Позуправская (гет)

Кладбище Красногорское пряталось за оврагом, аккуратно огибающим безымянную речушку. Кругом — заросшие теперь уже поля, колхоз-то давно приказал жить, а тихое место укрывалось в берёзах, дающих прохладу даже в самый жаркий день.

Хорошо здесь дышалось, душа каждый раз будто очищалась. К молчаливому большинству живые предки приезжали по великим праздникам, в Красногорке уже давно никто не жил, а из города путь неблизкий, часто не наездишься.

Те, кто смотрел с выцветших фотографий с памятников, не обижались. Мёртвые уже никуда не спешили и терпеливо ждали визитов внуков, а живым было вечно некогда.

Надо сказать, пусть родственники и приезжали два раза в год, кладбище было ухоженным. Каждый, кто смог вырваться из круговерти дней и навестить это тихое место, старался оборвать траву, а то и покрасить, обновить оградку не только у своих могил, но и у соседних. А что, ведь раньше в Красногорке все так и жили — одной большой семьёй. Все были на виду.

Вот баба Маша. Схоронили её, почитай, лет тридцать назад, а внуки, а теперь уже и правнуки, исправно её проведывали, хотя молодые и не застали её.

Ясные глаза смотрели с фотографии, никак не верилось, что бабе Маше тут за восемьдесят.

Прожила жизнь трудную, но достойную. Детей на ноги подняла, образование дала. Пережила мужа своего Павла на добрых два десятка лет. Люди они были уважаемые. Павел председателем колхоза, Мария — учительницей в школе.

Почему же не вместе могилки их? Как так получилось, что Мария совсем в другой стороне от Павла своего похоронена?

После войны той страшной мужиков мало в Красногорку вернулось. Павел уцелел, хоть и хромым прибыл. Соседки вздыхали, глядя вслед счастливой жене его. Похоронки чуть не в каждый дом пришли. Вот и Фёдор, родной брат Павла, сгинул в лихоманке, оставил Анну с двумя малолетними детьми.

В семье Павла трое подрастали. А тут понесла жена вновь. Времена тяжёлые были, страна ещё не оправилась от ран, нищета и голод наперегонки бежали. Решилась она на подпольный аборт — официальные тогда запретили, шутка ли, столько народу и так полегло за четыре года, а в соседней Лосевке одна бабушка-знахарка обещала помочь.

Вся деревня высыпала смотреть, как каурая Касатка везла хозяйку по единственной улице домой в телеге. Платье на ней было белоснежное, с кровавыми цветами по всему подолу. Волосы распущенные подметали пыль дорожную — коса знатная была. Невозможно красивая она была, похожа на Спящую Красавицу из сказки. Да только не спала она...

— Господи, кормилица, — крестились бабы на обочине. Анна кинулась к телеге, заголосила; тут же Пират на дворе завыл так, что кровь в жилах застыла.

Павел, хоть и с тремя детьми, да хромой на одну ногу, сделался тут же женихом завидным. Поохали бабы, пожалели Павла с детьми, да принялись проявлять чудеса изобретательности и женской хитрости.

Недолго он бобылём и проходил. Покуражился с аппетитной Наташкой — та мужней женой была всего месяц, её Семёна ещё в сорок первом убили, пообнимался с Татьяной, Параней и Настей, а потом вдруг пришёл к учительнице Марии.

Та не дождалась, как и многие, своего Ивана. Без вести пропал. Тошно — ни в живых, ни в мёртвых. Детей до войны они нажить не успели, так и жила одна. Она чуть не единственная, кто не пыталась приворожить Павла.

А он зашёл в избу, картуз в руках смял и, смущаясь, сказал:

— Маш, ты знаешь всё про меня. У меня трое детей, им мамка нужна. А я обещаю тебя не обижать. Выходи за меня.

Посмотрела она на него своими синими-синими глазами, пронзила.

— А что, — говорит, — Наташка-то тебе чем не угодила?

— У неё грязно дома, — просто ответил Павел. — А у тебя и занавески на оконцах накрахмаленные, и цветочки вон всегда. Ты хозяйка добрая, ты мне подходишь. Позуправская ты баба.

— А Наталья, стало быть, понарокская?

Смутился Павел совсем, голову повесил как школьник перед строгой учительницей.

Согласилась Мария. В дом Павла пришла жить. Неловко ей было поначалу перед детьми — старшей, Наде, уже четырнадцать было. Да потихоньку потянулись к ней ребятишки — Мария ласковая была.

А Павел как с ума сошёл. Что не вечер — он к новой пассии идёт ночевать. Наутро перегаром от него несло так, что даже кот Васька брезгливо морду отворачивал.

Мария терпела, ничего не говорила. За спиной шептались, кто и злорадно ухмылялся, а она головы не опускала, шла смело по улице.

А потом Павел пришёл как-то домой абсолютно трезвый, взглянул на неё и сказал как отрезал:

— Всё, Маш. Нагулялся я, хватит. Больше — ни ногой. Прости меня. Твой я весь.

Троих деток родили Мария с Павлом, прожили душа в душу до самой смерти Павла. Завидовали им люди, вон какая любовь у них. Позуправская...

Перед смертью Мария попросила схоронить её отдельно от Павла, ведь лежал он рядом со своей первой женой. Звали её тоже Марией, вот уж судьба-затейница.

— Ни к чему их тревожить, — просто сказала она. — Они венчанные, пусть вместе будут.

Кладбище Красногорское пряталось за оврагом, аккуратно огибающим безымянную речушку.

Девушка прошла по заросшей тропинке, внимательно вглядываясь в таблички с именами и датами. Наконец, остановилась перед могилой, которую искала. С металлической овальной таблички ей улыбалась старенькая прабабушка.

— Здравствуй, бабушка, — негромко произнесла девушка и вздохнула полной грудью березовый воздух, которым хотелось напиться.