Преступление без наказания (гет)

Январь 1995 года. Больничное крыло

— Интересно, к следующей тренировке она уже поправится? — уныло пробормотал Джордж, оглянувшись на приоткрытую дверь Больничного крыла.

Фред только вздохнул и откинулся назад, прислонясь саднящим затылком к мраморным складкам одеяния Гиппократа. Сидеть на узком краю пьедестала статуи было неудобно, да и зад ощутимо леденило — зима все-таки, а коридоры замка и в лучшую погоду бывали неизменно прохладными, не сказать хуже. Но стоять было еще труднее — ноги дрожали, голова отчаянно кружилась, ушибленный затылок болел, несмотря на сильную дозу обезболивающего зелья.

Впрочем, как бы ему ни было плохо, Фред понимал, что Джорджу сейчас еще хуже. Переломы обеих рук — это вам не гиппогриф начхал. Правильнее всего было бы прилечь, как и было им велено. Но лежать в самом Больничном крыле было невыносимо, потому что там то и дело раздавались тихие стоны боли Анджелины, которые рвали сердце обоим близнецам Уизли. А лечь у себя, в факультетской спальне, даже если им и разрешили бы такое (что вряд ли), значило вовсе упустить из виду состояние Анджелины. Нет, ни за что! Им обоим хотелось знать, как продвигается ее выздоровление.

— Да уж… Та еще вышла тренировочка… — выдохнул наконец Фред.

Теперь уже Джордж промолчал в ответ. А что тут скажешь? Сами виноваты, нечего было тренироваться в непроглядной утренней мгле, да еще и в густой снегопад. Хотели усложнить условия? Вот и усложнили… Не во всяком матче с агрессивно настроенным противником доводится получать такие травмы, как вышло у них сейчас на рядовой тренировке.

Ладно, они-то с Фредом оклемаются, им не впервой… Квиддич, если на то пошло, далеко не самое опасное, чем им доводилось заниматься в жизни. Но Анджелина… На первый взгляд, ей должно было достаться меньше всех, когда они втроем столкнулись в воздухе. Началось с того, что Фреду в неразберихе игры в усложненных условиях прилетело бладжером по затылку — к счастью, по касательной. От боли он завертелся вместе с метлой на месте, вызвав дальнейшее столкновение, в ходе которого Джордж переломал обе руки, пытаясь спасти Анджелину — ту в сумятице сшибли с метлы, и она упала на землю. Даже то, что произошло все на сравнительно небольшой высоте, не особо помогло: травмы Анджелина получила довольно серьезные.

— Знаешь, я до сих пор думал, что это ерунда. Но теперь вижу, что это правда… — задумчиво проговорил Джордж.

— Ты это о чем? — встрепенулся Фред, отчего-то покраснев до ушей.

— Насчет сглаза…

— Что-о-о? — округлил глаза Фред.

— Да, насчет сглаза! — воскликнул Джордж и хотел сказать еще что-то, но осекся, увидев усмешку на лице брата.

— Ах, сгла-а-аз… — насмешливо протянул Фред. — Это то, о чем трещала когда-то Пенелопа Кристал? Мол, если сегодня Перси на нее не глядит — значит, их любовь кто-то сглазил… Ну не дура ли? Если Перси на нее не глядел, значит, думал об учебе. Или о должности старосты.

— Или о том, что с утра не успел начистить свой значок… — криво улыбнулся Джордж.

— Морду бы ему начистить… — пробормотал Фред, но развивать неприятную тему о старшем брате не стал. В отличие от Джорджа, который преспокойно продолжил:

— А ведь Кристал, возможно, была права… Ведь что мы, в принципе, знаем о сглазе и о том, как он действует? Почти ничего. Во всяком случае, после школы у нее с Перси так ничего и не выгорело.

— Угадай с трех раз, почему… — ехидно бросил Фред. — Где уж Пенелопе Кристал тягаться с самим министром! Если делать выбор между любовью и карьерой, Перси не задумываясь выберет сам понимаешь что.

— Да ну его к глизням, этого Перси! Я про сглаз говорю. Как я посмотрю, этот самый сглаз и правда существует…

— С чего ты взял? — недоверчиво посмотрел на брата Фред.

— Ты видел сегодня утром Филча в боковом коридоре, когда мы шли на тренировку?

— Не-а. Я сонный был… Не до того было, чтобы по сторонам озираться.

— Ну а я видел. Он на нас зыркнул, злобно этак, и что-то прошептал. Заклятьем это быть не могло — он же сквиб. Значит, сглаз! Вот потому все так сегодня и получилось... Знаешь же, Филч нас терпеть не может.

— Знаю… В принципе, если со стороны посмотреть, мы ему и впрямь заноза в заднице: мало ему было навозных бомб и всяких взрывучек, так мы теперь еще и блевательные батончики изобрели. Но сглаз… Он ведь сквиб, у него на такое умения не хватит!

— Сглазом может приложить всякий. Не только маг или сквиб, но даже магл. Разница только в том, что маги могут управлять этим процессом, а сквибы и маглы — нет. У тех интуитивно получается, стихийно. Вот и у него сегодня получилось, судя по всему…

— Н-да, а ведь вполне может быть, — призадумался Фред — Ну и тварь же он…

— Человек на этой должности и должен быть таким, — ухмыльнулся Джордж. — Помнишь, мама рассказывала про тогдашнего завхоза? Как его… Прингл, что ли?

— Ага, — отозвался Фред. — Помню. На последнем курсе они с папой всю ночь провели на свидании, а когда это выяснилось, Прингл папу так отделал, что до сих пор заметны шрамы… А маме не досталось от него только потому, что девушек было не принято пороть розгами.

— Вообще-то бывали и исключения, — хмыкнул Джордж, и Фред поглядел на него с удивлением. — Я в «Пророке» читал. Интервью с Патрицией Рейкпик.

— Я тоже читал! Это про то, как она убила сфинкса голыми руками и оторвала хвост мантикоре, да?

— Нет. То я тоже видел — там она больше о своей работе говорила. В смысле, не о здешней работе преподавателем, а о той, главной — в Гринготтсе…

— Да я уж понял, что хвосты мантикорам она не в школьном загоне отрывала…

— Ну вот. А в том интервью, о котором я говорю, она в основном вспоминала о своих школьных годах. И рассказала, что была единственной девушкой — по крайней мере, в годы ее обучения в Хоге, — которую наказывали розгами в полную силу.

— В полную силу? А что, можно выпороть розгами не в полную силу? Половину задницы или там спины выпороть, а половину — нет? — Фред был готов размышлять о любой ерунде, лишь бы не задумываться о том, как плохо сейчас Анджелине.

— Понятия не имею. Передаю слова этой Рейкпик. Я о ней чего вспомнил — к тому, что маме еще повезло. А завхозы во все времена были зверюгами. Наверное, потому на эту должность и берут сквибов. Они завидуют магам, постоянно злятся на них и потому отлично выполняют свои обязанности. Имею в виду, по части того, как портить студентам жизнь.

— А по-моему, дело не в этом, — возразил Фред. — Я думаю, что на это место берут исключительно сквибов, потому что студенты так доводят завхоза, что любой маг в конце концов не выдержал бы и шандарахнул по ним заклятием. А сквиб, может, и хотел бы, да куда ему…

И близнецы Уизли неожиданно для себя негромко рассмеялись, удивляясь, что еще способны веселиться в это грустное зимнее утро.

«Что бы вы понимали, глупые мальчишки… Быть наказанным им — это великая честь! Кто-то же должен и за порядком следить, а это очень тяжелая обязанность. Более того, не побоюсь этого слова, святое бремя! Да и в былые времена, о которых вы так беспечно рассуждаете, все было точно так же, хотя человек на этой должности был другой… И я сама была совсем другою. Молодой, торопливой, пылкой, робкой, неуверенной в своих силах. Но кое-что было точно таким же, как и сейчас. Например, мои чувства…»

Апрель 1968 года. Кабинет директора

— Что ж, коллеги… — голос Альбуса Дамблдора, недавно назначенного директором Хогвартса, звучал глухо и монотонно — совсем не так, как всегда. — Чтобы пресечь всякого рода неуместные слухи, которые могут возникнуть в нашем коллективе, я хочу изложить сейчас все, что стало известно за последние два дня в связи с расследованием смерти Аполлиона Прингла. Не перестаю тешить себя надеждой, что кто-либо из нас сумеет докопаться до истины.

— Вы серьезно, директор? Мы — и докопаемся до истины? — слегка дребезжащий голос преподавателя зельеварения был полон иронии. — Ведь это оказалось не под силу даже специалистам из Министерства… По крайней мере, пока что.

— Гораций, дорогой друг, я всего лишь высказал надежду на это. Было бы обидно так никогда и не узнать правду, верно? — директор негромко вздохнул и поправил очки, которые стал носить совсем недавно, так что еще не очень привык к ним. — А теперь перейду к делу. Прежде всего хочу напомнить вам всем основную информацию, то есть вердикт профессора Слагхорна и мадам Помфри, подтвержденный позднее специалистами из аврората. Наш завхоз (уже бывший, увы) был отравлен, причем отравлен именно колдовским зельем. К сожалению, не только состав, но даже специфику зелья определить пока не удалось. У кого-нибудь из вас есть вопросы? Тогда лучше задайте их мне сейчас, чем потом бесплодно трепать эту злополучную тему в кулуарах.

— Профессор Дамблдор, я бы хотела…

— Да, Ирма?

Молодая девушка строгого вида, школьный библиотекарь, поднялась было с места, но директор, махнув рукой, предложил ей излагать свой вопрос сидя.

— Точно ли известно, что Прингл был отравлен именно зельем? Он ведь был сквибом и мог скончаться от отравления чем угодно — начиная от обычной пищи, на которую у него могла быть аллергия, и заканчивая, к примеру, испарениями зелий в помещениях, где ему приходилось убираться. Кроме того, он, как всем известно, злоупотреблял спиртным, а оно тоже могло стать причиной отравления...

— Это могло быть самоубийством, наконец! — перебила ее Вильгельмина Граббли-Дёрг, преподавательница по уходу за магическими существами.

Она не была штатным работником школы — ее вызывали на замену, когда профессор Сильванус Кеттлберн в очередной раз получал профессиональную травму той или иной степени тяжести, что с ним случалось практически каждый учебный год. Месяц назад профессор Кеттлберн как раз вышел в отпуск по такой причине, и в загоне для магических существ при школе вновь воцарилась профессор Граббли-Дёрг.

— Нет, Вильгельмина, — с улыбкой ответил директор. — В Хогвартсе у человека, тем более — сквиба, есть много других, гораздо более простых способов свести счеты с жизнью. К примеру, оступиться на движущейся лестнице… Или посидеть часок, а то и меньше, у кромки Черного озера. Для такой цели Принглу не стоило утруждать себя поиском настолько редкого и малоизвестного зелья, что оно вогнало в ступор даже министерских зельеваров — на вердикт которых я еще раз сошлюсь, если вы не доверяете Горацию и мадам Помфри.

— Я всего лишь предположила… — пробормотала профессор Граббли-Дёрг.

— Что касается вас, Ирма, — продолжал директор, обращаясь к библиотекарю, — то вы, как мне кажется, питаете излишнее пристрастие к магловским детективным романам… Хочу напомнить вам, да и всем остальным, что в тот день профессор МакГонагалл и мадам Помфри сидели, как обычно, ближе всех к Принглу за обеденным столом. Обе они видели, что во время своей последней трапезы он не пил и не ел ничего необычного. Так что аллергическая реакция исключается стопроцентно. Как, пожалуй, и самоубийство.

— Да не собирался он уходить из жизни! — воскликнула Ирма Пинс так громко, что все присутствующие удивленно уставились на нее.

— Вот как? — спросил Дамблдор. — Вы имеете в виду лишь тот общеизвестный факт, что Прингл, отставной военный, был мужчиной в расцвете лет, да к тому же здоровым, как бык? Или у вас есть какие-то дополнительные сведения, помимо этих?

— Да, есть. Насколько могу судить, я была одной из последних, если не самой последней, с кем он говорил. В тот день, после обеда, он пришел в библиотеку — а там он бывал не слишком часто, как вы знаете…

— Да уж наверное! — фыркнул профессор Слагхорн.

— И за какой же книгой он явился? — спросила мадам Помфри. — Или зашел просто так, поболтать с вами?

— Нет, мы с ним никогда не разговаривали на отвлеченные темы. Только по делу. Так вот, в тот раз Прингл пришел взять редкую книгу Морбуса Кнута «Пятьдесят оттенков боли: ранжирование телесных наказаний в магических учебных заведениях». Конечно, труды Кнута несколько устарели, но Прингл любил такую тематику…

— Хм… Ну что ж, коллеги, вот ради таких открытий и стоит обсуждать неудобные вопросы не приватно, а всем коллективом, — произнес заметно приободрившийся директор. — Только что мы получили наглядное свидетельство того, что Аполлион Прингл собирался и дальше совершенствовать свои… эмм… профессиональные навыки. Другими словами, сводить счеты с жизнью он никоим образом не собирался. Это в совокупности с некоторыми другими фактами означает только одно: он действительно был убит! Кто знает, может, нам удастся дойти и до самого конца в своем, так сказать, «домашнем» расследовании? Давайте продолжим обсуждение. От себя скажу, что мы постарались восстановить буквально по крупицам последний день его жизни. Минерва, прошу вас, изложите всем результаты…

Профессор МакГонагалл поднялась с места, невзирая на то, что директор незаметно подергал ее за мантию, приглашая сесть обратно. С высоты своего роста она пристальным взглядом обвела сидящих перед ней коллег и медленно начала:

— Чтобы получить представление о том, как Аполлион Прингл провел последний день своей жизни, мы опросили всех тех, с кем он мог контактировать в этот день, а также привидений замка и Пивза. К сожалению, особых результатов это не принесло. Например, мы с директором и без чьих-либо свидетельств знали, как Прингл провел утро своего последнего дня. До завтрака он произвел наказание розгами двух семикурсников Гриффиндора…

— Кого именно, позвольте спросить? — заинтересовалась профессор Граббли-Дёрг. — И за что? Седьмой курс Гриффиндора — славные ребята, они почти все блестяще управляются с магическими существами. Особенно тот рыжий юноша… Как же его… Уизли! Артур Уизли!

— Ах, Вильгельмина! — вздохнул директор. — Вы, наверное, последняя в этом замке, кто еще не в курсе данного происшествия. Именно Артур Уизли, а также его однокурсница Молли Прюэтт и получили в то утро наказание от Прингла.

— За что?! — вскочив с кресла, возопила профессор Граббли-Дёрг.

— Они провели всю ночь вдвоем вне своих дортуаров, — с торопливостью завзятого сплетника сообщил профессор Слагхорн.

— И что? — недоумевающе воззрилась на него Вильгельмина Граббли-Дёрг, вновь усаживаясь на свое место. — Погодите… Они что, отправились в Запретный лес? Или тайком проникли в теплицы?

— Или в ваш загон со зверушками… — невинным тоном произнес преподаватель защиты от Темных искусств, занявший этот пост всего полмесяца назад. Это был невзрачный молодой человек, чью фамилию никто не мог запомнить, да и не старался: преподаватели по этому предмету менялись так часто, что смысла близко знакомиться не было.

— Вот как раз там с ними ничего не случилось бы… — небрежно отмахнулась профессор Граббли-Дёрг.

— Я думаю, Вильгельмина, что этой парочке и без подобного… кхм… экстрима было чем заняться в ту ночь. Причем даже не выходя за пределы замка, — тонко улыбнулся профессор Слагхорн.

Тут до преподавательницы по уходу за магическими существами наконец дошло.

— И это всё? — гневно спросила она. — Он наказал их только за это? И насколько серьезно наказал, позвольте спросить?

— Сообразно своим представлениям и возможностям… — кашлянув, туманно ответил ей директор.

— Розгами? И девушку тоже?! — Вильгельмина Граббли-Дёрг огляделась по сторонам — выражение лиц коллег сказало ей гораздо больше, чем обтекаемая фраза директора, — и вскочила на ноги. — Надеюсь, никто не осудит меня, если я скажу, что рада смерти этого негодяя? — воскликнула она.

Все разом посмотрели на нее, и она, осененная внезапной мыслью, как подкошенная рухнула обратно в кресло, произнеся уже гораздо тише:

— Но это не значит, что его убила именно я. Надеюсь, вы все это понимаете…

Повисла напряженная тишина. Разрядил обстановку директор, мягко заметивший:

— Я не обвиняю никого из присутствующих. Мне просто хочется доискаться до истины. Что же касается вас, Вильгельмина, то если бы возникла необходимость найти убийцу именно среди нас, то лично вас, дорогая, я заподозрил бы в последнюю очередь.

— Почему? — с любопытством спросил Слагхорн.

Профессор Дамбдор широко улыбнулся.

— Вы, Гораций, не хуже меня должны помнить, каким проклятьем была Вильгельмина для нашего славного профессора Шарпа в свои школьные годы. Она не имела никакого таланта к составлению зелий, зато обладала удивительным свойством выводить из строя оборудование кабинета зельеварения…

— О да! — хохотнул Слагхорн. — Согласен! Если бы ей взбрело в голову убить кого-то, то оружием стали бы явно не зелья. Рискну предположить, что ее жертву после убийства вообще не нашли бы!

— Почему? — заинтересованно спросила Ирма Пинс, действительно, как и предполагал директор, обожающая магловские детективные истории.

— Она скормила бы его мантикорам! — громко расхохотался Слагхорн, весьма довольный всеобщим вниманием.

— Вы разрешите мне продолжить? — ледяным тоном спросила МакГонагалл, которая все это время возвышалась над перешептывающимися коллегами, как маяк в бурном море.

— Да-да, конечно… — стушевался Слагхорн.

— Таким образом, мы хорошо представляли себе, что делал Аполлион Прингл за завтраком и за обедом, а также утром, до завтрака, — продолжала МакГонагалл. — А через час после обеда, как вы все знаете, он уже был найден в своей комнате мертвым. Нам оставалось лишь выяснить, не делал ли он чего-нибудь необычного в промежутке между двумя трапезами, а также в последний час своей жизни. Поэтому мы опросили всех привидений…

Ее прервал странный звук — не то кашель, не то вздох, не то скрип.

— Да, профессор Бинс? — спросила МакГонагалл, поначалу ничего не поняв, но потом спохватилась. — О, простите, я понимаю, что вы тоже являетесь привидением, но ввиду того, что вы обычно не склонны никуда отлучаться из своего класса, мы решили, что вы вряд ли сумеете внести нечто новое в наш сбор сведений.

Странный звук раздался снова. На сей раз он прозвучал гораздо более умиротворенно — видимо, профессор Бинс остался доволен принесенными извинениями. А профессор МакГонагалл невозмутимо продолжила:

— Итак, мы опросили всех привидений. К сожалению, кроме сцены того самого наказания семикурсников, на которую привидения слетелись почти в полном составе, ничего особенного они не заметили. Большинство из них либо вообще больше не видели Прингла в тот день, либо видели его исключительно за уборкой, как обычно. Единственным более или менее ценным свидетелем оказалась Плакса Миртл. Она видела, как Прингл после обеденной трапезы вошел к себе в комнату, прилег на кровать — и больше не встал. Но при этом, уверяет Миртл, он ничего не ел и не пил помимо того, что употребил за обедом в Большом зале. Хочу также отметить, что у нас вышла проблема с Пивзом. Он гадко хихикал и категорически отказался отвечать на вопрос о том, видел ли он, с кем Прингл общался незадолго до смерти. Мне показалось, что он что-то знает, но не хочет говорить…

— Вы так считаете? — насмешливо откликнулся новый преподаватель по защите от Темных искусств. — Это же всего-навсего безмозглый вредный дух… У него мозгов не хватит на притворство. Но если вы все же правы, то может, стоит применить к нему какие-то особые меры? Этот омерзительный дух частенько ведет себя неподобающе… Особенно в отношении меня.

— А можно ли в данном случае верить Плаксе Миртл? — встряла в разговор мадам Помфри, молодая целительница, недавно получившая повышение и ставшая главой Больничного крыла школы. — Всем известно, что ее, так сказать, епархия — это санузлы замка. Каким образом Миртл очутилась в комнате Прингла, где нет даже раковины для рукомойника? Что она там могла делать?

— Известно, что… — скривил губы в улыбке Слагхорн. — Подсматривала, как обычно!

— За Принглом? — вскочила со своего места до крайности изумленная целительница Хогвартса. — Но почему?

— Сами посудите… — явно наслаждаясь ситуацией, стал вещать Слагхорн. — Мужчина он был нестарый, могучего телосложения. Возможно, на этого Аполлиона-Аполлона и в раздетом виде посмотреть было одно удовольствие… Женскими глазами, конечно.

— Соглашусь с вами, Гораций… — улыбнулась Вильгельмина Граббли-Дёрг. — Чисто внешне это был породистый жеребец… ой, то есть, видный мужчина, я хочу сказать. Даром что сквиб.

Профессор МакГонагалл осуждающе кашлянула, и все замолчали.

— Коллеги, давайте вернемся к основной теме разговора. Вы узнали много новой информации. Попробуйте проанализировать ее, а также поискать новые сведения. Может быть, кому-нибудь из нас и повезет натолкнуться на истину? Я, так же, как и наш директор, не теряю на это надежды.

— А стоил ли покойный таких усилий? — брюзгливо спросил преподаватель защиты от Темных искусств. — Судя по услышанному здесь, не совсем… Да, и как же все-таки быть с Пивзом? Разве к нему нельзя применить никаких суровых мер?

Профессор МакГонагалл внимательно посмотрела на него.

— Профессор… эмм… — так и не вспомнив его фамилию, она предпочла ограничиться этим коротким обращением. — Хочу напомнить, что за последние двадцать три года, с тех пор как нас покинула профессор Вилкост, в школе сменилось около трех десятков преподавателей вашего предмета. Конфронтация с Пивзом, сразу предупрежу, способна сократить ваше пребывание в этой должности, что было бы весьма прискорбно для нас. А также — ощутимо ухудшить ваше здоровье.

В этот момент с места поднялся директор, как бы продолжив речь МагГонагалл:

— Что же касается памяти покойного, то напомню, что Аполлион Прингл, каким бы он ни был, являлся нашим коллегой. Я мог бы высокопарно сказать, что найти его убийцу — для нас дело чести. Но я слишком хорошо осознаю, что каждый должен заниматься тем, что он умеет лучше всего. В деле розыска преступников мы не чета министерским специалистам. Однако если нам удастся пролить на это дело хоть какой-нибудь свет, это было бы хорошо и для каждого из нас, и для школы в целом. Давайте же попытаемся сделать кто что может…

— Можно прямо сейчас? — тонким визгливым голоском спросила юная практикантка Сивилла Трелони.

Она с этого семестра преподавала прорицания, но всем было известно, что срок контракта у нее истекает в конце учебного года, летом она выходит замуж, а в следующем учебном году в Хогвартсе уже не будет ни этой преподавательницы прорицаний, ни самого этого предмета. Нынешний директор не считал прорицания полноценной учебной дисциплиной и планировал убрать их из курса школы. Повременил он с этим лишь потому, что из Министерства магии ему настойчиво порекомендовали в качестве практикантки юную пророчицу, праправнучку легендарной Кассандры Трелони. Однако уровень профессиональных способностей этой девушки глубоко разочаровал не только директора, но и весь педагогический коллектив. Так что участь прорицаний как предмета была решена, и отныне ничья протеже уже не заставила бы профессора Дамблдора пересмотреть этот приговор.

— Это вы о чем, милочка? — спросила Сивиллу профессор МакГонагалл.

— Я говорю, можно мне прямо сейчас попытаться сделать все, что я смогу? — повторила девушка.

— Извольте… — нехотя произнесла МакГонагалл. Она и профессор Дамблдор уселись обратно в кресла. Остальные присутствующие нетерпеливо заерзали на местах, словно дети в театре в ожидании начала представления.

Сивилла распахнула голубую мантию — яркую и модную, но неряшливую, в пятнах от ликера, и неловко сидящую на ней, — и извлекла на свет божий висящую на шее на длинной ленте темно-синюю сумочку, всю расшитую бисером. Из сумочки она вынула миниатюрный хрустальный шар. Кто-то из преподавателей хмыкнул. Но Сивилла, нимало не смущаясь, придвинула к своему креслу ближайший стул, водрузила на него шар и, наклонившись, вперила в его блестящую поверхность немигающий взгляд огромных близоруких глаз (очки она носить стеснялась, считая, что они ее старят).

— Мне кажется, я что-то вижу… Да, точно вижу… — произнесла она спустя примерно полминуты все тем же визгливым голоском, но в следующее мгновение ее голос сменился низким и хриплым, который с пугающей естественностью продолжил ее тираду: — Аполлион Прингл умер не своей смертью. Его сгубила любовь.

Безымянный преподаватель защиты от Темных искусств всхрапнул от смеха. Легкий смешок пробежал и среди других собравшихся — насколько позволяла обстановка. Но были среди присутствующих и такие, которых гораздо больше впечатлило преображение самой Сивиллы, а не то, что она сказала. Первой спохватилась профессор МакГонагалл. Переглянувшись с директором, она обратилась к впавшей в профессиональный экстаз прорицательнице:

— Сивилла, в конце года у вас истекает срок контракта. Вернетесь ли вы когда-нибудь преподавать сюда? Если да, то когда именно?

Девушка прохрипела в ответ все тем же чужим голосом:

— Через двенадцать лет… В восьмидесятом…

МакГонагалл лишь вздернула бровь и вновь переглянулась с директором. Оба насмешливо улыбнулись. Директор поднял было руку, желая остановить этот балаган, но тут встрял профессор Слагхорн, спросив прорицательницу:

— Не подскажете ли, дорогуша, кто его убил?

Сивилла Трелони оторвала взгляд от шара, удивленно уставилась на Слагхорна и спросила своим обычным тонким голоском:

— Кого, профессор? — а потом, встряхнув головой и прижав руку ко лбу, спросила в свою очередь: — Что со мной было?

— Вы должны были сообщить нам, кто убил Прингла, — ухмыляясь во весь рот, сказал Сивилле преподаватель защиты от Темных искусств.

— Но я этого не знаю… — краснея, пролепетала Сивилла, потупилась и судорожно стала заталкивать хрустальный шар обратно в сумочку.

— Как не знаете? Вы же раскрыли нам причину его смерти!

— Я? — недоумевающе посмотрела на него Сивилла.

— Ну а кто же? Вы только что заявили, что он умер от любви. Прорицание экстра-класса, ничего не скажешь! Хоть бы причину выдумали посолиднее… Но как вам удается так ловко изменять голос? Вот где кроется ваш истинный талант! Вы не думали о выступлениях в цирке?

Сивилла, донельзя смущенная, молча смотрела на него. Краска отхлынула от ее щек, и теперь она была бледнее стены.

— Довольно! — рявкнула профессор МакГонагалл. — Думаю, мы обсудили все, что могли на сегодня. Расходимся, уважаемые коллеги…

— Как это — расходимся? — спросил преподаватель защиты от Темных искусств. — Мы что же, так и не обсудим самое главное?

— Что вы имеете в виду? — нахмурившись, спросил директор.

Молодой человек, склонив голову набок, словно попугай, ответил ему с оттенком иронии и вызова:

— Не можем же мы и в самом деле подозревать исключительно друг друга! Вы шутите, что ли? Замок очень большой, и помимо нас, тут проживает целая толпа молодых людей. Которые, во-первых, еще не настолько крепко связаны моральными принципами, как взрослые, а во-вторых, имеют (точнее, имели) все основания глубоко и искренне ненавидеть Аполлиона Прингла.

Вновь настала полная тишина, которую прервал спокойный голос Дамблдора. Слова его падали веско, как камни:

— Студентов эта история вообще не должна коснуться. Никоим образом. Им было сказано, что Прингл умер от сердечного приступа. Злорадствуют они по поводу его кончины или нет — другой вопрос, и он нас не касается. Но я не позволю втягивать никого из них в расследование и ставить под подозрение.

— Понял… Извините, — пробормотал преподаватель защиты от Темных искусств, весь сжавшись под пристальным взглядом голубых глаз из-под очков-полумесяцев.

Он первым вышел, почти выбежал из кабинета директора. Нагнавшая его профессор Граббли-Дёрг хлопнула его по плечу и сказала:

— Плохо вы знаете молодежь! Кто из них стал бы заморачиваться с неизвестным зельем? Даже если бы среди них и нашелся некто, не связанный, как вы изволили выразиться, моральными принципами, то Прингла обнаружили бы не в собственной постели, а утопленным в Черном озере. Или сброшенным с башни. Но уж точно не погибшим от загадочного зелья. А вы, я смотрю, не слишком-то любите студентов… Уверены, что нашли себе работу по душе?

И она поспешила дальше по коридору, а молодой преподаватель, застыв на месте, остановившимся взглядом смотрел ей вслед.

«Все вы видите в нем только жестокость, а он… Он дарил мне цветы. До этого никто и никогда не дарил мне цветов! Я так боялась потерять его, что решила привязать его к себе навсегда… Вам не понять этого, вы все — бездушные существа, никогда не знавшие любви! А Пивз молодец, не ожидала… Он же видел нас тем утром! И слышал всё, о чем мы говорили… О Мерлин, хоть бы они не стали его больше расспрашивать… Он ведь такой переменчивый, взбалмошный — кто знает, что взбредет ему в голову в следующий раз? Возьмет и выдаст… Но почему, почему всё так получилось? Как вообще можно было умереть от этого зелья? Это всего лишь особая амортенция для сквибов, абсолютно безопасная для них! А как же я? Как я теперь без него буду?..»

Апрель 1968 года. Больничное крыло

По окнам Больничного крыла хлестал ливень. Его монотонный шорох заглушал и без того тихие разговоры, звучавшие в разных концах огромной палаты. Одно из окон и дверь были распахнуты, и свежий воздух, напоенный ароматами весны, разливался по всему помещению. Но четверо молодых людей, которые находились сейчас в палате, были целиком сосредоточены на своих проблемах, и им было не до дразнящего очарования оживающей природы.

На стоявших бок о бок кроватях у самой двери расположились двое из нынешних пациентов — Артур Уизли и Молли Прюэтт. Он лежал на животе, обхватив руками подушку, а она сидела на своей кровати, понурившись и свесив руки с забинтованными кистями.

— Больше не плачь, слышишь? — тихо сказал Артур. — Мне уже не так больно. С каждым днем все лучше и лучше. Скоро уже смогу лежать на спине и даже сидеть. Главное, чтобы твои руки зажили как следует!

Девушка усмехнулась и сверкнула на него глазами из-под челки оттенка молодой ржавчины.

— Мадам Помфри говорит, что у рыжих не только самая белая, но и самая нежная кожа… Если у меня на руках так и останутся шрамы, ты меня разлюбишь, да? А ну, отвечай!

— Нет, конечно, — улыбнулся он. — Но я хочу, чтобы все видели, какие у тебя красивые руки, когда я надену тебе на палец обручальное кольцо.

— Если только у нас будет свадьба… Ты же знаешь мою маму… — покраснела Молли и, забывшись, вытянула руки, чтобы посмотреть на свои пальцы. Но натолкнувшись взглядом на бинты, опустила голову и вздохнула.

— Будет, — убежденно сказал Артур. — А если твоя мама не согласится, я тебя просто украду, как маглы в Средневековье делали.

— Знаешь, я даже рада, что с тобой сейчас такое случилось… — очень тихо сказала она.

— Вот это новости! — удивленно рассмеялся Артур. — Это еще почему?

— Я ведь думала, что его быстро найдут… Это не мог быть кто-то чужой, сюда ведь нельзя трансгрессировать и вообще проникнуть незаконным путем… Значит, это кто-то из тех, кто живет сейчас здесь!

— Ты про убийцу, что ли? Так, так… И что?

— Но его до сих пор не нашли! А ведь уже четвертый день пошел… Вот я и думаю: как же хорошо, что ты на момент его смерти и пальцем пошевелить не мог! Это же просто нерушимое алиби! Ведь если бы не это, ты был бы главным подозреваемым…

— Ага. И ты тоже, — беззаботно улыбнулся ей Артур, но тут в его глазах мелькнула тревога, и улыбка тут же погасла. — Погоди, а тебе ничего такого не говорили? Что, если они заподозрят тебя?

Молли опустила глаза.

— Я не хотела тебе говорить, но вчера после ужина я ходила вовсе не к девочкам в Гриффиндорскую башню… Меня вызывали к директору.

— Хм… А я еще подумал: с чего это мадам Помфри сделала для тебя исключение и выпустила на прогулку из Больничного крыла? Но что случилось? Неужели директор подозревает тебя?!

— Нет.

— А что тогда?

— Он спросил, не замечала ли я в последние дни чего-нибудь странного, связанного с Принглом. Я ответила, что он был как всегда. Такой же омерзительный. Еще директор сказал, что Пивз, возможно, что-то видел, но упорно молчит. Я так поняла, у них есть подозрения, что Пивз видел что-то важное, связанное с Принглом. Может даже, он видел, как завхоз говорил с убийцей.

— Ну а ты тут при чем? — нахмурился Артур.

— Директор хотел убедиться, не нас ли с тобой видел Пивз. То есть, не о нас ли он так загадочно молчит, понимаешь? Я его заверила, что не о нас.

— Директор же не знает, что Пивз облетает тебя за версту! — рассмеялся Артур. — Все-таки этот твой Летучемышиный сглаз — мощное оружие! Даже на Пивза подействовало…

— Это у нас наследственный талант, — скромно улыбнулась Молли. — По женской линии.

— Зато теперь директор точно знает, что наши студенты — по крайней мере, старшекурсники, — не верят в сказочку про сердечный приступ, — посерьезнел Артур.

Молли бросила на него внимательный взгляд.

— Верно! А я даже не сообразила. Он заговорил об убийстве — ну, я и стала отвечать на его вопросы. И даже не подумала о том, что вообще-то я не должна понимать, о чем речь. Мне, как студентке, полагалось считать, что этот Прингл умер своей смертью. Как же ловко Дамблдор меня подловил, а!

— Ему сейчас совсем не до того, чтобы тебя подлавливать… Им убийцу надо искать.

— Ищут же, видишь! Есть зацепка с Пивзом.

— С Пивзом — дохлый номер… Если он упорно молчит, это еще не значит, что он знает что-то важное. Мог и прикинуться, будто знает. Чисто ради развлечения.

— Тоже верно… Но если ничего другого у них нет… Ой, неужели убийцу так и не найдут? Из-за всего этого я себя тут чувствую, как в Азкабане! Хорошо хоть, мы с тобой скоро заканчиваем школу…

— И что же нам теперь — до конца учебного года на свидания не ходить? — упавшим голосом произнес Артур. — Сейчас место завхоза, наверное, пустует. Но ведь и нам с тобой еще далеко до выздоровления. А когда мы наконец выберемся из Больничного крыла, то на месте Прингла, я уверен, уже будет очередной хмырь с розгами…

Молли глянула на него искоса и тихо сказала:

— Они уже взяли нового завхоза…

— Откуда знаешь?

— Сама слышала. Когда меня вызвали к директору, то он был не в кабинете, а в коридоре рядом с кабинетом. И со мной потом поговорил там же. А когда я только подошла, он разговаривал там с МакГонагалл. И пока я поднималась по лестнице, услышала кое-что. Она спросила: «И кто же он?» А директор ей: «Некто Аргус Филч. Тоже, кстати, большой любитель телесных наказаний. Но отныне подобные меры в школе будут запрещены. Довольно! Я и так слишком долго тянул с этим решением. Во всем случившемся есть и моя вина…»

— Ну ладно, Молли, — решительно сказал Артур. — Прингл, Филч или еще кто-то — в нашей жизни это все равно будет очень недолго. А потом… потом мы все равно будем вместе.

Молли улыбнулась и провела забинтованной рукой по его вихрастой рыжей шевелюре…

В противоположном углу той же палаты, у распахнутого окна, лежала на кровати хрупкая белокурая девушка. Ее длинные, тщательно завитые локоны разметались по подушке с оборками из французского кружева. В больничном крыле Хогвартса, равно как и в дортуарах, такого изысканного постельного белья не водилось, но капризная четверокурсница Нарцисса Блэк настояла на том, чтобы хотя бы на время болезни ей разрешили спать на любимых простынях и наволочках, которые ей прислали из дому. Это, мол, поможет ей выздороветь.

А болела она долго и тяжело, сильно простудившись во время похода в Хогсмид в первое воскресенье после Дня святого Валентина. Февраль в этом году выдался особенно суровым. Для хрупкой, слабой здоровьем Нарциссы было вредно подолгу находиться на холоде, но в тот день она не почувствовала мороза, рука об руку бродя с пятикурсником Люциусом Малфоем по искристому хрустящему снегу. Они, конечно, заходили в кафе и магазинчики, но то и дело выходить из тепла на холод было еще хуже для состояния здоровья Нарциссы. И вот теперь она слегла. Но ни о чем не жалела. Вот уже которую неделю лежа в больничном крыле, Нарцисса перебирала в памяти слова, которые Люциус сказал ей в тот день. И то и дело поглаживала серебряный кулон на груди — подарок, который он вручил ей в Валентинов праздник.

Люциус навещал ее каждый день, помогал с уроками. Но он был не единственным, кого заботило здоровье Нарциссы. Сейчас, например, стул рядом с ее кроватью оседлала в совершенно мужской позе ее лучшая подруга, тоже слизеринка — пятикурсница Патриция Рейкпик.

— Хотела бы я знать, кто его убил! — пробормотала Патриция, продолжая их разговор — очень тихий, чтобы не услышала влюбленная парочка гриффиндорцев на другом конце просторного помещения.

— Ты пожала бы руку этому благодетелю? — слабо усмехнулась Нарцисса.

— Нет. Набила бы ему морду, связала и сдала в аврорат. Из-за этого козла мы сейчас все под подозрением — и педагоги, и студенты!

Нарциссе и в голову не пришло посмеяться над словами подруги — та могла еще и не такое. Ей бы парнем родиться! Но беспокоиться о том, что Патриция действительно это сделает и в итоге будет сурово наказана за рукоприкладство, не приходилось. Потому что определить, кто убийца, ей вряд ли было под силу. Если уж даже взрослые до сих пор этого не сумели, что взять с Патриции, которая, к великому сожалению Нарциссы, силу мускулов всегда ставила выше силы извилин.

— Кстати, о подозреваемых… Ко мне вчера вечером наши девочки заходили, так вот они говорят, что главные подозреваемые, по мнению старшекурсников, — это профессор Кеттлберн и ты. Представляешь?

— Что-о-о? — изумилась Патриция. — Ну ладно, меня за тот полет в Запретный лес Прингл отделал розгами по полной программе — так только парней наказывают. До этого, за другие провинности, меня обычно лупили не сильнее, чем вот сейчас эту Молли Прюэтт — розгами по рукам… Помнишь?

— Ага… — отозвалась Нарцисса, зябко передернув печами.

— Ну а когда по рукам — это не так страшно, через неделю все проходит. Но в последний раз Прингл расстарался от души: у меня до сих пор спина побаливает и в квиддич пока что нормально играть не могу… Так что у меня есть хоть какой-то мотив. Допустим. Хотя все равно надо быть полнейшим дебилом, чтобы поверить, что завхоза прикончила я. Но почему Кеттлберн? Вот лично ты веришь, что он способен враждовать с кем-то? А тем более — уничтожить кого-то? Да он такой добрый… э-э-э… то есть, такой тюфяк, что и животное не способен убить, не то что человека! Был бы способен — не лишился бы половины конечностей…

— Лично я, — спокойно сказала Нарцисса, — не верю в виновность профессора Кеттлберна уже хотя бы потому, что после того случая с оккамием, который внезапно увеличился в размерах во весь загон, профессор уже месяц как лежит дома с травмой.

— Ну вот! А твои идиотки небось считают, что он в тот день вскочил с кровати и, превозмогая боль, тайком проник в замок? Если он и впрямь хотел бы убить этого придурка, то мог бы и потерпеть… В таком важном деле незачем торопиться.

— Вот видишь, и ты это понимаешь… И я им то же самое сказала. А они твердят: неизвестно, мол, что у него в голове. Кроме того, учебный год кончается — вдруг Кеттлберн побоялся, что если не успеет отомстить в этом году, то в следующем уже не сможет?

— И что бы ему могло помешать, скажи на милость?

— Мало ли… Вдруг, мол, Прингла к этому времени уволили бы. Или сам Кеттлберн погиб бы после очередной выходки кого-нибудь из его зверей…

— Уволили бы Прингла, как же… Такие ценные кадры увольняются только ногами вперед! — сердито сказала Патриция и вдруг спохватилась: — А с чего они вообще взяли, что у Кеттлберна был мотив?

— Ну как же… — слегка растерялась Нарцисса. — Разве это не Прингл донес директору, что Кеттлберн научил тебя тайком проникать на метле в Запретный лес? В итоге профессор получил строгий выговор от директора, а ты — розги от завхоза…

— Мало ли… Это ведь не доказано, что именно Прингл. Ни у директора, ни у Кеттлберна так вот прямо не спросишь, кто стуканул. Да Кеттлберн, если на то пошло, и сам бы не посмел спросить у директора, откуда у того такие сведения.

— А даже если бы и спросил, Дамблдор ему вряд ли сказал бы, — заметила Нарцисса. — И это еще одно доказательство, что твой Кеттлберн не при чем.

— Он не мой! — покраснела Патриция и в раздумьях задрала голову к потолку. — Ну да, Прингл мог стукануть, конечно. Но ведь не пойман — не вор. Да и не он один в этом замке мог бы, если на то пошло… А Сильванус… ой, то есть профессор Кеттлберн, если бы ему так приспичило прикончить Прингла ради мести, мог бы это сделать и сразу, по горячим следам. Времени было — вагон! Ведь между этими двумя случаями — когда его директор из-за меня пропесочил и когда этот чертов оккамий так не вовремя раздулся — прошла без малого неделя!

— Тут еще кое-что выяснилось… — осторожно сказала Нарцисса.

— Ты о чем? — рассеянно глянула на нее подруга.

— По школе ходят слухи, что вчера Сивилла Трелони сделала предсказание.

— Какое? — хмыкнула Патриция. — Что после субботы внезапно наступит воскресенье?

— Нет, — мотнула головой Нарцисса и добавила со значением: — Настоящее предсказание! Точнее, у нее было видение…

Патриция при этих словах так расхохоталась, что от кровати Артура Уизли на нее хмуро обернулась Молли Прюэтт, а в двери встревоженно заглянула мадам Помфри, кабинет которой находился в помещении, примыкающем к палате наподобие холла. Убедившись, что все в порядке, целительница исчезла. А Молли, вздернув подбородок, резко отвернулась — видимо, отнесла смех слизеринки на свой счет.

— Ладно, мне пора, — Патриция хлопнула рукой по спинке стула и вскочила на ноги. — Сегодня столько всего задали…

— Погоди, я тебя провожу, — сказала Нарцисса. Медленно поднявшись с постели, она взяла подругу под руку. — И не смейся ты так! Это очень важно. Трелони впала в транс и сказала, что Прингл погиб от любви… Представляешь?

Они направились к двери палаты.

— А она дамочка с фантазией… — едва сдерживая смех, ответила ей Патриция.

Нарцисса понизила голос и иронично сказала:

— Хорошо, что наши девочки не знают, что тебе нравятся мужчины постарше. А то бы точно решили, что это ты его убила. Отомстила за любимого профессора, так сказать. Ну или положила глаз на самого Прингла, а он не ответил взаимностью…

Переступая порог палаты, Патриция сделала протестующий жест и прошипела в ответ, оглянувшись на Артура и Молли, которые, судя по их напряженным позам, вовсю навострили уши:

— Фу-у-у… Зачем мне этот отвратный сквиб? Кому он вообще мог бы понравиться?

— Да я тебе и так верю, — улыбнулась Нарцисса. — И не только потому, что ты моя подруга. Но еще и потому, что Прингл, насколько мне известно, был отравлен.

— И что? — непонимающе уставилась на нее Патриция. — Это все знают…

— А то, что и ты, и твой драгоценный профессор ни черта не смыслите в зельях! — тихо рассмеявшись, прошептала Нарцисса. — Ладно, ступай… До завтра! — и помахала вслед Патриции, за которой закрылась дверь Больничного крыла.

«Мерзкая девчонка, да что ты понимаешь в мужчинах! Маленькая дрянь, влюбленная в убогого калеку, смеет судить о вкусах других? А мальчишку жаль — пусть он не ценит великой мудрости полученного наказания, но он все-таки он не должен расплачиваться за мою ошибку… Надеюсь, дело закроют за отсутствием состава преступления и никого не признают виновным. В том числе и этого юного рыжего упрямца. Как же я устала… О Мерлин, как же с ними со всеми трудно! Им явно нужна твердая рука! И если наши высокодуховные педагоги не хотят лично этим мараться, то кто-то же должен взять на себя эту миссию... И такой незаменимый человек у нас был! А теперь его нет — и виновата в этом я… Если бы об этом узнали, я закончила бы свои дни в Азкабане. Но никто не узнает — очень уж глубоко запрятана разгадка. Я и сама лишь вчера поняла, в чем дело, когда вновь перечитала тот рецепт из «Фолианта пылающих строк». В четырнадцатом примечании, пункт «а», сказано, что эта особая амортенция для сквибов может стать смертельным ядом для привораживаемого, если он импотент. И ведь нельзя сказать, что я этого не читала перед тем, как готовить зелье! Читала. Я всегда очень внимательно изучаю рецепты. Но — не обратила внимания. Отмела, как ненужную информацию. Кто бы мог подумать, что Прингл, этот роскошный мужчина, — и вдруг… Ах! Как горько осознавать, что он погиб по моей вине — при том, что я была, наверное, единственной (или, по крайней мере, одной из немногих) в Хогвартсе, кто не желал ему смерти… Мне ли теперь бояться Азкабана? Для меня отныне весь мир будет тюрьмой — без него…»

Сентябрь 1969 года. Кабинет директора

— И напоследок, уважаемые коллеги, — начал Альбус Дамблдор, — я хотел бы узнать ваше мнение по одному деликатному поводу… Как вы все помните, в конце позапрошлого учебного года наш коллектив пополнился важным и очень ответственным сотрудником — я имею в виду мистера Аргуса Филча, — сказал директор, махнув рукой в сторону двери.

Присутствующие, как по команде, обернулись туда, где притулился к косяку, держа на руках серую кошку, высокий худой мужчина. Он был еще молод — не старше тридцати пяти, но его длинные жидкие волосы, невнятным цветом схожие с шерсткой его пушистой любимицы Миссис Норрис, уже успели изрядно поредеть.

Директор тем временем продолжал:

— В течение прошлого учебного года мы с мистером Филчем не раз обсуждали наедине вызовы времени, диктующие необходимость разработки новой системы наказаний для учащихся. И почти по всем пунктам пришли к наилучшему для учебного процесса консенсусу…

Кто-то из присутствующих, не сдержавшись, громко зевнул. Остальные шуршали мантиями, ерзая в креслах, смотрели по сторонам, перешептывались о посторонних делах — словом, наглядно демонстрировали интерес педагогического коллектива к обсуждаемому предмету.

— Извините, директор, но чем мы можем помочь вам в этом вопросе? — гордо выпрямившись, спросила профессор Аврора Синистра, молодая преподавательница астрономии, принятая на работу всего месяц назад, в августе. То, что директор обратился к педагогам для обсуждения наказаний, она сочла глубочайшим оскорблением для себя и коллег. Наказаниями пусть ведает завхоз! Не дело преподавателей думать о розгах и прочих мерзостях…

— Вы, профессор, здесь совсем недавно… — поглядел на нее из-под очков директор. — Оттого и не знаете, что в прошлом году мы отменили прежнюю, проверенную веками систему наказаний.

Красивое лицо Авроры слегка покраснело от этого неявного укора. В то же время по нему пробежала тень недоумения. Если наказания уже отменены, то чего же сейчас хочет директор от них, своих подчиненных?

— Если речь идет о нашем мнении, то мы всецело «за» и не хотели бы возвращения прежней системы! — поспешил высказаться многоопытный Гораций Слагхорн, мечтавший как можно скорее вернуться со скучного собрания в свои апартаменты, где его дожидалась бутылочка бренди. И обратился к остальным: — Не так ли, уважаемые?

Все согласно закивали.

— Это, конечно, радует, но я собираюсь посоветоваться с вами вовсе не об этом, — объявил директор. — Есть один момент, который мне хотелось бы поставить на голосование, дабы каждый мог выразить свое мнение. Все вы… точнее, почти все, — поправился Дамблдор, бросив взгляд на Аврору Синистру, обучавшуюся в свое время не в Хогвартсе, а в Ильвеморни, — знаете, что один из подвалов замка столетиями служил комнатой телесных наказаний. Но вот уже год подряд это помещение не используется по прямому назначению. Однако там остался прежний… э-э-э… реквизит, который теперь является не более чем антуражем, декорацией. Это кандалы, цепи, розги и прочие атрибуты канувшей в Лету системы наказаний. Так вот, проблема в том, что мы — то есть, я и мистер Филч — разошлись во взглядах касательно того, как следует поступить с этими приметами прошлого. Оставить или выбросить? Если кто-то хочет высказаться на эту тему развернуто, то милости прошу. Если нет, то сразу перейдем к голосованию.

— Голосование будет закрытым или как? — с беспокойством спросил профессор Слагхорн.

— Думаю, будет лучше, если проголосуем открыто, — твердо сказал директор, вытащил из кармана мантии волшебную палочку и поднял ее. Но раньше, чем он успел что-либо наколдовать, подняла руку профессор Граббли-Дёрг:

— Лично я считаю, что этому позорному хламу не место в школе! Говоря «в школе», я имею в виду — вообще на территории Хогвартса, даже на его кухонной помойке. Эту дрянь надо бы переплавить с концами, чтобы и следа и не осталось! Для этого лучше всего отдать ее гоблинам — им всегда нужен металл…

— Спасибо за развернутый ответ, дорогая Вильгельмина, — сказал внимательно выслушавший ее Дамблдор. — Но мы ведь все-таки не маглы, поэтому давайте голосовать соответствующим образом… — с этими словами директор взмахнул палочкой, наколдовав на своем рабочем столе огромные золотые весы с ажурными чашами. После чего, шевеля губами и близоруко щурясь, молча пересчитал присутствующих и пробормотал себе под нос: — Кажется, кого-то не хватает…

— Поппи в эти дни очень занята в Больничном крыле — ну, вы понимаете, традиционные травмы первокурсников, еще не знакомых с замком как следует, — пояснила профессор МакГонагалл. — Но она в курсе насчет собрания и вот-вот явится.

— Тогда начнем без нее, — решил директор и вновь взмахнул палочкой.

Слева от весов на столе появилось блюдо с переливающимися мягким светом красными звездочками. Справа — аналогичное блюдо с такими же звездочками, но зелеными.

— Те, кто против сохранения в Хогвартсе атрибутов школьных наказаний, бросьте красную звездочку на левую чашу весов! Те, кто считает, что атрибуты наказаний стоит сохранить, бросьте зеленую звездочку на правую чашу весов! — провозгласил директор и первым подал пример, подняв палочку и воскликнув: — Вингардиум Левиоса!

Одна из красных звездочек плавно переместилась по воздуху и приземлилась на левую чашу весов, продемонстрировав его мнение по вопросу голосования. Почти в тот же миг еще два голоса произнесли заклинание левитации, и еще две звездочки легли на весы: красная — от профессора Граббли-Дёрг и зеленая — от профессора Слагхорна.

— Гораций? — удивленно подняла бровь профессор Граббли-Дёрг, покосившись на своего коллегу. Тот смущенно улыбнулся и сказал:

— Ностальгия по юности, дорогая Вильгельмина… Ностальгия — и ничего более.

От двери раздалось многозначительное покашливание. Директор обернулся в ту сторону и торопливо сказал:

— Да-да, конечно, мистер Филч.

По взмаху директорской палочки на соответствующую чашу весов легла зеленая звездочка — в качестве голоса Филча, ибо завхоз не умел колдовать. И тут же — еще одна зеленая, от преподавательницы изучения древних рун Батшеды Бабблинг, которая разъяснила свой шаг следующим образом:

— Я считаю, что студенты должны ценить и уважать свободу от наказаний, полученную ими в наши дни. И помнить, что так было не всегда. А чтобы хорошо помнить, желательно иметь наглядное пособие…

Буквально сразу же, в знак молчаливого согласия с этим мнением, на правую чашу весов легла еще одна зеленая звездочка — от преподавательницы нумерологии Септимы Вектор. Но ощутимо накренившая чаша была тут же слегка уравновешена голосом Авроры Синистры — та с таким выражением лица бросила на весы красную звездочку, словно это была Авада Кедавра, выпущенная по врагу.

Возникла пауза.

— Смелее, коллеги… — подбодрил директор.

После чего раздался отчаянный скрип гигантского старого кресла, которое на собраниях коллектива школы всегда оставалось за лесничим Хагридом.

— Зачем? Горькая же память… Только душу травить… — раздался взволнованный бас лесничего. — В общем, не надо. Вот.

Профессор Дамблдор взмахом палочки молча переместил красную звездочку из блюда в чашу весов, оказав лишенному права колдовать Хагриду ту же услугу, что и Филчу. Так уж совпало, что сразу после этого директору в третий раз пришлось визуализировать чужой голос в голосовании. Потому что в этот момент очнулся от своего извечного оцепенения профессор Бинс, который монотонным голосом прочитал собравшимся краткую лекцию о том, как важно сохранять для истории памятники старины, даже если это атрибуты наказаний. Несмотря на обычную для него занудность интонаций, профессор был, видимо, не на шутку взволнован темой голосования — по его полупрозрачному, как у всех привидений, телу пробегали лиловые искры.

Речь профессора Бинса, судя по всему, тронула до глубины души преподавателя магловедения Квиринуса Квиррелла — застенчивого юношу в криво сидящем бархатном колпаке с золотошвейной вышивкой. Роскошные головные уборы были его слабостью, но выбирал он их неудачно, не к лицу, да и не умел носить с достоинством — поминутно ощупывал и нервно поправлял, отчего со стороны казалось, что у него в очередном колпаке или тюрбане припрятано нечто запретное. Не доставая палочки, Квиррелл щелкнул пальцами, и на правую чашу весов опустилась очередная зеленая звездочка.

Некоторые из коллег окинули молодого человека неодобрительными взглядами. Владение беспалочковой магией было редкой способностью, однако демонстрировать ее на людях считалось неприличным. В Хогвартсе таким даром владел, помимо Квиррела, только директор, но тот это умение не выпячивал, стараясь не оскорблять лишний раз чувства окружающих, не умеющих колдовать иначе как с помощью палочки. Квиррел же, хотя работал в школе уже второй год, крайне редко использовал палочку, тем более что и предмет, который он вел, к этому особо не располагал. Причина была проста: свой дар Квиррелл почитал истинным благословением. Ведь будь он в этом плане как все, ему пришлось бы с каждой зарплаты покупать себе новую волшебную палочку — чудовищная рассеянность заставляла его постоянно терять вещи, и палочка не стала бы исключением.

То ли Квиррелл, как обычно, вызвал у окружающих приступ раздражения, то ли люди просто устали от затянувшегося заседания, но после его зеленой звездочки на весы обрушился настоящий красный звездопад. Против сохранения атрибутов наказаний почти одновременно проголосовали преподавательница трансфигурации профессор МакГонагалл, преподаватель заклинаний профессор Флитвик, преподавательница травологии Помона Стебль и библиотекарь Ирма Пинс.

Следующим высказал свое мнение Уилки Двукрест, специалист из Министерства, который вел в Хогвартсе курсы трансгрессии. Не будучи штатным преподавателем, он, тем не менее, тоже имел право голоса. Отбросив со лба прядь белоснежных волос, Двукрест негромко, но веско проговорил:

— Я думаю, не надо спешить в таком важном вопросе. Выбросить всегда успеется. А пока пусть повисят, как в музее. Лишним не будет…

Кто-то из присутствующих ехидно хмыкнул. Жизненным кредо Двукреста было разработанное им лично правило трех «н»: «Нацеленность, настойчивость, неспешность», которое на все лады пародировалось студентами Хогвартса (и даже некоторыми педагогами). Директор, однако, не разделял всеобщего скептицизма по поводу убеждений Двукреста, более того — вот уже который год пытался уговорить этого министерского специалиста стать штатным преподавателем школы. Не то что бы Дамблдор считал Двукреста гением педагогики, но сложные курсы трансгрессии тот вел, надо признать, вполне успешно. А главное, директору очень хотелось остановить наконец кадровую чехарду, порочащую должность преподавателя защиты от темных искусств. Предыдущий преподаватель этой дисциплины, человек неприятный, да и как профессионал весьма сомнительный, сделал школе ручкой еще до конца прошлого учебного года. На нынешнем собрании директор надеялся, что Уилки Двукрест все-таки примет предложенную ему в очередной раз не далее как сегодня утром должность преподавателя ЗОТИ.

Когда на чашу весов легла зеленая звездочка от министерского специалиста, профессор Дамблдор оглядел собравшихся, выискивая, кто еще не голосовал. Обнаружив, что осталась только Роланда Хуч, тренер по полетам на метлах, он сделал приглашающий жест. Мадам Хуч упруго поднялась с места, одернула кожаный жилет под черной мантией и громко заявила:

— Что ни говорите, а строгость порой очень важна! Кто знает, скольких людей спас от травм, в том числе и во время полетов на метлах, именно страх наказания! Считаю, что убирать все эти кандалы пока рановато… Пусть повисят.

Выхватив волшебную палочку, больше напоминающую стек, она резким движением опустила зеленую звездочку на чашу весов. А затем бросила пламенный взгляд на Уилки Двукреста, которого в своей краткой речи процитировала почти дословно. Если Двукрест и заметил эти знаки внимания, то не показал виду. Директор же, проследив направление взгляда Роланды, с тоской подумал, что если она продолжит в том же духе, то школа опять останется без преподавателя ЗОТИ, ибо энергичные поклонницы вызывают у суровых и деятельных мужчин типа Уилки Двукреста только глухое раздражение и желание избавиться от подобной назойливости.

Однако пора было уже подводить итоги голосования — которые, по правде говоря, волновали директора гораздо меньше, чем необходимость срочно найти педагога по ЗОТИ. Отогнав грустные мысли, он торжественно начал, привычно одарив окружающих ослепительной улыбкой:

— Что ж, как видим, чаша весов склонилась в пользу… — тут директор наконец-то удосужился взглянуть на весы — и замер: ажурные чаши пребывали в идеальном равновесии. — О, прошу прощения… Кто-то еще не проголосовал?

— Поппи… — негромко напомнила профессор МакГонагалл. — Она сейчас будет.

Дамблдор еще не успел толком нахмуриться, а все остальные — возмущенно зароптать, как дверь открылась, и на пороге возникла слегка запыхавшаяся целительница Хогвартса. Извинившись, она поспешно прошла поближе к весам и бросила вопросительный взгляд на директора. Тот объяснил ей ситуацию:

— Дорогая мадам Помфри! Я и мистер Филч разошлись во мнениях по вопросу того, следует ли сохранить в школе атрибуты телесных наказаний, ныне уже отмененных. Я лично думаю, что в этом нет нужды. А мистер Филч иного мнения — он считает, что это было бы полезно для студентов. Мнения членов нашего коллектива по данному вопросу разделились поровну. И теперь именно ваш голос решит исход голосования. Зеленая звездочка — голос за сохранение атрибутов. Красная — голос против такого шага.

Мадам Помфри глянула на ажурные чаши весов, на самого Дамблдора, затем на Филча — и без долгих слов, вынув волшебную палочку, плавным движением руки опустила на правую чашу зеленую звездочку. Затем вновь посмотрела на Филча, и глаза ее сверкнули ярче, чем волшебные звездочки на весах.

Но завхоз ничего заметил. Его напряженный взор был прикован к весам. Когда правая чаша, с зелеными звездочками, окончательно перевесила, на его лице промелькнула самодовольная усмешка. Потом он опустил голову и еще теснее прижал к себе Миссис Норрис, нежно поглаживая ее. Больше его на данном собрании уже ничто не интересовало.

Зато профессор Дамблдор безошибочно распознал отблеск страсти, вспыхнувший в глазах всегда такой сдержанной целительницы, и с веселым недоумением приподнял бровь — ему подумалось, что Уилки и Роланда будут теперь не единственной его проблемой в этом отношении. Как же все-таки нелегко, будучи руководителем коллектива, управляться с влюбленными дамочками! Особенно с такими, которым ничего не светит со стороны объекта их воздыханий… Утешает одно: Аргус — отнюдь не Уилки, так что осада со стороны слишком настойчивой поклонницы вряд ли сподвигнет его на заявление об уходе. Более того — Аргус, ввиду умеренности своего темперамента, может вообще не заметить такую осаду. Так что школе не грозит вновь остаться без завхоза. А это главное. Ибо чувства приходят и уходят, а должности остаются.

«Как же все повторяется… Даже не знаешь, смеяться или плакать. Вот уж не думала, что мое сердце вновь оживет для любви! И опять — к сквибу! И опять — безответно. Что за ирония судьбы… Но в этот раз я не совершу прежних ошибок, о нет… Ни за что! В тот раз мне казалось, что все будет так просто… Сначала — незаметно подлить ему амортенцию в тыквенный сок за обедом. Потом, после обеда, — подойти и проверить эффект зелья: заговорить первой, отчаянно флиртуя, и оценить ответную реакцию. Что ж, реакция была, да еще какая! Небо и земля по сравнению с его обычными робкими комплиментами… Даже Пивз, который случайно услышал наш разговор, перекосился от удивления. А дальше, казалось, меня с Принглом ждало бесконечное счастье. Но в итоге — вышло как вышло… Не стоило в тот раз использовать амортенцию, ох не стоило! Ведь Прингл и так, без всяких понуканий, имел на меня виды — цветы дарил, комплименты делал… Но мне этого было мало, видите ли, — я боялась упустить его и хотела действовать наверняка! Да, не стоило тогда торопить события. Однозначно.

Но сейчас… Сейчас, увы, совсем другое дело. Если Прингл хоть как-то обозначал свое отношение ко мне, то Филч, похоже, никогда никем не интересовался, кроме своей кошки. И, боюсь, уже никем не заинтересуется, если только я не возьму ситуацию в свои руки. Вот уж где без амортенции точно не обойтись! Но в этот раз я, наученная горьким опытом, буду умнее. О да! Сначала надо будет проверить, не повредит ли ему это средство… Лично проверить. На деле. Но опять-таки, Филч — не Прингл: соблазнить его будет нереально. Ну да ничего, для такого случая у меня в арсенале есть несколько сугубо медицинских зелий. Настоящую импотенцию они не вылечат, конечно, — это не под силу даже магии, но здорового мужчину заставят почувствовать себя истинным сатиром. Которому, между прочим, абсолютно все равно, что за вакханка рядом с ним… Вот и проверим, какой из Филча выйдет сатир. А потом… Потом — Обливиэйт. А после него — амортенция. В том случае, разумеется, если эксперимент увенчается успехом… Ой, нет! Нет. Чуть было опять не ошиблась… Лучше сначала амортенцию, ибо возбужденному сатиру будет все равно, что пить. А уже потом — Обливиэйт. И — концы в воду, как говорится. Ну или не в воду, а в чем там будет растворена амортенция, ха-ха… Вот уж действительно: век живи — весь учись!»