Негласный обмен (джен)

Меня заперли в каком-то первом подвернувшемся под руку сарае — даже допрашивать не стали, ничего. Только с сомнением вглядывались в кулон на моей шее.

Всех выживших собрали и забрали в город. Силвис был потерян. Из подслушанных разговоров я уже знала, что рядом с нашим домом никого не было, потому что быстро разрастающиеся растения и пригнанный туда раненый человек были лишь уловкой, отвлекающим трюком. На самом деле они напали строго с противоположной стороны.

И победили. Возможно, с каждой секундой все наши воспоминания, крупинка по крупинке, превращаются в пыль, задавленные гневом леса.

У меня не было сил об этом думать. Я не могла даже с мыслью о том, что мой брат выстрелил в своего друга, смириться. Что его схватили и неизвестно что с ним творят.

Что у меня, возможно, и не было никогда брата.

И мамин несчастный крик всё ещё стоял в ушах.

Что случилось с Ниссой и папой, я даже не знала, и никто мне, конечно, ничего не сказал. Миндль я хотя бы увидела, целую и невредимую.

Хотелось просто уснуть и проснуться от этого кошмара дома, но у меня не получалось даже немного задремать. Соломы какой-то в угол накидали, но лечь я себя на это внезапно не смогла заставить. Кроме того, даже сидя, обняв руками колени, было холодно.

Но, против моей воли, мысли все равно лезли, хоть и бессонница и усталость не давали сложить из них логичную цепочку. Или не хотелось этого делать. Не знаю.

Что, если все мои воспоминания были ложью?

Я достала оборванный кулон из кармана. Обычная вещица — в деревне, кроме матери, почти все такие носят. Серебряная подвеска в виде четырёхконечной звезды и порванный, даже не развязавшийся, существом шнурок. Считалось, что они хоть немного, но оберегают. Что тебя не украдут. Но, возможно, заманят.

Я носила его всегда, сколько себя помнила, только папа периодически менял саму ленту. И Даин столько же.

Если против собственного желания всё же задуматься, то можно было вспомнить, что Даин его почти всегда поверх одежды носил. Но он всю жизнь был чувствительным ко всяким ощущающимся телесно мелочам, и мы привыкли, не обращали внимания, просто помнили их и не мешали. Было ли это тоже признаком? Не знаю.

Медленно, спустя целую вечность, я всё же задремала тревожным болезненным сном, видя то раненого всадника, то схваченного Даина, то просто какие-то мутные кровавые сцены.

Прервал эту череду жутких картин странный шорох за дверью, заставив меня вернуться к реальности довольно резко.

Я со страхом вскинула голову — всё? Они пришли? Что будут делать? Что скажут про Даина?

Шуршание на пару секунд стало громче, а потом замок щёлкнул — и дверь распахнулась.

— Отвратительно, — буркнула кто-то в момент открывания двери (уже совершенно беззвучного), и я мгновенно узнала родной голос.

— Мама!

Она тороплива шикнула и прижала палец к губам — кажется, получилось слишком громко. Я вскочила и кинулась к ней, почти что на ней повиснув, как маленькая, хотя уже давно перестала расти.

— Всё будет хорошо, детка, — прошептала она, пригладив мне волосы на затылке и, чуть отстранившись, кивнув на дверь и фыркнув: — Они не знают, с кем связались!

— Н-но как ты…

— Я-то не фейри, дух или что там ещё. Я чем угодно управлять могу, — довольно гордо хмыкнула она.

Магия людей не создаёт новое — но может использовать почти всё, уже существующее, от обычных предметов до стихий. Кто-то может больше, кто-то меньше, кто-то по-разному талантлив с разными вещами. Мама могла многое понемногу — сетовала, что до высшей степени в её родной стране ей далеко, но мне и эти способности всегда казались настоящим чудом.

В Лучидуме люди магией почти не владели, за очень редким исключением. Колдовство многими подсознательно трактовалось как что-то инородное, связанное с монстрами и нелюдьми, потому потенциал не развивался, потребности не возникало, и дар себя просто не проявлял. Здесь нужен был особый характер, чтобы всё же решиться им пользоваться.

Мама росла в Карлии, где магия была просто седьмым чувством, не менее необходимым, чем остальные. Эдельвейс всегда была более бойкой, чем я с Даином, и унаследовала от мамы это таким же естественным навыком, как зрение или обоняние.

Я же не могла и травинку согнуть. Даин тоже вроде как ничего не проявлял — по крайней мере, при нас.

— Замок просто заставила повернуться, как надо, — мама, задумчиво изучая меня взглядом, дополнила своё признание. — Тебя не ранили? Если ранили, я им…

— Н-нет-нет, — я поспешно замотала головой. — Но ты, это же…

Как и всегда, в моменты волнения меня дар речи чуть ли не покидал, и я показала опасность жестом — мама-то поймёт.

В сердце чуть кольнуло от запоздалого осознания, почему поймёт, хоть я и продолжала гнать все мысли на эту тему прочь. Понимала, что если действительно задумаюсь, то станет слишком плохо и я не смогу держать себя в руках, а это всё ещё было нежелательно. Нельзя. Пока нельзя.

— Плевать. Я и так не полезла сразу, только потому что он попросил, — передёрнула мама плечами.

Попросил?

— Собрала немного информации, — продолжила она, — и всё обдумала. Вам нельзя тут оставаться. Сейчас, как минимум. Да и нам с папой тоже нежелательно, но нас хотя бы точно не тронут. Ну, давай, — она потянула меня за руки наружу.

Дверь за нами бесшумно закрылась, и замок вновь щёлкнул. Кольнуло виной — пока я пыталась отречься от новых фактов, мама планировала, учитывая их.

На улице всё ещё была ночь.

— Но куда мы денемся, — растерянно протянула я, ни разу не бывшая где-нибудь вне Силвиса и города. Лес, конечно, отдельное королевство, но для людей явно не в счёт.

И согласен ли будет Даин? Ничего уже не понимаю.

Мама продолжила путь уверенно, быстро, не выпуская мою ладонь из своей.

— Это не такая проблема по сравнению с тем, что с вами могут сделать, — хмыкнула она. — Ты бы слышала, как все мигом начали подозревать и тебя.

— В-все?..

— Ну, твоя подруга переругалась со всеми, да и многие колебались — но сам факт в том, что большинство готово для безопасности пожертвовать вами. А городские и вовсе не хотят задумываться, видят цель… — мама сердито фыркнула.

Я опустила глаза, смотря теперь только себе под ноги.

— А папа и Нисса? Что с ними?

— Папа в порядке. Мы с ним вместе были большую часть времени, он меня даже не отговаривал. Если что, постарается протянуть время — она сделала паузу, что-то обдумывая. — А про Ниссу не слышала, признаться честно.

Я сильнее поникла — мне хотелось думать, что новости будут чуть более оптимистичными. Но, возможно, Нисса просто затерялась в толпе или была в каком-то другом месте.

Мама вздохнула и погладила меня по плечу, но скорость не сбавила, и какое-то время мы продолжили путь тихо.

— Знаешь, у меня такой был брат, — неожиданно заговорила мама, тихо, вполголоса. — Сеир. Только он был такой сам по себе. Плохо говорил, не реагировал почти ни на кого, вечно в своём мире… И следить за ним надо было, как за ребёнком, всё время. Он был старше меня, но вторым в семье. Меня он признавал, а остальных не всегда, — она нервно усмехнулась, и я глянула чуть с опаской, не решаясь что-либо говорить, даже ступать стараясь тише. Раньше она об этом не говорила, да и в целом не очень любила упоминать прошлую жизнь.

(Лилит Эмпуас. Теперь — Лилли Эрка.)

— И был хорош в математике, цифры ему, в отличие от многого, легко давались. Иногда поручали ему всякие счета… Он умер на войне, — голос резко стал жёстче. — Дураку было понятно, что он там не выживет, а мой старший брат был, к сожалению, не дурак, — она тяжело вздохнула. — И когда Даин… Мол, подумаешь, не разговаривает и в одном случае из четырёх не реагирует, подумаешь, ножом не любит пользоваться и видит что-то странное — да и то перестал… Но ведь реагирует и смышлёный, а остальное ерунда. Да и если б нет, я бы все равно его не бросила, — пожала плечами. — И теперь не могу. Даже если он чудище лесное. Даже если…

Мама не стала договаривать предложение.

«Если настоящий Даин давно мёртв?»

(Пропавших людей находили редко. Живыми — ещё реже. В здравом уме — считай, что никогда.)

Мы свернули за угол каменного дома, в тупик. Мне было непонятно, почему именно сюда, но мама уверенно зашагала вперёд, и тут я заметила у стены лестницу куда-то вниз, скрытую для первого взгляда ночной темнотой.

Мама направилась вниз по ней, и я, переборов ступор, поспешила за ней, не желая оставаться больше одной.

Охраны здесь не было. Никто не воспринял Даина всерьёз.

Сердце билось гулко и часто, в предвкушении — как будто сейчас разом решатся все проблемы. Глупо, наверное, но во мне теплилась детская вера в то, что сейчас мама прогонит всех чудовищ.

Лестница была не очень длинной, но узкой и крутой, поэтому за спиной более высокой мамы мне было сложнее разглядеть, что же там, я просто старалась ступать шаг в шаг, так, чтобы старые деревянные ступеньки не слишком скрипели, и с опаской пару раз хваталась за колючие от торчащих мелких-мелких щепок перила, панически думая о том, чтобы не свалиться в темноту вниз, прямо на маму. Хотя глаза уже приноровились за эту ночь к темноте, и я различала спокойно контуры и ступенек, и всего остального, но все равно, инстинктивный страх всего неизведанного и непривычного продолжал давать о себе знать.

Мама вдруг остановилась, и я схватилась уже за стену, будучи всего на две ступеньки выше. Стена на ощупь оказалась склизкой и влажной, и я отдёрнула ладонь, чуть брезгливо вытерев её о юбку — и внутренне передёрнулась, представляя, сколько тут может быть слизней или чего похуже.

Лестница кончилась.

Мама рассмеялась — то ли нервно, то ли с восторгом.

— Я его недооценила, — с удивлением протянула она.

Двери впереди не было, тёмный провал подвала виднелся, хоть и перечёркнутый оставшимся целым железным тяжёлым засовом.

Подавшись чуть вперёд, я поняла, в чём дело: остатки уже не железной, а самой обычной деревянной двери виднелись внутри, в подвале, щепками осыпая пол. А дверной проём порос крошечными синими цветами.