Предания Севера и Юга (гет)

Рейнис всегда привлекала мужчин больше. Так повелось с Драконьего камня, когда она еще не осознавала своей красоты и слезно завидовала старшей сестре, и продолжалось до сих пор. Грубая и жесткая Висенья с ее замашками воительницы пускай и не страдала отсутствием красоты, но кто в здравом уме выказал бы симпатию женщине, которая смела направлять оружие на короля и мужа? То ли дело прекрасная, игривая Рейнис. В самих ее чертах было какое-то насмешливое, невинное совращением, чем она без стеснения пользовалась. Рейнис окружала себя бардами с голосами сладкими, будто мед, гениальными танцорами, акробатами, и каждый мужчина двора знал (разумеется, без всякого потакательства со стороны королевы), что Рейнис Таргариен нравилось быть любимой.

И, если у Висеньи были свои способы мятежа против тирании их милого брата, то и у Рейнис — свои.

— О, нет, он делает это снова, — насмешливо простонала Рейнис, когда правящая чета собралась в покоях короля. — Ты заметила, сестрица? Эйгон снова пытается командовать нами.

Рейнис не упустила, как холодно и устало посмотрела Висенья на их брата. Тот взглянул на нее в ответ и чуть улыбнулся Рейнис. Этого молчаливого позволения было ей достаточно.

— Тебе ведь известно, дорогая сестра и жена, что я король, и это то, чем я занимаюсь.

— Допустим, но мы королевы, — парировала Рейнис. — И не твои, чтобы приказывать нам. Скажи ему, Висенья, — обратилась она внезапно к сестре, ноздри которой уже трепетали в гневе.

— Ради крови, что объединяет нас всех, Рейнис, прекрати этот абсурд.

Эйгон, сидевший во главе стола, благодарно махнул ей рукой.

— Спасибо. Сестра.

Покрасневшая от злости Висенья нагнулась над Эйгон и прошипела:

— Ты не должен потакать ей во всем. Попомни мои слова, это закончится плохо.

С этими словами Висенья покинула их, оттолкнув стражу с дороги. Ее всегда было легко вывести из себя.

Эйгон, вздохнув, облокотился о стол своими могучими руками. Рейнис тронула его плечо и улыбнулась, когда он поднял на нее взгляд.

— Я завоевал эти земли, но никогда не смогу завоевать уважение собственных сестер.

— Ты бы не завоевал Вестерос без нас, — указала Рейнис.

Эйгон кивнул.

— И все же я ваш король, муж и брат. — Он перехватил ее руку. — И ты моя, Рейнис. Никогда не забывай об этом. Обещай мне.

Она игриво вывернулась из хватки брата.

— Если ты придешь сегодня ко мне.

Эйгон смешался.

— Но ведь…

Рейнис закатила глаза.

— Сегодня очередь нашей дорогой сестрицы, я знаю. — Она взяла его ладонь и по очереди начала целовать пальцы короля. Он был напряжен, но не сопротивлялся. — Слухи ползут далеко, Эйгон.

— О чем ты? Какие слухи?

— Что ты любишь меня больше. — Рейнис надула губы, отвлекаясь от своего занятия. — Разве это так, Эйгон? Ты правда любишь меня, а не Висенью?

— Я люблю вас обеих.

— Но кого-то ты должен любить больше. — У Эйгона дернулась бровь, и он усмехнулся. — И? Кто это? Я или она?

— О, моя дорогая сестренка. Я уверен, ты знаешь ответ.

Довольная собой, Рейнис потянулась, чтобы поцеловать его, но Эйгон удержал ее за волосы, так что она резко выдохнула, и шепнул:

— Сохрани это до ночи, моя милая, невинная сестра. — И на грани слышимости: — И убедись, чтобы в этот раз никакой певец не занял мое место.

Рейнис вскинула глаза. Лицо Эйгона было жестким, а руки могли бы крошить сталь. «Балерион, — подумала вдруг младшая королева. — Воистину, вот всадник Черного Ужаса. Но как он узнал?»

— Висенья сказала тебе! — прошипела Рейнис в бешенстве понимания.

— Рейнис, — начал Эйгон угрожающе.

— Я знаю, это она!

Возможно, здесь Рейнис все же перешагнула черту. В одном быстром рывке Эйгон встал со стула и кинул Рейнис на свое бывшее место так, что ее кости завибрировали, а с губ сорвался крик — не боли, но удивление.

— Важно не это. — Эйгон прошелся туда-сюда по комнате, а затем будто одумавшись, нагнулся к Рейнис и убрал серебряную прядь с ее лба. — Ты поняла меня? — голос его был тверд.

— Да, — поморщившись, выплюнула Рейнис. — И можешь не приходить сегодня. Уверена, Висенья будет очень рада.

И выскочила из комнаты, хлопнув дверью, наслаждаясь тем, что последнее слова осталось за ней.

«Так-то, братец. А ты как думал? На войне-то попроще будет, чем с сестрами».