В петле (джен)

Питер ослабляет галстук.

Зной или слякоть — ему душно в галстуке, который петлей охватывает шею. И ему кажется, что петля становится все меньше с каждым днем, так что иногда он открывает рот и жадно ловит грязный городской воздух.

Его тут же толкают в бок, и серая толпа обтекает со всех сторон, как утес на острове Нетинебудет.

Питер проклинает тот день, когда поддался желанию не расставаться с Венди. Желание было мимолетным и капризным: ему так хотелось наблюдать, как Венди возится с ним день за днем, следуя его указаниям.

Дурак!

Динь была права: у него могла быть еще сотня таких Венди. Единственное, чем она отличается, — упертостью и самостоятельностью. Почти все девушки, улетевшие с ним на остров, привязывались к нему со страшной силой.

Питера это раздражало.

Венди любила его, но готова была существовать без него и без острова, и Питеру эта мысль не давала покоя.

Венди и сейчас любит его, несмотря на жалкие попытки Болтуна обратить на себя внимание. Но Питер не уверен, что ему-то нужна только Венди. В Нетинебудет он всегда был окружен неиссякаемым женским вниманием: русалки обожали его. Индейские женщины его боготворили. Даже пираты и Крюк восхищались им — правда, по иным причинам.

Питер был маленьким богом маленького острова.

А теперь он — никто.

Только женщины его по-прежнему окружают. Питер чувствует, что нравится многим своей мальчишеской безудержностью, дерзостью и шутками. Женщины ценят чувство юмора. Ради него они готовы простить почти все.

И Питер купается в их внимании, как раньше купался в водопаде вместе с русалками.

Венди, из девочки давно превратившаяся в девушку с вечно беспокойным взглядом, устроила его через родителей в компанию, которая занимается озеленением города.

Лондон потрепало в войну, и теперь все конторки наперебой мечтают придать ему мало-мальски приличный вид.

Питера тошнит, как только он входит внутрь приземистого здания с множеством крошечных комнатушек. Ему кажется, что чувство тошноты постоянно подступает к горлу, становясь с ним одним целым.

Его компания, "Зеленые петушки", располагается на втором этаже. Стены двух комнат, соединенных тонкой перегородкой, увешаны листовками и плакатами с нарисованными цветами, клумбами и заборами. Взрослые постоянно пытаются огородиться.

— Утро, Питер! — Джон, начальник, похлопывает его по плечу. — Ты доделал макет?

Питер затягивает галстук.

Макет!

Чертов макет!

Он ненавидит макеты, ненавидит взрослых. И самого себя. И Венди он тоже ненавидит. Слишком долго он был ребенком, чтобы научиться жить в мире, где приходится выживать.

Ничего бесплатного в мире взрослых нет, даже чувств. За, казалось бы, бесплотное и ускользающее приходится выкладываться.

— Нам просто нужно высадить цветы, — Питер разваливается на стуле. — Тюльпаны у Парламента, розы — на Даунинг-стрит.

Джон громко фыркает, и его помощница Маргарет отрывается от изучения счетов.

— Премьер-министр ненавидит розы. Да и потом: это не наш участок, Питер. Мы можем распоряжаться четырьмя газонами, но, как ты помнишь, они довольно крупные.

— И что с того?

— То, что потом обязательно нужно провести опрос! Если наши газоны не понравятся лондонцам, мы потеряем инвестора, Питер.

Инвестора! Это понятие он выучил недавно. В мире взрослых удивительно много разных понятий. Некоторые кажутся Питеру дурацкими, некоторые — ненужными.

— Предлагаю посадить ирисы с розовыми тюльпанами, ряд через два, а в центре добавить белые хризантемы, — Питер качается на стуле. — Женщинам понравится. Других идей пока нет. Макет для этого не нужен. Берете и сажаете.

Джон приподнимает брови.

— Как у тебя все просто! Ведь нужно заказать семена.

Питер пожимает плечами и поднимается с расшатанного стула. Больше ему здесь делать нечего до завтрашнего утра: Джон займется поиском семян, Маргарет сделает вид, что принимает участие, хотя все ее мысли заняты офицером из соседнего дома.

Спустившись, Питер сталкивается с Болтуном. Из-под мышки у того торчит папка с рисунками.

— Макеты? — со знанием дела интересуется Питер. Болтун кивает. — Что рисуете?

— Школьные классы. Обновляем дизайн для младших классов, — Болтун выглядит невероятно довольным собой.

— Младшим классам нужен Нетинебудет, а не классы, — фыркает Питер. — Здесь душно и жизнь ужасная.

Болтун хмурится.

— Питер! Ты же с Венди живешь, как твоя жизнь может быть ужасной?

Питер пожимает плечами.

— Таких, как Венди, — полно.

У Болтуна такое лицо, словно он внутри раздувается и задыхается. Да, конечно! Он же без ума от Венди.

— Я тебя видел вчера с Лулу из соседнего департамента, — Болтун понижает голос до шепота. — Питер, что вас связывает?

— Ничего. Мы ходили в зоопарк.

— В зоопарк? — Болтун непонимающе приподнимает брови. — Ты спятил?

Питер вздыхает. Хорошо, он попробует объяснить. Один раз. Тому, кто еще готов услышать.

— Оглянись вокруг, — Питер кивает на прохожих. — Что видишь?

— Людей.

— Думаешь, они ходят в зоопарк?

— Зачем им ходить в зоопарк?

Питер нетерпеливо топает ногой. Как ему все это осточертело! Он мог бы лежать на Острове сейчас, купаться с русалками, объедаться фруктами и загорать. Беззаботность не может осточертеть так, как вечная попытка выжить и барахтаться в мире людей.

— Потому что человек не может всю жизнь быть серьезным, Болтун. Я вчера видел, как Джон играл с котом, пуская солнечный зайчик. Но стоило главному начальнику зайти в комнату, Джон спрятал зеркало в карман, а на кота шикнул. Зачем?

Болтун устало вздыхает.

— Затем, что жизнь человека поделена на сферы, Питер. На работе занимаются делами, а не играют с котом. Поиграть можно в перерыв или вечером. А еще лучше — накормить животное и забрать его домой.

Питер фыркает.

— Этим занимаются бабки с третьего этажа. Организовали комитет по пристройству животных. Венди им дала пять шиллингов на благотворительность.

Болтун широко улыбается.

— Какая она добрая!

— Мы последнее время не ладим, — Питер делает шаг в сторону дома, и Болтун вторит ему. — Раньше мне нравилось, что она такая серьезная, важная, как птица Нет. Кудахчет надо мной, собирает на работу, подсказывает, как себя вести. А потом я понял, что мне все же по душе больше такие, как Тигровая Лилия.

Болтун останавливается так резко, словно налетает на невидимое дерево.

— Почему?

— Венди независима. При всем ее кудахтаньи я чувствую, что она — как моя мать: не будет ждать, если я не вернусь. В ней есть стержень. А в Тигровых лилиях — нет.

Болтун присвистывает.

— Чудной ты человек, Питер, вот действительно, настоящий ребенок. С чего ты взял, что все тебе должны? Мир взрослых построен на доверии и уважении...

— На лжи, иллюзии и зависти, жажде наживы и трусости. Весь мир взрослых — это мир Крюков, понимаешь?

— Тогда ты тоже — Крюк.

— Нет! — Питер выкрикивает это так громко, что прохожие оборачиваются. — Только не я.

Болтун качает головой.

— Питер, ты пытаешься сказать, что вокруг нас нет места радости и глупостям. Это неправда, просто ты не хочешь этого понимать. Ладно, пойдем. Тут за углом цветочная лавка, не хочешь купить Венди букет?

Питер громко фыркает. Покупать цветы! Когда он мог беззаботно и бесплатно рвать их охапками на Острове. Какая глупость!

Они прощаются с Болтуном на следующем перекрестке, и Питер сворачивает к дому. Странно, но он не успевает соскучиться по Венди. По правде говоря, он даже не уверен, что любит ее. Все в мире взрослых кричат о любви, читают книги о любви, снимают фильмы, рисуют, даже учат любить — и почти все так ничего о любви и не знают.

И Питер — в их числе.

Он абсолютно уверен, что невероятно любит самого себя. Разве этого недостаточно? Он всегда ставил себя выше других и считал это основой существования, а теперь выясняется, что это — эгоизм. А с какой стати он должен любить совершенно чужих ему людей? И почему их интересы должны становиться важнее его собственных?

Вот, допустим, взять прошлые выходные. Они с Венди снова поссорились, потому что Питер хотел смотреть фильм про индейцев, а Венди — романтическую чепуху про любовь на войне. Война — это целое приключение с порохом, пушками и пистолетами, откуда там взяться любви?

И Венди назло ему пошла в кино с Болтуном. Питер сделал вид, что остался дома, а сам набрал Линду из соседнего отдела и предложил сходить в цирк. Славно они тогда веселились! Линда, правда, всю обратную дорогу пыталась его поцеловать, так что Питеру пришлось распрощаться с ней раньше.

Поцелуи ему не нравятся.

Он и Венди-то целует по воскресеньям, и все то время, что они живут вместе, Венди спит в своей спальне, а Питер — на диванчике на кухне. Разумеется, он видел картинки из взрослых журналов, где мужчины и женщины изображены в отвратительных позах, но Питеру видится в этом лишь животный интерес. Сколько раз он видел, как спариваются мартышки! Но детей он не хочет, а значит, и заниматься этим ему незачем.

Питер останавливается у дома и поднимает глаза, отыскивая окно их квартирки.

В окне горит свет.

На секунду его сердце пронизывает радость. Венди его ждет!

Наверное, приготовила его любимые пончики или запекла курицу. Готовит она хорошо, но Питер не может забыть вкус мяса на костре.

Секунда проносится, и его сердце снова наполняется усталостью и сомнением. Венди так ловко удается вертеться в этом странном мире! Она понимает, как он работает. А в руках Питера мир — словно сломанная игрушка, нужная деталь которой утеряна.

«Ты просто еще мало повидал, парень», — сказал ему как-то начальник на очередное возражение.

Нельзя сказать, что Питер мало видел. Он видел, как умирали дети в Кенсингтонском саду. Один бежал слишком быстро, оступился и размозжил себе голову о камень; другой, почти младенец, задохнулся под теплым одеялом; третий подавился леденцом, и его мать, истошно вопя, ничего не смогла сделать.

Питер видел сотни таких случаев, прячась за деревьями. И от этого еще больше ненавидел матерей. А потом он улетал на Нетинебудет и пытался все забыть, купаясь с русалками и дразня пиратов.

Питер покупает мороженое и садится на лавочку в Кенсингтонском саду. Дети бегают по лужайке, гоняя мяч. Питер с удовольствием бы к ним присоединился, но ему нельзя по дурацким законам взрослого мира.

Пожилая женщина садится рядом с ним и раскрывает потрепанную книгу.

— Я, бывало, любила играть в салочки, — задумчиво произносит она, глядя на играющих детей. — Теперь вот смотрю, как внуки радуются.

— Сыграли бы сейчас? — от скуки интересуется Питер, с ужасом рассматривая ее морщины и букли.

— Милый мой, да мне уже скоро семьдесят, как побегу, так и умру сразу. А мне еще пожить хочется. Какие мне салочки.

— Смерть — это великое приключение, — произносит Питер важно. — Я не боюсь смерти. Я боюсь старости.

Пожилая женщина похлопывает его по руке.

— Не расстраивайтесь раньше времени. Вы в любой день можете угодить под автобус.

Питер поднимается и уходит прочь, не оглядываясь. Пожилой смех пожилой дамы преследует его несколько жутких минут.

На Лондон опускаются сумерки. Питер знает, что Венди ждет, и от этого ему еще меньше хочется возвращаться домой. Нет, не так: ему хочется вернуться на Нетинебудет. Там он знает, кто он и в чем его предназначение. Он спасал мальчишек и девчонок от этого жестокого мира, предлагал им вечное детство.

Почти все, конечно, возвращались в реальность. Но многие держались десятки лет, наслаждаясь беззаботностью.

Питер затягивает галстук еще туже. Становится трудно дышать, и Питер сворачивает в первую попавшуюся закусочную.

— Содовую и пирожок с мясом, — произносит он устало. Один плюс во взрослом мире — деньги. Можно купить себе немного свободы. — Который час?

— Почти восемь.

Питер вздрагивает. Этот хриплый голос он узнает даже через тысячу лет. Надо медленно повернуться спиной и уйти.

— Возьмите с витрины сами, мне левой рукой неудобно, — Питер зажмуривается, чтобы не увидеть ненавистное лицо. Крюк олицетворяет весь чертов мир! — С вами все в порядке?

И Питер понимает: Крюк его не узнает. Крюк, как и почти все мальчишки, кроме Болтуна, пожалуй, помнят о Нетинебудет как о вчерашнем сне.

— Осточертело все, — Питер садится за столик. — Что у вас с рукой?

— Зацепило при бомбардировках, а потом откусила ползучая тварь, — Крюк вздыхает. Выглядит он неважно, но глаза блестят. — Может, коньяку?

Питер мотает головой.

— Я не пью.

— И правильно, парень. Начнешь — и не вылезешь. Я раньше был смотрителем в зоопарке, а потом познакомился с виски. Пьяным зашел в вольер с крокодилами — и остался без руки и без работы. Теперь прозябаю в этой дыре.

Питер уходит из закусочной в смятении. Как жалко выглядит Крюк! Как быстро может опуститься человек на дно, если не стремится выплыть.

Когда Питер возвращается домой, Венди встречает его в халате с попугаями, накинутом на длинную белую сорочку.

— Я уже решила, что с тобой что-то случилось.

— Что может со мной случиться? — уныло хорохорится Питер. — Кортик при мне.

Венди закатывает глаза, пропуская его в крошечную прихожую. Питер в это мгновение четко осознает: не такая уж она и красивая. И он ее не любит. И все это желание улететь с ней с Нетинебудет было упрямством и глупостью, а теперь он застрял.

Вечному мальчишке не место в мире взрослых.

— Как дела? — спрашивает он машинально, потому что все вокруг так любят этот вопрос и так плюют на ответ.

Венди смотрит на него изучающе. Его тошнит от ее правильности и заботливости.

— Питер, что случилось?

— Взрослый мир, вот что случилось, и ты — его самое сердце! — зло отвечает он, сжимая губы. — Я ненавижу вас обоих. Иди лучше к Болтуну, он без мысли о тебе и шага не делает!

Венди непонимающе хмурится. Обычно она невероятно понимающая, но не сегодня.

— Ты что, ревнуешь?

Питер громко смеется. Какая она все-таки забавная!

— Я? Мне плевать, Венди. Я хочу домой.

— Ты вырос, Питер. Ты не можешь вернуться на Остров, — ему кажется, будто она довольна этими словами, будто они — истина. — Хочешь чаю? Тебе завтра рано вставать. Давай выпьем мятный чай с шоколадом и пойдем спать. Я тоже устала, так бывает у всех, знаешь, навалится дел и...

Питер инстинктивно затягивает галстук. На несколько секунд ему не хватает воздуха.

— Выпью сам, — отвечает он и захлопывает дверь в кухню за собой.

Венди остается по ту сторону. Наверное, заплачет или разозлится, но ему наплевать.

На кухонном столе, рядом с вазой с засохшими цветами, сидит Динь.

— Привет, Питер, — тихонечко произносит она. — Неважно выглядишь.

Питер смотрит на нее зачарованно и сглатывает.

— Заберешь меня с собой? Я больше не могу, Динь.

Она грустно улыбается.

— Без тебя на Острове творится полное безобразие. Ты нужен Нетинебудет, Питер. Но забрать тебя я не могу: вырастая, люди забывают, что такое — мечтать. И каково это: быть веселыми, непонимающими и бессердечными.

Питер взволнованно произносит:

— Я до сих пор ужасно бессердечный. Миру не удалось сделать из меня взрослого мужчину. Как видишь, у меня даже бороды нет.

Динь смеется, и ее смех похож на перезвон колокольчиков.

— Послушай, Питер, ты действительно вырос. Во всяком случае, на мальчика ты совершенно не похож. Предлагаю выбор: ты возвращаешься на Остров, но учти — вернуться будет непросто. Или я могу стереть тебе память об Острове, и ты легко станешь очередным обычным взрослым.

— Как я могу вернуться?

— Только попрощавшись с этим телом. Оно не взлетит, Питер. Но ведь ты сам говорил, что смерть — это приключение, только вот незадача: ты не умрешь. Ты превратишься в мальчишку и улетишь на Нетинебудет. И никто не заметит. Только твой облик станет другим, и Венди не сможет тебя узнать. Но узнают другие.

Питер облизывает сухие губы.

Отец Венди оставил в комоде охотничий обрез: осенью они ходили стрелять уток. И, конечно же, вернулись с пустыми руками, если не считать раненого зайца, которого Питер подстрелил невзначай, проверяя удачу.

Один спуск курка — и Питер снова станет маленьким богом. Но обрез нужно достать, а в комнате спит Венди.

Тогда Питер поднимает голову к потолку, разглядывая торчащий крюк рядом с новым светильником. Венди так хотелось больше света над плитой!

Галстук все сильнее сжимает его шею.

Динь тихонечко смеется.