Лук и меч (джен)

Торин Дубощит давно не видит снов.

Торин Дубощит — сын Трайна, внук Трора. Потомок Дурина. Наследный принц Эребора. Король под Одинокой горой.

Король без королевства.

Торин не верит словам.

Торин Дубощит верит преданности и чести.

Торин знает своих и хочет надеяться, что свои знают его.

Торин думает, что знает цену обещаниям.

* * *

— Погляди-ка сюда, — прошептал Балин и осторожно, но настойчиво потянул друга за рукав. — Погляди, разве это не чудо?

Гномы склонились над расщелиной в корнях огромного, испещрённого морщинами дерева. В ложбинке, на траве, подтянув к подбородку худые коленки, спал мальчик — юный эльф с чуткими острыми ушами и светлыми локонами волос до пояса.

Торин нахмурился.

— Погляди, — вновь повторил Балин. Его умные глаза лучились доброй улыбкой. — Честное слово, он же совсем ребёнок. Что он делает в этом лесу один? Здесь в округе и за полсотни миль ни единой живой души, а он...

— Эльф, — пробормотал Торин, и на его лице мелькнула такая знакомая Балину неприязнь. — Ещё один отпрыск этого подлого отродья... Что ж, если тут есть один из них, значит, где-то затаился целый отряд. Мы должны быть наготове.

Торин обхватил ладонью рукоять меча, развернулся через левое плечо и зашагал прочь, исподлобья оглядывая кусты и деревья. Балин нагнал его и снова ухватил за рукав:

— Очнись, Торин! Нет здесь никого. Если бы эльфы и хотели заманить нас в ловушку, то давно бы сделали это, а не позволяли нам забираться так глубоко в лес. Кроме того, — Балин понизил голос, — ты помнишь... Они потерпели сильное поражение в последней битве, и многие надолго ушли из этих мест.

Торин мрачно нахмурил брови, но друга не перебивал и даже, казалось, прислушивался к его словам. О битве он знал, да и трудно было не узнать. Слухи ползли по Средиземью, что пауки Чернолесья. Слухи странные, тёмные. Говорили, что в лютой кровавой сече схлестнулись эльфы и орки. Что битва была внезапной, жестокой и яростной. Что сам гордый правитель Лесных эльфов — король Трандуил — не вышел живым из последней стычки. Впрочем, мало ли, о чём ещё говорили. Умалчивали только о причинах сражения, которых всё равно никто не знал. Лесной народ, отличавшийся крайней скрытностью, внезапно исчез из поля зрения и объявился только теперь в лице маленького эльфа, который безмятежно спал, не подозревая о присутствии рядом двух гномов.

— Что ты предлагаешь? — скрестив на груди руки, поинтересовался Торин.

Балин устало вздохнул:

— Давай хотя бы узнаем, что завело сюда этого мальчика. Не можем же мы просто так уйти и бросить его здесь. Кто знает, быть может, он потерялся или заблудился?

— Ты забываешь, друг, — усмехнулся Торин. — Он — эльф. Никто не может знать лес — любой лес — лучше него. Если кто и заблудился, так это мы. Бродим по кругу вот уже пятые сутки и до сих пор не можем найти выход из этой чащи.

В глазах Балина мелькнул лукавый огонёк, и мудрый гном снова улыбнулся себе в бороду. Дружески приобняв короля за плечо, он повёл его обратно к высокому дереву, где спал маленький эльф, и по дороге осторожно заметил:

— Вот он нам и поможет.

* * *

Торину кажется, что внутри у него всё выжжено дотла. Вместо души — пустыня, как та, что осталась на месте славного Эребора. Вместо сердца... А есть ли оно, это сердце? Должно быть, раз так сильно болит.

Торину не привыкать. Король и воин — в первую очередь он обязан думать о своих подданных. Их осталось немного. Напуганные драконом, разбитые и рассеянные войной, они бродят по свету. Ищут место, которое можно было бы назвать своим домом. Ищут и не находят.

Торин давно не видит снов. Торин Дубощит гонит прочь кошмары прошлого. Торин презирает боль.

Единственное, что осталось у сына Трайна, — это память.

Торин не может забыть. И простить он тоже не может.

* * *

— Тише, тише, малыш...

Балин вытянул перед собой правую руку. Юный эльф вскочил на ноги и тут же схватил маленький лук. Голубые глаза пронзали незнакомцев не хуже стрелы, направленной в их сторону. Балин поднял ладони:

— Мы не враги тебе, дружок. Слышишь? Мы не враги... Как тебя зовут?

Эльф молчал, не спуская с друзей настороженного взгляда. Торин стоял чуть поодаль и наблюдал, скрестив на груди руки. Мальчик, наконец, ослабил тетиву, выпрямился и с достоинством поднял голову.

— Леголас. Принц Лесного королевства.

— Принц? — Балин бросил невольный взгляд в сторону Торина, отмечая про себя суровое недоверие друга. — Прошу меня простить, Ваше высочество... Балин, к вашим услугам. А это — Торин Дубощит, сын короля Трайна из рода Дурина.

— Торин Дубощит?

Юный эльф вдруг опустил лук, уронил стрелу, а затем присел перед гномами на одно колено в глубоком поклоне:

— Простите, Ваше величество. Я не признал вас. Так вы тот самый Торин Дубощит? Король под Горой?

Балин, слегка недоумевая, повернул голову. Торин тоже выглядел удивлённым, но суровые брови по-прежнему оставались нахмуренными, когда он спросил:

— Откуда ты знаешь меня?

— Я слышал о вас от... От своего отца. Много лет и вёсен назад. Мне рассказывали про вашего отца — Трайна, и деда — Трора. О, то были великие короли! И я счастлив познакомиться с их потомком.

Леголас казался искренним в своей возвышенной речи, и взгляд Торина будто бы прояснился. Ладонь отпустила рукоять меча, а Балин, отчасти успокоенный тем, что удалось найти подход к суровому предводителю, вновь обратился к маленькому эльфу:

— Так ваш отец...

— Мой отец, — продолжил за него Леголас, и вдруг его голос задрожал, а светлые глаза заволокло влажной дымкой. Однако юный эльф взял себя в руки, гордо поднял голову, сжимая в ладони рукоять лука, и повторил: — Мой отец — высокородный Трандуил, король Лесных эльфов Северного Лихолесья.

— Трандуил, — процедил Дубощит сквозь зубы. — Ну, конечно же. Кто бы мог подумать...

Лицо его медленно потемнело от ярости.

* * *

Торин помнит тот день так, будто это было вчера. Торин вновь и вновь видит перед собой объятые пламенем стены Эребора и бегущих во все стороны испуганных гномов. Страх подбирается к сердцу и самого принца. Торин не так глуп, чтобы понять: Смауг слишком силён. Слишком громаден даже для всей армии Трора. А это значит, что не будет больше славного королевства гномов. Не будет, если никто не придёт на помощь.

Вдалеке, на высокой отвесной скале показывается отряд в роскошных золотых доспехах. Останавливается у самого обрыва. Его предводитель — высокий золотоволосый эльф верхом на большерогом олене — делает рукой предупреждающий жест и с недоумением склоняет голову. Торин ловит нацеленный на себя взгляд голубых глаз, душа окрыляется надеждой, и он в отчаянном призыве машет рукой:

— Помогите нам!

— Помогите! — кричат и другие гномы.

— На помощь!

Тихо наблюдает за разрушением Эребора властитель Лесных эльфов — гордый Трандуил, — и Торин чувствует, как что-то леденеет в груди. Также тихо покачав головой в золотой короне, эльф медленно разворачивается и уходит. Уводит за собой своё войско. Уводит последнюю надежду на спасение.

Торин Дубощит берётся за любую работу, чтобы прокормить себя и своё племя. Сын Трайна куёт мечи, таскает тяжести, спускается в забои, обливаясь потом и грязью. Терпит окрики, насмешки, оскорбления, порой и грубое рукоприкладство. В груди короля Эребора горит и плавится гнев. Гнев течёт по жилам и подпитывает усталое тело. Торин молчит. Торин не даёт волю гневу. Но тем упрямее горят его глаза. Тем сильнее стучит по наковальне тяжёлый молот, яростнее ворочается неподъёмный груз. Король под Горой нелюдим и сторонится общества. Там, в забоях и кузницах, он даёт себе клятву, обещая быть ей верным до конца своих дней.

* * *

— Ты сошёл с ума!

— Торин...

— Ты сошёл с ума, друг мой. Видно, годы берут своё. Послушай меня. Оставь мальчишку в покое. А лучше — совсем забудь про него. Не пристало роду гномов знаться с эльфами.

— Торин, — Балин укоризненно покачал головой. Гномы переговаривались вполголоса, чтобы не услышал мальчик-эльф. Леголас сидел на траве чуть поодаль от них, перетягивая тугую тетиву на луке. Балин бросил на принца косой взгляд и вновь едва ли не с мольбой обратился к Торину:

— Послушай меня, друг мой. Я знаю, эльфы обошлись с нами жестоко когда-то. Но в чём виноват ребёнок? Ты слышал — он ищет своего отца. Разве ты сам не хотел бы узнать о судьбе Трайна?

— Не сто́ит говорить об этом, друг мой, — глухо заметил Торин. В его голосе послышались раскаты приближающегося грома.

Но Балин неожиданно проявил упрямую настойчивость:

— Нет, друг мой, сто́ит. Ты помнишь, когда король Трор нашёл Аркенстон и призвал все племена на поклонение символу королевской власти... Ведь и эльфы пришли тогда, не погнушались. Король Трандуил сам вёл их за собой, а потом...

— А потом они предали нас. Я хорошо помню это, Балин. Я был тогда совсем молод, но помню всё. Я был там, когда эльфы приходили поклониться Аркенстону. И был там же, когда, спустя много лет, Смауг пожирал наше жилище, а эльфы всё видели. Всё видели и ушли прочь. Это ли не предательство?

— Ты видел — он поклонился тебе. Мальчик не знает об этой истории. Быть может, король Трандуил не счёл нужным рассказать ему о ней. Быть может, не успел. А помочь Леголасу найти отца... Кто знает, не придут ли нам на помощь эльфы в ответ за оказанную услугу. Подумай об этом, Торин. Подумай и рассуди как наш мудрый правитель.

Дубощит угрюмо молчал, погружённый в свои мысли. Леголас справился, наконец, со своим луком, поднялся с земли и замер в ожидании, не смея прервать беседу двух друзей. Балин глядел Торину в глаза и ждал. Он был уверен, что где-то в глубине суровой души Торина осталась малая искра тепла, и надеялся, что мог бы разжечь из этой искры пламя.

— Нет, Балин. Пусть не ждёт от нас помощи в его поисках. Если с королём Трандуилом что-то случилось, это не наша беда.

Торин снова задумался и добавил:

— Но проводник нам необходим. Иначе мы не выберемся из этого проклятого леса. Что ж, если он согласен довести нас до его окраины... Но под твою ответственность. Дальше наши пути должны разойтись.

— Хорошо, хорошо, — кивнул Балин, довольный и тем, что удалось уговорить друга на такой малый шаг.

К удивлению Торина, юный принц быстро согласился вступить в отряд гномов. В его чистой душе не было неприязни. Он тут же принялся благодарить короля, выражая свою признательность в самых возвышенных выражениях, а Дубощит лишь молчал, недоверчиво оглядывая маленькую фигурку, склонившую перед ним голову.

Леголас, как и предрекал Балин, стал весьма полезным товарищем в этом нелёгком походе. К моменту встречи принца с разрозненным племенем гномов с Торином осталось лишь четверо из его близкого окружения. Старина Балин, Двалин — угрюмый воин да Фили и Кили — два племянника Дубощита. Недоумение и даже скрытая неприязнь, с которой маленький отряд встретил поначалу нового спутника, понемногу перешли в расположение, когда Леголас начал обнаруживать чудеса смекалки и проворности. Кроме того, молодой принц оказался удивительно приятным собеседником. Его искреннее восхищение новыми знакомыми, его вежливое и поистине королевское обхождение в конце концов подкупило суровых гномов, и даже молчаливый Двалин нашел пару добрых слов для юного эльфа. Леголас не кичился своим эльфийским происхождением. Он остался в стороне от событий со Смаугом. У Леголаса была своя печальная история и своя боль, которая побудила его забраться так глубоко в леса Средиземья.

— Так значит, ты ищешь своего отца?

Леголас обернулся на голос. Торин Дубощит задумчиво глядел вдаль с высоты зелёного холма, где отряд остановился на ночлег. В суровых глазах тонули отсветы ночного костра.

За те несколько недель, что принц провёл в обществе гномов, он почти привык к их странным и, по перво́й, диким манерам. Его уже не удивляли громкий хохот и грубоватый юмор, жёсткие условия скитальцев. Ему нравились протяжные песни гномов — грустные баллады — и истории об их ратных подвигах. Единственный, в ком маленький эльф не видел себе союзника — сам Торин. Мрачный и нелюдимый, не сказавший мальчику за всё время похода ни единого доброго слова. Он вообще ничего не говорил. Только наблюдал, и Леголас чувствовал порой на себе его молчаливый, недобрый взгляд.

Впервые за это время Дубощит обратился к принцу с вопросом. Леголас поднялся на ноги. Сердце его замерло, когда он ответил королю коротко:

— Да. Ищу.

— Что же с ним произошло?

Ночной костёр отбрасывал тусклые отсветы на невысокую скалу, у которой кучкой расположились гномы. Фили и Кили в дозоре, до Леголаса доносились их тихие голоса и смех. Балин и Двалин отправились в ближайший лес на поиски дров, поручив маленькому принцу караулить огонь. Тут и нашёл его Торин. Оставшись с мальчиком наедине, он по-прежнему не смотрел в его сторону, но, скрестив на груди руки, ждал ответа на свой вопрос. И Леголас начал говорить. Вначале неуверенно, затем по-мальчишески увлёкся. Голос его окреп. Он рассказывал о далёкой битве. О том, как храбро сражались с орками лесные эльфы, но как вынуждены были отступить перед натиском более сильной армии. Торин молчал, не перебивал, слушал. Тяжёлые думы ворочались в его голове. По губам пробежала едва заметная усмешка:

— Так что же, король Трандуил сам сдался в плен?

— Орки запросили высокую цену, — голос Леголаса стал тише, словно шелест листьев на осеннем ветру, — полсотни жизней эльфов или одного короля взамен на прекращение войны. Отец принял их условия и выбрал второе. С тех пор великая печаль царит в Северном Лихолесье. Никто не надеется увидеть короля живым. Никто — Леголас на несколько секунд смолк. — Кроме меня.

— Что же, эльфы настолько глупы, что позволили мальчишке одному отправиться на поиски?

— О, они столь умны, я надеюсь, что не послали вслед отряд, когда обнаружили моё исчезновение, — усмехнулся Леголас. — А мальчишке, который рано потерял мать, больше и желать нечего, кроме того, чтобы тот, кого он любит больше жизни, всегда находился рядом с ним. Мой отец очень силён. И ни оркам, ни кому-либо другому с ним не совладать!

Торин повернул голову и пристально посмотрел эльфу прямо в глаза. Чёрные зрачки будто хотели прожечь мальчика насквозь, пытаясь достичь самой глубины его души. Под взглядом короля Леголас выпрямился, крепче сжал рукоять лука, но головы не опустил. Ему нечего было бояться. Вины за собой принц не чувствовал. Но что-то внутри подсказывало — не зря горят таким огнём глубокие глаза Торина. Боль гнома передалась и эльфу, и когда Дубощит, наконец, отвёл взгляд, Леголас устало опустился на камень у костра.

— У нас был дом, — глухо произнес Торин, и в голосе его послышалась тоска. — Его сжёг дракон. У меня было королевство. Оно пало в битве. У меня был отец... — Торин на мгновение умолк. — Он давно пропал без вести.

Рука Торина легла на рукоять меча. Тёмные глаза упрямо глядели в ночную даль.

Не знал Леголас, о чём думал в тот момент сын Трайна. Не знал о том, как когда-то давно тот клялся памятью отца и деда вернуть своё королевство. Клялся согнать дракона с богатства, добытого трудами древнего рода гномов. Клялся на века прославить потомков Дурина, а ещё... Никогда, ни при каких обстоятельствах, не иметь дела с эльфами. Предатели и трусы! Себялюбивые ехидны! Какими только нелестными прозвищами ни награждал Торин лесной народ, а в особенности — короля Трандуила. Ведь это из-за него король Трор вынужден был уйти к скалам Мории, где его и убили в неравном бою! Из-за него давно нет вестей о короле Трайне. Из-за него, наконец, новый король племени гномов вынужден переходить с места на место в поисках пристанища.

И вот, как живое напоминание о тех событиях — маленький принц, который так некстати примкнул к их отряду. Не понимал Торин — за что, за какие такие злодеяния он должен был принимать у себя сына своего давнего недруга? Если кто-то и хотел посмеяться над его горем, то он не мог бы выдумать способа изощрённее.

Тем более, история короля, который пожертвовал собой ради благосостояния своих подданных, изумляла Торина. Изумляла и злила. Как это по-эльфийски — приносить себя в жертву, оставляя у трона... мальчишку-сироту. Как это по-мальчишески — уходить на поиски отца в одиночку и без подмоги.

Торин злился, потому что знал: окажись он на месте Трандуила перед подобным выбором — поступил бы точно так же.

* * *

Поздно ночью Леголас не спал. Думал, разглядывая далёкое звёздное небо. Звёзды перемигивались и играли в прятки за тёмными облаками. Леголас думал об отце. Думал о странном походе, невольным участником которого ему довелось стать. Думал о народе, с которым свела его судьба, и о котором он до сих пор только читал в книгах да слышал на уроках истории.

— Торин Дубощит, — сказал как-то король Трандуил. — Вот истинный пример упрямого духа. Сильного, но упрямого и порой непробиваемого, как мифрил. Такой пройдёт и огонь, и воду. Сокрушит всё на своём пути и поведёт за собой свой народ. Но однажды его собственное упрямство его погубит.

— Думаешь, он ещё вернётся в Эребор? — спросил тогда Леголас, на что отец неопределённо покачал головой:

— Кто знает... Дракона нельзя победить силой — можно лишь перехитрить. А гномы — хорошие воины, но в хитрости не сильны. Если найдётся такой герой, который согласится испытать на себе жар драконьего пламени. Герой... или глупец.

— Почему же мы не можем прийти на помощь и вместе прогнать Смауга от сокровищ? Неужели не найдётся в нашей армии достаточно сильных эльфов, чтобы...

Отец вдруг нахмурился, и Леголас умолк, подозревая, что сболтнул лишнего.

— Это чужая история, мальчик мой. Достаточно тебе и того, что ты знаешь о ней. А на будущее послушай моего совета: не рискуй понапрасну без веской на то причины. И уж тем более не рискуй ни своей армией, ни своим народом. Победителей не судят, а вот с проигравших дорого спросят. И ни одна чужая жизнь не стоит жизни одного твоего солдата. Правда, если уж придётся биться, то бейся честно — до самого конца.

В стороне послышались чьи-то голоса, и Леголас осторожно приподнялся на локтях, прислушиваясь. Звучали два голоса: низкий и сердитый, в котором безошибочно угадывался король гномов, и мягкий, тихий — Балин.

— Мальчишке пора уходить.

— Торин...

— Мальчишке пора уходить, — настойчиво повторял Дубощит. — Он взялся вывести нас из леса и не более того. Дальше наши пути должны разойтись. Мы ничем ему не обязаны.

— Он не справится один.

— Значит, пусть возвращается домой! — выкрикнул Торин, но тут же взял себя в руки и мрачно продолжил: — Конечно, не справится. Только ребёнку могло прийти в голову бросить всё и уйти одному на поиски. Он хоть знает, в какой стороне ему стоит искать отца? Насколько я могу понять, представления самые смутные.

Балин молчал, а Леголас почувствовал вдруг, как огромное чёрное небо будто легло ему на плечи, придавило невыносимой тяжестью и разом погасило все свои звёзды. Голоса зазвучали ближе. Леголас упал ничком на землю, притворяясь спящим. Гномы подошли к костру, и Балин молча протянул к огню ладони.

— В чём дело, мой друг? Что это заговорило в тебе? Жалость? — Торин обернулся в сторону принца, но тот даже перестал дышать, внимательно прислушиваясь к разговору. — Мы договаривались с тобой лишь о том, что мальчишка выведет нас из леса. Но вот уже две недели, как лес позади, а эльф до сих пор с нами. Завтра нам придётся с ним расстаться. Пусть возвращается к себе в Лихолесье, а мы пойдём искать новый дом, где могли бы расположиться.

— И долго это будет продолжаться, Торин? — Балин грустно усмехнулся. — Наши скитания. Ты сказал: жалость. Да, пожалуй, что так. Мне жаль тебя, Торин. Эта вражда... Она иссушает твою душу. Однажды тебе придётся признать это. Не было бы слишком поздно.

— Что ж, думаю, тебе не стоит об этом беспокоиться. Я в силах ещё отвечать за себя.

— Послушай меня, Торин. Ты горд. Ты смел и силён, ты упрям, но ты горд, как ни один из гномов. Да и король Трандуил похож на тебя. Вопрос лишь в том, кто первый из вас согласится на перемирие. А мальчик чист. Ему незачем держать на нас обиду. И он не справится один против толпы орков. Они убьют его, а его отец...

— Его отец? — переспросил Торин, и в голосе его было столько яда, что Леголас даже вздрогнул. А Дубощит уже не смотрел в сторону принца. Взгляд его был устремлён в пламя костра, чёрные глаза метали молнии.

— Я знал, что нельзя было позволять тебе брать эльфа с собой. Жалость расслабила тебя, друг мой, ты стал сентиментален.

Рука Торина вновь легла на рукоять меча, и Балин вдруг понял, что затронул какую-то особо болезненную струну души друга. Когда же Дубощит заговорил, голос его был уставшим, как от тяжёлой ноши:

— Когда Смауг пожрал наше жилище и залёг на наших сокровищах, мой дед — великий Трор — отправился к горам Мории искать новое пристанище своему народу. Азог Осквернитель убил его, — Торин на мгновение смолк и закрыл глаза, но тут же повернул голову и посмотрел на Балина: — А что стало с моим отцом, напомнить тебе?

Балин покачал головой.

— Правильно, — невесело усмехнулся Торин. — Что толку говорить о безумцах? Мы так и не знаем, где его искать. У его народа нет королевства, нет места, где приклонить голову. А эльфы, к которым этот народ и первый, и второй раз обращался за помощью, обрекли его на нищету. Ты забыл всё это? Нет, Балин, — Торин снова опустил голову. — Если я и знаю что-то об этом мире, так это то, что каждый выживает в нём, как хочет. Один и только с теми, кто предан ему до самой смерти. А уж у больших народов нет и не будет взаимовыручки там, где нет выгоды для одной из сторон. Знаешь ли, — тут он усмехнулся, — я уверен, что Трандуил даже в плен сдался не без умысла. С него станется. Но насчёт мальчишки ты прав. Нельзя пускать его в звериный стан. Его разорвут там на части.

Балин ничего не ответил и молча продолжал греть у костра руки.

Напрасно так говорил о друге Торин. От боли говорил. Со зла, не подумав. Балин тоже был у скал Мории. Балин ничего не забыл. Балин знал много и видел многое. И то, что он видел, наградило его тяжёлой, кровью и потом заработанной мудростью. Он мог бы до хрипоты спорить с Торином, если бы это было нужно. Он мог бы настаивать, а не убеждать. Доказывать, а не просить. Но мудрость Балина напоминала ему и о том, что слово короля — закон, даже для друзей. Пусть Торин горяч и упрям. Но Торин — король. Законный наследник от рода Дурина. И его, Балина, обязанность — подчиняться воле Короля под Горой. Впрочем, как говорят люди, утро вечера мудренее. Завтра будет день. Завтра Торин Дубощит примет окончательное решение. А пока Балин молчал и ждал. Молчал, надеясь, что и мудрость друга победит его горячий норов.

Некоторое время спустя, к товарищам подошёл Двалин, ожидавший своей смены на посту. Отправляясь в дозор, Торин коротко сказал другу:

— Завтра. Завтра отправишь эльфа на его родину.

Леголас незаметно приподнял голову, чтобы увидеть, как седовласый Балин согласно склонил перед королём голову. Кулаки мальчика сжались от досады.

«Ну уж нет, — решил он про себя, укладываясь на землю и глотая застрявший в горле колючий ком. — Нет, Ваше величество. Не нужно ждать до завтра. Я и сам уйду, без приглашения. Сам. Не извольте беспокоиться».

Дубощит отошёл в сторону от места стоянки и задумчиво опустился на небольшой валун, наполовину врытый в землю. Вытащив меч из ножен, он воткнул его в песок перед собой, а на рукоять положил ладони. Впереди, где-то далеко за горизонтом, маячили скалистые горы. По правую руку от гнома перешёптывался кронами деревьев лес, по левую — вдоль по склону холма и дальше — раскинулась обширная пустошь, пересечённая кривыми тропинками. Наутро Торин надеялся повести свой отряд по одной из них до города, где можно было бы остаться на ночлег, а после...

Дубощит вздохнул. По правде говоря, он и сам не знал, что делать дальше. В глубине души король чувствовал, что мог бы согласиться со словами Балина. Его друг обладал поистине поразительным чутьём и редко ошибался. Скитания бесприютного народа затянулись. Сам Торин не раз слышал от товарищей тихий ропот и мечты о новых поединках. Горячая кровь горного племени, не находя себе выхода, бурлила, как в сосуде, заточённом в пламенеющем горне. Стоило дать ей волю, и она могла показать себя во всей ярости неукротимого буйства. Оскорблённые и обездоленные гномы жаждали мести. Торин знал это и чувствовал, но, наученный горьким опытом, осознавал также и то, что идти на приступ сейчас — значит подвергнуть себя и свой народ новой опасности, куда более жестокой, чем прежде. Нужна была сила или хитрость — такая, что сможет свергнуть дракона и восстановить истинную власть на Одинокой горе. Нужна была помощь. И Торин согласен был принять эту помощь от любого.

Но не от эльфов.

Торин скрипнул зубами. Вновь перед его взором встали объятые пламенем родные земли. Балин может говорить что угодно. Жалеть, уговаривать, просить. Может себе это позволить. Не ему, Балину, пришлось взвалить на свои плечи ответственность за рассеянный по свету народ. Не его характер закалялся в жару кузниц и глубине забоев. Балин мягок и добр. Торин жесток, и сердце его давно окаменело. Торин много вынес, ещё больше потерял, и должен был стать жестоким. Честность и верность — вот то, что может ценить король. Кто предал однажды — предаст и второй раз. Но этот мальчишка...

Какое-то шуршание в ближайших кустах отвлекло гнома. Он повернулся, вглядываясь в темноту. Потом встал, прошёлся вперёд и, ничего не заметив, вернулся к мерцающему в темноте костру. Леголас спал, укрывшись плащом, и пламя освещало его сосредоточенное даже во сне лицо. Торин присел у огня и поворошил длинной веткой затухающие поленья. Мальчишка... Мальчишка путал все карты. Из-за него было неспокойно.

Как-то раз, на одном из привалов, Торин мельком услышал разговор Балина и Леголаса. Из обрывков диалога он понял, что речь вновь шла о поисках пропавшего короля. Балин, по всей видимости, задал мальчику самый откровенный вопрос, который раз от разу уже всплывал в голове у каждого из членов отряда. Что будет, если поиски ни к чему не приведут? Если отца Леголаса уже давно нет в живых?

— Тогда я буду мстить, — не раздумывая, изрёк в ответ принц.

Почему-то у самого Торина ни на секунду не появилось сомнений в том, что действительно будет мстить. И мстить жестоко.

«Никуда он не пойдёт, — думал Торин, следя за танцем разгоревшегося костра. — И ясно, как день, что домой не вернётся. Упрямец — такой же, как его отец. Яблоко от яблони... И как бы там ни было, ведь будет прав, паршивец! Но если залезет в осиное гнездо орков...»

Торин вдруг почувствовал острую боль где-то в груди — такую, какой не испытывал никогда прежде, и от этой боли обозлился ещё сильнее. Так значит, вот оно какое, его сердце. Своевольное, под стать своему хозяину. Так-так... Но разве Торин забыл про клятву? Разве мог он предать ту память, что давала ему силы жить все эти годы? Но ведь предать память означает предать самого себя. А Торин Дубощит хорошо усвоил урок и научился презирать предателей. Двуличие не под стать честному гному. Двуличие — удел Лесных королей. А его народ живёт щитом и мечом. Так жил его отец и его дед. Так будет жить и сам Торин, сколько ему доведётся.

Погрузившись в свои размышления, Торин и не заметил, что Леголас давно уже не спит и, приподнявшись на локтях, сосредоточенно наблюдает за ним. Прошло ещё полчаса, и принц тихо поднялся на ноги, закинул за спину колчан со стрелами, взял в руку лук и также тихо отошёл за скалу. Оттуда он последний раз взглянул на маленький отряд. Торин не шелохнулся. Он думал о завтрашнем дне и предстоящем нелёгком переходе. Когда-то давно Торин бывал в этих местах и помнил, что дорогу в город преграждала река и глубокий овраг. С переправой через реку справиться будет нетрудно, а вот овраг — задача посерьёзнее. Единственный подвесной мост через него мог давно изветшать, и тогда пришлось бы искать новые пути обхода, а это — новая потеря времени. Не пришлось бы останавливаться на очередной ночлег. Запасы провизии и так на исходе...

Леголас почувствовал тревожный укол совести. Он оставлял своих знакомых одних, не сказав им ни слова на прощание. Случись что-то с ними — он не узнает об этом. Впрочем, как и они не узнают о том, если что-то произойдёт с самим принцем. Но Леголас давно не был ребёнком. Он уже всё решил и, как ему казалось, знал, что делал. Отныне он снова один и поступит так, как необходимо. Отныне ему никто не указ: ни королевская охрана, мимо которой он незаметно проскочил в день своего побега из Лихолесья, ни сам Король под Горой — Торин Дубощит.

Обернувшись, принц шагнул за круг света, прочь от тепла — туда, где за несколько метров от холма начиналась первая лесная поросль.

* * *

В темноте глаза эльфа видят зорко, а уши слышат чутко. Хруст ветки под сапогом, лёгкий шёпот ветра, блики полной луны — всё казалось Леголасу чрезмерно ярким, громким, шумным. Принц крепче сжимал в руке лук и поминутно оглядывался по сторонам. Ему всё виделись чьи-то глаза в кустарнике, слышались чьи-то голоса. Они преследовали его и шептались за спиной. В первые несколько минут мальчик уже пожалел было, что поступил так резко и самовольно сбежал из отряда. Не будь его намерения столь твёрдыми, а обида — столь сильна, он, быть может, и вернулся. Но отступать было слишком поздно. Не сейчас. Не теперь, когда он через столько прошёл. Где-то там, в плену, томится его отец. Когда-то, кажется, целую сотню лет назад Леголас дал себе клятву найти его во что бы то ни стало. Его не остановили эльфы, не остановило одиночество и усталость долгих переходов, не остановит и Торин, даже если приложит к этому все усилия.

И всё же, когда через четверть часа Леголас обернулся и не увидел среди деревьев света костра, на сердце у него стало совсем тяжело.

Вдруг принц вынул из колчана стрелу и, натянув тетиву, прицелился в ближайшие заросли кустарника. Там, показалось ему, кто-то говорил слишком отчётливо, чтобы это было пустой иллюзией. Минуту эльф стоял неподвижно, приглядываясь и прислушиваясь. Потом сунул стрелу в колчан, опустился на четвереньки и пополз, раздвигая кустарник руками.

И там, за кустарником, он увидел то, от чего ладони его похолодели, а сердце тревожно затрепетало.

На полянке, окружённой плотным кольцом деревьев, на поваленных брёвнах сидели два орка. Костра они не разжигали, и от этого их можно было принять за два уродливых камня, если бы не поминутный хриплый смех и безостановочное шевеление. Один был высоким, почти громадным на фоне ночного неба и держал рядом с собой увесистую дубинку. Второй казался намного ниже своего товарища и, кроме того, сгибался под тяжестью большого горба на спине. Зато знаменателен был его голос — хриплый и каркающий, словно у ночного ворона. Леголас нырнул за ближайший камень и навострил уши. Следующая же услышанная им фраза дала понять — подслушивал он не напрасно.

— Сколько их? — спросила высокая фигура глухим басом.

— Пятеро, — хрипло прокаркала горбатая. — Пятеро и с ними мальчишка. Эльф.

— Надо сказать нашим.

— Погоди... — Горбатый наклонился к своему товарищу и заговорил тише. Принц так и замер, изо всех сил напрягая слух. — Зачем торопиться? Гномы не дураки — уже выставили охрану. Сам Дубощит на страже. Подождём немного и застанем их врасплох, а после принесём Азогу их головы. За короля он обещал большую награду.

— А мальчишка?

Горбатый хрипло рассмеялся:

— Не-е-ет, этот мне нужен самому. Живой нужен.

— Зачем он тебе? — буркнул высокий, как видно, не отличавшийся большой сообразительностью. Горбатый поманил его пальцем, высокий пригнулся к своему собеседнику, для чего ему пришлось опереться о тяжёлую дубину. Низенький что-то зашептал ему на ухо, прикладывая ко рту ладонь и часто оглядываясь.

Леголас и рад был бы поймать хоть слово, но орки говорили так тихо, что слов было не разобрать. Впрочем, принц уже знал самое необходимое. Отряду Торина угрожает нешуточная опасность, и если их не предупредить, пятеро гномов могут быстро погибнуть в бесславной стычке. Удивительно, но сам Леголас будто и не обратил внимания на то, что орки говорили о нём в том числе. И готовили ему весьма незавидную участь, если хотели оставить в живых. Мысль об опасности вылетела у мальчика из головы, занятая другой — быстрее бежать назад! Вернуться к гномам, чтобы те успели скрыться или подготовиться к обороне, если понадобится. Он хотел бы послушать ещё, желая узнать, как велик может быть враг числом, но в это время орки поднялись со своих брёвен, и низкий прокаркал высокому:

— Только не говори нашим о мальчишке. Он мой. Я сам притащу его к предводителю, а будешь молчать — доля награды твоя.

Высокий кивнул, закинул на плечо дубинку, и уродливые фигуры скрылись между деревьями. Леголас дождался, пока их шаги стихнут, выбрался из своего укрытия, пробрался сквозь кусты и бегом бросился обратно к выходу из леса, а оттуда к скале, теплевшей отсветом одинокого костра.

* * *

Торин встретил Леголаса с неприкрытым удивлением. Глядя на поднимающегося к нему эльфа, он помрачнел и, едва только мальчик подошёл ближе, грозно вопросил:

— Где ты был?

— Ваше величество, — Леголас отдышался и заговорил торопливо, — послушайте меня. Орки здесь. Они идут сюда. Они собираются напасть. И если...

— Где ты был? — перебил Торин, повышая голос.

Леголас замер. Стоя ниже по склону холма, он поднял взгляд на короля и поразился произошедшей в одно мгновение перемене. Лицо Торина ожесточилось, тёмные глаза превратились в две холодные льдинки. Леголасу вдруг стало страшно. Он едва не забыл о цели своего прихода, но в это время странный крик, воинственный и громкий, пронзил ночную тишину. Торин быстро взглянул на мрачный лес. Вслед за этим заворочался на своём месте и приподнялся на локте Двалин.

— Что это такое? — спросонья проворчал он.

Торин не ответил. Леголас подошёл к нему:

— Ваше величество, — тихо сказал он. — Орки. Я видел их. Двое лазутчиков. Но их может быть и больше. Они следили за нами. Они скоро будут здесь.

Торин взглянул на Леголаса с каким-то непонятным выражением в лице. Может быть, он хотел что-то сказать, но передумал. Подошёл к Двалину, который уже окончательно проснулся, и проговорил:

— Поднимайся, дружище. Буди остальных. Будем готовиться к обороне.

Гномы собрались быстро. Леголас в двух словах повторил всё, что видел и слышал. Выслушав эльфа, Торин живо принялся рассредотачивать свою малочисленную команду:

— Двалин, ступай за скалу, следи за выходом из леса. В случае опасности подашь сигнал. Фили, ты с ним, у тебя острое зрение, а Кили со мной, будем караулить пустошь, чтобы не подкрались со спины, и поддерживать огонь. Да, нужно приготовить факелы для запала, они могут нам пригодиться, как оружие. А ты, Балин...

Тут Торин взглянул на друга, который стоял рядом с принцем Леголасом и молча ожидал указаний. Лицо короля вновь помрачнело:

— Бери мальчишку, и уходите отсюда как можно дальше и быстрее. Будьте осторожны. Вас не должны обнаружить. Старайтесь продвигаться к городу, но если не выйдет...

Однако Леголас не дал Торину договорить.

— Я никуда не пойду! — выпалил он.

— Это что? — грозно обернулся к нему Дубощит, а принц, будто не замечая его раздражения, быстро продолжил:

— Послушайте, вы не понимаете. Отец может быть у них! Он должен быть у них, я это чувствую! Я не могу уйти. Я...

Торин вдруг схватил эльфа за плечо, крепко вцепившись в него пальцами. От боли Леголас едва не вскрикнул. Глаза Торина сверкнули, он близко наклонился к мальчику, и тот невольно сжался под его взглядом — ему показалось, что король может его оттолкнуть или даже ударить.

Но Дубощит не сделал ни того, ни другого.

— Нет, это ты послушай, — прорычал он сквозь зубы. — И слушай внимательно, будь добр. Я им не нужен живым. Никто из нас не нужен. Они хотят заполучить наши головы, и мы будем защищаться до последней капли крови. И умрём, если понадобится. Но ты...

Пальцы гнома сильнее сжали плечо эльфа.

— Ты не знаешь, что значит живьём попасть к ним в руки. Ты не знаешь этого... И я не желаю, чтобы ты это узнал!

При последних словах Торин с силой швырнул принца в руки Балину и рявкнул:

— Уходите! Живо! Вы, — он обернулся к Двалину, Фили и Кили, — по местам!

Его товарищи выхватили мечи из ножен, но в это время вой и крики, казалось, тысячи голосов раздались со всех сторон, и гномы поняли, что опоздали. Орки с тяжёлыми дубинками наперевес шли большим кру́гом, сужая его и не давая маленькому отряду ни шанса на побег.

Времени для пререканий не было. Пятеро гномов и эльф встали спинами к скале с обнажёнными мечами и стрелами наготове. Все молчали, до боли в скулах стиснув зубы и напряжённо глядя в глаза врагам, и тогда орки, заметив, что их готовы встретить, со злобным визгом ринулись вперёд.

Всё слилось в едином хаосе битвы.

Леголаса довольно быстро оттеснили от остального отряда. Лёгкий и подвижный, он мгновенно перебегал с места на место, следил за нападавшими и одну за одной точно пускал стрелы. Уроки строгих дворцовых учителей не прошли даром для юного принца. Несколько пронзённых стрелами врагов уже лежало на земле неподвижно и, повернувшись к лесу спиной, эльф остановился взглянуть на побоище, чтобы увидеть, не нужна ли кому его помощь.

Страшный удар в левый висок оглушил его. Не вскрикнув, не успев понять, что произошло, Леголас рухнул ничком на землю. Через минуту на поле битвы его не было. На земле остался лежать только маленький лук да пара сломанных оперённых стрел.

Мальчик очнулся от того, что что-то лёгкое и удивительно нежное коснулось его лица. Леголас открыл глаза и прямо у себя над головой увидел развесистую крону огромного, тысячелетнего дуба. С ветвей дуба сыпались сморщенные прелые листья, и один из них упал эльфу прямо на лоб, заставив его проснуться. Сам же Леголас лежал у корней могучего дерева и, судя по тому, что не мог пошевелить ни одной конечностью, был крепко связан. Это открытие его отнюдь не обрадовало. Чуть повернув голову, чтобы стряхнуть со лба лёгкий лист, он увидел разожженный на поляне костер и две знакомые фигуры около него, одну из которых быстро опознал по горбатой спине.

Час от часу не легче.

Леголас осторожно огляделся по сторонам. Поляна была ему незнакома. Она не была похожа на ту, где он встретил орков в прошлый раз, но и не напоминала ни одну из тех, какие он прошёл за время своего краткого побега из отряда гномов. Кстати, о них... Что с ними произошло после того, как его — Леголаса — похитили? В том, что его похитители — те двое, чей разговор он подслушивал в лесу, Леголас не сомневался ни на секунду. Ему достаточно было взглянуть на горбатую фигуру, которая, сидя у костра, помешивала что-то корявой веткой в котелке, греющемся на огне. Варево в котелке бурлило и издавало весьма неприятный запах, уже коснувшийся тонкого эльфийского обоняния. Вообще вся окружающая обстановка напоминала Леголасу те волшебные сказки его матери о колдунах и загадочных лесных обитателях, которые он слушал в далёкое беззаботное время своего детства. Правда положение, в котором он очутился, отнюдь не обещало ему счастливого сказочного конца.

Горбатый орк, слегка отклонившись от котелка, вдруг быстро обернулся и взглянул на принца. Леголас, наблюдавший за всем сквозь щелочки прикрытых век, едва успел закрыть глаза и притвориться, будто до сих пор не очнулся. Горбатый, в свою очередь взглянул на высокого товарища, который занимался тем, что сосредоточенно изучал содержимое котелка с голодным блеском в глазах, и недовольно прокаркал:

— Не нравится мне, что он не движется. Ты не сильно его приложил?

— Как ты просил, — буркнул высокий орк, не отрывая от котелка взгляд. — Главное — незаметно.

— А ну-ка, поглядим, — прокаркал горбатый, поднимаясь с бревна, на котором сидел, — как поживает наш трофей.

По телу мальчика пробежал быстрый рой холодных мурашек. Вытащив откуда-то из складок своих лохмотьев кривой, но острый нож, похититель направился в сторону связанного принца. Тот всё ещё не открывал глаз. Леголас надеялся сохранить хотя бы видимость беспамятства, и ему пришлось крепко сцепить зубы, чтобы удержаться от стона, когда орк приподнял его за шиворот над землёй и вцепился в волосы, запрокидывая голову назад, лицом к свету.

— Слабоват, — проворчал себе под нос горбатый, легко встряхивая эльфа одной рукой. — Так, глядишь, и кончится здесь. Пощекотать его, что ли, чтобы очнулся?

Холодное лезвие ножа коснулось шеи мальчика. Леголас замер от ужаса. Быть может, обман бы его раскрылся, и плохо пришлось бы тогда бедному принцу, но тут его неожиданно выручил второй орк.

— Да оставь его, — пробурчал он. — Жрать охота. Пусть молчит — его дело. Главное, чтобы заговорил тот, что в яме.

Нож застыл у горла Леголаса. Горбатый долго глядел на пленника и, наконец, ухмыльнулся:

— Заговорит... Быстро заговорит, как только начнём ломать мальчишке кости.

Он бросил эльфа на землю и вернулся к костру. Приоткрыв глаза, Леголас увидел, как огромный орк поднялся с места и теперь тащил к огню тушу какого-то убитого животного. Горбатый подошёл ближе, взял на изготовку всё тот же нож, готовясь освежевать добычу. Принц зажмурился, не желая глядеть на это отвратительное зрелище.

Страх, боль, тяжёлое потрясение и усталость, наконец, сделали своё дело. Мальчик заплакал, прижимаясь мокрой щекой к сырой, холодной земле.

«Отец, — думал он, — бедный мой отец... Что они делают с тобой?»

Никогда ещё, казалось ему, он не был в таком отчаянии.

* * *

После сытного ужина у похитителей развязались языки. Орки принялись похваляться друг перед другом своими подвигами, как будто в этом были невесть какие заслуги, и строить планы на будущее. Из их болтовни Леголас узнал, что небольшой вражеский отряд действительно случайно наткнулся на гномов в лесу. Однако то были не орки Азога и, хоть гномов тоже ненавидели, вступать в битву не планировали. Поживиться у противников всё равно было нечем. Так бы они и прошли благополучно мимо, если бы не Торин и Леголас. Слух о том, что Азог Осквернитель ищет Короля под Горой живым или мёртвым, уже давно ходил по окрестностям Средиземья. Оркам представился замечательный шанс выслужиться и получить награду за голову Дубощита. Что же касается Леголаса, то его они планировали забрать с собой и использовать в своих личных целях.

Время от времени в разговоре проскальзывала фраза о «том, кто сидит в яме». При этом оба орка понижали голос, а иногда даже оглядывались, будто этот страшный незнакомец мог стоять у них за спиной. Имени его они не называли и, сколько Леголас ни пытался, сколько ни прислушивался к разговору, не мог даже отдалённо понять, о ком говорили его похитители. Был ли то его отец? Принц был бы счастлив убедиться в этом, особенно наблюдая за тем, как трепещут орки при одном упоминании о своём пленнике. Но, увы, ничего более мальчик узнать не мог. Он понял только, что пленник силён духом, что орки желают выведать у него какую-то тайну, которой тот не хочет делиться, и что его — Леголаса — ведут к нему для того, чтобы устроить «очную ставку». Об этом горбатый орк сообщил с особым довольством. Лёжа на стылой земле, изнывая от боли и тревожного ожидания, Леголас уже не плакал. Он думал о том, как бы ему выкрутиться из этого незавидного положения. И тут мальчик вспомнил, что в голенище сапога у него спрятан маленький ножик, который мог бы сослужить ему добрую службу, если бы удалось высвободить руки.

Удивительно, но помощь в этом деле оказал ему сам горбатый орк, когда грубо бросил на землю. Падая, Леголас ударился рукой об острый камень, который торчал откуда-то из-под земли. Запястье и теперь болело, но эльф чувствовал камень рядом с собой и обрадовался, когда понял, что мог бы осторожно перетереть об него верёвки, если бы только похитители перестали обращать на него внимание.

Костёр догорал. Разговор становился тише. Орки засыпали, и скоро храп их разносился по всему лесу. Убедившись, что сторожить его никто не собирается, Леголас принялся претворять свой план в действие. Он немного подвинулся к камню, повернулся, осторожно зацепился верёвкой за его острый край и попытался подвигать связанными за спиной руками из стороны в сторону. Дело продвигалось медленно и с трудом. Но принц был терпелив и надеялся управиться со всем хотя бы до рассвета. А затем они увидят, как он может быть слаб. О, они всё увидят и всё вспомнят! И пятерых оставленных у холма гномов, и имя того, кто сидит в яме.

Вдруг Леголас замер. Ему показалось, что в чаще, позади старого дуба, что-то шевелится. Он попытался вглядеться в темноту, но так ничего и не увидел. И тем не менее, кто-то стоял меж деревьев. Кто-то вглядывался оттуда также, как и принц. И этот кто-то вдруг быстро пошёл прямо к нему.

Леголас не успел вскрикнуть. Кажется, не успел даже испугаться, когда сильная ладонь зажала ему рот, и чей-то голос коротко шепнул на ухо:

— Молчи.

Кто-то подхватил мальчика на руки и потащил через лес, прочь от места стоянки орков. Тонкие ветки деревьев хлестали Леголаса по лицу, ему пришлось закрыть глаза и стиснуть зубы. Он задыхался. Но страха не было, ибо голос, сказавший ему одно только слово, был до невозможности знакомым. Наконец, кто-то остановился на свободном пространстве меж трёх смолистых сосен, поставил Леголаса на землю и одним быстрым движением ножа разрезал верёвки, стягивающие ему руки и ноги.

— Вот и всё, Ваше высочество, — весело произнёс тот же знакомый голос. — Теперь вы абсолютно свободны.

Мальчик едва не упал. Ослабевшие без долгого движения конечности отказывались служить. Кто-то, стоявший сзади, подхватил его под руки, Леголас немного укрепился на ногах и обернулся с радостным возгласом:

— Кили!

Молодой гном приложил палец к губам, но не успел ничего сказать — мальчик буквально кинулся в его объятья. И теперь уже Кили с трудом стоял на ногах, едва удерживаясь, чтобы не расхохотаться. Из-за деревьев осторожно выступили Балин, Двалин и Фили, опирающийся на самодельный костыль. По всей видимости, гном был ранен, да и прочие носили на себе следы недавнего побоища. Все трое выглядели измученными и, тем не менее, все были живы, от чего Леголас только обессиленно рассмеялся. За последние несколько часов ему пришлось пережить слишком много неожиданностей. А гномы уже окружили мальчика, и каждый стремился дотронуться до него, похлопать по плечу, будто хотел убедиться в том, что это действительно их знакомый эльф, а не его призрачный дух. Потом товарищи расступились в стороны, и к Леголасу подошёл тот, о ком он от радости будто бы совсем позабыл.

Торин Дубощит.

Леголас поднял взгляд на короля гномов и замер. На память ему пришёл их последний разговор и то, как Дубощит кричал на него, сверкая глазами. Вспомнил принц, как ушёл, никому не сказавшись. Разом вспомнил беседу Торина с Балином у костра. Сердце мальчика болезненно сжалось. Он подумал почему-то, что король должен его теперь возненавидеть. За что? Неизвестно. За то, что доставил им столько переживаний и хлопот. За то, что стал обузой. За то, что оказался неподготовлен к стычке и так глупо попался. Да мало ли — за что. Ведь знал Леголас — теперь уже наверняка знал, — как крепко Торин обижен на всё их эльфийское племя. И знал суровое королевское сердце. Всего этого оказалось достаточно, чтобы мальчик весь вспыхнул от стыда и упал перед королём на одно колено, склонив голову. Может быть, на его счастье, тот смилостивится над ним и смирит свой гнев. Может быть...

Торин поднял принца с земли и заглянул ему прямо в глаза. Не сказал ни единого слова. Ни упрёка, ни одобрения. Только быстро и крепко прижал мальчика к своему сердцу. Потом выпрямил руки и долго держал ладони на плечах Леголаса, внимательно оглядывая его в лесных сумерках. Никогда ещё принц не видел у короля таких глаз. Тревога и забота сквозили в них. Да полно, это ли Торин Дубощит — суровый и непреклонный владыка Эребора? «Упрямый», — говорил про него отец. «Гордый», — сетовал Балин. Что произошло в сердце сына гор за то время, пока Леголас был в плену? Этого эльф так никогда и не узнал, но много позже, вспоминая эту минуту, искренне считал, будто именно в тот момент что-то произошло в его жизни. Что-то важное и определяющее, чему бы он сам не нашёл объяснения, но за что всю жизнь был благодарен Королю под Горой.

На виске эльфа, оставленная дубинкой громадного орка, темнела кровоточащая ссадина. В вихре последних событий Леголас как-то совсем забыл о ней, хоть боль и донимала его, а в голове всё ещё шумело. Взгляд короля вновь омрачился.

— Дружище, — обратился Дубощит к Балину. — Займись Его высочеством. Мальчик ранен. И ждите меня здесь. Я должен уладить кое-что.

Он отпустил принца и, придерживая рукой меч, засунутый в ножны, отправился в глубину леса — туда, где спали ничего не подозревавшие орки. Леголас рванулся было следом за королём, но Балин удержал его за руку, покачал головой, и Леголас вдруг послушался, как будто во всём этом была некая тайна, которую ему не следовало знать. Гномы в ожидании разбрелись в стороны. Балин нашёл на полянке место, куда попадало больше лунного света, и, достав из походной сумки, чудом уцелевшей в недавней переделке, какие-то бинты и мази, принялся осторожно утирать кровь с головы Леголаса.

* * *

— Балин, — обратился мальчик к доброму гному, когда они остались наедине. — Расскажи, как всё было. Как вы спаслись?

— Тише, малыш, — Балин улыбнулся, заботливо оглядывая принца и обрабатывая его раны. — Помолчи немного и не вертись. Иначе мне не вылечить тебя. Как ты сам? Испугался?

— Испугался, — честно признался Леголас и, немного помолчав, добавил: — И за вас... тоже.

Балин снова улыбнулся.

— Ты храбрый мальчик, — сказал он. — Твой отец наверняка гордится тобой.

— Не знаю, — тихо ответил Леголас. — Он никогда не говорил мне этого.

— Ты его очень любишь?

— Да! — тут же выпалил принц и сам смутился. — Больше жизни. Больше, чем может себе позволить любой из эльфов. Но он... Так бывает строг иногда. А иногда так ласков... Правда! Но я его совсем не знаю. И от этого даже... боюсь.

Балин глубоко вздохнул где-то в темноте и положил на макушку принца свою мягкую ладонь:

— Поверь мне, малыш, многое из того, о чём думают отцы, остаётся в тайне. А уж то, о чём думают короли, и подавно известно немногим.

Добрый гном вновь занялся ссадиной принца. Тот задумался было над его словами, но Балин вдруг заговорил снова:

— Я ведь давно знаком с Торином. Одному Эру известно, сколько лет мы знаем друг друга. Я помню Трайна и помню владыку Трора. Мы, гномы, не так скрытны, как эльфы, но и у нас не принято разбрасываться пустыми словами. Я никогда не слышал, чтобы из уст Трайна звучало хотя бы слово похвалы в адрес сына. Он вообще был скуп на слова и, быть может, от этого однажды сошёл с ума. Горе его после убийства Трора оказалось слишком велико, а поделиться им он ни с кем не хотел. Но я помню, как однажды, когда Торин, будучи ещё совсем молодым гномом, подцепил где-то неизвестную болезнь и ночами метался в бреду и лихорадке, его отец ни разу не лёг спать и сам сидел у постели больного. Он тогда никого не пускал в комнату к сыну, разве что мать, а по случаю выздоровления Торина закатил такой пир, что хватило на весь Эребор, да ещё близлежащему Дейлу досталось.

Балин присел на корточки у ног принца, чтобы лучше разглядеть тонкий порез на шее эльфа, оставленный орочьим клинком. Его седая голова оказалась почти у самых глаз Леголаса. Осторожно обмывая рану, Балин продолжил:

— Послушай старика, малыш. Не всему верь, что говорят. Больше верь тому, что делают. Твой отец никогда не отдался бы добровольно в руки орков, если бы не любил свой народ. И если он тебя любит — а иначе и быть не может, — ты это узнаешь. И чем скорее узнаешь, тем счастливее будешь. Вот так-то, дружок. А ну-ка, что это у тебя тут?

Балин поднёс ближе к глазам руки мальчика и покачал головой. На запястьях виднелись синяки от тугих веревок, а в том месте, где эльф ударился рукой о камень, наливался тёмный кровоподтёк. Гном что-то проворчал себе под нос на кхуздуле. Если бы Леголас знал значение этой фразы, то повзрослел бы разом на сто лет, но, к счастью, слов он не разобрал, а Балин тем временем поднялся на ноги и вернулся к дорожной сумке. Взял её в руки и принялся копошиться, вытаскивая наружу разные склянки и разглядывая их под лунным светом.

— Балин, — сказал вдруг Леголас. — Я слышал ваш разговор. Там, у костра.

Не оборачиваясь, гном кивнул головой:

— Знаю.

— И ушёл. Бросил вас. Одних.

— И это знаю.

— Я не должен был, Балин. Это неправильно. Я... виноват.

— В чём? — Гном, кажется, нашел, что искал и вернулся к мальчику, держа в руках одну из склянок. — В чём ты можешь быть виноват?

— Я поступил неблагодарно, Балин. Я не должен был молча уходить. Так не поступают свободные эльфы. Мой отец совершил однажды эту ошибку, и я... Мне не хотелось бы её повторять.

Балин внимательно и серьёзно поглядел на принца. Потом молча взял ладонь Леголаса в свою и принялся мягко втирать мазь из склянки в его повреждённую руку.

— А знаешь, малыш, — произнёс Балин задумчиво, — а ведь не уйди ты тогда, мы, быть может, так и не обнаружили бы орков, которые шли по нашему следу.

— Пусть так. Но вы приютили меня, а теперь ещё спасли мне жизнь. Когда я найду отца, я буду умолять его, чтобы он помог вам вернуть ваш дом. Смауг будет повержен. Торин вновь станет властителем Эребора. Такова моя воля, — В голосе Леголаса послышались властные королевские нотки. — Гномы должны знать, как могут быть благодарны эльфы.

— Тс-с-с, — Балин почему-то прижал палец к губам и потрепал мальчика по золотой голове. — Всему своё время, малыш. Никому не говори пока об этом. Сначала нужно найти короля Трандуила. Почему-то мне кажется, что мы уже близки к концу наших поисков.

Спустя несколько минут в глубине леса послышались тяжёлые шаги, и на поляну вышел Торин. Был он молчалив и строг. Подойдя к Двалину, который при виде короля встал с поваленного дерева, он коротко обменялся с ним парой фраз, а затем махнул рукой, собирая товарищей вокруг себя.

— Друзья мои, — сказал он, не глядя ни на кого, но обращаясь ко всем. — Всё, что мне нужно было, я узнал. Король Трандуил здесь, неподалёку отсюда, орки держат его в своём подземелье.

Леголас открыл рот, но Балин тут же сжал его ладонь, и принц благоразумно промолчал. Торин между тем продолжил:

— Дойти до подземелья нетрудно — нужно лишь двигаться всё время на запад. Но вот вытащить Трандуила из ямы, в которой он заточён, будет, может быть... почти невозможно. Он не подпускает к себе никого с самого первого дня пленения, — Торин мрачно усмехнулся. — Создал вокруг себя заклятием невидимую стену, и ни один из орков так и не смог к нему подойти. Правда, и сам Трандуил ничего не ест и не пьёт. Ни с кем не говорит. Орки надеялись уморить его голодной смертью, и так бы и сделали, если бы не...

Торин быстро взглянул на Леголаса и осёкся. Планы похитителей в разъяснениях не нуждались, но тут же другая мысль пришла гномам в головы и, прежде чем Торин заговорил, они уже чувствовали, в чём главная загвоздка всего предприятия.

— Это только полбеды, — продолжил Дубощит. — Худо другое. Если к Трандуилу не могли подойти орки, то, стало быть, не сможем подойти и мы. Как можно спасти того, кто сам этого не желает? А кроме того, я сильно сомневаюсь, что король эльфов послушает нас, помня наши предыдущие разногласия.

Все вокруг замолчали. Торин скрестил руки на груди, углубился в свои мысли и тоже не говорил ни слова. Так прошло полминуты. И тогда в тишине ночного леса послышался тихий голос:

— Меня послушает.

Гномы обернулись к эльфу. Двалин что-то проворчал себе под нос, Фили и Кили удивлённо переглянулись, а Балин покачал головой. Торин поднял на принца глаза.

— Этого я и боялся, — сказал он.

Леголас стоял перед королём, крепко сжимая в ладони рукоять лука, который ему успел вернуть Балин. Дубощит внимательно поглядел на принца и спросил:

— Почему знаешь?

— Он мой отец, — просто ответил Леголас.

— Отец, — медленно повторил Торин и снова задумался. Никто не решился прервать его молчание. Леголас ждал, зная, впрочем, что, каким бы ни было решение Короля под Горой, его собственное решение останется неизменным. За отцом он пойдёт до конца, в самое пекло, в самое сердце тьмы. И если не вытащит его из того подземелья, то лучше с честью погибнет, чем повернёт назад. Был ли этот выбор продиктован смелостью или отчаянием, он не знал. Только чувствовал, что и Дубощит может это понять. Торин думал долго, наконец, глубоко вздохнул и сказал:

— Да. Иначе и быть не может.

Он обвёл своих товарищей взглядом тёмных глаз из-под тяжёлых бровей и остановился на Леголасе.

— Что ж, — сказал он, — пусть будет по-твоему. Иди к своему отцу. Но на себя мы возьмём орков.

На самом краю леса, недалеко от последнего ряда деревьев, виднелась одинокая тёмная пещера, высеченная в скале. У её входа уныло слонялись орки, перекрикивались и бранились между собой. Никто не ведал глубины пещеры, внутри представлявшей собой переплетение узких тоннелей и переходов, которые были освещены мерцающим светом факелов. Леголас осторожно крался по подземелью, прижимаясь к стенкам и стараясь не выходить на свет. Лук он держал наготове. Иногда замирал, когда где-то вдалеке слышались шаги и орочьи голоса, едва дышал, становясь почти невидимым. Затем упрямо шёл вперёд.

До подземелья, как и предполагал Торин, дошли довольно быстро. У кромки леса отряд разделился. Гномы, показавшись оркам на пару минут из-за деревьев, вынудили тех отправиться на разведку. Леголас тем временем — маленький и юркий — прошмыгнул незамеченным в образовавшийся проход. Теперь ему предстояла самая трудная задача: найти отца и выбраться с ним из подземелья живым.

Песчаная дорожка шла под уклон. Леголас спускался всё ниже и ниже. От прикосновения к холодным каменным стенам он каждый раз вздрагивал и сжимал древко лука так, что начинали болеть пальцы. И всё же не останавливался. Наконец, когда мальчик совсем уж измучился от бесконечного монотонного спуска, тоннель вдруг расширился и разделился на два прохода. Проходы освещены не были, и каждый из них чёрным пятном отражал другой.

Леголас остановился. Куда идти дальше? Только теперь ему пришло в голову, что в этом лабиринте переходов он может легко заблудиться и так и не найти выхода. Погибнет сам, а миссию свою не выполнит. Мальчику стало страшно.

— Тише, — прошептал он самому себе, — не раскисать. Ведь должен же быть какой-нибудь выход. Должен быть...

Где-то в глубине того тоннеля, откуда принц только что пришёл, послышалось тихое шуршание. Леголас замер, а затем нырнул в небольшое углубление прямо в стене — туда, куда не достигал свет факелов.

«Отец! — мысленно взмолился он. — Если ты слышишь, помоги мне найти тебя! Прошу, только доведи...»

Шуршание становилось громче, и вскоре стало ясно, что кто-то идёт сюда, шаркая ногами по песку. Шаги приближались неторопливо, но уверенно, и вот мимо Леголаса медленно прошёл один из орков — сутулый, но крепкий, с круглой, как шарик, абсолютно лысой головой, над которой он держал ещё один горящий факел. Леголаса орк не заметил. Вышел из тоннеля, постоял немного и свернул налево. На поясе у него болталась громадная связка ключей. Выждав немного, юный эльф выбрался из своего укрытия и двинулся за орком следом.

«По крайнем мере, — решил он, — имеет смысл проследить за ним. Вдруг он приведёт меня к отцу. А если нет... Что ж, придётся допросить его самостоятельно».

Леголас, впрочем, надеялся, что до этого не дойдёт.

Песчаная почва приглушала лёгкие эльфийские шаги. Они вновь спускались, мальчик не пытался уже представить, как глубоко и, самое главное, далеко от входа он может находиться. По-видимому, это и было то, что орки называли «ямой» — далёкое подземелье, в котором был заточён пленник. Орк шагал долго, поворачивал то вправо, то влево и, наконец, остановился. Леголас притаился неподалёку. Перед ними был небольшой грот, весь утыканный факелами и освещённый ярче, чем предыдущие коридоры. После тёмного тоннеля у эльфа даже заболели глаза. Но зато там, в глубине грота, на дне орочей «ямы», мальчик нашёл того, кого так долго искал.

Трандуил сидел на коленях у самой дальней стены, в углублении, забранном тяжёлой решёткой и, на удивление, даже не был связан. Руки его, аккуратно сложенные на коленях, оказались свободны, ноги, хоть и босые — тоже. Голова опущена на грудь. При всей видимой его независимости Леголас однако понял — король всё равно не может уйти. Он помнит уговор. Одну жизнь за полсотни других. Он уйдёт, но те не будут спасены, и он остаётся здесь ради них.

Сердце мальчика защемило от горечи.

Орк пристально и молча глядел сквозь прутья решётки на пленника. Притаившись у входа в грот, Леголас ждал, на всякий случай держа наготове лук со стрелой. Убивать орка ему не хотелось. Тот не нападал и не выказывал агрессии. По всей видимости, он вообще был не вооружён, по крайней мере, принц не видел при нём ни меча, ни ножа — только ярко горящий факел да связку ключей. А стрелять безоружному в спину... Принц счёл бы это бесчестным. Поэтому он даже не шелохнулся, и терпение его вскоре было вознаграждено. Понаблюдав за пленником и пробормотав что-то под нос на своём наречии, орк сплюнул на песок и, шаркая, поплёлся дальше, в соседний проход. Леголас дождался, пока стихнут вдалеке одинокие шаги, осторожно выбрался из своего укрытия и бросился к решётке тюрьмы, в которой был заключён отец.

Зрелище, представшее его глазам, оказалось безрадостным. Вблизи, освещённый жёлтым светом факелов, пленник выглядел удручающе. Расшитый серебряными нитями камзол изорван и забрызган грязью. Золотые волосы спутаны, на тонкой белой коже правой руки тёмное пятно — не то ожог, не то глубокая рана. Король всегда с особой щепетильностью относился к своему внешнему виду, но теперь ни капли высокомерной гордости и, чего греха таить, присущей Трандуилу спеси не просматривалось в этом существе. Торин оказался прав — орки не могли ничего поделать со своим пленником. И сквозь решётку Леголас чувствовал ту силу, которая стала барьером между королём и его истязателями. Но чего стоила Трандуилу такая сила!

— Отец, — прошептал мальчик, прижимаясь всем телом к прутьям решётки. — Отец, слышишь ли? Это я. Я — твой сын. Я пришёл за тобой.

Никакого ответа. Король даже не пошевелился. Леголас оглядел решётку темницы. Он мог бы пролезть сквозь зазор между прутьями благодаря своей маленькой фигурке, если бы его только пустили. Принц вновь окликнул короля, и ему показалось, что последний будто бы сделал какое-то невольное движение — не то попытался поднять голову, не то шевельнул рукой. Тогда Леголас попробовал осторожно протиснуться внутрь, и ему это даже удалось, но каждое движение давалось с большим трудом. Король по-прежнему его не узнавал.

— Отец, — шептал мальчик, медленно, шаг за шагом, продвигаясь вперёд. — Что же ты не слышишь? Это ведь я — Леголас. Я шёл к тебе многие мили. Я искал тебя, и вот, наконец, нашёл. Не отвергай меня...

Слёзы бежали по его щекам, но принц не замечал этого. В голову лезли шальные мысли. Страх за отца, страх того, что тот, чего доброго, проснувшись, его не узнает. Страх того, что отец вообще никогда не проснётся.

За несколько шагов до пленника Леголас упал в изнеможении, но, стиснув зубы, упрямо пополз на четвереньках. Наконец, ему удалось дотянуться до отцовской руки, и он почувствовал сквозь ткань камзола твёрдый, почти каменный, мускул. Мальчик подполз поближе, прислонился лбом к отцовскому плечу и вдруг замер. Со стороны решётки послышались знакомые звуки — медленно приближающиеся шаркающие шаги.

Прятаться было негде, да и сил у Леголаса уже не оставалось. Медленно он вынул из колчана стрелу и наложил её на тетиву лука. Шаги приближались. Из тёмного прохода показался лысый орк. Забыл он что-то или возвращался намеренно, Леголас не мог узнать. Он надеялся, что враг, быть может, пройдёт мимо и не заметит его, но орк повернулся и в ту же секунду взглядом выцепил маленькую фигурку принца рядом с пленником. Несколько секунд он стоял не двигаясь, будто не верил своим глазам. Потом из груди его вырвался какой-то воинственный клич, и орк бросился обратно в проход. Куда только девалась его медлительность!

Прошло ещё несколько минут. Вдруг в тоннеле раздались топот ног и крики. В пещеру под предводительством лысого орка прибежали несколько других. Леголасу показалось, что их было около двадцати, не меньше. С визгами и криками они бросились к решётке, стали трясти прутья, тянуть внутрь руки с крючковатыми пальцами. Леголас выпустил стрелу в их сторону. Как молния, стрела долетела до решётки и попала в ближайшего орка, который тут же с воплем схватился за раненую руку. Остальные схлынули, сгрудились кучкой неподалёку от темницы и принялись совещаться. По всей видимости, заклятье Трандуила по-прежнему не пускало их внутрь. Но скоро какая-то мысль пришла к ним в головы, и орки вернулись к темнице. Двое из них остались у решётки, следя за пленниками и не спуская с них глаз. Остальные разбрелись по тоннелям.

Забившись в угол рядом с отцом, Леголас молча следил за врагами. Через несколько минут те начали по очереди возвращаться, таща на своих плечах какие-то сухие ветки и коренья и сбрасывая их у решётки. Знакомый Леголасу лысый орк вынул из крепления в стене один из факелов и встал рядом с кучей дерева на изготовку. С ужасом мальчик осознал, какая смерть грозит им обоим: ему и отцу. Даже если огонь не дойдёт до них, они задохнутся от смрада и дыма. А может быть, орки надеются таким способом заставить Трандуила снять заклятие? Ведь после этого они смогут подобраться к пленниками, и вот тогда...

Горючего накидали быстро. Лысый орк сунул в ветки горящий факел, и те занялись, затрещали. Леголас, прижавшись к отцу, наблюдал, как ползут по веткам быстрые жёлтые змейки. Дров набралось много и разгорались они живо, так что дыхание жара добиралось и до того угла, где находились пленник и его сын.

Леголас прижался к руке Трандуила, прошептал, закрыв глаза:

— Отец... помоги...

Хотя уже и не надеялся ни на какую помощь.

И вдруг король Трандуил поднял голову. Мальчик даже отшатнулся, не понимая уже, чего бояться больше — того, что они с отцом могли умереть, или того, что последний внезапно ожил. Не замечая принца, король осмотрелся по сторонам, быстро поднялся на ноги и встал во весь рост. Завидев это, притихшие было орки закричали ещё громче, но тут король поднял руку, и в ту же секунду нестерпимо-яркий свет наполнил пещеру. Вслед за светом откуда-то из глубины темницы на волю рванулся свежий ветер. Он мигом потушил огонь, сбил с ног врагов, промчался по коридорам и с шумом вырвался из скального выхода — так, что, казалось, затряслась земля. Те орки, что боролись с гномами у леса, разом обернулись на звук, дрогнули, завопили от ужаса и бросились врассыпную. Сам Торин со своими товарищами замерли на месте, наблюдая за невероятным зрелищем. Пещера лучилась ярким светом. Орков свет пугал, они бежали от него прочь, падали на землю, и те, что мчались следом, топтали тех, кому не повезло упасть. Отряд Торина легко мог бы нагнать и перебить их всех, но Дубощит подал знак рукой находившемуся рядом Балину и шепнул:

— Там что-то происходит. Соберём наших. Может быть, мальчику понадобится помощь.

Свет погас так же внезапно, как и появился. В глубине скалы Леголас, предусмотрительно прикрывший от него глаза рукой, осмелился взглянуть на отца и увидел, как тот побледнел, покачнулся и рухнул во весь рост на землю. Стало очень тихо. Орки лежали по всей пещере, не шевелясь — не то без сознания, не то уже не живые.

Дальнейшее мальчик помнил смутно. Кажется, он раскидывал обгоревшие дрова и ветки, обжигая руки, и срывал с пояса лысого орка связку ключей, подсознательно догадываясь, что в ней будет и тот самый, от темницы. Кажется, он тащил на себе отца, думая лишь о том, чтобы вынести его наружу, к деревьям, на свежий лесной воздух. «Кажется», потому что он никогда не думал, что мог бы совершить нечто подобное, да и теперь не особо верил. Где-то на полпути к выходу мальчик встретил гномов, но помочь те ему ничем не смогли. Заклятие не пускало их даже теперь, впрочем, принц не просил помощи. Они дошли до выхода, затем пробрались в лес, нашли неподалёку маленькую пещерку, скрытую ветвями старого вяза. К тому моменту ночное небо покрылось тучами и пошёл холодный дождь. Леголас вошёл первым. Из последних сил он донёс отца до дальней стены, усадил его там, как мог, и сам упал рядом совершенно без сил.

Дождь хлестал всю ночь и утих только к утру, превратившись в мелкую, назойливую капель. Капли шлёпали по сырой земле, собирались в лужи. Осыпались мелким бисером с листьев старого вяза, росшего у пещеры, где укрылись уставшие путники: пятеро гномов и двое эльфов.

Леголас давно спал, положив голову к отцу на колени. Снилось ему родное Чернолесье, густые заросли деревьев и тихие дворцовые покои. Снилось, что он снова идёт в какой-то далёкий поход вместе с людьми, старым серым магом и маленькими, кучерявыми существами со смешными мохнатыми ножками. Были, кажется, в том походе и гномы, впрочем, мало ли, что привидится в ночных грёзах. Сами гномы спали здесь же, прямо на земле. Балин, опираясь спиной о каменную стену пещеры, мирно посапывал в седую бороду. Фили и Кили спали тревожно. То один, то другой что-то бормотал во сне и переворачивался на другой бок. Двалин сотрясал стены пещеры своим мощным храпом.

Не спал один только Торин Дубощит. Как и в ту ночь, на стоянке у костра, он сидел на камне у входа в пещеру, под раскидистым вязом, слушал шелест дождя и наблюдал, как за горизонтом медленно и лениво поднималось розовое солнце. Вопреки своей «глубинной» природе Торин любил рассветы. На рассвете отступает мрак, и день берёт своё право с присущей ему силой. На рассвете легко любить, легко дышать, побеждать и жить. Одно только трудно — прощаться.

Теперь, когда дело было сделано, враг повержен, а пленник, хоть и с большим трудом, но освобождён, Король под Горой чувствовал на сердце спокойствие и какую-то неясную, неведомую ему печаль. Странное ощущение. Кто же печалится после славной победы? Его дед, Трор, возвращаясь с победой из похода, каждый раз закатывал грандиозный пир. А после битвы при Мории, подсчитывая раненых и оплакивая убитых, Торин не печалился. Ярость и боль терзали ему грудь. Боль, которой он не позволил выйти наружу лишь потому, что больше не принадлежал самому себе. Отныне он — сын Трайна и внук Трора — должен был стать достойным продолжателем своего рода и взять под опеку пусть обескровленный, но всё же гордый народ. Он и пытался соответствовать своему новому статусу по мере сил, а на растерзание боли бросил своё сердце. Замкнул его в клетке одиночества, и боль пожирала сердце, как хищник пожирает сырое мясо — свирепо и со вкусом. Одиночество стало для Торина единственным спасением. Стоило разрушить эту хрупкую защиту, и боль могла броситься на него самого. Всё было так, и всё было в относительном порядке до тех пор, пока в лесу гномы не встретили юного принца.

Что это, спрашивал себя Дубощит, эльфийская магия? Или правда в этом мальчишке Король под Горой увидел родственную душу? Леголас тоже был одинок, но его одиночество было совсем другого рода. Торин своим одиночеством берёг самого себя. Леголас — тех, кто был рядом. Торин жил прошлым, и будущее его было покрыто мраком. Леголас жил здесь и сейчас, будущему верил и прошлого не боялся. Торин помнил, что был сам таким когда-то — до тех пор, пока горе не заставило его стать тем, кем он был сейчас. И потому, быть может, встретив принца в лесу, Торин боялся — да, боялся, Дубощит был честен и не хотел лгать себе ни в чём, — что Леголас растревожит его неуверенную стабильность. Расшатает клетку одиночества и выпустит боль наружу.

Но Леголас не стал дразнить боль. Он вообще ничего не стал делать.

Но боль утихла.

Самое забавное, что принц об этом даже не догадывался.

Дождь перестал. Торин поднялся с камня. Как бы там ни было, приходит день и наступает пора расставания. Нет, Дубощит не мог удерживать Леголаса при себе. Это было бы жестоко, да и глупо, по правде говоря. У каждого из них свои дорожки. Но сказать, что прошедшие несколько недель не оставили в душе сурового гнома никакого следа — значило бы сказать неправду. Привык он к мальчишке, что ли? Дубощит усмехнулся самому себе, входя под своды пещеры. «Сын Трайна, неужели и ты последовал по стопам Балина? Впрочем, ведь Балин в чём-то даже мудрее тебя».

Торин прошёл вглубь и огляделся. Лучи раннего солнца ещё не проникали сюда, но уже явно стало светлее. Всё осталось как прежде после его ухода, и Дубощит порадовался было царящей вокруг идиллии. Но тут он взглянул в самый дальний угол пещеры и понял — что-то всё-таки изменилось.

Дело в том, что король эльфов проснулся.

Трандуил не сменил позы, даже не пошевелился, но Дубощит увидел, как рука его, которая прежде покоилась на коленях, теперь легла на лоб Леголасу и медленно перебирала волосы мальчика тонкими, длинными пальцами. Торину показалось даже, что он услышал несколько тихих слов, сказанных на эльфийском. Торин подошёл ближе, остановился невдалеке. Король эльфов поднял голову.

Торин видел Трандуила несколько раз. Он видел его во времена своей молодости, когда делегация лесных эльфов с королём во главе прибыла поклониться Аркенстону. Дубощит помнил глаза короля — холодные, какие-то водянистые, прозрачные. И вместе с тем, как показалось гному, очень хитрые. Торину такие глаза не понравились. Мало в них было честности. Чего хорошего ожидать от существа с таким взглядом?

Но ведь первое впечатление часто бывает обманчиво? Торин и не придавал ему большого значения до того памятного дня, когда Смауг напал на Эребор. Тогда Торин снова увидел Лесного короля. Тот стоял высоко, на горе, и глаз его Дубощит не мог увидеть, но что-то подсказывало — те всё такие же непроницаемые, холодные. Быть может, с толикой интереса во взгляде. Эльфы ушли, а Дубощит убедился в своих подозрениях. Им, увы, суждено было подтвердиться перед той памятной битвой при Мории, когда гномы пришли просить военной помощи. Король эльфов показал себя в тот день во всей красе надменного величия. После этой третьей встречи Торин приучился ненавидеть. Он ненавидел до скрежета зубов, до хруста пальцев. Голубые, прозрачные глаза вспоминались ему. Глаза хитрые, властные, за которыми скрывалась душа подлеца и труса. Так рисовало себе Лесного короля гневное воображение гнома. Время довершило этот портрет. И вот теперь Торин видел перед собой своего недруга снова, спустя много месяцев.

Теперь они остались один на один. Здесь не было королевских покоев и охраны. Не было войска и огнедышащего дракона. Не было даже трона, на который один из королей мог бы воссесть. Они встретились в сырой пещере, один — измождённый после долгого плена, второй — утомлённый бесконечными переходами, короткими стычками и неопределённостью. А между ними спал, ничего не подозревая, юный принц.

Трандуил огляделся по сторонам. Лицо его медленно сменяло одно выражение на другое по мере того, как он осознавал, что произошло. Недоумение — взгляд скользнул по стенам незнакомой пещеры. Удивление — король заметил спящих на полу гномов. Потом он перевёл взгляд на Торина, и тот увидел знакомое ему ненавистное выражение — смесь скрытности и надменности. Но оно лишь появилось на миг и снова сменилось недоумением. Кажется, король начал что-то соображать.

Дубощит следил за этими переменами молча, скрестив руки на груди, и ждал, чем всё закончится. Наконец Трандуил вновь поглядел на спящего принца. Что уж он там себе подумал, этого бы Торин не мог сказать. Только когда эльф опять посмотрел гному в глаза, Торин увидел — честное слово, уж не показалось ли ему? — благодарность?

Трандуил усмехнулся, как это умел делать он один, одними только глазами. Потом сделал единственный жест: медленно поднёс палец к губам, как бы призывая соблюдать тишину и не будить сына. Опустил руку и склонил перед королём гномов голову.

Дубощит в свою очередь молча кивнул. И тут же магическая защита, не пускавшая его, исчезла.

Пробив покров листвы, солнечные лучи проникли под свод пещеры. Начинался новый день.