Мотылек над змеиной тропой (гет)

— Помоги мне.

Луна вскакивает и всматривается в мягкую душноватую темноту. От порывов ветра постанывают деревянные балки крыши, и барабанит по окнам дождь. В змеящихся по стеклу струйках переливается свет луны.

Померещилось. Всё ещё боязно верить, что война закончилась. Всего два дня назад состоялась последняя битва. Вчера хоронили погибших, потом собирались в Норе. Так много боли. И бесвкусный чай. Луна сбежала через полчаса. Хорошо, был повод — сборы. Завтра... Нет, уже сегодня они с папой отправляются в экспедицию.

«Отыщем морщерогого кизляка и выветрим мозгошмыгов», — думает Луна, взбивая подушку, ложится и прикрывает веки. И снова слышит хриплое:

— Помоги…

Шлепая босиком по холодному полу, Луна спешит в комнату папы. Но... он спит. Морщинка между бровей, опущенные уголки губ, но дыхание ровное. Поправив чуть сползшее одеяло, Луна на цыпочках выскальзывает за дверь.

Осмотрев весь дом, она сосредоточенно хмурится и легонько хлопает себя по лбу. Спекрально-астральные очки по зову Акцио падают на нос. Сжав ладошку, она гасит горевший на ней огонек. Темнота тускло мерцает паутинками астральных связей и молчит, но вдруг появляется странный мозгошмыг. За ним в воздухе остается быстро гаснущий алый след, и сам он черно-красный, как уголек.

— По-мо-ги, — мозгошмыги не разговаривают, через него к Луне обращается кто-то... кто умирает.

С козырька над входной дверью вода стекает рваной пеленкой. Но Луна без колебаний шагает следом за рванувшим вперед мозгошмыгом. Ее не останавливает неизвестность. Она ругает себя за вымокшую ночную сорочку, — ведь кто мешал наложить водоотталкивающие чары? — но не за бег среди ночи за мелькающей в завихрениях дождя красной точкой.

Слякотная жижа чавкает в туфлях. Скользко. И Луне совершенно не до разглядывания окрестностей. Дождь внезапно заканчивается, и перед глазами раскидывается пустырь на фоне светящихся вдали огней большого города. Кто-то провел ее сквозь пространственную петлю. Следовало бы немедленно вернуться. Но папа учил не бояться нового и чудесного. Кроме того, кому-то по-прежнему нужна помощь.

Негромко вздохнув, чтобы справиться со страхом, подкравшимся вместе с воспоминанием о подвале Малфоев, Луна продолжает начатый путь, только крепче сжимает палочку. Мозгошмыг тускнеет и все чаще прядает вниз, слабея. Обмануть чью-то надежду тоже страшно.

Гадко холодит тело мокрая одежда, мысль о высушивающих чарах гаснет в тягостном ощущении, похожем на тот невидимый густой туман боли, который сползал в подвал с пленниками, когда наверху кого-то пытали.

Окончательно обессилев, мозгошмыг исчезает в жухлой траве. Ноздри наполняет запах тяжелой, плотной гари и тут же рассеивается. Воздух снова пахнет примятой травой, но сомнений нет: на этой полянке случилось что-то очень плохое. Ощущение усиливается, когда взгляд натыкается на гигантское черное пятно на земле. Интуиция влечет Луну к кустарниковым зарослям за пепелищем. Раздвинув ветви, Луна видит скорчившееся на земле длинное худое тело в опаленных лохмотьях. Протягивает руку, чтобы тронуть его за плечо, и тут же отскакивает, зажимая ладонью рот.

Кошмар наяву, в котором Луна и все ее близкие жили последний год, закончился. Он умер. Его тело лежало вместе с останками других Пожирателей в специально выделенном для этого классе, но… он еле слышно стонет. Два тлеющих уголька мгновение смотрят на Луну и скрываются под обожженными веками. Волдеморт теряет сознание. Но он определенно жив. И определенно опасен, потому что противоположное о нем не скажешь. Однако он слаб, его кожа покрыта волдырями и язвами, и ему очень больно. И вместо того, чтобы прислушаться к голосу разума и вызвать авроров, Луна преодолевает неприязнь и страх, берет неназываемого за руку и аппарирует вместе с ним к порогу родного дома.

Несколько оборванных ветром листочков кружат в воздухе, подхваченные миниатюрным вихрем, и Луна рассеянно наблюдает их полет. Папа только что аппарировал в Лондон. Оттуда он трансконтинентальным порталом отправится в Китай, в лощину черного бамбука Хейчжу. В том краю никогда не рассеивающихся туманов вполне могут обитать осторожные морщерогие кизляки и, если так, папа непременно их найдет и сделает отличные колдоснимки для «Придиры», а еще соберет шерсть и сброшенные рога. Может, даже найдется целый скелет. Тогда уж все признают, что эти животные существуют.

Луна любила экспедиции и всегда их ждала. Поэтому папа очень удивился, когда сегодня она в последний момент отказалась. Но он с понимаем отнесся к ее желанию остаться и поддержать друзей... Да, пришлось врать, это стыдно и немножечко грустно. Но так нужно, чтобы не сделать папу соучастником преступления. Ведь как еще назвать укрывательство преступника?

Луна медленно бредет к дому, срывает по пути васильки и одуванчики, плетет венок. Человек, который лежит сейчас в старом сарайчике, опасен, и отнюдь не только для Луны. Самое разумное — это отправить патронуса министру Шеклболту. Все будет по закону. Лекари. Справедливый суд. Казнь.

Смерть — это просто переход в другой мир. Но есть что-то жуткое и неправильное в хладнокровном лишении жизни по приговору, в день и час, назначенный одним человеком для другого. Становится ли казнь менее ужасной от того, что приговоренный сам совершал убийства? Луна тяжело вздыхает. Для нее — нет.

Венок сплетен, и Луна рассеянно надевает его на голову. Её учили доверять не только логике, но и интуиции. Ночью на пустыре Луна уже сделала выбор. И с тех пор пока ничего не изменилось.

В сарайчике нет окон, но света, струящегося из щелей, предостаточно. Он отсвечивает от пыльной паутинной завесы и полосами ложится на прикрытое шерстяным одеялом тело Волдеморта. Он лежит на трансфигурированной из верстака кровати и, кажется, спит. Сонное зелье еще действует.

Через дверь, наколдованную в стене, примыкающей к дому, Луна левитирует его в заранее подготовленную комнату. Она заделывает проем, приносит настойку растопырника и тихонько ждет. Когда Волдеморт очнется, она поговорит с ним и сделает перевязку. Вскоре он тихо стонет и открывает глаза. В животе шевелится холодок страха, но, приказав себе не бояться, Луна встречается с Волдемортом взглядом. В голове тут же ощущается чужое присутствие.

— Здравствуйте, сэр. — Неважно, насколько этот человек был неправ и плох в поступках, Луна привыкла быть вежливой. Немного подумав, она мысленно добавляет: — Добро пожаловать.

Красные глаза раскрываются чуть шире.

— Оригинально. — Слышит Луна, хотя губы Волдеморта даже не шевельнулись. — Так меня еще не встречали.

— Что вы хотели бы увидеть?

— Хм… Разумно. Но мне не нужен провожатый.

Перед глазами мелькают кадры минувшей ночи. Луна не умеет защищать разум и пока не видит в том острой необходимости, хотя, конечно, обидно.

— Получается, я позвал тебя? — разлепив покрытые коркой губы, сипло произносит Волдеморт.

— Да. Вы не помните?

Он не отвечает, и ладно.

Обычно Луне нравится общаться, но сейчас приятнее помолчать. И кстати есть, чем заняться — размачивать и отлеплять от ран одеяло, по полдюйма, по ниточке. Шерстинки намертво влипли в раны. Волдеморт смотрит презрительно, и в памяти невольно всплывает встреча с ним в Малфой-мэноре. Он хотел лично убедиться, что поймана именно дочка Лавгуда. Она безуспешно пыталась совладать со страхом, и Темный лорд насмешливо разрешил пока не бояться, поскольку, хоть она и выбрала неправильную сторону, но непростительных ошибок еще не сделала.

Вспоминать о месяцах плена тяжело. Но даже тогда Луна не испытывала желания причинить ему боль. И совсем не хочет этого сейчас. Однако как ни старается, а из растревоженных ран сочится кровь. Пациент лежит неподвижно, и даже дыхание его остается ровным, но в силу своего дара Луна знает, что заставляет его страдать.

— Если бы я не читал тебя, как открытую книгу, — наконец говорит он с пугающим равнодушием, — то счел бы возможность поиздеваться единственной причиной моего нахождения здесь.

— Простите. Я знаю, как залечить порез или ссадину, но никогда не имела дела с ожогами...

— А спросить ты не в состоянии, глупая девчонка? — Одеяло искрится и слетает под ноги Луне. Пациент прикрывает глаза и тяжело переводит дыхание. — И незачем пользоваться тряпкой, для нанесения зелья существует заклинание Интинктум. — Узкая кисть выписывает пасс в воздухе. Кожа вокруг желтовато-бурых струпьев на ней воспаленная, синюшно-красная, а в промежутках — бескровно бледная.

Луна сглатывает спазм тошноты и пробует новое заклинание. Получается с первого раза, и вдохновленная успехом Луна в считанные секунды заканчивает с обработкой ран спереди. Восстановить прожженую мантию не удалось, и из одежды на нем только набедренная повязка из обрывка Луниной ночнушки. К счастью, на ней не видно ни сукровицы, ни гноя, что дает повод ничего там не трогать. Слава Мерлину! Она даже представить не может, как бы смотрела на голого мужчину, который при этом глазеет на нее. И не просто глазеет, а...

— Простите, вы сказали, что читали меня?

— И сейчас продолжаю, — потрескавшиеся, бурые губы трогает издевательская ухмылка. — Повязку. Можешь оставить.

Густой жар заливает ее щеки.

— Знаете, — Луна судорожно втягивает воздух, — это очень невежливо с вашей стороны, постоянно вторгаться в мои мысли. Я же помогаю вам по собственной воле. Почему бы просто не задать вопрос?

— Правда? И когда ты решишь выдать меня аврорам, то, конечно, поделишься со мной этими планами. Или, — кровавый взгляд оживляется, а голос становится притворно ласковым, — у тебя такого и в мыслях не было?

— Но… — во рту пересыхает, но... — разве такие мысли не естественны в моей ситуации? Перевернитесь на живот, пожалуйста.

— Естественны, — соглашается Волдеморт и слегка морщится, меняя позу. — А в моей ситуации естественно страховать себя от сюрпризов.

Со спины ожоги еще страшнее. Начинает щипать глаза.

— Мне совсем не хочется вас выдавать. Может быть, есть такая магия, которая не позволила бы вам... ну, взяться на старое, когда поправитесь и вернете силы?

— Намекаешь на Непреложный обет?

— Мне кажется, — в задумчивости она покусывает губу, — он вас не удержит.

— Рэйвенкло? — собрав покрытую струпьями, как чешуей, кожу на лбу складками, неожиданно интересуется Волдеморт.

— Да. А как вы догадались?

— А куда еще шляпа отправляет чудиков? Не иначе ее создательница... Почему ты смеешься?

— Ха-ха-х... Ох! Ничего-ох! — она машет рукой перед своим носом, который всегда морщится от смеха. — Я просто... Ой! Я в самом деле чудачка! Думала, что вы собрались меня похвалить, ха-ха-ха!

Волдеморт смотрит на нее со смесью жалости и снисхождения, а она приседает, держась за живот. Это в самом деле очень смешно. А он еще ее и жалеет. Она сумела растрогать самого Темного Лорда. Вот хохма-то!

Насмеявшись вдоволь и глубоко вздохнув, она смахивает выступившие слезы:

— Извините.

— Значит, в силе обета ты сомневаешься? — как ни в чем не бывало он продолжает прерванный разговор. — Какая же гарантия, по-твоему, надежнее?

Остатки смешливости облетают разом. Перед глазами Луны разливается синее, с жемчужными переливами море. Это море истины. В его глубинах можно найти ответы на любые вопросы. Оно не является по желанию, но если уж показалось, нужно только внимательно вглядеться.

— Ваше слово.

— Слово?

— Да, слово чести.

Приподнявшись на одном локте, он внимательно ее изучает.

— Ты права, девочка: я ценю свое слово и потому не разбрасываюсь обещаниями. У меня немало врагов. Я не могу связывать себя обязательствами не атаковать их, ибо в определенных обстоятельствах это просто сделает бессмысленными все твои старания, — он кривит израненые губы в усмешке. — Проще сдать меня властям прямо сейчас. Проблем будет меньше, а результат тот же.

От убедительности его доводов покалывает в носу. Но море истины еще никогда не подводило.

— А если не будет обстоятельств? Вы же можете пообещать не искать встречи с... вашими врагами, пока они ничего про вас не знают.

Волдеморт болезненно щурится на внезапно прорвавшийся сквозь штору свет и отворачивается. Но когда Луна, сдвинув занавеску плотнее, возвращается к постели, он кивает:

— На такие условиях я даю тебе слово.

Этого достаточно, чтобы за спиной Луны затрепетали невидимые крылья. Она записывает со слов врага — всем сердцем желая верить, что бывшего — рецепт "нормального" зелья от ожогов, полдня корпит над котлом. Напевая любимые песенки, готовит ужин и поднимается наверх с двумя мисками.

— Кушайте. Чтобы быстрее поправиться, вам нужно хорошо питаться. Я тоже поужинаю в вашей комнате, ведь вдвоем веселее, правда?

Вздыхает он невесело. Поэтому Луна принимается вспоминать разные забавные случаи из путешествий. Волдеморт не смеется. Даже не улыбается. Не иначе, это мозгошмыги не дают ему радоваться. Ну ничего. Первым делом нужно залечить раны, а потом, может быть, и от мозгошмыгов лекарство найдется. Кстати, о них:

— Вы ведь разбираетесь в зельях и заклинаниях? Хотите, — мгновение она колеблется, — покажу вам мамин лабораторный журнал?

Все мамины вещи — это семейные реликвии. Но в журнале есть одно недоработанное заклинание, из-за которого восемь лет назад случилось несчастье. Поэтому папа не прикасается к ним. Луна же ничего не понимает в тех формулах. Однако кто-то должен оценить мамину работу по достоинству.

Волдеморт листает журнал, и на бесстрастном лице появляется заинтересованность.

— Оставь мне его почитать.

Луна кивает и, поразмыслив, решает уйти, чтобы не мешать.

— Если не желаешь незваных гостей, лучше, чтобы свет в окнах не маячил, — настигает ее в дверях. Указание дельное. Луна во всех комнатах магией уплотняет шторы.

— Некоторые эксперименты твоей мамы весьма интересны и перспективны. Особенно последние записи насчет заклинания форсированного пробуждения анимаформы… Правда, есть одна ошибка в формуле, — в голосе Темного лорда сквозит что-то похожее на соболезнование, — которая, как я понимаю, стала роковой?

— Да, — полушепотом отвечает Луна, но тут же стряхивает с ресниц слезы. — Но это ничего. Мы ведь с мамой не навсегда расстались и когда-нибудь встретимся снова. За гранью.

— Никто не знает, что за этой гранью, Луна, — Волдеморт впервые называет ее по имени.

— Неправда! Мама приходит ко мне во снах и все рассказывает!

Луна и не подозревала, что одна усмешка способна вместить такую бездну скепсиса. А Волдеморт возвращается к записям:

— Если хочешь, можем продолжить ее работы и воплотить заложенные в них идеи в жизнь.

* * *

Через пару дней Волдеморт уже самостоятельно перемещается по дому и продолжает искренне интересоваться проектами Пандоры Лавгуд, особенно заклинанием анимаформы. Но Луне страшновато за него браться.

— Может, начнем вот с этого зелья — для врачевания душевных травм? — Помнится, мама говорила, что оно будет полезно от вредных мозгошмыгов. Вдруг оно поможет и темному магу, стоящему спиной к яркому майскому солнцу, которое щедро заливает лабораторию светом и отбрасывает разноцветные блики от склянок с реактивами на его длинные пальцы, аккуратно переворачивающие страничку.

Луна на удивление быстро привыкает к своему гостю. Ей нравится наблюдать, как при чтении оживляется необычное, но по-своему красивое змееподобное лицо; как мелькает перо, когда он что-то пишет или вычерчивает на пергаменте. Нравится слушать его объяснения: о формулах, о совместимости ингредиентов, о правилах составления заклинаний. Луна с изумлением обнаруживает в страшном Темном лорде человека, увлеченного, эмоционального. С мрачноватым, но острым чувством юмора. Теперь она лучше понимает его сторонников.

А еще ему неожиданно идет папина одежда, пусть и перекрашенная в черный цвет...

* * *

Совсем без неприятностей не обходится. В одном из разговоров он с холодной невозмутимостью почти до основания рушит тот образ нормального человека, который с таким воодушевлением строила в своем воображении Луна.

— Скажите, вам бы хотелось изменить прошлое?

Он медленно, весомо кивает, не отрывая глаз от пергамента:

— Но, к сожалению, это невозможно.

— А что бы вы измененили?

— Свою тактику. Да и стратегию тоже.

— А жертвы?

Луна наконец удостаивается короткого взгляда:

— А, ты об этом. Нет. Не встали бы у меня на пути, остались бы целы и невредимы. Жалеть не о чем.

Луна тяжело вздыхает, но пытается подступиться с другой стороны:

— Но погибло же много и ваших людей? И тех, кто пытался остаться в стороне?..

Волдеморт хмурится, прерывая расчеты:

— Я уже сказал насчет тактики: неэффективное использование ресурсов к ней относится.

— Ресурсов?... Но… Но просто по-человечески вам никого не жаль?

Перо отправляется в чернильницу, а красные глаза смотрят с ехидным прищуром:

— По-человечески — это как? Лицемерно, лживо и театрально? Я мог бы, если б счел нужным.

— Нет, по-человечески, — Луна касается пальцами своей груди пониже ключиц, — это искренне, от сердца и души.

Злая ухмылка искажает лицо ее собеседника:

— Сердце — это насос для крови. Душа — это сущность человека, коей искренность бывает присуща разве что в виде исключения. Люди прикрываются возвышенными фразами, а действуют в собственных интересах: из страха или корысти.

Чтобы не расплакаться прямо перед бесчеловечным монстром, Луна убегает к себе, но, успокоившись и все обдумав, возвращается. Он по-прежнему погружен в расчеты, но выглядит огорченным.

— Я на вас больше не сержусь. У вас свирепо-кусачие мозгошмыги, и они нагоняют безжалостные мысли. Я разозлила их, но это вышло нечаянно. Вы меня простите?

Он отвечает ей тяжелым недоумением во взгляде:

— Кого ты разозлила?

— Мозгошмыгов, — с готовностью повторяет Луна, присаживаясь рядом. — Их почему-то никто не видит даже в астрально-спектральных очках, но вы можете посмотреть на них в моих воспоминаниях. Я не против.

— Хорошо, покажи мне их. — Она видит приблизившиеся вертикальные прорези зрачков и сразу же попадает в воспоминание: ночь и необычный, похожий на уголек, мозгошмыг. — Визуализированное сигнальное заклинание, — незримо поясняет Волдеморт. — Оно называется Фарус⁽¹⁾. Я отправил его тебе.

— Ладно. А эти как называются? — Вокруг головы, скорчившегося на земле человека, кружит сонм красных, черных и фиолетовых мошек.

— Я не уверен, что они реальны, — не сразу отвечают ей. — Я вижу их, но пока это доказывает лишь то, что их действительно видишь ты.

Луна протягивает руку, пытаясь поймать одного из мозгошмыгов, и проваливается в другую реальность. Поляна та же, но вместо выжженного круга — тела, сваленные в кучу. Это мертвые сподвижники Волдеморта, и среди них — он сам.

— Что за?.. — удивляется голос Волдеморта.

— Приготовились, — командует зычный бас, и вокруг появляется группа авроров с палочками в руках. — Огонь!

— Адеско файр! — рыкает разноголосый хор, и груда тел занимается жарким пламенем.

Огонь обступает Луну, но вместо ее рук пустота, а там где должны быть ноги — поверженный Темный лорд. По-видимому, им же наколдованная, огнеупорная сфера дрожит и плавится под яростным напором адского пламени, которое, жадно сжирая лохмотья мантии, тянет к коже, лижет, высасывает кровавые волдыри. Луна хочет помочь, но что она может без рук и ног. Слезы бегут по щекам. Хотя есть ли у нее щеки? Ей некогда думать об этом в ужасе творящейся казни.

Когда в стене огня не остается ни одного просвета, объятое огнем тело неожиданно исчезает. Лицо оцарапывают ветки кустов, и воспоминание рассеивается в темноте, после чего Луна вновь оказывается дома рядом с Волдемортом.

— Как же так? Как же?.. — горло все еще дерет от дыма. — Неужели они могли?

— Успокойся, девочка. Как ни заманчиво было бы поддержать твое заблуждение, я поберегу твою тонкую сущность. Она же у тебя как крылья у мотылька. Поэтому я скажу тебе правду, которая состоит в том, что ты видела не казнь, а утилизацию тел. Они были уверены, что я мертв. — Он держит ее за руки, и это прикосновение волнующе и приятно. Все-таки он меняется к лучшему.

* * *

Лунина идиллия разбивается вдребезги в тот день, когда узкий белый конверт вылетает из каминного дымохода и падает под ноги Волдеморта. Она замечает министерскую печать, но он подхватывает письмо и — протесты пропадают втуне — вскрывает. Внутри открытка в строго-торжественном стиле.

Режущая лезвием догадка заставляет замереть. Луна знает, что там написано, за полмгновения до того, как эти слова вмерзают в отяжелевший воздух:

— Приглашаем вас на торжественное мероприятие, посвященное нашей славной победе над Волдемортом, — произносит он ровным высоким голосом.

Он не ругается, не швыряет заклинания. Только смятая открытка высыпается пеплом из его кулака.

— Думаю, будет в высшей степени невежливо не принять приглашение, — зловещая улыбка обнажает зубы.

— А оно адресовалось не вам, — тоненько лепечет Луна.

— Правда? — Волдеморт делает шаг в ее сторону, и Луна с трудом преодолевает желание присесть и сжаться. — Я не заметил. А теперь уже, — с наигранным сожалением он бросает взгляд на свою ладонь, хранящую следы копоти, — не проверить. Но так ли это важно? — красные глаза притягивают, обездвиживают. — Главное, чтобы праздник получился незабываемым, верно?

— Вы, вы говорили, что не нарушаете данного слова, — шепот против воли перемежается нотками слез.

— И не нарушу. Ты сама освободишь меня от него.

— Нет, — пискнула Луна, и комнату заволокла пугающая красная пелена.

1) Pharus — маяк (лат.)

Вернуться к тексту

В доме невыносимо душно, багровое марево колеблется перед глазами, делая все: стены, пол, мебель, — зыбким и плывучим. Воздух пахнет бедой, и Луна, с залипшим в горле зовом, продирается сквозь ядовитый туман наверх. Там мама. Мама попросила ее погулять в саду. А потом... Потом…

Луна знает, что сейчас увидит, но тянется дрожащей рукой к двери, из-под которой растекается темная, липкая лужа.

Сейчас она посмотрит маме в лицо и увидит мертвые белые глаза. Но они голубые.

— Доченька, — Пандора слабо улыбается. Окровавленными руками она пытается прикрыть жуткую черную воронку на груди. — Помоги мне.

Луна задыхается от счастья и душащих слез. Мамочка жива. Жива! Луна все сделает. Она сейчас сбегает. Она кого-нибудь позовет. Она...

— Не надо никуда бежать. Темный лорд мне поможет. Только исполни его маленькую просьбу.

— Мамочка, но я же не могу…

Пандора жалуется на боль, просит о сострадании, корит. Луна зажмуривается, зажимает уши.

— Ненастоящая, — повторяет она, стискивая виски руками и раскачиваясь. — Она умерла. Она на небе.

Голова выскальзывает из рук. Торопясь подхватить ее, Луна открывает глаза и видит в руках голову... папы.

— Видишь, что ты наделала, дочка? — грустно спрашивает Пандора, стоящая у окна.

Из папиной шеи свисают мокрые измочаленные вены. Хорошо, что закрыты глаза...

— Нет. Это не по правде. Он обещал не нападать первым, — жарко шепчет Луна папиной голове.

— А он мне не враг. — Волдеморт присаживается рядом с ней на корточки. — Он даже оказал мне услугу, помнишь? И ты мне помогла. За это твой друг его и обезглавил.

— Гарри не такой! Не такой! — в тихом отчаянии Луна пытается отползти, но в руках у нее папина голова, которую она не может бросить. Волдеморт великодушно забирает страшную ношу.

— Бедный Ксено, — бросает он на голову равнодушный взгляд и вновь смотрит на Луну: — Значит, хочешь проверить?

— Гарри такого не сделает! — с жаром выкрикивает Луна и подскакивает на ноги.

Надо бежать. Это все морок, злые чары. Нужно на воздух. Вихрится винтовая лестница, ноги почти не ощущают ступеней. Впереди дверь. Только бы не догнал, только бы… Порог. А за порогом... еще одна гостиная. Марево. Новая дверь — коридор. Еще одна — лестница. Окна в красных шторах. Выхода нет. Душно.

Луна сталкивается с мамой. Натыкается на голову папы. Останавливается перед Волдемортом.

— Ты не выйдешь отсюда, пока не освободишь меня. Ты — меня, я — тебя. Все честно.

— Это бесчестно! — возражает она, глядя на злобно снующих сквозь него мозгошмыгов. Когда она попыталась поймать такого в воспоминании, то попала в другое, а из него — в реальность.

— Унеси меня отсюда, пожалуйста, — быстро шепчет Луна и хватает ближайшего.

* * *

Мир перекрашивается из красного в темно-зеленый. Он пахнет болотной гнилью и грибами, стелется мшаной шерстью и обвешан лишайниками, как дриада в подвенечном наряде. Сверху из замерших в безмолвии крон срываются крупные капли влаги, а внизу шевелятся и шуршат толстые корни. Луне так тяжело и грустно, что почти нестрашно. Хочется лечь на прелую землю и плакать. Но, если этот лес оплетет ее корнями-змеями, закроет мхом и поглотит навсегда, папа очень расстроится.

Луна все-таки плачет, присев под горбатым деревом. Ей нужно что-то делать, чтобы не исчезнуть совсем. За плотно перевитыми ветвями виден крохотный клочок сумеречного неба.

Twinkle, twinkle, little star,

How I wonder what you are. ⁽¹⁾

Любимый напев льется будто-то бы сам собой. Колыбельная, которую ей пела мама, всегда помогала отпустить печаль. Грусть не спешит уходить, голос иногда срывается на хриплые всхлипы, но песенку нужно допеть.

In the dark blue sky you keep,

And often through my curtains peep...⁽²⁾

С последними звуками мелодии Луна поднимает глаза и чувствует, как оживает уголек надежды: на небе горит звезда. В то же мгновение она ощущает, что рядом кто-то есть.

Он сидит неподалеку, подтянув ноги к груди. Ребенок. Мальчик. Тусклые сполохи валяющейся неподалеку гнилушки выхватывают из полумрака рваный ботинок с торчащим большим пальцем, острую коленку и детские очертания лица, в нескольких местах пересеченного узкими темными полосами. У него темные волнистые волосы и большие внимательные глаза, которые смотрят настороженно и недобро.

— П-привет. — Не дождавшись ответа, Луна становится на четвереньки и потихоньку ползет к нему. — Ты же… Ты… Том? Я — Луна.

— Что ты здесь делаешь? — голос не по-детски холоден.

— Ничего. Я заблудилась. Поможешь мне найти дорогу?

— С чего бы?

— Ну… просто так. И мы могли бы подружиться.

— Мне это не нужно, — губы мальчика искривляет презрительная усмешка.

— Я тоже когда-то так думала, но потом поняла, что дружить очень приятно.

— Значит, ты слабая, — резко перебивает мальчик. — Кому ты пела?

Она растеряно пожимает плечами.

— Себе… но, если хочешь, я спою для тебя?

— Обойдусь, — зло отвечает он, но вместе с тем в интонациях проскальзывает обида.

При более близком рассмотрении полосы на его лице оказываются глубокими узкими порезами с запекшейся кровью. Луна вздрагивает от острой жалости и тянется пальцами.

— Я могу помочь, вылечить, — пытается она объяснить в ответ на возмущенное: «Что ты делаешь?!» Но мальчик все равно гневно отдергивает голову:

— Не трогай!

— Тебя кто-то обижает?

— Никто не может меня обидеть, — враждебно отмахивается Том.

— Здорово, — со всхлипом вздыхает Луна, рассматривая свои мелко подрагивающие ладони, бледнеющие на фоне темных, почти слившихся с сумраком брюк. — Ты сильный. А мне, — она пытается улыбнуться, — чтобы собраться с силами, обычно нужно съесть чего-нибудь сладкого. Но одной есть скучно. Я собиралась испечь пирожных… Может, ты согласишься поесть их со мной?

Мальчик явно колеблется, прежде чем, сглотнув, обронить с независимым видом:

— Ладно. Если уж ты так просишь...

Луна ликует, но внезапно перед ней вырастает взрослый Волдеморт, хватает за локоть, и мир завязывается в узел.

* * *

— Что ты себе позволяешь, юродивая? — В реальности мысли яснее — Луна вспоминает про палочку, но только вытаскивает ее из рукава, как незнакомое заклинание обезоруживает и сбивает с ног. — Никогда не смей так делать!

Прежде чем стремительно меркнущая картинка перед глазами окончательно тонет в черноте, Луна видит, как Волдеморт шатается и цепляется за мебель. Придя в себя, она находит его без сознания в нескольких шагах от себя.

1) слова английской колыбельной авторства Джейн Тейлор (1806 год):

Ты мигай, звезда ночная!

Где ты, кто ты — я не знаю.

полный текст и перевод здесь:

https://give-english2kids.blogspot.com/2011/03/anglijskij-s-rozhdenija-kolybelnye.html

Вернуться к тексту

2) В темном небе ты не спишь,

Ты в окно ко мне глядишь...

Вернуться к тексту

Его присутствие ощущается сразу же, как только спадают путы тяжелого, липкого сна. Луна смутно припоминает, как левитировала Волдеморта в его комнату, прежде чем уползти в свою.

— Почему не вызвала авроров? — Он сидит на краешке кровати, с устало опущенными веками и плотно сжатыми губами.

— Вам нужно, чтобы я освободила вас от данного слова. Значит, пока я этого не сделала, вы не станете его нарушать и искать встречи. Зачем же мне самой вам ее устраивать? — В голове мутится, и в горле угнездилась тошнота.

Он хмыкает:

— Поняла уже, насколько нелепое взяла обещание? Нужно было требовать не «не искать» встречи, а «избегать», и про условие невозвратности слова забывать не следует.

— Я учту на будущее.

Невеселая усмешка змеей проскальзывает по бесцветным губам. Волдеморт уходит. А Луне становится хуже.

Она пытается уснуть, но просыпается с криком и в холодном поту от кошмарных видений. Голова раскалывается, а глаза будто вставлены в раскаленные скорлупки. На подкашивающихся ногах, стараясь смотреть только прямо, Луна спускается в кухню за зельем сна без сновидений. Разбив несколько склянок, находит.

Сновидений нет. Есть душный, вязкий туман, в недрах которого затаилось инфернальное зло. Незримое наблюдает за Луной. Она силится, барахтается, пытаясь вырваться. Все без толку, пока чьи-то руки не поднимают ее на поверхность.

К губам прижимается что-то гладкое, прохладное.

— Что это? — От неосторожного движения глаза разрывает болью.

— Зелье спокойного сна.

— Я пила. Только хуже.

— Это улучшенное. Пей, девочка. Ты ведь мне все еще веришь. Я не обманываю. Вот так. Теперь отдыхай, мотылек. Спи. — В полет меж сонных облаков ее провожает ласковое поглаживание по волосам.

Легкий глубокий сон избавляет от боли, тошноты и страха, но не от грусти. Луна не может мечтать, не может петь. Пытается рисовать, но рисунки не оживают. Так было, когда не стало мамы. Как долго? Она не помнит. Трудно вспоминать. И думать трудно. Хотя приходится: о дамокловом мече, который она беспечно подвесила над головами друзей. Выдать спасенного тирана она все еще не может, особенно теперь — убедившись в его верности слову. Слову, скормленному буквоедам. Полагаться на него полностью тоже нельзя.

«Волдеморт жив», — нацарапано на трех записках. Они подписаны Гарри, Кингсли и Гермионе и вывешены за окно спальни. В случае чего нужно только подумать: «Летите», чтобы они отправились к адресатам. Последний штрих — сигнальные чары выхода, которые она развешивает, делая вид, что гуляет в саду.

Дни тянутся линялыми тряпочками. Луна почти все время спит. Волдеморт то сидит с пергаментами, то чем-то позвякивает в лаборатории. То ходит по кухне, готовит покушать себе и ей. Она бы очень удивилась, если бы могла. Но она не умеет очень, только совсем чуть-чуть. Вяло ковыряется в тарелке; бесцветно говорит «спасибо»; послушно принимает зелья из его рук.

Однажды у зелья оказывается непривычный вкус.

— Это лекарство от душевных травм, — слегка улыбается Волдеморт, — по рецепту Пандоры Лавгуд.

— Вы решили проверить его на мне?

Он недоуменно пожимает плечами:

— Я в нем уверен.

Складывается впечатление, что он обиделся. К Луне же стремительно возвращаются эмоции и краски жизни. Поэтому не проходит и четверти часа, как она отправляется на поиски и с успехом завершает их у секретера в гостиной. Судя по взгляду, Темный лорд не против ее общества, и Луна чувствует, что снова способна радоваться. Пусть он поступил гадко, но ведь уже все исправил, а обижаться и злиться она никогда долго не умела.

* * *

Лето вступает в свои права. Цветники в саду Лавгудов пестрят и одуряюще пахнут. Растения здесь никто никогда не принуждал расти по чужому замыслу, все происходило только по их собственному. Наверное, поэтому буйные заросли выглядят настолько счастливыми.

Особенно очаровательны кусты чертополоха, с тонко изрезанными листиками и большими темно-розовыми соцветиями. Сливы-цеппелины цветут просто замечательно. Прыгучие фиолетовые одуванчики то и дело нарушают покой ромашек и ноготков. Луне смешно наблюдать за их перепалками. И над всем этим многообразием порхают бабочки и поют птицы.

Только одно огорчает Луну — постоянно усталый, изможденный вид гостя. Он очень много работает и полностью игнорирует намеки на важность отдыха. Формула заклинания анимаформы, по его словам, почти готова. Но одновременно он занимается какими-то другими расчетами и зельями, а на расспросы отвечает уклончиво:

— Кое-какая диагностика.

Пару раз просит палочку, а, возвращая, едва держится на ногах.

Его эмоций она давно не чувствует, догадывается — он их закрыл, но взгляд тоже говорит о многом. Например, о тревоге и беспокойстве, грызущем человека изнутри.

— Мне нужна твоя помощь. — наконец говорит он однажды за завтраком, и что-то внутри Луны натягивается, как струна. — Аваду, ставшую точкой в последней битве, создал я сам, а потому сумел ослабить. Она меня не убила, но лишила способности колдовать, — его полная горькой самоиронии усмешка ранит в самое сердце, — не то чтобы совсем, но магия отнимает слишком много энергии. Я долго искал причину — это дыра в астральном теле. Я нашел способ ее залечить, но нужны редкие ингредиенты и артефакты из моего тайника. Самому мне не добраться...

Мысль о том, что его недуг мог бы решить все ее проблемы, вызывает лишь содрогание. Оставить его без магии? Выдающегося волшебника, который, возможно, знает о колдовских искусствах больше, чем кто-либо еще из ныне живущих? Навсегда вырвать из этих изящных пальцев палочку и в глаза, нечеловеческие, но такие гордые и красивые, плюнуть печатью «сквиб»? От такой запредельной жестокости у Луны немеют губы. Она могла бы выдать его властям, если бы не осталось выбора, но это… Немыслимо! Конечно, она согласна помочь. Его обещание отказаться от попыток мести и борьбы за власть и покинуть Британию задевает ее лишь мимолетом. Она найдет тайник и принесет все, что нужно, только:

— Можно я тоже кое о чем попрошу?

— А именно?

— Позвольте мне помочь мальчику, которого я встретила в том лесу. Ну, в который…

— Луна, того мальчика давно нет, — обескураженно возражает он.

— Я с ним разговаривала — значит есть.

Волдеморт страдальчески подкатывает глаза — это что-то новенькое.

— И как ты собралась ему помогать?

— Я обещала угостить его пирожным. А еще его нужно искупать и переодеть. Вы согласны?

— Мордред, я не в том положении, чтобы спорить.

— Здорово! Тогда примите еще зелье, которым вылечили меня от грусти.

— У меня нет душевных травм.

«Почему же тогда у маленького Тома так сильно изрезано лицо?»

— А здоровому человеку оно может навредить?

Волдеморт сокрушенно качает головой и иронично фыркает.

— Нет.

— Тогда выпейте его просто так!

— Тогда! Ты согласишься еще и на легкое Империо, чтобы я не тратил время на объяснения, а ты по рассеянности не сделала какую-нибудь непоправимую глупость!

— По рукам! — восхищаясь собственной наглости, она протягивает через стол раскрытую ладошку, которую он после секундного замешательства пожимает.

* * *

Пока Том ест пирожное, Луна разглядывает призрачную комнатку. Металлическая кровать, застеленная тонким шерстяным покрывалом, маленькая жесткая подушка в изголовье, покосившийся шкаф и стул. Столом служит широкий подоконник, за которым и разместился мальчик лет семи. Он ест аккуратно и сдержанно. Правда, пару раз украдкой облизывает пальцы, от чего у Луны теплеет и щемит в груди. А взрослый Волдеморт еще закатывал глаза, когда она шла в кухню со словами, что не может угощать ребенка пирожными, которые не приготовлены. Она едва сдерживается, чтобы не прыснуть со смеху и не задеть самолюбие мнительного маленького Тома.

Глубокие порезы уродуют его красивое личико, но, похоже, не причиняют боли. Все равно. Она попробует их залечить. Том тоже призрачный, как и комната, поэтому его раны не затянутся от обычных медицинских чар. Однако у Луны есть идея.

Когда Том отставляет тарелочку, ее любимую, которую они когда-то расписывали вместе с мамой, Луна возносит мысленную молитву: «Пожалуйста, явись на мой зов! Всего один разочек».

И ее Море Истины откликается — разливается им под ноги. Бриз сносит серую комнатенку.

— Ух ты, — выдыхает Том, переводя взгляд от своих обласканных волнами босых ног на морской простор, — оно такое теплое и… синее.

— Искупаемся? — весело предлагает Луна.

Сомнение в больших темно-карих глазах постепенно уступает место доверию. Том кивает.

Они заходят в воду, не раздеваясь. Том задумчиво набирает воду в ладошки и пропускает сквозь пальцы. Но Луна не может медлить. Волдеморт выпил зелье врачевания души по ее просьбе, значит оно где-то здесь. Луна нащупывает в кармане заветную склянку, раскупоривает и выливает эликсир в воду.

Их окатывает игривыми брызгами, лицо ребенка становится цельным.

Луна честно выполняет свою часть уговора, и Волдеморт получает все необходимое для реабилитации.

Спустя неделю он без предупреждения хватает Луну и взмывает с ней в облака. Воздух под ними так упруг, что поддерживаемой лишь за одну руку Луне кажется — она летит сама. Солнце искрится радугой на ресницах, а ветер рассыпает по округе смех. Внизу показывается поросшая камышом речушка и чей-то домик, в котором при внимательном рассмотрении угадывается Нора. А браслетик-то на запястье молчит.

Волдеморт подхватывает чуть не свалившуюся в штопор спутницу за талию и легонько щелкает по носу.

— Не расстраивайся, Мотылек. Я научу тебя нормальному заклинанию периметра.

В ответ она порывисто обнимает его за шею.

— Можно я буду звать тебя по имени?

* * *

Последние сверки по заклинанию анимаформы они делают с Томом вдвоем. Прошло уже много дней с того момента, как он разрешил называть себя так, а Луне до сих пор волнительно. Впрочем, томительно-приятное волнение с некоторых пор охватывает ее от макушки и до кончиков пальцев просто от его присутствия рядом.

Во время одной из прогулок в саду Луна попадает под проливной дождь и танцует, подставляя лицо прохладным струйкам. Том наблюдает за ней из окна, и от его взгляда ей жарко. Но Луна продолжает кружиться и чувствует легкое разочарование, когда при очередном развороте видит лишь мокрое стекло. Неловкость и стыд накатывают чуть позже.

Ночью ей снится, что он лежит рядом, мягко притягивает к себе и целует в губы. Луна тут же подскакивает с горящими щеками и бешено бьющимся сердцем. Утром она сбегает еще до завтрака, буркнув какую-то глупость про неполотые грядки.

Махание найденной в кладовке, в груде чего угодно, садовой лопаткой в самом деле помогает успокоиться. Луна вытирает со лба пот и обнаруживает, что сделала клумбу в форме сердечка. Пока она ее засаживает, прилетает сова с посылкой от папы, заставляя на время забыть о бесстыдном сне.

* * *

— Папа прислал светунчика!

— Это болотный фонарник.

— Нет. Они похожи, но светунчики рождаются не из болотных газов, а из искорок в предутренней росе.

— Ладно, пусть будет светунчик. Ты сегодня собираешься мне помогать?

Проработав до глубокой ночи, Луна устало кладет голову на руки и всего лишь на мгновение прикрывает глаза, а открывает их утром в своей постели.

Тома нигде нет, ни в доме, ни в саду. Луна почти поддается панике, когда хлопает входная дверь.

— Я проверил заклинание — оно работает.

Испуганные ахи остаются без внимания, а ответом на вопрос о природе разбуженной анимагической сущности становится крупная иззелено-черная чешуйка в ладошке Луны. Ну, можно было не спрашивать.

— Вот, Луна, — улыбается он за завтраком в своей обычной по-змеиному бесстрастной манере, — я выполнил почти все, что обещал. Осталось последнее.

— Что? — Сердце подскакивает к горлу и падает.

— Завтра утром я ухожу.

— Куда?

— Пока еще не решил. Куда-нибудь, где меня не найдут.

Мир внезапно становится плоским, как неоживший рисунок. Не выдавив из себя ни слова, Луна уходит. Поначалу она совершенно растеряна: слезы кипят, но не находят выхода, сердце мечется, словно птица в клетке, а мысли разбегаются, как тараканы. Но немного успокоившись, она набирается смелости разобраться в себе, а после решается поговорить с Томом за ужином. Для предстоящего разговора она примеряет привезенную когда-то из Китая мантию с вышитыми птицами. Сережки-цепеллины не выдерживают проверки — слишком детские. И Луна вспоминает про много лет хранящиеся в шкатулке волосы единорога. Из них получатся чудесные бабочки.

* * *

Он говорит ей, что она красивая, но с собой брать отказывается. Но Луна же видела, как он на нее смотрел. Смотрит.

— Я хочу быть с тобой. — Глубоко вдохнув, она приподнимается на цыпочки и невесомо касается его губ, одновременно крепко зажмуривается и тянет поясок мантии, роняя ее на пол. Он сам продолжает поцелуй — гораздо более восхитительный, чем приснившийся — и несколько мгновений Луна счастлива. Однако вскоре Том отстраняется.

Его глаза с необычно расширенными зрачками подернуты поволокой. Он наклоняется, проводит пальцами по тыльной стороне ее кисти вверх, а за его рукой тянется шелковая мантия. Пока не смыкается на девичьей груди. Тогда он сглатывает и осторожно убирает волосы Луны ей за уши.

— Куда же ты летишь, Мотылек? Тебе положено стремиться к свету. Он, конечно, может оказаться свечкой, но вероятность больше — что солнечным днем. Тьма же поглотит тебя без остатка.

Луна пытается возражать, но Том непреклонен. Он говорит, чтобы она не питала иллюзий на его счет: он не изменился и не раскаялся. Этого никогда не будет. Если она поедет с ним, то ее будут искать. Рано или поздно поиски могут увенчаться успехом, и тогда он начнет убивать. Готова ли она к такому повороту событий? А если не найдут, она никогда больше не увидит отца и друзей и просто зачахнет. Луна что-то лепечет про то, что из любой безвыходной ситуации есть выход. Том называет ее глупенькой. Конечно, он — великий волшебник, а она — просто глупая девочка, которая ему не нужна. В ответ он кладет ладони на ее вздрагивающие плечи.

— Может быть, единственный раз в жизни мне хочется не погасить, а защитить свет. Не кори меня за это.

Слезы наконец прокладывают себе дорогу и гонят ее наверх, закрыться в спальне. Однако не проходит часа, как, переодевшись в свитер и комбинезон, она находит его у камина.

— Можно я побуду здесь с тобой?

Он приподнимает руку, и Луна с благодарностью ныряет под нее, прижимается к нему, забираясь на диван с ногами. Однако вместо успокоения вновь подступают слезы.

— Расскажи мне что-нибудь. Пожалуйста.

— Хорошо, — помолчав, соглашается он. — Я расскажу тебе легенду про змея-демона из пустыни Гоби.

Его зовут Олгой-Хорхой⁽¹⁾. Он живет в барханах недоступного урочища Халдзан Дзахе в Южной Гоби, но в самую жару выползает к людям, нагоняя мистический ужас. Магглам он является метровым красным червем, волшебники же видят его истинный облик. Но и те, и другие утверждают, что он умеет убивать взглядом, вызывать молнию с безоблачного неба и ворует детей, превращая их в своих рогатых рабов. Многие воины в давние времена пытались его убить, пока не выяснилось, что любой мужчина, убивший этого демона, сам в него превращается, — голос Тома обволакивает, баюкает, и Луна кладет голову ему на колени, поворачивается на спину, чтобы видеть его лицо.

— А женщина? Что будет с ней в таком случае?

— О, на этот случай легенда предлагает такую версию: если девушка сумеет подобраться к Олгой-Хорхою незаметно и с одного удара пронзит его сердце серебряным клинком, то демон вернется в свое человеческое тело, замурованное где-то в Алтайских скалах; и на месте песчаной пустыни появится величественный богатый город — царство Олгой-Хорхоя, где они и станут жить с девушкой, освободившей его от злых чар, которую он с радостью возьмет в жены.

— Как замечательно, — Луна с улыбкой поворачивается набок, лицом к огню, в котором мерещатся ей желтые барханы. — Значит, следующим летом мы с папой организуем экспедицию в Гоби, и я стану женой царя-змея.

— Упрямая, да? — тихо смеется он, перебирая пальцами ее волосы. — Ну, надумаешь организовать — кто ж тебя удержит.

Луна сладко позевывает и прикрывает глаза, наслаждаясь осторожными прикосновениями к своему затылку. Только они все медленнее и реже. И лишь светунчик с подоконника бодро подмигивает им обоим.

1) Легенды о Олгой-Хорхое — огромном красном земляном черве существуют на самом деле. Почитать можно, например, здесь https://shambala.mirtesen.ru/blog/43716211243/Taynyi-Gobi:-monstryi-i-voyna-s-…inoplanetyanami

В фанфике эта легенда представлена в сильно приукрашенном виде.

Вернуться к тексту

Утром Луна не находит Тома ни в гостиной, ни в комнате. Почти не надеясь снова увидеть, громко зовет его, готовая расплакаться, но к огромной радости слышит ставший родным и любимым голос:

— И что ты так кричишь? Оглохнуть можно. — Том спускается по лестнице, высокий и невозмутимый.

— Я думала, ты ушел, — смеясь и вытирая слезы, она прижимается к его груди.

— И не попрощался со своей спасительницей? Я — злодей, а не невежа.

Луна трясет запрокинутой головой:

— Мне все равно, что ты про себя скажешь. Я буду искать тебя по всей планете, пока не найду.

Он смотрит ласково и гладит по плечу, но вместо желанных слов Луна слышит шаги за дверью.

— Луна! — Громкий стук.

«Нет!»

Дверь распахивается.

— Рон говорит, видел ночью свет в твоих окнах. Ты… — Гарри заглядывает в дом и видит Волдеморта. Отмерев, Луна кидается между ними, но отлетает к дальней стенке под действием чьих-то чар.

Она не видит, кто атакует первым. Вспышки заклятий слепят, грохот ломающейся мебели сливается со звоном посуды. Палочка Луны в спальне. Хотя что бы она ею делала, непонятно. Тому удается отшвырнуть Гарри от двери и запереть ее.

— Уходи через камин, живо!

— А ты? — спрашивает Луна, лавируя между обломков стола и буфета.

— Я следом, — он кидает на гудящие под напором атак Гарри окна и дверь новые заклинания. Хлопки аппарации отдаются болью в Лунином сердце. И совсем уж скверная новость — камин.

— Закрыт!

— Ч-черт, — шипит Том сквозь зубы и, приставив к горлу два пальца, громогласно заявляет: — Поттер, дай мне аппарировать, или твоя подружка выйдет к тебе частями.

— Хорошо, мы снимем купол, отпу… — речь Гарри прерывается так, будто он с кем-то борется.

— Даже не мечтай, Риддл, — говорит чужой голос. — Если через минуту не выйдешь с поднятыми руками спиной вперед, мы начнем штурм.

С каменеющим лицом Том поворачивается к двери.

— По крайней мере, я попытался.

Он расчищает себе путь бомбардой и совершает бросок, на лету обращаясь огромным змеем... Нет! На крыльце он поднимается на ноги и распахивает кожистые крылья. Дракон! У дракона есть шанс спастись.

Но напрасно Луна надеется, что обойдется без жертв. Ценой свободы Тома становится пара трупов.

* * *

Обыск по горячим следам вызывает у следователей множество вопросов к Луне, отвечая на которые, она и не думает отпираться.

— Что ты такое говоришь? — Бедный Гарри. — Как ты могла помогать ему добровольно? Да она просто не в себе!.. Ну скажи! Он околдовал, подчинил тебя, так? Ты просто не могла сопротивляться?

— Следствие разберется, — заключают авроры и забирают на удивление спокойную и бесчувственную Луну с собой.

После тестов на порабощающее воздействие и допроса под веритасерумом Луну отправляют в камеру. Там ее навещают Гарри и Гермиона. Они очень хорошие, но Луна ничего не может им объяснить, ведь они не слышат.

В отличие от друзей, Луна практически не думает о будущем приговоре. Она полностью признает свою вину и заслуженность наказания, но одновременно нисколько не раскаивается. Ей жаль погибших авроров, их родных. Папу тоже жаль. Но возвращаясь мыслями в прошлое, единственное, что она хочет изменить — убрать от окна светунчика и задернуть шторы. В остальном, с какой стороны ни посмотри, все правильно — так о чем же переживать? Кажется, не о чем. Но наступает день, когда повод находится.

— Его поймали! — Гарри лучится радостью. — Он дал показания. Ты была под чарами Любви. По эффекту среднее между Амортенцией и Империусом. Но главная фишка в том, что жертва абсолютно уверена, что действовала по собственной воле. И формулу написал. Эксперты подтвердили действенность. Все обвинения с тебя сняты, слышишь?!

— Его поймали?

— Да, месяц ходили по следу и все-таки выследили. Застали в пещере спящим — он, говорят, даже серьезного сопротивления оказать не успел.

С Луны берут обет неразглашения, и Гарри провожает ее до дома. Разговор не клеится, и радость на лице друга постепенно сменяется тревогой. Но нет, ей не нужна помощь. Просто устала. Тепло поблагодарив и закрыв за ним дверь, Луна садится на усыпанный щепками и битым стеклом пол и плачет навзрыд: лучше бы Том ушел не попрощавшись.

* * *

Слезы не дают облегчения. Луна осматривает разгромленную гостиную и замечает на окне светунчика. Первый порыв — хряснуть об пол и растоптать ногами, но со следующим вдохом ей становится жаль несчастное создание. Не его вина, что они с Томом потеряли бдительность. И вместо расправы она отпускает светунчика на волю. Вернувшись в дом, пишет письмо главному аврору, в котором просит о свидании.

Лежа без сил перед потухшим камином, Луна закрывает глаза и пытается представить яркие язычки пламени и ласковые пальцы на затылке. И вдруг они касаются ее наяву. Повернув голову, видит его лицо. Боясь поверить, дотрагивается до бледных высоких скул, впалых щек.

— Ты сбежал, вырвался?

— В некотором смысле. Тонкую сущность в принципе сложно где-то удержать.

Умирающая надежда сжимает горло:

— Зачем же ты сдался, Том?

— Я решил, что так будет лучше.

— Ты мог бы спрятаться в месте, где бы никто не нашел.

— Таких мест нет. Аврорат, зная, что я жив, никогда не прекратил бы преследования. Думаешь, дракону подходит роль добычи? — голос звучит ласково, терпеливо. — Драконы не бегают и не прячутся, мой маленький лунный Мотылек. Они принимают бой.

— Какой бой? Ведь ты даже не сопротивлялся.

— Тактика боя определяется его целями. Моя цель — уйти с достоинством и сделать так, чтобы у тебя все было хорошо.

— Тебя убьют — мне больше никогда хорошо не будет, — всхлипывает Луна, по-детски размазывая слезы.

— Будет. — Он проводит большим пальцем по ее лбу от переносицы к волосам. Приближает губы к виску и шепчет: — Эмоции притупятся. Пройдет время, и я останусь в твоей памяти лишь тихой грустью. Тогда ты встретишь какого-нибудь паренька, такого же светлого и чудаковатого, как ты сама. — Луна пытается помотать головой, но он не дает. — Да. А еще много лет спустя мы встретимся за гранью, как ты и говорила.

— А ты говорил: никто не знает, что там. Ты же никогда не хотел…

— Раньше не хотел. Но тут подумал: все, значит, будут знать, что на той стороне, а я нет? Несолидно как-то, не находишь?

Сквозь боль и слезы невольно прорывается смех:

— И это я чудаковатая.

— Ну, возможно, с тебя и на меня напылило самую малость.

— Ты мне просто снишься, да?

— Снюсь, — улыбается Том. — Но наш разговор реален. И чтобы ты знала это наверняка, я заберу себе одного мотылька. — Запустив пальцы под волосы, он снимает с ее левого уха сережку. — А теперь спи.

* * *

Следующий день знаменуется отказом из аврората и безуспешными поисками сережки. А ближе к вечеру, постфактум, друзья приносят весть о казни. Она была быстрой и тайной, широкую общественность решили не травмировать новостями об очередном воскрешении Темного лорда. Его бы казнили и в день ареста, если бы не жаркие споры насчет способа. Дементоров и Арку смерти сочли слишком рискованными, как выпустить злой дух неведомо куда и гадать, вернется, не вернется или уже стоит за спиной. Сошлись на множественной Аваде и захоронении со стационарными сигнальными чарами на останках.

Гарри и Гермиона не понимают Луну, но в их глазах читается сострадание. Она решается попросить:

— Вы были там? Видели?

— Я был.

— Можно мне тоже? Увидеть?

Гарри молча аппарирует, чтобы через четверть часа вернуться с думосбором.

Его вывели на задний двор министерства магии. Высокий, статный, будто не замечающий антимагических оков на своих ногах, руках и шее, он лениво наблюдал за тем, как десяток авроров выстраиваются в круг.

Судья зачитал приговор. Но старший взвода успел лишь раскрыть рот.

— Минуту! — с самодовольной ухмылкой Волдеморт обвел оробевших людей высокомерным взглядом. — Надеюсь, никто не льстит себе иллюзией будто мог что-то решить! Поттер! Ты — не! — победил дракона, запомни это. Все, что сейчас происходит, это мое решение. И руководить сим знаменательным событием я буду сам.

На изготовку, господа авроры. — Волшебники в алых мантиях, переглянувшись друг с другом и командиром, нестройно подняли палочки. — Постарайтесь не испортить прощального салюта в честь Темного лорда! — Волдеморт посмотрел вдаль, сквозь людей и стены, насмешливая и одновременно жуткая улыбка вновь изогнула его губы. — А-ва-да!..

Убивающее проклятие, подхваченное и законченное, всколыхнувшейся конвойной группой поглотило последние звуки его голоса. Тело Волдеморта выгнулось, охваченное сетью змеящихся молний, после чего, подогнувшись в коленях, безжизненно рухнуло на землю.

Луне померещилось, будто ветер выхватил из его пальцев что-то белое и легкое, закружил и унес в небо.

В безлюдной части северной Шотландии, недалеко от продуваемого холодными ветрами полигона для аврорских учений, на котором из растительности только зеленый ковер тонколистных злаков, есть старинное кладбище волшебников. Большей частью тех, у кого не было ни фамильных склепов, ни маггловских родственников. На его окраине, у самых скал, в отдалении от могил и скорбных обелисков лежит неприметный серый камень с едва различимой надписью.

Иногда в солнечные дни прилетает белая голубка. Тот, кто спит под камнем, наверное, ждал мотылька, но оказалось — птица.

Луна принимает свой обычный облик и садится рядом, прямо на землю. Сначала она нежно проводит рукой по траве, потом обнимает камень, прижимается к нему щекой и так замирает на некоторое время.

Том был прав: ее боль притупилась. Грусть никуда не делась, только стала светлее. И в ее жизни появился светлый чудаковатый парень. Луна ласково гладит серый каменный бок. Его зовут Рольф, и ей с ним хорошо. Но кулон из драконьей чешуйки Луна не снимет и после свадьбы.