Взлететь (джен)

— Пойдем купаться! — восклицает Рила, устав жариться под лучами Саара, и взметается с горячего песка.

Кир поднимается следом, одобрительно смотрит на плескающий бирюзовыми волнами океан и почти тут же, на мелководье, падает в прохладную воду, взметнув тучу брызг. Лишь Рэй остается сидеть, глядя с жалобной просьбой из разряда «А можно не надо?».

— Я плаваю как загарь, — наконец изрекает он, механически перебирая пальцами одной руки перья на другой. — То есть больше тону, чем плаваю.

На него в упор смотрят две пары глаз.

— Ты противоречишь сам себе, — хмыкает Кир.

— С таким густым оперением не поплывешь чисто физически, так что противоречия здесь нет! — парирует кастрианец, щурясь от яркого света.

— Когда мы были еще птенцами, у нас был домашний загарь, — смеется Рила, уже забежавшая в соленую воду по пояс. — Хорошо пел, кстати, красиво. И воду, заметь, любил настолько, что купался в собственной поилке!

— Ты глубину не сравнивай, — Рэй откидывается на песок, тщетно пытаясь спрятаться в тени собственных крыльев.

— Ничего, сейчас мы тебя в два счета плавать научим! — тут же загорается идеей Кир. — Вода ласковая, теплая, сама держит, тебе только лечь на нее и грести надо!

— И потом перья сушить и вымывать из них соль… — передергивается Рэй, но видно, что он уже почти морально готов к мини-заплыву.

— Нам тоже сушить, не ты один такой. Ну давай, иди сюда, не поплаваешь, так хоть остынешь! А то тебя с твоим черным оперением тепловой удар хватит, — подводит итог Рила, и Рэй все же поднимается на ноги.

Он не то чтобы готов учиться нормально плавать, он просто хочет немного побултыхаться в прохладной воде. И он надеется, что друзья не утопят его из лучших побуждений.

Сумасшедший ветер с диким воем носится вокруг, норовя выгнуть, вывернуть до боли неосторожно приподнятые в защитном жесте крылья. Синяя форма, натянутая поверх охлаждающего комбинезона, стесняет движения как никогда, трикодер на боку тоже только мешает.

Все чувства обострены до предела. У него нет права на ошибку, ведь где-то там в забивающей нос и глаза пыли притаилась опасность.

«И у этой безымянной опасности невероятно — чертовски, как говорят цедианцы, — хороший слух», — запоздало осознает он, когда завершивший обработку данных трикодер резко щелкает, выплевывая карту-носитель, а на него из пыльного облака бросается нечто долговязое.

Он отпрыгивает, стараясь сделать это бесшумно, но в последний момент цепляет ногой камешек, и тот с хрустом прокатывается по выжженной почве пустошей. Нечто совсем рядом с ним тянется вверх, нюхая воздух и прислушиваясь. Рес боится даже дышать и поначалу задерживает дыхание, но очень быстро в легких начинает жечь.

Именно поэтому он не успевает даже вскрикнуть, когда с хриплым рыком тварь вдруг сбивает его с ног и тянется когтистыми руками к горлу.

Рес около доли секунды не может даже пошевелиться. Скалящее зубы в чудовищной ухмылке существо напротив как никогда напоминает ему Цирканара, его приятеля еще со времен Академии Звездного флота, один стандартный год назад пропавшего в десанте как раз на этой планете.

— Цир! — едва отдавая себе отчет в своих действиях, выкрикивает он. Существо, хрипло вскрикнув, отшатывается, закрывая неимоверно длинными руками лицо с пустыми глазницами. Вокруг глазниц повыдернуты все перья, а оголенную синеватую кожу усеивают шрамы — открывшаяся картина на миг даже пробуждает в кастрианце острый приступ жалости, совершенно неуместный в этом кошмаре.

— Цир… — зовет он уже тише. Инстинкт самосохранения на задворках сознания бьется в истерике от того, что его не желают слушать, а логика подсказывает, что это быть Циром уже никак не может.

На удивление, повторение имени вызывает у существа лишь гнев — и вместо того, чтобы окончательно сжаться в комок, оно, расправив наполовину облысевшие и потому бесполезные крылья, вновь кидается на него.

— Твою мать! — вырывается у Реса совершенно цедианское ругательство, и он рывком перекатывается по земле, одновременно вытягивая ноги. Уже-не-Цир не успевает среагировать на внезапное препятствие и падает рядом с кастрианцем. А тот уже, воспользовавшись мгновением передышки, жмет на значок ЗФ одновременно с отчаянным выкриком:

— «Юпитер», поднимайте одного!..

И, когда мир уже начинает растворяться в сиянии дематериализации, он слышит хриплое раздраженное ворчание уже-не-Цира, явно вызванное внезапным побегом добычи.

«Это не Цир, — несколько заторможенно думает он, по крупицам собирая силы, чтобы подняться с платформы транспортатора. — Это уже не имеет смысла звать Циром. Что бы ни произошло год назад, именно тогда оно стало безымянным».

Примечания:

По заданию челленджа требовалось взять у персонажа интервью о первой любви. Так вышло, что у меня оно превратилось в отдельный разговор.

P.S. Зарисовка имеет отношение к так и не дописанному черновому мини "Полярная ночь" и косвенно связана с вот этим драбблом, написанным позднее: https://fanfics.me/read.php?id=175470&chapter=23#start_read

— А у тебя была первая любовь? — внезапный вопрос Рилы догоняет его на полпути к столу, на котором пиликает собранный из трикодера и пары коммуникаторов передатчик.

Рэй оборачивается, лихорадочно соображая, мог ли местный чай, найденный им в одной из множества промороженных пустых квартир, быть «с подвохом». Но взгляд кастрианки вполне осмысленен, карие глаза поблескивают в темноте.

— Не спится мне просто, — негромко поясняет она, кутаясь в одеяло.

Рэй закатывает глаза, — ну вот только бессонницы им не хватало! — но все же присаживается на стул.

— Так была или нет? — повторяет свой вопрос Рила.

Кастрианец морщится — не от настырности подруги, хотя и от нее тоже. До скрежета зубового надоело уже монотонное пиликанье морзянки в наушнике и многочасовое прослушивание эфира, забитого одним только сигналом «SOS». Но отвечать надо — и он говорит:

— Не было. Еще не было.

— А если честно? — Рила произносит это совсем негромко и без капли ехидцы.

Рэй с силой проводит по лицу ладонями, передергивается всем телом и прячет руки под крылья, плащом сложенные на плечах. Прикрывает глаза и начинает говорить в чернильную тьму под веками — быстро, чтобы не дать себе замолкнуть:

— А если честно — была. И было это небо, самое обыкновенное синее цедианское небо… мне тогда лет пять по местному счету было, и я до одури любил летать. Каждый день разбегался по дорожке перед домом и взлетал. Еще совсем птенцом был, а уже в облака тянулся, методику «длинного вдоха» освоил полностью.

Он прерывается, чтобы сглотнуть, и продолжает, все так же не открывая глаз:

— Я ведь не знал, что все кастрианцы могут и любят летать… думал, один такой особенный. Мать ведь не летала вовсе, отец тоже к земле жался, а я жить не мог без ощущения воздушного потока под крыльями.

Он открывает глаза, уже представляя, как увидит на лице Рилы столь ненавистное сочувствие, — ведь она знает, что было дальше, — но ничего такого не происходит.

— Когда выберемся отсюда и вернемся на Кастрию — полетаем? — она чуть приподнимает уголки тонких губ в полуулыбке.

— С удовольствием, — несмело улыбается Рэй в ответ, чувствуя, как впервые за много дней в заледенелой квартирке становится чуть теплее.

Примечания:

Задание: написать зарисовку минимум в 2000 знаков, начав ее первой строчкой любимой песни, а закончив последней строчкой ненавистной песни.

Первая строчка — Алексей Глызин, «Поздний вечер в Сорренто», последняя строчка — Валерий Меладзе, «Разведи огонь» (да, мое отношение к песням Меладзе тогда было… странным).

На твоих ресницах иней. Ядовитый, как и все вокруг.

В очередной раз крупно вздрогнув, ты ближе подтягиваешь искалеченную местным зверьем правую ногу, морщась и еле слышно шипя от боли, и плотнее кутаешься в крылья. Мерзлые, покрывшиеся тонкой корочкой кислого льда перья шуршат так отчетливо, что на секунду заглушают даже рев ядовитого океана внизу, у подножия скал. Я в очередной раз цепляюсь взглядом за неестественную, неправильную прореху в маховых перьях на твоем крыле. Как назло, оно тоже правое — взлететь с такими травмами не получится никак.

— Рэй, — облачко пара срывается с твоих губ вместе с хриплым шепотом. — Не лети.

Я ежусь под порывом пронизывающего ветра, который словно закручивается и от которого совершенно не спасает укрытие в виде крупного валуна. Одно счастье — он хотя бы не заносит сюда жгучие капли-снежинки.

— Должен. Один, — не вопрос, утверждение с моей стороны. Должен — потому что в если нынешних условиях просто сидеть и ждать, помощи не дождемся мы оба. Один — потому что даже если я сейчас помогу тебе подняться на крыло, пронести тебя сквозь шторм я не смогу. А полет над облаками на «длинном вдохе» сейчас тоже недопустим — не тогда, когда ты в одном шаге от забытья, не тогда, когда у измотанного до предела организма не хватит сил снова разогреть загустевшую от антифриза кровь.

— Станет совсем плохо — вкалывай это, — открываю жалкие остатки набора первой помощи, показываю капсулу с ярко-алым, как вода местного океана, содержимым. — Мощнейший стимулятор, позволит продержаться дополнительно… — запинаюсь, вызывая в памяти нужное число. — Полчаса. Потом жизненные функции начнут угасать.

А плохо станет, и это не «карканье», как называют это земляне, это — факт.

Прочищаю горло, пресекая в зародыше кашель. Слизистые в ядовитой атмосфере сдают первыми, дальше страдают легкие. Значит ли этот кашель, что у меня осталось не больше полутора часов?

— Дождись, — позволяю я себе сказать единственное неважное-ненужное-лишнее слово, обжигая гортань на выдохе, и бросаюсь прочь от валуна, к краю скалы. Под ногами коротко прохрустывает такой же ядовитый лед, первые кислотные снежинки оседают на перья.

Подо мной разверзается привычная пустота, и я вскидываю крылья для первого взмаха, одновременно открывая спинные щели и в буквальном смысле полной грудью вдыхая колючий воздух. Толчея алых волн и без ножа режущие брызги остаются внизу.

Сто километров туда, сто километров обратно. И их нужно преодолеть до тех пор, пока не сжег бешено работающие легкие опасный воздух, пока не обломились изъеденные кислотой перья. И пока не приблизилась к черте, за которой нет ничего, ты.

Я тебя не подведу.

Примечания:

Исходная картинка: https://www.deviantart.com/sandara/art/Dragon-s-Ruins-870708007

Четвертый за месяц сигнал тревоги застает их троих в разгар рабочего дня — и, как и в предыдущие разы, моментально ставит все с ног на голову.

— Принимай голограмму! — рявкает из открытого люка «Синусоиды» Сивир, комадир экспедиции, и в сторону Рэя по почти идеальной параболической траектории отправляется голопроектор. Молодой исследователь, исключительно чудом не бухнувшись в дурно пахнущую лужу, каких тут много, подхватывает устройство и со всех ног бросается прочь от скал к ближайшим развалинам. Мимо него смазанным серо-зеленым пятном проносится Рила в гидрокостюме и в обнимку с аквалангом — ее сорвали с места за считанные минуты до запланированного погружения. Сзади слышен отчетливый стрекот включающихся систем маскировки корабля.

Ноги увязают в трясине, и Рэй останавливается, морщась от запаха, к которому так и не привык за прошедший месяц. Взъерошивает хохолок, «всматриваясь» в развалины и одновременно с лихорадочной поспешностью запуская нужную программу в голопроекторе. В голове стаей потревоженных шакуров носятся мысли: «Недели с предыдущего инцидента не прошло! Специально ведь, по указке командования, забрались в эти дебри, чтобы, не дай Вселенная, картину мира местным своим существованием не порушить. И меры приняли на тот случай, если занесет кого… Так какого тарга приходиться подрываться по тревоге уже в четвертый раз за месяц?! И какого тарга эти аборигены стали ходить сюда, как к себе домой, если должны носа не казать после первого же случая?!»

На самом краю восприятия мелькает чужое, инопланетное биополе довольно крупного существа — вернее всего, как раз-таки аборигена. Тем временем проектор совершенно не вовремя начинает глючить, и Рэй перезапускает его, едва сдерживаясь, чтобы не обложить всех и вся трехэтажной лингвистической конструкцией. Строптивое устройство активируется и повисает в воздухе на крошечных антигравах в самый последний момент, когда из-под каменной арки уже выбегает нечто двуногое, держащее в одной руке факел, вроде бы в полумраке совершенно ненужный, а в другой длинную палку, возможно, копье.

Рэю только и остается, что ничком упасть в жадно чавкнувшую тину и молиться Вселенной, чтобы его не заметили. Но уже в следующую секунду ему становится не до молитв, потому что прямо над ним из ниоткуда появляется огромное чешуйчатое существо, зеленое, как трясина болота. Дракон.

Местный — кажется, в переводе на привычный возраст это птенец, еще даже не начавший оперяться, — с округлившимися глазами отступает назад, роняя факел в воду. Со своего места Рэй слышит, как шипит, угасая, огонь, и вскидывает голову, пусть и больше для того, чтобы избавиться от ощущения тины на лице — при падении он макнулся с головой. Существо даже вблизи, спасибо специалистам Флота, выглядит совершенно настоящим. Вроде бы оно даже способно взаимодействовать с окружающими объектами и отчасти материально — ровно настолько, чтобы аборигены, не способные «видеть» биополя, не заподозрили подвоха.

Программа работает как надо, с коротким рычанием существо, раскрыв огромные крылья, шагает к птенцу, он, сдавленно пискнув, шарахается в ту сторону, откуда пришел. Универсальный переводчик выдает в самое ухо исследователю отчаянно-жалобное «Мама!..». Рэй сочувственно морщится, вспоминая, как невольно вздрогнул он сам при первом, контрольном запуске программы, хотя примерно знал, что должен изобразить проектор. Кстати о проекторе… «А что будет, если голограмма на меня наступит?» — задается он странным вопросом при виде кругов, расходящихся по поверхности воды от когтистых лап дракона.

Абориген исчезает, будто его и не было, лишь, как напоминание, возле каменной лестницы в воде лежит та самая палка, заостренная с одного конца. Тут голопроектор переклинивает вторично, и изображение существа, водящего мордой туда-сюда, схлопывается из трехмерного в двумерное. Рэй садится посреди трясины, видит «спроецированного» на гипотетическую плоскость дракона — зрелище одновременно потешное и жуткое, — и еле подавляет порыв прикрыть лицо рукой, с которой клочьями свисает тина.

Хохолок, как и все остальное оперение, безнадежно слипся и промок — в двух шагах от себя чужое биополе не заметишь, даже если постараешься. Но остальные органы чувств все еще при нем, и он почти уверен, что любопытного аборигена поблизости нет. «Птенец… что с него взять? Услышал от кого-нибудь из тех, кого мы гоняли в три прошлых раза, про ужасное чудище и загорелся идеей на него посмотреть».

Только вот глючащий голопроектор все же надо будет починить — раз на раз не приходится, и это им еще повезло, что дракон выполнил свою задачу до внезапного глюка.

Примечания:

Задание: написать зарисовку на 55 слов с сюжетом, проработанными персонажами и интересной развязкой.

P.S. Когда писалась эта зарисовка, трава была зеленее… как и небо Кастрии, ахах.

P.P.S. Лоук — персонаж из самой ранней, неопубликованной версии «Зарешеченного неба», посол Кастрии, принимавший участие в Первом контакте с Федерацией.

Как и все кастрианцы, Лоук невероятно любил небо. И даже здесь, в зеркальной вселенной, не утратил детской привычки, проснувшись, подолгу смотреть в окно.

Там, в своем родном мире, он мог в любой момент распахнуть оконные створки, расправить крылья и нырнуть в зеленое небо.

Но здесь, на зеркальной Кастрии, не было окон — только бетонные стены бункера.

Примечания:

Задание: создать четыре разных признания в любви, настолько разных, насколько это возможно.

Да, там еще было ограничение на символы.

Кусочек первый

— Илла! — тихо зовет подругу Нар, отчаянно надеясь, что она не услышит его. Но она слышит — и удивленно оборачивается.

— Я… должен сказать тебе одну вещь, — кастрианец сжимает руки в кулаки, пряча горящие синим от стыда подушечки пальцев — вот не надо было тогда с друзьями спорить, но кто ж знал, что ему, проигравшему желание, такое загадают!

— Я люблю тебя, — ощущения чем-то похожи на свободное падение.

Илла заливисто смеется:

— И ты Кирру желание проспорил? — и поясняет, видя недоумение, почти шок Нара: — Он всем всегда такое задание дает, странно, что ты про это не слышал.

Нар молчит.

Кусочек второй

Они всегда разделялись здесь, у озера Саар, и у него же здоровались вечером, после учебных пар.

Только в этот раз Нар поступил странно — вместо того, чтобы повернуть в сторону Архитектурного, подлетел к Илле снизу, перевернулся на спину и схватил подругу за руки. Та дернулась, Нар получил крылом по боку, рванулся вниз, не разжимая пальцев — и они оба рухнули прямо в озеро.

— …Ты чего хотел-то? — уточнила Илла уже на берегу, когда немного успокоилась.

— Я… хотел сказать, что люблю тебя. Вот.

Кусочек третий

Закончив с прокладкой курса, Сивир с чистой совестью перебросил управление на автопилот и обернулся к задней части жилого модуля. Рэй все так же лежал, пристегнутый к койке, и неразборчиво что-то бормотал, — яд местных кустов оказался весьма мощным галлюциногеном, — а рядом в невесомости висела, съежившись в комок, Рила.

— Ты не знаешь… — вдруг разобрал Сивир. — А я ведь тебя люблю.

— Ты бредишь, — с жалобным отчаянием возмутилась Рила. Сивир уловил в ее голосе нотки легкой паники.

— Нет, — слишком внятно для бредящего ответил Рэй. — Но раньше у меня не было сестры, а теперь есть. И это ты.

Кусочек четвертый

— Почему… не отпустила? — слова даются Рэю с трудом, хотя это Рила, а не он, побывала в реанимации. — У тебя был шанс спастись.

Кастрианка морщится не то от боли, не то от досады, шкрябает когтями по скрывающей раздробленные кости крыла повязке. Рэй стискивает зубы до скрипа, понимая, что Рила не увернулась именно потому, что в тот момент вытаскивала его, сходящего с ума от боли, из клетки.

— Потому что братьев в беде не бросают.

— Что?

— Что? Сам ведь сестрой назвал! — и хулигански улыбается.

Примечания:

Задание: написать зарисовку на тему «Битва» от первого лица минимум на 1200 знаков.

— Один вопрос, — говорит кастрианец, и я с коротким раздраженным вздохом снова разворачиваюсь к нему всем корпусом. — На кой черт вы сунулись в эту драку?

В голосе «найденыша» не наивность пополам с задором — «Я бы и сам справился», — не угрюмое раздражение не сумевшего свести счеты с жизнью существа, но усталое непонимание. Мол, что вам от меня надо?

И ведь держится из последних сил, еле на ногах стоит — заморен и истощен настолько, что не понять, птенец он еще или уже взрослый.

— Пойдем отсюда, — в неверном свете фонаря я вижу, как сестра кривится при виде темных теней, мелькающих в конце улицы. Почти уже опускаю голову в знак согласия, — как известно, чем больше существ дерутся, тем проще случайно ввязаться в свару, даже если ты просто мимо проходил, — как вдруг «второе зрение» выхватывает среди характерно-цедианских (земных, нельзя так забываться!) биополей дерущихся сигнал до странного родной «частоты».

— Кир… — Рила замолкает, видя, как я тянусь к укрепленной на ноге кобуре фазера. Оружие почти разряжено, но на несколько маломощных выстрелов хватит — а дальше оно сойдет за булыжник, которым только ударить и можно.

— Сородич, — звучит полувопросительно-полуутвердительно, — почему-то сестра «видит» гораздо хуже меня, — и на это я отвечаю быстрым резким кивком.

— Тебя спасать… представитель вымирающего вида, — скалится Рила, окидывая его взглядом. — Нас слишком мало в галактике, чтобы швыряться такими боевыми индивидами направо и налево. Нос не сломан? — она тянется проверить — уж очень красноречив влажный блеск черных лицевых перьев «найденыша».

Я ожидаю чего угодно — хоть крика, хоть попытки укусить, но все разрешается довольно мирно. Резким жестом отстранив ладонь Рилы, кастрианец другой рукой осторожно щупает собственное лицо:

— Нет, только разбит. Так что вам от меня надо?

Заряда внезапно хватает только на один выстрел и на то, чтобы вывести из строя одного из, кажется, пятерых землян. Второй ненадолго отправляется в бессознательность от удара крыла, третьего сбивает с ног Рила, за четвертого принимаюсь я, пятый слишком увлечен избиением кастрианца, которого неумело выполненной подсечкой уронил на землю.

Они вообще не умеют драться один на один — только нападать всей кодлой и лупить куда попало. Удар под ребра сбивает дыхание, но ответного выпада кулаком в глаз хватает, чтобы заставить противника заскулить и отступить.

Не церемонясь, Рила бьет пятого рукоятью ножа по голове — третий уже лежит с резаной раной. Стукнув ребром ладони по шее едва-едва начавшего приходить в себя второго — для опасности, как говорил один мой знакомый, — я наклоняюсь к сжавшемуся в комок сородичу, бесцеремонно поднимаю его за шиворот стандартного комбинезона, кое-как перешитого на кастрианскую анатомию. Под рукой ощущается движение — брыкнувшись, наш новый знакомый оказывается на ногах. Характерным жестом поднимает-опускает потрепанный хохолок, смотрит на нас холодными желтыми глазами и говорит абсолютно нормальным тоном — хотя видно, что даже просто дышит он через боль и треснувшие ребра:

— Один вопрос. На кой черт вы сунулись в эту драку?

— Не поверишь, но ничего. Просто за своих мы все зубы переломаем⁽¹⁾, — Рила неожиданно даже для меня улыбается вполне искренне.

— Где ты живешь? — на всякий случай не отводя взгляда от сородича, убираю фазер в кобуру. Теперь придется новые заряды добывать — а это не самое простое занятие, учитывая, что легально их не-землянам не продадут.

Кастрианец взъерошивается, непроизвольно оскаливается от боли и все же тянется рукой к покалеченным ребрам:

— Думаете, я от хорошей жизни брожу тут в ночи?

— Ну вот и не рыпайся, перекантуешься пока у нас, а там… посмотрим, — я неопределенно взмахиваю рукой — вербовать его в пользу Сопротивления или нет, разберемся ближе к делу. — Как тебя звать?

— Рэй, — он в типично земном жесте протягивает ладонь с пообломанными когтями — видимо, очень уж не хочет называть полное имя.

— Я Рила, он Кир, — оперативно представляет меня и себя сестра, пожимая сородичу руку. — А теперь давайте уже валить, пока эти бесперые не очнулись!

1) Фраза на самом деле очень по-кастриански двусмысленная. Не то «За своих мы так вломим, что все зубы противникам повыбиваем», не то «За своих мы все зубы о противников обломаем».

Вернуться к тексту

Примечания:

Задание: описать свою встречу с волшебным или фантастическим существом.

За окном в свете фонарей падал снег. Стрелки старых часов на стене уже давно сместились за полночь, мозг все очевиднее отказывался работать. Руки мелко дрожали. Очень хотелось спать — или хотя бы залить в себя стакан чая.

До экзамена оставалось меньше полутора суток, и нелогичный, нерациональный страх набирал обороты, заставляя снова и снова вглядываться в написанные собственной рукой строчки.

…Снаружи мелькнуло что-то большое и темное, похожее на птицу. Естественная физиологическая реакция не заставила себя долго ждать — сердце ушло куда-то в пятки, сонливость смыло адреналином.

Стул рухнул на ковер, когда я вскочила с него — к счастью, почти беззвучно. Стало очень-очень тихо, — тиканье часов я не замечала вот уже много лет, — и в этой тишине слишком хорошо стало слышно хлопанье больших крыльев.

Рэй никогда не являлся вот так — он, не заботясь о нарушении законов физики, просто пролетал сквозь окно или же появлялся прямо посреди комнаты…

Пернатое НЛО грянулось о стекло крайнего окна. Ударили по стене дома крылья, заскребли по карнизу мощные когти, стремясь удержать не такое уж легкое тело, просяще уставились в душу янтарные глаза…

— Ийра?! — голос сорвался сначала в сипение, затем в кашель. Едва ли осознавая, что делаю, я налегла на оконную ручку, распахивая створку настежь — и на меня свалились килограмм так тридцать пернатого веса.

Кастрианцы хоть и были легкими с учетом своих пропорций, но… короче, сначала подержите хоть одно такое существо на руках, а потом уже спорьте со мной!

Кое-как спихнув с себя чудовищно холодную кастрианку, я подорвалась закрыть окно — снаружи были все минус двадцать. А потом уселась прямо на пол — ноги не держали.

— Какого лешего? — это был уже второй подряд внятный и полностью нематерный вопрос, который мне удалось задать вслух. Сомнительный повод для гордости… но что есть, то есть.

— Меня Зерта выгн-нала, — клацнула зубами Ийра, машинально мазнув пальцем по универсальному переводчику на виске — за несколько десятков лет дизайн этих устройств совершенно не изменился.

Я отодвинулась спиной к батарее — от черных перьев с нетающим белым крапом снежинок тянуло холодом; органический антифриз исправно действовал, не давая остывшей крови замерзнуть. Заметив мое движение, Ийра и сама подобралась, поджала ноги к килю и обхватила их руками. Хвост распластался по ковру.

— Опять из-за темпоральной физики поцапались? Хотя… можешь не отвечать, — мрачно сказала я. — Ты со своими постулатами кого хочешь доведешь.

Ийра не изменила позы, но я словно наяву увидела отросшие шипы — как перья без опахал, одни стержни. Даже взгляд янтарных глаз сделался колючим.

— Черт с тобой, — я приподняла очки, чтобы потереть слезящиеся глаза. Опять буду завтра на консультации всех своим видом восставшего зомби пугать… — Грейся тут, в общем, — в подтверждение моих слов она снова застучала зубами — организм с повышением температуры тела переходил на «стандартный» режим функционирования. — И, если Рэй явится, будь готова свалить… куда-нибудь. Он хоть и заявляется как Муз, а не как персонаж, ему не стоит знать, что у него по сюжету дочь должна быть!

Встав на ноги и поставив стул на место, я глянула на потрепанные жизнью, временем и моими одноклассниками конспекты и добавила:

— А я физику буду дальше повторять. И только попробуй сказать, что по вашим меркам это уровень детского сада!

— Что такое детский сад? — непонимающе переспросила Ийра, по-птичьи склонив голову на длинной шее набок.

— О-о-о!.. — взвыла я.

Примечания:

Задание: написать зарисовку до 2000 символов под ранее незнакомую песню.

Была выбрана песня «Есть только миг между прошлым и будущим».

— Что это? — удивленно вскидывает голову замершая было Светлая.

— Это поет ураган, — щурит темные глаза Аркрианст, слушая знакомый ровный звук. — И это наш шанс спастись от харров⁽¹⁾.

— Тогда я лечу, — как само собой разумеющееся сообщает она. Арк действует быстрее, чем сам от себя ожидает — заслоном выставляет широкое крыло, обнажает зубы в оскале:

— Не сметь, крент’а⁽²⁾! Я взлечу первым.

Наверху, за укрывающим их скальным массивом, на одной высокой ноте поет-заливается смертоносный ветер. Высовываться наружу сейчас нечего и думать; поток скрутит тело, вывернет из плеч крылья, вопьется в кожу, мышцы, кости тысячей бритвенно-острых снежинок — и напоследок швырнет полумертвого крылатого куда-нибудь в пропасть.

— Держись за меня и следуй перо в перо, — говорит он незадачливой южанке⁽³⁾, с которой его невесть как свело Небо — и видит в ее глазах донельзя знакомое предвкушение риска. Отражение своего собственного.

Дальнейшие события он почти не запоминает. Помнит только оглушающую боль, разочарованный рык хищника — и почему-то крепкую хватку Светлой.

Спонтанная идея подражания саарам с их четырьмя крыльями, слишком безумная, чтобы быть правдой, спасает их жизни в той буре.

1) Крупный крылатый хищник Кастрии, вершина пищевой цепочки.

Вернуться к тексту

2) «Птенец» в переводе с основного диалекта темной стороны планеты.

Вернуться к тексту

3) «Южане», «светлые» — общее наименование кастрианцев, обитающих на освещенной стороне планеты. Использовалось во времена Сумрачной войны. Безымянная кастрианка — «скоростная», Арк — «парящий».

Вернуться к тексту

Примечания:

Кусочков неожиданно получилось пять (по заданию требовалось четыре). Последний — не совсем по теме; скорее, это попытка рассказать об одной довольно необычной кастрианской традиции.

Кусочек первый (преканон времен Сумрачной войны)

Слой светло-зеленой краски ложится на перья — кончики крыльев и хвоста, запястья, цевки, шея, область вокруг глаз, цепочка пятен на спине. Затем на кожу — каждый оголенный участок ладоней намазывается старательно, в несколько заходов, чтобы не смазать предыдущий слой.

И без того обожженные руки отзываются болью, и кастрианец стискивает зубы, задавливая шипение. Поражение увеличивается день ото дня. Вот и ответ на вопрос, почему те, кто осмеливается выступать перед народом, долго не живут.

Руководитель группы всегда должен быть хорошо заметен в полумраке сцены, поэтому с его раскрасом работают другие. Прочим участникам проще — самостоятельно мазнул кольцо на шее светящейся краской и свободен.

— Вы восхитительны, Арней, — гример улыбается дипломатично, не показывая зубов.

Кастрианец опускает взгляд на его руки, затянутые в тончайшие перчатки из фольги, потом смотрит на тяжелую банку с краской. Металлическая…

Обыскивают на входе всегда и всех. А способ пронести сюда счетчик радиации и собрать доказательства нужно найти до того, как облучение убьет его.

Вряд ли в рядах выступающих когда-нибудь отыщется еще один ученый, который поймет, что к чему.

Кусочек второй

Они встретили этого индивида в первый день в ИК, случайно столкнувшись в коридоре. Рила в своей обычной бесцеремонной манере хотела просочиться между краем открывшегося дверного проема и сокурсником, но зацепила последнего локтем, вынуждая повернуться…

— Приношу извинения, — тут же брякнула она, отвлекая огонь на себя, потому что брат вылупился на сородича совсем уж круглыми глазами, слишком ошарашенный, чтобы «держать лицо».

— Ничего, — небрежно отмахнулся тот, мазнув по полу длиннющими перьями надхвостья — явно искусственно отращенными и очень мешающими быстрому полету. Рила проводила взглядом остро заточенные когти на его руках и изо всех сил постаралась сдержать эмоции во избежание дипломатических терок прямо здесь и сейчас.

— Кир, идем, — и, не давая ему опомниться, цапнула за локоть и утащила в соседнее помещение. Дверь за ними закрылась, отсекая звуки из коридора.

— Такого я еще не видел! — в голосе Кира смешались восхищение и ирония. — Явно плохо представляет, что его ждет в процессе учебы.

— Как думаешь, сколько он продержится с этими когтищами и хвостом? — азартно блеснула глазами Рила. — Цикл, два?

— Спорим, до первой сдачи нормативов? — отзеркалил ее улыбку брат.

Кусочек третий

— У меня всего один вопрос… нет, два, — поправляется Рэй. — Ты решил ту задачу по астронавигации? И почему ты такой взъерошенный?

Карв, у которого, похоже, каждое отдельное перо встопорщено под уникальным углом, поднимает голову:

— Да с Ниреном проветриться вылетали, промокли до кожи⁽¹⁾, — говорит он таким тоном, словно это все объясняет, в том числе и наличие либо отсутствие решения задачи. — Ну, и потом ему пришла идея просушиться в аэродинамической трубе…

— Просушиться где?! — возле них во весь свой немалый рост вытягивается преподаватель. Карв смотрит на него со своей жерди со смертельно честным видом — мол, а вы что, не знали, что являться на лекцию мокрым насквозь неприлично? Вот и пришлось во имя красоты, то есть соблюдения элементарной вежливости, приносить жертву — нарушение правил…

Представив этот монолог, Рэй прикусывает острыми зубами нижнюю губу, чтобы не расхохотаться в голос. Но все его попытки сдержаться рассыпаются в пыль, когда в дверной проем впархивает упомянутый Нирен, не только взъерошенный, но еще и помятый — словно в процессе сушки не один раз приложился о стенки трубы.

Преподаватель прячет лицо за крылом, но Рэй готов поклясться, что слышит его хриплый смех.

Кусочек четвертый

— Я многое за время службы успел повидать, но скафандр с письменами — еще нет, — хмыкает Сивир, изучая рукотворную инсталляцию из двух своих подчиненных. — Рила, не поделишься, зачем ты это вытворяешь и какое отношение это имеет к нашей миссии?

— Самое прямое. Рэй все объяснит, — отмахивается она, отбрасывает на землю стебель местного растения, служивший ей кисточкой, и срывает следующий. — Да не шевелись ты! — это адресовано уже непосредственно Рэю, который стоит перед ней, раскинув руки.

— Местное население считает, что написанные слова имеют силу куда большую, чем сказанные, — поясняет тот командиру. — Поэтому можно хоть десять раз сообщить языком через рот, что пришел с миром, но тебе вряд ли поверят. А вот если ты придешь с транспарантом… — забывшись, он переходит на стандарт и тут же одергивает себя, — в смысле, с надписью на теле, то шанс успеха куда выше. Словарь у нас есть, краска тоже. Остается надеяться, что универсальный переводчик не подведет.

Кусочек пятый (бонусный)

— Небо и звезды, за что мне это?! — закатывает глаза Оирн и снова смотрит на дочь и сына — те даже не пытаются изобразить виноватость.

У Кира желтые отметины легли по рукам и груди на удивление равномерным крапом, только ладони грязные аж с обеих сторон. У Рилы все куда хуже — в пятнах сока также и лицо, и крылья.

— Зато вкусно, — мгновенно взъерошивается Рила, глядя с веселым задором. — Пап, ты когда последний раз настоящие, не реплицированные таринк ел?

— Ну… давно, — признается Оирн и суровеет: — Но это не значит, что можно улетать из дома, не предупредив меня, а потом быть настольно неаккуратными.

— Да подумаешь, универсальным растворителем отмоется, — забавно морщит нос Кир.

— Ягоды таринк тем и знамениты, что их сок стандартными способами не отмывается. Это так, к слову.

— Ой… — произносят птенцы едва ли не одновременно. Переглядываются и синхронно прижимают хохолки: — Мы не знали. Прости.

— Объясняться со знакомыми, что это вы случайно покрасились, а не злостно пошли против традиций, сами будете, — устало взмахивает рукой Оирн.

— Пап, мы тут это… и тебе ягод принесли.

— Сгиньте с глаз моих. И поставьте ягоды у репликатора, потом вместе придумаем что-нибудь.

1) Оперение любого кастрианца в той или иной степени обладает водоотталкивающими свойствами. «Промокнуть до кожи» означает, что оперение промокло насквозь.

Вернуться к тексту

Примечания:

Задание: написать сонгфик размером от 350 до 2000 символов на основе трех последних прослушанных песен.

Были использованы песни:

Антонов — «Не говорите мне прощай»

Киркоров — «Полетели»

ДДТ — «Что такое осень»

— Ты сошел с ума, — констатирует Кир. Ладони саднит от очередной «проверки на реальность», чувство опасности воет где-то внутри на запредельных нотах — или то надрывается сирена красной тревоги?.. — Пять километров на своих крыльях…

— Это единственная возможность!.. — Рэй скалится жутко и дико, оранжевые блики в оттаявших янтарных глазах делают их одного цвета с плывущим от жара пейзажем за термостойким стеклом опустевшей станции. — Пешком мы от этой жопы мира до шаттла не доберемся! Что, предпочтешь, чтобы нас через полчаса накрыла Империя?! — характерным инстинктивным движением, обозначающим едва контролируемую ярость, он вскидывает ногу с выпущенными когтями, целясь куда-то в грудь Киру.

— Мы сдохнем еще на взлете из-за негерметичности костюмов химзащиты⁽¹⁾, — шипит он, перехватывая цевку сородича. Когти бесполезно смыкаются. — Ты вообще помнишь кислотность атмосферы снаружи?

— Слышал про механизм аварийной ампутации в перчатках скафандров? — а вот теперь во взгляде Рэя плещется подлинное безумие. — Я поработал с этим на досуге, конечно, подправил кое-что, ты же не хочешь остаться даже без скелета крыльев? Кровоток оно по-прежнему пережимает будь здоров, но нам и нужно-то пролететь всего пять километров…

Логика говорит вполне однозначно — они не долетят. Не смогут. Вопрос только в том, что случится раньше — перья разъест кислотой или от жара денатурирует белок?

Но Рэй смотрит так отчаянно-зло, с такой звериной решимостью выгрызать свою жизнь у всей этой чертовой планеты, если понадобится, что Кир будто со стороны слышит свой голос:

— Только попробуй сдохнуть.

— Я даже прощаться не буду! — и уголки губ подрагивают то ли от запредельного напряжения, то ли от шалой улыбки.

1) Вся кастрианская спецодежда изолирующего типа что в «нормальной», что в «зеркальной» вселенной не предполагает использование крыльев, поскольку достаточно эластичный и легкий материал так и не был найден.

Вернуться к тексту

Примечания:

Преканон тут сильный. Таймлайн — ориентировочно времена Разделения.

Под каменным козырьком, где прятались от вечной непогоды пуховики и слетки, было шумно. Говорили все и сразу, перекрикивая вой ветра и друг друга, иногда срываясь в бессловесные кличи с целью привлечь внимание.

Осколок по себе помнил, что постоянно скучающий молодняк мог заинтересоваться даже самой незначительной малостью вроде чьей-нибудь первой линьки — но сейчас причина гомона была весомой, прямо как рука Первого Крыла.

— Как на нас-то похож… — раздумчиво-опасливо протянул кто-то, примостившийся на самом краю карниза, и на него сзади тут же зашипели в несколько голосов, топорща перья и пух:

— У тебя ветер в голове? Он не наш, он из облаков!

— Смотри, смотри, его трогают! — заверещал кто-то, желая, но не умея правильно донести мысль до окружающих.

Камешка в серо-черной куче-мале было не видать, и Осколок на правах старшего перекрыл гомон по-взрослому четким зовом. Ответный крик, неумело-переливчатый и гораздо более писклявый, еще отражался эхом, а выскочивший откуда-то сбоку младший уже вихрем нырнул под разрешающе приподнятое крыло брата. Пошебуршился несколько мгновений, сильнее вжимаясь в чужое оперение и всем нескладным тощим тельцем впитывая тепло, и вдруг спросил, положив на локоть Осколка запрокинутую голову с восторженно распахнутыми темными глазами:

— Ты же видел его вблизи, видел? Он правда… такой же?

Его вдруг сотрясла короткая резкая дрожь. Осколок, не задумываясь, плотнее прижал крыло к боку — тепла в горах не хватало всегда и всем, а потому им делились охотно, — и ответил с легкой снисходительностью:

— Он не такой — вон, крылья видишь? — он указал на край плато, где большая часть Стаи со всех сторон обступила связанного белоснежного пленника, не то опасаясь попытки сбежать, не то ожидая ее. — Кем или чем бы он ни был, он — не мы.

— Ой, у него глаза небесные! — пискнул Камешек и панически закрылся руками.

Осколок свистяще засмеялся и потянул брата за тонкое холодное запястье, заставляя отнять ладони от лица.

— Ничего он нам не сделает. Мы столько раз ему в глаза смотрели, пока ловили…

— А что с ним будет? — неожиданно вякнула подкравшаяся Тень. Осколок встрепенулся от неожиданности — из всех птенцов она была самой тихой и незаметной, и только это, пожалуй, помогало ей избегать подзатыльников старших, на которые те никогда не скупились, — и лишь сейчас заметил, что на него смотрели почти все собравшиеся на карнизе.

— Это не мне решать, а Крыльям, — он покачал головой.

* * *

Пленник, до жути похожий на членов Стаи и в то же время совсем другой, казался даже чересчур реальным. Он, прижавшись спиной к скале, часто и сипло дышал, расширяя щели ноздрей, и то и дело промаргивался, будто не видел ничего перед собой. Белоснежное оперение в некоторых местах пятнала вязкая синяя кровь — тоже слишком понятная, слишком естественная.

— Что ты здесь делаешь? — раздельно произнес Первое Крыло, заставляя облачное существо обратить на него внимание. Оно встрепенулось, резко оживившись, и что-то застрекотало охрипшим голосом. Пыталось даже помогать себе жестами, но, судя по неловким движениям, его руки под натуго затянутыми веревками уже онемели.

— Облака дали ему нашу внешность, но забыли дать наш язык! — отрывисто засвистел кто-то в толпе. Его смех подхватили, и это отчасти стало приговором пленнику.

* * *

Обнаружение выживших на немыслимой высоте, за никогда не рассеивавшейся облачной пеленой, было первой неожиданностью.

Второй стал с треском провалившийся контакт.

За тысячи восходов и всего одно — а одно ли? — сменившееся поколение крошечная группа разведчиков, заброшенная сюда случайным ураганом, деградировала до первобытно-общинного строя. Судя по тому, как некоторые шарахались от него и вопреки инстинкту самосохранения прятали лицо — еще и обзавелась неким фольклором.

И, согласно этому фольклору, он, судя по жестам и мимике членов общины, был опасен — уже потому, что отличался внешне. Выжившие все до единого были темных окрасов и с темными же глазами — время и Небо причудливо перетасовали гены. Он же был белым и синеглазым.

Он отчаянно хотел доказать, что разумен и не опасен для этих дикарей, говоривших на примитивном незнакомом диалекте — но ему не оставили ни единого шанса.

* * *

— Небесный Глаз⁽¹⁾ нами недоволен, — размеренно говорил Первое Крыло. Он стоял на большом валуне, разметав в стороны руки и крылья, и ветер завывал на разные лады, трепал оперение вожака, но милостиво не сбрасывал вниз его самого, и в этом Осколку виделось настоящее чудо. — Мы слишком задержались на одном месте, забыв, что мы — дети Неба и Ветра. Здешние Облака изучили нашу суть — и явили вот это существо, должное сойти за одного из нас!

Второе Крыло у подножия валуна дернул пленника за плечи, принуждая развернуться к нему, и обхватил ногой за шею, пока что не сжимая пальцев и не выпуская когтей. Вожак вскинул руку по направлению к светлому кругу в вечно сумрачной выси:

— Я, Первое Крыло Стаи, говорю, и да услышит меня Небо: до следующего появления Небесного Глаза мы улетим искать новое пристанище, а пленника убьем, чтобы Облака более не вышли на наш след!

Стая разразилась одобрительными кличами. Громче всех пищали слетки, еще не знавшие трудностей переселения.

Осколок знал — но тоже вплел свой голос в общий хор.

— Посмотрите на него в последний раз! — воззвал Второе Крыло. — В его глазах даже сейчас нет страха смерти! Он — не такой, как мы!

…Камешек с таким восторгом смотрел на предсмертные корчи пленника, что брат поспешил шепотом разочаровать его:

— Мы не будем его есть.

Печаль, возникшая во взгляде вечно голодного птенца, по необъятности была сравнима с небом.

Примечания:

Матчастное пояснение за облака: Стая обитает на вершинах гор, выше облачного слоя, и не рискует спускаться в него — там очень сильные ветра, а безжизненные горы «вторым зрением» не видно, и при полете вслепую в них слишком легко впечататься. Поэтому в фольклоре Стаи облака преобразовались из непреодолимой преграды сначала в среду (стали считать, что ниже них ничего нет), а потом и в нечто одушевленное и потенциально опасное.

1) Антер, спутник Кастрии. Период его обращения вокруг планеты (восход) — около сорока семи земных часов.

Вернуться к тексту

Примечания:

Задание: описать зимний пейзаж, не используя следующие слова и их производные — «зима», «белый», «мороз», «иней», «снег», «сугроб», «холод».

(Пейзаж получился не вполне зимним, ну да ладно))

И опять преканон времен Сумрачной войны.

Серое небо, забитое тучами, нависает как никогда низко — кажется, вот-вот треснет под собственной несуществующей тяжестью, ляжет обломками на выглаженную бурями землю, скрыв под собой низкие кустарники и вьющуюся траву…

Да что там, уже осыпается — ветер приносит с собой свежесть так внезапно надвинувшихся высот и мелкие колючие иголочки. Схватишь такую рукой или дохнешь неосторожно — и строгая красота прямых линий обращается в капельку воды.

Она, конечно, слышала и читала о подобных явлениях, но опыт собственного познания неизмеримо ценнее.

Иголочки только кажутся маленькими, незначительными и прозрачными. Как начнут копиться на одном месте, так сразу обретают и объем, и цвет — слишком идеальный для этих запыленных равнин, непривычный, чисто-облачный. Сумма бесконечно малых величин есть величина конечная…

И прикасаться к такой кучке жутковато — таять-то осколочки неба тают, но на все до единого уже не хватает ее живого тепла, и приходится отдергивать руку, чтобы согреть пальцы дыханием…

И ведь это только Граница Света⁽¹⁾ — а какие кошмары и чудеса природы ждут ее в Теневых землях?

1) Астрономический терминатор планеты, при переходе через который Саар появляется из-за горизонта (или, наоборот, уходит за него).

Вернуться к тексту