Гарри Поттер и Беглые Драконы (джен)

— Мальчик, почему вы плачете?

Гарри вздрогнул, оборачиваясь на голос, и увидел очень странную девочку. У неё были светлые локоны и огромные синие глаза, а в руках она держала большую ящерицу.

— Тебе-то какое дело? — буркнул он.

— Па сказал, что в зоосад ходят, чтобы веселиться, — объяснила странная девочка.

— А ты веришь всему, что говорит твой папаша?

— Конечно. Зачем он будет меня обманывать?

Этот разговор был странным, девочка была странная, но после говорящей змеи Гарри уже ничего не могло напугать, поэтому он прямо объяснил:

— Я запер брата в террариуме, выпустив оттуда змею. Теперь дядя и тётя выгонят меня из дома.

Девочка присела рядом с ним, протянула ему ящерицу, предлагая погладить.

Он предпочёл отказаться.

— И часто вас выгоняют из дома за такие вещи?

— Дура. Я сегодня первый раз так!

— Но если вы сегодня впервые так опростоволосились, почему вы думаете, что вас непременно выгонят? Это как-то чересчур. Можно ведь обойтись хорошей поркой, нет? — сказала она невинным голоском.

— Ты чего, дядя меня никогда не бил! Он же не псих! — ужаснулся Гарри. — Кто вообще в наше время бьёт детей, кроме всяких маргиналов?

— А кто такие маргиналы?

Признаваться, что он и сам не до конца понимает, не хотелось, так что он ответил:

— Ну... это такие люди, они живут в деревне, женятся на братьях и сёстрах, не смотрят телевизор и вообще ведут себя неправильно. Не как нормальные люди.

— Интересно, — кивнула девочка. — И маргиналы, значит, бьют детей, а нормальные люди — просто выгоняют?

— Ты это как-то странно вывернула сейчас, — недовольно ответил Гарри.

— Извините. Я просто пыталась понять, — она вздохнула. — Мне кажется, мои родители — маргиналы. Они бы просто меня отшлёпали, запри я брата в террариуме. Но не сильно, это ведь мои братья, что им сделается.

— Моему тоже, — Гарри утёр нос. По крайней мере, больше не хотелось плакать. — Он злобный и жирный, хотя так нельзя говорить.

— Нельзя говорить злобный или нельзя говорить жирный?

— Оба. Это негативный язык ненависти, нам в школе объясняли. Но я его ненавижу, так что мне можно, да?

— Ну, это было бы логично, — рассудила девочка. — Знаете что? Я придумала! Я попрошу па взять вас с собой к нам. Па как раз недавно сказал — нас такая толпа, что одним больше, одним меньше, уже никакой разницы. Вы что-нибудь умеете делать?

— Грядки копать, — ответил Гарри, подумав. — Я всегда помогаю тёте в саду. И ещё готовлю.

— Вот, будете служить садовником. Садовника у нас пока нет, — обрадованно заявила девочка. — Вам даже будут платить, па обычно платит слугам. И кормить вас будут хорошо, потому что мы все одинаково кушаем. Разве не замечательно?

— Не уверен, что быть слугой — замечательно, — осторожно заметил он.

— Лучше, чем быть бездомным, разве нет?

С этим было не поспорить, и неизвестно, куда бы завёл их разговор — но пришла тётя Петуния и решительно увела Гарри за собой. Похоже, выгонять его из дома она всё-таки не собиралась.

* * *

Следующий раз он встретил странную девочку в подобающе странном месте: в Косом Переулке.

На сей раз она была без ящерицы, зато с большой книгой, и сидела за столиком в кафе Флориана Фортескью.

— Надо было догадаться, что ты волшебница, — сказал он.

В конце концов, все остальные странные люди в его жизни были или волшебниками, или друзьями тёти из местного отделения "Стоунволла"⁽¹⁾.

— Здравствуйте, мальчик, — несколько сердитым тоном сказала она. Наверное, намекала, что и ему неплохо бы поздороваться.

— А, да. Привет, — он даже смутился.

— Но вы ошибаетесь, я совсем не волшебница. Папа говорит, он надеется, больше в семье этой дряни не будет.

— Твои родители тоже ненавидят магию? — он почти удивился; ему казалось, странную девочку дома любят.

— Только папа, — ответила она и зачем-то решила уточнить. — Па пока не определился, мама волнуется, а дядя и тётя в полном восторге. Ещё есть другой дядя, он в общем-то тоже не одобряет, и ещё другая тётя...

— Ничего себе у тебя семейка. Большая! — уважительно кивнул Гарри. — Значит, они тебя не травят за то, что ты, ну, не такая?

— Я не волшебница, — повторила девочка. — Это близнецы у нас волшебники. Мои самые старшие братья. Так сказала дама из школы — что они волшебники, и что если их не выгнать в школу, они заболеют и умрут.

— А ко мне пришёл Хагрид, — поделился Гарри. — Он здоровенный и бородатый, и очень классный! Принёс мне торт и поздравил с днём рождения! — И немедленно тяжело вздохнул: — Только он собирается меня отправить домой, а я даже не знаю, когда дядя и тётя туда вернутся. И что они вообще скажут, после всего, что сегодня было...

— Думаете, теперь вас точно выгонят?

— Не знаю. В прошлый раз меня заперли в чулане на две недели, — он потёр переносицу. — И не знаю, когда они вернутся домой, а у меня ведь нет денег на то, чтобы покупать еду и всё такое... ты извини, что ною.

— Ничего. Нытьё облегчает душу, так говорит мой дядя Бринден, — девочка задумчиво прикусила ноготь, потом улыбнулась: — Но я ведь уже сделала вам предложение. Вы можете наняться к нам слугой или даже пожить в качестве гостя. Я попрошу па договориться с вашими родственниками — у него талант взаимодействовать со сложными людьми, уверяю вас.

— Они дофига сложные, ты учти, — он покачал головой. — Кстати, я Гарри. А ты?

— Кира, — ответила девочка. — И вы учтите, Гарри: мой па дофига талантливый. А если что, мы всегда можем позвать папу. Он тоже талантливый, но ещё и страшный.

* * *

Мистер и миссис Дурсли были только рады, что их наказание, этот мальчишка Поттер, поживёт до осени у милейшего мистера Блэка. Они даже сделали пожертвование в этот его фонд, ведь приличные люди обязательно делают пожертвования в фонды — особенно если в их заглавии есть аббревиатуры.

1) Крупнейшая британская про-ЛГБТ организация

Вернуться к тексту

— Деймона Блэкфайра никогда не существовало, — доктор Шринк говорит мягким, профессиональным голосом. — Мы ведь уже разбирали этот вопрос, мистер Блэк. Природа не терпит пустоты — рассудок не терпит отсутствия памяти, мыслей, прошлого. Ваша амнезия породила удивительную конфабуляцию, но не более того.

Мистера Демьена Блэка тоже никогда не существовало — это всего лишь аппроксимация, которую доктора составили из его вымышленного имени. Настоящий он, кем бы он ни был, остался под водой Северна, в умерших клетках головного мозга, забравших с собой его реальную память, реальное прошлое. Кто бы ни желал ему смерти — а полиция так и не выяснила, кто именно — он добился своего. Тот человек умер.

И всё же ему не хотелось в это верить.

— Но зачем мне придумывать такого бесполезного человека? Его насиловала мать, унижал отец, он не имеет ни профессии, ни смысла существования, глушит алкоголь, как воду, семья его не любит, родные братья считают идиотом, он даже не отец собственным детям, — раздражённо спрашивает он. Он знает ответ: разум не слушается человеческой логики, он действует по своей воле.

Хотя казалось бы. Это ведь его разум. Почему его разум не слушается его мнения?

— С другой стороны, ваше альтер-эго можно назвать счастливым человеком, не так ли, мистер Блэк? — всё так же мягко говорит доктор. И это тоже правда.

Деймон Блэкфайр был одарён многими формами счастья. Он знал взаимную любовь — и от того, что она была выдуманной, сердце ныло больше всего. Он обожал своих детей, он был прекрасным братом своим сёстрам. И хотя он был идиотом... где-то там, внутри, он наивно верил, что это ласковое «идиот». В конце концов, он сам звал частенько звал одного из братьев «птичьи мозги»...

— Вы должны быть сильным, мистер Блэк. Вы должны расстаться с этой ложью. Вам не нужно прошлое; у вас есть будущее. Вы показали достаточно неплохие результаты тестов, вас приняли на работу. Держитесь за реальные достижения, а не за воображаемые победы.

Воображаемые победы стоили ему вполне реальных переломов, но врачи утверждали, что это, вероятнее всего, тоже следствие пыток. Как те следы побоев, с которыми его выловили из Северна.

Деймон Блэкфайр — и его братья, и его жена, и его возлюбленный, и его дети — должны были перестать быть, но отчего-то наотрез отказывались умирать, а он всё смотрел на холодный Северн под мостом и как будто пытался разглядеть под водой дверь в ту невозможную жизнь.

Пора была переставать баловаться самообманом.

Пора была становиться мистером Блэком.

— Если не знаешь, что делать, мой хороший, — септы Анели тоже не существовало, конечно, но он помнил её ласковый голос так ясно, так чётко! — брось монетку в воду, помолись Старице и пусть она ведёт тебя. Кто ни позовёт — следуй за ним, встретишь телегу — напросись на неё сесть, и так пока не почувствуешь, что пришёл. Мамка так к папашке вышла, средство верное!

Для Мегетт из его вымышленного мира, пожалуй, встреча с королём и правда была к лучшему. Он-то её никогда не бил, уж скорее наоборот, если верить проклятым мемуарам.

Мемуары решают дело. Признать, что их он тоже выдумал — что он зачем-то выдумал себе-ребёнку обязанность их переписывать в присутствии отца, радостно дополняющего опущенные в письменной версии детали — он отказывается. В сущности, он ведь чудовищно консервативен, и когда доктор «прописал» ему поход в гей-бар, его чуть не вырвало... он просто не мог придумать такое!

Монетка летит в воду, а губы сами шепчут молитву: «Освети дорогу, просвети разум».

Теперь надо следовать знакам.

И он следует: напротив автобусная остановка — он садится в первый попавшийся автобус. Тот остановился у станции — время пересесть на поезд. И выпрыгнуть из вагона, спасаясь от контролёра, ведь если садишься на случайный поезд, времени покупать билеты никак не найдёшь. Снова автобус, набитый битком. Куда-то едет — должно быть, в столицу графства? Он не прислушивается. Его выпихнули пьяные рыбаки, пытающиеся втиснуться внутрь, и он послушно пошёл по дороге прочь от остановки, потому что именно она казалась ему больше похожей на правильную.

Он шёл, и шёл, и шёл — и даже не слишком устал, в той вымышленной жизни ему доводилось проходить куда большие расстояния — пока, наконец, не вышел к полузаброшенной деревне. Несколько домов в ней ещё были жилыми, остальные только сердито щерили пустые окна на пустую улицу. Даже фонтан в центре площади, и тот не работал.

Но дорога ещё не закончилась.

Она вела вперёд, к громаде манора — тоже заброшенного, судя по всему. Громаде манора, во дворе которого (пришлось перелезть через забор) росло молоденькое чардрево, всё в красных листьях и таких же красных цветах.

Деймон обнял его, как родное — и кувырком выкатился на траву близ Дарри.

* * *

Деймон Блэкфайр, закованный в цепи, лежал на спине в клетке для перевозки приговорённых на Стену и смотрел в деревянный потолок. Клетку потряхивало на ухабах, цепи больно впивались в спину, во рту было сухо, как после недельного запоя... одним словом, сущая благодать.

И во всём этом винить надо было одного себя.

Потому что именно ему принадлежала идея обвинить брата Дейрона в отцеубийстве и настаивать на отречении. И потому, что именно он имел глупость озвучить эту идею в присутствии Гарта Тиррела, который — конечно же — немедленно помчался к своему драгоценному принцу Бейлору, принц выслушал и ему — конечно же — понравилось, и вот уже брат Дейрон принуждён отречься от престола, а Бейлор II Благонравный уселся на Железный Трон.

И вот уже Деймон ехал на Стену, его жену готовили к постригу, а его детей — к сиротским приютам, потому что Благонравный Бейлор никак не мог простить того, что аж целых два года кто-то пробыл в фаворе у покойного короля. Или — если верить брату Эйгору — того, что кто-то посмел обрести своё счастье не с Благонравнейшим.

И так, и так выходило как-то жалко и недостойно.

Деймон был не самым благочестивым из своей семьи — эта честь точно принадлежала Эйгору — но он молился, молился за своих детей и бедную Роханну. Не за себя: молиться за себя он не видел смысла и нужды. Стена была не худшим местом на белом свете: да, там не было никого из дорогих ему людей, но там по крайней мере были кстати его немногие таланты. Не те, которые касались облегчения переполненных кошельков и вранья с улыбкой на устах... хотя и эти, пожалуй, тоже. На Стене вечно не хватало всего, в конце концов.

Так подумать, если правильно приложить усилия, можно было и в лорды-командиры выбиться.

Но его дети, воспитанные быть принцами и ставшие сиротами... его бедная жена, которая вообще в жизни никому зла не сделала... за них он по-настоящему переживал.

И немного — не переломает ли он в дороге все кости. Особенно спину.

Они были всего лишь в Дарри, а она уже начинала давать слабину.

— Эй, послушай! — окликнул он сопровождающего. — Послушай, ты же хочешь доставить меня живым и здоровым, способным держать меч?

— Ну положим, — неуверенно ответил тот. — Но мне сказали, ты будешь пытаться сбежать, если вынуть тебя из клетки. Тем более, тут Дарри, у тебя тут родня.

Бежать ему было явственно некуда, но только дурак спорит с тюремщиком. Поэтому Деймон предпочёл иной подход:

— А ты меня не расковывай, — сказал он. — Просто дай ноги-руки размять, хоть бы и в цепях. И воды глотнуть. И посидеть где-нибудь.

Дозорный смерил его взглядом, потом кивнул:

— Пошли, отведу тебя к дереву, как сможешь встать нормально — погреми цепями. Мы тоже не звери, в конце концов...

Получилось, правда, не столько отвести, сколько оттащить: ноги категорически не слушались. Он рухнул на траву, стараясь вытянуться во весь рост, размять затёкшие мышцы. Цепи брякнули, наваливаясь тяжестью. Стоило, пожалуй, опереться на ствол чардрева, получить точку опоры... но вместо опоры под лопатками оказалась пропасть, которая затянула его целиком, пока он не оказался под водой, отчаянно пытаясь выплыть.

* * *

— Параллельный мир? — Бринден, конечно, в восторге.

— Ты что, шмаль у малого одолжил, придурок? Мало тебе, что подвергаешь нас опасности, ещё и бред какой-то несёшь, — буркнул Мейкар.

— Пойди к чардреву, убедишься, — сердито ответил Деймон. — Если тебе не достаточно моей клоунской одежды и этой вот дьявольской машинки, которую я оттуда приволок.

— Ну, положим, он есть, нам-то какая от этого выгода? — Эйгор смотрел исподлобья.

— Мы можем туда... ну, сбежать? — пожал плечами Деймон. — Забрать жён, детей. Жить по-своему.

— И пусть Лори попробует справиться без нас! — мстительно добавил Бринден, явно всё ещё очарованный идеей параллельного чардревного мира.

— Ta, uae!⁽¹⁾ — малышка в красном платьице подползла к красивому молодому отцу, тот подхватил её, встал во весь рост, поднял над головой и закружил.

— Aerysi-yw, aeqqa?⁽²⁾

— Laaaa!⁽³⁾ — радостно завопила малышка.

Гарри любил смотреть на чужие семьи. Счастливые — по крайней мере, ему нравилось воображать их счастливыми. Дома в Литтл-Уингинге он часто сидел поэтому на детской площадке — пока доктор, вместе с тётей пытавшийся запихнуть его в поддерживающую терапию, не решил, что таким образом у Гарри проявляется материнский инстинкт.

Но у волшебников не было поддерживающей терапии. Он спрашивал. Хагрид сказал, это маггловская дурь, которой не место в Хогвартсе. Так что можно было спокойно смотреть на то, как иностранец играет со своей дочкой, мечтая о том, что папа мог бы вот так же подбрасывать его вверх и ловить, а он бы смеялся и радостно вопил.

Всё равно странная девочка Кира ушла искать свою странную семью.

— Какого хрена мой сын жеребёнок? — возмутился подошедший сухопарый мужчина с чёрной бородой, и Гарри подумал, что насчёт терапии, видимо, Хагрид ошибался, раз в платье был "сын".

— Ну, по логике? — ответил оказывается-не-иностранец. — У нас с Мейком дракончики, у тебя жеребёнок.

— А у Брина что, пенёк?

— За что ты так Робина? Птенец, скорее. Пенёк — это у Рованов, тогда уж.

— Пень пнём, согласен. И давай-ка сюда мелкого, пока ты его не уронил. Ты и так детей потерять ухитрился.

— Тут много народу! И Кира сказала, что пойдёт искать себе друзей... Как думаешь, у Талли икринки или мальки?..

Так Гарри встретил родителей своей новой знакомой: мистера Блэка и мистера Риверса. Блэк был блондин, Риверс — брюнет; Блэк всё время улыбался, Риверс — хмурился; Блэк постоянно звучал, Риверс только изредка огрызался. Словом, видимо, мистер Блэк так надоел маме Киры, что вторым браком она выбрала полную его противоположность.

* * *

В деревне Гарри сказали, что манор называется Элденмур, заброшен уже лет пятьдесят — с тех пор, как помер лорд-алкоголик Элденмур, допившийся до рака печени, поминая сыновей — и нынешние его обитатели определённо живут там незаконно. Вот только желающих выгнать не нашлось: ближайший полицейский участок был в Нью-Марше, до которого два часа по болотам или три — по дороге на автобусе, и вдобавок там очень любили мистера Риверса. За то, что мистер Риверс ловил браконьеров и заставлял пешком идти в Нью-Марш, сдаваться.

— И они идут, потому что их иначе заставляют говорить с мистером Мейкаром, а он такой человек, обстоятельный. Пока дослушаешь — удавишься. Или с этим, Блэком. А он улыбается, улыбается, и как-то жить неохота от стыда, — поделился с ним дядька Том, хозяин одного из трёх жилых домов.

В деревню он отправился за водой — потому что это ведь совершенно нормально и ничуть не странно заставлять ребёнка одиннадцати лет в одиночку таскать воду из фонтана на площади до садовой бочки. По крайней мере, так считала миссис Мег — лысая, как коленка⁽⁴⁾ старушка, царившая в полузаброшенном саду среди кривых деревьев и клумб, где незнакомые яркие цветы мешались с сорной травой.

— Ты парень крепкий, — сказала она, — не переломишься. Моя Рози мало воду, вино таскала вёдрами. Вино потяжелее будет, да и ведро было железное.

Миссис Мег была ненормальная, но добрая. Гладила по голове, улыбалась. Угостила сушёной курагой, как будто это настоящая сладость — он не жаловался, было вкусно. Правда, постояннно рассказывала странное:

— Думаешь, меня зря сюда забрали? Меня не зря сюда забрали, — говорила она, скидывая траву в большую корзину. — Молодые господа, они умные, помнят, что я их отцу вторая венчаная жена. Всё по закону: перед "Звездой" обещались, через лошадиный труп прыгнули. Мне мой муж в благодарность за всё хорошее целый монастырь подарил, хоть и наезжал туда проказничать, такой он был человек, храни Отец его грешную душу... так прошлый король меня не трогал, он меня уважал, а нынешний сразу заявил: всё закрыть, а нас всех — отдать Неведомому. Ты вообрази, невинных септ, Неведомому, только за то, что их король пользовал!

Гарри не очень понимал, что она несла, но по крайней мере от неё не воняло кошатиной.

Да и копаться в земле он скорее любил, чем нет.

Тем более, что на задний двор ходить было страшно. Там царила не старуха, а старик — здоровенный, сердитый, с мечом у пояса — настоящим — и деревянным мечом в руках, которым он гонял близнецов Эми и Эни. Почему у этих двоих были девчоночьи клички, когда они были вроде как Адам и Адрик, Гарри не понимал.

Когда наступал вечер, манор с его битыми стёклами, грохочущей крышей и отсутствующим светом окончательно превращался в локацию из хоррора. Впрочем, обитателей это словно бы не смущало.

Они заползали внутрь — какое-то невероятное количество братьев, сестёр, тётушек и дядюшек — растекались по мрачным комнатам, пропахшим гнилью и плесенью, или спускались вниз, где посреди когда-то гостиной горел огонь в большом тазу, и одна из дочерей миссис Мег — то ли Арабелла, то ли Аглая, то ли... ещё кто-то, они были страшно похожие, лысые и с именами на букву "А" — читала замогильным голосом непонятные заклинания, бросая в огонь сухие цветы, крошки хлеба да плеская вино, пока все крестились и кланялись.

Наверное, это была чёрная месса; у Дадли была пара классных киношек про них, но он отказывался делиться. Облизывался и говорил, что Гарри ещё слишком маленький.

Гарри предлагали тоже кинуть что-нибудь в огонь, но он вежливо отказался. Не стоит заигрывать с Сатаной — он смотрел достаточно ужастиков, чтобы это знать.

* * *

А ещё они все любили собираться в другой гостиной — той, где самый большой камин. Огонь в нём горел такой, словно на дворе был не жаркий август, а самый холодный на свете январь, и младшие дети постоянно дрались за право устроиться к нему поближе. У камина в кресле сидел черноволосый сэр Гвейн, а у его ног, положив голову ему на колени — мистер Блэк, обычно с какой-нибудь книгой, из которой он читал вслух своим — и не своим — детям, которые рассаживались вокруг и внимательно слушали, хотя книги были как на подбор скучные.

— История, как подобает нам знать, делится на три части. Первая из них, от сотворения и до падения; и вторая, от падения до откровения; и третья, от откровения и до сего дни...

Или:

— Эггвелл был плотник, и его жена была Джейн, и их сыном был Аддам, который вознёсся к отцу в возрасте двадцати семи лет и тридцати трёх дней. В то время Приречьем правили короли из рода Маддов, почитавшие деревья и презиравшие истинного Бога...

Но все слушали эту чушь, как будто она действительно того стоила. Даже мистер Риверс хмурил брови и кивал в такт истории. Может быть, потому, что мистер Блэк действительно хорошо читал — серьёзно, проникновенно, не пытаясь изображать голоса или придуриваться. Но всё равно, книжки были скучные: ни романтики, ни диалогов, ни нормального экшена...

Но в тот день чтением против внимания занимался не мистер Блэк, а второй мистер Риверс — тощий альбинос, которого все называли просто "Бринден" или "мелкий", даже дети. Видимо, из толпы родственников он был самым младшим.

— Безоар! — восклицал он. — Нет, вы только послушайте: «Универсальным противоядием, по общему мнению, является безоар»! В каком веке живут эти дикари?!

— Может, они ещё и порошок рога единорога используют? — фыркнул от камина мистер Блэк.

— Нет, что ты! «Единорог настолько чист, невинен и благороден, что любой, нанесший ему вред, оказывается проклят. Только волосы, оставленные единорогами на растительности, могут быть использованы, так как отданы добровольно»! — издевательским тоном прочитал тот.

— Чистая, невинная, благородная здоровенная тварина с вот такенными зубами, — прокомментировал из кресла сэр Гвейн. — Мы когда с Деймоном на Стену ездили с инспекцией, останавливались на Скагосе, так одна такая у нас бочку солонины сожрала, прям на причале. Раскидав всех матросов, угу.

— И как ты, проклят? — поинтересовался ещё какой-то родственник.

— Нет, не успел, оно сожрало мясо и свалило.

— А должно было тебя полюбить, кузен! Тут написано: «Только женщины и мужчины, которые уподобляются женщинам, способны укротить единорога». Это про трубочистов, точно!

— Женщинам уподобляются те стрёмные твари, которых мы видели в городе, малой. А мы с Гвейном просто любим друг друга.

Толерантность и просвещённое отношение к языку здесь было чуждо всем. Даже казалось бы заинтересованным в них сэру Гвейну и мистеру Блэку.

Младший Риверс продолжал листать — теперь Гарри был уверен, что один из учебников для колдовской школы — и высмеивать цитату за цитатой, его родственники то спорили, то поддерживали, и постепенно Гарри задрёмывал.

Ему снилось, что неведомый волшебный Хогвартс — это на самом деле Элденмур, и всю оставшуюся жизнь он проведёт здесь, таская воду из фонтана, слушая скучные книги и играя в догонялки с малышнёй.

Он не был уверен, что ему не понравился этот сон.

1) Па, вверх! — выс.вал.

Вернуться к тексту

2) Тебе хорошо, жеребёнок?

Вернуться к тексту

3) Да!

Вернуться к тексту

4) Бритая голова — признак септы или септона

Вернуться к тексту

Близнецы — 11 лет, Калла — 9 лет, Алин Хайуотерс — 8 лет, Скрипач, Кира, Дейрон Мейкарыч — 7 лет, Харвин — 5 лет, Робин, Хоста и Мона Хайуотерс — 2 года, Майлс, Эйрион Мейкарыч — около года, Лейнор — в октябре на выход.

— В лето одна тысяча пятьдесят третье вздумалось благоверному королю Эдуарду создать школу для ведьм и колдунов всякого звания. С тою целью призвал он четверых знатнейших мастеров чародейства: Годрика, первого из рыцарей; Ровену, славную рассуждением; Хельгу, добрейшую из живущих; и Салазара, говорившего со змеями...

На сей раз мистер Блэк читал "Историю Хогвартса", но она оказалась такая же скучная, как и все прочие его книги. Только обложка красивая и картинка на ней всё время шевелилась и иногда пропадала. Гарри обнял колени и прикрыл глаза, задрёмывая, пока остальные живо обсуждали выбор благоверного короля и странный подбор эпитетов.

Он привык.

Привык к вечерам и скучным книгам, которые всем остальным почему-то казались интересными, к саду, даже к ужасным сатанинским ритуалам. Его уже не пугало, когда бледный Риверс-младший под гортанные песнопения резал во дворе чёрных кур. И ощеренная рожа на стволе белого дерева тоже не пугала, хоть она и плакала кровью из глаз. Ни рожа, ни Риверс не желали ему зла, не обзывали отродьем, не бранили его родителей — и уж точно не собирались сдать в поддерживающую терапию, чтобы у Гарри отвалилась писька и он стал девчонкой.

Элденмур уже поэтому выигрывал у Литтл-Уингинга.

Да, Гарри заставляли работать и там, и здесь — но там на него бранились, что бы и как бы он ни делал, а здесь миссис Мег была добра, ласкова и всегда угощала сушеными фруктами. Она, оказывается, сама их делала — в её комнате с потолка свисали нитки с нанизанными на них абрикосами, сливами, дольками яблок, ещё какими-то маленькими фруктами, которые пахли, как банка варенья или старая бакалея.

А ещё здесь его никто не бил. Во многом потому, что он не ходил на задний двор, где били всех, правда, по взаимному согласию и к взаимному удовольствию. Такой командный БДСМ с тренировочным оружием, который здесь почему-то все обожали. Каждый день получали синяки, каждый вечер про них ныли и каждый следующий день шли повторять.

Странные люди.

Гарри подметал пол в библиотеке — одном из наименее хоррорно-заброшенных помещений. Здесь были высокие стеллажи с книгами, трачеными сыростью и временем, удобные кресла, красивый резной стол и большой камин.

За столом сидели пятилетний Харвин и домашний учитель всех здешних детей — мистер Макарен. Харвин, ведя пухлым пальцем по строчке, пытался читать текст на этом их иностранном языке — Ghis isin divior traeys parsaa⁽¹⁾. Иногда Харвин сердито зыркал на Гарри — видно, ещё не простил.

В первый же день он крупно сел в лужу, посчитав Харвина за девочку потому, что тот ходил в платье. Это теперь он знал, что здесь всех мальчишек так наряжали аж до семи лет — чтобы проще было жопы подтирать, как сказала одна из дочек миссис Мег. И никакой гендер от этого ни у кого не отваливался — о чём Харвин и не преминул сообщить, заодно предложив немедленно наглядно доказать. Ну не знал он о женских членах, дикий ребёнок. Помешала Кэти⁽²⁾ — дала ему подзатыльник и рявкнула:

— Отставить показывать письку! Nesi Cockshaw⁽³⁾!

Собственно, именно поэтому Харвин и обиделся — похоже, его обозвали чем-то категорически страшным, а виноватым он считал Гарри. Впрочем, и фиг бы с ним, всё равно скоро в школу. За год-то он точно забудет свои обиды...

Закончив подметать, он убрал совок и веник, взял с полки учебник полётов на метле и принялся смотреть движущиеся картинки. Напротив него младший близнец, Эни, что-то сосредоточенно писал, корябая пером бумагу.

— Лучше бы мне кто сказал, — мрачно заметил он, — как будет "ёб твою мать" по-валирийски.

— Вроде же mhisa-we mi-hrakkta? — неуверенно ответил старший близнец, валявшийся на диване с куском льда на переносице. Очередной акт командного БДСМ, похоже, прошёл для него неудачно.

— Нет, мой принц, — поспешил заметить мистер Макарен. — Говоря mi-hrakkta вы выражаете утверждение, что в самом деле совершили с его матерью данное действие. А вы хотите выразиться идиоматически.

— Идиотически? — уточнил Харвин.

— Идиоматически, мой принц. Это значит, что вы не имеете в виду сказанного, а просто используете слова как выражение чувств или мета... образное выражение.

— Тогда нахрена говорить, если не имеешь в виду? Глупо. Идиотически и есть.

— А зачем тебе, ну, такие слова? — спросил Гарри.

То, что принцы — жители Элденмура считали себя принцами — бранятся, как в кино с рейтингом R, его уже не смущало, но у всего должна была быть какая-то цель, нет?

— Кузена хочу выбесить. Па сказал, надо им с дядей напоминать, что мы существуем, а то они расслабятся и начнут травить тётю Гвис и дедушку. Я ещё печать с гербом привешу, чтоб его совсем растаращило!

* * *

Вечно воздерживаться от заднего двора у него всё-таки не вышло — схватили за обе руки и приволокли с воплем «Там папы вонзаться будут!». Оказалось, мистер Блэк и мистер Риверс решили подраться — по счастью, вроде бы, не на настоящем оружии.

Если честно, мистер Блэк мало вязался у Гарри с боевыми искусствами. Большую часть времени он валялся у камина или играл с детьми — когда вообще был дома, а не «доил лохов» где-то неизвестно где. Такой человек-кот — ленивый, беззлобный, в общем-то симпатичный, но совершенно бесполезный.

Сейчас во дворе был не кот, а тигр — крупный, тяжёлый хищник, вышедший против хищника помельче, зато половчее. В кино фехтование, даже на световых мечах, Гарри никогда не впечатляло: стоят два дурака и молотят друг друга клинком о клинок. Потом делают сальто-другое и продолжают в том же духе. Никакого сравнения со всяким рукопашным боем, где прямо чувствовалось, как — ух, эх, хрясь!

Наяву оказалось совсем иначе. Клинки вообще пока ни разу не соприкоснулись — мистер Риверс кружил вокруг мистера Блэка, то отпрыгивая, то напрыгивая, пока мистер Блэк неторопливо отшагивал прочь от его ударов или наносил удар сам — по широкой дуге, словно не глядя. Прыжок за прыжком, выпад за выпадом, и Гарри постепенно начал понимать, что зрелище завораживает не хуже, чем гипноз.

— Папе нельзя дать ему блокировать клинок, — задумчиво сказала Кэти. — Па крупнее, сильнее. Отбросит и растопчет.

— Угу, поэтому он и кружит. Он так долго может, а па устанет быстрее, — согласился старший близнец.

— Па-а-ап, ебашь! — радостно крикнул Харвин.

— За кого он болеет? — спросил Гарри.

— За того, кто победит, конечно, — ответила Кира. — Рада вас видеть, Гарри.

Её неизменная вежливость здесь, среди матерящихся "принцев", столь же неизменно ошарашивала.

— А кто победит? — спросил он.

— Мой принц, — уверенно ответил сэр Гвейн. — Видишь, мальчик, он расслабился? Это значит, увидел, куда бить.

И правда: вдруг последовал резкий рывок, удар, пинок — и мистер Риверс рухнул наземь.

— Тч! — сплюнул он. — Почти достал же! Ничего, отыграюсь.

Мистер Блэк молча протянул ему руку, помогая подняться.

— Знаете, Гарри, — сказала Кира, — а ведь сегодня двадцать седьмое августа. Вы готовы к школе?

А он только-только привык...

* * *

Гарри поправил маску на лице и осмотрелся. В билетах значилось — платформа номер девять и три четверти. На вокзале были только девять и десять, разумеется. И недовольные служащие, провожающие настороженными взглядами толпу из беременной женщины, просто женщины, двух мужчин, альбиноса в чёрных очках и большой чёрной шляпе и семерых детей.

— По крайней мере, — сказала просто женщина, миссис Хайуотерс, — тут нет обещанной толпы народу.

— Потому что пандемия, — откликнулся мистер Блэк. — Какая-то лёгочная чума. Милостью Матери, большинство выживает, но связываться не хочет никто.

— Если большинство выживает, нам бояться нечего, а вот ты, Ханна, зря сюда выбралась.

— Ну не могу же я сыновей не проводить! — миссис Риверс покачала головой. — Они там в этой школе будут аж до самого лета, безвылазно.

— Ага, брат родится, а мы не узнаем, — вздохнул старший близнец.

— Может, сестра, — с некоторым сомнением возразила миссис Риверс.

— Всё может быть, — философски ответил мистер Блэк. — Но до отправления поезда меньше десяти минут. А платформу я всё ещё не вижу.

— Может, требуется расширить сознание? — с надеждой спросил Риверс-младший. — У меня есть...

И немедленно получил два подзатыльника и требование срочно выбросить, что бы это ни было.

— Надо же, в этом году магглов почти совсем не видно! — раздался громкий женский голос, и показалась другая толпа, рыжая, во главе с полной женщиной в пёстром платье.

Платформа оказалась по ту сторону колонны.

Кто бы мог подумать.

1) Гис делится на три части, выс. вал. Первые строки "Записок о гискарской войне" Эйлия Кайсароса

Вернуться к тексту

2) Она же Калла

Вернуться к тексту

3) Ты не Кокшо! — выс.вал.

Вернуться к тексту

— Не скучаешь без турниров? — спросила Шира.

Ей вздумалось набрать цветов — на болоте росли удивительно красивые орхидеи — но отпускать её в одиночку было бы неправильно. Помимо орхидей на болотах водились браконьеры и просто стрёмные личности, которые прятались от властей и для которых обидеть девушку было столь же естественно, как дышать или браниться. Поэтому конечно Деймон пошёл с ней вместе, прихватив Блэкфайр и своего любимого пса.

— Не особенно. Последний год я всё равно был заперт в столице, так что... — он прижмурился на яркое солнце. — И потом, если станет совсем невмоготу, я всегда могу заявиться куда-нибудь таинственным рыцарем. Друзья меня не сдадут, а остальные не узнают.

Шира рассмеялась:

— Представляешь, ты заявишься таинственным, и Лори тоже решит заявиться таинственным, и ты его вышибешь из седла? Тебя схватят и будут судить за оскорбление величества!

— Значит, надо будет выбирать только те турниры, где недалеко от поля растёт чардрево, я полагаю?

В воздухе пахло цветущим вереском. Было душно — обычный человек, пожалуй, маялся бы от жары. Но они были Таргариены, и они были легко одеты, по-летнему. Он — в сорочку и джинсовые штаны, она — в лёгкое летнее платье дорнийского фасона, серебристо-голубое на зелёном чехле.

— Знаешь, — сказала Шира, — я не хочу выходить замуж за Бриндена.

— А? — Деймон чуть нахмурился.

Эти двое были влюблены друг в друга, разве нет?

— Не пойми неправильно, он мне нравится! Он добрый, славный, красивый... не смейся! Он красивый! — она топнула ножкой. — И он замечательно целуется, чтобы ты знал.

— Зачем?

— Просто так. Кто-то кроме меня должен знать, что Брин замечательно целуется, я считаю. И обнимается. И вообще замечательный!

— Но замуж ты не хочешь.

— Не хочу. Не знаю, замуж — это как-то... серьёзно? На всю жизнь, как Эйгор и Ханна. И дети... не могу представить себя мамой. Ходить девять месяцев с брюхом, потом кормить, потом воспитывать...

— Просто ты сама ещё ребёнок, — ответил Деймон. — Дети не должны иметь детей.

— Ну, у тебя же получилось. И у Эйгора.

— Вопреки всему, прелесть моя. И благодаря сестре, которая нам помогала. Если бы не Мария, Рони давно свихнулась бы, а мы оба испортили бы детей ещё в колыбели, пытаясь доказать, насколько мы взрослые и ответственные. Посмотри, что выросло из Лори, а всё почему? Потому что его тоже делали дети.

— А Мейкара — взрослые, — Шира задумчиво кивнула. — Логично.

Деймон любовался сестрой — на фоне синего неба и серого вереска, освещённая солнцем, с растрёпанными ветром волосами и юбками, она словно сошла с акварели на тему лета. Он и не заметил, как она выросла. Ещё вчера путалась в платье и доводила его до изнеможения, требуя учить с ней танцы, а сегодня — вот она, первая красавица королевства, счастливая своей красотой.

— Знаешь, то, что ты не спешишь за него замуж, не значит, что ты не можешь с ним спать, — напомнил он.

Сестра достаточно выросла для таких разговоров.

— Думаешь? Это как-то... приличные девушки так не делают, нет?

— Мы бастарды, сестричка, что в нас приличного? И опять же, зачем отказывать себе в радости, если можно не отказывать? А если он тебе не надоест, и если он дорастёт до того, чтобы за него можно было идти замуж...

— Дорастёт ли? Мне кажется, шмаль и колдовство ему куда интереснее меня, — грустно заметила Шира.

— Я в него верю, прелесть. Он всё-таки наш брат, у него должен быть мозг и хороший вкус. А предпочитать тебе шмаль — дурновкусие.

— Это должно меня утешить?

— И опять же, я всегда могу порекомендовать отличные противозачаточные, так что о детях беспокоиться не стоит.

— Ханне не помогло.

— Она особый случай.

Они брели домой — она с корзиной цветов, он с пустыми руками, как и был.

— Эйгор такой счастливый! — заметила Шира.

— Да. Он наконец-то может перестать прятаться. Может быть отцом своих детей, заботиться о Рони.

— Он таскал её на руках по лестнице, потому что у неё ноги болели!

— И кладёт ладонь ей на живот, когда думает, что никто не видит. Так здорово! — кивнул Деймон. — Просто жить, просто быть вместе и больше не оглядываться на то, что прикажет король или десница.

— Как думаешь, как они его назовут?

— Лейнор. Я выиграл у Эйгора право назвать следующего ребёнка ещё в прошлом году, долгая история. Но по святцам наверняка что-нибудь приреченское подберут...

В лучах закатного солнца уродливая громада захваченного ими манора казалась почти красивой.

— Это... извините, а к вам можно? — сунулась в дверь купе рыжая голова.

Гарри охотно кивнул.

— Я Гарри, — сказал он. — Это Эми и Эни, и они побьют тебя, если ты скажешь, что это девчачьи имена.

— А... ага, — рыжий робко улыбнулся. — Я Рон. Рональд. Мы уже виделись, когда мама показала вам дорогу на платформу. А ты правда?.. — он постучал себя по лбу.

— И вовсе я не псих! — возмутился Гарри. — Сам ты псих. Дядя говорит, рыжие все ненормальные.

— Он про твой дурацкий шрам, — буркнул Эни.

— Он не дурацкий! — воскликнул Рон. — Его оставил Сами-знаете-кто...

— Не знаем, — сказал Эми, хотя Гарри рассказывал им про Вольдеморта. Не то, чтобы очень много — не то, чтобы он много знал — но рассказывал.

— Самый могущественный тёмный волшебник, — многозначительно сказал Рон. — Его имя не называют. На всякий случай. Только Дамблдор может его произносить и не бояться, потому что он, ну, тоже самый-самый.

— А что это значит? — спросил Эми.

— То есть?

— Что значит — самый могущественный тёмный волшебник? У них есть какие-то соревнования?

— Нет, ты чего! Просто, ну... так говорят? — он явно задумался. — Раньше был Гриндевальд, и его все зовут по имени, а Сами-знаете-кого не зовут. Поэтому Сами-знаете-кто страшнее. Как-то так? Хотя Гриндевальда победил профессор Дамблдор, а Сами-знаете-кого — годовалый Гарри... блин, сложно! А что это у тебя за фигня в горшке?

Старший из близнецов ласково погладил маленький белый росток:

— Это чардрево, оно священное. Хочу посадить его где-нибудь в Хогвартсе.

— А ты чего, язычник? — изумился Рон.

— Да сатанисты они, — лениво объяснил Гарри. — Я видел, их дядя дереву молитвы читает и чёрных кур режет.

— Это потому, что он древоёб, — отозвался Эни и Гарри невольно подумал: это объясняет, зачем вырезать лица. Наверное, без лица как-то совсем неловко. — А мы не древоёбы, а честные семеристы. Мы почитаем деревья не сами по себе, а токмо ради проявленной в них славы Божьей.

Рон философски кивнул, вытащив из носа козявку и вытерев пальцы о край столика:

— Язычники, значит. Не, мы нормальные, мы богу молимся. Кроме дяди, — подумав, уточнил он.

— Да не язычники мы!

— А сатанисты, — кивнул Гарри мрачно.

— Семеристы! — рявкнул Эми. — От слова "семеро"! И вообще, мы не виноваты, что к нам Мессия пока не приходил. Вот придёт, будем вместе с вами радоваться, а пока нельзя. Септон Аддам говорит, это воровство — лезть в чужую благодать.

Гарри, кажется, начал понимать, почему дядя Вернон всегда говорил, что споры о религии — самые тупые и бесполезные.

Некоторое время они ехали в неловком молчании. Потом Гарри всё-таки задал терзавший его вопрос:

— А что не так с твоим дядей?

— Ну, он бухгалтер, — ответил Рон. — Он сам по себе живёт. А правда, что ты у магглов всю жизнь провёл?

Гарри кивнул.

— Теперь он будет жить у нас, — сообщил Эми. — Так решили родители. Не дело оставлять ребёнка на милость ненормальных, которые хотят отрезать ему всё мужское и пришить всё женское.

— Магглы и такое делают?! — Рон округлил глаза. — Блин. Блин. Блин. Папа говорил, конечно, что они гениальные безумцы, но чтобы так... он как-то больше по штепселям.

— Штепселям?

— Ага. У него целая коллекция. И эти, как их... плоские которые. А на какой факультет вы хотите? Я вот даже не знаю. Братья все на Гриффиндоре, но...

— Хочется иногда побыть без братьев, да? — фыркнул Эни.

— Ага. Нас у мамы семеро, я шестой, — объяснил он, смущённо потупившись.

— Понимаю, нас у мамы скоро будет девять и мы первые, — отозвался Эни мрачно.

Рон воспрял, чувствуя, что его не будут дразнить, и повторил:

— Так на какой факультет вы хотите?

— Я хочу домой, — Эми вздохнул. — Домой-домой, — уточнил он зачем-то. — Я вообще не хочу в эту школу, па ни за что не отдал бы нас, если бы ему не сказали, что иначе мы сойдём с ума и станем голодными чудищами.

— Вот да, я не хочу быть колдуном, я хочу быть рыцарем! — Эни стукнул кулаком по столу.

— Как в книжках?

— Ага, — охотно пояснил Гарри. — Они целыми днями бьют друг друга на заднем дворе! С мечами и копьями! — и добавил: — Было бы здорово попасть всем вместе на один факультет.

Даже с близнецами. Они хоть и были помешаны на своих мечах, копьях и лошадях, ни разу за всё лето не побили его, не дразнились и вообще были совсем не похожи на Дадли. Однажды кто-то из них (тогда Гарри ещё не запомнил, который из них стриженый, а который нет) даже угостил его свежей морошкой.

— Гарри Поттер! По всему поезду говорят, что ты едешь в этом купе!

Он помнил этого пацана. Они встречались в магазине мантий, и он разорялся про свою мамочку.

— Драко, — сообщил он. — Драко Малфой.

Рон прыснул. Эми фыркнул в кулак.

— Ну, хоть не Эйгон, — сказал Эни. — Уже хорошо.

— А что Эйгон? — живо спросил Рон.

— Популярное имя у таких, как он, — пояснил Эми, положив руку брату на локоть.

Пацан — Драко Малфой — стремительно краснел. Пятнами. За спиной у него два пацана покрупнее — Гарри готов был поставить своё наследство, что им нифига не одиннадцать — сдвинули плечи и набычились.

— Вольно тебе смеяться, Уизли. Ты ведь Уизли, раз нищий и рыжий? Отец всегда говорит, шваль привлекает шваль — смотрю, ты нашёл себе друзей? Что, тоже из семейки, где родители натрахали больше детей, чем могут себе позволить?

Гарри готов был поклясться, что слышал скрип зубов.

— Понимаешь, Поттер, ты пока не знаешь, но в волшебном мире не все семьи одинаково хороши. Но не волнуйся, я помогу тебе разобраться. Совершенно ни к чему тратить свою дружбу на тех, кто её недостоин.

— Спасибо, конечно, но я и сам разберусь, — буркнул он в ответ.

Ещё не хватало, чтобы какое-то хамьё начало ему рассказывать, с кем дружить! Да от этого блонды за милю несло Дадли и его шоблой — небось, страдает, что в Хогвартсе только ровесники и не выйдет отбирать завтраки у первоклашек.

— Как знаешь. Но будешь тупить, можешь закончить, как твои родители. Особенно если решишь водиться со всякими фальшивыми чистокровными и прочим отребьем.

Рон вскочил, грохнув столиком. Эни вырвал у брата руку и тоже вскочил. Эми нахмурился недовольно, и Гарри отлично его понимал: задний двор — задним двором, но настоящие драки любят только придурки.

— Шёл бы ты по-хорошему, Драко, — попросил он. — Эти двое от тебя живого места не оставят.

— Почему же, — возразил Эми. — Оставим. Должно же что-то получить школьное взыскание за хамство и развязывание драки? В книге о школе сказано, за это бьют розгами.

— Не бьют, профессор Дамблдор запретил, — сказал Рон. — А то бы Фред с Джорджем давно завязали со своими шуточками. Мама говорит, стоило бы разрешить обратно чисто ради них двоих.

— Или ради нашего белобрысого друга, чья матушка обеспечила его семейству возможность завести сколько угодно детей, — хмыкнул Эни.

— Да не, он у них один...

В этот момент, когда обломы Малфоя уже собирались протиснуться мимо него и распустить руки, из-за пазухи у Рона с диким визгом выскочило нечто, пролетело несколько футов и впилось в нос одного из громил.

Крыса.

Это была крыса.

Завизжав — весьма по-девчачьи — тот оторвал её от себя и отбросил, и именно в этот момент в купе решила зайти ещё одна посетительница. Девчонка с копной нечёсаных волос, накинувшая школьную мантию поверх нормальной одежды.

— Вы что тут, дерётесь? — спросила она строго.

— Нет! Просто этот идиот кидается крысами! — немедленно перевёл стрелки Малфой, как от него и ожидалось. Но девчонка внезапно вызверилась вовсе не на Рона:

— Ты зачем используешь такие слова! — воскликнула она сердито. — Нельзя говорить "идиот"! Это всё равно, что назвать кого-нибудь одноногим или одноглазым!

Малфой попятился.

— А вы! — она развернулась на Гарри и остальных. — Как вы можете кидаться живыми существами, они же живые! Ой!

«Ой» относилось к тому, что с верхней полки внезапно спикировал Айвен — здоровенный ворон, выданный близнецам вместо совы — и явственно вознамерился сожрать бедное животное. Чем-то крыса ему видимо не понравилась. Или наоборот, хотя Гарри не стал бы есть такую жалкую, облезлую пакость.

— Тебе её очень жалко? — спросил Эми.

Рон помотал головой:

— Мне её дали чисто потому, что Перси купили сову, а два питомца никому не полагаются. Раньше это его была.

— Тогда давай Айвен её съест, а мы тебе новую подарим?

— Да... не стоит?.. Пусть просто ест, если он голодный...

— Нам не сложно, правда. У нас кот постоянно кого-нибудь брюхатит, и вообще зверей хватает. Только справедливо будет компенсировать тебе утрату.

— Он же её съест! — с ужасом сказала лохматая. — Это жестоко...

— Уже наполовину съел, — заметил Эни. — Ты не смотри, если страшно. Моя невеста тоже всегда боится, когда кот мышей душит. Говорит, они пищат очень жалобно.

— Невеста?! — лохматая аж позабыла про испуг.

Эни смущённо улыбнулся, вытащил из-за пазухи медальон на серебряной цепочке, с серебряной розой на крышке:

— Вот, это моя Алла.

В медальоне был крохотный портрет — нарисованный прямо красками, не фотография — очень серьёзной девочки лет десяти, курносой и с веснушками.

— Тебе всего одиннадцать, это неправильно! — возмутилась лохматая.

— Ей тоже, — он пожал плечами. — И мы вроде как, ну, хорошо друг к другу относимся. Но мы не сейчас поженимся, па хочет подождать хотя бы до тринадцати.

— А мне дольше ждать, моей Беллоре всего восемь, — грустно отозвался Эми. — И у меня даже портрета пока нет, только письма. Но она умная, прям как Кира.

— Неправильно! — повторила девчонка. — А если ты влюбишься?! Как тогда?

— Зачем мне влюбляться, если у меня невеста есть? И вообще, ты зачем пришла-то? Осуждать?

Лохматая выпрямила спину:

— Нет. Я пришла потому, что Невилл потерял свою жабу. Но если бы она попала в ваше купе, очевидно, ей было бы несдобровать. Так что я пошла.

Остаток пути прошёл как-то даже скучно. Они купили шоколадных лягушек, выпустили их и смотрели, кто победит: инстинкт выживания конфет или скорость Айвена. И ещё играли во взрывчатые карты, колода которых нашлась у Рона.

Карты были старые и не взрывались, а только искрили, но так было даже лучше.

Этот носатый хмырь его ненавидел, и Гарри даже не знал, за что. Но ненавидел точно, так, что аж голова раскалывалась от его злобных взглядов.

— Это профессор Снейп, — сказал ему Фред (или Джордж?), брат Рона. — Он вообще всех ненавидит, расслабься.

— Зачем держать в школе учителя, который всех ненавидит? — буркнул слева Эни.

И не то, чтобы Гарри не разделял его недоумения

— Традиция? — спросил Невилл, толстый мальчик, тоже первокурсник. — Когда бабуля училась, всех ненавидела профессор Чесногк. Ну, почти всех. Она, говорят, любила хорошеньких семикурсниц.

— Хорошо, не первокурсниц, — философски ответил Эми.

— Не, бабушка говорит, ей сиськи нравились.

Их всех согнали в спальню на самом верху башни, с пятью здоровенными кроватями из позапрошлого века — с плюшевыми балдахинами, кистями на витых шнурах, кучей перин и вот этим всем. Для вящей концентрации духоты и пыли, окно не открывалось.

— Я думаю, можно проветривать каким-нибудь заклинанием, — неуверенно сказал Невилл. Он постоянно говорил таким тоном, словно ожидал подзатыльника за неверное мнение.

Наверное, из неблагополучной семьи происходил, пусть и волшебной. Мысль о том, что у волшебников тоже бывают неблагополучные семьи — и из них тоже никак не спастись, пусть и по другим причинам — Гарри не понравилась и думать её он не стал.

— А что-нибудь у вас вообще делают руками, а не заклинанием? — поинтересовался Эми.

— Ну... убираются? Если наказан, — сказал Рон. — Тогда надо убираться без помощи магии. Обидно и унизительно.

Гарри переглянулся с близнецами. Всё-таки, в странный мир он попал.

* * *

Кто-то там как его хотел отдать полцарства за коня. Он готов был отдать полцарства за обычную шариковую ручку. Писать пером он... нет, мог, конечно, это не сильно сложнее, чем писать любым другим не предназначенным для писания предметом. Пальцем, например. Но писать пером двухфутовый свиток про то, как надо махать палочкой, чтобы поднять в воздух любую каменюку... в общем, он засиделся допоздна, скрипя зубами и отчаянно завидуя соседям по спальне, привычным к этакой гадости.

И как назло, первым уроком на другой день было как раз зельеварение с тем самым носатым гадом. Который вещал что-то очень (наверное) важное, но Гарри совершенно его не слышал, занятый борьбой со сном. И тут как гром с небес раздалось:

— Поттер!

Он вздрогнул и выпрямил спину.

— Что получится, если я смешаю измельченный корень асфоделя с настойкой полыни?

Асфодель... полынь... он нахмурился. Что-то такое говорил Риверс-дендрофил, верно? Гарри тогда был такой же сонный, но всё равно слушал, потому что речь шла про магию, а он ещё наивно верил, что магия — это интересно. Оставалось переформулировать слова «злая, но хреновая шмаль, приход пиздец, хорошо, если проснёшься».

— Сильный, но вредный наркотик? — наконец сообразил он. — Вызывает неприятные галлюцинации и возможно летальный эффект?

Кажется, такого ответа преподаватель не ожидал. На ожидаемый ответ так не скалятся. Лохматая из поезда тянула руку, класс затаив дыхание ждал продолжение комедии. Во что он ввязался...

— Где следует искать безоар? — быстро нашёлся преподаватель. — Пусть отвечает Поттер. Докажет нам, что он знает толк не только... в наркотиках.

С такой манерой говорить следовало идти в актёры, а не учителя. И лохматая всё ещё тянула руку вверх. И он хорошо помнил шуточки, которыми Блэки и Риверсы обменивались на этот счёт. И близнецы уже хихикали.

Попадалово.

— Я смотрю, если дело не касается наркотиков, наша новая знаменитость не спешит с ответом. Что ж. Расскажите мне, Поттер, в чём разница между клобуком монаха и волчьей погибелью?

— Профессор, почему вам не спросить... — как же её? — Грейнджер? Она отчаянно хочет ответить! — не выдержал он.

— Поттер, — он выплюнул его имя как ругательство. — Знаток не только наркотиков, но и педагогики, я посмотрю?

Малфой послушно хихикнул. Не только любитель наехать на слабого и расист, но и жополиз. Конченая личность.

* * *

— Почему вы зовёте его "сьер"? Разве у него есть шпоры? — спросил Эми.

Они вышли из кабинета зельеварения и пытались найти дорогу в столовую. Они с Роном пытались — близнецы искали, где бы приткнуть своё молельное дерево.

— Какие шпоры? — спросил Рон.

— Как будто у вашего Гвейна они есть?

— Конечно, есть. И у па есть, и у папы, и у дяди Мейкара. А дядька Бринден сраный древоёб, и лучник вдобавок.

Гарри попытался представить мистера Блэка на коне и в доспехах. Получилось что-то нелепое.

— В любом случае, это просто вежливость, — решительно сказал Рон. — Как называть учителя профессором. Что такого в том, чтобы называть взрослых «сэр»?

— Тупо, — отозвался Эни. — Называть кого-то сьером, когда он не рыцарь... что дальше — называть нашу деканшу леди?

— Нормальные люди всех женщин называют леди, — сказал Гарри. — Только твоя родня считает, что они выше этого... слушай, а тут точно была эта дверь?

Эни мотнул головой и немедленно нагнулся посмотреть в замочную скважину. Ну и воспитание у этих принцев...

— Ребята, вы не поверите! — сказал он, развернувшись. — Там такое!

Там действительно оказалось такое.

Если бы Гарри не знал, что они на пятом этаже, он подумал бы, что вышел наружу, потому что вместо пола под ногами у него была зелёная трава, а сверху лился солнечный свет. Потом он заметил рёбра стеклянного купола и стены где-то вдалеке и понял, что это просто такая огромная комната. С травой вместо пола, с песчаной площадкой, разделённой пополам невысоким забором. На площадке стояли смешные чучела и деревянные подставки с оружием, совсем как на заднем дворе Элденмура.

Рон громко свистнул.

— Вот это я понимаю, волшебство!!! — Эни уже стоял у подставки, перебирая мечи и... всё остальное, Гарри недостаточно играл в финалку, чтобы знать названия всех этих штук. Точно не копья.

Он оглянулся в поисках второго близнеца и увидел его в углу у невысокого пригорка, на коленях перед каменной чашей. В чашей горел огонь, над чашей болтались цветные деревянные фигурки. Синяя птичка, красный меч, зелёный цветок...

— Здесь был кто-то из наших, — тихо сказал Эми.

— Почему ты так думаешь?

— Это алтарь, — просто ответил он и перекрестился в этой их нелепой манере. — Я посажу дерево на пригорке, так будет правильно.

— Правильно для чего?

— Для всего? — пожал тот плечами. — Святой Бейлор учил, что все боги равны, в конце концов. Кроме валирийских, они злобные демоны. Да и удобно будет, я думаю... — он хмыкнул, как будто речь шла о чём-то очевидном и коварном.

Ветер качал фигурки, огонь дрожал, и от всего этого было какое-то ощущение печального мира. И конечно, долго оно не продлилось.

— Эми, смотри, тут есть дверь! Не поверишь, куда она ведёт — в нашу комнату!

* * *

Они сидели в спальне и пытались совместно сообразить домашнюю работу для декана МакГонагалл — там была куча диаграм и очень много всяких терминов, половину которых не понимал даже Невилл, а бабушка Невилла была монстром и заставляла его зубрить волшебные словари. У него точно была неблагополучная семья.

Меж тем, Выручай-Комната, потянувшись углами, принялась чистить оружие, любовно разложенное на стойках. Столько лет она хранила эти мечи — тренировочные и боевые, эти булавы, этот замечательный кистень. Сколько лет надеялась, что кто-нибудь придёт к ней в поисках чего-то стоящего.

Чего-то рыцарского.

Чего-то, что порадовало бы её создателя Годрика.

Хотя вот языческих камланий он не одобрил бы.

Но что поделать, времена менялись, и Комнате приходилось меняться с ними вместе.

* * *

Драгоценные дети!

Надеюсь, всё у вас благополучно. Спешите написать нам; меж тем у нас дела благополучно. Ваша матушка в добром здравии и продолжает ожидать ребёнка; Эйгор наивно полагает, что родится дочка, но мы все понимаем, что это будет сын. Не знаю, как он ухитрился произвести на свет Кэти — это определённо была ошибка природы.

Или милость богов.

Одно из двух.

В любом случае, мои драгоценные, Бринден не так давно очередной раз встрял в нелепейшую ситуацию. Он нашёл на болоте какой-то особенный багульник и скурил его, как с ним это бывает. (Он улучил время, когда мы с Эйгором отвозили Ханну на осмотр в Нью-Марш. Осмотр показал, что Ханна в замечательном состоянии здоровья и пол ребёнка, но она отказывается нам его раскрыть.) Под влиянием багульника Бринден вырвал себе глаз и закопал его у корней чардрева; он утверждал, что это даст ему невероятное могущество и что-то ещё в этом духе.

К счастью, мы вовремя вернулись, поэтому ему ничего не угрожает — слава Матери, я ещё не забыл, как правильно очистить свежую рану.⁽¹⁾ Пришлось возвращаться в Нью-Марш и сдавать им Бриндена.

Эйгор хотел задать ему трёпку, но мы нашли решение получше; видите ли, мейстер (доктор) прописала Бриндену курс уколов в ягодицы. Ваша тётя Гвенис и ваша тётя Мия занялись искусством проведения уколов, и теперь Бринден с трудом может сидеть.

А казалось бы, драгоценные мои, вы всего пару дней отсутствовали...

1) Деймон турнирный рыцарь, а турнирные рыцари исторически неплохо умели справляться с типичными турнирными травмами: переломами, выбитыми глазами, ушибами.

Вернуться к тексту

— Вот смотрю на тебя, милая, и радуюсь, что забрила голову, — говорит Анели, доливая в ванну тёплой воды. Ханна послушно смеётся в ответ: да, крохотная ручка, рвущаяся на свободу из тесной утробы, выпячивающая кожу — то ещё зрелище. Не для слабых духом.

Но Ханна не жалуется. Она рожала семь раз, что ей восьмой? Мейстер в Нью-Марше сказала, что у неё мальчик, но она, конечно, не стала делиться этим ни с кем: пусть спорят. Это весело, когда они спорят.

Беременность всегда давалась ей легко, даже та, первая, когда её разнесло втрое против обычного и она еле могла ходить из-за огромного брюха. Только в последние месяцы куда-то девались силы ходить и всё время хотелось устроиться в тёплой ванне с душистым маслом, от которого вода побелеет и станет мягкая, как шёлк.

Она родила семерых, когда у неё был всего десяток служанок из бывших шлюх и полуслепая повивальная бабка, которую Деймону рекомендовали на Шёлковой — отличная повитуха, мастерица своего дела, Ханна не жаловалась. Теперь, для восьмого, у неё была Анели, её сёстры, старуха Мегетт, всё те же служанки и мейстер из Нью-Марша, настаивающая на опасности домашних родов. «Что-то ведь может пойти не так, как вы не понимаете!».

Ханна не понимает.

Она закрывает глаза и вспоминает детство. Мягкие ковры под ногами, душные комнаты, пропахшие специями и ладаном. Невесомая дымка красок в воздухе от того, что кто-нибудь — мать, тётки, сёстры, младшие жёны отца — постоянно подкрашивает волосы. Хорошая женщина не позволит себе показать голую голову небесам. Волосы женщины, борода мужчины — это их животное начало, которое надлежит покорить, покрыть краской, чтобы оно всегда знало своё место.

Ханна пропускает сквозь пальцы мокрые пряди — тёмные от воды, такие тёмные, что её можно было бы спутать с обычной женщиной. Её волосы не знали краски с тех пор, как родился Харвин. С тех пор, как родилась Ханна.

До Ханны была Роханна, дочь тирошийского архонта, чистая кровь Древней Валирии. Потомок великого пророка, возвестившего смертным истину о том, что Балерион — един, нет у него ни братьев, ни сестёр, ни семьи, ни ликов, но лишь бесконечность его собственного бытия. И пусть их последний дракон издох ещё до рождения Завоевателя, никто не мог попрекнуть род Сэйидис чистотой их крови или благородством происхождения.

Таргариены ещё были удельными дворянами, когда Сэйидисы уже были архонтами и кровью Пророка.

«Дочери архонта в самый раз сын короля Семи Королевств», — сказал отец, как будто выбор стоял между сотнями достойных, а не королевским сыном и сыном самого архонта. Роханна сидела за решётчатой ширмой и не понимала, зачем ей знать, кому её отдадут. Тирошийские девушки рождаются, чтобы рождать — таков закон природы, воля Балериона, милостивого, милосердного. Так ли уж важно, от кого?

Но ей повезло — по сравнению с подругами детства, ей невероятно повезло. Ей достался не старик, как Ласаралине, не жестокий ревнивец, как Арависе. Её муж был хорош собой, молод, не поднимал на неё руку и не требовал слишком много внимания. Он не приходил по ночам, чтобы получить своё, и хотя предпочитал мужчин — он не тратил деньги на мальчиков-танцовщиков. Роханна знала, что она счастливица.

Даже если муж отнял у неё сыновей и посвятил их варварским богам, обрекая их души на вечную муку. Даже если муж называет её сестрой. Даже если он спит с собственной матерью, и та не стесняется рассказать в деталях, как именно муж её ублажает.

Другим везло гораздо меньше, гораздо.

И Роханна была счастлива.

Она знала точно, когда Роханны не стало.

Это был жаркий день, и Эйгор, брат её мужа, принёс ей кувшин вина со льдом. Тирошийка никогда бы не стала пить с молодым мужчиной, она спряталась бы за занавеску, за ткань вуали, за краску на волосах. Как пряталась до того, с тех самых пор, как Эйгор перестал быть ребёнком и стал юношей.

Но был жаркий день, и ей было больно огорчать Эйгора снова, тот и без того был мрачен, и без того обижен её прятками. И она выпила его вино — вино из его кувшина и вино его губ, алое и пьяное, как вестеросское лето.

Муж не ревновал, когда она понесла. Его слова добили Роханну, уничтожили её:

— Я ведь говорил, ты моя сестра, Рони. Разве брат не радуется, если сестра находит себе любовь? А так сияют, только найдя любовь.

(Он всё равно побил своего брата — за то, что тот не напоил её лунным чаем. Изменять, по его мнению, следовало незаметно, не привлекая внимания окружающих и ни в коем случае не навлекая гнев принцессы Дейны.)

Роханна умерла, но на её месте осталась пустота, сущность, ещё не обретшая формы, безымянное нечто, мечущееся между развалинами привычного и пугающей безграничностью пока неведомого.

Замершее на краю свободы, за которым — право любить, выбирать, быть собой.

За которым громкая, властная, крупная леди Барба, которую никто никогда не смог бы запереть в клетку из ковров и плюшевых занавесок, чьи чёрные кудри никогда не трогала краска. Балерион, бог её отцов, сказал, что проклята земля, которой правит женщина — но земли Бракенов процветали, их полей не касались засухи, их коней не трогал мор. Неужели бог её отцов ошибался?

Кони... она помнила разговор о конях.

— Рони не умеет ездить верхом, леди Бракен, — сказал муж несколько смущённо.

— Не умеет? А что ж ты её не научишь? — фыркнула та, ткнув ему в грудь веером. — Херовенький из тебя брат, в таком случае.

— Дело не в нём, миледи, — поспешила Рони на подмогу. — Дело во мне. Балерион сказал... — она не успела закончить: «что женщина, садящаяся на коня, обретает натуру и похоть кобылы». Спохватилась.

— Видала я того Балериона! — фыркнула леди Бракен. — Не похож на мудреца. Больше на груду костей.

— Она про тирошийского бога, — пояснил муж.

— Тем более! Ещё станет моя невестка слушаться всяких ложных богов! Запомни, девочка: здесь не ваш богомерзкий Эссос, здесь золотая земля добрых богов. И они говорят тебе: нет больше радости, чем хорошая прогулка верхом. Вот оправишься от родов — сама займусь твоим образованием. А теперь показывай мне внучку, я по ней соскучилась.

Леди Бракен подарила ей молодую кобылку в честь первых именин Харвина. Леди Бракен помогла ей — голой, беременной и напуганной — выйти из купели, укутала в золотую рубашку с алым конём. Леди Бракен держала её за руку, пока её семикратно касались тонкие пальцы септы Анели, пока та снова и снова повторяла её новое имя: Ханна.

Но Ханна оставалась женой Деймона. Женой своего брата, потому что он назвался таковым во время имянаречения, а масляный брат не хуже кровного. И пусть они оба этому были не рады, пусть Эйгор давно занял место мужа не только в её сердце, но и в её постели — закон был не на их стороне.

Закон с холодными глазами принца Бейлора, не способного простить другим счастье, которое сам промотал.

Но не теперь. Теперь Ханна — жена Эйгора. Леди Риверс. Хозяйка Элденмура, уважаемая мать восьми детей, готовая родить девятого.

И пусть её называют не "леди", а "мистрис", она готова простить такую мелочь.

Потому что она счастлива.

Потому что теперь ничто не может пойти не так.

— Мама скоро родит, — покачал головой Эми, откладывая письмо из дома и гладя здоровенного хмурого филина по спине. Тот не сопротивлялся, только сердито топорщился и ухал.

— Это который же раз будет? — изумился Невилл.

Он, как и Гарри, был единственным ребёнком — и судя по тому, что о родителях он не обмолвился ни разу, а родились они почти одновременно... миссис Мег сказала, таких единственных детей после войны всегда образуется очень много. «Отцы уходят, чтобы не вернуться, а матери боятся искать новых мужей, чтобы те не обидели память об ушедших», — так она сказала. Но у волшебников шли в бой — гибли — и мужчины, и женщины. «Не думай, что она ненавидела свою сестру, твоя тётка. Так злятся на детей тех, кого любили. Злятся, потому что не могут им простить того, что они живы, а дорогой, любимый человек — больше нет. Это наши только не такие, умри лорд Риверс или Чёрный Принц, так другой подхватит его детей и вырастит, как своих. И не потому, что у них на двоих одна жена, просто сами они из такого теста, мальчик. Потому и молюсь, чтобы скорее наш принц стал королём, и лорд Риверс — его десницей».

Он не поверил ей, конечно. Мало ли что болтает чокнутая старуха? Но глядя на Невилла, думая о его родителях и бабке, начинал понимать её правоту. Мало кого так мучали, как этого сына, наверное, любимых детей.

— Девятый, — весело ответил Эни. — Па пишет, назовёт его Лейнором, он не сомневается, что будет мальчик. Даже Калла пацанка, чего уж там, девчонки не по части папы Эйгора.

— Девятый, — уважительно повторил Невилл. — Это надо же... и как вы справляетесь?

— А чего такого? — отозвался Рон. — Если бы Джинни родилась парнем, нас бы тоже восемь было, просто мама девочку хотела, а не толпу детей.

— На самом деле, теперь ещё ничего, у мамы служанки есть, Калла, леди Мег... вот когда мы родились, тогда было нечто, — заметил Эми. — Их погнали из столицы в прибрежное болото, там был господский дом, в котором никто не жил лет пятьдесят, и они пытались эту халупу как-то обживать вдвоём, потому что денег у них практически не оставалось после выплаты жалования слугам. Хорошо, папа Эйгор приехал на помощь! Потом дядю попустило, и он разрешил нам вернуться в столицу, и всё стало хорошо.

— Это там, где вы все принцы? — уточнил Гарри.

— Ага, — кивнул Эни.

* * *

Они все вроде как привыкли друг к другу за эти недели.

Привыкли, что близнецы мотаются в потайную комнату махать мечами, что с ними туда мотаются призраки, соскучившиеся по рыцарским временам и что они воображают себя принцами какого-то волшебного мира, где вымерли драконы и остались только мудаки.

Что Невилл никак не научится варить зелья — научишься тут, когда преподаватель чокнутый и ненавидит всё живое, зато любит издеваться над людьми (и возможно, хорошеньких семикурсников), — зато помешан на травах, знает их все по именам и, когда не пытается поймать свою неугомонную жабу, сидит над горшком с очередной уродливой фигнёй и ласково с ней разговаривает.

Что у Рона куча братьев — целых трое прямо здесь, на Гриффиндоре — но они его не особо любят и больше шпыняют, примерно как Эми и Эни дома шпыняли Джона. Что-то там такое специфичное для многодетных, типа если ты недостаточно младший, то тебе не повезло. Ещё Рон умел играть в шахматы, периодически неплохо шутил и считал в уме, как боженька.

Ещё были девчонки, но они тусовались в собственной спальне, куда мальчишкам ход был заказан, так что о них Гарри ничего толком не знал. Серьёзная индуска, та лохматая зануда, гламурная чикса... и ещё кто-то, потому что их вроде бы тоже пятеро.

В любом случае, не самая худшая компания на ближайшие семь лет.

В отличие от этих. Точнее, не так: от этого — справедливости ради, остальных первокурсников Слизерина Гарри видел ещё реже и знал ещё хуже, чем девчонок.

Но Малфой и его дружки — это было, конечно, нечто. Жопы преподавателям он лизал с тем же усердием, с которым не давал жизни однокурсникам. Не только Гарри и его друзьям; похоже, любой, кто однажды обидел Малфоя — а это было не сложнее, чем споткнуться на чёртовой самодвижущейся лестнице — попадал в список врагов навеки и жертв на ближайшее время. Самое же противное — поймать его за жопу было совершенно невозможно, потому что, смотри выше, он замечательно подлизывался и никогда не нарушал букву правил.

И конечно, когда Эми оставил на столе в библиотеке свою сатанинскую библию, отойдя по нужде, Малфой не мог не подойти и не схватить её.

И не начать читать вслух. Как будто кому-то, кроме него, интересно.

— Хм, что тут у нас? Посмотрим, какие книжки читает бастард Блэков, — протянул он самым мерзким тоном. Почему-то он свято верил в незаконнорожденность Эми и Эни. — На Верхней Ройне, в селении Гибеах у Синих Гор, жил некий андал со своею женой, и была у него любимая дочь, именем Алисса, девушка статная, красивая и преуспевшая в женских искусствах. Было ей от роду шесть на десять лет.

Для сатанинской библии было как-то даже... невинно? Хотя если Гарри что-то понимал в сатанизме, девушка шестнадцати лет должна была кончить очень плохо. Малфой перелистнул страницу с видом глубокого отвращения и присвистнул:

— Вы послушайте, какая мякотка! Она сказала отцу: возьми нож и убей меня, и разрежь моё тело на множество частей, и разошли их андалам и ройнарам. Пошли им мои груди, израненые укусами, и мои ноги, избитые о камни; пошли мои ладони, изрезанные ножом, и мои плечи со следами плетей. Кто бы подумал, что в Хогвартсе разрешены такие книжки? Думаю, декан будет очень заинтересован...

И в общем, самое противное, Гарри был с ним согласен. Сатанинская библия же. С расчлененкой и ужасами. Но Эми был его другом, и это была его Библия — которую он редко открывал, но которую очень почитал и перед которой он и его брат всегда склоняли голову.

Поэтому он встал из-за своего стола и сказал:

— Малфой, прекрати.

— Прекратить что? — спросил тот. — Публичные чтения? Но разве наши однокурсники не заслужили познакомиться с этим образчиком литературы? Смотри, какая прелесть: Твои бёдра — возделанная пашня, дай же мне засеять её! Твои груди — сосуды с молодым вином, дай же мне причаститься ему! Я пью из колодца бёдер твоих, и не могу напиться! Как думаешь, это уже порнография или ещё нет, Поттер?

Он думал, что это просто какая-то очень пафосная поэзия, но говорить этого не стал и просто повторил:

— Положи на место, или я разобью тебе рожу, Малфой.

— Фи, как по-маггловски. Впрочем, чего ещё ожидать от их воспитанника? Настоящий волшебник вызвал бы меня на дуэль, знаешь ли.

«Настоящий дебил, ты хочешь сказать», — собирался ответить Гарри, потому что ничего хорошего о дуэлях он не слышал, и обычно на них глупо умирают, но его опередил вернувшийся Эми:

— Значит, дуэль, — сказал он с порога. — Если хочешь, пригласи секундантов. Тебе пригодятся. Я позову... например, Гарри.

— В полночь, — заявил Малфой. — В выставочном зале.

Он даже возразить не успел, как уже оказался чьим-то секундантом.

— А может, я ему просто нос сломаю? — спросил Эни, и Гарри никогда ни с кем не был так яро согласен.

— Это не по-рыцарски, — сухо ответил ему старший брат. — Ломать нос и прочие конечности надо в честном поединке, а не трактирной сваре. К тому же, мистрис библиотекарь уже смотрит на нас с ненавистью. Ещё пара слов, и мы получим взыскание.

«Взыскание» переводилось как «мыть котлы у чокнутого Снейпа и слушать его нудную брань». Дуэль и правда смотрелась выгоднее.

* * *

Поэтому конечно же Малфой на неё не пришёл.

— Он выставил себя трусом и подлецом! — прошипел Эми.

— А мы выставили себя идиотами, — мрачно заметил Гарри. — Надо было догадаться с самого начала. Я имею в виду, как будто мы не знали, что он и есть трус и подлец...

— Па говорит, такие люди обычно стараются на людях казаться нормальными. Я думал, он явится со своими дружками и попытается взять числом. Или колдовством. Или тем и другим.

Тут можно было спросить, как он надеялся справиться с колдовством и дружками, но Гарри видел избитое чучело в потайной комнате и не задавал тупых вопросов.

На миг надежда, что Малфой всё-таки их посетит, затеплилась, когда раздались чьи-то быстрые, лёгкие шаги. Но это оказался не он, а Лохматая.

— Остановитесь! — сказала она торжественно.

— Зачем? — спросил он.

Лохматая оглядела залитый лунным светом выставочный зал и недоумённо спросила:

— А вы что, не дерётесь?

— Нет, — ответил Эни. — Малфой струсил.

— В таком случае, он благоразумнее, чем вы. Нормальные люди избегают конфликтов, знаете ли, — сердито сообщила Лохматая. — Всё, идём отсюда!

— Да мы и так...

— Быстрее! По дороге я чуть не наткнулась на кошку Филча, значит, он тоже сюда собирается! Я не намерена получать взыскание за попытку помирить тестостероновых болванов, знаете ли!

Кошка Филча — это, конечно, была угроза. За ней всегда появлялся сам завхоз, а он ненавидел школьников почти так же сильно, как чокнутый Снейп.

Так что они послушно рванули за Лохматой по коридору. Она решительно топала вперёд, явно зная, куда собирается — а дорогу в этом безумном замке знали немногие, лучше было не отставать.

Как оказалось, дороги она не знала. Они упёрлись в закрытую дверь, и сзади уже был слышен шум шагов — пока довольно далеко, но...

— Алохомора! — решительно рявкнула Лохматая. Он думал, это ругательство; оказалось — заклинание, потому что дверь немедленно открылась, позволив всем троим юркнуть в помещение и затаиться.

— Ну же, миссис Норрис, давай поищем получше, — послышался голос завхоза. — Тут где-то должны быть нарушители. Из выставочного зала всего два выхода...

Они затаили дыхание.

— Куда только подевались? Хм, хмм... а ты права, моя милая. Должно быть, этот мерзкий мальчишка решил нас обмануть. Помешать нам спокойно спать ночью. Ничего, мы с ним ещё поквитаемся...

Шаги удалились и постепенно совершенно стихли.

— Есть Отец на небе, и справедливость его неизменна, — тихо, но торжествующе хмыкнул Эми.

— Нехорошо радоваться чужому горю, — не изменила себе Лохматая и вдруг ойкнула.

Гарри тоже ощутил, как что-то вязкое и тёплое упало ему на плечо и обернулся.

На них со сдержанным интересом смотрела гигантская трёхголовая псина.