Дамы семьи Паркинсон (джен)

Над болотами плыл густой туман, похожий на плотную дымчатую вуаль, и она чувствовала тяжелый, душный запах, насквозь пропитавший воздух. Кое-где на кочках заманчиво светились мертвенные голубые огоньки, призывно мигали и перемещались все дальше и дальше — туда, где нет ни верха, ни низа, где слились воедино свинцовое небо и зеркальная гладь воды, обрамленная кипарисами…

Она шагнула вперед, чтобы…

…очутиться в застенке, где на каменном полу извивалось от невыносимой боли то, что осталось от человека. Она хотела было ужаснуться его состоянию, но не почувствовала ничего, хотя бы отдаленно похожего на сострадание. Ей было приятно. Ей это нравилось.

Она подняла палочку — та ощущалась частью неразрывного целого, словно продолжение руки, — и нежно сказала: «Круцио». Крик заметался по темнице, отражаясь от грубых стен, разрывая барабанные перепонки. «Силенцио», — сказала она буднично, и на них упал полог благословенной тишины…

* * *

Над кустами малины носились разноцветные стрекозы, стрекотали кузнечики, и пахло совершенно чудесно — сочной травой, нагретой теплым июльским солнцем. Они втроем комфортно устроились на неизменном пледе: Гарри коротал время перед трансфигурацией с Поликсеной, а Панси ожидала примерку платья на свадьбу отца. В этот раз к ним присоединился Драко — с некоторых пор его занятия проходили у Паркинсонов, а не как раньше, в Малфой-мэноре.

Гарри сидел, прислонившись спиной к стволу вишни, и жмурил один глаз, когда настырному солнечному лучу все-таки удавалось проникнуть сквозь плотный шатер листвы. Тогда он недовольно морщился — луч мешал ему наблюдать за друзьями, а посмотреть было на что: сидящие напротив Драко и Панси вели себя очень, ну просто очень странно.

— Лимонад? — спросил Драко высоким голосом и неловким жестом призвал к себе стакан. Панси передернула плечами и улыбнулась одними губами.

— Можно.

Драко кивнул и принялся наливать лимонад так сосредоточенно, будто в термосе была как минимум кислота. Он передал наполненный стакан подруге, и Гарри заметил, как Панси будто бы невзначай перехватила его таким образом, чтобы не коснуться пальцев Драко своими.

Вся ситуация была отмечена атмосферой загадочной неловкости, и Гарри не хотелось даже начинать анализировать причины, потому что первый же приходящий на ум ответ ему очень не нравился.

— Налей мне тоже, — попросил он Драко и, принимая из рук друга стакан, отметил про себя, что угощая его, Малфой вел себя абсолютно естественно — а значит, дело все-таки в Панси. Странно, еще в июне Гарри не замечал, чтобы Драко смотрел на нее как-то… ну, так, как друзья не смотрят.

Неужели можно влюбиться в давно знакомого человека вот так внезапно, с бухты-барахты? В «Норе» ведь ничего такого не было! Впрочем, — кисло подумал он, — Драко и Панси намного чаще виделись на каникулах, у них совместные занятия зельеварением проходили каждый день — не то что у самого Гарри, вынужденного довольствоваться всего двумя уроками в неделю. Кто знает, что могло произойти между ними в его отсутствие?

Гарри живо представил себе, как эти двое варят зелья наперегонки, как Драко услужливо помогает Панси растолочь твердые панцири скарабеев, а она делится с ним полезными пометками из своего учебника, и их головы склоняются друг к другу над пожелтевшими страницами, все ближе и ближе…

Гарри почувствовал, как в ладонь больно врезаются грани стакана, и резким движением поставил его на землю. Пить не хотелось — вот чего хотелось, так это запустить каким-нибудь заклинанием в крону соседней сливы, чтобы хорошенько сбросить пар. Секо? Или Редукто? Какое именно боевое заклинание могло бы наилучшим образом подойти к случаю, когда его приятель умудрился втюриться в их общую подругу?

Авада Кедавра?

Здравый смысл подсказывал, что заклинания подходящего нет и что сделать с этой ситуацией ничего нельзя. Рано или поздно кто-то из вас стал бы заглядываться на противоположный пол, — рассудительно шептал этот занудный внутренний голос, и Гарри был с ним в целом согласен, но для него стало неприятным сюрпризом, что предметом интереса Драко оказалась Панси — из всех девочек.

Почему именно она? Почему не яркая Лаванда или экзотичная Парвати, или Дафна Гринграсс, или… Конечно, Панси очень умная и симпатичная, ну и вообще его, Драко, круга — папенька наверняка одобрит, со всех сторон положительная кандидатура… Гарри поймал себя на том, что его мысли в отношении приятеля становятся все злее и обиднее, и устыдился. Драко более чем способен на искренние чувства, — строго отчитал он самого себя, — а ты просто…

…Просто что?

Гарри рывком поднялся с пледа под удивленными взглядами друзей и, пообещав скоро вернуться, оставил их наедине — с их неловким молчанием и неумелым притворством, быстрыми косыми взглядами из-под ресниц и невкусным лимонадом. Слишком кислым, да, у Гарри даже скулы свело.

Он ушел в дальнюю часть сада, за оранжерею. Ее огромный стеклянный купол призывно сверкал в лучах солнца, и ему вспомнилась оранжерея в Малфой-мэноре с ее беломраморными лавочками и вычурным фонтаном. У Паркинсонов оранжерея была проще и уютнее, и, помимо тропических растений, была домом для целебных трав и растительных ингредиентов для зелий. Паркинсоны вообще были практичнее Малфоев, и это было видно во всем: в темных немарких тонах, которые они предпочитали в интерьере и одежде, в староанглийской солидности их особняка, в изобилии плодовых деревьев в саду — источнике полюбившихся Гарри джемов… да даже в повторном браке мистера Паркинсона по расчету. Интересно, унаследовала ли практичную жилку своей семьи Панси — Малфой ведь, как ни крути, завидный жених…

Гарри метко пнул сморщенное яблоко, некстати попавшееся под ноги, и оно с влажным хрустом улетело куда-то в кусты крыжовника.

Он отчаянно не хотел быть третьим лишним. Ходить за влюбленной парочкой хвостом — что может быть глупее? Смущенно и устало отводить взгляд, когда они берутся за руки, тактично оставлять их наедине, слушать невразумительный лепет, понятный только им двоим… фу! Гарри представил себе обнимающихся Панси и Драко, и внутри поднялась волна горячей, удушающей злости, а кулаки сжались сами собой.

Они не могут с ним так поступить! Это нечестно! Гарри даже не смог никак этому воспрепятствовать — видимо, все случилось, пока он вынужденно скучал в доме на Тисовой, поливал тетины розы и выслушивал нескончаемые дифирамбы Дадли в сторону Поликсены. У него даже не было шанса…

На что?

Он подошел к стене оранжереи и сел прямо на траву, укрывшись в тени от здания и обхватив колени руками. Может, он все не так понял? Может, это просто череда совпадений? Но память услужливо подбрасывала все новые и новые воспоминания за эти недели, которые до этой поры Гарри усердно игнорировал: то, как Панси иногда замирала взглядом на Драко, словно пыталась ответить себе на какой-то сложный вопрос, то, как Драко пытался сесть с ней рядом, придумывая для этого поводы один страннее другого… Как Малфой кинулся подсаживать ее на гиппогрифа, хотя Гарри стоял ближе и уже собирался подставить Панси колено… Ну и, конечно, то, как они играли в лабиринте Малфой-парка в прятки. Драко тогда водил, и Гарри видел, как друг мазнул взглядом по его укрытию, на мгновение встретился с Гарри глазами, но, даже не замедлив шаг, прошел мимо, — Малфой искал именно Панси…

Гарри с силой провел ладонями по лицу. Он чувствовал себя законченным эгоистом, потому что ему нравилось, как все было на первом курсе. Гарри не желал ничего менять. Он хотел непринужденно общаться с ними обоими: уютно молчать с Панси, пикироваться с Драко, летать с ним же на метле, а потом идти втроем на берег Черного озера или на вершину Астрономической башни, пить чай из термоса и любоваться ранними зимними звездами…

Это несправедливо — лишать его одним махом и друга, и подруги! Зачем вообще нужна эта дурацкая любовь? Неужели им было так плохо без нее?

Это все Рон, — подумал Гарри с отчаянной злостью, в глубине души прекрасно осознавая, что неправ. — Все это закрутилось после его глупых намеков тогда в «Норе». Ну что рыжему стоило держать рот на замке? Что стоило самому Гарри выучить беспалочковое Силенцио и вовремя применить его к Уизли?

Впрочем, надежда умирает последней: Панси не выглядела заинтересованной в Драко — она даже пыталась избежать случайных прикосновений… Гарри не был до конца уверен, но ему казалось, что влюбленные девочки поступают совсем наоборот: та же Джинни постоянно норовила дотронуться до Малфоя, а когда тот танцевал с ней — и вовсе таяла, как свечка. Что если все еще можно исправить? Драко пострадает пару месяцев из-за неразделенной симпатии — а потом переключится на кого-то другого, кого-то, кто ответит ему взаимностью, и у них втроем все будет как раньше.

Мысль была очень соблазнительной, и Гарри еще немного посмаковал ее во всех деталях, мечтая о том, как все снова будет просто и легко.

* * *

Панси проводила взглядом быстро удалявшегося Гарри — руки в карманах, голова упрямо наклонена вперед, шаг размашистый — и тяжело вздохнула. Очередной взгляд украдкой на Драко — на жениха, помилуй Мерлин! — ничего нового не дал: Малфой оставался все тем же мальчишкой, с которым она когда-то играла вместе, которого потом забыла и заново узнала в Хогвартсе, веселым, стремительным, с острым языком и быстрым умом, а еще — чистокровным магом до мозга костей. У них были одинаковые ценности и взгляды, одинаковое воспитание и цели в жизни. По всем законам мироздания они должны были идеально подойти друг другу, как два кусочка цветного стекла в мозаике, но почему-то вот не сходились. Панси упорно не могла разглядеть в нем то, по чему так страдала Джиневра.

Она украдкой вздохнула еще раз и расправила на коленях солнечно-желтую, богато расшитую ткань сарафана. Его сегодня утром с лукавой улыбкой принесла тетя, и уже за завтраком Панси догадалась зачем — отныне занятия Поликсены с Драко должны были проходить в Паркинсон-мэноре, и тетя пыталась помочь ей выглядеть как можно лучше. Теперь они с Малфоем должны были видеться еще чаще, чем прежде, но Панси была достаточно честна, чтобы признаться хотя бы себе: она совсем не обрадовалась этой новости. Драко в последнее время будто нарочно пытался попасться ей на глаза — в то время, когда больше всего ей хотелось побыть одной, привыкнуть к неожиданным новостям.

Панси совершенно не знала, как вести себя с ним. Прежняя легкость и непринужденность их общения исчезла, сменилась мучительной неловкостью. Подтягивая колени к груди, Панси грустно подумала, что было бы намного проще, если бы Драко ей нравился в том самом смысле. Впрочем, может, еще и понравится, — с надеждой подумала она. Объективно приятель был очень хорош собой, но эта красота не вызывала у нее в душе ни малейшего трепета. Малфой был красив, как картина эпохи Возрождения, как античная статуя, одна из множества в мэноре его родителей, и пока что вызывал у Панси чисто эстетический интерес.

Она нахмурилась, провожая глазами очередную стрекозу, на этот раз синевато-зеленую, как морские волны, и столкнулась взглядом с Драко. Друг смотрел на нее с прищуром, словно тоже мучительно пытался что-то для себя решить, и Панси вдруг все поняла: Драко знал, поэтому вел себя так странно. Ему уже сказали — так же, как сказали ей самой. Отец? Или мать? Впрочем, не все ли равно?

— Ты знаешь, — тихо сказала Панси, и он кивнул и отвел взгляд. Иногда ей казалось, что они могут общаться без слов, совсем как близнецы Уизли. Хорошо это для брака или плохо? Ей все-таки хотелось бы, чтобы будущий супруг мог хоть чем-то ее удивить… — Драко, это просто смешно — то, как мы оба себя ведем. До помолвки еще куча времени, все может не раз измениться.

— Ты сама-то в это веришь? — цинично усмехнулся друг, но Панси заметила, что Драко расслабился — впервые за последние несколько дней. Он повел напряженными плечами и сел в свою любимую позу — откинувшись на руки и подставив лицо с закрытыми глазами солнцу. Повезет ведь кому-то… — безразлично подумала Панси, глядя на его точеные черты. — То есть, мне. Повезет мне. — Отец сказал, что Малфоям нужен этот брак, а он не из тех, кто отступится. Одна надежда на то, что у тебя не будет ни братьев, ни сестер…

Драко запнулся, и Панси усмехнулась: приятно видеть, что его все еще коробит такой холодный расчет, — это хороший признак.

— Все еще может измениться, — упрямо повторила она и подняла с пледа прилетевший с теплым порывом ветра вишневый листочек, закрутила его в пальцах. — Моя тетя тоже думала, что обязательно станет следующей леди Блэк, — и вот, пожалуйста, ее фамилия по-прежнему Паркинсон.

— Так себе пример, — скривился Драко, садясь по-турецки и внимательно глядя на нее. — Надеюсь, ты не собираешься законопатить меня в Азкабан, чтобы остаться в девицах?

Шутка была чернее некуда, но удивительным образом именно она сумела окончательно снять напряжение, грозовой тучей повисшее между ними.

— Драко Люциус Малфой, — торжественно произнесла Панси. — Предлагаю забыть обо всей этой романтической чепухе хотя бы до помолвки, если она вообще состоится. Не надо пытаться меня обаять, я же прекрасно вижу, что не нравлюсь тебе.

— Нравишься, конечно, — ненатурально возмутился Драко, но она только с улыбкой покачала головой.

— Как друг — даже не сомневаюсь, но не как… эммм… девушка, — Панси запнулась и внезапно покраснела, что случалось с ней крайне редко, прижала руки к заполыхавшим щекам. Оказалось, что одно дело думать обо всех этих сиропно-розовых глупостях — и совсем другое говорить о них вслух. Она в сердцах добавила: — Мерлин, зачем я вообще подняла эту тему с тетей! Было так хорошо просто дружить!

— Тебя посвятила в нашу семейную эпопею Поликсена? — удивился Драко. Светлая прядь волос упала ему на глаза, и он залихватски ее сдул. — Меня поставил перед фактом отец. Я так удивился, словами не передать — стоял дурак дураком и глазами хлопал, а потом начал что-то плести про понимание и одобрение…

Он помолчал, затем внимательно оглянулся по сторонам и понизил голос:

— Я вообще был уверен, что тебя прочат в невесты Гарри. Мне казалось, это так логично… Папе удалось застать меня врасплох со своими откровениями, — озабоченно добавил Драко, и было отчетливо видно, что ему не по нраву ошибаться в своих догадках.

Панси поймала себя на том, что сидит с удивленно приоткрытым ртом, и быстро сомкнула губы. Она и Гарри? Она покачала головой: все-таки Малфой фантазер, понятно теперь, почему у него нет проблем с трансфигурацией, — с таким воображением можно что угодно себе представить и потом воплотить.

— Глупости говоришь, — улыбнулась она через силу. — Как ты вообще это видишь?

— Да никак, как оказалось, — с досадой отмахнулся Драко. — Хорошо еще, что отцу не проболтался, он бы был разочарован моей недальновидностью. Это уже потом, после разговора с ним, я понял, что Патрокл никогда не отдал бы единственную дочь в род Поттер, а герою невместно было бы становиться твоим консортом, — он помолчал и добавил с сомнением: — Впрочем… не будь договоренности между нашими семьями и женись твой отец повторно, так вполне могло бы случиться…

Панси тряхнула головой, выбивая из нее настырные, совершенно неуместные мысли, и упрямо вернулась к своему предложению.

— Драко Люциус Малфой, — строго повторила она, протягивая ему руку. Друг удивленно посмотрел на нее. — Ты согласен забыть обо всей этой суматохе с отношениями, браками и союзами до самой помолвки? Давай, Драко, — поторопила его Панси. — Я ужасно устала от этой неловкости. Я хочу вернуть все как было. Пожалуйста.

Он усмехнулся краешком губ и крепко пожал ей руку.

— Согласен, Персефона… эммм… какое у тебя второе имя?

— Пантея, — услужливо подсказала Панси.

— Согласен, Персефона Пантея Паркинсон, — договорил он и неожиданно галантно поцеловал ей руку. — Это чисто дружеский жест, — усмехнулся проказливо, и Панси с радостью улыбнулась в ответ — впервые за это время без малейшей доли стеснения.

* * *

Поликсена еще раз скептически осмотрела бальный зал Паркинсон-мэнора и поджала губы: в некоторых местах отставала лепнина, в многоярусной люстре недоставало хрустальных подвесок, а с барельефов сползла позолота. Никуда не годится — а ведь конец июля не за горами…

Ей вспомнилось, как родители давали здесь балы-маскарады, до которых была особая охотница Кассиопея. Каждый раз мать устраивала что-то новое: то дамы переодевались в кавалеров, преображаясь в бравых гусаров, смелых пиратов и отважных охотников, то все наряжались персонажами сказок… Самыми красочными были балы в венецианском стиле — роскошные, полностью закрывающие лицо маски с бубенчиками и причудливой росписью, ворох кружев, замысловатые платья… «Коломбины» танцевали с «Вольто», «Саломеи» с «Пульчинеллами»⁽¹⁾, а всей этой вакханалией заправляла Кассиопея — неизменно с открытым лицом в нарушение собственных правил, похожая на греческую богиню в своей бело-золотой тунике…

Поликсена дернула уголком губ, возвращаясь из блистательного прошлого в заурядное настоящее, и щелкнула пальцами. Отдав приказ домовикам, быстрым шагом направилась к себе — надо было примерить платье, купленное в «Твилфитт и Таттинг» когда-то давно, и озадачить Элси его подгонкой по фигуре. Розабелла в рамках налаживания отношений с будущей золовкой хотела заплатить за новое, но Поликсена настояла на своем: совместный праздник в честь дней рождения Гарри и Панси она организует сама, а также покроет все сопутствующие расходы. Забини отступила с понимающей улыбкой, от которой сводило скулы, и Поликсена в который раз почувствовала себя глупой маленькой девочкой, которая топает ножками к снисходительному умилению взрослой тети.

Ей не нравилась Розабелла Забини.

Впрочем, Поликсена знала, что ни одна потенциальная невеста Патрокла не нашла бы у нее одобрения — просто она не была Каролиной, вот и весь сказ. Нелогично, несправедливо и, наверное, даже жестоко — но особых мук совести Поликсена не испытывала, достаточно и того, что она приняла решение Патрокла как должное.

Мысль о Каро больно кольнула где-то под сердцем — Поликсена не хотела об этом думать, она не хотела в это верить, но то и дело спрашивала себя: если парселтанг достался Панси не от Гонтов, то от кого? Не могла ведь Каролина и вправду быть змееустом — Поликсена наверняка заметила бы, да и сама Каро не могла не поделиться тайной, если не сразу, то позже… Она обязательно доверилась бы лучшим друзьям, заменившим ей погибшую семью… или нет?

Платье село как влитое, даже поправлять ничего не пришлось, и она какое-то время внимательно изучала себя в зеркале. Поликсена редко утруждала себя тем, чтобы просто постоять вот так, присмотреться к себе без спешки. Седой волосок на виске — удивительно, что только один и только сейчас, ироничная морщинка у губ, еще одна, едва заметная, — между бровей… Тридцать два года — для волшебницы не возраст, но что-то все равно больно царапнуло изнутри.

Она так привыкла тянуть все на себе, что теперь, когда Патроклу стало лучше, совсем не знала, куда себя девать. Скоро дети вернутся в школу, уроки с ними прекратятся, и с отъездом Хогвартс-экспресса исчезнет последняя задача, за которую Поликсена отчаянно цеплялась. Что ей делать до следующих каникул — считать малфоевских павлинов? Устроить с Нарциссой кружок кройки и шитья? С горя заняться меценатством, как некогда маменька?

Будь у нее своя семья…

Поликсена привычно оборвала эту мысль, и, устало сгорбив плечи, села на узорчатую банкетку при туалетном столике. По полу скользнул солнечный зайчик, и она бездумно проследила за ним взглядом. Все из-за Сириуса — он ведь до сих пор живехонек, словно в насмешку. Все-таки она чистоплюйка, раз так и не смогла разрубить этот гордиев узел. Тогда, в тот единственный раз, когда Поликсена, поддавшись человеколюбию и чувству долга перед Блэками в целом и леди Вал в частности, попыталась выкупить Сириуса, тюремщик взамен предложил отравить его — чтобы не мучался. Надо было соглашаться, так было бы лучше для всех: Сири не страдал бы все эти годы, медленно сходя с ума в холоде и кромешной тьме, а она получила бы заветную свободу, — но Поликсена так и не смогла решиться на этот шаг. Слабачка.

Теперь Сириус гниет вместе с Басти в Азкабане, Регулуса где-то носит Мордред, да и жив ли он вообще… а она, высокоморальная Поликсена, осталась в старых девах, совсем как кузина отца, Полидамия Паркинсон, или как тетя Ликорис… Поликсена плохо помнила Ликорис Блэк — только то, что иногда та захаживала в гости и что у нее были очень мягкие руки и грустный голос. Она тайком совала маленьким Поликсене и Пандоре шоколадных лягушек, и те, бывало, кидались по полу врассыпную к негодованию матери. Потом Кассиопея строго отчитывала свою старшую кузину за потакание детским шалостям, а Ликорис кивала с постным видом, но тут же заговорщически подмигивала маленьким племянницам…

Старая дева, — назвать себя так даже в мыслях оказалось неожиданно неприятно.

Поликсена выше подняла подбородок и распустила волосы, позволив им зеркальной волной лечь на плечи. С такой скандальной для приличной девушки прической она когда-то пошла на выпускной — как давно это было! Сандро, постоянно норовивший встать с ней в пару, быстро напился и все пытался всунуть ей в волосы розу, шепча при этом какие-то избитые комплименты, так что Поликсене пришлось наградить его Эннервейтом — не хватало еще, чтоб у Сириуса что-то перемкнуло, и тот примчался защищать честь невесты. На последнем курсе жених был погружен в печальные думы и наконец отстал от нее, но Поликсена все равно продолжала следить за ним краем глаза — слишком хорошо помнила, каким жестоким он мог быть в припадке ревности.

Тогда, после Рождества на шестом курсе, вокруг нее осталась только выжженная земля — Сириус поступил, как самая настоящая собака на сене, и мстительно отвадил от нее всех поклонников. Как она радовалась, когда на летних каникулах Блэк все-таки расплевался с матерью и сбежал, поджав хвост, к своему дружку! Как надеялась, что леди Вал передаст титул наследника Регулусу, а может, и вовсе убедит лорда Ориона разорвать союз с Паркинсонами…

Но Вальбурга только желчно качала головой и смотрела на нее с гнетущим разочарованием, словно будущая невестка не оправдала ее надежд. «Я была так уверена, что ты сможешь образумить Сириуса, — цедила она, попивая кофе в будуаре на Гриммо 12. — Но вижу, что ошиблась. Поди прочь».

И Поликсена пошла, вернулась в Паркинсон-мэнор — чтобы после выпуска принять из рук отца белую маску, предназначенную Патроклу… Регулус все-таки стал наследником вместо своего брата-бунтаря, но под венец ее так и не повел: пропал незадолго до свадьбы, просто вышел однажды из дома и не вернулся… Что с ним стало? Где он сейчас? Гобелен на Гриммо 12 так и не показал со всей ясностью, жив Регулус или мертв, но его портрет потускнел, и ни леди Вал, ни Нарцисса не могли объяснить, что это значит…

Она поймала себя на том, что рассеянно вертит в руках серебряный гребень с бирюзой — подарок Регулуса будущей супруге. Сири так и не удосужился подарить ей что-то в свое время…

Поликсена усилием воли встряхнулась. Летом на нее всегда находила странная тоска — что-то среднее между ностальгией и томлением. Надо развеяться, она просто давно не выходила «в магглы» — пожалуй, с того судьбоносного похода в бар с Севером. И пятничные бои совсем забросила, а ведь для нее не существовало лучшего средства прочистить мозги и сбросить напряжение и усталость.

Поликсена представила себе, как переодевается в неброскую маггловскую одежду и отправляется на поиски приключений: клуб с громыхающей музыкой, прошивающей все тело ритмичной вибрацией, виски и какой-нибудь симпатичный маггл, с которым будет так приятно потанцевать, а потом прокатиться на мотоцикле, чувствуя, как сердце пытается выпрыгнуть из грудной клетки и полететь далеко впереди…

Старая дева — придумала тоже.

* * *

Люция Северус в основном крыле не застал, зато вместо него обнаружилась Нарцисса, с сияющими глазами примеряющая очередной сапфировый гарнитур. Север прислонился к дверному косяку, с усмешкой наблюдая за тем, как Нарси кружится по Голубой гостиной, оформленной в холодных зимних тонах, от зеркала к зеркалу: то одним боком повернется, то другим, то уберет ожерелье, то снова приложит его к шее. Она даже волосы вверх подняла, чтобы не отвлекали от красоты камней. В золотистых прядях сверкала тонкой работы диадема.

— О, верный друг моего мужа, — заметив Северуса, с насмешкой поприветствовала его Нарси. Она всегда так называла его — единственного мужчину, к которому Люциус почти не ревновал. — Как всегда мрачен и нелюдим. Ты же младше меня, Сев, сколько можно изображать из себя тоскующего Пьеро!

— А ты, я вижу, разжилась новым подарком, — указал он подбородком на ожерелье. — И к кому же Люциус приревновал на этот раз?

— К Патроклу, — проказливо улыбнулась Нарцисса, — можешь себе такое представить? Заявил, что я слишком часто бываю в Паркинсон-мэноре.

— А ты там часто бываешь? — спросил Северус, старательно держа лицо, но Нарси тут же сделала стойку.

— Не темни, — она шутливо погрозила ему пальцем. — Зачем тебе Паркинсоны?

— Интересно было бы взглянуть на их мэнор, сравнить с вашим, — сказал полуправду Северус. — Я же нигде толком не бывал: только у вас, да еще в Ставке…

При упоминании Ставки Лорда Нарцисса мигом посерьезнела и даже перестала крутиться перед зеркалом, ее густые волосы золотым водопадом упали на плечи. Северус знал, что она не любила вспоминать годы Второй Магической — слишком сильно боялась за всех сразу: за мужа, за сестру, за новорожденного сына…

— Умеешь ведь испортить настроение, — с досадой сказала Нарцисса и со вздохом сняла диадему, рассеянно покрутила ее в руках и отложила в сторону. — Врожденный талант?

— Что-то вроде того, — покладисто согласился Северус. Почему бы не расспросить ее, раз Малфоя дома нет? Нарси, тогда еще Блэк, училась на год младше супруга и могла помнить школьные годы Северуса не хуже Люция.

Она тем временем щелкнула пальцами и велела появившемуся эльфу подать кофе с бисквитами, а затем взглянула на Северуса очень внимательно, будто видела его насквозь. Иногда он даже подозревал Нарциссу в легиллименции, хотя доказательств своей теории так и не обнаружил.

— Тебе что-то от меня надо, но ты не хочешь напрямую говорить, что именно, — проницательно заметила Нарси, садясь в одно из глубоких кресел, обитых кремовым жаккардом. — Или не от меня? Ты хотел помотать нервы Люци, а я просто под руку попалась?

— Можно и так сказать, — усмехнулся Северус и, подойдя ближе, сел в соседнее кресло. Нарцисса ему нравилась, но где-то в глубине души он всегда ее опасался — слишком умна, слишком любопытна. Что именно рассказал ей Люциус, если вообще хоть что-то? — Нарси, ты помнишь меня в школе?

— Припоминаю, — прищурилась Малфой. На столике между ними появился серебряный поднос с кофейником и молочником, двумя фарфоровыми чашками, в одной из которых уже был кофе с молоком, и блюдцем со свежими бисквитами. Нарцисса взяла чашку в руки, пригубила и на мгновение прикрыла глаза, блаженствуя. — Северус, если так ты пытаешься выведать, известно ли мне о твоей потере памяти, то можешь не стараться — известно, у Люция нет от меня секретов. Я все знаю, и мне очень жаль. Я могу тебе чем-то помочь?

Северус почувствовал, как внутри теплеет от этих простых слов. Кто-то хочет ему помочь. Кому-то не все равно — и не обязательно темнить, выспрашивать, обманывать…

— Я ведь ухаживал за Лили Эванс, я хорошо помню? — спросил он, уже зная ответ, просто для того, чтобы окончательно закрыть для себя этот вопрос, но ответ его удивил:

— Ухаживать ты, может, и ухаживал, — улыбнулась Нарцисса. — Помню, как мы смеялись над тобой, уж извини. Это очень потешно выглядело: она вся такая правильная, гриффиндорка с головы до пят, и ты — настоящий слизеринец, хитрее Салазара, увиваешься вокруг нее змеей. Наблюдать за вашим «романом» одно время было любимым развлечением Слизерина. Впрочем, я никогда не могла до конца тебя раскусить.

— В каком смысле?

— Ты не пытался развить успех, — она спрятала улыбку в чашке с кофе. — Я не раз видела в коридорах, как Эванс строила тебе глазки в ответ, но ты старательно не замечал ее усилий — а ведь на словах с ума по ней сходил. Впрочем, кто тебя знает: иногда стоишь как истукан, смотришь на меня своими черными глазищами, и один Мерлин знает, что в твоей умной голове творится, — легкомысленно закончила Нарцисса и потянулась за бисквитом. — Мне ты всегда твердил, что без ума от Эванс, даже когда я пыталась вывести тебя на чистую воду.

Северус вздохнул и прикрыл глаза. Иногда он жалел, что вообще начал возвращать себе память. До того, как он узнал об Обливиейте, все казалось таким простым: была любимая женщина, ушедшая к другому, был ее сын, которого надо было защищать в память о ней, был Волдеморт, убивший ее, и был Дамблдор, так ее и не спасший… И что теперь? Кого ему надо было защищать на самом деле — Панси, в память о Каролине? Слава богу, у дочери Каро имелся живой отец и очень деятельная тетка, и хотя бы тут вмешательство Северуса не то что не требовалось, а вовсе даже не приветствовалось.

— Слушай, Сев, — вырвала его из размышлений Нарцисса. Ее синие глаза азартно блестели. — Хочешь развлечься?

— Нет, — поспешно открестился Снейп. Иногда в леди Малфой просыпались ее блэковские корни, и она пыталась вовлечь его в какую-нибудь весьма сомнительную авантюру, о которой потом ему приходилось долго сожалеть. — Нарси, что ты еще придумала?

— У Гарри и Персефоны скоро дни рождения, и Поликсена планирует устроить для них совместный праздник-сюрприз в Паркинсон-мэноре. Будет небольшой прием: торт, танцы… Нам всем нужно немного отдыха, Северус, даже тебе, и я подумала…

«Постарайся не попадаться на глаза Патроклу…»

— Я не могу, Нарси, — мягко ответил Северус, качая головой, и Нарцисса обиженно надула губки. — Я не слишком лажу с Паркинсоном.

Она тут же забыла про свою обиду и откинулась на спинку кресла, окинула его еще одним цепким взглядом.

— Даже не начинай копать, — строго предупредил ее Северус. — Это дела давно минувших дней, там нет ничего полезного.

— Полезное можешь оставить Люциусу, — отмахнулась Нарцисса. — Мне нужно не полезное, а интересное. Ну давай, Северус, ну хоть одну маленькую подсказочку? — заныла она, до оторопи напоминая в этот момент собственного сына. — Это как-то связано с Поликсеной?

Северус вздохнул и встал.

— Все, я возвращаюсь к себе. Никаких секретов тут нет, мы с Патроклом просто друг другу не нравимся, конец истории. Я много кому не нравлюсь, в этом нет ничего удивительного, — сухо добавил он.

— Так я тебе и поверила, — глумливо закивала Нарцисса. — Опять темнишь и что-то скрываешь. Ну ничего, рано или поздно я все-таки дознаюсь… А пока ты все равно можешь явиться на праздник — будет маскарад, в лучших традициях Паркинсонов, к тому же я представлю тебя как моего дальнего кузена по линии матери, и никто ничего не узнает. Люция не будет, у него переговоры за Каналом, а мне нужен кавалер. Ну же, Северус, я же вижу, что тебе хочется попасть в Паркинсон-мэнор — все-таки тут кроется какая-то тайна. Ну пойдем со мной, я просто умираю тут от скуки!

Северус не смог сдержать улыбки, глядя на нее. Наедине с ним и Люцием Нарси всегда была именно такой: непосредственной и азартной, Драко унаследовал эти черты характера именно от матери — Люциус был куда осторожнее и осмотрительнее.

Предложение и впрямь было заманчивым: увидеть своими глазами дом, который в последнее время являлся ему во снах, — дом, в котором жила Каролина… Дуэльный зал, где он сражался с Поликсеной, оранжерею, сад… Пройтись еще раз по коридорам, где ходила Каро, увидеть из окна то, что видела она… Он ведь так и не попрощался с ней по-человечески…

Ну и сам праздник, разумеется, — разве Северус не заслужил хоть немного свободы? Маскарад, надо же, он и не бывал на них ни разу. Это ведь такая малость — один вечер свободы, по сравнению с годами его добровольного заточения в Хогвартсе, в цепких когтях у собственного раскаяния. Один вечер — и все, больше ему ничего не нужно.

Разум твердил, что делать этого ни в коем случае не стоит, но Северус уже порядком устал слушать его нотации.

— Черт с тобой, искусительница, — пробормотал Северус, прожигая Нарциссу взглядом, и она заулыбалась так широко и радостно, будто он сделал ей изысканный комплимент. — Можешь подобрать мне маску на свой вкус.

* * *

Панси водила указательным пальцем по фамильному гобелену в библиотеке, оформленному в темно-зеленых тонах и оплетенному геральдическими белыми розами. Вот она сама, отец, обе тети, Поликсена и Пандора, дед Приам и бабка Кассиопея Блэк… выше, выше… Персей Паркинсон, Министр Магии… еще выше… Поллидор, сын Перкина, давший семье фамилию Паркинсон… и наконец, в самой глубине веков, — их прародитель, младший сын Одиссея и Пенелопы и первый маг их рода, Полипорт, покинувший далекую сонную Итаку ради приключений. Его потомки перебрались в холодную Британию вместе с римскими легионами, да так тут и остались, променяв славу и роскошь Империи на возможность выкроить себе кусочек пожирнее.

И за все эти века — ни единого пересечения с Гонтами.

В ветвистой родословной Паркинсонов отметились почти все Священные Двадцать Восемь. Вернее, все, — кроме одной-единственной семьи, драккловых Гонтов.

Панси выдохнула, смиряя злость, и закрыла глаза. Она возлагала на гобелен такие надежды — но те не оправдались.

И все-таки, откуда у нее дар змееуста? Пока что тетя так ничего и не нашла (в последнее время ей вообще было не до загадок прошлого), но откуда-то этот проклятый талант должен был взяться — Панси ведь не подбросили домовые эльфы!

Она отвернулась от гобелена и принялась мерить шагами библиотеку, проходя мимо книжных рядов. Допустим — просто допустим, на секунду, — что она никакая не Персефона Паркинсон, а дочь того же Лорда, последнего известного змееуста. Например, от тети Поликсены, чтобы объяснить ее типично паркинсоновские черты. Гобелен можно было заколдовать Конфундусом, убедив его, что она дочь Патрокла, а не его сестры… но зачем? Чтобы Панси ни о чем не догадалась, взбреди ей в голову взглянуть на него? Верилось в это с трудом.

Панси остановилась и раздраженно потерла глаза и переносицу. Она что-то упускает, что-то очевидное.

Могли ли предки скрыть пересечение с Гонтами?

Теоретически, конечно, могли, но смысла в этом было мало. Все-таки Гонты были наследниками Слизерина и это все еще перевешивало то, что за последние пару веков они совсем опустились. Панси подозревала, что за пренебрежением к Гонтам остальных чистокровных семей стояла немалая доля злорадства — не захотели родниться с нами, ну и поделом вам!

Родством же со Слизерином следовало гордиться, а не прятать его — любая семья была бы счастлива иметь в жилах хоть капельку крови одного из Основателей, даже самого одиозного из них. Если бы Паркинсоны породнились с Салазаром, даже через Гонтов, особенно до их вырождения, эта связь была бы на гобелене на самом видном месте, украшенная геральдической короной и обведенная в кружочек.

Она села в кресло и устало прикрыла глаза. Вероятнее всего, Патрокл Паркинсон действительно ее настоящий отец, а пересечения с Гонтами и правда нет. На гобелене кого только не было: Блэки, Малфои, Шафики, даже некая Роксана Уизли затесалась, еще до получения рыжей семьей звания Предателей крови. А Гонтов — ни следочка.

Панси пощелкала пальцами, вызывая Элси, и попросила ее подать кофе. Она Паркинсон, но Паркинсоны не были змееустами. Впрочем… Внезапно ее будто прошила молния. Что если дар змееуста передался ей от мамы?

Панси встала, медленно подошла к гобелену и нашла маму, нежно погладила ее имя кончиками пальцев. Каролина Стивенсон. Панси знала, что мама была из Америки, но когда той было лет двенадцать, ее родители погибли, и опекун увез свою воспитанницу в Британию. Она почти ничего не знала о семье мамы, только то, что они были старой чистокровной семьей из первых американских поселенцев, — когда Панси была маленькой, ей и в голову не приходило этим интересоваться, а после смерти мамы она инстинктивно чувствовала, что и отцу, и тете было слишком больно вспоминать о Каролине.

Стивенсоны, Стивенсоны… Надо найти их родословную и проверить, не пересекались ли с Гонтами они.

Примечания:

Примеры некоторых традиционных венецианских масок:

"Вольто" — https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/c/c1/La_Maschera_Rossa_%28139327577%29.jpeg/1280px-La_Maschera_Rossa_%28139327577%29.jpeg

"Дама" — https://lifegid.media/wp-content/uploads/2019/03/dama.jpg

"Баута" — https://latuaitalia.ru/wp-content/uploads/2021/02/bauta_shutterstock_578684122.jpeg

("Баута" своей формой искажает голос — возможно, ею вдохновлялся мой Лорд, когда создавал маски Упивающихся Смертью.)

Любуемся гребнем с бирюзой :)

https://malevich.evo.run/img?url=https://images.crafta.ua/products/3451632

Немного о Полипорте. Телемах был не единственным сыном Одиссея и Пенелопы. Согласно некоторым источникам, Полипорт родился уже после возвращения отца на Итаку с Троянской войны. Имя Полипорта означает «разрушитель городов» и было дано ему в связи с тем, что его отец разграбил Трою. Некоторое время Полипорт в отсутствии отца управлял Итакой, когда сначала Одиссей, а затем и оставленный им на царстве Телемах вынуждены были отправиться в многолетнее изгнание, необходимое, чтобы улегся гнев родственников убитых Одиссеем женихов Пенелопы. Затем Одиссей вернулся на остров и воссоединился со своей женой Пенелопой.

По моей версии Телемах остался царствовать на Итаке после отца, а Полипорт, по славной традиции младших сыновей, перебрался на Апеннинский полуостров, где тогда зарождался Рим. Он был бы не один — по некоторым легендам, до него это осуществили Эней и Диомед из поколения его отца.

1) Традиционные маски на венецианском карнавале. Обычно берут начало или в итальянской комедии дель арте (Арлекин, Коломбина, Педролино, Пульчинелла, Пьеро, Бригелла, Дзанни и другие персонажи), или являются следствием многовекового развития венецианского карнавала (Баута, Венецианская дама, Джокер, Кот, Чумной доктор и Вольто). У каждой из масок был свой определенный характер, стиль поведения и манера одеваться.

Вернуться к тексту