Ноябрь (джен)

Когда меня нет,

выключен свет.

Письменный стол,

окна и двери,

пол, потолок,

люди и звери,

суша и море,

дома, корабли —

все исчезает,

чёрт побери!

Когда меня нет,

то нет ничего.

Как доказать?

Проще всего:

я возвратился —

и свет... включился.

Письменный стол,

окна и двери,

пол, потолок,

люди и звери,

суша и море,

дома, корабли —

все появилось,

чёрт побери!

Жан Тардьё

Я уже почти не сплю ночами, с наступлением вечера мир начинает стремительно меняться. Еще недавно это происходило ночью, когда я обычно ложился спать, теперь — все раньше и раньше. Ощущение времени тоже изменилось, оно ускорилось. В этой мучительной гонке хрупкое равновесие порядка и спокойствия противостояло безжалостной неведомой силе, которая лежит где-то по ту сторону понимания, по ту сторону нашего восприятия. Я это просто чувствую, чувствую всем своим естеством, даже не телом и не душой — всем собой. Всё меняется.

В заляпанном, грязном окне виднеется ярко-голубая луна. Она пугает меня, есть в ней что-то, чего я раньше не наблюдал. Сквозь рельеф лунных кратеров и прочих неровностей поверхности проступают зияющие глазницы покойника, узкие отверстия ноздрей, голый оскал зубов. Это уже не луна, которую я знал неделю назад. Она неподвижно висит в ночном небе, но висит не потому, что луне положено быть неподвижной и только медленно скользить за горизонт, а потому, что она мертва, как и всё вокруг скоро умрет.

Помещение, в котором я нахожусь, раньше было моей комнатой. Оно пульсирует, разлагается, я чувствую, как через кладку кирпичей проступает кроваво-коричневый гной. Он стекает по стене, заполняя все щели, сладковатый запах разложения впитывается в кожу и волосы. Я пытаюсь дышать как можно реже, чтобы не ощущать его. Потолок местами будто провисает и вспучивается, как вздувшийся живот мертвеца, его пергаментно-серый цвет начинает синеть и покрываться черными пятнами. Я боюсь, что скоро в каком-нибудь месте он прорвется и лопнет, изрыгая разложившиеся органы и зловонную жидкость. Я не могу встать на пол, он вроде бы и твердый, но не совсем. Если посильнее надавить или топнуть, он проминается, остается отчетливая вмятина, которая не возвращает свою форму. Эта вмятина начинает темнеть, а вокруг нее появляется фиолетово-синий ореол. Местами пол все еще мягкий. Ножки кровати впились в пол и продавили в нем отверстия, из которых сочится серо-коричневая слизь. Помещение мертво. Я внутри мертвого, разлагающегося мира.

Все воспоминания о прошлом, мысли о настоящем, попытки представить будущее — всё неминуемо замыкается на тревожном восприятии неминуемой гибели и безысходности. Ни прошлого, ни настоящего, ни — тем более — будущего. Есть только я и смерть, я и бесконечное одиночество, я и бесконечная, вечная пустота за пределами мертвого помещения, в окне которого виднеется облик этого безжизненного спутника. Я пытаюсь сосредоточиться на дыхании, на биении своего сердца: жив ли я, реален ли я, как и всё это? Ответа никто не даст. Ни окружающее меня пространство, ни я сам. Мир внутри меня пока не тождествен миру снаружи. Надолго ли?

Спина начинает чесаться, режет глаза, я чувствую себя грязным. Эти нечистоты вокруг, эти признаки разложения... Теперь и воздух начинает утрачивать свою привычную прозрачность и легкость, будто бы его и не было. Теперь он есть, и я его чувствую, это не воздух, это иной газ, вполне ощутимый, плотный, зловонный и обволакивающий, липкий, заполнил все вокруг меня до самых краев. Я не хочу им дышать, не хочу впускать его в легкие, в дыхательные пути, в сами ноздри, даже в поры. Теперь это во мне, в коже, во внутренностях, оно течет по моим сосудам. Нет, последнее мое пристанище — сам я, внутри, мое сознание. Теперь и в нем это тление, из бесконечности вселенной, бесконечности времени, небытия, которое было раньше, оно настигает, поглощает, пожирает меня.

Мой мир, который был целой вселенной, со своими звездами, небом, своей землей, другими людьми, живыми существами, сменой времен года и дней, почти разрушен и расслаивается. Теперь нет и помещения, нет и тела, лишь последние крохотные остатки моего былого я, буквально капля в бесконечности гниющего небытия, еще мгновение…