Жребий Софии (джен)

Второй день на "Карпатии" оказался в чем-то труднее первого. Оцепенение, в котором поначалу находились выжившие — по большей части овдовевшие женщины и осиротевшие дети — все более отчетливо сменялось гневом, обращенным на уцелевших мужчин. Им не могли простить, что в живых остались именно они, а не чьи-то мужья, отцы, братья.

Софии Сильвестри, наблюдавшей, как гневно молодая дама в черном обрушивается на какого-то парнишку с перевязанной рукой, пришло в голову, что судьба по-своему пощадила Марка, вынудив укрыться в каюте от гнева, который он не заслужил. Сильная простуда и ушибленные — дай Бог, просто ушибленные — ноги заставляли его оставаться в постели. На второй день ему стало лучше — физически, но взгляд помрачнел, и порой черты искажались гневом или скорбью.

София, как и первый день, не знала покоя, постоянно переходя от него к сестре, чтобы помочь ей с младенцем, а после возвращаясь. От постоянной толпы кругом, неустроенности, к какой даже они не привыкли, голова шла кругом. Впрочем, Виолетта уже достаточно оправилась и обрела бодрое настроение, которое могло бы удивить тех, кто знал: эта совсем молодая женщина потеряла на "Титанике" мужа. Но София знала историю их брака, а потому могла только пожалеть бедолагу Майкла, не получившего от жены ни любви при жизни, ни скорби после смерти.

Впрочем, у самой Софии совесть была не совсем спокойна. Бедняга Андреа... В списках выживших она не увидела фамилию бывшего жениха, и хотя никогда не испытывала к нему ничего похожего на любовь, сердце сжалось. Отец огорчится, он был так привязан к Андреа, что пообещал ему когда-то руку любимой старшей дочери. Что же переживает отец, если уже узнал о катастрофе? Ведь он ничего не знает о судьбе Софии и Виолетты... А Софии он сам, своими руками купил билет ан этот проклятый пароход. Доживет ли отец до радостной вести? София при мысли о нем не смогла сдержать слез — и снова вспомнила Андреа. Он должен был жить, он был так молод и ничем ни перед кем не провинился — за что же ему досталась такая жестокая судьба? Как и многим, кто погиб сам или потерял близких.

Море, впрочем, и виновным воздало по заслугам. Мистера Эндрюса, начальника Марка, руководившего строительством "Титаника", в списках выживших тоже не было. Теперь не перед людским, а перед Божьим судом ему предстояло ответить за то, что так легко уступал перед возражениями заказчиков, отвергавших все меры безопасности, которые предлагал Марк и которые могли спасти людей почти наверняка. Впрочем, самой Софии следовало бы быть мистеру Эндрюсу благодарной: все-таки именно он настоял, чтобы Марк попробовал догнать последнюю уплывающую шлюпку. Вряд ли из жалости к молодой жизни: как сам сказал, отправляя Марка — чтобы тот помог с постройкой "Гигантика", учитывая весь печальный опыт этой ужасной ночи. Марк состоял в гарантийной группе, вместо с мистером Эндрюсом осматривал полученные "Титаником" повреждения, его знания могли пригодиться. Правда... Это означало, что Марку скоро придется вернуться в Белфаст. Но пока у Софии не было сил думать об этом, готовиться к новому расставанию, и потому все мысли о "Гигантике" она старательно прогоняла.

И опять же, как ни странно, но то, что сестра легко перенесла утрату, было к лучшему. У Софии оставалось немного свободного времени, за которое она могла бы вернуться к поискам на "Карпатии" дочери Марка, Сары Берн. Ей уже стало неловко, что вчера, смертельно уставшая, она отдала записку с именем и возрастом девочки своей доброй знакомой Джоанне Егер. Конечно, пробивная Джоанна с ее опытом журналистки наверняка преуспеет в поисках... Но все-таки судьба Сары оставалась делом Марка. И делом Софии, которая, найдя Марка после "Титаника", решила про себя, что данный им второй шанс нельзя упускать.

...Джоанна не подвела ее. Когда в обеденное время София отправилась за бульоном для Марка, мисс Егер окликнула ее с загадочным и сияющим видом, преобразившим жесткое изможденное лицо.

— Новости есть, и хорошие. Девочка нашлась.

София прижала руки к груди — так забилось сердце. Сколько Марк натерпелся в поисках дочери, и вот она была совсем рядом... Но...

— Она с родителями?

Джоанна покачала головой.

— Видимо, ее мать утонула у нее на глазах, а про отца она даже не упоминает. Девочку вытащили из воды, причем, по слухам, приняли из рук одного нашего общего знакомого... Ну да об этом потом. Я бы не стала поддерживать такие сплетни, они привлекут к бедняжке лишнее внимание. А она и так, как ты понимаешь, не в лучшем состоянии.

— Она больна?

— Вчера лежала с температурой, даже бредила: то звала мать, то отбивалась от кого-то. Сегодня ей уже гораздо лучше. Она в каюте с другими сиротами, за ними по очереди присматривают стюардессы. Проводить тебя к ней?

София нетерпеливо кивнула: ждать она бы просто не смогла.

...Девочка бросилась ей в глаза, едва они с Джоанной вошли в каюту. Сидя на постели, она безучастно наблюдала за тем, как рыжеволосая девушка в платье и переднике стюардессы кормит кашей малыша лет двух. По утомленному виду девушки, ее покрасневшим векам и кругам под глазами София догадалась: правильнее называть ее уже бывшей стюардессой — с затонувшего корабля.

— Вы по поводу Сары, мисс Егер? — девушка приветливо улыбнулась Джоанне.

— Как видишь, Лесли. Я обещала найти знакомых ее матери и нашла. А как она сама? Как ты, детка? Познакомься с тетей Софией.

София присела на постель рядом с девочкой. Та слегка отодвинулась, но скорее машинально; вид у нее оставался безучастным. Невольно София вгляделась в лицо девочки. Нет, похожа на Марка разве что голубыми глазами — в остальном, получается, в мать. Значит, девушка, которую когда-то любил Марк, была вот такой: белокожей, рыжеволосой, с тонкими чертами лица... Совсем не похожей на смуглых итальянок. София мотнула головой, прогоняя шевельнувшуюся ревность. Перед ней была не соперница, а осиротевший ребенок ее любимого мужчины.

— Она все время молчит, мисс, — пожаловалась Лесли. — Мы с ней были в одной шлюпке, сидели рядом, мне ее поручили, так она мне только сказала, как ее зовут. Немного поплакала, как ее укутали да чуть отогрели, и все — молчит.

— Сара, — негромко позвала София. Девочка подняла на нее безразличные глаза. Как жаль, что в карманах не завалялось ничего. чем можно было бы ее угостить! София покосилась на Джоанну, но та покачала головой: у нее тоже ничего не было.

София провела рукой по волосам девочки. Та выпрямилась и посмотрела нее уже не с безразличием — с непониманием и испугом.

...София задержалась, но к счастью, бульон для Марка взять еще успела. Он ничего не спросил, у него не было особенного аппетита. Софии было страшно предположить, о чем он думал вчера и сегодня — и еще страшнее спросит. Только бы не грыз себя, не упрекал, ведь он действительно сделал все, что только было в его силах. Не его вина, что руководство верфи и заказчики думали о деньгах, о не о том, как обезопасить пассажиров. Таков уж этот мир... Вот и среди спасшихся — хотя, конечно, их было очень жаль — по большей части, кажется, оказались пассажиры первого класса. Нужна долгая борьба, чтобы что-то изменилось. Хотя настраивать себя на борьбу с расфранченными, сытыми, самодовольными господами, разъезжающими в автомобилях, покуда рабочие трудятся в поте лица и все равно едва сводят концы с концами, было гораздо проще, чем видеть растрепанных, беспорядочно одетых, измученных бессонной ночью, горем и страхом женщин и помнить, что они чужие, что они враги. Может, непримиримая Эмили сумела бы... Но София не могла.

Всё, что она могла сейчас — заставить Марка обрадоваться, забыть о "Титанике" хоть на время. Но так велика была радостная весть, которую она ему принесла, что София медлила, боясь сказать.

Он выпил бульон, потом кофе. Прилег и укрылся одеялом. София, не стесняясь его соседей по каюте — на "Карпатии" не осталось не переполненных, и она была не одна такая, хлопотавшая над своим мужчиной — села на пол рядом с его постелью, взяла его за руку.

— У меня для тебя хорошая новость.

Он удивленно и так же безучастно, как его дочь, приподнял брови, точно не веря, что на свете еще могут быть хорошие новости.

— Помнишь, ты на "Титанике" дал мне записки с именем и возрастом твоей дочери? Джоанна помогла мне ее найти. Сара жива. Она здесь. Я уже видела ее, буквально час назад.

Кажется, сначала Марк не очень понял, что такое София ему говорит. Но когда осознал, показалось, что в маленький иллюминатор в каюте щедро блеснуло весеннее солнце — такой свет радости озарил его лицо.

Девочка шла за Софией покорно, не задавая вопросов. Наброшенный плед, огромный на ее худеньких плечах, спускался ниже колен, превращая маленькую Сару в гигантского нелепого мотылька, измученного непогодой.

Жар у нее совсем прошел, кашель тоже не вызывал у судового врача опасений. Девочка отличалась поразительным здоровьем, хотя врач рекомендовал все-таки подкормить ее и почаще вывозить на свежий воздух. Но вот ее душевное состояние...

Самой Софии, когда похоронили маму, некогда было горевать: на ее плечи свалились заботы и об отце, обезумевшем и обезволившем от горя, и о Виолетте, растерявшейся и испуганной. И все-таки Софии тогда было восемнадцать, а не восемь. У маленькой Сары не было сил бороться с горем, оно точно заслонило для девочки весь мир. Она мало ела, не хотела играть с другими детьми, и когда София вместе со стюардессой, присматривавшей за сиротами, подошла к ней и велела идти следом, не показала ни любопытства, ни испуга.

Сама же София нервно тискала кончик шали. Они с Марком решили, что пока не стоит говорить девочке, кем он ей приходится. Потрясений с нее достаточно. Но все же было больно, что Марк пока не мог открыто назвать Сару своей дочерью.

— Пройди вперед, милая.

София невольно замерла, наблюдая, как Сара перешагивает порог каюты, где лежал Марк. Пришлось заставить себя шагнуть следом. Девочка должна ощущать присутствие хоть кого-то знакомого, чтобы не волноваться.

Когда София вошла, то увидела, что Сара, стоя посреди каюты, удивленно смотрит на Марка. Тот сидел на постели, лицо его дергалось, он то и дело прижимал кулак ко рту. Как же жаль стало обоих, как захотелось привлечь их к себе и успокоить, сказать, что теперь они вместе и им ничто не страшно.

Марк наконец овладел собой и протянул Саре руку. Та посмотрела на него с недоумением. София погладила девочку по плечу.

— Это дядя Марк. Поздоровайся с ним, пожми ему руку, не бойся.

Сара робко пожала Марку пальцы. Тот широко улыбался, шмыгая носом.

— Дядя Марк знал твою маму, детка.

— Правда? — за все время София впервые услышала голосок девочки. Марк кивнул, часто моргая, и наконец сказал севшим голосом:

— Правда. Хочешь, когда сойдем на берег, остаться со мной и тетей Софией?

Выбора, в общем-то, у девочки и не было.