.

— О детях, надо полагать? — догадался Кингсли. — Ты же их наверняка видела в Годриковой Впадине.

— Не только о них, — подтвердила Гермиона, с трудом сдерживая себя от гнева. — Может поделитесь, на каком основании вы в тайне от всех держали Гарри в Мунго?

— Ты и это знаешь…

— Он был настолько плох, что вы предпочли поставить на нём крест? Или всё дело в том, откуда его доставили? Что это были за люди, которые на него напали, и почему по этому поводу не было никакого разбирательства?

— Гермиона… — пытался вставить Кингсли, но её, как движущийся на полном ходу паровоз, не так-то просто было остановить.

— Сдаётся мне, вы много чего скрыли и не без причины. А теперь, я так понимаю, Гарри окреп и ведёт себя крайне подозрительно, и вы использовали меня, чтобы подобраться к нему. Дело ведь не в «хитроумной» магии, окружающей Годрикову Впадину, а в самом Гарри, верно? Хотели убедиться, что вам ничего не грозит? И что же Гарри такого натворил, что из героя превратился в преступника? С кем-то серьёзно схлестнулся? Невинных детишек забрал к себе? Позволил десятку магглов узнать про волшебников? Отгородился от?..

— Гермиона! — Кингсли пришлось не только повысить голос, но и ударить ладонью по столу, чтобы она замолчала. — Это всё уже в прошлом, какой сейчас смысл об этом говорить?

— То есть мне поговорить об этом с кем-то другим? — ядовито уточнила она. — С тем, кого это бесчинство больше заинтересует?

Кингсли шумно втянул носом воздух и жестом предложил ей присесть. Гермиона наконец сдвинулась с места и прошла к его столу.

— Тебе может не понравится то, что ты услышишь, — предупредил он.

— Я в состоянии сама это решить, — упрямо ответила она.

Какие-то мгновения они неотрывно смотрели друг на друга, затем Кингсли взял в руку волшебную палочку и молча наложил на свой кабинет несколько заклинаний, чтобы запереть дверь и заглушить звуки.

— Так и что произошло? — помолчав, спросила Гермиона.

— Гарри подвёл меня под международный скандал, — ответил Кингсли.

— Это ещё каким образом? — недоверчиво спросила она.

— Тебе имя Манфред Ланге о чём-нибудь говорит?

— Ланге? Хм… вроде нет, хотя подождите… Ланге… Ланге… Он с квиддичем никак случайно не связан?

— Связан, лучший нападающий «Баварских Орлов».

— Так это про их разгром я читала в новостной сводке! «Из-за отсутствия на поле блистательного Ланге Орлы нынче были разбиты, как воробьи», — по памяти процитировала Гермиона одну из спортивных заметок, но тут же пришла в себя. — Подождите, а при чём здесь этот Ланге?

— При том, что в один злополучный вечер он и двое его приятелей выпивали вместе с Гарри в память о Джинни — их команды всё-таки кое-когда пересекались в турнирах — а затем затеяли драку. Забудем сейчас про десяток и больше пострадавших магглов, которых мы привели в чувства, но двоих приятелей Ланге спасти не удалось — Гарри уложил их насмерть. Надо ли тебе говорить, что мне обещали представители германских органов власти?

Гермиона не смогла ни найти слов, ни пошевелиться, замерев, она сидела перед Кингсли, как перед охотником, готовым совершить выстрел.

— Можно сказать, скандал с трудом удалось предотвратить только потому, что Гарри находился в тяжёлом состоянии и мы грозились в ответ, что засадим их Ланге в Азкабан на всю оставшуюся жизнь. В конце концов это произошло на нашей территории и, судя по всему, Ланге и его приятели искали с Гарри встречи. Их стороне тоже не захотелось громких обвинений, и мы кое-как договорились.

— Я ничего не понимаю… — помолчав, произнесла Гермиона растерянно. — Но зачем этому Ланге Гарри? Что он ему сделал? Из-за чего им ссориться?

— Из-за Джинни, конечно, — ответил Кингсли. — Многие знают, что Ланге питал к ней интерес и неоднократно пытался переманить в свою команду, но Джинни не отвечала ему взаимностью.

— Ещё бы, она же любила одного только Гарри, — заметила Гермиона и мысленно упрекнула себя за грусть в голосе, как будто бы выдававшую то, что она питала надежду в обратное. — Не представляю, на что он только надеялся…

— На то, что она станет свободной, и тогда всё будет по-другому, — ответил Кингсли и достал из ящика стола какую-то папку. — То, что Ланге не был любовником Джинни, не мешало ему быть её другом и кое-что знать про её жизнь. На вот, ознакомься.

Гермиона не сразу вникла в то, что прочитала — соглашение о расторжении брака было не таким интересным документом по сравнению с предметом закона или судебным прецедентом — но, опустив глаза ниже, ахнула.

— Джинни хотела развестись с Гарри ещё три года тому назад?!

— Думаешь, это всё? — ответил ей вопросом Кингсли и достал из ящика стола ещё стопку подобных бумаг. — За эти годы они периодически присылали мне свои соглашения в надежде порвать друг с другом, но никак не могли договориться. Думаю, у Ланге были основания считать, что это Гарри удерживал Джинни при себе.

— Он бы не стал! — горячо возразила Гермиона, но тут же наткнулась взглядом на соглашение и немного сбавила обороты. — Подождите, значит, вы периодически разговаривали с ними по этому поводу, верно? И почему… Гарри не соглашался развестись?

— Его не устраивали условия, поначалу он готов был отдать Джинни половину своего состояния, а потом так сильно заводился от её обвинений, что обещал ей оставить только дом на Гриммо и то только потому, что он ему опротивел.

— Какие это ещё «обвинения» она ему предъявляла? — уточнила Гермиона несколько резковато, словно Джинни обязана была радоваться тому, что Гарри её выбрал.

— В изменах.

— Вот уж бред! Не знаю, что на Джинни вдруг нашло, но Гарри бы уж точно не стал ей изменять, он не такой. Он порядочный, честный, добрый, справе…

— Бред? — переспросил Кингсли и полез в ящик стола за очередной стопкой бумаг. — И это тоже бред?

— Что это? — настороженно уточнила Гермиона, не решаясь протянуть руку.

— Докладные, — ответил Кингсли. — Ты сколько раз переезжала из одной квартиры в другую?

— Два, — автоматически ответила она. — А при чём здесь?..

— Тогда ты, наверное, в состоянии объяснить, почему за эти годы Гарри по вечерам то ловит какого-то нарушителя недалеко от твоей новой квартиры, то применяет магию при магглах, то накладывает следящие заклинания…

— Что? — только и смогла от неожиданности тихо спросить Гермиона, почувствовав, как сильно застучало её сердце.

— Может, Джинни была не так уж и не права? А иначе как это всё объяснить? — продолжал между тем Кингсли. — У меня, по крайней мере, напрашиваются три вывода. Или тебе угрожала какая-то серьёзная опасность, и Гарри периодически заботился о твоём благополучии, или ты ввязалась во что-то незаконное, и Гарри незаметно за тобой приглядывал, или всё гораздо проще, и вы с ним состояли в любовной связи, которую пришлось прервать из-за смерти Джинни.

— Да как вы смеете! — От возмущения Гермиона подскочила с места, и несчастное соглашение отлетело к Кингсли в руки. — Да, мы с Гарри близкие друзья, кое-когда он меня провожал до дома или заходил на чай, но… но мы не состояли в какой-то там «связи»!

— А вот факты говорят о другом, да и многие видели, как часто Гарри тебя навещает в рабочее время. Так что, возвращаясь к Ланге, хочу заметить, поводов оскорбиться за Джинни у него было предостаточно. Пока мы держали его у себя, он вообще уверял нас, что это Гарри довёл Джинни до смерти.

Гермиона, не способная усидеть на месте, остановилась и скрестила на груди руки.

— Да он, похоже, совсем сбрендил от своей неразделённой любви, — её голос засочился презрением. — Все прекрасно знают, что Джинни умерла от лихорадки после возвращения из Испании, лекарство задержалось на какие-то часы, я сама сидела всё это время с Гарри и обвинять его в чём-то подобном… — это уже верх бесстыдства! Уж не знаю, что там у них с Джинни происходило все эти годы, но он бы никогда не причинил ей вреда!

Она немного помолчала, пытаясь отдышаться, а Кингсли за эти мгновения собрал все бумаги в одну стопку.

— Честно говоря, желания копаться во всём этом у меня тоже не возникает. И отвечая на твой вопрос, да, я больше не могу быть уверен в Гарри, поэтому и попросил тебя посмотреть, чем он там занимается. Раз он предпочёл пожить мирно и растить детишек, что ж, его право, не смею мешать. Но имей в виду, Гермиона, я рассчитываю на твоё благоразумие, — заметил он и кинул все бумаги в ящик стола, — потому что пока обо всём этом знают немногие, и мне бы не хотелось всё это поднимать на поверхность и подвергать Артура и Молли ещё большим испытаниям, как другу не хотелось бы, а вот как министру…

Гермиона невольно разжала руки и со страхом подумала, что Кингсли в любой момент мог бы обрушить на них с Гарри шквал гнусных обвинений и вопросов. Она разомкнула было губы, чтобы возмутиться и сказать, что им не в чем быть виноватыми, но голос ей отказал, а память подкинула видение прошлого дня. Она явственно увидела равнодушного Гарри, сидящего за столом с чашкой чая. Гарри, который после всех испытаний предпочёл смириться и вести тихую и спокойную жизнь подальше от любопытных глаз.

В кабинете вдруг стало невероятно душно, как в комнате без окон и дверей во время сильного зноя.

— Я поняла, — вместо потока слов произнесла Гермиона и на едва гнущихся ногах поплелась к выходу, чтобы вдохнуть хоть немного свежего воздуха и утолить жажду.

Кингсли взмахом палочки открыл ей дверь и, выходя, она отчётливо услышала за спиной скрип задвигаемого им ящика.

Гермиона не помнила, как шла по коридору после нелёгкого разговора с Кингсли. Только закрыв дверь своего кабинета, она поняла, что по её щекам неторопливо катились слёзы. Ей всегда казалось, что Гарри был счастлив в браке с Джинни, и им можно только позавидовать, но теперь она услышала факты и поняла, что все эти годы Гарри тащил на себе тяжкий груз, которым не захотел поделиться с ней. Она думала, сколько раз у них была прекрасная возможность поговорить по душам, но он ею не воспользовался, а она не настояла. Гермиона стояла на месте и не могла поверить в то, что произошло после смерти Джинни, в то, что Гарри убил двух друзей Манфреда Ланге, в то, что он находился в Мунго и с трудом оттуда выбрался, чтобы зажить спокойной жизнью в Годриковой Впадине. Она стала для него чужим человеком, человеком из другого мира, и он её оставил.

Немногим погодя Гермиона стёрла слёзы на щеках и уселась за рабочий стол. Она хотела не думать о Гарри, но мысли снова и снова возвращались к нему, а сердце болезненно сжималось. Образ Гарри так и всплывал перед глазами, а в ушах звучали его слова в адрес приёмной дочери: «Моя Гермиона». Какая-то девчушка помогла ему прийти в себя, и он назвал её в честь близкой подруги, с которой так и не поговорил. Не объяснил ей, почему так часто находился рядом с её домом, не рассказал, почему они с Джинни так и не смогли развестись, не попросил помощи. Гермиона испытывала противоречивые чувства и качала головой, понимая, что не может на друга рассердиться. Это же Гарри и, судя по его смиренному виду, он многое перенёс и оставил в прошлом. Гермионе хотелось сегодня же вернуться в Годрикову Впадину и обо всём его расспросить, но жестокая мысль, что она ему не нужна, как и остальной мир, удерживала её на месте.

В ближайшие дни Гермиона ушла в работу и только по ночам вспоминала о друге, поглядывая в сторону окна, за которым сверкали звёзды. В эти минуты ей думалось о Годриковой Впадине, о том, как там, должно быть, чудесно и спокойно, учитывая всё, что Гарри там устроил. Ей думалось о далёком Рождестве, о том, как они ходили к могиле его родителей, и в те минуты у них не было никого дороже друг друга. Ей думалось о том, как они могли потерять эту душевную близость.

Однако к концу недели Гарри сам дал о себе знать, впервые прислав ей короткое письмо в маленьком конверте, сделанном, судя по фигуркам, изображённым на бумаге, из детского рисунка. Две несчастных строчки привели Гермиону в крайнее замешательство и заставили позабыть обо всём остальном.

«Привет. Вот нашёл время написать. Подумал, мы могли бы встретиться. Не хочешь зайти вечером?

Всё ещё твой друг Гарри».

В первую минуту она ощущала волнение и радость, что он её не позабыл и захотел поговорить, а возможно и извиниться за всё время отсутствия, но потом Гермиона предалась сомнениям и обиде, порывалась ответить отказом, как и всем другим парням, звавшим её на свидания, но это же был Гарри, её бесценный преданный друг, ему она не могла отказать. Гермиона тяжело вздохнула, написала на обратной стороне того же листка, что обязательно будет, и отправила сову обратно.

Вечером она шагала по улице в Годриковой Впадине и отмечала про себя, что здесь и впрямь стало невероятно уютно и тихо. Безопасно. Прямо как дома. Зайдя за знакомую калитку, она остановилась — в окнах дома было темно, и только на крыше горел огонёк.

— Гермиона, я здесь, поднимайся! — раздался оттуда голос Гарри.

Она повернула в сторону от крыльца и обнаружила у другой стены дома предусмотрительно установленную лестницу.

— Не очень-то любезно звать девушку на крышу и не помогать ей, — упрекнула друга Гермиона, забравшись наверх, и поправила юбку.

— У меня есть для тебя термос с чаем и плед, — ответил Гарри, расстелил последний рядом с собой и похлопал по нему ладонью.

— Хорошо, будем считать, что это тебя извиняет, — присев рядом, согласилась Гермиона, немного тронутая такой заботой. — Так зачем ты меня вдруг позвал?

Гарри улегся на своём пледе, благо, что крыша дома не была крутой и позволяла ему это сделать, и уставился в тёмное небо, где сверкали звёзды. Если бы он только знал, сколько раз за последние дни она по вечерам делала точно так же, подходя в своей одинокой квартирке к окну, невольно подумалось Гермионе.

— Гарри? — снова спросила она.

— Созвездие Большого Пса, — помолчав, сообщил он, — по центру Сириус. Пришлось очки усовершенствовать, чтобы разглядеть. Хочешь взглянуть?

Гермионе внезапно подумалось, что он, возможно, так до конца и не оправился умственно после всех невзгод, и она сглотнула.

— Да нет, я… тебе верю, — осторожно ответила она и потянулась к термосу, стоявшему чуть позади. Гарри нацепил очки обратно, и между ними снова повисла тишина. — Гарри, зачем ты меня на самом деле позвал? Я не поверю, что только посмотреть на звёзды, — упрямо повторила своё Гермиона, не в силах расслабиться и думать о чём-то другом.

Гарри повернул к ней голову, и от его серьёзного внимательного взгляда к её щекам прилила краска стыда за все те мысли в отношении его разума.

— Прости, я не хотел от тебя скрываться или молчать, но так уж вышло. Признаться, я и не был уверен, что из моей затеи что-то выйдет, и что ты правильно меня поймёшь. Но теперь ты здесь и всё видела своими глазами. Как тебе? Понравилось?

Гермиона разомкнула было губы, чтобы возмутиться и сказать, что понять его «правильно» она могла бы очень давно, но тон его голоса и взгляд, прикованный к ней, её обезоружили.

— Да, здесь чудесно, — вместо этого ответила она, в глубине души поражаясь самой себе. Рядом с Гарри её злость всё время утихала, хоть он и не применял к ней магию. — И ты знаешь, я бы никогда тебя не осудила за… эту затею, хоть и, признаться, она меня настораживает.

Гарри всего лишь улыбнулся, и ей показалось, будто их не разделяли никакие месяцы и завтра они снова встретятся в Министерстве, будут говорить о работе или распивать чай, обсуждая какой-нибудь не задавшийся её роман.

— Спасибо, — сказал он и снова уставился в небо, отчего ей сделалось немного полегче. — Ты не замёрзла?

— Нет, нисколько, — ответила Гермиона, но теперь сама не смогла отвести от него взгляда. Ей хотелось разомкнуть губы и засыпать его вопросами и упреками, заставить его признаться в том, что же происходило всё это время, но что-то почему-то всё ещё удерживало её от этого действия. — Мистер и миссис Уизли очень за тебя переживают, ты же помнишь, что они всё ещё считают тебя родным сыном? — осторожно спросила она, чтобы хоть как-то вывести его на откровенность.

— Да, помню, — небрежно отозвался Гарри, всё ещё глядя в небо. Гермиона, поражённая такой скупой реакцией, которую и следовало ожидать, заглотила немного воздуха, но не успела придумать ещё один наводящий вопрос. — Лучше расскажи, как ты поживала эти месяцы? — спросил он. — Встретила наконец кого-нибудь?

— Смеёшься? Конечно нет, я всё ещё жду своего принца, — с долей ехидства ответила Гермиона, ступив на знакомую и безопасную ей территорию.

— Ты привередлива.

— Неправда, я не виновата, что меня окружают одни идиоты.

Они помолчали немного, каждый пребывая в своих мыслях. Гарри вдруг приподнялся и протянул к ней руку. Гермиона от неожиданности задержала дыхание, когда его ладонь коснулась её щеки, а изумрудные глаза проникновенно заглянули в её глаза.

— Ты очень хороший человек, Гермиона. Уверен, ты ещё… обязательно кого-нибудь встретишь, — сказал Гарри отчего-то дрогнувшим голосом.

— Может быть, — неопределённо ответила она, ощущая дрожь, бегущую от груди к горлу и мешающую ей говорить. — Гарри… — Пользуясь близостью между ними, она положила ладонь поверх его ладони. — А как же ты? Ты думаешь когда-нибудь вернуться к миру?

— Когда-нибудь да, — ответил он и повернулся к термосу с чаем, отчего вся магия, возникшая между ними, тотчас развеялась. — Управлюсь с делами здесь и тогда посмотрим.

Гермионе сделалось не по себе, нежность, подползавшая к её сердцу, сменилась отчаянием, болью и обидой. Ей показалось, что Гарри позвал её сюда не только, чтобы погладить, как обиженного щенка, но и шлепком напомнить, что их разделяют другие миры, хоть они и живут в одном. Гарри, вероятно, не видел потрясения в её глазах, но грудную клетку Гермионы затопило множеством чувств. Она твердила себе, что ни за что не сделает ему больно и не станет напоминать о погибшей жене, твердила, что её имя — это табу, но сейчас ощущала, как это самое имя и всё, что с ним связано, стоит между ними, точно гора, которую нельзя обойти, а можно только взобраться.

Гермиона больше не могла терпеть и рискнула.

— Гарри, если ты хочешь со мной о чём-то поговорить… О Джинни, о себе, о чём угодно, то я готова тебя выслушать.

— Мне не о чем говорить, — ответил он хмуро и в этот раз уставился вдаль.

— Брось. Ты не можешь меня обманывать снова, — настаивала она. — Я же вижу, что ты хочешь что-то рассказать. Может, тебе станет от этого легче. Не хочешь попробовать?

— Нет, — резко ответил и устремил к ней такой суровый взгляд, что Гермиона испуганно замерла. — Не знаю, что тебе наговорили, но мне нечего добавить.

Он заметил её реакцию на своё поведение и тут же смягчился.

— Прости… Прости меня, я не пытался тебя напугать. Дурацкая была затея тащить тебя на крышу. Прости.

— Ничего, — потупившись, слабо возразила Гермиона, всё ещё пребывая в растерянности.

Он предложил ей свою руку и придержал, пока она ставила ногу на ступеньку лестницы. Гермиона спустилась на землю и подождала, когда Гарри присоединится к ней. Он оказался так близко, что она не сдержалась и схватила его за плечи, чтобы развернуть к себе и снова заглянуть ему в глаза.

— Гарри, прошу тебя, расскажи мне в чём дело. Я же вижу, тебя это всё ещё гложет. Я же твой друг, я могу тебя понять, что бы ни произошло.

— Понять? — тихо переспросил он, застыв перед ней, как перед вершителем судеб. — Что именно ты хочешь понять? Нравится ли мне здесь? Очень. Я наконец-то свободен и делаю то, что мне по душе.

— Ты это уже говорил, — ответила она, всё ещё держа на его плечах свои ладони, которые, будь в его глазах хоть толика ответной нежности, ей бы хотелось поднять выше и приложить к его щекам. — Гарри… я понимаю, тебе всё ещё очень больно, но это ведь не пройдёт, если ты не поговоришь хоть с кем-нибудь.

Он молчал какие-то секунды, но ей казалось, что они тянулись невероятно долго.

— Если я тебе скажу, ты уже никогда не будешь на меня смотреть так, как сейчас, — наконец заговорил Гарри и снял одну её ладонь с плеча, чтобы поднести к своим губам.

При других обстоятельствах это действие её бы сильно взволновало и смутило, но сейчас Гермиона с нарастающим беспокойством чувствовала, что пробилась к его душе, что снова вернулась в их дружескую колею, из которой их отношения вот-вот могут перерасти в нечто большее.

— Ты ошибаешься, этого ничто не может изменить, — ответила она.

— Ничто? — переспросил он и наклонился так близко, что мог бы её поцеловать. — Даже если я скажу, что это я убил Джинни? Ты уверена, что сможешь после этого смотреть мне в глаза и называть своим другом?

От неожиданного вопроса Гермиона замерла, и Гарри, покачав головой, посчитал это ответом.

— Тебе лучше уйти и больше не возвращаться, — тихо сказал он и отправился к дому.

Гермиона, выйдя из транса, поняла, что он сказал какую-то нелепость, вероятней всего, наговорил на себя, счёл себя виноватым из-за какой-нибудь оплошности и извратил всё, что на самом деле произошло на его глазах.

— Гарри! Гарри, подожди! — воскликнула она, тронувшись с места, но было уже поздно.

Гарри прикрыл за собой дверь, и Гермиона остановилась на крыльце с занесённым в воздухе кулаком. Упрямо стучать и будить детей, которые наверняка уже спят и видят сны, ей не хотелось. Она спустилась с крыльца и замерла посреди огорода. Вокруг царили необыкновенная тишина и покой, чего нельзя было сказать о волнении и беспокойстве, разразившихся в её душе.

Не в силах ничего изменить, Гермиона брела по пустынной улице. Ей оставалось лишь выйти за купол защиты, сосредоточиться и трансгрессировать к своей квартирке. Однако, в её душе царила такая смута, что идти домой ей совсем не хотелось. Все мысли снова и снова возвращались к Гарри. К его суровому лицу, когда она зашла слишком далеко, к его глазам, не отрывающимся от её напуганных глаз, когда его губы изрекли страшную правду. Гермиона чувствовала сердцем, что всё не так, как Гарри сказал, и ей хотелось знать, что же случилось с ним и Джинни на самом деле, зачем её друг на себя наговаривает. Она дошла до той же улицы, с которой в прошлый раз начала свой путь, но так и не повернула к краю купола защиты. Вместо этого Гермиона отправилась к одному из недостроенных домов, поднялась на крыльцо и постучалась в дверь

— Кто там? — послышался из дома голоса Невилла.

— Это Гермиона. Можно мне… у вас переночевать? — осторожно спросила она.

Дверь тотчас открылась, и старый друг с улыбкой уступил ей дорогу.

— Если тебя не будет раздражать плач Алисы, то смело проходи, — предупредил он.

— Милый, Алиса не плачет, Алиса поёт, — ласково поправила его Полумна, поспешившая навстречу и, не дав Гермионе опомниться, заключила её в объятия. — М-м… ты так чудесно пахнешь, Гермиона: цветами, чернилами, пергаменами — пахнешь собой. А я знала, что ты ещё вернёшься, пойдём, я тебе постелю.

Какое-то время спустя в доме снова стало тихо и темно, Гермиона лежала в постели, не в силах заснуть от бушующих в ней чувств, а Луна пришла её проведать и легла рядом под одеяло. Как старые подруги они болтали обо всем, что творилось в мире, болтали о дочке Полумны, о том, как возмужал Невилл, о Годриковой Впадине и её жителях. Болтали о том, что Гермиону мало занимало, пока речь не зашла о Гарри и том, сколько он сделал за считаные месяцы. Сердце Гермионы болезненно сжалось, и она сдавленно призналась:

— Я не понимаю, что с ним происходит… Я думала, он спрятался здесь, потому что не может пережить потерю Джинни, а он… он так спокоен и… Мерлин, Луна, ты не представляешь, что он мне сказал… — чувствуя в горле ком, прошептала Гермиона.

В её ушах всё ещё зазвучали его последние слова: «Тебе лучше уйти и больше не возвращаться». Он поставил точку в их отношениях, начавшихся ещё в школьные годы. Он могла простить ему то, что он не видел её нежных чувств к нему, но не такой жестокости. Даже если у него и были на это свои причины, она её совершенно не заслуживала.

— Гарри похож на луковицу, — беззаботно изрекла Полумна, — не узнаешь, что внутри, пока не снимешь шелуху, а снимешь, так прослезишься. Знаешь, он тебя всё это время так ждал… все дни, что тебя не было, бывало, подолгу поглядывал в сторону дороги… Что бы он там тебе ни наговорил, он всего лишь погорячился, да ты и сама лучше меня это знаешь. — Гермиона хотела ей возразить, но не успела. — Ты бы видела, как он балует свою дочку… на мальчиков так тепло не смотрит, как на неё. Не знаю, как ты, а назови он её в честь меня, я бы очень удивилась, ну, и обрадовалась, конечно.

После долгого разговора она поцеловала растерянную подругу, как ребёнка, в лоб и ушла в спальню к мужу. Гермиона так и лежала потом в постели, предаваясь разрозненным мыслям. С одной стороны, она корила себя за то, что зашла слишком далеко и произнесла запретное имя, чем сделала Гарри больно. С другой, она всё ещё ощущала прикосновение его ладони к своей щеке, видела взгляд Гарри и мысленно пыталась его спросить, что же такого он хотел бы, но не может ей сказать, и это вызывало в её душе тоску и печаль. Так, поворачиваясь с бока на бок, Гермиона и уснула к утру. Через какие-то часы её разбудил плач Алисы, которую качала Полумна, напевая непонятную мелодию. Гермиона просыпалась от этого плача дважды, а на третий раз поняла, что за окном рассвело, и немного полежала в постели.

— Гермиона, ты не спишь? Пойдёшь с нами завтракать? — негромко спросил Невилл, постучав в дверь, и она ответила, что скоро будет.

— Ты ужасно выглядишь в этом здесь, — без стеснения сказала ей Полумна за столом и раньше, чем Гермиона успела бы возмутиться, прибавила: — Если хочешь снова увидеться с Гарри, то лучше надень что-нибудь из моих вещей и помоги ему с огородом. В этом случае он от тебя точно не улизнёт, — с улыбкой подчеркнула она.

— Хм, хорошая идея, — неуверенно согласилась Гермиона.

Через полчаса вместо юбки и блузки на ней тоже были надеты свободная рубашка, концы которой пришлось завязать на поясе, и потрёпанные джинсы. Гермиона пообещала всё постирать и вернуть и отправилась к дому Гарри. Она хотела с ним поговорить во что бы то ни стало, и судя по тому, с каким лицом он стоял на крыльце, Гарри тоже это понял. Если он и хотел её отослать или уйти, то ему помешала собственная дочь.

— Пап, скажи своей «подруге», что мы уже выпили весь чай и нам пора работать, — насупившись, произнесла маленькая Гермиона, уперев руки в бока.

— Чай я уже попила, милая, не беспокойся, — нагло ответила Гермиона как можно ласковее, — и как раз пришла, чтобы помочь вам с папой поработать. Вы же не будете против?

Гарри нахмурился сильнее, но не смог возразить и, заглянув за дверь, позвал за собой мальчишек. Гермиона приветливо им улыбнулась, радуясь в душе, что у неё как раз выдались выходные, и ничто не сможет ей помешать. Их с Гарри напряжённое молчание снова разрядила его дочь.

— Учти, «подруга», я буду за тобой присматривать… У меня не забалуешь! — строго предупредила девочка, погрозив ей пальцем, и отправилась к одному из парников, чтобы снять плёнку.

Гермиона пошла за ней, чтобы помочь. Девочка, несмотря на своё поведение, казалась ей очень интересной, как и то, что в ней видел Гарри. В ближайшие часы маленькая Гермиона, пользуясь своей властью, строго наставляла старшую или показывала, как и что нужно делать, а Гермиона, как взрослый и наделённый умом и хитростью человек, охотно ей подыгрывала и удивлялась. За время, что она провела в «Норе», Гермиона имела кое-какие знания в области ухода за огородом, но держала их при себе, желая похвалить свою тёзку за её умения. Маленькой Гермионе, конечно же, нравилось и участие, и интерес взрослой Гермионы, хоть она всё ещё пыталась сохранить деланую строгость.

За часы, что они провели вместе на огороде, Гермиона не раз ловила на себе взгляды Гарри, но никто не произнёс ни слова в адрес друг друга. Несколько раз они сталкивались, когда наполняли лейки водой или брали лопаты, и Гермиона удивлённо отмечала про себя, что забыла обо всём остальном и оказалась в другом мире, где не было беспокойства и глупой рутины. В мире, где существовала одна крепкая семья, которая позволила ей на время стать их частью.

К обеду необъяснимая магия между ними развеялась, и все зашли в дом — ради того, чтобы её пригласить, Гарри пришлось посмотреть ей в лицо. Гермиона хотела помочь ему с готовкой супа, но маленькая Гермиона, до этого, похоже, лишённая женского внимания, увела её в сторону.

— А ты можешь мне сделать такую же косу, как у тебя? — спросила она, вся растрёпанная после очередной попытки расчесаться и забрать пушистые волосы в конский хвост.

— Конечно могу, давай расчёску сюда, — обрадовалась возможности быть полезной Гермиона и охотно заплела девочке тёмную густую косу. — Какая же ты у папы красавица, — с улыбкой похвалила она, отчего Гарри невольно повернулся от кастрюли и засмотрелся на них, стоявших у зеркала.

Альбус и Римус, игравшие в стороне с миниатюрными яркими самолётиками, тоже были вынуждены отвлечься.

— Они всё время играют вместе, а меня не берут, — насупившись, жаловалась Гермионе её маленькая тёзка.

Гермиона, конечно же, прониклась сочувствием к девочке и взмахнула волшебной палочкой, отчего игрушечные самолётики прилетели к ним, а затем благодаря магии разрослись в числе, и по дому стал летать жужжащий рой, за которым с восторгом наблюдали дети. За столом они уже охотно болтали с Гермионой и делились с ней какими-нибудь затруднениями.

— Эх, жалко, у нас не будет яблок в этом году… — сетовал Римус.

— Папа пытался вырастить яблоню, но у него ничего не получилось, — кисло пояснил Альбус, не обращая внимания на хмурый взгляд Гарри, явно желавшего, чтобы он об этом не откровенничал.

— Это папе книжка плохая попалась, я её кинула в печку! — тут же бросилась на защиту отца маленькая Гермиона, грозно взглянув в сторону братьев. — Мы вот найдём в другой книжке заклинания и ещё вырастим груши, вишню и сливу, — важно поделилась она.

— О, у вас непременно получится, — поддержала её взрослая Гермиона.

После обеда они снова были на огороде, и если мальчики занимались поливом, то девочки стояли возле несчастного ростка яблони, который пока никак не желал расти.

— А что ты хочешь с ним сделать? — допытывалась маленькая Гермиона. — У тебя же и книжки нет, откуда ты возьмёшь заклинание? А если росток погибнет? Мы его с папой, между прочим, вторую неделю поливаем!

— Не переживай, я пока думаю, — хмурясь и копаясь в памяти, отвечала ей взрослая Гермиона, с трудом припоминая кое-какие заклинания, которые она встречала, когда читала книги для общего развития. — Так, отойди-ка, я кое-что попробую…

С первой, как и с десятой, попытки у неё тоже ничего не получилось, но Гермиона не была бы собой, если бы не проявила упрямства. Маленькая Гермиона, устав ждать результат, только вздохнула и ушла, но Гермиона продолжала свои попытки снова и снова. Об успехе её известил звон за спиной — это один из мальчишек обронил ведро, когда увидел, что их росток стал подниматься выше, толстеть, покрываться корой и распускать ветки.

— Ну что ж, к концу лета получите вы свои яблоки, — с улыбкой объявила Гермиона, порядком устав от новой и необычной для неё задачи.

Дети оказались впечатлены её трудами и сами звали её на ужин. К вечеру Гермиона с Гарри так и не поговорила, но уходила от него довольная собой и снова заночевала у Долгопупсов, чему очень обрадовалась Полумна, с которой они болтали перед сном. Следующий выходной пролетел так же незаметно и легко, как и предыдущий, а в рабочую неделю Гермиона между делом раздумывала, где бы ей достать семян, чтобы посадить для детей Гарри деревья вишни, груши и, возможно, ещё чего-нибудь полезного и вкусного. Её так увлекла эта мысль, что она не только зашла в магазин удивительных растений в Косом переулке, но и приобрела несколько книг с полезными заклинаниями для обработки земли и выращивания растений. На следующие выходные Гермиона, предусмотрительно надев старые и удобные вещи, снова шагала по деревенской дороге к дому Гарри.

— Привет, — едва успел сказать он, и маленькая Гермиона с братьями поспешила к ней навстречу.

Для них Гермиона тоже прихватила кое-какие вещи: всё-таки Гарри не мог успевать везде, и она хотела ему немного помочь, поэтому маленькая Гермиона через считаные часы светилась от счастья, оттого что у на неё голове было несколько переливающихся заколок, а в шкафу прибавилось платьев. Она охотно помогала своей старшей тёзке поливать ростки плодоносных деревьев и с восторгом следила за тем, как они поднимаются всё выше и выше под воздействием магии. Вместе с ней за этим следил, конечно же, и Гарри — Гермиона несколько раз ловила на себе его задумчивый взгляд, но не предпринимала попыток заговорить. К концу этих выходных она сама светилась от радости и жалела, что впереди снова рабочая неделя.

В воскресенье они с Гарри под вечер сидели на крыльце и, попивая чай, поглядывали в сторону улицы, освещённой, как небо над их головами, светом фонарей, напоминающих яркие звёзды. Гермиона наслаждалась тишиной и спокойствием, царящим как в округе, так и в её душе, и по-детски желала, чтобы эти прекрасные минуты не кончались. Она начинала понимать, что же в Годриковой Впадине нашёл для себя Гарри, но не была уверена, что смогла бы вот так же оторваться от всего мира. В таких противоречивых мыслях и чувствах он её и застал, когда потянулся навстречу. От неожиданности она инстинктивно подалась назад, не позволив их губам соприкоснуться, и прижалась спиной к перилам.

— Гарри… — испуганно прозвучал её голос.

— Я думал, ты этого тоже хотела, — устало сказал он, не отводя от её лица глаз, и протянул руку.

Гермиона невольно сглотнула, когда он заправил пару прядок непослушных волос ей за ухо.

— Х-хотела, но… — робко ответила она и от волнения подскочила на ноги. — Но не так! Мне не нужно всё это в благодарность, — выпалила она и спустилась с крыльца.

От внезапного признания её сердце заколотилось как бешеное, и Гермиона не могла ни смотреть на Гарри, ни тем более объяснить ему, что он сделал ей больно. Она и раньше хотела, чтобы он обратил на неё внимание и стал ближе, но не потому, что она много для него сделала или оказалось одной из тех, кто мог его слышать и понимать. Гермиона хотела их душевной близости, откровенности, притяжения, — всего того простого и естественного, что возникало между людьми как само собой разумеющееся и, вероятно, когда-то было у Гарри с Джинни. Гермиона всё дальше и дальше уходила от дома Гарри и с трудом сдерживала слёзы, ей казалось, что он её унизил, посчитав дать ей желаемое в награду. Ей казалось, что его не исцелить, что бы она не предпринимала для этого. Джинни прочно сидела в его сердце и разуме, и её место там никому не занять. Гермиона уходила в отчаянии, кусая губы и твердя себе, что ей нужно забыть о Гарри, чего бы это ни стоило. Она ему не нужна.

Ещё одна рабочая неделя проходила для Гермионы неоднозначно. То ей казалось, что дни слишком быстро пролетают и близятся очередные выходные, которые можно будет провести в Годриковой Впадине, то она начинала твердить себе, что время тянется слишком медленно и её никто не обязывает проводить выходные вдали от города. Ко второму утверждению Гермиона находила аргументы в пользу того, что она не нужна Гарри и навязываться ему пора бы прекращать. А потом она вспоминала незадавшийся поцелуй на крыльце его дома и прикрывала лицо ладонью. Для неё всё было не так, шло как-то неправильно, и она не могла в этом всём разобраться.

К концу недели Гермиона, как и в прежние времена, вернулась в свою одинокую квартирку и, усевшись на диван, простонала от бессилия. На ближайшей от неё тумбочке, будто назло, лежала стопка книг по садоводству, на окне в пяти горшочках бодро поднимались ярко-зелёные ростки помидора, огурцов, редиса и салата — удачные результаты её опытов — а под окном стояли нарядные детские лейки, миниатюрные грабли и мотыжки. Гермиона развалилась на диване и хмуро уставилась в потолок — это было единственное место, где её взгляд не натыкался на что-нибудь, связанное с Гарри, и не вызывал в груди бурю разрозненных чувств.

К тому моменту, когда она задремала, в дверь постучали, и Гермиона, открыв глаза, устало прошептала:

— Я умерла, Мерлин, хватит.

В дверь постучали снова, но она не подумала подняться, надеясь, что её посетитель, а это, вероятней всего, был кто-то из её ухажёров, кто не мог с первого раза понять, что всё кончено, уйдёт.

— Совсем не рада старым друзьям? — вдруг прозвучал до боли знакомый ей голос, и от неожиданности Гермиона чуть не свалилась с дивана: не каждый бы сумел так легко обойти её, пусть и не сверхсильную, защиту квартиры.

— Гарри?! — спросила она, чудом уцепившись за мягкую обивку, и приподнялась.

Он стоял у порога, держа в одной руке ручку двери, а в другой — корзинку, накрытую платком.

— Прости, что ворвался, но дети всю неделю о тебе спрашивали… Я сказал, что у тебя тяжёлая работа, и ты не можешь каждый раз вырываться к нам, — объяснил он. — И это… Гермиона очень просила тебе передать. Она всю неделю собирала.

Сняв платок с корзины, которая, как оказалось, была наполнена яйцами, он поставил её на ближайшую тумбочку и повернулся обратно к двери.

— Ты… — Его взгляд, как у провинившегося щенка, устремился в пол. Если Гарри и хотел что-то сказать, то на какие-то секунды замешкался и после уже не смог. — Ладно, не буду больше мешать, — произнёс он вместо чего-то, о чём напряжённо думал.

— Гарри! — воскликнула Гермиона, подскочив с дивана, и поспешила навстречу. — Гарри, подожди!

Он прикрыл дверь и остался на месте, вынужденный к ней повернуться хотя бы из приличия и уважения.

— Да?

От близости с ним Гермиона растеряла все пришедшие на ум мысли, но в этот раз не позволила себе слабости. Её руки схватили его за ворот рубашки и притянули к себе. Гарри замер в её крепких объятиях, а она отчаянно прижималась к нему всем телом, ощущала соприкосновение нежной кожи своей щеки с его грубой двух-трёхдневной щетиной. Она держала одну ладонь на его спине, а другую подняла выше, прямиком к его взлохмаченной шевелюре, в которую смело забрались её пальцы.

— Прошу тебя, расскажи мне всё, — прошептала Гермиона на ухо Гарри. — Скажи мне, что тебя так мучает. Скажи, что такого произошло между тобой и Джинни. Гарри, я пойму, даже если тебе кажется, что это не так.

— Этого… нельзя понять, — сдавленно произнёс он, ожив, и осторожно приобнял её в ответ.

— Можно. Но ты не даёшь мне даже шанса. Почему? — Гермиона немного отстранилась и заглянула ему в глаза. — Что я такого сделала, что утратила твоё доверие?

— Совсем наоборот, — ответил он, взяв её за плечи, и потянул к себе. Гермиона инстинктивно закрыла глаза, когда его губы коснулись её лба. — Тебе бы я доверил даже свою жизнь.

Гермиона глубоко вздохнула, снова посмотрев ему в глаза, и взяла его за руку. Гарри от её решительности не воспротивился пойти за ней к дивану. Она уселась первой и потянула его за собой. Гарри присел рядом и молча пронаблюдал за тем, как она при помощи нескольких взмахов волшебной палочки притянула с кухни поднос с заварочным чайником и чашками. Гермиона протянула ему чашку и вложила в ладони. Гарри немного отхлебнул и снова посмотрел на неё.

— Я не такой, как ты думаешь… — хмуро начал было он, но Гермиона приложила к его ладони свою и легонько направила его чашку обратно к губам.

— Ты пей, — мягко сказала она, — поможет расслабиться. Я сама недавно увидела этот рецепт в одной из книг, пока искала для вашего огорода всякие заклинания…

Гарри криво улыбнулся и продолжил попивать чай. Гермиона втянула носом необычный аромат из своей чашки и тоже немного отхлебнула. Через какие-то минуты Гарри перестал прямо сидеть, как находящийся под высоким напряжением столб, и, поставив свою чашку на парящий в воздухе поднос, откинулся на спинку дивана. Гермиона повторила это за ним, и их плечи соприкоснулись.

— Я никогда не переставал тебе доверять, — признался Гарри и опустил взгляд, заметив, что Гермиона в знак поддержки вложила в его руку свою. — Просто после всего, что мы пережили, мне не хотелось, чтобы ты снова погрязла в моих проблемах. Я не хотел, чтобы ты всё это знала и забывала про саму себя.

Гермиона покрепче сжала его ладонь и, сглотнув, вдруг подумала, что даже если он сейчас начнёт лить слёзы по Джинни, то она это выдержит. Как бы горько ей от этого не стало самой, ради Гарри она была готова и на это.

— Так что произошло? — осторожно спросила она.

— Ничего особенного, — помолчав, ответил он. — Я ошибся. Очень здорово ошибся, и мне этого уже никогда не исправить.

Гермиона молчала, и продолжение не заставило себя долго ждать.

— Знаешь, я ведь искренне верил, что люблю Джинни. Она мне и вправду нравилась… раньше.

— Как это? Разве что-то изменилось?

— Да… изменилось. Мы с ней изменились. Война нас изменила, но мы этого не заметили… Я всё ещё помню, как я думал о ней, в смысле, о Джинни, когда мы скитались с тобой и Роном по лесам. Помню, как я радовался тому, что она не пострадала. Сейчас я понимаю, что мне по-детски хотелось, чтобы все мои друзья и их родные были живы, а особенно те, с кем меня что-то связывало. Возможно, это было только чувство вины, страха, неловкости за то, что они сделали для меня, или это было глупое желание снова вернуться туда, где не было потерь, где мы были только подростками… Не знаю. После войны я снова был с Джинни, а она была со мной, и мне казалось, что мы вроде бы были счастливы.

Гермиона сглотнула, почувствовав, что у неё вдруг пересохло в горле, а Гарри сжал её ладонь в ответ и продолжал:

— Но потом мы поженились и стали жить вместе… — Его взгляд ушёл в сторону, и на какие-то секунды в квартире повисла тишина. — Вот тогда наши детские мечты и желания рухнули, столкнувшись с реальностью. Джинни не понимала, почему я работаю мракоборцем, к чему мне снова риск, и твердила, что на спортивном поприще я бы достиг куда большего, а я не понимал, зачем мне это всё. Да, мне нравилось играть в квиддич, ловить снитч, но делать это на публику… снова рваться к победе… Нет, оно того не стоило. Я всю жизнь был известен и не хотел стать ещё и прославленным игроком. Разговоры об этом или глупые вопросы, чего же я тогда хочу добиться в жизни, настолько меня раздражали, что я стал меньше проводить времени дома, бросил интересоваться успехами квиддичной команды Джинни и не хотел никуда выезжать. Это было по-детски глупо и жестоко, я знаю, и Джинни раздражалась на меня и твердила, что она мне не интересна. Мы ругались… всё чаще и чаще… пока она не заявила, что нам лучше разойтись.

Гарри вздохнул и помолчал немного, а Гермиона терпеливо ждала и не отводила от него взгляда.

— Признаться, я и сам тогда удивился, как всё было просто на самом деле, — через какие-то мгновения заговорил он. — Помню, Джинни заполнила тогда соглашение, и мы позвали к нам Кингсли, чтобы всё решить быстро и без скандалов… Я готов был отдать ей половину состояния, да даже больше, ведь я не мог ей дать то, чего она так хотела и заслуживала. Но к тому моменту, когда пришёл Кингсли, мы снова поцапались… Джинни ехидно назвала меня благородным героем, а я вместо того, чтобы промолчать и поставить подпись, взорвался… наверное, устал с работы и только. Сам не понимаю, зачем я наговорил ей про её несносный характер, слепоту и всё такое…

— И что она? — спросила Гермиона, заметив, что Гарри слишком долго смотрит в одну точку.

Он повернул голову, и их глаза снова встретились.

— Она взорвалась в ответ. Злобно сказала мне: «Конечно, я же не твоя Гермиона, с ней тебе было куда проще шляться по лесам и трахаться в палатке».

— Но… Но между нами же ничего тогда не было! — возмутилась Гермиона, уже не в первый раз слыша, как её записывают в любовницы или жены Гарри только потому, что они друзья и раньше часто проводили вместе время. — Откуда… С чего Джинни вообще это взяла?

— Не знаю. Может, ляпнула от бессилия. Может, это Рон с его глупыми фантазиями ей сказал, и она вдруг тоже подумала об этом. В любом случае это привело меня в бешенство, и я сказал, что в таком случае она может складывать свои шмотки и катиться на все четыре стороны. Кингсли понял, что брак мы ещё не скоро расторгнем и ушёл. С того дня мы холодно общались… то снова ругались и упрямо молчали, то не видели друг друга по нескольку дней и спали в разных комнатах… когда как.

— Кингсли… Кхм, Кингсли показывал мне, что за последние три года вы часто направляли соглашения о разводе, — поправив голос, осторожно поделилась Гермиона, снова прерывая затянувшуюся паузу. — Ты… ты был настолько зол, что и потом хотел развесить с Джинни и оставить её ни с чем?

— Не всегда… — медленно ответил он. — Я готов был отдать ей столько, сколько она попросит, но она злилась… возможно, она искала причину нашего разлада и не могла найти, поэтому и твердила про мои измены, а я не хотел подписывать документы и тем самым признавать их. Да, я не мог её любить так, как она хотела, возможно, я больше не был влюблён в неё, как мальчишка, который, подрастая, заметил возле себя красивую девчонку и захотел познакомиться поближе. Я повзрослел и поздно это понял. Возможно, я никогда её и не любил… так, чтобы по-настоящему. Но я её уважал и хотел от неё того же, а она всё не хотела понимать очевидного и твердила своё. Это выводило меня из себя.

Гарри первым не выдержал и дотянулся до подноса, чтобы налить себе ещё немного чая и утолить жажду. Гермиона в ту же минуту тоже отпила из своей чашки, и они снова оказались близко к друг другу, откинувшись на спинку дивана.

— Знаешь, она как-то вернулась после провала своей команды домой, а я вместо того, чтобы её поддержать или хотя бы поинтересоваться, не сделать ли ей чаю, не сказал ни слова и уткнулся в газету. Не хотел больше быть для неё благородным героем и выслушивать упреки за это. Она тогда жутко разозлилась и сказала, что лучше бы у неё тоже был любовник. Сказала, что у неё есть знакомые мужчины, которые проявляют к ней интерес, но она не отвечает им из-за меня, а я такой неблагодарный, что не ценю её и хожу на сторону.

— Она имела в виду Манфреда Ланге? — уточнила Гермиона. — Вроде бы они были лучшими друзьями…

— Может быть. — Гарри немного нахмурился и пожал плечами. — Я помню, как я отбросил газету и, поднявшись из-за стола, сказал ей, что если она только попробует «сходить на сторону», то тогда я сам устрою ей известность и вышвырну из своего дома. Сказал, что в этом случае меня не напугает ни ухудшение здоровья её родителей, ни вопросы журналистов, ни что бы то ни было. Сказал, что мне и развод в этом случае дадут без её согласия. Вот тогда я и погубил её, Гермиона. Одними только словами, — прибавил он и уставился в сторону окна, за которым сгущались сумерки.

Гермиона, конечно, понимала, что услышать такое для Джинни было страшнее удара, но в то же время она понимала, что и Гарри приходилось нелегко. Он и в школьные годы взрывался и из-за меньших обвинений. Один только Снейп или Амбридж, коловшие его словами, доводили его до ярости. Гермиона снова взяла его руку в свою.

— Почему ты мне так ничего и не рассказал, Гарри? Я понимаю, что ты не хотел меня втягивать, но… но я бы тебе помогла. Виноват ты перед Джинни или нет, но зачем надо было так мучиться? Зачем ты приходил к моему дому и отгонял от него всяких нарушителей, когда мог поговорить со мной откровенно, и мы бы вместе что-нибудь придумали? — взволнованно засыпала она его вопросами. — Гарри… ты не должен был молчать, — повторила Гермиона и положила его ладонь к себе на колени, чтобы приложить к ней и вторую руку.

— Я торчал у твоего дома не потому, что хотел с тобой поговорить… — ответил он, всё ещё глядя в сторону окна, за которым для него как будто бы открывались мрачные картины прошлого. — Вернее, я бы очень хотел с тобой поговорить… о чём угодно, но не об этом.

— Тогда зачем ты приходил ко мне? У Кингсли есть докладные на твои дела. Не говори мне, что не мог набраться смелости, чтобы подняться.

— Ты не представляешь, как мне временами хотелось подняться… — проговорил он, заставив её в очередной раз немного смутиться, — но я находился там, опасаясь за тебя.

Гермиона вдруг выпустила его руку и подалась вперед. Из-за её движения Гарри был вынужден оторваться от созерцания вида за окном и посмотреть ей в лицо.

— В каком это ещё смысле «опасался»? — спросила она. — Разве мне грозила какая-то опасность?

— Думаешь, когда я сказал Джинни, что произойдёт в случае её измены, она молча это проглотила? — ответил Гарри вопросом.

— Но она бы… Нет, я не верю! — возмущённо возразила Гермиона и закачала головой. — Она бы никогда мне не навредила! Она не такая, нет, ты ошибаешься!

— Она-то нет, — спокойно согласился Гарри. — А вот её дружки… может и да. Знаешь, когда она умерла, я встретился с одним из них… Ланге, ты ведь называла? Так вот, мы выпивали с ним и его друзьями как-то, вспоминали Джинни, её умения, красоту… и он вдруг сказал, что это я довёл её до смерти, а я не стал спорить, и это его жутко разозлило. Он принял лишнего и мстительно пообещал, что раз я не дал его «подружке» быть с ним, то тогда они развлекутся с моей, а то я слишком хорошо устроился. Ну тогда я и не выдержал…

Гермиона замерла, не в силах говорить. Гарри сам протянул к ней руку и приложил к щеке.

— Я не мог допустить мысли, что хоть один из них приблизится к тебе… К единственному моему близкому и дорогому человеку. Если я и наделал в своё время бед, то разгребать это только мне.

В глазах Гермионы невольно образовались слёзы, одну из которых он стёр большим пальцем.

— П-почему… почему ты не пришёл ко мне? Г-Гарри… я же не маленькая, — сдавленным голосом произнесла она. — Я могу за себя постоять. Я… смогла бы тебе помочь. Н-ничего бы этого… не произошло.

— Я не мог смотреть тебе в лицо, я ни на кого не мог смотреть.

— Почему? Гарри, почему? Я не понимаю, не понимаю, — повторяла Гермиона, качая головой, — что тебе всё время мешало? Неужели ты думал, что я от тебя отвернусь?

— Вовсе нет.

Он тоже приподнялся и протянул к ней вторую руку. Гермиона чувствовала его тёплые ладони на своих щеках, чувствовала ласковое движение его пальцев, стирающих её слёзы.

— Тогда что такого произошло со смертью Джинни, что ты так казнишь себя и меня заодно? — спросила она.

— В тот день мы тоже поссорились, — тихо ответил он, убрав свои руки от её лица, и снова уставился в сторону. — Я уже не помню, из-за чего именно… Помню, что был на кухне, кажется, ужинал, а она только вернулась домой и швырнула мне в лицо какие-то бумаги. Я поднялся из-за стола, и мы снова начали разборку… В какой-то момент она достала волшебную палочку и направила на меня. Может, хотела дать таким образом пощёчину или просто пригрозить… вроде бы я что-то сказал, что ей не понравилось, и она не сдержалась… Я помню, что уклонился от нескольких не очень-то серьёзных заклинаний, но когда она пустила в ход свой фирменный летучемышиный сглаз, моё терпение лопнуло…

Гарри вдруг сильно сомкнул губы и замолчал, как будто бы не в силах преодолеть внутреннюю преграду, и Гермиона приложила обе руки к его колену.

— Что? Что ты сделал? — спросила она.

— Знаешь, я часто спрашиваю себя, действительно ли мне хотелось применить к ней «Экспеллиармус» и иногда сомневаюсь в ответе. Но тогда я был так зол, что хотел вырвать у неё палочку из руки и переломать, а вместо обезоруживающего заклинания применил отталкивающее… Все её поганые летучие мыши полетели к ней. Я смотрел, как они её облепили и рьяно кусали, смотрел и ничего не делал. Она кричала, размахивала палочкой, а я смотрел и думал, ей поделом. И только, когда она осела на колени и закрылась руками, я применил контрзаклинание и ушёл к себе. Не видел её полдня и думал, как хорошо, а после обеда услышал в коридоре странные звуки, зашел к ней в комнату и понял, что её одолела лихорадка. Я отнёс её в Мунго, но было уже поздно… Вот тогда я понял, что я наделал… в какое я превратился чудовище… и был согласен на любой приговор.

Он прервался и тяжело вздохнул.

— Но… как же Испания и… всё остальное? — только и смогла в замешательстве сказать Гермиона, отпустив его колено.

— Всего лишь жалкий вымысел, — ответил Гарри. — Кингсли тогда прибыл первым и стал уверять меня, что новость о смерти Джинни и без того взорвёт магический мир. Я не был с ним согласен, мне было противно от самого себя, но потом пришла ты… мистер и миссис Уизли… Все те, кто меня поддерживал и любил, а я не мог вам даже смотреть в глаза… я хотел провалиться под землю и не слышать всё то, что вы говорили.

Гарри покачал головой и наконец снова посмотрел Гермионе в лицо.

— Знаешь, что самое чудовищное во всём этом?

Она молчала, не представляя, какое ещё признание он извергнет на поверхность из своей истерзанной кровоточащей души.

— Не то, что Кингсли придумал всю эту историю про Испанию и не успевшее поступить в Мунго лекарство, не то, что я знал, что моя жена лежит мёртвая в палате, пока все другие надеялись на чудо. Нет. Самое чудовищное в том, что, если бы я только посмотрел, какие бумаги Джинни швырнула мне в лицо в тот роковой день, ничего бы этого не случилось.

Он покачал головой и ненадолго опустил глаза, отчего Гермиона вдруг поняла, что едва дышала последние минуты, и жадно втянула в себя воздуха.

— В день своей смерти Джинни подписала согласие о разводе, сама отказавшись от всего, — после заминки произнёс Гарри. — Она наконец тоже повзрослела и перестала верить в сказку про отважного Мальчика, Который Выжил, но я вместо того, чтобы попросить у неё прощения и уйти, всё испортил. Это я её убил, и мне этого уже никогда не исправить.

Он поднялся с дивана и снова покачал головой, как будто бы отталкивая от себя все слова возражений.

— Вот почему тебе стоит держаться от меня подальше, Гермиона. Я не заслуживаю ни тебя, ни твоей доброты и любви. Я… люблю тебя… гораздо больше, чем сестру или друга — было бы глупо это отрицать — но я всё ещё надеюсь, что у тебя всё будет хорошо с кем-нибудь другим.

Гермиона потрясённо смотрела на то, как Гарри уходит к двери, и ей казалось, что её пошатнувшаяся реальность вот-вот станет страшным кошмаром. Она так долго ждала, когда же он обратит на неё внимание, как на девушку, а не на отзывчивого друга, а теперь Гарри под воздействием от своего признания сказал и то, как сильно желал её отгородить от всего и любил, но добровольно отказывается быть с ней, желая утопить себя в болоте вины. Все его слова и поступки, за которые он не мог себя простить, утратили для Гермионы значение по сравнению с главным. Простая уборщица в Мунго сказала ей какие-то недели назад куда больше.

«Ты бы видела с каким концертом он нас покидал… На весь коридор кричал, что никому свою Гермиону не отдаст».

Только память о ней помогла Гарри прийти в себя после кошмара, омрачавшего его жизнь. Он разглядел её в глазах какой-то девчонки, за которую уцепился, и выбрал изгнание. Он наказал себя куда сильнее, чем смог бы кто-то другой, но даже вдали от всех не забывал о ней. О своей Гермионе, которую тоже любит.

— Гарри!.. Гарри, подожди!

Гермиона подскочила на ноги и побежала за ним. Гарри трансгрессировал из коридора, и она в последний момент схватилась за его руку. Магия без проблем перебросила их в другое место. Они очутились на мягкой траве перед куполом защиты Годриковой Впадины. Их головы освещали своим сиянием звёзды и неполная луна.

— Мне нечего тебе дать, кроме денег, но вряд ли они тебе нужны, — сказал Гарри. — У меня есть только мой новой дом и дети, моя свобода, которая далась мне дорогой ценой, и больше ничего.

— Мне ничего не нужно, — ответила Гермиона и потянулась к его губам.

Он не ответил на её поцелуй, но это её не смутило.

— Я никогда не найду себе парня, с которым буду счастлива, потому что ни один из них не похож на тебя, и не говори мне, что у тебя ни разу не закрадывалось в отношении этого подозрений.

Гарри молчал и не сдвинулся, даже когда она сама взяла его лицо в ладони.

— Ты не чудовище и никогда не смог бы им быть, уж я-то тебя знаю, — смотря ему в глаза, произнесла Гермиона. — Ты ошибся, жестоко ошибся — это со всеми бывает — но это не делает тебя преступником. Ты не виноват, что ваш брак с Джинни не удался. Многие браки распадались и без измен, сами по себе. Ты… Пожалуйста, не перебивай, — попросила она, заметив, что он распахнул губы. — Ты сделал всё, что было в твоих силах, и мы оба знаем, что ты не хотел убивать Джинни. Так уж вышло. Если тебе станет от этого немного легче, то… я тебя понимаю и прощаю.

Гарри приложил к её ладоням свои и закачал головой, кажется, не соглашаясь с её доводами, но Гермиона не дала ему возможности так просто уйти ещё раз и потянула к себе.

— Мы с тобой когда-то тоже были детьми и могли заблуждаться. В своём выборе, в чувствах, в каких-то поступках… Тогда это было для нас правильно. Так бывает. Но в чём я точно не заблуждаюсь, так это в том, что люблю тебя, и если ты считаешь, что я тебе совсем не нужна, то наберись смелости и скажи мне это прямо вместо отговорок о том, какой ты плохой.

Он молчал и не двигался, будто сражённый её словами, как клинком.

— Твои дети могут сказать совершенно обратное, Гарри. Они могут гордиться тобой.

Гермиона отпустила его и замолчала в попытке перевести дыхание, а Гарри продолжал смотреть на неё и ничего не говорил. Секунды стали длиться так долго, едва уходя одна за другой. Гермиона чувствовала, как лихорадочно билось её сердце, а к пересохшему горлу подбирался комок. Ей казалось, что она так и осталась неуслышанной, а Гарри вот-вот развернётся и уйдёт. Он вышел из транса, словно преодолев какой-то тяжёлый внутренний процесс, но так и не заговорил. Вместо слов Гарри наклонился и коснулся её губ. Руки Гермиона тотчас обвили его шею, а губы ответили его губам. Они целовались отчаянно, жадно, крепко, так, как Гермиона не могла себе даже представить в своих фантазиях. Гарри держал её в объятиях, и от близости с ним вместо горя, страха, тоски и тревоги её одолевали энергия, возбуждение и необъяснимая, учитывая все обстоятельства, радость. Гермионе хотелось плакать и смеяться одновременно. Рядом с Гарри она снова почувствовала себя живой, такой, как ни с кем до него прежде. Они долго целовались под луной, не замечая течения времени и не думая о прошлом.

— Наши дети, — спустя какое-то время сказал Гарри и взял Гермиону за руку. — Наши дети могут гордиться их мамой и тем, что она сделала для них и их отца.

Он потянул её за собой, и они вместе зашли за купол защиты и двинулись по дороге. Гермиона чувствовала, как у неё горят щёки, а на губы напрашивается глупая улыбка, но не могла ни остановить реакции организма, ни ясно мыслить. Она думала только о том, что Гарри её любит. По-настоящему любит, как не любил несчастную Джинни или кого-то другого. На повороте он покрепче сжал её пальцы и трансгрессировал прямиком к дому.

Они целовались какое-то время на крыльце, а затем Гарри широко открыл дверь, и Гермиона без раздумий ступила за порог теперь уже их общего дома.