Поцелуй для незерфей (гет)

Как в свете одной ночи мы зашли так далеко?

Дуэт «Sun and Moon» из мюзикла «Miss Saigon»⁽¹⁾ 

Северус Снейп, старый-новый профессор зельеварения, грозно восседал за своим столом. Его красное перо летало по бесконечным листам пергамента, как скальпель, быстрыми и точными движениями препарируя тот бред, что очередные болваны, которых он имел несчастье обучать, смели выдавать за сочинения о двенадцати способах использования драконьей крови.

Теперь, после окончательной победы над Темным Лордом, попытки отыскать и взрастить хоть какие-то зачатки интеллекта в юных головах остались единственными разведывательными операциями, которые он предпринимал.

После полного оправдания — спасибо Мальчику-Который-Так-И-Остался-Занозой-В-Заду — Северус получил от Минервы, новоиспеченного директора школы, предложение занять прежнюю должность. За отсутствием других вариантов, а еще, честно признаться, потому что Хогвартс был его настоящим родным домом, он согласился — лишь до тех пор, пока не найдет более достойное занятие, как он уверял самого себя и тех немногих, кто осмеливался поднять эту тему. Возвращение на скромную учительскую должность было, конечно, незавидным карьерным шагом, но Северус старался лишний раз не думать об этом.

Нахмурившись, он перечеркнул целый абзац сочинения. Острое перо беспощадно расписывало лист, пока весь пергамент не закровоточил красными пометками. Сформулировать очередное язвительное примечание помешал стук в дверь.

Снейп удивленно поднял глаза: на сегодня не было назначено ни одной отработки. А даже если бы таковая имелась, то он отослал бы нарушителя к Филчу — не портить же вечер пятницы себе, в самом деле! После проверки работ Северуса ждали стакан скотча и новенькая книга по теории зелий.

— Войдите! — крикнул он, намереваясь вправить мозги бездельнику, осмелившемуся нарушить его уединение.

Дверь кабинета открылась, и на пороге возникла взволнованная гриффиндорка. И не абы какая гриффиндорка, а лучшая подруга Мальчика-Который-Бесил-Его. Она и сама преуспела на этом поприще, хотя с ней все было гораздо сложнее.

— Мисс Грейнджер? — буркнул Северус, с трудом скрывая недовольство.

Она шагнула внутрь, прикрыла за собой дверь и нервно заправила свои безумные волосы за ухо, пытаясь придать им подобие аккуратного вида.

— Добрый вечер, профессор Снейп, — вежливо поздоровалась ученица.

Северус не стал утруждать себя ответной любезностью.

— Вы, вероятно, пару раз перепутали повороты и случайно забрели в подземелья. Иной причины вашего присутствия здесь я не нахожу, — проворчал он. Оставалась смутная надежда, что если он не пригласит ее пройти, не предложит присесть, то Грейнджер сразу исчезнет или хотя бы сократит свой визит до минимума.

— У вас ведь сейчас приемные часы, — полувопросительно уточнила она.

Снейп вздохнул. Да, формально по пятницам у него действительно был прием по личным вопросам, под предлогом которого он и сплавлял наказанных Филчу. Все учителя раз в неделю консультировали студентов, но, как правило, желающих обратиться к профессору Снейпу не наблюдалось даже среди слизеринцев. Детишкам и в голову не приходило попросить у него совета в трудной ситуации. И за все годы работы Северуса в Хогвартсе не случилось ни одного гриффиндорца, вошедшего в этот кабинет добровольно. Даже их безрассудство имело какие-то пределы.

— Верно, мисс Грейнджер, — отрезал он. — Но, насколько мне известно, ваш декан тоже принимает именно сейчас, и он с радостью ответит на все ваши вопросы.

Студентка проигнорировала попытку вежливо выпроводить ее и подошла ближе. Затем, не дожидаясь приглашения, уселась на деревянный стул напротив и стеснительно поерзала.

— К сожалению, в моем вопросе профессор Люпин не поможет. Это деликатное и очень личное дело, — ответила Грейнджер, потупившись. — Боюсь, никто не поможет. Кроме вас.

Ее голос прозвучал немного сдавленно. На щеках начал проступать румянец, и явно не от жары. Осенние холода наступили рано, так что в подземельях было довольно зябко. Да и входя в кабинет Грейнджер была бледнее — можно сказать, прямо-таки нездорово бледной. Если он не ошибался — а в людях Северус Снейп ошибался редко, — этот румянец означал смущение. Профессор вцепился в нее взглядом еще крепче, найдя всем знакам тревожное объяснение.

— Мисс Грейнджер! Уж не хотите ли вы сказать, что нуждаетесь в сложном зелье, которого нет у школьной медсестры, ибо оно применяется по строгим медицинским показаниям?

Ох, Мерлин, она не могла быть настолько беспечной! Не зря же она славится как умнейшая ведьма поколения! Правда, была у ее славы и вторая сторона, противоречащая стороне первой и тесно связанная с младшим из отпрысков Артура Уизли. Северус почувствовал приступ отвращения. Мысль о том, что она беременна от рыжего недоумка, дружка Мальчика-Неизменно-Доставляющего-Неприятности, оказалась неожиданно омерзительной.

Грейнджер непонимающе посмотрела на него:

— В каком зелье? О… Так вы подумали… — она запнулась, сообразив, о чем речь. — Нет, конечно нет, сэр! — В ее словах зазвучала неприкрытая обида. — Если бы я вела сексуальную жизнь, то обязательно соблюдала бы все необходимые меры предосторожности. Я пришла с совершенно другим вопросом.

Снейп, расслабившись, откинулся на спинку кресла — медленно, чтобы его облегчение вышло не слишком заметным, — и постарался не заострять внимание на вываленной перед ним информации интимного характера. Так значит, если бы она вела…

— Вот оно что, — сухо ответил он. — Итак, у вас есть вопрос ко мне. Странно, но… Что ж, задайте его, наконец, и оставьте меня в покое, мисс Грейнджер.

Порыв праведного негодования ученицы погас, едва возникнув.

— Вообще-то… Если позволите, сэр, я сначала кое-что расскажу, — робко попросила она. — Иначе вы, скорее всего, выставите меня, не дослушав. А мне этого не хотелось бы. То, что я скажу, действительно серьезно.

Не находящая себе места Гермиона Грейнджер — это что-то новенькое. Даже покопавшись в памяти, Северус не смог вспомнить ее неуверенной или смущенной. Она любила покомандовать, была назойливой, отвратительно правильной и совершенно невыносимой особой. Стоило бы, наверное, ответить, что у него есть дела поважнее, чем выслушивать гриффиндорские душевные излияния. Или дать понять, насколько ему неинтересна ее болтовня и безразличны ее глупые проблемы. Но правда состояла в том, что у него не было более важных дел. И его интересовало, что с ней стряслось. И он был небезразличен к ее проблемам. Все эти открытия оказались внезапными и малоприятными.

— Поздравляю, мисс Грейнджер, — фыркнул он. — Вам удалось полностью завладеть моим вниманием. Так что же нуждается в объяснениях, прежде чем вы зададите свой вопрос небывалой важности?

Она набрала в грудь побольше воздуха.

— Я дала обет. Жертвенный обет, если быть точной.

Северус озадаченно смотрел на ученицу, не зная, воспринимать ее признание с весельем или тревогой. Жертвенные обеты с равным успехом бывали причиной и того и другого.

Она вздохнула:

— Это было спонтанное решение. Как раз под Новый год. Прошлый год был довольно нелегким…

«Довольно нелегким»? Преуменьшение века! Прошлый год был адом. Снейп старался — не всегда успешно — помешать Кэрроу превратить школу в одну большую пыточную камеру, а Золотое Трио бегало по всей стране в поисках крестражей и попытках — столь же провальных в итоге — избежать встречи с егерями. Северус не знал точных масштабов трудностей, которые пережили гриффиндорцы, но было очевидно, что вынести им пришлось немало. Грейнджер до сих пор выглядела болезненно худой, а темные круги под глазами намекали на отвратительно плохой сон. Но хуже теней на ее лице были тени внутри. Ее глаза повидали слишком многое. Ужасы войны, горе и потери многих лишили детской беззаботности раньше срока, и Грейнджер не стала исключением.

Коротким кивком он выразил согласие, и она продолжила рассказывать — более спокойно, чем того заслуживали описываемые события:

— Мы скитались, по ощущениям, целую вечность: голодные, продрогшие, до последнего момента без малейшей надежды. В Годриковой Впадине на Гарри напала Нагайна, он был на волосок от смерти. И после этого абстрактная мысль, что на войне умирают, стала конкретной донельзя. А впереди была неизбежная схватка с Волдемортом, так что мы были, мягко говоря, напуганы. Однажды кто-то из нас — кажется, Гарри — завел разговор: о чем бы мы пожалели, умирая… О самом важном, что не успели сделать в жизни… И тут я вспомнила один магический обряд, о котором мне как-то довелось читать: волшебник должен кое-что сделать, чтобы в обмен на свою жертву увеличить вероятность благоприятного для себя исхода.

— Довелось читать? — Снейп приподнял бровь. Вряд ли в библиотеке Хогвартса имелось хоть одно издание, до которого Грейнджер не добралась бы за шесть лет. Она проглатывала книги едва ли не буквально, и болезненная худоба девушки намекала, что за пищей для ума она часто забывает о пище телесной. Жертвенные обеты, несмотря на свое громкое имя, вовсе не относились к запретным Темным искусствам, так что книга, содержащая их описание, вполне могла храниться в свободном доступе. — И вы решили поэкспериментировать с потенциально опасной магией, суть которой даже толком не поняли?

— Суть я уловила довольно точно, сэр. Это чары для исполнения желания по принципу «баш на баш». Даже у магглов есть нечто похожее.

— Если вы имеете в виду опрометчивые обещания из серии: «Господи, дай мне вынести это похмелье, и я клянусь, что больше ни капли в рот не возьму», то жестоко ошибаетесь. Магия никогда не отзовется на наивные стенания маггла и не примет у него столь жалкую жертву.

— Я говорю о более серьезных обещаниях и более важных просьбах, — возразила Грейнджер. — Те, кто действительно верит в высший замысел, воспринимают свои обеты ответственно и выполняют их. Строят церкви, отправляются в паломничество… Можете считать это суевериями, каковыми я считаю предсказания. Но сила и тех и других заключается в том, что в них верят.

— Однако существует и настоящая магия, которая работает, верите вы в нее или нет, — назидательно заметил Северус. — И с ней шутки плохи.

— Но тот ритуал, как я поняла, даже не считается ни серьезным волшебством, ни гарантированным средством повлиять на будущее.

— Так и есть. Подобные обряды не имеют никакой надежности, — Снейп вздохнул и потер переносицу, пытаясь прогнать подступающую головную боль. У него не было ни малейшего желания обсуждать азы теории магии. — Но дело в том, что они включают в себя магическую клятву. И независимо от повода, по которому ее произнесли, неточно сформулированная клятва может иметь суровые последствия, мисс Грейнджер.

— Мне было известно об этом, профессор, — спокойно ответила студентка. — Перед тем, как сотворить ритуал, мы все детально обсудили. Чтобы твою просьбу исполнили, ты должен пообещать что-то по-настоящему существенное. Чего не сделал бы в других обстоятельствах, — Грейнджер вдруг улыбнулась. — Полумна очень хорошо все объяснила.

— Мисс Лавгуд?! Боюсь спрашивать…

Дочка Лавгуда носила прозвище Полоумная недаром. Она не была дурой, но выглядела откровенно не от мира сего. На практических занятиях девчонка варила зелья вполне приемлемого качества, а что касается письменных работ… Северус частенько оставлял их на поздний вечер, чтобы от души посмеяться перед сном.

— Она была очень убедительна, — заверила Грейнджер, пряча улыбку. — Видите ли, давая жертвенный обет, вы вызываете незерфей, фей Нижнего мира. И чем смелее и необычнее ваше обещание, тем больше им заинтересуются незерфеи и тем старательнее будут помогать вам получить загаданное. Они усердные существа, но, увы, не такие уж и могущественные. Бывает так, что они честно стараются, но не могут помочь, и поэтому вознаграждение за обет приходит не всегда. Перед вызовом вы должны убедиться, что ваша жертва способна по-настоящему вдохновить незерфей. Эти существа не терпят скуки и питают слабость к драматическим эффектам. А еще они очень, очень обидчивые. Если вы обманете их, они способны здорово испортить жизнь.

Северус недоверчиво качнул головой. Фантазия абсолютно в духе Лавгуд. Согласно ее взглядам, все, что происходит в мире, можно объяснить проделками невидимых созданий, существование которых никем не доказано, да и в принципе недоказуемо. Но столь же невозможно обосновать, что выдуманных ею тварей не существует, и тем самым опровергнуть ее умопостроения! Последнее Северус знал по собственному опыту.

— И какой же выдающийся поступок вы пообещали совершить, привлекая этих ваших… незерфей? — спросил Северус, не потрудившись скрыть сарказм.

Грейнджер посерьезнела.

— Мы пообещали, что найдем в себе смелость совершить то, о чем больше всего пожалели бы перед лицом смерти, если бы не успели сделать этого. Желание, которое не решились озвучить. Ошибка, которую не сумели исправить. Признание, которое побоялись произнести. Или поступок, на который не хватило духу.

— Очень по-гриффиндорски, — хмыкнул он. — И какой же из этих подвигов выбрали вы, мисс Грейнджер?

— Получается, что всего понемногу, — она снова покраснела и заерзала на стуле.

Северус уже не мог скрывать заинтересованность. Если то, что она поклялась сделать, и правда соответствовало всем перечисленным критериям, то это само по себе было смелым порывом. Но почему обещанное вызывает у девчонки дискомфорт и смущение? Любопытство разгоралось все сильнее. Что же такое пришло ей в голову?

— Вы ведь понимали, все это безобидная игра! — воскликнул он. — Очередная смехотворная теория, которую Лавгуд сама сочинила. Но магические клятвы не игрушка! Ради какого заветного желания вы решили рискнуть? — Снейп с издевательской усмешкой подался вперед и положил подбородок на сплетенные пальцы. — Встретить вечную любовь? Сдать зелья на «превосходно»?

— Мы загадали выжить на войне, — просто ответила Грейнджер, на мгновение лишив Северуса дара речи.

— С ума посходили?! — рявкнул он, как только вернулся голос. — Вы совсем не соображали, что творите? Попросив жизнь, вы сделали ее залогом! А залога можно и лишиться, не выполнив свою часть сделки. Проще говоря — вы все можете умереть, если не сотворите обещанную глупость!

— Да, мы знали это, — кивнула Грейнджер. — В «Стандартной книге магических обетов» ясно сказано: в случае нарушения обета волшебник лишается того, что получил от призванной магии.

Невыносимая всезнайка в своем репертуаре! Она всегда отличалась умением цитировать прочитанное почти дословно. Но на этот раз, похоже, все-таки не поняла, о чем идет речь, иначе не стала бы столь глупо рисковать! И тут Грейнджер добила его, продолжив уже с нескрываемой улыбкой:

— А Полумна сказала так: или ты любой ценой выполняешь обещание, или незерфеи отберут у тебя то, что дали.

— То есть в обозримом будущем мне предстоит докладывать директору, что несколько учеников убиты невидимыми существами? Лучше бы не пришлось: не люблю писать объяснительные…

Грейнджер усмехнулась:

— Постараемся уж избавить вас от бумажной работы! Мы правда серьезно относимся к данным обещаниям. Гарри уже признался, что…

— Не напоминайте! — Северус закатил глаза. Перед взором во всех неумолимых подробностях встала сцена: посреди пира по случаю начала года Поттер залезает с ногами на скамью и на весь Большой зал выкрикивает что-то вроде: «Дорогие студенты и учителя, хочу сказать, что я гей, спасибо за внимание, продолжайте есть!».

Гермиона поморщилась:

— Просто Гарри поклялся, что открыто объявит о своем главном секрете. А когда дело дошло до выполнения, засомневался, что именно должно означать «открыто», и перестраховался.

— Ах вот оно что! Что ж, даже если Поттер был недостаточно «открыт», то ему любезно помогла редакция «Ежедневного пророка», разнеся столь важную новость по всем уголкам страны, — сухо прокомментировал Снейп. — Я полагаю, мистер Уизли также не остался в стороне от вакханалии?

— Да, — вздохнула Грейнджер. — И его-то как раз подвела неточная формулировка.

— Страшно представить…

Младший из мальчишек Уизли, на взгляд Северуса, удался хуже всех. Если у его братьев и сестры имелись хоть какие-то зачатки интеллекта, то Поттеров прихвостень не вызывал ничего, кроме презрения. С его склонностью бросаться в омут с головой удивительно, что он выжил. Вот уж кто должен был привлечь целую армию волшебных созданий!

— Он пообещал сделать все возможное, чтобы доказать своей девушке серьезность своих намерений и убедить, что больше никогда не оставит ее.

Северус уловил нотки обиды в голосе ученицы.

— Больше никогда? — подозрительно спросил он, прекрасно понимая, кто же упомянутая девушка. — Что этот болван натворил?

— Рон ушел от нас, когда мы искали крестражи, — Гермиона отвела глаза. — Нам пришлось… действительно трудно.

Она не стала вдаваться в подробности, но и без легилименции было понятно, о чем умолчала. Голос и мимика выдали, что она обижена на Уизли. Плохи дела. Мальчишка дал обет загладить вину перед ней, но до сих пор жив. И о чем это говорит? О том, что вся чехарда с обещаниями так и осталась детской игрой? Или же о том, что, несмотря на обиды, он все-таки «доказал серьезность намерений» в отношении Грейнджер?

Снейп не смог точно опознать смутное чувство во внутренностях, возникшее, когда перед его мысленным взором встала Гермиона — хлопочущая у плиты, облепленная по меньшей мере троицей рыжих сопляков, цепляющихся за ее фартук, и подозрительно похожая на Молли Уизли. Ближе всего, пожалуй, было слово «отвращение».

— Полагаю, теперь вы будущая миссис Уизли? Можно официально соболезновать? — мрачно спросил он. Как сложно, оказывается, сохранить угрюмый тон, когда хочется только орать!

— Нет!!! — возмущенно воскликнула Грейнджер, и Северус поймал себя уже на втором вздохе искреннего облегчения. Мысль о возможном браке Уизли и Грейнджер успела ужаснуть его. Этот союз был обречен на катастрофу. Мальчишка ей совсем не пара, она с ним быстро увянет, как растение без воды, вынужденная поддерживать болтовню о квиддиче и прочей чепухе всю оставшуюся жизнь.

— Рон допустил фатальную ошибку. Когда он произносил свою клятву, то подразумевал, что его девушка я. Но сказал то, что сказал…

— А вы не считали себя таковой?

Гермиона смущенно покачала головой, словно не веря, что обсуждает свою личную жизнь с профессором Снейпом.

— Он очень нравился мне на шестом курсе, когда еще не началось все это безумие. Но тогда он не замечал меня. В прошлом году стало что-то завязываться, и я надеялась, у нас может получиться… А Рон… взял и ушел. Он, конечно, был перепуган — но и мы не меньше! Это было предательство. И я поняла, что между нами ничего не может быть. Когда он вернулся, мы не поднимали эту тему: я была занята другими переживаниями, а Рон… Видимо, он решил, что нечего обсуждать, мы можем просто сделать вид, будто ничего не было. И думал так до того дня, когда произнес клятву.

Она кашлянула и договорила:

— А после победы Лаванда Браун снова начала проявлять интерес к Рону. К концу лета она официально была его девушкой, и он запереживал, что так и не сделал ничего впечатляющего для исполнения обета.

— Почему он решил, что должен сделать нечто впечатляющее? Хотел переплюнуть выходку Поттера? Или думал, что незерфеи непременно требуют зрелищности?

— Не знаю, но он не придумал ничего лучше, чем сделать Лаванде предложение.

— Господи! — вздохнул Северус. — Уизли понимает, что теперь не уйдет от мисс Браун живым, в буквальном смысле? Если только она сама не бросит его.

— Не думаю, что он собирается уходить. По крайней мере, они выглядят вполне счастливой парой.

— Что же, с этими двоими разобрались. А вы, мисс Грейнджер, выполнили свое обещание?

— Пока что нет, — она снова замямлила. — У меня не было возможности… Мне для этого нужно было встретиться с вами, но вы так долго поправлялись… А потом вас вообще все потеряли…

После нападения Нагайны Снейпа сочли погибшим. Гермиона своими глазами видела, как он умирал, и эта картина до сих пор являлась ей в кошмарах. Никто не знал, куда подевалось тело: когда за ним пришли в Визжащую хижину, оно бесследно исчезло. Она цеплялась за хлипкую надежду, что профессор все-таки спасся, и непрестанно думала о нем. Тревога сменилась облегчением и благодарностью, когда Гермиона узнала, что Драко Малфой забрал профессора Снейпа. Живого.

Отлежав в Мунго положенное время, за которое его успели полностью оправдать, Северус Снейп пропал из магического мира. И когда директор МакГонагалл объявила, что он снова займет должность учителя зелий, все изрядно удивились. Причем удивление нельзя было назвать приятным: герой или нет, но в предыдущий год школой руководил именно Снейп. Пострадавшие студенты, даже зная, что он лишь играл свою роль в рядах последователей Волдеморта, не смогли забыть и простить все, что с ними было сделано. Возвращению профессора были рады разве что слизеринцы и… Гермиона. Она надеялась, что вопрос выполнения обета будет, наконец, закрыт.

— И вот мы добрались до вопроса, какое же отношение я имею к вашему обету, — вымолвил Снейп с каменным лицом, не выдающим никаких чувств, кроме его вечного легкого раздражения. Если он и был заинтригован, то умело скрыл это за холодным тоном. — Дайте-ка угадать… Вы пообещали жизнь своего первенца и теперь ищете, кто бы помог вам обмануть Темную магию?

— Нет, все не настолько плохо, — Гермиона набрала в грудь побольше воздуха и приготовилась к буре. Никакие уловки не помогут. Она должна сказать все как есть, пусть в этот момент и кажется, что лучше упасть замертво. — Я поклялась, что если выживу на войне, то попрошу вас поцеловать меня.

1) «Мисс Сайгон» — мюзикл, основанный на опере Джакомо Пуччини «Мадам Баттерфляй» и повествующий трагическую историю любви вьетнамской девушки и американского солдата. В дуэте «Солнце и луна» главные герои признаются друг другу в своих чувствах и поют о том, как судьба свела их, несмотря на все различия между влюбленными.

Вернуться к тексту

— Я поклялась, что если выживу на войне, то попрошу вас поцеловать меня.

Скучающей гримасы профессора как не бывало. Его глаза опасно прищурились, на лице стали собираться грозовые тучи. Он рывком встал с кресла, рука дернулась за волшебной палочкой. Казалось, он вот-вот запустит в Гермиону проклятием.

— Да как вы посмели, мисс Грейнджер! — яростно прошипел Снейп, наклоняясь с устрашающей высоты своего роста. Такое движение легко заставляло учеников съеживаться от страха. — Ваши дружки сочли остроумным подослать вас, чтобы разыграть меня с помощью какой-то нелепой выдумки? Не нахожу здесь ничего даже отдаленно забавного! Если вы вдоволь потешили за мой счет свое извращенное чувство юмора, то советую убраться немедленно, пока я не потерял остатки терпения! И не сделал то, о чем стоило бы жалеть впоследствии — но нет, не пожалею!

— Пожалуйста, профессор! — с ужасом воскликнула Гермиона. — Это не шутка, клянусь! Можете проверить легилименцией! Я не лгу вам, я никогда не стала бы шутить такими вещами. Пожалуйста, поверьте мне…

Снейп сердито посмотрел на нее и спросил обманчиво мягким, вкрадчивым голосом:

— Поверить в то, что самым важным делом жизни вы сочли поцелуй со своим злобным учителем зелий? Или что означенный поцелуй — ужасная жертва, равноценная спасению жизни в глазах неких вымышленных существ, любящих мелодрамы? Вы хоть понимаете, насколько это унизительно? Или решили, что мерзкому сальноволосому ублюдку польстит такое предложение?

— Я никогда вас так не называла! — яростно выкрикнула Гермиона, запоздало заметив, что подскочила с места и встала с профессором лицом к лицу. Его реакция оказалась хуже всех ожиданий, особенно после откровенного, почти дружелюбного разговора, который они только что вели. — И никогда не думала оскорбить, ни словом, ни делом. — Ее голос поневоле стал умоляющим. — Вы не услышали главного: жертва — это не сам поцелуй, а встреча со своим главным сожалением или сокровенным желанием!

— Поцеловать меня — ваше сокровенное желание? А если оно не исполнится, то станет главным сожалением перед лицом смерти? Вы держите меня за идиота, мисс Грейнджер?

— Нет, вы умнейший человек! — воскликнула Гермиона. — Но сейчас, когда злитесь и не слушаете меня, не можете понять простую вещь! Я не клялась поцеловать вас! Я поклялась попросить о том, чтобы вы поцеловали меня.

Северус не заметил разницы, и жалкие попытки ученицы что-то объяснить не усмирили его гнев.

— Неужели знаменитой гриффиндорской храбрости не хватило, чтобы пообещать сделать это самой? — фыркнул он.

— Наоборот, — ответила Грейнджер, — это было бы чересчур просто. Подкрасться, чмокнуть, убежать и получить взыскание. Слишком трусливый выход.

— Но вам понадобилась бы вся ваша смелость, чтобы вынести последствия столь необдуманного и дерзкого поступка, — ответил Северус, все еще на повышенных тонах. — Хотя и теперь вам не избежать наказания за абсолютно неуместное поведение. Не сомневайтесь, я подыщу вам самую отвратительную работу! Или поручу это мистеру Филчу: он будет счастлив занять все ваши вечера до конца семестра. Не говоря уже о потере всех имеющихся у Гриффиндора баллов, а также о моем докладе директору, а также…

Грейнджер имела наглость не просто перебить, но еще и рассмеяться.

— Вы правда думаете, что после всего, через что мы прошли, меня заботят эти дурацкие баллы? — спросила она с каким-то нездоровым яростным весельем. — Что потрошение флоббер-червей или выжимание гноя из бубонтюберов будет отвратительнее рек крови и оторванных конечностей? Хуже, чем видеть, как твоего однокурсника разрывает на части акромантул? Или что вечера с Филчем покажутся мне длиннее той вечности, которую я провела по милости Беллатрисы на полу Малфой-мэнора, выворачиваясь наизнанку от боли? Давайте! Вычитайте чертовы очки, назначайте чертовы отработки! Что бы вы ни сделали, хуже не будет!

Тирада мгновенно отрезвила Северуса. Ему было известно, что троица попала в плен и была доставлена к Малфоям за пару недель до Финальной битвы. Они каким-то чудом выбрались, хотя и не полностью невредимыми. После допроса у Беллатрисы Лестрейндж никто не уходил целым и невредимым. От одной лишь попытки представить, что довелось перенести девочке, Снейпу сделалось дурно. Сама Белла была не очень-то щедра на откровения, но впоследствии от Драко он узнал, что Гермиону пытали жестоко и у нее наверняка осталось множество шрамов.

На короткое мгновение Северус почувствовал порыв извиниться — непонятно, за что именно. Не его вина, что ей пришлось пройти через такие страдания и пытки, боль и ужас. Он не виноват, что она лицом к лицу видела смерть и разрушение. Все многое повидали, не исключая его самого.

Но любые оправдания были неуместны. Он, взрослый мужчина, сам сделал выбор. То же, что выпало на долю Грейнджер, не должно происходить ни с одним ребенком, нигде и никогда. Ее возраст и статус ученицы велели относиться к ней именно как к ребенку. Вот только глаза у нее были совершенно не детские, и смотреть на нее сверху вниз значило бы преуменьшать ее жертву.

Северус не извинился. Он никогда не просил прощения — какой смысл, если его никогда не прощали и не простят? Но чувство вины все же охладило гнев. Снейп распрямился и сделал шаг назад, чтобы дать Гермионе возможность спокойно прийти в себя. Воспоминания заметно подкосили ее.

Грейнджер ненадолго прикрыла глаза и отдышалась.

— Вы правда думаете, — продолжила она спокойнее, — что после всех жертв, на которые вы пошли, после всего, что вы сделали, защищая нас и помогая одержать победу над Волдемортом, — что после всего этого я оскорблю вас глупым детским розыгрышем?

Вопрос был уже не риторическим, и Северус задумался. Ему-то было не привыкать к роли объекта унизительных выходок. Но чтобы Гермиона могла затеять нечто подобное или кто-то из ее друзей счел шутку смешной? Версия казалась нелепой даже при его подозрительности. Такой поступок действительно был слишком мелочным и детским для этих ребят.

— Соглашусь, мисс Грейнджер, — сказал он. — Вы, безусловно, не дурашливый ребенок. Но вы все еще моя ученица. И чем бы вы ни руководствовались, затрагивая в своем обете меня, это было недопустимо, и я вынужден расценивать ваше заявление соответствующе.

Гермиона опустилась обратно на стул, не сводя с собеседника глаз.

— Так странно, — сказала она с непонятным Северусу чувством. — Мы снова в школе, больше не союзники и не товарищи по Ордену Феникса. После всего, что было, мы опять всего лишь ученики и учителя… Школьные правила, режим дня, отработки для нарушителей… Вроде бы ничего не изменилось, и в то же время все по-другому.

Он кивнул и тоже сел, держа спину напряженно прямой.

— Понимаю. Но факт остается фактом. Мы действительно вернулись к прежним ролям и должны вести себя в соответствии с ними. Вы можете найти успокоение в привычном распорядке, мисс Грейнджер.

Снейп был прав на все сто. Гермиона и сама обратила внимание, что, вернувшись в Хогвартс и оказавшись в привычной колее, почувствовала, как жизнь нормализуется. Школьные будни дали ощущение надежности.

Вот только иллюзия, будто ничего не было, рассыпалась, едва Гермиона оказалась в ситуации, в которой невозможно играть старые роли. В довоенном Хогвартсе она никогда не говорила бы так с учителем, не позволила бы себе встать вровень с ним. Но теперь, чего бы ни требовали школьные правила, Гермиона просто-напросто не могла воспринимать Северуса Снейпа только как учителя. Она видела в нем товарища, соратника. Того, кому можно довериться. Кто, как и она, прошел ад насквозь.

— Наверное, мне потребуется какое-то время, чтобы перестроиться, — вздохнула она. Затем подняла глаза и умоляюще посмотрела на Снейпа: — Я приму любое наказание, которое на ваш взгляд положено за мой проступок. Но сначала позвольте рассказать, почему мой обет относился именно к вам. Вы убедитесь, что в том не было ни капли неуважения. Хотя я понимаю, почему вы заподозрили, будто оно есть.

— Понимаете?

В зависимости от того, сколько выболтал Мальчик-Который-Видел-Его-Воспоминания, она действительно могла более или менее осознавать, что подобная выходка неизбежно напомнила бы Северусу забавы Поттера-старшего и компании. Он ничего не забыл. Но Гарри не был Джеймсом, Грейнджер и Уизли не были Мародерами, а сам Северус не был тем неуклюжим затравленным мальчишкой. Теперь у него за плечами имелись вещи пострашнее, чем издевательства кучки гриффиндорцев.

— Да, профессор Снейп. Думаю, что понимаю, — тихо сказала она. — То, что я совершила, — настоящий магический ритуал, а не глупая игра вроде волшебной версии «Правды или действия», затеянная специально, чтобы поставить в дурацкое положение всех участников. Будь это игрой, я бы и не подумала втягивать вас.

— В таком случае, мисс Грейнджер, — он несколько смягчился, — даю вам пять минут на объяснение, как я оказался предметом вашего глубочайшего сожаления. Или же сокровенного желания, во что еще труднее поверить.

— Спасибо, сэр, — ответила Гермиона, тоже немного расслабившись. — В первую очередь хочу сказать, что вы не поняли: поцеловать вас не было бы для меня жертвой. Это, конечно, стало бы серьезной проверкой на храбрость, но я прошла бы ее. Однако действительно было бы крайне неуважительным лезть к вам с поцелуями без спроса. Хоть я и придерживаюсь идеи равенства полов и считаю, что женщина может сделать первый шаг, но такое не по мне. Представьте себе, и в груди книжного червя может биться исполненное романтики сердце. Я хотела, чтобы вы сами поцеловали меня.

Такое объяснение лишь добавило путаницы. Маленькая, глубоко недоверчивая часть разума по-прежнему настаивала на том, что все это шутка, и требовала прогнать девчонку, пока хоть что-то осталось от его гордости. Другая же часть выступала за тактику «лучшая защита — нападение».

— По-прежнему ищете моего одобрения, мисс Грейнджер? — усмехнулся Северус.

Такой мотив был вполне в ее характере. Все годы учебы она из кожи вон лезла, чтобы заработать признание, и другие учителя не уставали нахваливать ее. Сам же Северус считал, что ей нужна здоровая самооценка, а не подачки и поглаживания. Успехи студентки говорили сами за себя, но она никогда не была довольна собой. И то, что Снейп упрямо не замечал ее усердия, подстегивало стараться еще больше.

— Да, — призналась Грейнджер, своей прямотой сведя на нет его саркастичную увертку. — Думаю, что ищу.

— Зачем? — спросил Северус, озадаченный новым ребусом невыносимой гриффиндорки. — Почему это так много значит для вас?

Он всегда считал, что, будучи единственным учителем, не поющим дифирамбы ее уму, просто-напросто раздражал ее — как последняя строка в списке, не отмеченная галочкой, как отсутствующий кусок пазла, не дающий достроить картину мира и найти в ней свое место. Но неужели здесь что-то более личное?

Гермиона снова глубоко вдохнула, набираясь решимости. Он имел право знать. И признание в том, чего он в упор не замечал, было важной частью обета. Это был как раз тот поступок, для которого она до сих пор не нашла в себе смелости и искренне сожалела об этом. Та вина, которую Гермиона должна загладить.

— Есть разные причины, — уклончиво начала она, снова слегка розовея. — Не сказать чтобы я любила вас все эти годы, но, не буду отрицать, находила… интересным. Вы порой бывали ужасным грубияном, но это не мешало мне восхищаться вашими знаниями, умениями и умом.

Что же, ничего нового. Гриффиндорская заучка оценила его мозги. Но тут она сказанула такое, что вдребезги разнесло намечающееся логическое построение:

— А еще вашей храбростью. Я безгранично уважаю ваше решение уйти от Волдеморта. Требуется немало мужества, чтобы признать свою ошибку, и еще больше — чтобы исправить ее. А если вспомнить все жертвы, на которые вы пошли… Сколько раз вы спасали нас с мальчишками, а мы ведь так и не поблагодарили вас за это! Когда мы скитались по лесам, выполняя последнее поручение Дамблдора, я не раз вспоминала вас. Думала, как вы тут, отрезанный от Ордена, всеми незаслуженно ненавидимый, совершенно один…

В мгновение ока Снейп снова был на ногах. Опершись на стол, он пригвоздил ее взглядом. «Как хищная птица в броске, — подумала Гермиона. — Пугающая, опасная, но все же великолепная».

— Позвольте уточнить, — его голос, тихий и вкрадчивый, резал воздух, как сталь. — Вы хотите сказать, что в канун Нового года, спустя шесть месяцев после того, как я послал Убивающее заклятие в Дамблдора, а после этого был назначен на директорский пост не кем иным, как Волдемортом… Вы думали, что меня ненавидят незаслуженно, и не считали предателем?

— Я никогда не считала вас предателем, — спокойно ответила Грейнджер.

Снейп недоверчиво нахмурился.

— Все считали, — жестко возразил он. — Все до единого должны были верить! План Дамблдора целиком держался на моей легенде. А теперь вы заявляете, будто видели меня насквозь?

— Видимо, вы переоцениваете свою способность притворяться, — ответила Гермиона, не избегая пронизывающего взгляда. — Конечно, убийство Дамблдора меня шокировало, на короткое время я усомнилась в вас. Но позже, когда все обдумала, то слишком много фактов не уложилось в картину. И, здраво оценив их, я убедилась, что вы никогда нас не предавали.

На миг его непроницаемая маска спала, по лицу пробежало множество эмоций. Гермиона заметила среди них сомнение, опаску, удивление — и что-то еще, тонкое и уязвимое, чему она не смогла дать имени и что заставило ее дыхание сбиться.

— Объяснитесь, — требовательно отрезал Снейп.

— Что ж… Первая странность. Когда в школу пробрались Пожиратели смерти, профессор Флитвик побежал в подземелья, мы с Полумной — следом. И натолкнулись на вас. Вы ничего никому из нас не сделали. Флитвика вы оглушили и велели нам позаботиться о нем. Будь вы настоящим Пожирателем, вы бы безусловно убили хотя бы меня. А когда Гарри погнался за вами, вы бы убили или похитили его. Но ему вы тоже ничего не сделали! Он выстреливал заклятиями, а вы лишь отражали их и поддразнивали Гарри, совсем как на уроке. Со стороны все это и выглядело очередным уроком защиты.

А тот факт, что кабинет Дамблдора открылся вам как новому директору? Амбридж-то он так и не впустил! Всем известно, что замок имеет собственную магию и не подчиняется министерским декретам.

Когда вы якобы изменили нам, то заклятие Доверия со штаб-квартиры Ордена Феникса не спало. А Джинни сказала, что всеми пытками, которым ученики подвергались в школе в прошлом году, заправляли не вы, а Кэрроу. Вы же, по-видимому, не давали им перегибать палку! Не очень похоже на поведение настоящего Пожирателя смерти, правда?

Но окончательно я убедилась в вашей лояльности, когда в озере появился из ниоткуда меч Гриффиндора — ровно тогда, когда мы больше всего в нем нуждались! Тот самый меч, который Джинни и Невилл пытались стащить из вашего кабинета. И, кстати, были наказаны за это — чем? Визитом к Хагриду! Джинни рассказала, что они приятно провели день в хижине, попивая чай и грызя каменные кексы.

Как же меч оказался на дне озера? Кто бы мог положить его туда? Кто-то, кто сумел подсунуть его прямо под нос Гарри и остаться незамеченным. А в моей сумке вдруг сами собой пополнились запасы исцеляющих и безоара.

Словом, пока мы искали крестражи, у меня было время подумать. Я прикидывала так и эдак… Даже рассматривала версию, что убийство Дамблдора инсценировано, а на самом деле он жив.

— Если бы… — пробормотал Северус, ошеломленный откровениями. Оказывается, в исполнении хитроумного плана Альбуса зияли многочисленные дыры. И если бы на них обратил столь же пристальное внимание кто-либо другой, то конструкция рухнула бы, как карточный домик, только разрушений было бы не в пример больше. Волдеморт убил бы его без раздумий, и смерть не была бы ни легкой, ни быстрой…

— Мне все еще больно от того, что мы потеряли Дамблдора, — грустно сказала Гермиона. — Хогвартс без него совсем не тот. Но каким счастьем было услышать, что выжили вы! Мне было так стыдно, что мы оставили вас в Визжащей хижине! Мы, конечно, посчитали вас мертвым… Но потом, когда я вернулась и не увидела вашего тела, стало еще ужаснее. Я боялась, что мракоборцы нашли его раньше и сожгли — так же, как поступили со всеми убитыми Пожирателями…

— Что? Вы возвращались за моим телом? — изумленно переспросил Снейп.

— Да. Вы ведь заслуживали как минимум достойных похорон, — она отвела взгляд и быстро-быстро заморгала, пытаясь не расплакаться. — Простите… — голос упал до шепота. — Мы не должны были бросать вас, не убедившись, что вы действительно… Но там было столько крови… Горло у вас было разорвано, а мы же знали, что у Нагайны очень сильный яд. Нам и в голову не пришло, что мы бросаем вас умирать в одиночестве! Мне было так стыдно, когда я узнала, что Драко нашел и спас вас. Честно говоря, до сих пор совестно. Вы могли умереть по нашей вине! — она утерла все-таки выступившие слезы.

Северус был неожиданно тронут тем, что над его участью, оказывается, кто-то может горевать. До сих пор ничего подобного не случалось.

— Не надо, — отрывисто сказал он, вынул из кармана носовой платок и подал студентке. — Не стоит плакать из-за… этого.

Гермионе показалось, что он хотел сказать: «Не стоит плакать из-за меня». Она попыталась возразить, но профессор жестом открытой ладони остановил ее.

— Вы же не знали, что я принимал противоядие еще с тех пор, как змея напала на Артура Уизли в Отделе тайн. Но раны действительно были серьезными, целитель из Мунго сказал, что сам не верил в мое выздоровление. Это была жестокая ирония судьбы. Или за мной кто-то приглядывал с небес. Я и сам не рассчитывал пережить войну, так что, обнаружив себя в живых, удивился не меньше вашего.

Она промокнула глаза и неуверенно улыбнулась:

— Спасибо. — И Северусу захотелось думать, что она благодарит за прощение, а не за платок.

Какое-то время оба хранили молчание. Снейп заметил, что гостья ерзает на жестком стуле, мысленно вздохнул и коротким взмахом волшебной палочки превратил его в мягкое кресло. Она уже долго сидит здесь, наверняка у нее затекла спина. Дискомфорт от неудобного сиденья был призван стать дополнительной карой для нарушителей, которые обычно занимали его, а Грейнджер не заслуживала такого. Она и вправду натерпелась боли на всю жизнь, с избытком.

Еще одна благодарная улыбка. Северусу стало не по себе, от женской эмоциональности он всегда терялся.

Он прочистил горло.

— Скажите, мисс Грейнджер, — Снейп попробовал направить разговор в безопасное русло, подальше от рискованных тем (как будто в принципе возможно найти безопасное русло для того вопроса, что привел ее сюда!), — как так вышло, что ваши друзья не знали о вышеперечисленных выводах, пока Поттер не увидел мои воспоминания? Судя по вашей извечной методике выполнять домашние задания, я полагаю, что вы просто не могли не поделиться плодами своего интеллектуального труда.

— Я пыталась поначалу, — призналась она, пропустив мимо ушей колкость. — Но их неприязнь к вам и предвзятость перевесили здравый смысл. Они не смогли даже гипотетически допустить, что вы невиновны, особенно с учетом улик, которые тогда говорили против вас.

— Невиновен? — мрачно перебил он. — Мисс Грейнджер, не выставляйте меня тем, кем я не являюсь!

— Во всяком случае, вы и не отъявленный злодей, — парировала она. — И когда я убедилась в этом, то прекратила попытки достучаться до мальчишек, чтобы сохранить ваш секрет. Рассказать все Гарри значило бы поставить вас под удар, ведь Волдеморт тогда читал его разум, как открытую книгу. Для вас было безопаснее, чтобы он оставался в неведении.

Повторное утверждение, что хоть кого-то беспокоила его безопасность, вызвало у Северуса еще один укол непривычного чувства. Даже для Дамблдора она стояла на втором месте после «общего блага». Если не на третьем или четвертом. Северус снова кашлянул, чтобы овладеть голосом. Поколебавшись, он создал из воздуха чайник, чашку… потом, еще раз дрогнув, — вторую. У Грейнджер, вероятно, тоже пересохло в горле от долгого разговора.

Если студентка и была удивлена его неслыханным гостеприимством, то не выдала этого. Поблагодарив, она взяла свою чашку, и Северус вернулся к теме.

— Тогда ваш обет должен был вызвать у друзей немалое изумление. Если они, как вы говорите, оставались в неведении… — вслух задумался он, представляя себе унижение Грейнджер, и за компанию свое собственное, когда друзья подняли ее на смех.

Гермиона покачала головой:

— Они не слышали, что я пообещала. Ритуал не требует свидетелей, а обет необязательно произносить вслух. Я написала свое обещание на бумаге, а потом уничтожила записку. Не хотела выставлять свои чувства напоказ. Я предвидела вашу реакцию, если кто-то о них узнает. Вы ведь скрытный человек, вам было бы неприятно…

Северус удивленно приподнял бровь. «Не хотела выставлять свои чувства напоказ»? Какие чувства? Восхищение его умом? Благодарность за переход на правую сторону? Мерлин, он окончательно запутался, способность трезво мыслить предательски отказывала. Нужно взять себя в руки, нужно взять в свои руки этот странный разговор!

— Что ж… Спасибо, что оставили при себе как выводы, так и свой крайне неожиданный выбор жертвы, — сказал он, стараясь сохранить равнодушный тон. — План действительно провалился бы, если бы перечисленные вами факты заметил кто-то другой.

Поморщившись, Гермиона сделала еще глоток чая.

— Честно говоря, план Дамблдора я никогда не понимала, — в голосе сквозило осуждение. — Он был крайне ненадежным, не говоря уж о том, что запредельно жестоким. Как директор мог просить вас о таком? А если бы даже в конце никто не узнал правду? А если бы вы не смогли отдать Гарри воспоминания? Вас бы арестовали как Пожирателя смерти и упекли в Азкабан. Если бы не убили на месте — ненавистников у вас имелось предостаточно. Все было непродуманно и очень недальновидно! Он умышленно поставил вас под огромный риск из-за своей одержимости интригами и тайнами!

Северус почти улыбнулся ее праведному возмущению. Жаль, что Альбус не слышит столь пламенную критику!

— Я рисковал каждый раз, когда меня вызывал Темный Лорд, мисс Грейнджер, — спокойно напомнил он. — Поверьте, я понимал, на что иду.

— Но план был чудовищно глуп! — настаивала она, все еще разъяренная. — Как он мог рассчитывать, что никто не раскусит вас? На моем месте мог оказаться кто угодно! Профессор МакГонагалл помнит вас еще школьником! Она же весь год была здесь! Почему она ничего не знала?

— А кто сказал, что она не знала?

Гермиона моргнула.

— Простите?

— Мисс Грейнджер, что толку от шпиона, если он никому не докладывает? Разумеется, Минерва все знала. После того, как я убил Дамблдора, она осталась моим единственным контактом.

— Знала?! — ошеломленно переспросила Гермиона. — Но она же… сражалась с вами! Она заставила вас бежать из Хогвартса прямо перед битвой! Почему вы вернулись в рядах Волдемортовой армии, если ей все было известно?

Услышанное казалось Гермионе безумием. То, что случилось со Снейпом, можно было предотвратить. Если бы о его двойной игре стало известно до битвы, то он имел бы лучшую возможность рассказать Гарри все, что нужно! И сражался бы на их стороне!

Северус терпеливо вздохнул.

— Потому что моя миссия не была завершена и прикрытие требовалось еще на какое-то время.

— Не понимаю, — нахмурилась Грейнджер. — Я думала, ваша миссия была в том, чтобы Гарри узнал, что он крестраж. Для этого вы и отдали ему воспоминания…

Снейп сразу пожалел, что сказал лишнее. Грейнджер вцепилась в намек, как собака в кость, и теперь ни за что не отпустит. Северус видел, как шестеренки закрутились в ее голове.

— Мне всегда казалось странным, — задумчиво произнесла она, — почему именно вы должны были сообщить Гарри, что ему нужно пожертвовать собой ради других. На такие новости он отреагировал бы крайне бурно — а кто бы отнесся спокойно к тому, что должен умереть в семнадцать лет? Но ведь Гарри не доверял вам! И Дамблдор не мог не понимать, что после псевдоубийства неприязнь Гарри превратится в лютую ненависть. Да с чего он вообще взял, что Гарри будет вас слушать?!

Внезапное подозрение заставило Гермиону побледнеть, и она уставилась на Снейпа широко распахнутыми глазами.

— Так ваша миссия заключалась не в том, чтобы сказать Гарри правду?! — Северус не ответил. Но ответа и не требовалось. — Дело в Бузинной палочке…

Голос девушки опустился до шепота, когда разрозненные детали сложились в цельную картину. Она яростно затрясла головой, словно надеясь рассыпать их снова и собрать во что-то другое.

— Нет, — проговорила она безучастно. — Вы не могли. Дамблдор не мог такое планировать… — Но молчание Северуса неумолимо подтверждало догадки. — План был именно таков? Ваша миссия заключалась в том, чтобы сразиться с Гарри и позволить ему убить себя?!

Девчонка вскочила с таким видом, словно готова была что-нибудь разломать или кого-нибудь ударить, чтобы выплеснуть ярость. Желательно Дамблдора. Или, за его неимением, хотя бы Снейпа.

— Мы должны были вооружить Поттера могуществом Старшей палочки, — лаконично ответил Северус. — Не собрав все Дары, не став Повелителем смерти, Поттер наверняка бы погиб. Не думаю, что вы желали такого исхода.

— Того, чтобы Гарри убил вас, я тоже, знаете ли, не желала! Это так же ужасно!

— Мисс Грейнджер… — начал Северус самым умиротворяющим тоном, на какой был способен.

— Нет! — возмущенно выкрикнула Гермиона. — Как он мог требовать от вас такое? И почему вы согласились?!

— У меня не было выбора, — ответил Северус с прежним ледяным спокойствием. — К тому же данный план не был приоритетным. Сначала Альбус надеялся, что убийство по просьбе жертвы не будет расценено как честная победа и владение Бузинной палочкой умрет вместе с ним. Ни у Темного Лорда, ни у Поттера не будет преимущества и, по всей вероятности, Мальчик-Который-Выжил станет Мальчиком-Который-Умер.

— А если бы Дамблдор оказался прав?! Тогда вы спровоцировали бы Гарри на дуэль за Бузинную палочку, которой сами не владели? И умерли бы напрасно?

— Мы с Альбусом долго исследовали историю Старшей палочки. Олливандер не врал, палочка выбирает волшебника! В частности, самая сильная палочка тянется к силе. А после кольца Мраксов Дамблдор стал быстро терять свою мощь. Его победил бы любой, кому пришло бы в голову напасть. И в конце концов Альбус признал это.

— То есть поняв, что одновременное выполнение обета, данного Нарциссе, и обещания, данного Дамблдору, скорее всего, сделает вас хозяином Бузинной палочки, вы на пару с ним придумали этот чудесный план? — недоверчиво спросила Гермиона. — Пожертвовать вашей жизнью?

— Не обязательно жизнью. Убивать прежнего хозяина Бузинной палочки, чтобы подчинить себе ее силу, не требуется. Достаточно разоружить. Драко именно так ею и завладел.

— Но ведь… Вы, конечно, гораздо более умелый маг, чем Гарри, но ведь он ненавидел вас всей душой! А именно ненавистью и питается Авада Кедавра! Если бы этого чувства хватило на Аваду, то хватило бы и на то, чтобы заслужить благосклонность Старшей палочки. И что тогда? Вы бы погибли, а Гарри разрушил бы свою душу, убив невиновного человека?

— Такой исход был маловероятен. Мы с Альбусом не верили, что Поттер прибегнет к Убивающему заклятью. А если бы он уничтожил меня каким-то другим способом, то правды обо мне уже никто не узнал бы. Поттер был бы горячо убежден, что совершил благое дело и отомстил за смерть Дамблдора. А поскольку это Поттер, то потом он столь же горячо раскаялся бы, и трещина в его душе если б и появилась, то была бы залечена.

Гермиона от волнения ломала руки.

— Как вы можете так спокойно говорить! — воскликнула она, разъяренная его невозмутимостью. — Вы шли на верную смерть! С ума сойти! Неужели не было другого выхода?

— Был, — иронично усмехнулся Северус. — Самый простой: Поттер сам убивает Дамблдора и забирает палочку. Но мы усомнились, что убедим его следовать такой шикарной стратегии… — Он посерьезнел и добавил: — Однако именно эту стратегию мы и задействовали, как только подвернулась возможность не посвящать Поттера в ее суть.

Гермиона вперилась в него ошеломленным взглядом.

— Что вы имеете в виду?

— Дамблдор заставил Поттера напоить себя ядом в той пещере.

— Но это не было запланировано, — нахмурилась Гермиона. — Дамблдор и Гарри не могли знать, что ждет их в пещере.

— Да что вы говорите? — изогнул бровь Северус. — Думаете, директор потащил своего драгоценного Избранного в место, кишащее Темной магией, не разузнав заранее, с чем им придется столкнуться?

Честно говоря, Гермиона и правда никогда не понимала, почему Дамблдор решил взять в рискованное путешествие Гарри, а не двух-трех взрослых волшебников из Ордена Феникса.

— Когда Дамблдор впервые столкнулся с зельем, которое невозможно вылить, он пришел посоветоваться ко мне, — продолжал Снейп.

— И вы смогли ему что-то посоветовать?

— Да, ведь данное зелье изготовил мой бывший наставник.

Гермиона разинула рот. Конечно! Это же очевидно! Кто еще мог сварить его, как не Мастер зелий на службе у Волдеморта? Ведь кто-то же служил ему до того, как Мастером стал Снейп!

— Он не говорил мне, над чем работает, — объяснил Северус, — но у меня имелись глаза и нос. Мне показалось любопытным зелье, которое невозможно просто выплеснуть или как-либо уничтожить, а можно лишь выпить. Я узнал, что это быстродействующий яд, который заставляет жертву вспоминать самые худшие кошмары и вызывает такую боль, что отравленный готов молить о смерти…

Когда Северус понял, по чьему заказу наставник готовит эту жидкость, то не стал задавать лишних вопросов. Довольно было и того, что Мастер не проверял образцы на ученике. Самому Снейпу варить это средство не довелось, даже после того, как наставник скончался. Но через много лет, когда Дамблдор рассказал о своей находке в пещере, зельевар сразу же понял, чем наполнена чаша.

— Альбус был окрылен, — мрачно продолжал Северус. — Он верил, что данное зелье решит сразу все проблемы: освободит Драко от поручения Темного Лорда, вооружит Избранного Бузинной палочкой, избавит меня от необходимости убить директора…

— Быстродействующий яд? — переспросила Гермиона. — И как Дамблдор надеялся вернуться в Хогвартс? Он же мог умереть на месте и оставить Гарри выбираться одному!

Северус снова удивился, как быстро девушка соображает. Стоит подкинуть ей хоть крупицу информации — она тут же рассматривает ее со всех сторон, сопоставляет с уже известными фактами, находит малейшее несоответствие и задает резонные вопросы. И впрямь, умнейшая ведьма поколения.

— Он заблаговременно принял безоар, чтобы замедлить процесс. Спастись от столь мощного яда он не мог, но планировал выиграть немного времени. Альбус должен был умереть в своей постели через пару часов после возвращения в школу. На тумбочке стояла бы открытая бутылка отравленной медовухи, якобы подаренной Слизнортом, так что Драко остался бы в полной уверенности, что выполнил поручение, и избежал бы гнева Темного Лорда.

Сделать Гарри орудием убийства Дамблдора казалось таким элегантным решением! Альбус умер бы к утру «при невыясненных обстоятельствах». Мальчик-Который-Убил-Его знал бы правду, но никому бы не сказал, понимая, как важно сохранить в тайне охоту за крестражами. К несчастью, именно эту ночь Драко выбрал для своего решительного шага.

— Но яд не успел подействовать: Драко провел в школу Пожирателей смерти… — подытожила Гермиона, словно в ответ на мысли Северуса. — И когда Дамблдор обнаружил это, то послал за вами, чтобы реализовать запасной план…

— Верно. Увы, когда я пришел, Драко уже успел разоружить ослабленного Альбуса и стать хозяином Бузинной палочки. Впрочем, поначалу никто не понял, к чему привел Экспеллиармус. И Темный Лорд, гонявшийся за Старшей палочкой, тоже.

— И вы не стали брать палочку Дамблдора. Ее положили в гроб вместе с ним.

— Учитывая, что приказа забрать ее у меня не было, мне оставалось только изображать неведение. Волдеморт не знал, что благосклонность Старшей палочки нужно заслужить. Он был уверен, что достаточно просто взять древко в руку, а я не торопился просвещать его на этот счет.

— Но ведь для того, чтобы вернуться к первоначальному плану, вы сами должны были в какой-то момент победить Драко?

— Да, — Северус вздохнул. — Драко несколько спутал нам карты, и вернуть все на свои места оказалось не так-то легко. С чего бы мне вдруг нападать на собственного крестника, да еще и будучи связанным обетом защищать его? Я должен был освободиться от данного Нарциссе обещания, но она, разумеется, воспротивилась. Я обратился к Темному Лорду, и он, по-прежнему недовольный Малфоями, велел Нарциссе вернуть мне Непреложный обет. После пасхальных каникул я устроил серию дуэлей между семикурсниками, якобы для того, чтобы проверить их навыки в Темных искусствах. Я победил Драко и до самой Визжащей хижины был уверен, что Бузинная палочка моя. Откуда мне было знать, что Поттер успел разоружить Драко раньше меня?

Гермиона горько покачала головой:

— Так значит, ваша схватка с Гарри, успей вы ее устроить до того, как он пошел к Волдеморту, была бы бессмысленной. Вы умерли бы, не сделав того, что взвалили на себя!

Северус потер рукой лоб, как будто разгоняя воспоминания.

— Именно об этом я подумал, когда Темный Лорд вызвал меня… — тихо признался он. — Что я снова потерпел неудачу. Без Бузинной палочки у Поттера были прискорбно низкие шансы пожертвовать собой не зря. Все, что мне оставалось, это отдать воспоминания, дабы он знал, что от него требуется.

— Господи! Подумать только, как много зависело от обладания всеми Дарами Смерти вместе! — Гермиону настигла новая вспышка злости на покойного директора с его тайнами. Ими всеми манипулировали. Управляли, как фигурами на шахматной доске! — И при этом Дамблдор оставил нам только туманные намеки и книжицу сказок! Почему он не мог просто сказать все как есть, а не отправлять нас на поиски неизвестно чего неизвестно куда! Что, если бы мы так и не додумались?

Снейп поднял бровь:

— Альбус же завещал книгу лично вам, мисс Грейнджер? Вы не могли не додуматься!

Но она была слишком рассержена, чтобы заметить ненавязчивый комплимент своему интеллекту.

— Мы поняли только одно — что Дары Смерти действительно существуют. Но Гарри никогда не стремился завладеть Старшей палочкой! Она ему досталась по чистой случайности!

— Именно так и должно было произойти. Альбус считал, что активный поиск Даров Смерти — гиблый путь. За тем, чтобы у вас все получилось, следил я. Он же сообщил вам ровно столько, чтобы вы лишь под конец поняли, что ищете. Чтобы Гарри обрел надежду перед встречей с Темным Лордом. Поттеру действительно не нужно было обладать палочкой физически. Победив меня, он стал бы ее настоящим хозяином, и палочка Дамблдора в руках Волдеморта не причинила бы ему вреда. Альбус надеялся, что она не сможет убить Поттера, но убьет крестраж в нем. Так все и случилось. Прекрасный план.

Гермиона потеряла остатки самообладания.

— За вычетом того, что мы не знали, что Гарри достаточно разоружить вас! — закричала она. — Этого в детской книжке не было! Следуя вашему «прекрасному плану», он мог убить вас!!!

При мысли о том, как легко все могло обернуться катастрофой, у Гермионы по спине пробежала ледяная дрожь. А Снейп рассказывал об этом так невозмутимо!

Северус удивленно приподнял бровь. Вот уже в третий раз Грейнджер с неподдельным ужасом твердит, что он мог погибнуть от руки Поттера. Чувство вины за Хижину он еще мог понять — не совсем рациональное, но все же объяснимое. Но в остальных случаях гипотетическая вина была бы полностью на Поттере, ей-то о чем убиваться? О выживании Снейпа как таковом? Версия была столь глупой, что Северус сразу отбросил ее.

Он слегка пожал плечами:

— Возможно. Но мое выживание не было обязательным пунктом плана. Я осознанно пошел на риск. Осознанно и… охотно. По сути, умер я в один день с Лили.

Сердце Гермионы сжалось от этих слов. Насколько же мучительна для Снейпа жизнь, если он совсем не дорожит ею!

— Вы так любили ее…

Гермиона опустилась в кресло, не сводя с Северуса широко распахнутых, полных сочувствия глаз. Он хмуро посмотрел на нее. Если бы он знал, что переживет унизительные минуты на грязном полу Визжащей хижины и что Поттер использует его воспоминания на публичном суде, то отбирал бы их осмотрительнее. И предпочел бы скорее действительно истечь кровью, чем жить после того, как самые личные моменты его жизни станут пищей для газетных заголовков.

— Не делайте из меня трагического героя! — резко одернул студентку Северус. — Даже если благородное страдание так идет к моему образу, который вы, похоже, нарисовали себе. Я был неравнодушен к Лили. Весьма неравнодушен. Но не умирал от неразделенной любви к ней.

— Зато готовы были умереть за ее сына! При том, что ненавидели его!

— Я ненавидел не его. Я ненавидел тот факт, что он не его мать. Что я не его отец. Я ненавидел свое положение, в котором даже не мог заявить о своих… — он оборвал себя на полуслове. — Неважно.

— Заявить о чем?

— Не имеет значения, мисс Грейнджер. — Что, Мерлина ради, с ним творится? Почему его подмывает выкладывать этой девчонке все свои секреты? Как будто она опоила его Веритасерумом!

— Имеет! — возразила она, глядя на Северуса жадно, как голодная собака на кость. — Есть что-то еще! Что-то такое, из-за чего вы, несмотря на неприязнь к Гарри, помогали ему все эти годы и жертвовали собой. Что же, если не величайшая любовь к его матери? Неужели вас с Гарри связывает что-то другое?

Жалея о своей несдержанности, Северус потер лоб и прикрыл глаза — как будто если он не будет видеть девчонку, то сможет противостоять ее пугающе странному воздействию. Эта маленькая проныра демонстрировала удивительный талант замечать тончайшие трещинки в его броне и беспощадно вскрывать их с хирургической точностью. И, что хуже всего, это было вовсе не больно, так что он даже не успевал защититься.

— Пожалуйста, хотя бы сейчас не лгите… — попросила она, гипнотизируя Северуса глазищами, исполненными понимания и сострадания. И от этого взгляда его стойкость растаяла окончательно.

— Хорошо, — пробурчал он, признавая поражение. — Если, удовлетворив ваше любопытство, я избавлюсь от допроса… Я поклялся его матери защищать его. Ценой жизни, если потребуется.

Взгляд Гермионы мигом превратился из сочувственного в ошарашенный.

— Но я думала… Что вы с Лили… После того, что произошло… Что она так и не заговорила с вами…

— Вы думаете, Лили Поттер была настолько проста? Нет. Она и правда долго таила обиду на меня. Слишком долго. К тому моменту, как она решила простить меня, у меня уже завелись новые знакомые. Такие, которые думали, что назвать ее грязнокровкой — всего лишь озвучить факт. Она могла бы простить мне сказанное слово, но не общение с людьми, что разделяют стоящую за словом идеологию. И все же она была по-прежнему небезразлична мне, а я — ей. Они с Поттером уже возглавляли список врагов Темного Лорда, когда я увидел ее впервые за долгое время… С огромным животом… — Он встал, подошел к зачарованному окну и, стоя спиной к Гермионе, посмотрел в грозовую ночь. — Я был в шоке. Я ведь даже не знал, что она беременна. И вдруг понял, что в пророчестве, которое я передал Темному Лорду, может говориться о ее ребенке…

Северус ненадолго замолчал, ссутулившись под неподъемным грузом вины на плечах.

— Мы поговорили. Точнее, разговаривали несколько часов кряду. И в конце концов она взяла с меня обещание позаботиться о ребенке, если с ней и Поттером что-то случится. Сказала, что тем самым я искуплю вину.

В напряженной тишине Гермиона почти реально услышала тихий щелчок, когда еще одна деталь встала на свое место. Казалось бы, совсем маленькая и незначительная — но содержащая ответ на вопрос, который почему-то никто никогда не поднимал.

— Дети и в маггловском, и в волшебном мире, — Гермиона рассуждала вслух, глядя Снейпу в спину, — обычно имеют двоих крестных… Почему же у Гарри один?

Северус молчал.

— Вы крестный Гарри?

Он бросил взгляд через плечо — наполовину сердитый, наполовину смиренный — и вздохнул.

— Неофициально. Чтобы не узнал Темный Лорд.

— Мерлин правый… — выдохнула Гермиона, растеряв все мысли. А Гарри и сам понятия не имеет… Какое мучительное переплетение верности, любви и долга! — Дамблдор, я так понимаю, знал?

— Конечно. Я сказал ему, когда перешел на его сторону. Пожалуй, это и убедило его окончательно.

— И отец Гарри, Джеймс, согласился? Он же ненавидел вас.

— Ненавидел. Но Лили настояла на своем. Она хотела дать ребенку самую надежную защиту, какую могла. А кто сможет защитить лучше, чем человек из лагеря врага? Поттер согласился, потому что знал: я никогда не нарушу обещание. У меня ведь был перед ним Долг жизни.

— Да, за спасение на пятом курсе, Ремус нам рассказывал… — И тут лицо Гермионы осветилось новой догадкой. — Так вот почему у Гарри не было и нет Долга жизни перед вами! Он же не возникает между членами семьи, включая крестных! Потому что помогать и не ждать ничего взамен — их обязанность! А я-то удивлялась!

Он фыркнул:

— Разумеется, удивлялись! Хоть что-нибудь способно ускользнуть от вашего внимания, мисс Грейнджер?

Все учителя отмечали ее живой ум и проницательность. Северус же считал, что она просто зубрилка. Но теперь стало невозможным отрицать очевидное: девчонка схватывает на лету, по крайней мере там, где требуется логика. Однако во всем, что касается умения разбираться в людях, она потрясающе наивна.

Гермиона пожала плечами:

— Вы только что показали, как много всего прошло мимо моего внимания. Спасибо.

Даже самому себе Северус не мог бы объяснить, почему, собственно, его потянуло на откровения. Только ли из-за настойчивости Грейнджер, взявшей его измором? Некоторое время оба хранили молчание, погрузившись одна в мысли, а другой — в воспоминания.

— Не могу даже вообразить, как трудно вам было, — наконец проговорила Гермиона. — То, через что вы прошли, более слабого волшебника сломило бы. Вы сильнейший человек из всех, что я встречала. Даже не знаю, восхищаться мне или завидовать вашей воле, вашему терпению… Вашей готовности следовать выбору, несмотря ни на что. Жертвы, которые вы принесли, выше любого искупления, больше, чем просто выполнение долга. Если бы не вы и Гарри, сейчас весь мир был бы другим.

Снейп снова лишился дара речи. Он поймал себя на желании посмотреться в зеркало — убедиться, что Грейнджер разговаривает с ним, а не с кем-то еще. Если только она не напилась «Услады глаз». Розовое зелье предназначено было навевать полубредовые сладкие грезы и заставлять все видеть в оптимистическом свете. И это вовсе не так безобидно, как кажется. Например, лезть к акромантулу, сюсюкая: «Ой, какой милый паучок!» — затея не из лучших. Нет, вряд ли она пила эту дрянь. Под действием «Услады глаз» невозможно плакать или злиться, а Грейнджер успела продемонстрировать и то и другое.

Но как иначе могло выйти, что она видит его сквозь розовые очки? Восемнадцатилетняя девчонка, школьница! Это было… Дико. Непривычно. Безумно. По какой-то неведомой причине она нарисовала себе героический образ Северуса Снейпа, крайне далекий от оригинала. Оригинал никогда не стремился соответствовать подобным ожиданиям. И все это вернуло Снейпа к сомнениям.

Страстные речи о нем, о роли, которую он играл, и о том, как в соответствии с этой ролью к нему относились… Типичные речи Гермионы Грейнджер — девушки, которая единолично начала акцию по защите прав домовых эльфов, еще будучи четверокурсницей. Она всегда была на стороне несправедливо обиженных. И Северус ничуть не желал быть причисленным к данной категории, составив компанию домовым эльфам, гоблинам и, Мерлин прости, Невиллу Лонгботтому.

— Как трогательно, мисс Грейнджер, — сказал он, снова надевая бесстрастную маску и пряча смятение за сарказмом. — Кое-какие факты в вашем анализе упущены, но в целом — похвально. Однако все сказанное по-прежнему не объясняет стремления к тому акту физической близости, который вы сделали своим залогом. Обычно поцелуями не выражают ни уважение, ни восхищение, ни сочувствие.

Гермиона улыбнулась. Как же это по-снейповски! Деловито, жестко, без малейшего оттенка эмоций. За такую манеру выражаться его, наверное, и считают холодным и бесчувственным. Но ведь это не более чем внешняя видимость. Похожая на его одежду, такую же строгую и формальную, как речь: наглухо застегнутые рукава, туго повязанный шейный платок, сплошная чернота.

Однако она давно научилась не судить по обложке, особенно все то, на чем крупными буквами написано «загадка». И давно поняла, что в загадке по имени Северус Снейп многое — лишь игра напоказ. Ей было крайне любопытно, какой же человек может скрываться за холодным мрачным фасадом.

— Зато ими выражают симпатию… — ответила Гермиона и снова залилась краской.

Примечания:

Прим. автора: Это дополненная версия главы. Разговор Северуса и Гермионы у меня в голове продолжался… Гермиона задала те вопросы, которые не дают покоя мне, и Северус дал весьма неожиданные ответы. Раскрытые им тайны проливают свет на некоторые события прошлого и объясняют будущие изменения в отношениях Снейпа и Гарри. Все это удачно вписалось в историю, и я решила добавить сюда те откровения, на которые не расщедрилась миссис Роулинг.

В прошлой версии главы предполагалось, что Дамблдор не знал о том, что убийство прежнего хозяина Бузинной палочки необязательно для завладения ею. Один из читателей подсказал, что это неканон: Дамблдор ведь не убивал Гриндевальда, но все-таки стал хозяином палочки. Так что он должен был знать, что достаточно победить и разоружить противника. Я переписала главу, потому что стремлюсь максимально приблизиться к канонным событиям.

А вот Долг жизни — это уже фанон. Долг жизни — нечто большее, чем просто моральное обязательство, его можно чувствовать физически, он в чем-то похож на магическую клятву. Насколько я понимаю, у Роулинг такого не было.

— Зато ими выражают симпатию… — ответила Гермиона и снова залилась краской.

Снейп насмешливо фыркнул:

— Ваши речи об уважении, благодарности и восхищении были довольно убедительны. Но не ждите, что я поверю, будто вы находите меня симпатичным. Я вдвое старше вас, девушка. И, вопреки ходящим обо мне слухам, все-таки отражаюсь в зеркалах.

Что ни говори, а насчет своей наружности Северус не питал иллюзий. Симпатичным он не был ни по каким меркам. Огромный крючковатый нос, тонкие жирные волосы… Снейп имел представление о личной гигиене (опять же вопреки школьным слухам), ежедневный душ был для него не только необходимостью, но и приятной расслабляющей процедурой. Но что толку от душа, если часами напролет стоишь над котлами, извергающими едкие испарения! Зубам он также уделял должное внимание. Но даже зубная паста собственного изготовления не сильно помогала при его любви к кофе и привычке не отказывать себе в бокале красного вина одиноким вечером. Рецепт, конечно, стоило доработать, но до последнего времени Снейпу было как-то не до забот о внешности. К тому же он все равно не имел привычки улыбаться во весь рот.

Зато фигурой Северус, можно сказать, гордился. К своим почти сорока он не обзавелся брюшком. Нельзя было назвать его мускулистым или хотя бы атлетично сложенным, но и от тощего долговязого подростка из прошлого ничего не осталось. Зато кожа с тех пор сделалась еще более бледной и нездорово желтоватой из-за стрессов и нехватки свежего воздуха, и морщины на ней выглядели глубже, чем можно было бы оправдать возрастом.

Но, как он знал, симпатия, особенно женщины к мужчине, не всегда основывается на смазливой внешности. Будь так, уроды вроде него давным-давно повымирали бы. Женщин привлекают и другие качества, такие как ум, чувство юмора и волевой характер.

Что же… Чувство юмора у него если и имелось, то весьма специфическое. Язвительные и саркастические замечания сами просились на язык при каждой встрече с людской глупостью. Когда Северус позволял им сорваться, они попадали в яблочко, больно и зачастую унизительно жаля жертву. Язык Снейпа, как и палочка, был безупречно отточенным оружием и порой мог нанести не меньший урон. Маленькая и, пожалуй, садистская часть его существа наслаждалась возможностью наказать виновника, не подняв руки и не повысив голоса. Северус всегда мог положиться на свой талант. Даже с голыми руками он не был безоружен, как в юности. Но данное сомнительное достоинство, конечно, не делало его приятным в общении человеком и не компенсировало внешних уродств.

— Полагаю, еще менее вероятно, чтобы вы симпатизировали моему легкому нраву или дружелюбию, мисс Грейнджер, — озвучил он вывод исполненным иронии голосом.

Гермиона рассмеялась:

— Дружелюбию?! Определенно нет! Саркастичный, жесткий, иногда даже жестокий… Но ведь не без причины.

Ну, вот и все. Ей осталось выложить на стол последнюю карту. В конце концов, затем она и пришла. Сказать правду. Ту правду, которую он вправе знать. Даже если после этого острый язык нарежет ее мелкими кусочками и оставит истекать кровью прямо на полу.

Гермиона глубоко вдохнула, и давно заготовленная речь потекла размеренным потоком:

— Вы умны, не лезете за словом в карман, а ваше своеобразное чувство юмора мне даже нравится — по крайней мере, до тех пор, пока не обращено против меня. Я уж не говорю о вашем голосе, похожем на мягкий бархат, даже когда он произносит издевки и оскорбления. Также я восхищаюсь вашей манерой держаться. Походка, которой вы идете по коридору в развевающейся мантии… Движения рук, когда готовите ингредиенты для зелий… Четкие, грациозные, завораживающие… Такие же, как движения палочки в вашей руке. Наверное, я впервые обратила внимание на вашу силу и мастерство, увидев вас на дуэли. Ваш властный характер одновременно притягивает и отпугивает. Все это делает вас весьма интересным. Может быть, не в классическом понимании. Ваша привлекательность другая. Величественная, темная и опасная…

Гермиона видела, как брови профессора вздымаются все выше и выше, выражая одновременно удивление и брезгливость. И не видела причин для второго.

Она ведь не знала, сколько раз за годы его работы в школе «пожирательский» образ сводил с ума утопающих в гормонах юных ведьм, которые начитались готических романов и придумали себе влюбленность в учителя зелий, самого молодого профессора в истории Хогвартса. Когда он вступил в должность, то был всего на три года старше семикурсников. Волнуясь, что его не будут воспринимать всерьез, он с помощью старящего зелья прибавил своей внешности лет восемь. В то время, до постоянных стрессов, его облик был куда как приятнее, а несколько дополнительных лет добавляли обаяния, а не отнимали, как теперь.

Разумеется, он отвергал все поползновения учениц, от легких заигрываний до откровенно непристойных предложений. И никогда не обольщался мыслью, что за поведением девушек нет скрытого мотива. Но примерной студентке, сидящей сейчас перед ним и заливающейся румянцем, нет нужды зарабатывать оценки таким путем…

— Вот как вы меня видите, мисс Грейнджер, — скривился Северус. — Пожиратель смерти, загадочный шпион и большой знаток Темных искусств?

Ему, безусловно, было известно свое воздействие на женщин определенного типа. Они жадно тянулись к его «темной стороне», с каким-то извращенным удовольствием предвкушая, что он будет вести себя в постели так же грубо, как за ее пределами. Им вовсе не нужны были ласка, нежность, понимание и тому подобное. И если искательницы острых ощущений не были по совпадению ученицами Северуса, он не отказывал им в том, чего они жаждали (тем более что ничего другого попросту не мог предложить). Пока не осознал с презрением к себе, что играет с ними очередную роль. Мысль о том, что умом Грейнджер могут владеть подобные фантазии, была отвратительна.

— Хотите поиграть в приручение чудовища? С мужчиной, который вдоволь наигрался в такие изощренные забавы, о каких вы и не слышали? — спросил Снейп бархатисто-угрожающим голосом, щедро вложив и чувственности, и властности. — Вас так привлекает Тьма во мне? Щекочет нервы ощущение опасности?

— Нет! — поспешно выкрикнула Гермиона, но быстро отвела глаза и добавила чуть тише: — Если только немножко. — Она смущенно закусила губу. — То, что вы называете Тьмой, тоже часть вашей притягательности, не стану отрицать… Но…

Она отчаянно подыскивала слова, чтобы объяснить, что испытывает при взгляде на него. Те выражения, которые использовал он сам, определенно не годились. Северус явно недооценивал себя, вопреки отточенным манерам, выдающемуся уму и прямо-таки излучаемой мощи. Все эти бесспорные достоинства не могли укрыть от Гермионы неуверенность Северуса, которая будила в ней кроме всего прочего сочувствие.

— Вам хорошо удается под колючками скрывать ото всех простые человеческие эмоции. Несмотря на симпатию, я порой побаиваюсь вас и не могу найти грань между маской Пожирателя и тем человеком, что носит ее. Кроме того, в силу должности вы способны здорово усложнить мне жизнь. А поскольку мне, как вы верно заметили, важно ваше мнение, можете действительно ранить меня. Но при всем этом я доверила бы вам свою жизнь.

Не успев остановить импульсивный жест, Гермиона потянулась вперед и накрыла лежащую на столе руку Северуса своей ладонью. Он моментально напрягся, и она ждала, что вот-вот он отдернет руку. Но нет, этого не произошло. Лишь взгляд Снейпа стал настороженным и недоверчивым.

— Вы хороший человек, профессор. Я уверена в этом, — сказала Гермиона с проникновенной искренностью. — Вы неоднократно доказали это. Я никогда бы не заинтересовалась вами, будь вы кем-то вроде Люциуса Малфоя. Вот уж у кого действительно темная душа.

— Как и у меня. Не обольщайтесь.

— Нет, — она решительно покачала головой. — Тьма, которой вы сами окружили себя, не идет изнутри. Вы не злой человек.

— Пробуете свои силы в психологии? Уверены, что знаете, что у меня внутри? — Он все-таки выдернул ладонь и сложил руки на груди, его броня снова предстала перед Гермионой во всей прочности. — Так просветите же меня! Изложите вашу теорию внешней и внутренней тьмы!

Язвительный выпад на мгновение лишил Гермиону дара речи. Она поняла, что зашла слишком далеко и невольно задела его за живое.

— Не думаю, что мне стоит делиться мыслями на этот счет, — неуверенно ответила Гермиона. — Вы правы, все это нелепо.

— Ну уж нет, мисс Грейнджер, будьте любезны! Должен же я знать, от кого вы жаждете получить поцелуй.

— Что ж… Я думаю, что ваша мрачность происходит из печали, горя, вины и одиночества. Вы любили маму Гарри и дважды потеряли ее: сначала — когда утратили ее дружбу, а потом — когда она погибла, едва вы помирились. Очевидно, что вы вините себя, и столь же очевидно, что не вы один в ответе за случившееся.

— Поверьте, мисс Грейнджер, я полностью осознаю свои ошибки. Я назвал ее грязнокровкой. Я примкнул к людям, которые действительно считали таких, как она, не более чем грязью под ногами. Я, хоть и не зная того, помог Темному Лорду убить ее, передав ему пророчество. И я не сумел предотвратить ее смерть.

Гермиона снова покачала головой:

— Вы оскорбили ее сгоряча и от обиды, такое со всеми бывает, — она говорила мягко, но непреклонно. — И извинились за это. Она предпочла не прощать вас, и это — уже ее ответственность. Да, вы примкнули к рядам Пожирателей смерти, это была большая ошибка, но и ее вы исправили, когда стали бороться против бывших единомышленников. Передавая пророчество, вы не знали, о ком оно. Поттеров выдал Петтигрю! А вы так легко берете на себя полную ответственность за то, в чем виновны лишь отчасти! При вашей предельной строгости к ученикам, профессор, я полагаю, что вы не менее строги к себе самому.

Северус старался не выдать, насколько он впечатлен. Характеристика попала в точку. Девушка видела своего учителя насквозь.

— Вы, похоже, долго и тщательно анализировали мои поступки и их мотивы… — прокомментировал он, делая глоток чая и продолжая обдумывать загадку Гермионы Грейнджер. Выходит, она давно за ним наблюдает. С каких именно пор? И главное — зачем?

— Да. Наверное, это нормально — постоянно думать о человеке, которым увлечен…

Северус чуть не подавился чаем.

— Увлечен?! Мисс Грейнджер, когда я успел сменить в ваших грезах Златопуста Локонса?

Она густо покраснела.

— Не напоминайте, пожалуйста! И даже не сравнивайте себя с ним!

— Вы сами приравняли нас друг к другу своим заявлением о некоем увлечении, — подчеркнул он, нисколько не польстившись признанием. Детская влюбленность — это всего лишь наивные фантазии о малознакомом человеке, было бы чем гордиться.

— Ну, может быть, это было не совсем увлечение, — уступила Гермиона. — Стыдно вспомнить, что когда-то мне нравился Локонс. Этот жулик!

— Немногие согласятся с тем, что симпатия ко мне более уместна. — Северус не лукавил. Он прекрасно знал, что о нем думают, и не питал ложных надежд.

Гермиона была другого мнения. После войны Снейп сильно изменился. Хотя он и оставался по-прежнему строгим и требовательным учителем и легко удерживал дисциплину в классе резкими замечаниями и повальным снятием баллов, но теперь очки слетали с факультетов поровну, всем студентам одинаково доставалось от ядовитого языка Снейпа. Сама Гермиона находила его ремарки довольно остроумными. В целом, его поведение выглядело скорее привычкой, чем проявлением искренней злости к ученикам.

С падением Волдеморта Северус избавился от тяжелого бремени. Наконец-то он был свободным человеком, не связанным обетами. Им не руководили ни Темная Метка, ни искупление вины, затянувшееся на десятилетия. Со Снейпа сняли все обвинения, а орден Мерлина окончательно склонил общественное мнение на его сторону. Теперь он мог жить как пожелает. Длительное лечение, казалось, исцелило не только от последствий укуса Нагайны. Профессор выглядел лучше прежнего: по всей видимости, долгий больничный был его первым стоящим отдыхом за многие годы.

— Мне кажется, вы недооцениваете себя, профессор. Вы очень даже привлекательный мужчина! Сейчас вы выглядите здоровее, чем когда-либо. Не знаю, какими чудесными зельями вас поили в Мунго, но вы стали как будто даже моложе, чем до войны.

Новая стрижка только усилила впечатление. Ходили слухи, что у Снейпа выпали волосы от лечения. Было ли это правдой, или он просто решил подстричься — как бы то ни было, теперь его волосы стали короткими и больше не лоснились от жира. Новый Снейп был, на взгляд Гермионы, весьма похож на маггловского актера, который сыграл мистера Дарси в экранизации Джейн Остин. Да и на самого мистера Дарси. Нелюдимость, благородная бледность… Бледность эта очень гармонировала с его черными как смоль глазами и волосами, а нос, самая выдающаяся в буквальном смысле черта, окончательно придавал облику яркую индивидуальность.

— Да, целители сняли эффект старящего зелья, которое я когда-то давно принял. Они решили, что более молодое тело легче выздоровеет.

По правде говоря, целители вообще были изумлены тем, как долго Северус жил под действием этого средства.

— Вы принимали старящее зелье? — озадаченно спросила Гермиона. Она всегда полагала, что профессор выглядит старше своих лет из-за постоянного напряжения и несчастья. Но теперь получила более разумное объяснение. — Зачем?

— Я стал учителем в двадцать один год, мисс Грейнджер. Мог ли я ожидать серьезного отношения к себе от учеников и коллег, если сам выглядел как школьник?

— А потом так и не приняли антидот?

Северус пожал плечами. Повода сбросить лишние годы не случилось. Зрелый облик добавлял ему солидности, к тому же он не хотел измениться сразу на восемь лет — все подумали бы, что он принял омолаживающее снадобье. А потом и сам забыл о том, что его внешность изменена. Увидев себя в зеркале в Мунго, Северус был приятно удивлен, хотя красавцем он так и не стал: нос крючком и пергаментно-желтая кожа остались при нем.

— Я осведомлен о своей наружности, мисс Грейнджер. Мои черты лица и в юности были приблизительно такими же, так что никакие эксперименты с возрастом не сделают меня привлекательнее, чем есть.

— Ну и что? Можно не соответствовать общепринятым стандартам красоты и иметь много скрытых достоинств. — И тут тон ее голоса невольно стал обиженным и враждебным. — Ненавижу, когда диктуют, как одеваться, причесываться, что любить и не любить. А если ты не следуешь правилам, то от тебя отворачиваются и относятся как к изгою. Судят по обложке, не потрудившись узнать, что внутри. Что плохого в том, чтобы предпочесть интересную книгу или содержательную беседу обжиманиям в коридорах?

Северус изогнул бровь:

— Признаться, вы несколько смутили меня, мисс Грейнджер. Мы все еще говорим обо мне?

Мимолетная улыбка коснулась губ Гермионы, когда она представила себе неприступного профессора обжимающимся с кем-то в коридоре. Не то чтобы ей было трудно вообразить Снейпа, охваченного порывом страсти… Но она сильно сомневалась, что здесь подойдет слово «обжиматься», и тем более — что местом действия станет школьный коридор. Не в случае с человеком, который улыбку на людях считает чем-то неприличным.

— Не только. Думаю, мы с вами коллеги по несчастью. Люди составляют мнение по поверхностным впечатлениям и раскладывают нас по воображаемым коробочкам. На вашей коробочке, например, написано «ублюдок», на моей — «заучка». Как будто я слишком логична, слишком начитанна и слишком строга, чтобы быть какой-то еще.

— Какой, например? — поинтересовался Северус, сомневаясь, не преувеличивает ли Гермиона свои печали. Ему на ум пришло гораздо больше определений, чтобы описать ее.

— Эмоциональной, страстной, желанной.

Гм. В том числе эти, пожалуй.

С любой другой девушкой Северус был бы уверен: она напрашивается на комплимент. Но только не Гермиона Грейнджер. Она никогда не казалась ему тщеславной, зато не могла не знать, что красота — в глазах смотрящего. И, безусловно, была по-своему красива. Она, превратившись в довольно привлекательную молодую женщину, должна была догадываться, что ровесники просто пасуют перед ее умом и взрослостью и берегут свою самооценку, притворяясь, будто Гермиона их вовсе не интересует. Но обида и горечь в ее словах были такими искренними…

— Неужели вы из-за этого поклялись попросить о поцелуе? Вы сомневались, что какой-нибудь мужчина сочтет вас… целовабельной?

Северус сам не верил, что произнес это слово вслух. Но слишком уж хотелось докопаться до истины и проверить гипотезу, что причины безумного обета Грейнджер лежат глубже, чем кажется на первый взгляд.

— Нет, — Гермиона покраснела. — Не то чтобы меня никогда не целовали, профессор. — Господи, он правда подумал, что она напрашивается на поцелуй из жалости?! — Просто… исходя из практических экспериментов, не исключено, что предубеждения обо мне справедливы.

Рассказывать мужчине, с которым хочешь поцеловаться, что сомневаешься, не фригидна ли ты, — возможно, не лучший подход. Если только он не страдает комплексом героя, но ведь Снейп не страдал. И он не был подростком, одержимым жаждой доказать свою мужскую состоятельность. Так что, несмотря на неловкость, Гермиона, ничуть не колеблясь, сказала правду. В конце концов, ради правдивого признания она и была здесь.

Северус изобразил в равной мере облегчение и изумление:

— Почему? Лишь из-за того, что мистер Уизли не сумел воспламенить в вас страсть? — он презрительно фыркнул. — Он всего лишь недоразвитый мальчишка, чей мозг на данной фазе созревания прискорбно отстает от остальных органов. Довольно частая проблема в его возрасте. Чего я не понимаю, так это почему вы вините в его бедах себя.

— Ну, Лаванда, например, не жаловалась…

Северус усмехнулся. Мисс Браун, как же он забыл! Еще одна живая иллюстрация к тому факту, что разум и тело порой развиваются неравномерно и, увы, не всегда достигают одинакового уровня зрелости. На то, что вырастет из Браун, Северус в этом плане не возлагал больших надежд.

— Вы правда считаете, что тут есть о чем говорить, мисс Грейнджер? Давайте просто отметим, что она идеальная пара для Уизли. В отличие от вас.

Гермиона неуверенно улыбнулась:

— Учитывая, что вы никогда не скрывали неприязнь к Рону, это вроде бы не задумывалось как оскорбление в мой адрес?

Взгляд Северуса стал укоризненным.

— Не говорите глупостей! Мистер Уизли — полный болван. Он не увидит ваших достоинств, даже если ткнуть ими ему в лицо.

Рот Гермионы застыл в беззвучном «О». Очевидно, что Северус Снейп только что сделал ей щедрый комплимент. Узнать бы еще, каковы, на его взгляд, эти достоинства…

— Раз уж мы взялись за анализ: ваши… эксперименты с мистером Уизли — единственная пища для полученного вывода, мисс Грейнджер?

Ей стоило немалого труда скрыть удивление. Профессор зельеварения неприкрыто интересуется ее сексуальным опытом. Что же, это обнадеживает…

— Ну, еще кое-что было с Виктором Крамом на четвертом курсе. Но это, наверное, не считается.

— Почему?

— Потому что он мне не очень нравился. Я всего лишь хотела доказать Рону, что я вообще-то девушка и остальные это видят, в отличие от него.

— Понятно, — ответил Северус, лишний раз убеждаясь, что Уизли — идиот, каких свет не видел. Как будто женственность Грейнджер была не очевидна, пока она не вырядилась для бала! — Но вы ведь понимаете, что нельзя основывать теорию на одном-двух случаях.

— Да. И это еще одна причина моего обета.

Ясности не прибавилось.

— Но почему именно я? Ваш, как вы думаете, коллега по несчастью? — спросил Северус. Его-то не без причины считали холодным и бесстрастным. Он поднаторел в том, чтобы прятать ненужные эмоции в дальних углах разума, за стенами окклюменции.

— Я никогда не думала, что вы не способны на страсть! — запротестовала Гермиона. — Просто о вас так говорят студенты. Я думаю, они ошибаются.

— Исходя из каких фактов, мисс Грейнджер?

— Да потому что в вас столько страсти, что только слепой не заметит! — безапелляционно заявила непостижимая девчонка. — Страсти к зельеварению, например. Меня завораживают ваши лекции и то, как вы сами готовите зелья.

— Это не то же самое…

— Именно то! Вы преданы любимому делу, посвящаете ему все стремления и мысли! Вы позволяете ему околдовать ваш разум и обмануть чувства, как красноречиво выразились на нашем первом уроке…

— Что ж, в таком случае вам не о чем беспокоиться. Поскольку ваша любовь к книгам и жажда знаний — из той же серии. Может быть, ваши сочинения укладывались бы в предписанную длину, вливай вы в них поменьше страсти.

Гермиона была не уверена, но ей показалось, что по лицу Снейпа пробежала усмешка. И он правильно заметил, она, наверное, действительно путала энтузиазм со страстью.

— Вы правы, — признала она. — Возможно, это лишь один из оттенков страсти. Но возьмем, например, ваши чувства к Лили…

Снейп резко перебил:

— Мы ведь выяснили, там не было страстной любви.

— Зато была преданность. Бесчувственный человек не смог бы посвятить столько лет и принести столько жертв ради однажды данного обещания.

— Разве вы делали для Поттера не то же самое? Не платили высокую цену за его дружбу? Чем ваша преданность отличается от моей? Мы оба не получили ничего взамен, даже благодарности. Что возвращает нас к вопросу, как это называть: преданность, страсть или дурость.

— Это было правое дело! — пылко воскликнула Гермиона. — И, что бы вы ни думали, Гарри отблагодарил меня. Он дал свою дружбу взамен. В Малфой-мэноре он спас бы меня ценой собственной жизни, если бы потребовалось! Он заслужил мою верность тысячу раз!

— Вы так страстно его защищаете, — на этот раз Снейп, вне всяких сомнений, улыбнулся.

— И правда… — изумленно ответила Гермиона. Она никогда не смотрела на свое отношение к Гарри под таким углом. — Спасибо!

— За что? — Северус изобразил непонимание. — Я всего лишь иду навстречу вашему желанию побеседовать о страстях и развлекаюсь, опровергая ваши аргументы.

Не может же он действительно помогать с проблемами самооценки гриффиндорской девчонке! Даже в столь тихий поздний вечер, даже размякнув от поглаживания собственного эго невообразимым доселе разговором… Нет. Все равно нет. Он никогда не нянчился с учениками и не лез разбираться в подростковых комплексах. С него достаточно собственных.

— Нет, — на губах Грейнджер расцвела теплая улыбка, непостижимым образом растапливающая что-то у Северуса внутри. — Вы делаете то же, что всегда: заботитесь исподтишка и надеетесь, что никто не заметит.

Профессор преуспел в сокрытии своих добрых дел не настолько хорошо, как, наверное, думал сам. Гермиона давно обратила внимание: несмотря на его придирки, отповеди и снятие баллов, в конце года оценки по зельям у всех были строгие, но справедливые. А когда Снейп вычитал у гриффиндорцев под надуманным предлогом слишком много очков, то каким-то образом рубины возвращались на место в тот же день.

И этого тоже не замечал никто, кроме Гермионы! Она же, ведомая подозрительностью, как-то раз на протяжении месяца внимательно следила за факультетскими камнями и отмечала каждое изменение на графиках. И обнаружила, что самые обидные и возмутительные потери Гриффиндора — например, за лишний чих на уроке (в буквальном смысле) или слишком подробный ответ — даже не успевали отразиться в песочных часах. Снейп, должно быть, тайком добавлял баллы, чтобы компенсировать несправедливо отнятое. Конечно, он был предвзят и благоволил к своему факультету, но не больше, чем остальные деканы.

— И вы решили, что из тех же соображений я брошусь целовать вас? — спросил Северус.

В таком проявлении «тайная забота» рисковала стать предельно явной! Если только Грейнджер не будет крепко держать рот на замке — разумеется, не во время поцелуя, а после… Снейп встряхнул головой. Что за мысли лезут в голову?! Сегодня было поднято со дна столько всего, что сквозь помутившуюся воду реальности просьба поцеловать ученицу выглядела уже не столь бредовой, как в тот момент, когда Грейнджер впервые озвучила ее. Во всяком случае, глядя, как девушка нервно покусывает нижнюю губу, Северус находил перспективу едва ли не привлекательной!

— Надеялась, но… — Гермиона вздохнула. — Неважно. Как я говорила, дело не в поцелуе как таковом, а в нашем разговоре. Я должна была рассказать, что чувствую, поблагодарить за все, что вы сделали, и попросить прощения за все ошибки. Надеюсь, после всего этого вы не станете думать обо мне хуже… — Решительность смыло с ее лица волной сомнения.

— Не стану, мисс Грейнджер.

Она испустила вздох облегчения и заметно расслабилась.

— Спасибо, сэр. Я знаю, вы всегда недолюбливали меня, и боялась, что теперь-то…

Северус нахмурился:

— С чего вы взяли, что я недолюбливаю вас?

Грейнджер пожала плечами:

— Вы не любите гриффиндорцев вообще, а друзей Гарри Поттера — в особенности. Только не надо говорить, что все это для прикрытия! Я ни за что не поверю!

— Не скажу, — беззлобно ухмыльнулся Снейп. — Гарри Поттер действительно никогда не вызывал у меня теплых чувств. Тем не менее, вас я никогда не судил за компанию с ним. Хватало и ваших собственных заслуг.

В словах профессора также не было злобы, скорее где-то в оттенках интонации пряталась мягкая улыбка.

— Каких? Вечно поднятая рука, слишком длинные сочинения, дословное цитирование книг? Мои упорные попытки заслужить ваше расположение? Или сам по себе факт, что я невыносимая всезнайка?

— Всего перечисленного понемногу, — согласился Снейп. — За исключением «невыносимой всезнайки».

Гермиона была сбита с толку.

— Тогда почему вы меня постоянно так оскорбляли?

Снейп приподнял бровь:

— А кто сказал, что это было оскорблением?

— А кто сказал, что это было оскорблением?

Гермиона непонимающе уставилась на Снейпа.

— Ну же, Грейнджер, — небрежно бросил он, и от фамильярного обращения ее сердце сделало кульбит. — Вы же умная ведьма, я думал, вы уже давно все поняли. Вы старательны и усердны, всегда делаете больше требуемого. Вас не оторвать от книг, вы тянетесь к знаниям и впитываете информацию как губка. Никто из однокурсников не разделяет вашего удовольствия от учебы и стремления преуспеть. Кого бы все это могло мне напоминать?

— Вас самого… — выдохнула она.

— Именно. Разве могу я сетовать на ваше рвение, в то время как большинство студентов абсолютно невежественны, а в придачу слишком ленивы и самовлюбленны, чтобы ставить своей целью научиться хоть чему-то? Неудивительно, что вы легко превосходите их.

Гермиона словно провалилась в параллельную реальность. Возможно ли, чтобы профессор Снейп, даже к слизеринцам не щедрый на комплименты, откровенно нахваливал ее? Возможно ли, что все эти годы думал о ней так, как сейчас говорит? Слишком прекрасно, чтобы быть правдой.

— Что мне не нравилось, — продолжал Снейп, — так это ваше неуемное желание козырять своими познаниями. Будь вы поскромнее, на что я много раз намекал, вы бы меньше высовывались сами и меньше подставляли меня. Вы правда ждали, что я буду рукоплескать вашим способностям при полном классе пожирательских детишек? Люциус Малфой проныл мне все уши о том, что Драко учится хуже вас, а я оправдывался как мог.

— Вы оправдывались за мои оценки перед Малфоем?! — Такая мысль никогда не приходила Гермионе в голову. Наверное, она была слишком гриффиндоркой, чтобы предугадывать слизеринские интриги.

— Да. И не только из-за его уязвленного отцовского самолюбия. Люциус Малфой входил в попечительский совет школы и должен был предоставлять Темному Лорду отчеты, подтверждающие идею превосходства чистокровных. Тот факт, что магглорожденная девчонка даст фору любому из слизеринцев, требовал объяснений.

— И что вы ему говорили?

На лице Снейпа появилось странное выражение.

— Что ваши «выше ожидаемого» достаются вам нелегко, вы часто ходите ко мне на индивидуальные занятия.

Красноречивый взгляд недвусмысленно пояснил, на какие «индивидуальные занятия» намекает профессор. У Гермионы перехватило дыхание.

— Вы говорили Малфою, что ставите мне оценки в обмен на сексуальные услуги?! — Она испытала шок. Потом смущение. Потом, как ни странно, приятное волнение от мысли, что объект ее тайной страсти рисовал в воображении, хоть и по совершенно гадкой причине, нецеломудренные картины с ее участием.

— Да.

Северус внимательно следил за реакцией Грейнджер. Изумление, замешательство, неловкость… Но ни тени возмущения, которого он ожидал. Неважно, что она там болтала об увлечении им, но не возмутиться такими новостями просто не могла. Но ее порозовевшие щеки, распахнутые глаза, прерывистое дыхание… Мерлин! Снейп отвел взгляд и поерзал в кресле. Эта девчонка — просто ходячая угроза самообладанию!

— Малфой верил, что я злоупотребляю должностными полномочиями со всеми магглорожденными, — добавил он, не уверенный, сгладит этот факт предыдущее признание или усугубит. — Малфой и остальные Пожиратели. Это также оказалось хорошим предлогом, чтобы свести к минимуму участие в кое-каких развлечениях.

Гермиона постаралась не думать о «развлечениях», на которые намекнул Снейп, но ее, наверное, выдало выражение лица. Он закатил глаза.

— Я говорю не о пьянках и массовых оргиях с изнасилованиями маггловских девственниц, как живописует пожирательский досуг пресса. Это же полный бред! Так называемый «Свет» никогда не гнушался распространением мерзких слухов в пропагандистских целях. На самом деле в собраниях Пожирателей смерти принимали участие и мужчины, и женщины; да и посещали их лишь затем, чтобы удержать свое место в иерархии или занять лучшее. Обман, хитрости, блеф… Змеиный клубок, в котором альянсы создавались с помощью подкупа, лизоблюдства или через постель. Я избегал данных сборищ, насколько мог.

— Ну что ж, я рада, что сослужила вам хорошую службу, — прокомментировала Гермиона внешне бесстрастно, тайком испытывая огромное облегчение от того, что тошнотворные слухи оказались ложью. И вдруг с озорством добавила: — Ведь хорошую?

Северус изогнул бровь. Если бы он в принципе ждал от кого-либо из учеников шуток на грани фола, то в последнюю очередь от Гермионы Грейнджер.

— Вы превзошли все ожидания, мисс Грейнджер, — кивнул он, направляясь дальше, прямым курсом в неизведанные воды. Но этот разговор, черт возьми, давно покинул гавань приличий, и не было никакой надежды вернуть его обратно.

На лице ученицы отразилась досада.

— Даже за это, — проворчала она. — Хоть что-то бывает для вас превосходно?

Северус с трудом сдержал смех. Неужели она всерьез обижается из-за оценок? Но ставить «превосходно» он просто не мог! Иначе пришлось бы предоставить Малфою детальный и правдоподобный отчет о том, чем же Грейнджер отличилась на «индивидуальных занятиях». А такие россказни, в отличие от намеков, были бы уже оскорбительны для нее.

— Думаю, один из моих выводов нуждается в уточнении, — понуро сказала Гермиона. — Это только меня считают скучным книжным червем, неспособным на страсть. У вас, видимо, иная репутация среди знакомых.

Гермиона пожалела о своих словах раньше, чем успела договорить. Она всего лишь хотела пошутить, в первую очередь над собой, — но запоздало поняла, что Снейп вряд ли найдет здесь что-то смешное. Для Северуса Снейпа, она твердо верила, слово «честь» было не пустым звуком, и он с трудом сохранял хотя бы крохи от чувства собственного достоинства при всем том, что вынужденно делал ради благой цели.

— Да, я в своем кругу общения пользуюсь репутацией извращенца и закоренелого педофила, растлевающего вверенных ему детей, — саркастично ответил Снейп. Ярлыки предателя и убийцы, обвинения в предвзятости были хотя бы заслужены. Единственное, чем он мог по праву гордиться, так это ответственностью за учеников. Но даже это немногое было осквернено грязными мыслишками Малфоя и ему подобных.

— Простите, — быстро пробормотала Гермиона. — Я не это имела в виду. Никто, зная вас по-настоящему, не поверит в такое. Это же просто нелепо!

Северус едва не усмехнулся вслух.

— Последний человек, который по-настоящему знал меня, умер от моей руки на Астрономической башне. — На самом деле, самой ужасной частью плана Дамблдора было именно это. Северус убил единственного, кто доверял ему. И все вокруг: коллеги, соратники по Ордену Феникса, ученики — легко поверили в худшее. Впрочем, их нельзя винить за это. — Никто не знает меня по-настоящему, мисс Грейнджер. Я сам со всем тщанием обеспечил такое положение дел.

— Зачем? — тон ее голоса не имел ничего даже отдаленно схожего с праздным любопытством.

— Разве не очевидно? — ответил Северус вопросом на вопрос. — Так безопаснее.

Но в его ответе была далеко не вся правда. Безусловно, играемая роль предписывала вести себя гадко с магглорожденными вообще, а уж с «грязнокровной подружкой Гарри Поттера» — в особенности. Но поскольку Северус никогда не разделял идеологию чистокровности, то лучшим прикрытием оказалось вести себя гадко со всеми без разбора, кроме слизеринцев. Хотя срывать злость на Мальчике-Вылитом-Отце было, честно признаться, не таким уж сложным делом.

Снейп всегда был щедр на наказания и скуп на похвалу. А как иначе? На уроках столь травмоопасного предмета, как зельеварение, снисходительность — медвежья услуга. А дружелюбие легко принять именно за снисходительность. Студенты, не ограниченные дисциплиной, позволяли бы себе поведение, совершенно недопустимое в классе зелий, где малейшее нарушение правил может привести к катастрофе. Так что приходилось быть максимально строгим и требовательным, чтобы не давать ученикам взорвать класс со всеми находящимися в нем. И суровость, поначалу вынужденная, со временем вошла в привычку.

Резкий характер оттолкнул хогвартских учителей, лишив их шанса узнать Северуса поближе. Хорошую службу сослужил угрюмый нрав и в общении с другими «коллегами». Пожирателей смерти Снейп презирал и был только рад не изображать удовольствие от их компании. Репутация брюзги надежно защищала от необходимости активно вращаться в отвратительном ему обществе, а жестокость была очень нужна, когда служба Темному Лорду заставляла убивать, пытать и калечить.

С годами Северус так привык к притворству, что сам в него поверил. Извечная хмурость, язвительные нападки, грозно взлетающие полы мантии — все это стало второй натурой. В какой-то момент он привык, что на него смотрят с ужасом. В хитроумном плане Дамблдора это сводилось к преимуществам, а в реальности — к одиночеству.

— Но теперь все может быть по-другому, — тихо сказала Гермиона. — Вам уже не нужно быть таким, как раньше.

— Трудно изменить многолетней привычке.

— Вы уже изменяете ей, — возразила Гермиона, — разговаривая со мной. В качестве следующего шага можете все рассказать Гарри.

На лице Снейпа смешались недоверие, горечь и, если она не слишком ошибалась, оттенок тревоги. Неудивительно. Для него такой совет — все равно что требование вывернуть душу наизнанку.

— А смысл? — спросил Северус, пряча глаза. Его пальцы поглаживали золотистую кайму на пустой чайной чашке, и Гермиона наблюдала за этими плавными движениями, не понимая, что в них такого завораживающего... Но потом ее осенило: Снейп делает это неосознанно. Он так глубоко задумался, что перестал полностью контролировать свои действия, и от этого выглядел таким живым и уязвимым, каким Гермиона еще не видела его.

И она поняла: он не боится быть откровенным. Он боится быть отвергнутым.

Сердце само тянулось к этому непостижимому мужчине, который умудрялся быть строгим и мягким, жестоким и заботливым, сильным и уязвимым одновременно. Больше всего на свете она хотела бы навести мосты между ним и собой, между ним и Гарри. Такие мосты, через которые он смог бы проложить новый, счастливый путь в жизни и окончательно оставить прошлое позади.

— Гарри должен понять, — Гермиона попробовала убедить Снейпа посмотреть на привычные вещи с другой стороны. — Он думает, что знает все, но ему неизвестна полная история ваших отношений с Лили. Если он узнает всю правду, узнает, что вы его крестный…

— То что? Будет безмерно счастлив? Никакая правда не изменит прошлого. Ничто не изменит факта, что я виновен во всех его бедах. Я сделал его мишенью Темного Лорда, я оставил его сиротой, и я не помешал тому, чтобы его отдали на воспитание мерзкой тетушке, как никто зная, что она ненавидит волшебников и все волшебное и завидует сестре. А когда он очутился в Хогвартсе, я сам издевался над ним — лишь отчасти из притворства, но главным образом потому, что действительно не мог спокойно смотреть на него. Маленькая копия отца, глядящая на меня укоризненным взглядом Лили. Ходячее воплощение моей вины и моей мечты. И я защищал его. Ненавидел — и защищал.

Северус не понимал, что за чары заставляют его говорить такие вещи, которых он никому и никогда не говорил; удивлялся, что он в принципе способен, оказывается, облечь эти чувства в слова; ощущал, что жестокая неприукрашенная правда изливается, принося облегчение ему самому и грозя развеять романтические иллюзии сидящей напротив девушки.

— Вас нельзя винить за поступки его тети и дяди! — спокойно возразила она. — Гарри получал в их доме главное — защиту. Лучшую из возможных. Вы ничего не могли с этим поделать. Разве что могли бы быть с ним помягче, это знать только вам. Но, как бы там ни было, вы клялись защищать его, а не любить или баловать.

— Безусловно, мистер Поттер оценит разницу! — саркастически фыркнул Снейп. — Нет, мисс Грейнджер. Рассказывать ему, что именно мне его мать доверила его благополучие, — лишь сыпать соль на рану. Быть может, Поттер даже уважает меня от всей широты гриффиндорской души из пиетета ко всему героическому. Но с чего бы ему радоваться обретению крестного отца, который крайне далек от любви или хотя бы симпатии к крестнику?

— При всем моем уважении, сэр, вы недооцениваете Гарри. Он все поймет. Он эмоционален и, бывает, действует не подумав, но у него чутье на людей, и он не злопамятен. В семье не всегда все складывается легко, порой нужно постараться. Я уверена, Гарри со своей стороны приложит максимум усилий, если вы дадите ему шанс. Он будет счастлив узнать, что у него есть кто-то близкий, и будет гордиться тем, что это вы.

Снейп недоверчиво молчал. Упрямец. Самый строгий и беспощадный к себе человек из всех, кого Гермиона только встречала. Неудивительно, что никто никогда не оправдывал его ожиданий, он и сам-то их не оправдывал! Она попыталась зайти с другой стороны:

— Неужели вы не понимаете, что в мире осталось всего два человека, которые хорошо знали родителей Гарри и могут что-то рассказать о них? А вы единственный, кто знал его маму с детства! Вы ключ к его семье, к его прошлому!

На этот довод Снейп также не ответил. Но Гермиона каким-то шестым чувством ощущала, что он воспринял аргумент крайне близко к сердцу. И это уже само по себе было достижением. Ей удалось добиться того, чтобы Северус Снейп прислушивался к ее словам! Открытие оказалось весьма волнующим.

— Если мы будем продолжать в том же духе, мне нужен огневиски, — наконец вздохнул Снейп. Сходив к шкафчику в углу кабинета, он вернулся с бутылкой Огденского и двумя стаканами. — Составите компанию?

— Вы предлагаете мне выпивку?! — ошеломленно спросила Гермиона.

— Как видите, — невозмутимо сказал Снейп, а затем добавил: — Вы ведь совершеннолетняя? И вообще, мы последние два часа только и делаем, что выходим за рамки, еще один шаг ничего не изменит.

Гермиона всей душой желала, чтобы и этот шаг оказался не последним, но, увы, профессор не имел в виду ничего такого.

— Спасибо, не откажусь. Только совсем чуть-чуть.

— Я и не собирался наливать вам много. Вы даже трезвая не робкого десятка, страшно представить, что способны натворить спьяну.

Гермиона улыбнулась его непринужденному тону и вставила ответную шпильку:

— Боитесь, что стану покушаться на вашу честь?

Снейп нахмурился. Студентка сама не поняла, что в ее шутке была лишь доля шутки, так что он предпочел игнорировать вопрос. Поставив перед ней стакан, он снова сел в кресло.

— Держите себя в рамках, мисс Грейнджер.

— Гермиона.

— Простите?

— Мы выпиваем, беседуем на довольно личные темы… Думаю, уместнее будет обращение по имени. По крайней мере здесь и сейчас. Мы ведь оба понимаем: все, что происходит в этом кабинете, останется в этом кабинете?

— Хорошо, если вам так угодно… Гермиона.

Звук собственного имени в его устах ей определенно нравился.

— А мне как вас называть?

Сверля Гермиону пристальным взглядом, он отчеканил:

— Профессор. Снейп. Нет, я не разрешаю вам обращаться ко мне по имени. Вы и без того многовато на себя берете.

Пожалуй, он был прав. Какой-то частью разума Гермиона все еще удивлялась тому, что профессор не оторвал ей голову за вопиющее проявление всех тех гриффиндорских качеств, которые он презирал: безрассудная храбрость, дерзкая прямота и неприкрытое любопытство. Не хватало еще добавить к этому списку панибратство.

— Конечно, сэр, — она покаянно опустила голову. — Извините.

Северус вздохнул. Девчонка задевала в нем что-то такое, что, как он думал, давным-давно отмерло за ненадобностью.

— Не за что извиняться. Впрочем, можете не добавлять «сэр» через фразу. Это, знаете ли, не поможет в решении вашего вопроса.

— Привычка. Вы шесть лет были моим учителем.

— И остаюсь им, — мрачно добавил Северус. — Поэтому наш разговор и распитие спиртного уже несообразны. Вы сами-то не видите здесь проблемы?

— Мы ведь уже выяснили, я достигла совершеннолетия. По волшебным законам — больше двух лет назад, по маггловским — год с небольшим. И это не считая эффекта от хроноворота на третьем курсе. По моим подсчетам, он прибавил мне месяцев десять.

Северус быстро прикинул. Получается, ей около двадцати — почти столько же, сколько ему было к началу преподавания в Хогвартсе. Она всегда выглядела старше ровесников, а теперь вообще складывалось ощущение, что в юное тело вселилась душа довольно зрелого возраста.

— Это не отменяет того факта, что до конца года вы моя ученица, — непреклонно ответил Северус, про себя добавив: «И того, что я почти на двадцать лет старше…»

Она пожала плечами.

— Не думаю, что возраст или должность так уж много значат. У моих родителей разница в пятнадцать лет, и их браку можно только позавидовать. А моя тетя счастливо вышла за своего начальника.

Северус не стал озвучивать, что отношения учителя и ученицы — совсем другое. Если бы она была не его студенткой, а всего лишь коллегой, все было бы куда проще… А Гермиона не замечала его задумчивости.

— Я часто чувствую, что у меня с ровесниками ничего общего, — грустно сказала она. — Мне не о чем с ними говорить. С ними не так интересно, как с Минервой, Ремусом или с вами.

Северус не знал, как это расценивать. Простое изложение фактов? Изложение таких фактов, которые способны сделать идею поцеловать собственную ученицу менее дикой? Или завуалированное признание, что его компания приятна ей? Лучше, наверное, вовсе не думать об этом.

— Возможно, для вас возраст и должность не важны, — спокойно возразил он, — но, уверяю вас, для других они имеют большое значение. В том числе для меня. Ни разу за всю карьеру я не злоупотребил своими полномочиями. Вступая в должность, я принес клятву защищать, опекать и поддерживать студентов на пути взросления. Может быть, я нарушал клятву в части поддержки или опекал вовсе не мягко. Но я никогда, никогда не порочил честь студентов, или свою, недопустимыми отношениями. И сейчас выполнить вашу просьбу, мисс Грейнджер, было бы совершенно неуместно, безответственно и возмутительно по любым меркам.

Гермиона опустила глаза в глубоком раскаянии. Действительно, об этом она не подумала. Она сказала все, что должна была, и даже больше. Но не представляла себе и в самых смелых мечтах, куда свернет разговор. Не ожидала, что профессор Снейп разоткровенничается с ней, поведает то, что так долго скрывал ото всех… Не надеялась, что ее признание заденет Снейпа за живое и вызовет борьбу чести и искушения. Однако все это случилось.

— Меня не волнуют чужие мерки, — ответила она так же ровно. — Единственное мнение, с которым я готова считаться в данном вопросе, — ваше. И я полностью понимаю ваши чувства. Я уважала и всегда буду уважать вас как человека строгих принципов. Спасибо, что выслушали. Спасибо за разговор.

Гермиона поставила пустой стакан на стол и неохотно поднялась:

— Наверное, мне пора в свою башню. Уже совсем поздно…

Северус не стал ни прощаться, ни удерживать ее. Лишь молча посмотрел ей в лицо и прочитал на нем чувства Гермионы, как в раскрытой книге, безо всякой легилименции.

Конечно же, она не хочет уходить. Не хочет уходить от него. Вряд ли они еще хоть раз встретятся и поговорят так, как сегодня, и это печалит ее. Но, как бы там ни было, воспоминания об этом вечере останутся с ней навсегда.

Уже подойдя к двери, Гермиона послала ему прощальную улыбку:

— Мне правда было приятно поговорить с вами, профессор. Спасибо.

— Мисс Грейнджер?

Она обернулась на голос:

— Да?

Северус поднялся со стула и встал, сложив руки на груди:

— Если бы мисс Лавгуд присутствовала здесь, уверен, она бы заявила, что прямо сейчас вокруг вас вьется огромная стая перевозбужденных и разочарованных незерфей.

— Сэр? — Гермиона озадаченно посмотрела на него.

Снейп улыбнулся:

— Обет. Вы чувствуете себя иначе по сравнению с тем, что было до визита ко мне? Порыв, который привел вас сюда, окончательно погас?

Он что, смеется? Как будто некий «порыв» мог погаснуть, а не разгореться еще сильнее, после того как Гермиона почувствовала такую близость к нему, какую и возможной не считала! В каком-то смысле их разговор получился интимнее любого поцелуя. И стремление однажды стать для него не просто ученицей лишь усилилось.

Тот мужчина, которого Гермиона клялась попросить о поцелуе, интриговал своей замкнутостью, предоставляя простор для домысливания всего, что только пожелаешь. Сегодня же она увидела настоящего Северуса Снейпа, хотя бы немного узнала, что в действительности творится за мрачным неприступным фасадом. После этого желание целовать его, прикасаться к нему, просто быть рядом возросло стократно.

— Кажется, нет… — осторожно призналась Гермиона.

По борьбе чувств на ее лице Северус легко понял, как именно она истолковала неудачно выбранное слово, о каком «порыве» подумала. И, теряясь между сожалением и весельем, задумался, что же здесь более безумно: честный ответ Гермионы на его невольный (конечно же невольный!) вопрос или то, что он помогает ей выполнить, наконец, клятву. Эта девчонка погубит его, но по крайней мере он погибнет счастливым.

— Я имел в виду лишь ваше стремление закрыть вопрос с обетом. Вас ведь привело оно, — уточнил Северус. — Вы заметили, что в ходе разговора, помимо всех объяснений и признаний… так и не сделали того, зачем пришли?

Гермиона нахмурилась:

— Но для исполнения обета не имеет значения, выполните вы просьбу или нет. Дело ведь не в поцелуе как таковом.

— Не в поцелуе как таковом, — эхом повторил Северус и добавил почти нежно: — Но вы так и не попросили…

— Ой… — Глаза Гермионы округлились, щеки стало заливать краской. — И правда…

Она ведь действительно не озвучила просьбу напрямую. А для выполнения обета должна сделать именно это, Северус прав.

— Тогда… Не могли бы вы… То есть… Я хотела бы, чтобы вы… — Гермиона, уже пунцовая от стыда, поморщилась. — Мерлин, это невозможно!

Откуда вдруг такая непреодолимая неловкость? Он ведь уже прекрасно знает, о чем она попросит. А она так же хорошо знает, что он откажет. Нужно всего-то выдавить из себя одну фразу. Но почему же сердце пытается выскочить из груди, почему оно бьется так бешено?

Растеряв все свое красноречие, не в силах связать больше трех слов, Гермиона подняла взгляд и тихо попросила:

— Поцелуйте меня… пожалуйста.

— Поцелуйте меня… пожалуйста.

Это звучало бы как требование, даже приказ, если бы не отчаянная мольба в глазах Гермионы.

По сути, Северус уже отказал ей, точнее, перечислил все причины для отказа: разумные, обоснованные, уважительные. Но сейчас, глядя в ее глаза, понимал, что не способен произнести «нет». Просто-напросто не может устоять. И, честно признаться, не хочет.

Северус протянул руку, легко провел пальцами по ее щеке, бережно коснулся лица ладонью.

— Если вы желаете… — шепнул он, склоняясь ближе. Дыхание Гермионы остановилось. Северус почувствовал бешеный пульс девушки, когда склонил голову и прильнул губами.

Гермиона не раз пыталась представить себе, каково это — целоваться с неприступным и устрашающим профессором зелий. И воображение часто пасовало перед столь трудной задачей. Возможно, потому, что поцелуй — это проявление близости, нежности и тепла, а профессора сложно было ассоциировать с какими-либо чувствами, кроме злобы, недовольства или презрительности. Оставалось только воображать, как его губы, которые чаще всего можно видеть либо сжатыми в тонкую нить, либо искривленными в усмешке, будут грубыми и безжалостными, станут жестоко терзать, наказывая за дерзкую попытку подобраться непростительно близко.

Но если получалось допустить, что Снейп целовал бы ее по своей воле, то в таком случае он без колебаний делал бы все, что хочет. Такой поцелуй неизменно представлялся Гермионе требовательным и настойчивым, берущим, а не дающим. С той же властностью и умением подчинять, которые Северус проявлял везде и со всеми, он даже целуя командовал бы и навязывал свои правила. Как ни странно, такая фантазия не вызывала отторжения, а скорее щекотала нервы.

С другой стороны, Снейп наверняка был неискушенным в простых человеческих отношениях. Он никогда не поддерживал непринужденную болтовню, не танцевал ни на одном из школьных балов и уж тем более не был замечен во флирте. Из всего этого следовало, что и с женщинами профессор не очень-то опытен, хоть Гермиона и догадывалась, что его опыт не равен нулю. Так что вполне возможно, что поцелуй вышел бы неумелым: ударившиеся друг о друга зубы, столкновение носами, неуклюжие попытки найти правильный наклон головы. Гермиона не хотела бы, чтобы оправдалась такая версия, потому что и сама не могла похвастаться умениями по части поцелуев, а ведь хотя бы один из двоих должен знать, что делать. Но идея о возможных слабостях и недостатках страшного профессора тоже была удивительно волнующей.

Однако версию неопытности она чаще отвергала, чем рассматривала. Снейп, конечно, не был красив в классическом понимании, но определенно обладал мрачной привлекательностью, которую женщины охотно принимают как вызов. Другой вопрос, включает ли его опыт что-то кроме удовлетворения плотских потребностей, которые мужчине несложно утолить. Особенно если этот мужчина — Пожиратель смерти, обязанный участвовать во всяких мерзостях. Но даже будучи наслышана о пожирательских оргиях, Гермиона не могла представить себе, чтобы Снейп охотно предавался подобным занятиям. При всей жестокости, он ни разу не поднял руку на ученика и никому не нанес физического вреда. Он нескрываемо наслаждался чужой обидой и даже унижением, но не мог получать удовольствие, причиняя настоящую боль.

В нем таилась страсть — это никогда не вызывало у Гермионы сомнений. Никто, хоть раз увидев горящие гневом глаза Снейпа, не мог бы после этого отрицать, что профессор способен на сильные чувства. Хотя кто знает, с какими женщинами он имел дело, сильные чувства бывают разными… Возможно, он много знает о похоти, но ничего — о любви. В таком случае поцелуй Северуса был бы развратным, страстным, овладевающим. Он не знал бы стыда и условностей, он сводил бы с ума, заставляя все тело гореть от жажды…

Но ни в одной из фантазий Гермиона не могла и представить себе такого. Что его руки будут окутывать ее в заботливом защитном жесте, что прикосновение тела окажется теплым, а поцелуй — нежным.

Сначала мягко встретились их губы. Почти целомудренного касания хватило, чтобы Гермиону накрыла с головой теплая волна, а ее сердце пропустило удар. Потом язык Северуса ласково прошелся по ее губам, обрисовывая их контур, как мягкая кисть, пробуждая, наполняя цветом… Поцелуй был ненавязчивым и ни о чем не просил, но она сама приоткрыла рот, умоляя о продолжении.

Северус принял приглашение, и Гермиона узнала, что это такое на самом деле — целоваться с мастером зелий. Он обращался с ней, как с самым сложным и утонченным составом, вкладывая в каждое движение невозможную деликатность и терпение, бережно, но в то же время умело и решительно. Он был внимателен, замечал тончайшую реакцию, полагался на свою интуицию и продолжал эксперимент. Как и работая с зельями, он знал, что делать, чувствовал, сколько добавить, как долго помешивать и когда дать настояться, прибавить ли огня или лучше не спешить. Словом, зельеварение было не единственной тонкой и точной наукой, в которой преуспел Северус Снейп.

Объятая его руками, окутанная запахами сандала и пряностей, совершенно потерявшаяся среди своих открытий, Гермиона чувствовала, как голова кружится, а коленки предательски подгибаются. Если бы не крепкие объятия Северуса, она просто стекла бы на пол.

Ласковые прикосновения рук, тепло его тела, вкус его губ пробуждали те чувства, которые никогда не отзывались на неуклюжее лапанье Рона. Страсть. Вожделение. Желание растаять, слиться воедино и больше не разделяться. Если именно о таком шептались девчонки в школьных спальнях, то Гермиона готова была признать часы в библиотеке убитыми впустую. Никогда ничего подобного она не испытывала и не знала, что такое возможно испытать.

Наконец Северус плавно оторвался от ее губ, на мгновение дольше нужного задержавшись, прежде чем отстраниться. Она так и стояла, замерев в его руках, боясь, что любое движение разрушит волшебство затянувшегося мига.

— Дыши, Гермиона, — напомнил Северус с мягкой усмешкой и только теперь заметил, как отчаянно ее руки сжимают шерстяную ткань его мантии. Как будто она боится, что, если отпустит, он тотчас же убежит. Признаться, такой порыв и правда настиг Северуса. Восстановить дистанцию, спешно отступить в безопасность привычных стен, стать недосягаемым. Но еще сильнее была жажда восторженного единения, чистого блаженства, которая не позволяла разомкнуть руки на талии Гермионы. Святая Владычица… Такого он не ожидал. По всей видимости, она тоже.

— Ух ты… — наконец восхищенно пробормотала Гермиона. Как будто только что пришла в сознание.

— Да, — отрывисто сказал он. — Так и подытожим.

А что еще тут сказать! Почему теперь, через двадцать лет? Почему именно она, школьница, его ученица, чертова гриффиндорка, Поттерова подружка? Как она смогла разбудить в нем жажду человеческого тепла, близости и понимания? Каким образом худенькая девчонка подняла в его душе такую бурю простым поцелуем?!

Хорошо, если быть откровенным до конца, в этом поцелуе не было ничего простого. Особенно непросто все то, что к нему привело, — в том-то и ключевой момент. Ключевой. Каким-то образом Гермиона нашла ключ к сердцу Северуса и открыла тяжелый замок, заржавевший за долгие годы.

Может быть, и нечему удивляться. Может быть, пора, наконец, признать, что все началось не сегодня и не вчера. Гермиона потихоньку, шаг за шагом, сама того не замечая, влезла ему в душу. Северус сказал сегодня, что часто узнавал себя в ее старательности и жажде знаний. У них много общего, это правда. Но не вся. В придачу ко всему он то и дело видел в Гермионе черты Лили. Блестящий ум, чистота помыслов, готовность бороться за правое дело. А еще великодушие, широта взглядов и участливость.

Мальчик-Вылитый-Джеймс и девочка, живая реинкарнация Лили. Они явились, как призраки из прошлого, будто специально, чтобы настигнуть его. Порой это было невыносимо.

Не сильное облегчение принесло то, что через несколько лет Северус признал: сходство Гермионы с Лили не так уж велико, как кажется. В отличие от Лили, Гермиона не была сердцеедкой. В ней не было ни беззаботности Лили, ни ее готовности флиртовать налево и направо, ни самолюбования. Зато было то, чего Лили недоставало: глубочайшая верность.

Ученики считали, что профессору зельеварения нет никакого дела до их личной жизни — недаром он изображал полное равнодушие. Но Снейп всегда был наблюдателен, а шпионаж развил это качество. Северус не раз замечал, как друзья Гермионы обижают ее своей туповатостью и привычкой ляпать не думая. И каждый раз она благородно прощала их. Черт, да она даже простила Драко «грязнокровку»! После войны между ними установилось пусть шаткое, но перемирие. А ведь он никогда не был ее другом, скорее уж наоборот.

Ее незлопамятность поражала, открывала неведомые Северусу горизонты. Если бы Гермиона Грейнджер, а не Лили Эванс была его подругой, она несомненно простила бы его в той ситуации. И не отняла бы свою дружбу в наказание.

И вот — со всей добротой, деликатностью и пониманием она как-то умудрилась снять один за другим тщательно пригнанные за годы слои отчуждения и теперь беззастенчиво разглядывала его обнаженную душу.

Это… будоражило? пугало? Неважно. Как ни назови непривычные чувства, которые, сама не подозревая, Гермиона оживила в его душе, он не имеет права подпитывать их и наблюдать, что из этих чувств вырастет.

Он ее учитель, слишком старый для юной невинной девочки и слишком побитый жизнью, что физически, что морально. И это лишь самая очевидная причина, почему ни в коем случае нельзя было делать то, что он сделал, уступив минутной слабости. Они противоположны во всем: он порочен — она чиста; его душа темна— ее светла; он одиночка, затворник, изгой — она общительна, дружелюбна и всеми любима.

Но… Пока разум настаивал на недопустимости случившегося и занудно перечислял причины, по которым поступок Северуса ошибочен, а чувства — глупы и никому не нужны, его сердце, молчавшее много лет, вопило восторженным голосом, что наконец-то все на своих местах.

— И что теперь? — беспомощно спросила Гермиона. Рассудок окончательно вернулся к ней и осознал, в каком положении застал хозяйку.

Она. Только что. Целовалась. С учителем. Не просто с учителем, а со строгим и неприступным зельеваром. И ни секунды не жалеет! Возможно, она испытывает нечто большее, чем просто симпатию к нему. Удивительно лишь одно: она не заметила этого раньше. То, что с ней происходит, — не детское увлечение, не поклонение герою и не восхищение выдающимся умом. Ее просто тянет к нему. Она может слушать его целыми днями, смотреть и не насмотреться, ловить каждое движение бровей и угадывать, какие чувства оно выражает. Она хочет оставаться в его руках, лежащих на ее талии так уютно и правильно. Хочет целовать его еще и еще. Но он не позволит. То, что она ощущает как естественное и прекрасное, согласно общественному мнению и правда возмутительно и абсолютно недопустимо.

Северус вздохнул:

— Теперь вы пойдете в свою спальню. В понедельник мы увидимся на уроке. Я буду вычитать баллы за невыносимое всезнайство, а вы будете шипеть себе под нос проклятия в адрес ненавистного профессора.

— Ни за что! Даже не ждите, что я буду притворяться, будто ничего не изменилось!

— Ничего не изменилось, мисс Грейнджер, — сказал Северус и в подтверждение своих слов отступил на шаг. Однако в голосе его прорывалась мягкость, а в глазах — сожаление. — До конца учебного года, который будет долгим, как никакой другой, вы остаетесь моей ученицей, а я — вашим учителем. Вы сдадите свои ЖАБА, все на «превосходно», разве что кроме зельеварения, — он тихо усмехнулся над тем, как серьезно нахмурилась Гермиона, — и только после этого, со свидетельством об окончании школы в руке, спуститесь ко мне в подземелья. Если к тому моменту сохранится желание.

Гермиона посмотрела на него с ужасом и надеждой одновременно:

— Вы предлагаете подождать восемь месяцев и только потом осмыслить чувства, которые мы испытывали минуту назад?

— Думаю, мы оба понимаем, что это за чувства… — Северус послал ей многозначительный взгляд.

Гермиона воинственно прищурилась:

— Надеюсь, вы не хотите сказать, что это лишь влечение… — начала она, заранее отнимая оправдание, за которое он мог бы ухватиться. — Если так, то я должна объяснить…

— Это не так, — быстро вклинился Северус. Больше он ничего не добавил, но интонации было достаточно.

— О… — выдохнула Гермиона, застигнутая врасплох ненавязчивым, но предельно ясным признанием. — И все же… Хотите, чтобы мы держались подальше друг от друга до конца учебного года?

— Да. Так нужно ради нас обоих.

— Не знаю, хватит ли мне сил…

— Значит, у меня хватит на двоих, — решительно сказал Северус. — Гермиона, случившееся вовсе не делает мне чести. Ты хочешь отнять у меня последнее? Заставить нарушить клятву, которую я принес, становясь учителем?

Она опустила голову и огорченно покачала ею:

— Нет.

— Восемь месяцев — всего ничего. Их тебе как раз хватит на то, чтобы разобраться в себе, обзавестись каким-то опытом… Да поцеловать нескольких мальчиков, в конце концов! Понять, чего ты хочешь на самом деле.

— Я знаю, чего хочу, — уверенно ответила Гермиона, поднимая взгляд на Северуса. — Теперь — точно знаю.

Он с сомнением возразил:

— Ты так юна…

— Если только формально, — она пожала плечами, затем улыбнулась с оттенком горечи. — Неважно. Я понимаю твои мотивы и, как уже говорила, уважаю их. И правда, восемь месяцев ничего не изменят. Ты дождешься меня?

Снейп непонимающе посмотрел на нее. А куда он денется? Умчится в закат с другой юной красавицей, которая спустится в подземелья и падет в его объятия?! Он и так двадцать лет ждал. Не юной красавицы на фоне заката, конечно, а тех чувств, которые подарила ему Гермиона: утешение, тепло, близость, надежда… Хотя вряд ли здесь уместно слово «ждать». Ничего подобного он не ждал и даже помыслить о таком не смел.

— А ты как думаешь? — коротко откликнулся Северус, взглядом выражая все то, чему не позволил прозвучать вслух.

Улыбка Гермионы стала радостнее.

— Хорошо, Северус, — она многозначительно выговорила имя. У нее было право произнести его, лишь здесь и сейчас. — Увидимся летом. Можешь быть уверен.

Во второй раз она направилась к двери и во второй раз замешкалась, прежде чем нажать на ручку.

— Спокойной ночи, профессор Снейп. Спасибо вам за все.

— Пожалуйста, мисс Грейнджер, — ответил Северус в закрывающуюся дверь. — И вам спокойной ночи.

Вот и все. Это камерная пьеса, и ей пора окончиться здесь, чтобы оставить место началу чего-то другого: романа или… чего хотите.

Если вас интересует мое мнение… Сомневаюсь, что Северус и Гермиона удержатся на расстоянии друг от друга все эти месяцы. Ее слишком долго тянуло к нему, а он слишком долго был одинок, чтобы так легко отказаться от ее присутствия.

Думаю, на уроках он будет обзывать ее всезнайкой (возможно, даже чаще, чем прежде), но в этом слове появится скрытый смысл, не понятный ни одному из свидетелей, и звучать оно будет с новой интонацией, которую никто, кроме Гермионы, также не услышит.

Она будет беззаботно улыбаться на язвительные комментарии и резкую критику, потому что вопреки словам будет видеть правду в его глазах. И потому что быстро выучит язык движений бровями. Иногда, совсем редко, она будет вести себя так, что Северусу ничего не останется, кроме как назначить ей отработку за нахальство и неуважение к преподавателю (специально для читателя, который беспокоился на этот счет: «неуважение» Гермионы, на самом деле очень даже уважительное, проявится, только когда профессор будет слишком уж строг к своей невыносимой всезнайке).

На первой отработке Северус заставит ее чистить котлы — в конце концов, и правда непочтительно игнорировать его решение держаться в рамках школьных правил. Но хотя бы даст ей моющие средства и будет читать вслух статьи из свежего «Еженедельника зельевара», пока она трудится. Стараясь усидеть за своим столом и сохранить собранность и невозмутимый вид.

Последующие отработки превратятся для Гермионы в факультатив по зельям. Она будет сидеть рядом с Северусом за учительским столом и проверять сочинения первокурсников, работать с ним плечом к плечу, разбирать запасы ингредиентов и наводить порядок на полках. Пару раз он попросит ее помочь с приготовлением зелий для Больничного крыла, и уже не под предлогом отработок.

И всегда у Северуса будет для нее чашка чая (больше никакого огневиски, извините), он в каждую встречу станет превращать жесткий деревянный стул в удобное кресло.

Эти вечера станут редкими маяками в серости будней. Остальные же Гермиона будет посвящать подготовке к ЖАБА, как будто нет ничего важнее в жизни, чем сдать экзамены. И даже ее друзья не будут знать, что настоящая жизнь Гермионы, затаившись в подземельях, терпеливо ждет ее.

Не знаю, сможет ли Гермиона добиться еще хоть одного поцелуя. Может быть. Но уж точно не в школьных коридорах.

Поцелуи будут позже — когда она будет носить на пальце кольцо, а он поймет, что нет ничего неприличного в том, чтобы смеяться на публике.

* * *

И снова здравствуйте!

Вы спрашивали, будет ли у этой истории продолжение, а я отвечала «нет». В общем… я ошибалась :)

Я не могла оставить Гермиону и Северуса в нынешнем положении, так что немного поиграла с кое-какими идеями, и они неожиданно вылились в историю значительно длиннее, чем «Поцелуй для незерфей». Она называется «Награда от темноцветов».

* * *

От переводчика:

Совру, если скажу, что перевод дался мне легко. Жонглирование тремя языками — то еще развлечение)) Почему тремя? Родной у автора немецкий, и она, к моему счастью, перевела на него фанфик, изначально написанный по-английски. Почему к счастью? А-а-аллилуйя, я избавлен от проклятия всех англо-русских переводчиков, выбора между «ты» и «вы»! В немецком языке они существуют! Так что здесь маневрирование героев с «ты» на «вы» и обратно полностью авторское. И еще в кое-каких моментах нелишним было сверяться по второму оригиналу.

Еще больше я соврал бы, заявив, что история целиком попадает в мой хедканон. Порой прищемлял себе пальцы дверью духовки, чтобы не перекраивать отдельные эпизоды и реплики на свой вкус. Но такое желание — уже само по себе знак неравнодушия к истории)) Где-то я полностью солидарен с автором, где-то мои Северус и Гермиона поступили бы по-другому. И все же от прочтения остались приятные впечатления, осталось чему удивляться и с чем поспорить. Надеюсь, все это я сумел передать читателям.

Продолжение: «Награда от темноцветов» https://fanfics.me/fic170265