Когда надежда умирает (гет)

Никакими словами Лайелл не мог описать чувство, настигшее его без предупреждения, когда он впервые взял на руки маленький пищащий комок.

До дрожи.

Малыш забавно возился на его руках, тихо попискивая, словно кутёнок. Лайелл перевёл взгляд на Хоуп, смотревшую на своих мальчиков с усталой нежной улыбкой. Он был настолько счастлив, что ему казалось, будто за спиной выросли крылья.

Лайелл рад был проводить всё своё свободное время с сыном. Ремус рос послушным, тихим ребёнком. Он не так уж и часто капризничал, зато забавно дул губы, складывая ручки на груди, если ему что-то не нравилось. Ремус был здорово похож внешне на Лайелла, хотя характером всё же пошёл в Хоуп. Лайеллу нравилось возвращаться домой и слышать ласковое "мои мальчики" от Хоуп, когда она выходила встречать его в коридор с сыном на руках. Из-за работы дома получалось бывать реже, чем хотелось бы, но он ловил каждой частицей души покой и уют, исходящие от жены. Хоуп считалась магглой по крови, но была настоящей волшебницей для Лайелла.

Он пропустил первое слово Реми, то, как он пополз, его первые шажки. Но стал свидетелем чуда.

— Папа, — Ремус шустро заполз в зал из кухни, где до этого играл в кубики под приглядом Хоуп.

Малыш поднялся на ножки, опираясь на стенку, и неуклюже, чуть покачиваясь, заспешил к отцу. Лайелл, широко улыбнувшись, спустился с дивана на пол и протянул Ремусу руки. Малыш улыбнулся в ответ и засеменил ещё быстрее. Он весело засмеялся, оказавшись в объятьях Лайелла, и залепетал что-то на своём детском, схватив его за воротник. И тут...

— Милый... — ахнула Хоуп, заглянувшая с кухни.

Над Лайеллом с Ремусом кружился небольшой золотой вихрь, приведший Реми в неописуемый восторг — он едва не визжал от восторга.

— Да… — Лайелл заторможенно кивнул, а потом рассмеялся, закружился с Ремусом на руках. — Наш сын волшебник, Хоуп! Да ещё магия так рано себя проявила, — он подбросил Реми, не перестававшего заливисто хохотать, и тут же поймал, бережно прижимая к груди.

— Он будет сильным магом, милая. Борода Мерлина! Мой сын волшебник! — в пару шагов оказавшись около Хоуп, Лайелл крепко обнял её, отчего Реми, стиснутый между ними, недовольно пискнул.

В домашних заботах и частых разъездах прошли четыре года. Лайелл с Хоуп не могли нарадоваться на сынишку. Он быстро схватывал всё новое, уже умел читать по слогам и учился писать, забавно хмурясь, когда у него не получались ровные линии. К тому же Хоуп часто говорила с ним на валлийском, и его Ремус знал так же хорошо, как и английский.

Магические выбросы случались не так часто, и в большинстве своём Ремус использовал их для достижения своих целей: утащить лишний кусочек пирога; намочить кровать до нитки, чтобы разрешили спать в родительской; поджарить кастрюльку, потому что не хотелось есть на завтрак овсянку. По большому счёту Реми был спокойным ребёнком, и последствия его проделок быстро ликвидировались.

Лайелл лишь смеялся от этих забавных проказ, отмахиваясь от причитаний Хоуп — она качала головой и говорила, что они совсем разбалуют сынишку. Лайелл гордился сыном и пророчил ему великое будущее, закрывая глаза на редкие шалости.

В тот год, когда Ремусу через пару месяцев должно было исполниться пять, Лайелл всё так же пропадал на работе в Министерстве — его перевели на новую должность, попросили присоединиться к Отделу регулирования магических популяций и контроля над ними. Забот меньше не стало, он до одержимости погрузился в проблему с оборотнями. Каждый раз, когда его вызывали на очередное нападение, сердце сжималось в страхе, что подобное может произойти с его женой или сыном.

Реестром оборотней толком никто не занимался, маги попросту избегали их и закрывали глаза на проблему. Маги предпочитали делать вид, что никаких проблем не существует.

Однажды ночью после очередного псевдорейда Лайелл был зол. Просто чертовски зол на своих недалёких коллег. Как он ни пытался их убедить в том, что бродяга перед ними — оборотень, ему не поверили. Два мёртвых ребёнка, две невинные жизни против несчастного напуганного маггла в лохмотьях без палочки. Ну о чём тут говорить? Лайелла высмеяли и посоветовали идти и дальше охотиться на своих призраков, не сея панику среди населения. Он бросил им в лицо, что оборотни — бездушные, злобные существа, которые не заслуживают ничего, кроме смерти. Он ни капли не удивился, когда утром узнал, что этот так называемый бродяга напал со своими дружками на конвоиров, которые должны были стереть ему память, и убил их. Заодно узнал и имя того бродяги.

Фенрир…

Это имя выжглось у него на сердце, запечаталось болью. Тучи сгущались, он буквально осязал, что развязка близка.

— Милый, тебе нужно взять отпуск, ты сам на себя не похож, — Хоуп ласково гладила волосы Лайелла в те редкие минуты, когда он позволял себе дать слабину и найти укрытие в её объятиях. Его Хоуп была надеждой⁽¹⁾, силой, смыслом. Верой, что всё не зря.

— Наш Реми растёт, ему нужен папа дома. Папа, что уделит внимание ему, а не новому законопроекту об этих... оборотнях, — говорила Хоуп, выдёргивая его из раздумий.

— Хоуп, — Лайелл вздыхал и поднимал взгляд на окно, глядя сквозь шторы на едва пробивавшийся свет полной луны. — Ты просто не понимаешь, насколько они опасны... Ты не видела растерзанные тела, Хоуп. Ты не общалась с этими... Я даже людьми их не могу назвать. Животные, твари…

Вот и в тот вечер он после подобного разговора вздохнул и замолчал, закрыв глаза. Он действительно хотел взять себе пару дней передышки, но желание обезопасить население и свою семью было куда сильнее. Лайелл даже подумывал вставить в дверные проёмы и оконные рамы серебро, чтобы оборотни точно не смогли пробраться. В последнее время их стало слишком много, а он стал слишком известен как их ненавистник. Особенно после той неосторожно брошенной фразы.

— Ты слышал? — тихо спросила Хоуп, напрягаясь.

Лайелл, глубоко погружённый в свои мысли, хотел уже переспросить, но услышал громкий крик Ремуса, полный боли.

Что было дальше, он не особо запомнил, став марионеткой одного из своих кошмарных снов.

За пару секунд он оказался в комнате сына с палочкой наготове, крикнув Хоуп, чтобы не смела выходить из комнаты.

Он успел. Поток проклятий, разных по мощности — просто что первое в голову пришло — вышвырнул животное, вцепившееся в Ремуса, в разбитое окно.

— Лайелл… Лайелл! — его привёл в себя голос Хоуп, сидевшей на коленях и прижимавшей к себе окровавленного Ремуса.

— Помоги ему, Лайелл! — она рыдала, не в силах как-либо помочь сыну.

В полном ступоре Лайелл встал на ноги, только сейчас осознав, что осел на пол, едва оборотень скрылся.

Оборотень… Его сына, его Реми, покусал оборотень. Особое вещество, что выделяется с клыков, ужасно заразно. Одного крохотного укуса хватало, чтобы обратить несчастного. Его сына укусил оборотень... Мозг отказывался соединять два факта воедино.

— Да что же ты стоишь?! — крик Хоуп сорвался на хрип, и этот шёпот был громче крика.

Лайелл отмер окончательно.

Он упал перед ними на колени и осторожно взял сына, чтобы положить его на кровать и внимательно обследовать. Раны были ужасны, Лайелл даже не видел их полностью из-за крови. Интуитивно, раньше, чем успел подумать, он рванул в свой кабинет, где хранил ингредиенты для зелий.

Руки ужасно тряслись, многие склянки попадали на пол, некоторые разбились. Но в итоге он нашёл порошок серебра и ясенца белого. Положил мешочек на стол, судорожно вспоминая, чем нужно разбавить. Мысли, похожие на стайку докси, норовили ускользнуть.

— Хоуп, уксус! — крикнул он, высыпая порошок в деревянную миску. — Быстрее!

Лайелл не узнавал свой голос. Всё будто бы происходило не с ним.

Кажется, прошла секунда, но вот он уже щедро поливал раны сына уксусом с порошком, и кровь в ранах останавливалась. Ремус едва слышно стонал от боли, но Лайелл знал, что зелье должно сработать.

Первая помощь при укусе оборотня... Кто бы знал, что эти навыки пригодятся в личной практике?

— Эскуро, — дрожащим голосом произнёс он, направив палочку на Ремуса.

Сына укусил оборотень. Яд с клыков заразен. Укус оборотня в полнолуние — стопроцентное заражение ликантропией.

Ремуса укусил оборотень. Сегодня полнолуние…

Лайелл закрутил головой, делая пару шагов назад от кровати. Его укусил оборотень. Ремус... Оборотень?

Тот был ужасно бледен, на раны, быстро покрывавшиеся коркой, было страшно смотреть. Но Лайелл не мог отвести взгляда. Он сглотнул, а потом всё же перевёл взгляд на разбитое окно. Оборотень... Хоуп что-то говорила ему, трясла за руку, но Лайелл не мог понять слов. Мозг словно отказывался воспринимать реальность.

Он произнёс ещё пару лечащих заклинаний, действуя скорее по наитию. И это дало свой результат. Ремус задышал чаще и завозился на постели, при каждом движении морщась и ещё сильнее жмуря глаза. Скоро он должен был очнуться.

Жив... Реми жив.

Ремус судорожно вздохнул, резко открывая воспалённые глаза. Во взгляде плескались дикий страх и боль. Хоуп тут же подскочила к нему, крепко обнимая и глядя по русой головке. Мальчик, кусая губы, чтобы вновь не разрыдаться, поднял испуганный взгляд на отца.

Но Лайелл не смог посмотреть в ответ.

В полной прострации он ушёл на кухню, достал бутылку огневиски и сделал несколько крупных глотков, не утруждаясь налить в стакан. Горло обожгло, по телу разлилось тепло. В голове несколько просветлело, и теперь там билась лишь мысль осознания.

Его мальчик — оборотень. Один из жутких тварей, которых он буквально вчера днём призывал убивать, словно бешеных псин.

Существ, жизнь которых из-за него теперь контролировалась "от" и "до".

Животных, которые не могли обучаться в школе и устроиться на нормальную работу. Тёмное отродье — он ненавидел их всей душой.

И всё это — его Ремус?

Лайелл покачал головой, сделал ещё пару глотков виски, медленно сползая по стене на пол. Нет... Это какая-то ошибка. Может, ему это снится? Или в спальню к сыну залетел слишком крупный волк? Может, это какие-то галлюцинации, или он в плену видений боггарта? Где-то на задворках сознания жужжала мысль, что всё это реальность и его сын теперь тёмная тварь, но Лайелл упорно гасил её. Такого просто не могло быть. Это просто смешно!

А ведь он предупреждал. Просил Хоуп не тревожить нити судьбы, не накликивать беду. Но она тогда настояла, чтобы сына назвать Ремусом. В честь мальчика, которого вскормила волчица. Они — Люпины, мать вашу, Волки!

Лайелл отшвырнул от себя бутылку, вцепившись в волосы.

Нет... Это он виноват. Он был твёрдо уверен, что этот оборотень — вчерашний бродяга. Из-за его работы, из-за него и его высказываний пострадал Ремус. Причём не просто пострадал, а с такими последствиями, что они будут преследовать его до конца жизни. Лайелл сжал зубы, утыкая голову в колени, чтобы не закричать от отчаянья. Хотелось рыдать и одновременно смеяться, осознавая, насколько теперь Ремусу подходит его имя.

Он не знал, сколько просидел так на кухне, но вдруг почувствовал мягкое прикосновение к своему плечу. Подняв затуманенный взгляд, Лайелл увидел Хоуп. Её лицо несколько опухло от слёз, а глаза сильно покраснели. Она сглотнула и обняла его за шею, прижимаясь всем телом. Хоуп мелко дрожала, и Лайелл крепко обнял её в ответ.

— Это... Был оборотень? — тихо спросила она, словно боясь произносить страшную правду вслух.

Пока "оборотень" не прозвучало, Лайеллу казалось, что всё это происходит не тут. Не с ними. Но после вопроса Хоуп его губы исказила жёсткая ухмылка, и он кивнул. Хоуп судорожно вздохнула и всхлипнула, прижимаясь к нему крепче.

— Мы справимся, — прошептала она, проведя рукой по его плечу. — Слышишь? Мы справимся, Лайелл. Главное, наш мальчик жив. Ты вовремя успел и спас его, да?

Лайелл мрачно подумал, что лучше бы он опоздал на пару минут, и Ремуса растерзали. Уж лучше умереть, чем каждый месяц переживать трансформацию. Чем быть тёмной тварью. Лайелл пустил бы сам в себя Аваду, если бы его укусил оборотень.

Но так поступить с сыном... С Хоуп?

— Да, Хоуп, мы со всем справимся, — Лайелл вновь кивнул как болванчик. Сейчас он был готов поверить во всё, что угодно, лишь бы не принимать реальность, грозившую задавить его.

— Нужно... Нужно как-то сказать об этом Реми, когда он проснётся. Он так боялся засыпать снова, но был таким слабым... Я его положила в нашей комнате, чтобы ему было спокойнее, — всё так же тихо проговорила Хоуп, с беспокойством глядя на мужа.

— Пусть спит, — вздохнул Лайелл и посмотрел наконец на Хоуп. — Прости. Это... Из-за меня. Я вчера много чего сказал про оборотней, и... Мне кажется... Это он.

— Но... Милый... — глаза Хоуп округлились, осознавая ещё большую кошмарность ситуации. — Разве его не должны были посадить? А реестр? Ты же сам рассказывал. Вы же отслеживаете оборотней, разве нет? Почему он оказался тут? — с каждым словом её голос становился всё выше, и Лайелл тихо шикнул, поглаживая её волосы. Ему не хотелось, чтобы Ремус сейчас проснулся.

— Меня никто не послушал. Сказали, что я совсем уже спятил, — он тяжело вздохнул и поднял взгляд в потолок, глотая непрошеные слёзы. — Думали, что он обычный маггл, пьяница. Кучка идиотов, — он не повышал голоса, но Хоуп дрогнула от тона.

— Как же... Как же теперь Реми? Ему же жизни не будет, Лайелл, — едва слышно прошептала она, Лайелл чувствовал, что рубашка на груди уже намокла от её слёз. — Его запрут в клетке? О, дорогой, — и теперь Хоуп уже действительно разрыдалась. — Ты не виноват, — едва различимо прошептала она.

Они так и сидели на кухне, когда солнце уже давно встало и, потягиваясь, начало заглядывать в окна в поисках завтрака. Хоуп забылась беспокойным сном на диване в кухне, а Лайелл размышлял, как быть дальше.

Внести Ремуса в реестр оборотней и сломать ему жизнь или прятать его и его... болезнь? Сейчас очень кстати пришёлся бы чей-нибудь совет, но Лайеллу было не к кому обратиться. Только к Хоуп, но та мало что понимала в устройстве магического общества. Она была его надеждой. Их с Реми надеждой.

— Пап... Мам? — на пороге кухни стоял Ремус.

Он был ужасно бледен, в забавной пижаме с мишками Тедди, растрёпанный после сна, ещё нетвёрдо стоявший на ногах. Если не знать, что случилось вчера, то можно было бы подумать, что он всего лишь немного приболел.

— Садись, — кивнул Лайелл, вставая на ноги. — Я сейчас. Мама устала.

Он бережно поднял Хоуп на руки и понёс её в спальню, отмечая, как маленький-ставший-взрослым Ремус прикусил губу, чтобы не показать лишних эмоций.

Когда вернулся на кухню, Ремус сидел за столом, прижимая к себе игрушечного дракончика. Он не поднял взгляд на отца, лишь шмыгнул носом и потёр руку, где остался укус оборотня.

— Как ты себя чувствуешь? — Лайелл, успокоенный Хоуп, уже мог мыслить трезво. По крайней мере, он смог посмотреть на сына. — Болит что-то? — при всём своём богатом опыте работы он раньше не имел дел с заражёнными, а потому мог лишь догадываться, что ждать от Ремуса.

Боги, ему же всего четыре!

Глупый вопрос, конечно. По Ремусу было прекрасно видно, что раны болели. Но хотя бы не кровоточили.

Раны... Такие действительно мог оставить только зверь. Лайелл мог поклясться, что ночью у Ремуса не хватало доброго куска мяса в плече! Если бы не магия, он наверняка бы умер от потери крови. Пришлось прикусить губу, чтобы совладать с эмоциями.

— Рука... И тут, — Ремус указал на рёбра. — Кто это был?

Он посмотрел на Лайелла так, что у того сжалось сердце. Так много понимания и неизбежности было во взгляде маленького мальчика. Словно на него вчера напал не оборотень, а дементор.

Лайелл ждал истерики, ждал слёз. Ждал непонимания, чего угодно, но не этого. Его малыш снова удивил, и не сказать, что Лайелл был этому рад. Умный, не по годам, слишком рассудительный. "Маленький мужичонка", — как, смеясь, называла его Хоуп. Что ж... С одной стороны, так легче будет объяснить.

— Реми, дорогой, — Лайелл вздохнул и взял сына к себе на колени, позволяя ему тут же прижаться к нему. — Ты помнишь, как я тебе рассказывал об оборотнях?

Ремус часто закивал.

— Ночью... — слова словно застряли в горле.

Как объяснить ребёнку, что теперь каждый месяц он будет обращаться в монстра, испытывая дикую агонию, а вся его дальнейшая жизнь теперь перечёркнута? Хуже Круцио…

— Я стал монстром? — едва слышно спросил Ремус, и Лайеллу захотелось закричать от отчаянья.

Малыш и так всё понял. И сейчас сидел и хотел верить, что папа скажет, что монстров нет. Но папа не мог этого сказать, ведь теперь один из монстров прижимался к его груди и тихо шмыгал носом. Лайелл поцеловал Ремуса в светлую макушку, чуть покачивая на коленях.

Они справятся. Как-нибудь. Обязательно справятся. Он найдёт другую работу, переедет туда, где шанс быть раскрытыми станет минимальным, оборвёт все старые связи. Но он не будет ломать ребёнку жизнь, которая ещё даже толком не началась.

Никакого реестра, никаких клеток в полнолуние. Как-то ограничивать Ремуса придётся, но Лайелл пока не хотел об этом думать. Сейчас главное: успокоить Реми, Хоуп и самого себя.

— Ты не монстр, Ремус, — тихо ответил он через пару минут, когда смог подобрать хоть какие-то слова. — Всего лишь пара ночей в месяц, ничего страшного…

Лжец.

Нужно было подготовить Ремуса к тому, что его ждёт, а не кормить сказками. Лайелл не раз видел, как обращались оборотни. Он слышал их дикие крики боли, перераставшие в вой. Видел, как ломаются кости и выкручиваются суставы. Но он не мог сказать Ремусу, что его это ждёт уже через месяц. Не сейчас, когда он сам всё ещё трясся от страха.

Ремус шумно шмыгнул носом, и Лайелл почувствовал, как того начало трясти сильнее. Он прижал к себе беззвучно рыдающего сына.

Не так давно Реми упал с лестницы и заплакал, напугав Хоуп. И с того времени Лайелл не слышал, чтобы Реми плакал. Он видел слёзы, чувствовал крупную дрожь, но ничего громче шмыганья носом не слышал.

Лайелл продолжал баюкать сына на коленях, краем сознания отметив, что опоздал на смену. К дракклам эту работу. Кажется, часы пробили три, когда Ремус затих. Лайелл знал, что тот не уснул, но, по крайней мере, перестал плакать.

Устал. Очевидно.

Лайелл не мог знать, накроет ли сына лихорадка из-за обращения. Возможно, это случилось бы лишь при полной луне... Он крепче прижал к себе Ремуса, пытаясь успокоить себя. Ремус не должен был этого видеть, но самому Лайеллу было страшно.

Он успеет над этим подумать, когда-нибудь потом. Когда-нибудь, когда никого не будет рядом. Он должен оставаться сильным. Ради Хоуп. Ради Реми.

— Хочешь кушать? — спросил он, ласково целуя макушку сына. — Хочешь тосты с джемом? Твоим любимым, — он слегка пощекотал Ремуса, и добился-таки реакции. — И чай с мёдом, да? — ничего вразумительнее он сейчас просто не смог бы сделать.

Реми слабо улыбнулся и кивнул, подняв взгляд на отца. Пока не наступило следующее полнолуние, пока Ремус не познал боли от обращения, Лайелл сделает всё, чтобы продлить счастливое детство сына. У него есть месяц, чтобы всё устроить и дать Реми побыть ещё немного нормальным ребёнком.

Чтобы привыкнуть самому и подготовить Хоуп.

1) Данное имя происходит от английского hope и переводится на русский как — "надеющаяся, надежда".

Вернуться к тексту

Лайелл устало откинулся на спинку скрипучего кресла и прикрыл глаза. Рабочая неделя выдалась тяжёлой. Он вымотался так, будто в течение месяца без перерыва гонялся по лесам за боггартами. Как же всё было прекрасно, пока он занимался исключительно Нечеловеческими духами, полтергейстами и боггартами.

По лесам ему действительно пришлось побегать, но сейчас не хотелось об этом думать.

Из проигрывателя раздавался мягкий баритон Перри Комо. Хоуп, стирая пыль с полок, насвистывала незатейливую мелодию, двигая в такт бёдрами. Маленькая, в коротком голубом платье, Хоуп напоминала Лайеллу лесную фею. Короткие, по плечи, волосы были убраны в пучок, из которого во все стороны торчали волоски, лишь прибавляя очаровательности.

Именно такой он её и запомнил, когда встретил впервые в глухом валлийском лесу. Он в её глазах был настоящим рыцарем, спасшим от злобного колдуна. На деле там был всего лишь безобидный боггарт, но Лайелл старался всячески романтизировать их ту судьбоносную первую встречу.

Он тепло улыбнулся, наблюдая за женой. Был поздний вечер, а Хоуп была уверена — именно в это время суток лучше всего убирается. По крайней мере, вся пыль и грязь, что оставалась после уборки, была не так заметна. Она каждый раз очень удивлялась, когда наутро находила на столе вчерашние следы от чашки с кофе или посуду в раковине.

— Никакой магии, Лайелл! Это такой способ медитации для меня, — так сказала Хоуп, когда они стали жить вместе, и Лайелл предложил ей помочь с уборкой. — Или ты помогаешь мне руками, или не мешаешь.

Он и не мешал. Что значила несчастная магия рядом с любимой, дарящей волшебство вовсе не мановением палочки?

Хоуп, круто развернувшись, отчего подол платья задрался непозволительно высоко — а кто-то клятвенно заверял, что в жизни больше не наденет длинную юбку, — широко улыбнулась ему и, чуть пританцовывая, прошла к креслу.

— Волшебные мгновения, — промурчала она, нависая над ним.

— Любви двух сердец, — выдохнул Лайелл, обнимая Хоуп за талию.

— Реми спит? — спросила она, ласково огладив щеку с лёгкой щетиной. Лайелл кивнул, прошептав что-то неразборчивое. — Пойдём во двор, — Хоуп взяла его за руку и потянула с кресла.

Лайелл не сопротивлялся. И хоть после рабочего дня ему хотелось посидеть, а ещё лучше — полежать в обнимку с Хоуп, он был не против пойти с ней и на другой конец света. Без всякого волшебства, на своих двоих.

Хоуп была личным сортом его магии.

Над полянкой заднего дворика сияло небо. Безграничное тёмное небо с тысячью звёзд. Хоуп, казалось, знала их все. Она увлекалась астрономией — на чердаке даже стоял телескоп. Но она любила смотреть на звёзды именно так, каждый раз вытаскивая Лайелла с собой.

— Смотри, вон туда, — они сидела прямо на земле, не боясь испачкать одежду. — Да нет же, — она рассмеялась и тонким пальчиком указала куда-то в небо. Лайелл ничего не смыслил в созвездиях, но старательно пытался понять, куда именно Хоуп показывает. — Вон та яркая звезда — это Сириус, — Хоуп прижалась к его плечу, и Лайелл тут же обнял её за талию, прикрывая глаза.

Из открытого окна лилась медленная мелодия. Лайелл не понимал, как под неё спокойно спал Ремус, да и сама Хоуп частенько могла уснуть около проигрывателя. Лайелл иногда для порядка ворчал, но каждый раз сдавался. Он уступал. Просто чтобы увидеть довольную улыбку Хоуп.

— А вон там созвездие Ориона, — она переместила палец и недовольно толкнула его плечом, поняв, что Лайелл не смотрит. — А это...

— Созвездие Волка, — Лайелл едва сдержал усмешку: порядок редко менялся, Хоуп каждый раз показывала одно и то же, пока Лайелл не запоминал название и расположение, но заканчивала она всегда одним и тем же, даже если его нельзя было увидеть. — Наше созвездие, родная, — он открыл глаза и ласково поцеловал Хоуп в щёку.

— Дорогой... — Хоуп напряглась всем телом, резко развернувшись к дому. — Реми...

И он услышал душераздирающий крик. Попытался встать на ноги, но они не слушались. Поискал палочку, но она осталась в доме. Лайеллу лишь оставалось беспомощно смотреть, как чёрный силуэт залезает в окно их дома, подсвечиваемый неожиданно появившейся полной луной.

Каждый раз...

Каждый раз на протяжении недели все хорошие сны заканчивались подобным сюжетом. Он бежал, но не успевал. Или сидел, не в силах пошевелиться. И каждый раз Лайелл просыпался из-за крика Реми.

Да, не ему одному снились кошмары. Ремус кричал во сне, сминая под собой простынь и путаясь в одеяле. Лайелл, чуткий к любым звукам, всегда просыпался быстрее Хоуп. Но именно она прижимала хнычущего сына к груди и успокаивала, ласково поглаживая по голове.

Лайелл терялся. И каждый раз расщеплялся от взгляда Хоуп. Нет, она не винила его. Но Хоуп знала, что Лайелл сам винит себя, и от этого понимания и жалости в её взгляде он сам готов был кричать.

Он вставал с кровати и шёл на кухню, где неизменно делал себе кружку крепкого чая, зная, что больше уснуть не сможет. Да и не захочет. Кошмары выжимали его до нитки, и он уже просто не мог смотреть на бледного Ремуса с тёмными кругами под глазами.

Реми стал очень тихим. Он пугался, если к нему подходили сзади, не мог уснуть один, во сне дёргался и просыпался, крича. Как держалась Хоуп, Лайелл не понимал, ведь и сам выглядел едва ли лучше. Из Министерства он окончательно ушёл, и от этого чувствовал себя ещё более паршиво. Нужно было искать новую работу. Не связанную с оборотнями. Желательно, вообще не касающуюся тёмных тварей.

Лайелл сел на широкий подоконник, наблюдая, как пар из кружки медленно поднимался и растворялся под потолком. Он не знал, что делать. С каждым днём уверенности становилось всё меньше. Каждую ночь, когда Реми спал всё беспокойнее, Лайелл чувствовал, что руки его опускаются.

Лайелл закрыл глаза и выдохнул. Он хотел спать, но не мог. Ужасно хотел спать, но пить снотворное казалось ему слишком эгоистично. Зелье сна без сновидений? Тоже выход, но Ремусу опасно было давать оба зелья, и Лайелл не мог позволить страдать сыну в одиночку. В конце концов, Ремус расплачивался именно за его длинный язык.

"Оборотни — бездушные, злобные существа, которые не заслуживают ничего, кроме смерти".

Лайелл вздрогнул от прикосновений и открыл глаза. Хоуп улыбалась той нежной, усталой улыбкой, которой могут улыбаться только матери. Когда всё плохо, всё просто ужасно, но держаться нужно. Лайелл пообещал самому себе быть сильным, но пока сильной в их семье оставалась лишь Хоуп.

— Пойдём спать. Всего два часа, — прошептала она, забирая кружку остывшего чая из его рук. — Ты уже стоя спишь, Лайелл, — Хоуп переплела их пальцы, поставив кружку на подоконник за ними. — Реми уснул. Ты не замечал, что он спит немного спокойнее, если ты обнимаешь его? Пойдём, — она встала на цыпочки, чтобы быть примерно на уровне его лица, хотя всё равно немного не дотягивалась.

Лайелл снова тяжело вздохнул и кивнул. Завтра — уже сегодня — у него собеседование. Нужно выспаться хоть немного. Он поцеловал Хоуп в макушку и пошёл в комнату, не выпуская её рук. Так спокойнее. Ремус просыпался ещё дважды за ночь, но засыпал быстрее, стоило Лайеллу прижать его к себе посильнее. Он утыкался в него носом, шумно вдыхал и расслаблялся, сжимая его предплечье. Лайеллу было жутко неудобно спать в такой позе, рука затекала, но он терпел.

Утром Ремус выглядел чуть лучше, чем вчера. Всё такой же уставший, бледный, с потухшими глазами, он больше не напоминал пусть и тихого, но живого ребёнка. Лишь тень прежнего Реми, и Лайелл не понимал, как это исправить. Он ловил взгляд Хоуп, который она украдкой бросала на Ремуса, и сердце обливалось кровью.

Они усиленно делали вид, что всё в порядке. Пока не говорили с Ремусом ни об укусе, ни о его будущем. Хоуп всё так же читала с ним книги и играла во дворе, а сам Ремус не рвался узнать что-либо о своей новой сути.

Они словно играли в нормальную семью, все трое.

— Реми, не хочешь сегодня сходить в город? — спросил Лайелл, поправляя мантию.

Встреча была назначена уже через двадцать минут, но он решил задержаться дома и просто аппарировать.

— Погуляем по магазинам, купим мороженое. Что скажешь?

И снова Хоуп. Именно она попросила погулять с Ремусом, и Лайелл с досадой понял, что сам бы до этого не додумался.

— Разве... Можно? — Ремус поднял растерянный взгляд на Лайелла.

Лайелл обменялся с Хоуп не менее удивлёнными взглядами. Лайелл едва удержался, чтобы не треснуть себя по лбу. Они не говорили об этом с Ремусом, считая, что пока не стоит тревожить свежую рану. Но никто из них не сообразил, что думал сам Ремус на этот счёт. Порой Лайелл забывал, что Реми ещё ребёнок.

Хоть Лайелл подбирал выражения, рассказывая Ремусу об оборотнях, суть не слишком менялась. И ещё неделю назад Реми искренне был уверен, что все оборотни злые, едят простых магов, и от них нужно держаться подальше. И кем он себя считал сейчас?

— Реми... — Лайелл сел перед сыном на корточки, кусая губы. — С чего ты решил, что тебе нельзя выходить? — он взял его ладошки в свои, и Ремус опустил взгляд, пожав плечами.

— Оборотни... Опасны же, — тихо ответил он. — Ты сам говорил, я помню. Им нельзя общаться с людьми. Лучше смерть.

Лайелл спиной почувствовал взгляд Хоуп. Она запрещала ему разговаривать с Реми об оборотнях, не желая ещё больше напугать ребёнка.

Жизнь поделилась на "до" и "после".

Оглядываясь теперь назад, Лайелл с удивлением обнаружил, что с той страшной ночи прошло столько же времени, сколько было на тот момент Ремусу.

Почти без малого пять лет безграничного счастья и смелых надежд — и вот уже ещё пять лет, изломанных и кошмарных.

Поначалу им с Хоуп удавалось сдерживать Ремуса во время полнолуния, но малыш рос, а с ним рос и волк внутри. В десять лет во время обращения Ремус впервые разнёс дверь в щепки и разметал всё, что встретил на своём пути, выбираясь наружу из дома. Лишь по чистой случайности никто в ту ночь не пострадал, но Лайелл понял, что дальше будет только хуже.

Они переехали из деревни в город, надеясь затеряться в большом мегаполисе, потому что соседи-маги косились на бледного Ремуса и, возможно, что-то подозревали. Хоуп уверяла, что Лайеллу так только казалось, дети болеют у всех, и вряд ли кто сопоставил регулярные заболевания Ремуса с полнолуниями.

Но Лайелл буквально сходил с ума от осознания того, что всё может раскрыться. Как горько было принимать то, что Реми теперь закрыта дорога в школу. Да что там школа. У Реми не было будущего, но выхода из всего этого ада Лайелл не видел.

Все годы он пытался найти лекарство от ликантропии, пропадая в своей лаборатории всё свободное время. Случайные заработки не могли залатать дыр в семейном бюджете, но Лайелл просто боялся оставить Хоуп с Реми одних.

Обучением Ремуса он занялся сам, с тоской думая о том, каким блестящим учеником мог стать его сын. Ремус схватывал всё на лету, был усидчив и внимателен, и иногда Лайелл во время их уроков забывался, на доли секунд позволяя себе поверить, что Ремус — самый обычный мальчишка.

Ровно до того момента, пока Реми не поднимал на него взгляд. Безраздельная тоска намертво впечаталась в эти недетские глаза. С той минуты, когда маленький пятилетний малыш спросил:

— Я — монстр? Оборотням нельзя общаться с людьми. Лучше смерть…

Тень этой смерти навсегда поселилась в его сыне. Как бы ни тормошила его Хоуп, как бы ни притворялся Лайелл, что ничего страшного не происходит, Ремус чётко решил для себя, что он страшная тварь, которой не место рядом с обычными людьми.

Фенрир…

Лайелл так и не рассказал Ремусу, кто именно напал на него. Не хватило духу. Может, он считал, что сын ещё маленький для подобных разговоров, может, малодушно прятался от его взрослых глаз, а может, просто не хотел произносить это имя вслух, потому что тогда бы пришлось признать, что только он, Лайелл, виноват во всём.

Хоуп все годы поддерживала Лайелла, ни разу она его не упрекнула, но видеть её сочувственные взгляды было невыносимо.

Ремус прятался от Лайелла, считая себя тварью.

Лайелл прятался от Ремуса, считая себя виноватым.

Хоуп держала их за руки, даря надежду на то, что когда-нибудь они научатся жить со всем этим.

Когда Реми исполнилось одиннадцать, он замкнулся в себе ещё больше. Лайелл понимал, насколько Реми одинок, ведь он даже не мог завести себе друзей без риска выдать себя нечаянно. Нужно было как-то поддержать Ремуса, но у Лайелла не хватало духу. Он смертельно устал от постоянного страха за семью, от въедливого чувства вины, от потухшего взгляда Хоуп, в котором ещё теплилась надежда.

Так вышло, что Ремус знал о Хогвартсе. Лайелл и не подозревал, что у Ремуса слух острее, чем у любого человека, особенно с приближением полнолуния, поэтому тот невольно подслушивал разговоры родителей. Как, например, в один из летних вечеров семьдесят первого.

— Дорогой, — Хоуп вошла на кухню, закинув полотенце на плечо, и тяжело вздохнула, глянув в сторону окна, окружённого невидимыми для неё защитными заклинаниями.

Лайелл оторвался от книги и вымученно улыбнулся. Ночь едва-едва вступала в свои владения, слабый свет уходящей луны пытался пробиться в окно, но Хоуп подошла к нему и плотно задвинула занавески. С той самой ночи она не могла больше спокойно смотреть на любимое когда-то ночное небо.

— Я хотела с тобой поговорить, — она подошла к столу и мягко опустилась на стул рядом с Лайеллом, забирая книгу из его рук. — Ремусу же понадобится палочка как у тебя, да? — она накрыла его руки своими и заглянула в глаза. — И... Точно нет никаких шансов отправить его учиться в школу? Ты, конечно, очень умный, но не можешь знать всего...

Лайелл тяжело вздохнул и отвёл взгляд. Когда случился первый магический выброс у Ремуса, Лайелл полночи рассказывал Хоуп о Хогвартсе, магии и тому подобному. Они мечтали, что их мальчик будет там учиться, станет великим волшебником. Но теперь...

— Боюсь, никто не станет брать на себя такой риск... И Ремус может попасть в реестр, если хоть кто-нибудь узнает. А тогда точно всё будет перечёркнуто, — тихо ответил он, сжимая руки Хоуп.

Они уже говорили об этом. Говорили ни раз. Но чем ближе приближалось первое сентября, тем острее вставал этот вопрос.

— Я куплю ему палочку, но на письмо мы ответим отказом... Это слишком опасно. Да и не прилетит сова к Ремусу. Он...

— Милый... — Хоуп отпустила одну руку и погладила плечо Лайелла. И столько понимания, столько тоски было в её глазах, что у него невольно сердце сжалось. — Пожалуйста... Хватит уже винить себя, я же вижу. Даже если он не сможет учиться в вашей школе, Хогвартсе... Мы придумаем достойную замену. Ты веришь мне? — и она подалась ближе, касаясь кончиком своего носа носа Лайелла.

— Да... — он заворожённо смотрел в глаза Хоуп, забыв даже, как дышать. — В августе возьму его в Косой переулок. Обучение на дому же ничем не хуже... Ремус не отстанет от своих сверстников, — и уверенно кивнул, притягивая Хоуп ближе.

Этой же ночью Лайелл проснулся от странного ощущения, будто на него пристально смотрели. Он резко открыл глаза и потянулся к палочке, но быстро понял, что тень в дверном проёме — его сын.

— Ремус? — хриплым со сна голосом спросил он, вглядываясь в темноту. Лайелл практически не видел сына во мраке комнаты, тогда как самому Ремусу уже давно не нужны были источники света, чтобы видеть в темноте. — Что-то случилось?

— Я... Уснуть не могу, — тихо, чтобы не разбудить Хоуп, ответил Ремус и почесал плечо. — Могу... Можно с тобой поговорить?

— Прямо сейчас? — удивился Лайелл.

Должно быть, случилось что-то серьёзное, если разговор не терпел до утра. Так что он спешно встал с кровати, прошептал "Люмос" и направился в зал, где включил тусклые светильники и сел на диван. Ремус сел рядом.

— Я не хотел подслушивать, — тихо заговорил Ремус, теребя в руках край ночной рубашки. — Но вы сегодня опять говорили о той школе... Хогвартс, да? Ты учился там?

Лайелл тяжело вздохнул, понимая, что больше этот разговор откладывать смысла нет. Так что он обнял Ремуса за плечи и невесомо поцеловал его в макушку. Нужно было выиграть немного времени, чтобы понять, что можно сказать.

— Да... Волшебники и волшебницы в одиннадцать лет получают письмо из Хогвартса, в котором говорится о том, что они туда зачислены. И семь лет они там живут и учатся, приезжая домой лишь на каникулы. А ты, Реми... Хочешь учиться в этой школе? — осторожно спросил он, чувствуя, что плечи сына напряглись сильнее.

— Нет, — слишком резко и быстро ответил Ремус. — Это опасно, папа... И ты это знаешь, — Лайеллу показалось, что он услышал укор в этих словах. — Просто... Можешь рассказать мне о Хогвартсе?

На следующее утро Хоуп нашла своих мальчиков на диване в зале. Лайелл дремал, откинувшись на спинку, а Ремус спал, положив голову ему на колени. Вся ночь у Лайелла ушла на воспоминания о школьных временах и преподавателях. И он не мог точно сказать, грустил ли Ремус, слушая всё это, но слушал он с живым интересом.

Прошло ещё несколько дней в обычных домашних хлопотах.

Лайелл с Хоуп были на кухне и готовили ужин, когда раздалась трель дверного замка. Лайелл вытер руки и пошёл посмотреть, кто пришёл, однако стоило ему взглянуть в глазок, он тут же выхватил палочку и моментально наслал на дверь несколько заклинаний, отходя глубже в коридор.

Хоуп, которая вышла следом, прижала руки к груди, с ужасом смотря на Лайелла. Она понятия не имела, что произошло, но реакция Лайелла говорила о том, что ничего хорошего ждать не стоит. Она шагнула в сторону, закрывая собой проход в комнату Ремуса. Дверная ручка дёрнулась несколько раз, раздался ещё один звонок, стук, а после всё стихло.

Лайелл на цыпочках подошёл к двери, прислушался. Посмотрел на встревоженную Хоуп, покачал головой. Если будет нужно, он аппарирует со всей семьёй хоть на край света. Жаль, конечно, будет покидать эту квартиру, да и работу он нашёл совсем недавно. Опять срываться, опять всё менять…

Мысли пронеслись в голове со скоростью снитча. Лайелл приобнял Хоуп, приложил палец к губам. Вместе они зашли в комнату Ремуса.

Каково же было их удивление, когда они обнаружили Реми на коврике возле камина, играющего в плюй-камни с незнакомым мужчиной.

— Простите за бестактность, — поклонился маг, — но я заподозрил, что по каким-то причинам вы не желаете сегодня принимать гостей, а я, видите ли, не могу отложить свой визит до следующего раза, поскольку нам нужно обсудить некоторые моменты. Кстати, ваши крампеты изумительные! Что вы добавляете в крыжовниковый джем?

— Апельсины… — ответила остолбеневшая Хоуп, наблюдая, как наглый гость с аппетитом жуёт крампет.

Лайелл выхватил палочку, но она с лёгким "пиу" выскочила у него из рук и оказалась на коврике возле камина.

— Ну что вы, мистер Люпин, я пришёл к вам без каких-либо угроз, а вы на меня направляете оружие, — маг покачал головой и, нагнувшись, поднял палочку, покручивая и разглядывая её с живейшим интересом.

— Прошу прощения, профессор Дамблдор, я не ждал сегодня гостей, — сквозь зубы процедил Лайелл. — Чем обязаны?

— Оу, ничего серьёзного, — Альбус мягко улыбнулся и протянул палочку обратно её владельцу. — Я уже успел познакомиться с Ремусом, замечательный ребёнок. Но теперь я хотел бы побеседовать и с вами, если позволите, — и, напевая какую-то мелодию, чинно направился на кухню.

— Останься здесь, — шепнул Лайелл Хоуп и, коснувшись её руки, тоже направился на кухню.

— Мам... Кто это? — спросил Ремус, вставая с пола и всё ещё сжимая в руке камень.

— Я не знаю, сынок, давай просто тихо посидим? — Хоуп подошла к сыну и мягко обняла его. — Кто знает, вдруг это добрый волшебник?

— Ну ма-а-ам, — протянул Ремус, скрывая слабую улыбку. — Твои волшебники из сказок ненастоящие, так папа говорил.

— А ты слушай его побольше, — Хоуп щёлкнула сына по носу и утянула обратно на пол. — Всегда нужно надеяться на лучшее, или ты забыл? Вот сейчас выйдут они с кухни и скажут, что... Ну, — она задумалась, а потом её лицо озарила озорная улыбка, и она притянула Ремуса к себе, потрепав его по голове под слабое сопротивление. — Что ты принят в школу волшебников, и всё это абсолютно безопасно, и вообще у них давно не было таких умных и красивых детей, да! — и важно подняла вверх указательный палец.

— Мам, — Ремус нахмурился, смотря на неё слишком серьёзно. — Ты же знаешь, что такого не будет...

— Снова со мной споришь, да? И вообще, надежда умирает последней, слышал такое? Ты мне лучше вот что... Скажи, что это за камушки такие загадочные? — Хоуп подняла с пола плюй-камень, рассматривая его с большим интересом.

Сердце сжималось от страха, беспокойство переполняло, но пока Лайелл был рядом, она верила, что ничего плохого с ними больше не случится, что Ремуса никто никуда не заберёт, а этот маг и в самом деле добрый волшебник из детских сказок, который подарит им чудо.

В ту роковую ночь Хоуп твёрдо решила для себя, что пока кровь бежит по её венам, пока любимый рядом, она будет надеяться на лучшее. И эту любовь она подарит Лайеллу, этой верой она заразит сына.

Даже если умрёт последняя надежда.