Дождь, кофе и абрикосовое дерево (джен)

Первый выход юной Элиссы в люди закончился катастрофой. В тот день стояло страшное пекло, обычное, впрочем, для местных широт в летнюю пору — но ее зачем-то понесло прямо в Афины, где жара была совершенно невыносимой. Гуляя по узким немытым улочкам и придирчиво разглядывая разномастные фасады, Элисса мечтала о тенистых зеленых рощах и ледяных ручьях локрийских горных долин. На нее навевали жуткую тоску бесконечные ряды изношенных грязно-белых коробок, в которых каким-то чудом умудрялись жить люди. Редкие пестрые домишки, своей красотой обязанные рачительным хозяевам, были здесь чем-то сродни чуду.

Зачем-то Элисса тогда решила посмотреть еще и Акрополь. Ей не удалось проникнуться величием Парфенона и изяществом Эрехтейона — неумолимое течение человеческой реки пронесло ее мимо древних руин, не дав насладиться дыханием истории. Едва не плача, Элисса дернула за рукав пожилую туристку и спросила, как отсюда выбраться, на что получила страшный в своей лаконичности ответ:

— Где вход, там и выход, дорогуша.

Элисса зареклась не только возвращаться в Афины, но и вообще покидать родной дом ради сомнительной радости общения с людьми, но со временем… со временем ей стало так одиноко и печально, что она решила снова попытать удачу.

* * *

Октябрь перевалил за середину, тучи все чаще проливались на землю дождями. Вода прибивала пыль, напитывала сухую землю и растекалась по лугам и долинам зелеными пятнами свежей сочной травы. Впереди маячила мягкая южная зима, позади осталось засушливое солнечное лето.

Над головой Элиссы нависли тяжелыми клубнями серые облака, полные влаги. Она шла, спотыкаясь, не в силах оторвать взгляд от грозного неба, обещающего непогоду. Еще немного — и первые прозрачные капли посыплются сверкающими камнями вниз, решетя темными воронками широкую деревенскую дорогу, покалывая холодной сыростью кожу, стекая ручьями за шиворот тонкого платья… Элисса подняла руки, встречая раскат грома.

Полилось. Сначала осторожно, робко, словно кто-то там наверху еще раздумывал, но с каждой минутой напор увеличивался, пока наконец-то небеса не разверзлись во всю мощь. Ливень стоял стеной, Элисса моментально промокла насквозь — и, счастливая до самых кончиков пальцев, закружилась в танце. Крича и хлопая в ладоши, она бежала вперед, утопая по щиколотки в бурлящих потоках воды, смешанной с бурой землей.

— Э-э-эй! — кричал ей кто-то сквозь рев воды, падающей с неба. — Э-э-эй!

Элисса не слышала. Она громко, во весь голос пела песню, услышанную еще тогда, в Афинах — ее крутили в каком-то уличном кафе, она тогда остановилась, чтобы послушать, и так и застыла на месте, пока мелодия не прервалась рекламной паузой.

— Э-э-эй!

Элисса подставила лицо струям дождя, закрыла глаза, и земля ушла из-под ее ног. Очнувшись, она обнаружила себя сидящей в грязи посреди дороги, превратившейся в маленькую бурлящую речку. Кто-то тряс ее за плечо. Подняв голову, Элисса улыбнулась — над ней возвышалась женщина, такая же мокрая и счастливая.

— Пойдем со мной, — кричала она сквозь грохот ливня. — Пойдем!

— Пойдем! — Элисса засмеялась и ухватилась за протянутую ей руку.

Дом, куда Элиссу привела Агапи, был небогатым, но чистым и уютным. Выбеленные стены были обвешаны деревянными поделками, на полках красовалась расписная посуда и букеты засушенных трав. С верхнего этажа вовсю орал телевизор. Элисса с удовольствием поставила босые ноги, вымытые перед тем под садовым шлангом, на пестрый коврик.

— Стой, погоди, я сейчас принесу тебе сухую одежду, — замахала руками Агапи, когда Элисса чуть было не села на застеленную коврами скамью.

Растянутая футболка с Микки-Маусом на груди оказалась Элиссе велика, как и спортивные штаны, но она с удовольствием утонула в чистой одежде, пропахшей стиральным порошком и чем-то травяным. Агапи и сама переоделась в сухое — и теперь разливала по чашкам горячий кофе из турки.

— Йоргос, скажи матери, чтобы она сделала тише телевизор! — крикнула она, и Элисса заинтересованно огляделась по сторонам, ища взглядом Йоргоса.

— Это мой муж, — улыбнулась Агапи, — это он нам кофе сварил, сейчас на кухне сидит с газетой. Если б не дождь, торчал бы на веранде и курил, в доме я ему это запрещаю.

Голоса из телевизора тем временем сначала затихли, сменившись громким ворчанием, затем вернулись к прежнему уровню громкости. Кажется, Йоргос не преуспел в попытке договориться с тещей. Агапи картинно закатила глаза.

— У вас красиво дома, — Элисса понюхала кофе и сделала глоток. — Как вкусно!

— Как будто впервые кофе пьешь, — рассмеялась Агапи, потом глянула в окно и покачала головой. — Дождь еще долго будет идти, придется тебе остаться на ужин, дорогая моя.

Когда вся семья собралась за столом, Элиссе подумалось, что она с удовольствием осталась бы с этими людьми навсегда. Если бы они предложили, конечно.

Уплетая горячую мусаку за обе щеки, Эллиса исподтишка рассматривала присутствующих. У старой матери Агапи было много морщин (как будто кто-то перекопал бороздами рыхлую землю) и белые как снег волосы. Она плохо слышала и громко говорила, а глаза у нее были яркие, молодые. Агапи выглядела уставшей, но эта усталость не скрывала особую, мягкую красоту: оливковая кожа, темно-русые волосы, песочно-зеленые глаза, от которых разбегались по коже лучики, пухлые улыбчивые губы. Йоргос — тучный мужчина с копной черных волос и умным взглядом темных, как кофе, глаз, спокойный и неторопливый, как большой мудрый слон. А еще Яннис — юркий мальчишка лет восьми, внимательно глядящий исподлобья.

— А ты откуда? Мне Агапи сказала, что нашла тебя танцующей под дождем, — Йоргос хохотнул, — обычно туристы что-то такое вытворяют, но ты же не туристка.

Элисса задержала на языке кусочек тающего баклажана, а, проглотив, улыбнулась Йоргосу.

— Я не туристка, это правда. Но все равно у вас я впервые.

— А где живешь? — поинтересовалась Агапи.

— В соседней деревне.

Агапи и Йоргос переглянулись, но ничего не сказали. Яннис тихо выскользнул из-за стола, оставив после себя идеально чистую тарелку — и только тут Элисса поняла, что дождь уже закончился. Мальчонка убежал во двор, откуда доносились только редкие постукивания одиноких капель вместо ставшего за день привычным ровного шелеста ливня.

— Яннис славный парень, но нелюдимый, — кивнул ему вслед Йоргос.

— Весь в тебя, — ворчливо заявила ему теща, на что он только беззлобно махнул рукой.

— У нас еще еще дочка есть, Марианна, она примерно как ты по возрасту, — Агапи тепло взглянула на Элиссу.

— А где она?

— Учится в Афинах.

— В Афинах! — вскрикнула Элисса.

— В Афинах.

— Какие волосы у тебя густые, красивые! — вставила бабушка, ухватившись сухенькими пальцами за локон Элиссы. — Не переживай, я руки вытерла. Как отрастила такие?

— Да это все дожди… — Элисса пожала плечами.

Агапи прыснула, Йоргос взорвался громким хохотом, а теща его недовольно зыркнула и выпустила из цепкой хватки тяжелую темную прядь. В этот миг в дом ураганом ворвался Яннис — вид у него был расстроенный и встревоженный. Молча он подбежал к матери и уткнулся лицом в ее плечо. Йоргос ухмыльнулся, наливая себе вина и разбавляя его водой.

— Чего хнычешь, сынок?

Агапи укоризненно взглянула на мужа и ласково потрепала пышную шевелюру Янниса.

— Что стряслось?

— Котик на дерево залез, а оно скользкое после дождя, не могу туда забраться, — Яннис шмыгнул носом.

Элисса мигом вообразила себе испуганную кошачью мордочку, но куда больше ее задела мысль об острых коготках, впившихся в нежную кору до самой мякоти. Вздрогнув, она мотнула головой, отгоняя непрошеное волнение, и вскочила на ноги. Ответив улыбкой на удивленные взгляды хозяев дома, Элисса помахала рукой Яннису.

— Пойдем, я тебе помогу снять котика.

Яннис одними глазами выразил полное согласие. Игнорируя возгласы и причитания, они вдвоем выбежали во двор, где так развиднелось после непогоды, что вечернее небо сияло ярче, чем полуденное. Сад был залит мягким серебристо-золотым заревом, на мокрой листве дрожали розовые блики закатного солнца. Ухватив Элиссу за ладонь, Яннис молча повел ее по усыпанной битой керамикой дорожке к самому дальнему дереву, раскидистому абрикосу. Приблизившись, Элисса прильнула к его влажной коре, провела по ней чуть дрожащими пальцами и запрокинула голову. Высоко, на одной из верхних ветвей, трусился от холода и страха мокрый серый котенок.

— Я сниму его, — прошептала Элисса и прижалась лбом к дереву.

Засыревшее после дождя, оно все равно излучало тепло, которое шло из самой его сердцевины. Элисса чувствовала его так остро, словно больше ничего в этом мире не существовало, кроме нее и этого волшебного абрикосового дерева, напившегося небесной влаги. И когда, шелестя листьями и сыпя веером брызг, к ней опустилась ветка, а с нее в руки восхищенного Янниса спрыгнул в поисках тепла котенок, Элисса совсем-совсем не удивилась.

— Т-с-с-с… — она приложила палец к губам и заговорщически подмигнула мальчику. — Никому ни слова. Просто я очень ловкая.

— Очень, — восторженно-ликующе согласился Яннис, глядя на нее во все глаза.

Элисса кинула взгляд на дом, серым пятном проступающий из-за деревьев и кустов, и подумала, что пора прощаться.

* * *

Возвращение в родную оливковую рощу было приятным и радостным, но была в нем и капелька светлой грусти. Элиссе неожиданно понравились и люди, и то, как они живут, и даже их странности показались ей милыми. Что-то в несовершенстве их сложного быта очаровало Элиссу, и даже далекое теперь уже путешествие в Афины перестало казаться ей неудачным экспериментом — в конце концов, без него она бы не узнала, каким пестрым бывает человеческий мир.

— Я еще обязательно вернусь, — пропела Элисса, пока ее ноги корнями врастали в почву.

— Обязательно вернешься… — прошептал ветер, перебирая серебристо-зеленые листья-локоны и качая тонкие ветви-руки.