Дамы семьи Паркинсон (джен)

Примечания:

Ну что, бьем все рекорды, необходимое количество людей набралось всего за один день! Надеюсь, продолжение вам понравится :) Дамблдор получается очень необычным, как по мне. Интересно, что вы скажете.

P.S. Если умеете делать коллажи или знаете, как их делать, напишите мне, пожалуйста.

Панси сидела на краю роскошной широкой кровати (ничего себе в загадочном «Рице» номера!), куталась в фирменный халат с эмблемой отеля и задумчиво изучала босые пальцы своих ног. Пальцы шевелились, великоватый халат — на взрослого — неудобно сползал с левого плеча, а в голове было пусто, как в бочке. Панси наколдовала Темпус и поморщилась: пол-второго ночи, пора видеть третий сон, но в глаза будто песка насыпали.

Вообще-то, Панси знала, что именно нужно делать и даже в какой последовательности, но сознательно тянула время. Гостиная — сквозное зеркало — разговор по душам с тетей. Просто, как дважды два, но что-то мешало ей поступить, как следует, как было бы правильно. Она боялась реакции тети, а еще — узнать правду о себе.

Что если она никакая не Паркинсон?

Панси немного читала о Гонтах, их история в книгах почти всегда следовала сразу за биографией Слизерина. Она подавалась как назидательная басня о пользе смирения гордыни: мол, даже линия величайшего мага может выродиться до чудовищного состояния. Славные потомки Салазара так зациклились на своем даре, что напрочь отказывались разбавлять кровь из страха потерять его или случайно отдать на сторону, в побочную ветвь. Вообще-то, все семьи из числа Священных Двадцати Восьми так или иначе находились в родстве, но обычно прикладывали все усилия к тому, чтобы оно не стало слишком близким. В ход шли сложные расчеты совместимости, без них не заключался ни один союз. Гонты же умудрились выделиться и тут. С течением времени они постепенно нарушали все приемлемые границы и будто нарочно ломали табу одно за другим: сначала женились на двоюродных кузинах, потом между коленами, а затем… Панси вздрогнула, как от сквозняка, и запретила себе даже думать об этом.

Но проклятые, аморальные, замкнутые Гонты никак не желали покидать ее мысли. Она встала и бездумно прошлась по номеру: сначала ставя ноги одна перед другой, носок к пятке, потом обратно, на одних носочках. Так ей лучше думалось.

Гонты, Гонты… Гонтами пугали детей. Их имя в старых семьях давно стало нарицательным. «Снова влез в лужу, ну и грязнуля! Выпачкался, как последний Гонт», «ты чавкаешь хуже Гонта», и так далее. Если перед заключением помолвки какая-то из семей пыталась рискнуть и обойтись без расчета совместимости, тоже естественным образом вспоминали Гонтов — те тоже, мол, пошли когда-то по кривой дорожке, пожалели галеонов и решили, что сами справятся; все знают, чем обернулись их жадность и высокомерие. Да что там — их фамилия даже звучала зловеще⁽¹⁾.

Нет, оказаться родственницей Гонтов Панси не желала совершенно. Хорошо, что они пресеклись: род вроде бы угас вместе с неким Морфином, и туда ему и дорога. Могли ли у Морфина остаться внебрачные дети? И если так, то от кого?

Очередная мысль была совсем уж неприятной, и Панси поморщилась, но из песни слов не выкинешь. Была ли у последнего Гонта сестра?

Панси вздохнула и плотнее укуталась в халат, да еще и обхватила себя руками. Ее колотило. Неужели она как-то связана с этой семейкой? Фу, мерзость. Панси почувствовала себя грязной и инстинктивно почесала предплечье, чуть не до крови. Отчаянно захотелось вымыться до скрипа.

Но до ванной она не дошла — неожиданно в дверь поскреблись. Удивленная Панси открыла и улыбнулась. На пороге топтался Гарри, и вид у него был смущенный, но решительный.

— Можно?

— Заходи, — пожала плечами она и посторонилась. Гарри уселся в обитое цветочным жаккардом кресло возле кровати, устроил ноги на пуфике. Он тоже щеголял шикарным белым халатом и выглядел неожиданно уместно в этой элегантной обстановке: с руками, вольготно устроенными на золоченых подлокотниках, в сиянии многоярусной хрустальной люстры, кидающей блики на кремовые обои с тиснением.

— Мне не спалось, и я решил заглянуть к тебе: вдруг ты тоже не можешь уснуть. Надо было Драко тоже позвать, но я почему-то подумал, что он уже дрыхнет и не захотел разбудить случайно, — будто извиняясь, пояснил он. — И вообще, я хотел именно вдвоем побыть. Малфой классный, но…

— Но он не змееуст, — подхватила Панси, и на душе вдруг стало легче, словно кто-то большой и сильный подошел и подхватил тяжелый груз, пригибающий ее к земле. Панси села на кровать по-турецки, натянула халат пониже, прикрывая колени и пятки. — Знаешь… это эгоистично, но я даже рада, что у тебя та же проблема. Не так одиноко.

Гарри прищурился, с тревогой рассматривая ее лицо.

— Ты плакала?

— Немного, — призналась Панси и провела ладонью по лицу, возвращая себе свежий вид. В ответ на его удивленный взгляд хмыкнула: — В магическом мире внешность обманчива, Поттер, запомни раз и навсегда. И вообще будь начеку, не ведись на смазливое личико: все чистокровные девчонки знакомы с косметическими чарами, даже такие книжные черви, как я.

— Никакой ты не книжный червь! — возмутился Гарри.

— Спасибо, о мой рыцарь, — развеселилась Панси, театрально прикладывая руку ко лбу и закатывая глаза. — Ты печешься о моей репутации даже больше меня самой.

Они помолчали. Молчать с Гарри было уютно, и Панси внезапно поняла, что именно этого ей не хватало во время их ссоры в первом семестре. Драко был душой компании: он фонтанировал идеями, перемещался по комнате со скоростью аппарации, смешно шутил и в целом не давал ей закиснуть. Вокруг него всегда бурлила жизнь, и ей нравилось это ощущение. Они читали одинаковые книжки, росли в похожих условиях, знали одни и те же вещи. При желании они могли бы заканчивать фразы друг друга не хуже близнецов Уизли. Они даже играли вместе когда-то!

Гарри рос у магглов, не знал о колдовстве и волшебном мире до самого Хогвартса, и смотрел на все под каким-то особым, недоступным пониманию Панси углом. Тем интереснее было с ним разговаривать — но молчать почему-то было даже лучше. Панси ценила эти моменты уютной тишины на двоих, похожие на окутывающий их со всех сторон теплый кокон. Иногда ей казалось, что они с Поттером понимают друг друга без слов. Может, это потому, что оба змееусты?

— Что ты знаешь об этих потомках Слизерина? — спросил Гарри задумчиво, и она улыбнулась про себя: ну вот, опять совпали мысли. Вздохнула, почесала нос и ответила уклончиво:

— Я знаю достаточно, чтобы молиться, чтобы мы оказались к ним не причастны. Но вряд ли нам так повезет.

Гарри стиснул подлокотники кресла и спросил незнакомым, взрослым тоном:

— Что там? Рассказывай.

— Кровосмешение, сумасшествие и полное вырождение, — грустно призналась Панси, обхватила ноги руками и положила подбородок на колени. И сама удивилась тому, насколько жалобно прозвучал ее голос, когда она наконец призналась в том, что болезненным нарывом подтачивало ее весь вечер: — Что если я не родная Паркинсонам, и тетя от меня откажется? Мне страшно, Гарри.

Он без слов подошел, сел рядом, приобнял ее за плечи. Панси привалилась к другу, чувствуя, как опять подступают слезы. Она редко плакала, но этого всего было как-то чересчур. Тролль, переход на Гриффиндор, Запретный Лес, теперь вот призрак Гонтов, маячащий за спиной, тянущий к ней свои грязные лапы из глубины веков…

Гарри погладил ее по спине и покачал из стороны в сторону, как маленькую. Она шмыгнула носом и вдруг подумала: качал ли кто-то так его? Наверное нет, наверное, ему приходилось успокаивать себя самому. Ей вдруг стало за него обидно, и сочувствие к другу заставило жалость к себе отступить. Она осторожно отодвинулась и решительным жестом вытерла слезы.

— Завтра же приступим к экспериментам, нельзя, чтобы нас снова застали врасплох. И изучим родословные. На каникулах я посмотрю наш фамильный гобелен, а ты… поспрашивай своих опекунов, что ли.

— Так они и станут со мной говорить, — хмыкнул Гарри и, сняв очки, устало потер переносицу. — Я тут подумал, моя мама ведь магглорожденная… может она быть потомком какого-нибудь сквиба из Гонтов, наподобие Филча?

Панси даже замерла.

— А что, — проговорила медленно, прикидывая про себя. — Идея богатая. Расспроси все-таки тетю, ну или попробуй поискать в библиотечных архивах людей с фамилией «Эванс», может, наткнешься на кого-то из предков.

— Договорились. Ладно, я к себе, попробую все-таки уснуть.

Она проводила его до двери, но уже в коридоре Гарри обернулся и сказал на прощание:

— Панси… я не знаю, как так вышло, что ты змееуст, но точно тебе говорю: ты очень похожа на свою тетю, так что с Паркинсонами точно в родстве. Не бойся, она все поймет. Мисс Паркинсон тебя очень любит, это невооруженным глазом видно. Выше нос, подруга!

Он подмигнул и ушел, шаркая спадающими тапочками, а она еще немного постояла, удивляясь тому, как легко стало на душе после его слов. Липкий страх, державший в заложниках весь вечер, отступил окончательно, и Панси заснула сразу же, как только опустила голову на подушку, будто провалилась в облако нежнейшего пуха. И снилось ей впервые за несколько дней что-то хорошее.

* * *

Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор не любил свое имя.

Когда-то, еще мальчишкой, он очень гордился им (еще бы, такое длинное, красивое, звучное!) и даже попросил маму вышить все-все его инициалы на носовом платке. Кендра тогда фыркнула и велела не отвлекать ее от по-настоящему важных дел, и Альбус впервые задумался над тем, а любит ли она его вообще. С течением времени, проведя неисчислимые часы за наблюдением и сопоставлением данных (он даже лабораторный журнал вел, как всамделишные ученые), он пришел к неутешительному выводу: нет, мама его не любит. Она любит Аберфорта, причем абсолютно взаимно, и жалеет маленькую Ариану, а его, Альбуса Персиваля Вульфрика Брайана, только терпит.

Какое-то время он пытался заслужить ее любовь. Даже поступил по стопам отца на самый лучший факультет в Хогвартсе, в Дом великого Годрика, где учились одни храбрецы. Но мама разочарованно покачала головой: оказалось, она хотела видеть его на Когтевране. «Этот ваш Гриффиндор — одни авантюристы и искатели приключений», — сказала она тогда, желчно поджав губы. Но когда Аберфорт через два года поступил на тот же факультет, она в тот же день испекла ему в подарок фирменный пирог и послала совой, не дожидаясь возвращения своего любимчика домой на каникулы.

Годам к четырнадцати Альбус наконец понял, почему мать к нему так холодна, — он был слишком похож на отца. На отца, умершего в Азкабане, бросив тень неблагополучия на их семью; на отца, оставившего ее без денег с тремя детьми на руках, один из которых был неизлечимо болен. Мать была обижена на Персиваля-старшего, но всю свою горечь выливала на Персиваля-младшего. Она даже звать его предпочитала вторым именем, поэтому Альбус решил навсегда отказаться от него в повседневной жизни.

Впрочем, официально он полное имя менять не стал, хотя потом не раз пожалел об этом — Альбус был из скромной семьи, с матерью не то полукровкой, не то вовсе магглорожденной, и представители старых британских родов при виде его роскошного, по-королевски длинного имени одинаково морщили носы и переглядывались со значением. «Выскочка, — шипели они за его спиной. — Из грязи лезет в князи. Мерзкий полукровный нувориш».

Альбус научился держать спину прямой, а голову — холодной, но отныне предпочитал сокращать остальные имена до инициалов, а то и вовсе опускать их. Однако высокомерные чистокровные до сих пор, желая поставить его на место, предпочитали употреблять в корреспонденции его полное имя, выделяя издевательским нажимом каждую буковку. Чистокровные вообще были мастера на такие скрытые намеки.

Он перечитал письмо. Августа Лонгботтом желала немедленно получить доклад о здоровье своего ненаглядного внука в целом и моральном состоянии в частности после этой нелепой отработки в Запретном лесу. Альбус хмыкнул и подергал себя за бороду: проверяет. Наверняка Августа уже переговорила с внуком, благо, методов обхода совиной почты у чистокровных деток имелось преизрядно: тут тебе и сквозные зеркала, и амулеты, и домовики. Вспомнились презабавные часы в «Норе»: Дамблдору они доставили немало неприятных минут, потому что Молли срывалась в Хогвартс каждый раз, когда ее «милые крошки» попадали в зону Смертельной Опасности, а с близнецами это случалось по пять раз на дню.

Альбус отложил пергамент в сторону и отхлебнул чая, щурясь на огонь в камине через очки. Потер поясницу — ныла на погоду.

Все они одинаковы. За свою долгую, долгую жизнь Альбус повидал столько чистокровных магов, что в глазах рябило, но в итоге всегда оказывалось, что на каком-то глубинном уровне ими движут одни и те же порывы, что бы они ни декларировали на словах. Молли Уизли на поверку мало отличалась от той же Вальбурги Блэк или Августы Лонгботтом, хотя все три дамы отчаянно возражали бы против такого сравнения: они без памяти любили своих отпрысков и готовы были ради них на любые жертвы.

Как всегда, при мысли о материнских жертвах на ум пришла Лили Эванс.

Все это время Альбус внимательно присматривался к ее сыну, пытаясь понять, каким он растет. Ребенок как ребенок, ничего выдающегося. Он надеялся, что с течением времени станет понятно, почему Том выбрал на роль своей немезиды именно его, а не Лонгботтома, но пока ничего так и не прояснилось.

Тогда, десять лет назад, Альбус верил, что ребенком Пророчества станет именно Невилл, и даже оставил у него дома засаду из сил Ордена. По уговору с Лонгботтомами те специально не прятались: Фрэнк и Алиса все-таки были аврорами, и не из последних, и отлично умели ловить преступников на живца, к тому же подспорьем им служила одолженная у Поттеров мантия-невидимка. Второго подходящего под описание мальчика, Гарри, Альбус спрятал вместе с его желторотыми родителями под Фиделиус и принялся терпеливо ждать следующего шага Тома.

Но почему-то стылой октябрьской ночью Риддл отправился убивать полукровку Гарри, а не чистокровного Невилла, и эта ошибка Альбуса привела к ужасной трагедии. Альбус сделал ставку на гордыню Тома, на то, что самозваный наследник Слизерина не опустится до полукровки, посчитает статус маленького Поттера оскорблением своему достоинству. Он просчитался: чем-то сын магглокровной волшебницы сумел привлечь Томми больше, чем он мог предположить. Видно, было в нем что-то, что Том разглядел, а сам Альбус не заметил.

Да, Альбус никогда не понимал Тома Риддла.

Десять лет Дамблдор присматривал за осиротевшим мальчиком — по своей давней привычке издалека, ненавязчиво, дабы не нарушить чистоту эксперимента. Ребенок рос адекватным и неглупым, и развивался согласно общепринятым нормам развития. Обычный среднестатистический мажонок, таких пол-Хогвартса ходит. Дурсли обращались с ним сурово, но Альбус в этом ничего дурного не видел — его самого воспитывали в строгости, и ничего, вырос же. Ему это было даже на руку — вдруг в экстремальных условиях в мальчике проснется нечто, что обычно дремлет незамеченным?

Но Поттер реагировал на ссоры с опекунами в пределах нормы, выбросы выдавал самые обыкновенные, и Альбус разочарованно свернул активные наблюдения за пару лет до Хогвартса. Может, та самая загадочная сила из Пророчества, якобы неведомая Тому, обнаружится в мальчике во время полового созревания.

Подготовка к наблюдению за объектом в условиях пубертата — это вам не шутки, с гормонами не забалуешь. Альбус даже жалел, что таким тонким материям, как первая влюбленность, никак не подходят стерильные лабораторные условия. Право слово, с драконами управиться было намного легче, чем с подростками.

Но делать нечего — Альбус тряхнул стариной, припомнил далекую юность и на свой вкус подобрал юному Поттеру круг общения. Рон Уизли, отличный малый, присмотрел бы за парнишкой и стал бы источником конфиденциальных сведений прямиком из мальчишеской спальни (Альбус не обольщался — никто не станет откровенничать на романтические темы с директором школы). На роль первой трепетной любви была выбрана хорошенькая умненькая магглокровка Грейнджер — характером она была похожа на маму Гарри, Лили Эванс, а еще обладала крайне полезным свойством — верила в авторитеты и беспрекословно слушала старших.

Альбус очень гордился тем, как хорошо подготовился к поступлению Гарри, поэтому полный провал оказался неожиданно обидным. Альбус заерзал в кресле, и дремавший на насесте Фоукс сонно выпростал голову из-под крыла и осуждающе курлыкнул: иди, мол, спать, хозяин, а то завтра опять голова болеть будет.

Да, отчего-то вкусы самого Альбуса и Гарри разошлись кардинально, и он долго не мог понять, в чем же дело. От милой и начитанной Грейнджер Поттер шарахался, как от прокаженной, и смотрел на нее, как на бедную родственницу, а Рона и вовсе едва терпел. Конечно, на словах он был с ними безукоризненно вежлив, но хорошие манеры совсем не годятся в качестве фундамента ни для дружбы, ни для любви. Дамблдор понял, что промахнулся, опять промахнулся, совсем как когда-то с Риддлом. Почему-то этого мальчика он не мог просчитать точно так же, как Томми в свое время; они оба путали ему карты одним фактом своего существования.

Отступив, Альбус решил понаблюдать, к кому Гарри потянется в, так сказать, естественных условиях, и был немало разочарован: Поттер не отлипал от дочки Паркинсона и наследника Малфоя. Альбус занервничал и насторожился: дракклы с ней, с репутацией светлого Героя, хуже было то, что он абсолютно не мог понять Поттера, не был способен просчитать его следующий шаг. Он словно вернулся в прошлое, в полные непредсказуемости годы Второй Магической, когда Том делал очередной элегантный ход конем, а у Альбуса рушились его прекрасные, логичные, выстраданные бессонными ночами планы.

Оказалось, что Гарри Поттера Альбус тоже совсем не понимал.

Что, ну что могло привлекать воспитанного у магглов мальчика в заносчивых чистокровных детках? Опять вспомнились Том и Северус — те тоже с первого же дня намертво вцепились в аборигенов волшебного мира. Хорошо хоть на Слизерин Гарри не попал, Шляпа оказалась предметом понимающим и вняла доводам Альбуса.

Когда Малфой и Паркинсон пришли проситься в Гриффиндор, Альбус тоже оказался совсем к этому не готов: стыдно вспомнить, как он хлопал глазами, наглаживал бороду и пытался лихорадочно просчитать последствия такого решения. Впрочем, к тому моменту он уже смирился с тем, что вкусы Гарри ему не понять, и перевод одобрил, хоть и с тяжелым сердцем, — если не можешь остановить революцию, стоит ее возглавить.

Альбус допил холодный чай и отправился наконец спать. Подушка была неудобной, и он еще долго ворочался, пока наконец не забылся тревожным, чутким стариковским сном. Снились ему девиз Блэков, который заунывно повторял призрак Арианы, зачем-то колотя при этом в шаманский бубен, далекий и протяжный волчий вой, и мальчики, так похожие друг на друга не внешностью, а чем-то еще, непонятным и неуловимым: Томми, Гарри, Геллерт и Северус Снейп.

Примечания:

PayPal, чтобы "Дамы" росли большими и кушали много каши: ossaya.art@gmail.com

Буду очень благодарна, если вы порекомендуете "Дам" кому-нибудь, кому они могут понравиться ❤️

Примеры номеров в "Рице" для стимуляции воображения:

https://content.luxe.ru/images/330220.jpg

https://media-cdn.tripadvisor.com/media/photo-s/1c/df/14/da/prestige-suite-windsor.jpg

https://www.parisinsidersguide.com/image-files/ritz-hotel-paris-suite-c-vincent-leroux800-2x1.jpg

1) Gaunt переводится как изможденный, тощий.

Вернуться к тексту