Все будет хорошо (джен)

— Ш-ш-ш... Я уже здесь. Все хорошо. Все в порядке. Все будет хорошо.

«Господи, что за чушь я несу...»

Северус морщится. Устраивается поудобнее на краешке кровати. Маленький, теплый, все еще немного сонный комочек страха крепко прижимается к нему. Моментально. Залезает, как котенок, лохматой своей головой под мышку. Тычется носом, вдыхает родной, успокаивающий, самый лучший в мире запах.

— Спи, мальчишка. Спи.

— Ага.

Надо было еще одеяло захватить. Сейчас не стоит махать палочкой. Гарри все еще боится резких движений. Громких звуков. Падающих предметов, темноты, тесных помещений, холодного ветра. Этот мальчишка, который должен был быть защищен и охраняем лучше всех в этом Мордредовом мире, боится сейчас почти всего.

Северус крепче прижимает к себе ребенка. Чувствует, как твердый лоб мальчика утыкается ему прямо под ребра. От этого доверчивого тычка почему-то сжимается сердце. А лосенок-то быстро растет. Тело мальчишки ощутимо, заметно глазу расслабляется, согреваясь в надежных объятиях, уходят напряженность и дрожь. Постепенно, сантиметр за сантиметром, маленький колючий комочек боли расправляется, наливается сном, негой, теплом.

Опять придется коротать ночь на самом краю. Надо было давно уже расширить кровать. Сразу, если честно. Для двоих. Не может этот мальчишка спать один. Не сейчас.

— Ты не уйдешь? — из тепла и полумрака выныривают совсем уже не сонные, ясные зеленые глаза.

— Нет. Спи. Куда я от тебя денусь?

— Не девайся. Никуда. Не надо.

— Ага. Спи. — И Северус осторожно дует в самую сердцевину макушки, где за разметавшимися патлами черных волос прячется нежная белая кожа. Если приблизиться к ней носом, зарыться в твердые, непослушные черные пряди — можно вдохнуть полной грудью давно забытый уютный запах. Он греет, успокаивает. — Все будет хорошо.

Северус давно уже не верит в то, что все будет хорошо. Не в этой жизни. Слишком много он видел смертей. Видел, как рассчитывающий на хороший конец и уверенный в себе — сгибался, подрубленный смертельным заклятием. Видел, как разлетались на куски полные оптимизма юнцы, влюбленные женщины, не верящие в смерть дети. Смеющемуся хищному оскалу зеленого черепа все равно, веришь ты в него или считаешь себя неуязвимым. Острой иглой, тяжелым камнем, холодным клинком, жгучим ядом — смерть настигает любого, пощады не жди. Спасения не будет.

Жизнь несправедлива. Северус не знает, как это изменить. Он не может ни на что повлиять. Даже самую малость. Всегда остаются те, кого ты не смог спасти. Темными ночами их души скребутся под твоей дверью. Чуть дашь слабину — и видишь их глаза. Слышишь предсмертный крик. В силах человека так мало, даже если он волшебник. Жизнь несправедлива. Ты не можешь на это повлиять. Не сейчас, не здесь.

Северус усмехается. Что хорошего может случиться, если даже здесь, в их тихой безопасной спальне, с белой кожи руки щерится знак смерти? Подчинения, ненависти, торжества уничтожения и убийства. В глазницах змеи — боль. В оскале черепа — тьма. Да Северус теперь и сам часть этой тьмы. Он распахнул ей свое сердце, доверчиво подставил душу, радостно обманулся, и теперь нечем ему искупить творимое его именем зло.

Все будет хорошо? Ты сам-то веришь в это, предатель? Полушепотом, как молитву, он произносит слова успокоения, но слышит себя будто со стороны. Ты несешь полный бред, мальчик мой. И прекрасно знаешь это.

— Все будет хорошо…

Нет, малыш, не будет. Снейп точно знает, что не будет. Слишком много раз он слышал эти слова, сказанные перед смертью. Мать того маглорожденного волшебника — она жалась к стене дома, в бесполезных, бессильных объятиях успокаивая малыша, перед тем, как их обоих разнесло в кровавый фарш меткой Бомбардой.

«Все будет хорошо», — грустно, но упорно шептала мать, поздно вечером пробираясь в спальню Северуса. Она не могла его защитить, могла только шептать опять и опять слова напрасной надежды. Да еще приложить мази от синяков.

Ничего хорошего не было. Мать умерла, а Северус стал убийцей.

«Все будет хорошо» — наверняка этот шепот был последними словами Лили, обращенными к ее птенцу, маленькому, ясноглазому, смешному толстощекому малышу, которого ждала ненависть, жизнь, до краев полная тоски и отчаянья.

Северус и сам не верит ни единому своему слову.

Малыш сворачивается клубочком. Дыхание его выравнивается. Скованность уходит из детской фигурки, и вот из-под одеяла показывается маленькая, круглая, беззащитная ребячья пятка. Грязная по краю. Таки опять не помыл как следует ноги. И уши, наверное, тоже.

Спи малыш, я не верю, что для меня будет что-то хорошее в этой жизни. Но я сломаю этот мир и заставлю его быть хорошим для тебя. Если нужно, я умру, если нет, буду мучится и жить. Но у тебя в жизни все будет хорошо.

Мальчишка выныривает наконец-то из-под Северусовой подмышки. Он чему-то улыбается во сне. Дорожки слез почти высохли на его все еще осунувшихся худеньких щеках. Во сне он улыбается Снейпу, прижимаясь к нему еще теснее, крепко держа за руку. Исходящий от малыша теплый запах убаюкивает, успокаивает. Действует как снотворное. Снейп поддается этому наваждению, по возможности поудобнее устраивается на слишком короткой кровати. Все равно до утра ему из цепких объятий мальчишки не выбраться. Надо будет завтра наконец уже расширить ее.

Теплые волны сна убаюкивают, укачивают. Северусу снится плеск воды и ребячий смех. Золотые искры в рыжих волосах, смешной нос в веснушках, сморщившийся от озорной улыбки:

— Поверь мне, Сев, все действительно будет хорошо. Спи.