Натянутый канат (джен)

Как странно! Горят разноцветные огни, мчатся экипажи, звенят стеклянные двери. Полукруглые окна сияют золотым сиянием. Там вдоль колонн мелькают пары. Там весёлый бал. Китайские цветные фонарики кружатся над чёрной водой. Люди живут так, как жили вчера. Неужели они не знают о том, что произошло сегодня утром? Разве они не слышали пальбы и стонов?

Пожалуй, после падения с башни это было самое нереальное. Как можно упасть с такой высоты и остаться в живых? Как можно жить в двух шагах от смертей и не замечать их? Бездумно продолжать веселиться? Наслаждаться утренним кофе и крепкой сигарой? Новым платьем для себя и бантиком для болонки?

Доктор Гаспар Арнери потряс головой. Наверное, во всем виновата потеря очков. Без них мир кажется совершенно нереальным в своем безумстве. Две части города будто жили каждый своей жизнью. В нескольких километрах отсюда мертвые рабочие лежали на холодной земле, равнодушно уставившись в ночное небо пустыми глазами. В паре десятков минут ходьбы в полной отчаянной темноте разрушенные дома щерились обугленными стенами в холод смеющихся небес. Здесь же все было как раньше. Радостный смех и шепот влюбленных парочек, цокот туфелек по асфальту, неспешные мужские споры о лошадях и скачках.

«Определенно, я просто сошел с ума, и мне снится бесконечный кошмар. Сейчас я сделаю усилие, открою глаза и очнусь в родном доме», — подумал доктор. Он крепко зажмурился. И постарался как можно ярче представить свою спальню. Темно-зеленый бархат на абажуре настольной лампы. Толстые бордовые шторы на окне. Сколько раз он говорил тетушке Ганимед, что не любит бордовый цвет. Но она каждый раз уверяла его, что бордовый наиболее практичный. И шторы оставались на месте. Да, да, вероятнее всего, во всем виноват бордовый цвет. Он угнетает и слишком похож на кровь. Сейчас доктор проснется и обязательно, непременно поменяет эти шторы. Никакого бордового в доме. Больше никогда!

Доктор Арнери набрал побольше воздуха. Вместо вечерней прохлады и нежного аромата цветущих деревьев в нем явственно чувствовался привкус гари.

«Ого, похоже у меня началась шизофрения, — обреченно подумал доктор. — Если человек начинает ощущать запахи, которых нет — пиши пропало».

И все-таки доктор был упрямым человеком. Поэтому он открыл глаза и смело посмотрел в лицо действительности. Ничего не изменилось. Тихое шарканье ног в бальных залах, веселая музыка, стрекот цикад. И явственная горечь пожарища.

Доктор вздохнул и решил, что в любом случае будет лучше, если он окажется у себя дома. Даже если все это лишь плод его фантазий. Даже в фантазиях надо стремиться добиваться лучшего результата. Тихо улыбнувшись столь оптимистичной мысли, доктор медленно побрел по улицам, вдоль каналов. Черное, как отчаянье, небо отражалось в них. Доктор подумал, что холодные воды реки похожи на пустые глаза мертвых, там, у разрушенной башни. Вода лениво поворачивалась и кружила водоворотами.

Неизвестно, сколько времени прошел так доктор в полном молчании, освещаемый равнодушным светом звезд, в зыбкой тишине странно спокойных улиц. Внезапно он вывернул на перекресток, там стояли люди. Они обсуждали сегодняшние события.

Кучера переговаривались с цветочницами.

— Его протащили в петле через весь город. Бедняжка!

— Теперь его посадили в железную клетку. Клетка стоит во Дворце Трёх Толстяков, — сказал толстый кучер в голубом цилиндре с бантиком.

Тут к цветочницам подошла дама с девочкой, чтобы купить розы.

— Кого посадили в клетку? — заинтересовалась она.

— Оружейника Просперо. Гвардейцы взяли его в плен.

— Ну и слава богу! — сказала дама.

Доктор закрыл глаза. Значит, все происходящее вовсе не плод его фантазии. Только вот неизвестно, хорошо это или плохо. Может, было бы лучше, если бы только один доктор Гаспар Арнери сошел с ума, а весь мир оставался бы хотя бы таким же, как раньше. Доктор вздохнул и решил, что тетушка Ганимед будет смеяться над ним. Право слово, странное желание для образованного и ученого человека. Доктор хотел привычно опереться на трость, но вспомнил, что давно потерял ее. Теперь-то тетушка Ганимед непременно расстроится. Что ж, нужно добираться домой без трости. Сделав над собой усилие, доктор открыл глаза и увидел странную процессию.

Впереди ехали два всадника с факелами. Факелы развевались, как огненные бороды. За ними медленно двигалась чёрная карета с гербом.

А позади шли плотники. Их было сто.

Их медленный шаг должен был наверняка прибавить торжественности. Но в глазах доктора прибавлял лишь больше сходства с кошмаром. Ожившие химеры из дурного сна вырвались на улицу и с осознанием своего триумфа гордо шли по улицам города. Восставшие мертвецы из ада явились во всей красе, чтобы устраивать дела живых. В свою пользу, естественно.

Они шли с засученными рукавами, готовые к работе — в фартуках, с пилами, рубанками и ящиками под мышкой. По обе стороны процессии ехали гвардейцы. Они сдерживали лошадей, которым хотелось скакать.

Внутри мерно покачивающейся черной кареты сидел чиновник Совета Трёх Толстяков. В окне видна была только голова. В белом парике, с застывшим выражением величественной гордости — она только медленно покачивалась в такт лошадиному шагу. Доктору на минуту показалось, что это мертвец.

— Это плотники! Они идут строить плахи. Пла-хи! Пла-хи! — гулко разносились по улочкам крики гвардейцев.

«Я слишком много пережил за этот день, — сказал он про себя, — и, кроме того, я очень голоден и очень устал. Нужно поторопиться домой».

— О, милейший Гаспар Арнери! Вы ли это? — прозвучал над его ухом громоподобный бас.

Доктор потрясенно поднял голову. На минуту ему показалось, что это черный привратник мертвецов пришел по его душу. Странное, конечно, обращение «милейший», но кто их там, в том царстве знает… Все-таки как же плохо без очков! В наклоняющейся к нему мощной фигуре доктор никак не мог разглядеть подробностей. А ведь подробности — всегда самое важное в записях очевидца. Хотя, какие могут быть записи, если за тобой уже пришли из мира мертвых? «Я сегодня потерял не только трость и каблуки, но еще и логику. Совершенно непростительная оплошность для ученого», — подумал доктор.

— Вам чертовски досталось сегодня, давайте-ка я вас подвезу, — сказал обладатель громкого голоса, оказавшийся при ближайшем рассмотрении городским кучером.

— Да, — только и смог ответить доктор, устало падая в карету.

Но если он думал, что события безумного дня уже подошли к концу, то страшно ошибался. Где-то на середине пути, когда они застряли на площади Звезды, кучер мог наблюдать, а доктор лишь догадываться по обрывкам разговоров и крикам, как высоко под куполом по тонкой проволоке шел гимнаст Тибул. Тот самый, которого должны были убить. Потом погас самый большой в мире фонарь, и лошади понесли. Началась давка, и некоторое время доктора швыряло в карете из стороны в сторону. Наверное, это оказалось к лучшему, потому что так было легче поймать бешено скачущее сердце.

— Вот и ваш дом. Доехали быстрее, чем обычно, — задумчиво сказал кучер.

Из ворот тут же выбежала взволнованная тетушка Ганимед. Она расплачивалась с кучером, охала и причитала, а доктор стоял на пороге своего дома и никак не мог поверить, что здесь все ровно так же, как было раньше. С сегодняшнего утра прошла целая вечность. Люди погибли. Оружейник Просперо посажен в клетку. Гвардейцы стреляли на площади по человеку на проволоке. А на окнах спальни доктора все так же безмятежно цветут бегонии и висят бордовые шторы.

— Надо будет обязательно их поменять, — зачем-то прошептал доктор, входя в свою спальню.

Тут доктор услыхал позади себя шум и оглянулся. Из камина вылез высокий человек в зелёном плаще. Это был гимнаст Тибул.