Вскрытие (джен)

В планы Дока не входило провести свои последние минуты, притаившись за коновязью и таращась на ходячих мертвецов, как чёртов глупец, но любопытство всегда брало верх над его чувством самосохранения. Свою ошибку он осознал вскоре после того, как покинул кров операционной. Воздух оказался слишком холодным для его ослабленных лёгких, из-за чего он закашлялся, согнувшись пополам. Кашель был слишком сильным, чтобы идти тихо. Слишком сильным, чтобы идти быстро. Он задался вопросом, могут ли покойники учуять запах крови, булькающей в его лёгких. После смерти органы чувств быстро разлагались, он знал это, но кончина также предполагала отсутствие способности к передвижению, и всё же эти тела шли, пусть и шатающейся походкой паралитиков или пьяниц. Он забился в проулок между двумя навесами, ожидая, пока приступ не стихнет и потихоньку не накопятся силы, а затем осторожно побежал дальше.

Шум впереди заставил его остановиться и выглянуть за угол. Трупы шли по главной улице: некоторые из них разложились до костей, другие же были достаточно свежими, чтобы обмануть менее опытный глаз хотя бы в сумерках, но когда свет из окон «Джема» дотрагивался до них, мертвенно бледная кожа и мутные глаза выдавали их истинную сущность. Неужели они пришли издалека? Док узнал лишь нескольких, но не нашёл среди них никого, чьё вскрытие проводил бы. Возможно, удаление головного мозга уберегло его прежних пациентов от этого нечестивого воскрешения. Он молился своему как и прежде молчаливому богу, чтобы преподобного Смита не было среди этой волочащейся орды.

Затем лёгкие вновь предали его.

С согласованной точностью, не сочетавшейся с их полуистлевшей анатомией, все мертвецы резко повернули головы в его сторону, некоторые от этого движения порвали себе шейные сухожилия. Желчь подкатила к горлу Дока, когда они кинулись на него.

* * *

Кокран проснулся как от кошмара, но знакомый запах смерти всё ещё окружал его, и тело было таким холодным и негнущимся, что он подумал, будто сам стал таким же мёртвым, как и эти… существа. Вскоре, однако, он понял, что пульсирующая боль в голове несомненно являлась признаком жизни. Тем не менее, он проверил пульс, чтобы убедиться в этом, прежде чем с трудом встал на ноги и осмотрелся.

Похитители, должно быть, притащили его в какой-то сарай на другом конце Дэдвуда, но очертания лагеря с его палатками и зданиями, вырастающими каждую ночь, были настолько размытыми и неясными, что он не мог точно определить своё нынешнее местоположение. Тонкие солнечные лучи, проскальзывая сквозь плохо подогнанные доски, подсказывали, что он пробыл без сознания около восьми-десяти часов. Он попытался выглянуть в одну из крупных щелей (окон в его темнице не было как таковых). Глаза разболелись от света, но взгляд не наткнулся на какие-либо знакомые ориентиры.

Стены и дверь, хоть и хлипко построенные, были достаточно крепки, чтобы выстоять против мужчины средних лет с больными лёгкими. Внутри постройки не наблюдалось ничего, чем можно было воспользоваться для рубки или создания рычага: она больше походила на кладовую, нежели на сарай с инструментами. Док надеялся, что его самого здесь хранили не в качестве еды. Ему ничего не оставалось, кроме как ждать. Покопавшись в поисках чего-нибудь, что можно было съесть сырым, он принялся готовить из пары морковок нечто вроде завтрака, но вдруг снаружи послышалось шарканье. По звукам ужасающе медленной возни с засовом Док понял, что это был один из мертвецов. В безумной надежде застать того врасплох, он прижался к стене у самой двери.

Наконец, дверь распахнулась, и сердце Дока замерло. Хоть дневной свет и ослепил его, было очевидно, что создания безликой массой собрались вокруг сарая. Сквозь такую толпу прорваться было невозможно.

Труп, что поднял засов и при жизни, судя по одежде, был золотоискателем, теперь стоял перед ним и хрипел. В этих отвратительных звуках Доку послышались сначала приказ, затем мольба, но он не смог разобрать ни единого слова.

— Хватит. Хватит! — он прикрыл уши, чтобы не слышать мертвецкий хрип. — Какого чёрта ты от меня хочешь?

Мгновение мутные глаза смотрели на него, а затем туша повернулась к своим спутникам, схватила одного из них за руку и подтолкнула к доктору. Этот труп принадлежал более молодому мужчине, но одетому, как и первый, в рабочую одежду. Он сунул Доку оторванную, наполовину скелетированную кисть и поднял руку, показывая пустой рукав.

Кокран оглядел гниющую, изломанную толпу. Волна ужаса, к которой примешивалась ещё и жалость, захлестнула его больное сердце, когда он понял, чего именно от него хотели. Что-то чёрное передавалось из мёртвых рук в мёртвые руки и приближалось к нему — его чемоданчик — и когда тот упал к его ногам, Док устало вздохнул и открыл его. В толпе поднялись булькающие звуки одобрения, которые едва не свели его с ума. Один из мертвецов старательно пододвинул к нему стул.

Дрожащие руки Дока едва держали иголку, плывущий взгляд еле различал хлопковую голубую нить, но, наконец, жестом он подозвал первого из своих новых пациентов и принялся зашивать.