Жребий Софии (джен)

Второй день на "Карпатии" оказался в чем-то труднее первого. Оцепенение, в котором поначалу находились выжившие — по большей части овдовевшие женщины и осиротевшие дети — все более отчетливо сменялось гневом, обращенным на уцелевших мужчин. Им не могли простить, что в живых остались именно они, а не чьи-то мужья, отцы, братья.

Софии Сильвестри, наблюдавшей, как гневно молодая дама в черном обрушивается на какого-то парнишку с перевязанной рукой, пришло в голову, что судьба по-своему пощадила Марка, вынудив укрыться в каюте от гнева, который он не заслужил. Сильная простуда и ушибленные — дай Бог, просто ушибленные — ноги заставляли его оставаться в постели. На второй день ему стало лучше — физически, но взгляд помрачнел, и порой черты искажались гневом или скорбью.

София, как и в первый день, не знала покоя, постоянно переходя от него к сестре, чтобы помочь ей с младенцем, а после возвращаясь. От постоянной толпы кругом, неустроенности, к какой даже они не привыкли, голова шла кругом. Впрочем, Виолетта уже достаточно оправилась и обрела бодрое настроение, которое могло бы удивить тех, кто знал: эта совсем молодая женщина потеряла на "Титанике" мужа. Но София знала историю их брака, а потому могла только пожалеть бедолагу Майкла, не получившего от жены ни любви при жизни, ни скорби после смерти.

Впрочем, у самой Софии совесть была не совсем спокойна. Бедняга Андреа... В списках выживших она не увидела фамилию бывшего жениха, и хотя никогда не испытывала к нему ничего похожего на любовь, сердце сжалось. Отец огорчится, он был так привязан к Андреа, что пообещал ему когда-то руку любимой старшей дочери. Что же переживает отец, если уже узнал о катастрофе? Ведь он ничего не знает о судьбе Софии и Виолетты... А Софии он сам, своими руками купил билет ан этот проклятый пароход. Доживет ли отец до радостной вести? София при мысли о нем не смогла сдержать слез — и снова вспомнила Андреа. Он должен был жить, он был так молод и ничем ни перед кем не провинился — за что же ему досталась такая жестокая судьба? Как и многим, кто погиб сам или потерял близких.

Море, впрочем, и виновным воздало по заслугам. Мистера Эндрюса, начальника Марка, руководившего строительством "Титаника", в списках выживших тоже не было. Теперь не перед людским, а перед Божьим судом ему предстояло ответить за то, что так легко уступал перед возражениями заказчиков, отвергавших все меры безопасности, которые предлагал Марк и которые могли спасти людей почти наверняка. Впрочем, самой Софии следовало бы быть мистеру Эндрюсу благодарной: все-таки именно он настоял, чтобы Марк попробовал догнать последнюю уплывающую шлюпку. Вряд ли из жалости к молодой жизни: как сам сказал, отправляя Марка — чтобы тот помог с постройкой "Гигантика", учитывая весь печальный опыт этой ужасной ночи. Марк состоял в гарантийной группе, вместо с мистером Эндрюсом осматривал полученные "Титаником" повреждения, его знания могли пригодиться. Правда... Это означало, что Марку скоро придется вернуться в Белфаст. Но пока у Софии не было сил думать об этом, готовиться к новому расставанию, и потому все мысли о "Гигантике" она старательно прогоняла.

И опять же, как ни странно, но то, что сестра легко перенесла утрату, было к лучшему. У Софии оставалось немного свободного времени, за которое она могла бы вернуться к поискам на "Карпатии" дочери Марка, Сары Берн. Ей уже стало неловко, что вчера, смертельно уставшая, она отдала записку с именем и возрастом девочки своей доброй знакомой Джоанне Егер. Конечно, пробивная Джоанна с ее опытом журналистки наверняка преуспеет в поисках... Но все-таки судьба Сары оставалась делом Марка. И делом Софии, которая, найдя Марка после "Титаника", решила про себя, что данный им второй шанс нельзя упускать.

...Джоанна не подвела ее. Когда в обеденное время София отправилась за бульоном для Марка, мисс Егер окликнула ее с загадочным и сияющим видом, преобразившим жесткое изможденное лицо.

— Новости есть, и хорошие. Девочка нашлась.

София прижала руки к груди — так забилось сердце. Сколько Марк натерпелся в поисках дочери, и вот она была совсем рядом... Но...

— Она с родителями?

Джоанна покачала головой.

— Видимо, ее мать утонула у нее на глазах, а про отца она даже не упоминает. Девочку вытащили из воды, причем, по слухам, приняли из рук одного нашего общего знакомого... Ну да об этом потом. Я бы не стала поддерживать такие сплетни, они привлекут к бедняжке лишнее внимание. А она и так, как ты понимаешь, не в лучшем состоянии.

— Она больна?

— Вчера лежала с температурой, даже бредила: то звала мать, то отбивалась от кого-то. Сегодня ей уже гораздо лучше. Она в каюте с другими сиротами, за ними по очереди присматривают стюардессы. Проводить тебя к ней?

София нетерпеливо кивнула: ждать она бы просто не смогла.

... Девочка бросилась ей в глаза, едва они с Джоанной вошли в каюту. Сидя на постели, она безучастно наблюдала за тем, как рыжеволосая девушка в платье и переднике стюардессы кормит кашей малыша лет двух. По утомленному виду девушки, ее покрасневшим векам и кругам под глазами София догадалась: правильнее называть ее уже бывшей стюардессой — с затонувшего корабля.

— Вы по поводу Сары, мисс Егер? — девушка приветливо улыбнулась Джоанне.

— Как видишь, Лесли. Я обещала найти знакомых ее матери и нашла. А как она сама? Как ты, детка? Познакомься с тетей Софией.

София присела на постель рядом с девочкой. Та слегка отодвинулась, но скорее машинально; вид у нее оставался безучастным. Невольно София вгляделась в лицо девочки. Нет, похожа на Марка разве что голубыми глазами — в остальном, получается, в мать. Значит, девушка, которую когда-то любил Марк, была вот такой: белокожей, рыжеволосой, с тонкими чертами лица... Совсем не похожей на смуглых итальянок. София мотнула головой, прогоняя шевельнувшуюся ревность. Перед ней была не соперница, а осиротевший ребенок ее любимого мужчины.

— Она все время молчит, мисс, — пожаловалась Лесли. — Мы с ней были в одной шлюпке, сидели рядом, мне ее поручили, так она мне только сказала, как ее зовут. Немного поплакала, как ее укутали да чуть отогрели, и все — молчит.

— Сара, — негромко позвала София. Девочка подняла на нее безразличные глаза. Как жаль, что в карманах не завалялось ничего, чем можно было бы ее угостить! София покосилась на Джоанну, но та покачала головой: у нее тоже ничего не было.

София провела рукой по волосам девочки. Та выпрямилась и посмотрела нее уже не с безразличием — с непониманием и испугом.

...София задержалась, но к счастью, бульон для Марка взять еще успела. Он ничего не спросил, у него не было особенного аппетита. Софии было страшно предположить, о чем он думал вчера и сегодня — и еще страшнее спросить. Только бы не грыз себя, не упрекал, ведь он действительно сделал все, что только было в его силах. Не его вина, что руководство верфи и заказчики думали о деньгах, о не о том, как обезопасить пассажиров. Таков уж этот мир... Вот и среди спасшихся — хотя, конечно, их было очень жаль — по большей части, кажется, оказались пассажиры первого класса. Нужна долгая борьба, чтобы что-то изменилось. Хотя настраивать себя на борьбу с расфранченными, сытыми, самодовольными господами, разъезжающими в автомобилях, покуда рабочие трудятся в поте лица и все равно едва сводят концы с концами, было гораздо проще, чем видеть растрепанных, беспорядочно одетых, измученных бессонной ночью, горем и страхом женщин и помнить, что они чужие, что они враги. Может, непримиримая Эмили сумела бы... Но София не могла.

Всё, что она могла сейчас — заставить Марка обрадоваться, забыть о "Титанике" хоть на время. Но так велика была радостная весть, которую она ему принесла, что София медлила, боясь сказать.

Он выпил бульон, потом кофе. Прилег и укрылся одеялом. София, не стесняясь его соседей по каюте — на "Карпатии" не осталось не переполненных, и она была не одна такая, хлопотавшая над своим мужчиной — села на пол рядом с его постелью, взяла его за руку.

— У меня для тебя хорошая новость.

Он удивленно и так же безучастно, как его дочь, приподнял брови, точно не веря, что на свете еще могут быть хорошие новости.

— Помнишь, ты на "Титанике" дал мне записки с именем и возрастом твоей дочери? Джоанна помогла мне ее найти. Сара жива. Она здесь. Я уже видела ее, буквально час назад.

Кажется, сначала Марк не очень понял, что такое София ему говорит. Но когда осознал, показалось, что в маленький иллюминатор в каюте щедро блеснуло весеннее солнце — такой свет радости озарил его лицо.

Девочка шла за Софией покорно, не задавая вопросов. Наброшенный плед, огромный на ее худеньких плечах, спускался ниже колен, превращая маленькую Сару в гигантского нелепого мотылька, измученного непогодой.

Жар у нее совсем прошел, кашель тоже не вызывал у судового врача опасений. Девочка отличалась поразительным здоровьем, хотя врач рекомендовал все-таки подкормить ее и почаще вывозить на свежий воздух. Но вот ее душевное состояние...

Самой Софии, когда похоронили маму, некогда было горевать: на ее плечи свалились заботы и об отце, обезумевшем и обезволившем от горя, и о Виолетте, растерявшейся и испуганной. И все-таки Софии тогда было восемнадцать, а не восемь. У маленькой Сары не было сил бороться с горем, оно точно заслонило для девочки весь мир. Она мало ела, не хотела играть с другими детьми, и когда София вместе со стюардессой, присматривавшей за сиротами, подошла к ней и велела идти следом, не показала ни любопытства, ни испуга.

Сама же София нервно тискала кончик шали. Они с Марком решили, что пока не стоит говорить девочке, кем он ей приходится. Потрясений с нее достаточно. Но все же было больно, что Марк пока не мог открыто назвать Сару своей дочерью.

— Пройди вперед, милая.

София невольно замерла, наблюдая, как Сара перешагивает порог каюты, где лежал Марк. Пришлось заставить себя шагнуть следом. Девочка должна ощущать присутствие хоть кого-то знакомого, чтобы не волноваться.

Когда София вошла, то увидела, что Сара, стоя посреди каюты, удивленно смотрит на Марка. Тот сидел на постели, лицо его дергалось, он то и дело прижимал кулак ко рту. Как же жаль стало обоих, как захотелось привлечь их к себе и успокоить, сказать, что теперь они вместе и им ничто не страшно.

Марк наконец овладел собой и протянул Саре руку. Та посмотрела на него с недоумением. София погладила девочку по плечу.

— Это дядя Марк. Поздоровайся с ним, пожми ему руку, не бойся.

Сара робко пожала Марку пальцы. Тот широко улыбался, шмыгая носом.

— Дядя Марк знал твою маму, детка.

— Правда? — за все время София впервые услышала голосок девочки. Марк кивнул, часто моргая, и наконец сказал севшим голосом:

— Правда. Хочешь, когда сойдем на берег, остаться со мной и тетей Софией?

Выбора, в общем-то, у девочки и не было.

— Что значит — должны задержаться для проверки? — кипятился Марк, ковыляя среди толпы по коридору "Карпатии" с костылем; на одну ногу ступать он уже мог, другая еще сильно болела. — Что они собираются проверять? Я останусь и подтвержу, что ты — моя невеста, а Сара — моя дочь.

София и Джоанна переглянулись. Впервые Марк заговорил о будущем, но София слишком сосредоточилась на предстоящей проверке, чтобы позволить чувствам взять верх. Бедный, он даже забыл, что по закону не имеет к Саре отношения.

— В случае сомнений они могут позвонить в "Нью-Йорк кроникал", — заметила Джоанна. — Но должна сказать, Марк, обычно эмигрантов из третьего класса ожидает остров Эллис. Власти Нью-Йорка и так поступили относительно человечно, решив не мучить пассажиров "Титаника" проверкой там.

— Относительно человечно! — воскликнул Марк так, что на них стали оборачиваться. — Ну конечно. А "Титаник" был относительно безопасным кораблем.

— Причем тут "Титаник"?

— Притом, Джоанна, — Марк выпрямился, — что не бывает относительной безопасности, как и относительной человечности. То и другое либо есть, либо нет. Недостаточность равна отсутствию. В случае с "Титаником" мы уже убедились в этом.

Джоанна недоверчиво приподняла брови, но София подумала, что Марк, пожалуй, прав. В любом случае, разве человечно унижать недоверием людей только потому, что они бедны? Впрочем, решетки в коридорах "Титаника", рядом с которыми столько народу осталось навсегда, отсутствие у третьего класса прямого выхода на шлюпочную палубу говорили, по сути, о том же недоверии, доходящем до брезгливости и презрения.

Впрочем, возможно, Марк сердился не только из-за проверки. София только что узнала, что на борт поднимались какие-то люди, взявшиеся расследовать гибель "Титаника". Марку, конечно, не о чем было беспокоиться, он лично сделал все, что мог, для безопасности корабля, но выступать в качестве свидетеля всегда неприятно. Софии вспомнился процесс над Эмили, которая всего лишь резко ответила полицейскому. Без всякой вины она провела полгода в тюрьме, а виновные в гибели "Титаника" — те из них, кто выжил — вероятно, отделаются разве что порицанием в обществе.

Проводив Марка и Джоанну до сходней, София вернулась в столовую третьего класса, где все еще оставались спасшиеся эмигранты. Там ее ждала Виолетта с детьми. Сестра баюкала маленького Коннора, а Сара не без интереса наблюдала, как малыш сосет кулачок. Виолетта, в отличие от Софии и Джоанны, не церемонилась с девочкой: едва они познакомились, она, не обращая внимания, что Сара как будто погружена в свои мысли, сунула ей под нос Коннора, спросила, нравится ли ей малыш, и разрешила, если Сара не болеет, подержать его за ручку. И хотя девочка не ответила на вопрос, но ее маленькие пальчики вдруг протянулись к крохотному мягкому кулачку и коснулись его.

— Скоро мы увидим Нью-Йорк, Виола, — прошептала София. — Надо сразу, как сойдем на берег, отправить письмо отцу.

Весь вчерашний день они писали по очереди, стараясь рассказать обо всем так, чтобы отец хоть немного успокоился. Виолетта помолчала, укачивая Коннора, и ответила:

— Наверное, я постараюсь побыстрее вернуться в Белфаст.

У Софии мурашки пробежали по коже: как можно желать вернуться в Белфаст, она совершенно

не представляла.

— Но почему?

— Сюда хотел Майкл, а не я. Допустим, я найду здесь работу, а кто присмотрит за Коннором? Там мне хотя бы поможет миссис МакКан. Да и отцу спокойнее, если хоть одна из нас к нему вернется.

София смущенно опустила глаза. Наверное, отец больше бы хотел, чтобы вернулась именно она... Но она также знала, что не сможет.

— Но за Коннором могу присматривать я...

— Брось! — Виолетта улыбнулась. — Ты хотела начать в Нью-Йорке новую жизнь — ну и начинай. Тем более... Не упускай свою любовь, сестренка, раз уж вас обоих помиловала судьба. Довольно ты жертвовала собой ради нас с папой. Поживи теперь для себя.

София восхищенно посмотрела на сестру. Она никак не ожидала, что легкомысленная малышка Виола окажется способна подумать и о ее благе, и о том, как будет лучше папе. Не зная, как еще выразить благодарность, София поцеловала ее и прошептала:

— А знаешь? Марк назвал меня своей невестой.

Глаза Виолетты радостно блеснули. София заметила, что Сара наблюдает за ними — и улыбается.

Утром, когда пассажиров третьего класса наконец отпустили, София вместе с Сарой, Виолеттой и Коннором сошла по сходням "Карпатии" и очутилась в терминале, где их всех ждал Марк. Он заверил, что не ночевал здесь, а наоборот, успел позаботиться о гостинице. Туда они и сопроводили чрезвычайно уставших Виолетту с малышом, а сами отправились в ближайшее кафе завтракать. София заметила, что Сара удивленно озиралась кругом, и признаться, сама готова была по-детски вертеть головой и глазеть, напитываться атмосферой этого города, непохожего на то, что она знала прежде. И дело было не в высоких зданиях, автомобилях и трамваях, толпах среди улиц — этого-то и в Белфасте было достаточно. Но сам дух этого места заряжал энергией, точно прибавлял веры в себя, в свои силы. Ты точно сможешь своими руками построить свою судьбу и счастье — вот о чем, казалось, говорили запыленные, но блестящие на утреннем солнце стекла и разбитый тротуар, вот о чем звенели трамваи и гудела толпа.

Неудивительно, что в этом городе жила Джоанна — может, он и слепил ее, энергичную и неунывающую, волевую и хладнокровную. София надеялась, что и для нее этот город станет настолько родным, насколько чужим был ей в последние годы Белфаст. Если Нью-Йорк изменит ее — пусть. Себя прежнюю ей тоже было не жаль.

Марк между тем привел их в кафе и усадил за столик. Если он и София выглядели более-менее прилично, то старенькое, выцветшее платье Сары, конечно, вызвало косые взгляды пары посетителей и официантки... Впрочем, никто ничего не сказал. Сара молча посматривала вокруг в полном недоумении. Марк предвкушающе потер руки.

— Ну-с, дамы, делайте заказ! Что ты будешь, Сара? Мисс, — он подозвал официантку. — У нас тут ребенок, который, кажется, незнаком со сладким. С чего вы рекомендуете начать?

Судя по его хитрой, озорной улыбке, он всерьез собирался избаловать дочку в ближайшие же полгода — а может, и быстрее. Сара, конечно, была крайне озадачена, но оладьи с кленовым сиропом ей понравились — она даже улыбнулась широкой довольной улыбкой, аккуратно вытерев рот ладошкой.

— Вкусно. Спасибо, дядя Марк.

Он просиял.

— Хочешь еще?

— Марк! — нахмурилась София. — У Сары заболят зубы.

— Не вредничай, — отмахнулся Марк. — Ну как, может, теперь вафли?

— Спасибо, -помотала головой Сара. — Я наелась.

София мысленно поблагодарила небеса, наделившие девочку благоразумием — от кого бы оно ни передалось. Возможно, просто от тяжелой жизни — София ведь уже заметила, что руки у Сары мозолистые. Может, и к лучшему, если Марк побалует ее — у девочки еще есть время, чтобы насладиться детством. У самой Софии, несмотря на бедность, детство все же было, они с Виолеттой успевали и играть, и получали сладкое, пусть только по праздникам. Они не были так насторожены, серьезны и разумны, как Сара.

Ночью, их первой ночью в новом мире, София, когда уснули Виолетта и дети, проскользнула в номер к Марку. Он ее не приглашал, но не спал, точно ожидая, что она придет.

Стоя посреди комнаты, он привлек Софию к себе, скользнул руками по ее плечам, сбрасывая платок, в котором она спасалась с "Титаника". Его пальцы зарылись в ее волосы, губы коснулись ее губ. И все же они медлили, точно опасаясь, что не имеют теперь права на подобные радости. Сколько мужчин никогда больше не коснется своих жен, сколько жен не обнимут мужей... Распухшие от океанской воды, искусанные рыбами, они точно явились, взяли в кольцо, глядя мертвыми, незрячими глазами.

София зажмурилась и крепче прижалась к Марку. Он наконец стал целовать ее, как прежде — жадно и нежно, пьяняще, разжигающе. Она обвила его руками. Стыдом, виной, отказом от радостей никого было не воскресить, тем более, Марку и нечего было стыдиться. Она хотела вырвать его из прошлого, заставить забыть, жить для будущего — и той ночью показалось, что ей это по силам.

София вышла из здания "Нью-Йорк кроникал", улыбаясь и немного не веря себе. Она только что получила свое первое — не считая белфастских — задание и гадала, сможет ли с ним справиться: требовалась реклама новых моделей фотоаппаратов. Софии, конечно, показали, как он выглядит, но заказчики хотели видеть скорее не точное изображение самого устройства, а выражение радости, которую оно может принести. "К примеру, молодая женщина, которая счастлива от возможности быстро и легко запечатлеть приглянувшиеся на прогулке виды". Через пять дней требовалось представить образец рисунка. Заплатить обещали очень неплохо — по меркам Софии, пусть Джоанна, которая дожидалась ее в коридоре, услышав сумму, поморщилась. Софии было важно, что это именно ее деньги: жить на средства Марка ей, которая работала с пятнадцати лет, было несказанно неловко. А теперь он и на Сару должен был тратиться — и прежде всего на Сару, ведь девочке требовалось буквально все, что было у любой ее сверстницы... из того слоя, к которому Марк принадлежал.

София пару дней назад прошлась с Сарой по местным магазинам, купила ей теплый жакетик, шляпку, платье и кое-что из белья. И надо было видеть, как Сара молча смотрела на это платье, такое простое, серое в мелкую малиновую клетку, как не могла поверить, что ей вправду можно теперь это носить! Ее старое платье оставили пока в качестве домашнего, но в новом Сара шла по улице с таким видом, точно опасалась, что на нее сейчас выльют ведро краски и испортят такую волшебную вещь. Даже пальцы растопырила, прикрывая подол.

София решила ее отвлечь и заодно проверить, умеет ли девочка читать и писать. Вечером они с Марком обсуждали, что к осени Сару надо бы устроить в школу, но София вдруг засомневалась, готова ли девочка к этому.

— Видишь вывеску? — спросила она, положив Саре руку на плечо. — Вон ту, красную? Прочти, пожалуйста, что на ней написано — сможешь?

Сара вперилась в алую вывеску, нахмурила брови, видимо, из всех сил соображая... И удрученно покачала головой.

— Я не умею... Извините, тетя София.

И покосилась испуганно, будто опасалась, что за какой-нибудь промах ее прогонят. Она была тихой и очень услужливой, вполне толково помогала Виолетте с Коннором, но такие опасливые взгляды София замечала уже не раз. Особенно после того, как Саре впервые приснился кошмар и она так закричала, что к ним даже прибежала дежурная горничная — не говоря о том, что малыш проснулся. Виолетта заторопилась уехать, купила билет в тот же день, и Сара, видимо, поняла: это в том числе из-за нее.

Да. добиваться ее доверия придется долго. Но София верила, что сможет.

— Я не сержусь, Сара. Все не с этим родились. Будем с тобой заниматься. Когда умеешь читать, жизнь гораздо интереснее.

Марк пока хлопотал по поводу удочерения девочки; при его вспыльчивости и нетерпении ему приходилось нелегко. Да еще сегодня ему предстояло выступить на расследовании гибели "Титаника". Саму Софию, как она поняла, вызывать не станут. Но все равно за Марка было страшно: пусть его и не могли бы обвинить, но если он расскажет правду — что потом начнется? На него ополчатся люди сильные, люди с огромными деньгами и властью. Они могут его раздавить — именно теперь, когда он наконец-то счастлив. София сжала кулаки от бессильного гнева, потом прижала пальцы к губам и, идя по улице, стала мысленно молиться.

Они столкнулись у входа в гостиницу. Марк шел медленно, опираясь на трость — хотя на рентгене и не обнаружили перелома, нога все еще сильно болела. Вид у него был удрученный и измученный. София, быстро подойдя, молча взяла его под руку и помогла подняться в номер.

— Как все прошло? Что ты рассказывал?

— Я постарался представить дело так, будто верфь и компания сделали для безопасности корабля все возможное, — Марк, рухнув в кресло, потер переносицу. — Мне стыдно за эту ложь, но иначе я не мог.

У него точно не осталось сил говорить, а София не сразу смогла ответить. Наконец сглотнула горький комок разочарования:

— Почему?

Наверняка у Марка были причины... Он помедлил, прежде чем ответить.

— Я не хочу позорить Эндрюса. Если правдивы слухи, что он спас мою дочь... Тем более, он не может теперь защититься.

София мрачно усмехнулась. Будто бы таких господ не защищают и после смерти! Да и слухи оставались лишь слухами, можно ли было точно узнать человека в такой темноте? Правда, стюардесса Лесли и кое-кто из пассажиров рассказывали Джоанне, будто бы узнали голос, но предпочитают, чтобы эта история не попала в прессу: они опасалась, к ним могут появиться претензии за то, что они не попытались втащить конструктора "Титаника" в шлюпку. Кому будет дело, что крупный, тяжелый мужчина мог перевернуть ее или потопить? Да и все равно для него через несколько минут уже было все кончено. Хотя, пожалуй, сама София не смогла бы слушать стоны и хрипы умирающего и все-таки попыталась бы спасти его.

Но только ли из благодарности к Эндрюсу Марк смолчал о вине компании и верфи? Ведь если он рассказал бы правду, его на пушечный выстрел не подпустили бы к "Гигантику". Так неужели...

Сердце облило холодом. "Ладно, неважно. Сейчас нужно поддержать Марка, ведь он переживает, что пришлось утаить правду". И в конце концов, так будет лучше им всем. Хотя бы спокойнее. И все же хорошо, что не придется смотреть в глаза непримиримой Эмили и ее матери.

Два дня спустя уехала Виолетта. Сара заметно огорчилась отъезду "тети Виолы" и маленького Коннора, к которым успела заметно привязаться, но плакать и капризничать не стала, только попросила разрешения — явно преодолевая сильную робость — поцеловать обоих. Виолетта, конечно, разрешила, сама обняла девочку и расцеловала в обе щеки, пообещала ей писать и присылать фотографии Коннора. В порт Сару брать не стали, опасаясь, что вид корабля может растревожить ее, вместо этого Марк, заверявший, что нога сегодня совсем не болит, повел ее в парк, чтобы развлечь.

София взошла с сестрой на палубу, помогла устроиться в каюте. Третий класс, четыре койки, мало воздуха и ни лучика солнца... И сестра неделю будет здесь одна.

— Виола, ты сможешь? Ты уверена?

Виолетта подняла глаза и улыбнулась.

— Я не такой уж беззащитный цветочек, София. Тогда, в шлюпке... — она замялась, видимо, тоже с ужасом вспоминая ночь гибели "Титаника", — я нарочно закричала. Я понимала, что ты не сядешь в шлюпку сама — только ради других. Отец еще пережил бы мою смерть, но твоя его бы убила. И вообще... Ты должна была жить.

София не выдержала, прижала Виолетту к себе и залилась слезами. Как она любила и ее, и отца, как уже сейчас тосковала по ним — она не думала, что будет так больно! И когда сестра рассказал о невинной хитрости, с помощью которой заманила Софию в шлюпку и этим спасла, стало еще горше. Ну почему, чтобы найти свой путь, нужно расстаться с теми, кто дороже всего на свете? Отчего именно ей выпал такой жребий?

— Полно, София, полно, — Виолетта гладила ее по спине. — Будь счастлива. Только постарайся хоть раз нас навестить, хорошо?

— Клянусь! — София резко вдохнула, силясь прийти в себя. — Спасибо тебе, Виола. Будь счастлива тоже. Береги себя, отца и Коннора.

В тот вечер Марк до ночи сидел в номере, где они с Сарой остались вдвоем. Он купил девочке йо-йо, и они забавлялись по очереди, громко смеясь, покуда София набрасывала заказанный рисунок. Линии складывались в тонкий, рвущийся к небу силуэт, напоминавший стройную фигуру Виолетты- такой, какой София мечтала бы видеть сестру: совершенно счастливой.

А ночью, убедившись, что Сара спит, София вновь прокралась в номер к Марку.

Они ласкали друг друга. Их руки сплетались, тела будто стали единым целым, губы были ненасытны. Подумать только, этого могло больше не случиться никогда... Нет, София не хотела думать. Она хотела, чтобы Марк и дальше дарил ей себя и принимал ее ответный дар, а там пусть хоть весь мир перестанет существовать, покуда звучит ночная песнь их любви.

...Утомленные и счастливые, они лежали, обнявшись. Марк играл темными волнами волос Софии, отливавшими каштаном в лунном свете. Она осторожно водила пальцем по его плечам и груди.

И почему тревога вечно настигает в моменты счастья? И все же удержаться от вопроса София не смогла.

— Теперь мы всегда будем вместе, правда?

И тут Марк сказал ей то, что она так боялась услышать:

— Я должен вернуться в Белфаст и помочь с "Гигантиком".

Она прижала ладонь ко рту, подавляя мгновенно подступившие слезы.

— Значит, мы снова расстанемся?

Марк устало вздохнул:

— София, я дал слово.

— Кому? Мертвецу? Он теперь с тебя не спросит!

— В конце концов, Эндрюс спас мою дочь. Да в какой-то мере и меня тоже. Но дело даже не в этом. Пойми, я не хочу, чтобы снова случилась беда.

— Но ведь они не слушали тебя тогда! Почему ты считаешь, что послушают теперь?

— Может быть, теперь они что-то поняли, — по тому, как Марк нахмурился, София поняла: он сам не уверен в этом.

— А Сара? Ты ее оставишь или заберешь?

— В любом случае я должен хотя бы ради нее держаться за эту работу.

Логично вроде бы, но таких мыслей от Марка София почему-то не ожидала. И она решилась спросить прямо:

— А как же я, Марк? Ты знаешь, что я не хочу возвращаться в Белфаст. Получается, наша новая встреча и то, что мы выжили... все это было зря?

Ей стало так горько, что она не могла смотреть на него — уткнулась в сгиб локтя. Некоторое время ей было слышно только его тихое дыхание.

— Не зря, — наконец ответил он. — Если ты еще согласна стать моей женой, то перед моим отъездом мы обвенчаемся. И я постараюсь навещать вас с Сарой.

Вот в чем дело, подумалось Софии: в девочке, не в тебе; он не может взять ее с собой, просто не управится с ребенком, и не хочет оставлять одну. Но был ли выбор у Софии? Ей в сентябре исполнится двадцать семь, и она все-таки любила Марка, и Сару уже не могла оставить. И она ответила:

— Хорошо.

Не о такой свадьбе отец мечтал для своей любимицы! София сообщила ему в новом письме, что выходит за своего "давнего друга", но чувствовала: она больше огорчит отца, чем обрадует. Конечно, теперь прикрыт грех их внебрачной связи с Марком. Но ведь отец совсем иначе видел это день... Он мечтал если не о пышном, то о веселом празднике, на который собрались бы все соседи, а может, вырвался бы кто-нибудь из итальянской родни; о таком же празднике, как в его родной деревне, когда молодых поздравляли бесконечно, пели и танцевали.

На свадьбе, сыгранной накануне отъезда Марка, были только Сара, которую, как любую девочку ее возраста, уже новое белое платье и ее роль в обряде венчания привели в восторг, да еще Джоанна, да старик-прихожанин, которого сам священник попросил прийти как свидетеля. Он и вел Софию к алтарю — а ведь отец наверняка мечтал это сделать сам! Может быть, Виолетта еще выйдет замуж, и уж свадьбу сыграют так, как ему и хотелось.

Марк, слушая молитвы священника, радостно улыбался, а София сглатывала горечь — не только за отца, но и за себя. Да, Марк, кажется, все-таки любил ее, но дело, долг, совесть свою он любил гораздо больше. Может, это спасло ему жизнь, но это их и разлучало, а потому она не могла не проклинать Эндрюса, которому Марк дал роковое обещание.

Из церкви отправились к фотографу — надо же прислать снимки отцам — после София переоделась, и вчетвером посидели в выбранном Джоанной симпатичном кафе. Сара радовалась больше всех, потому что все похвалили, как она держалась, а еще для нее заказали апельсиновый сок и несколько пирожных.

— Тетя Джоанна, а почему у тебя платье голубое, а у меня белое? — спросила Сара и украдкой облизала с пальцев крем. Ничего, оговорить ее можно и в другой раз, незачем сейчас портить ребенку настроение.

— Потому что я подружка невесты, а ты как будто тоже невеста, — чуть лукаво объяснила Джоанна. — Когда будешь выходить замуж сама, тоже пригласишь маленькую девочку в белом платье.

— Я не выйду замуж, — Сара сморщила нос. — Мальчишки вечно задираются и хулиганят.

— А ты не пробовала хулиганить с ними? — подмигнул Марк.

— Чему ты учишь ребенка! — возмутилась София, слегка стукнув его по локтю.

— Посмотрите на нее! Только обвенчались, а она уже дерется!

Он был очарователен со своими мальчишескими ужимками — такой же, как в первые недели их сближения. Они собирались отправиться вечтвером на Кони-Айленд и развлекаться до вечера, и даже не верилось, что сегодня — последний день, который они проводят вместе, и впереди несколько лет разлуки. Конечно, она могла бы стать вечной, и если не стала, может быть, им еще повезет... Софии очень хотелось верить.

Саре не сказали заранее, что Марк уезжает, чтобы не портить ей праздник. Конечно, она расстроилась — на сей раз так, что не могла сдержать слез.

— Ты... Ты ведь вернешься? — пробормотала она, когда Марк обнял ее.

— Конечно. А еще раньше вы с тетей Софией меня навестите, правда?

Сара старательно закивала, и Софии тоже пришлось кивнуть, хотя от мыслей о Белфасте и вообще о поездке через океан у нее мурашки по коже побежали. Подумать только, а ведь Марк готов рискнуть так быстро после...

— Береги себя, — вздохнула она тихо. Марк улыбнулся ей:

— Я думал, ты мне это скажешь на корабле.

— Я не знаю, смогу ли там сказать хоть что-то.

Марк поднялся.

— Сара, поди проверь, не идет ли дождь. Из твоей комнаты лучше видно.

Когда девочка убежала, он положил Софии руки на плечи и посмотрел в глаза:

— Ты сомневаешься, что я вернусь? Сомневаешься, что я люблю тебя?

Что было ответить? Что он вечно выбирал что угодно, кроме того, чтобы остаться с ней? Наверное, он сам это понимал, потому что тихо вздохнул:

— Я ничего не могу сказать в свое оправдание. Я люблю тебя так, как могу любить. У нас обоих есть что-то еще в жизни, кроме любви, есть свои желания, свой долг. Но если бы я думал, что это помешает нам быть вместе, я не женился бы на тебе. Постарайся мне верить, иначе точно ничего не получится. Ведь ты сама — ты еще любишь меня?

София тихо вздохнула. В самом деле, с ее стороны было бы ребячеством винить только Марка. Они равны, и если она позволяла себе идти к какой-то цели, кроме замужества, то должна позволить и ему.

— Я люблю тебя. Я хочу верить тебе и буду ждать.

Огни горели так ярко, что даже занавески, кажется, не спасали усталые глаза. И машины все еще шумят, сколько их... В Белфасте не было такого.

София закрыла глаза и попыталась уснуть. На уши давила тишина опустевшей квартиры. Марк, должно быть, сейчас пересекает океан. И возможно, корабль проплывет мимо того самого места, где...

София вздрогнула. Сердце сжалось. Только не думать, только не вспоминать. Они пережили это, надо смотреть в будущее. Марк поможет с "Гигантиком" и вернется. Кто знает, конечно, сколько еще продлится разлука, сколько времени уйдет на новый корабль. Если подумать, и "Олимпик" будут улучшать, делать безопаснее.

София обхватила одеяло с того края, где еще пару дней назад спал Марк, потерлась щекой о подушку. Он мог бы сейчас быть рядом с ней, если бы не воспринимал так серьезно обещание, данное человеку, которого все равно уже нет. Если бы — София это чувствовала — не пытался хоть как-то искупить, что посмел остаться в живых. Каково ему самому сейчас плыть по тому же пути, по которому шел "Титаник", понимать, что, может быть, скоро они минуют обломки, отделенные толщей воды, и лежащие на дне проводят его мертвыми глазами. А может, кого-то из них течение вынесло на пути корабля Марка, и он увидит с палубы труп, из-за спасательного жилета ставший игрушкой морских волн. В газетах писали, тел нашли довольно много.

...София все-таки погнала гнетущие мысли, но едва она задремала, за стеной раздался крик. Сара! София колебалась вечером, не уложить ли девочку все же спать к себе, но побоялась, что тогда не сможет выспаться, а ведь завтра нужно продолжать выполнять заказ от "Нью-Йорк кроникал". А в одинокой темной комнате бедняжку, видимо, одолели кошмары, как было уже много раз. Она ничего не говорила, но каждый раз посыпалась с криком и сидела, вся белая, крупно дрожала, обхватив колени.

Накинув халат, София поспешила в комнату девочки. Сара сидела на постели и рыдала. София молча устроилась рядом и прижала ее к себе.

— Тише... Тише...

Сара закусила кулачок, но все равно шумно всхлипывала. София погладила ее по мокрой от слез щеке.

— Извините, — пробормотала девочка. — Я не хотела...

— Ничего, — София укутала плечи девочки краем одеяла. — Что ты видишь? Что тебе снится?

— Он тянет меня, — девочка протяжно вздохнула. — Тот человек. Тянет и хрипит. А мне надо найти маму

София погладила девочку по золотисто-рыжим волосам, разметавшимся в беспорядке.

— Ты во сне ищешь маму?

Девочка кивнула.

— Мы упали в воду вместе. Палуба стала косая, и мы упали. Мы держались за руки, но в воде я выпустила мамину руку... Мне было так больно. Я вынырнула, закричала, звала маму, но она не откликалась. Тот человек схватил меня за руку и потащил...

Она умолкла, крупно вздрагивая. София тоже потрясенно молчала. Сара еще никогда не рассказывала о том, как спаслась.

— Он был бледный, такой страшный. Хрипел и стонал. Мне было больно, но он все тащил меня. А потом меня подняли в лодку. Я боялась, его втащат тоже. Мне было страшно, я хотела к маме. А мне только потом сказали, что она умерла.

Сара сжала маленькие, но уже с мозолями руки. София накрыла их ладонью — такие они были холодные. Девочка молчала, о чем-то раздумывая, прежде чем спросила:

— А мама у Господа?

— Конечно, — Софии не пришлось изображать уверенный тон. Где еще быть этой несчастной женщине, чей трудный путь так трагически оборвался.

Девочка снова помолчала и боязливо спросила:

— А тот человек?

— Он тоже умер, Сара. Он не может за тобой прийти.

— И он тоже у Господа?

Тут София не была так уверена, но если мистеру Эндрюсу вменилась одна спасенная жизнь — хорошо, пускай две — за сотни погубленных...

— Думаю, да. Но не бойся. Твою маму он там не обидит.

Сара удовлетворенно вздохнула. София не решалась уйти.

— А дядя Марк скоро вернется?

Хотелось бы самой Софии это знать.

Так они и уснули рядом: София не могла оставить девочку одну, ведь Сара едва успокоилась. Утром проснулись вместе и отправились готовить завтрак. На кухне, где все было незнакомо, София чувствовала легкую неуверенность, так что помощь от Сары приходилась кстати. Впрочем, с завтраком они не мудрили: накануне купили баночку арахисового масла и теперь мазали его на хлеб — пора привыкать в к жизни в новой стране.

Девочка посматривала виновато, но София надеялась, что она все же решится заговорить: за последние дни Сара стала, кажется, больше доверять им с Марком. Так и вышло. Отхлебнув молоко, Сара прошептала:

— Извините меня... Я вам ночью спать не давала.

— Я знаю, что ты не нарочно. Я не сержусь. Ты очень сильно испугалась, ты сможешь это забыть далеко не сразу. Но вместе мы справимся.

— А как?

Ответить надо было быстро, София чувствовала это — и сказала первое, что в голову пришло, что сказали бы родители ей самой:

— Будем молиться.

— Я молюсь за маму...

— А будем за всех, — протянув руку, София потрепала девочку по щеке. — И за того человека, которого ты видишь во сне: ведь он спас тебя. И за всех, кто погиб той ночью. Может быть, их душам неспокойно, они не успели покаяться. И теперь мы должны им помочь. Пойдем сегодня в церковь и помолимся, а после купим тебе книжку, будешь учиться читать.

— А можно спросить... — Сара поводила пальцем по столешнице. — Я никогда больше не увижу маму? Насовсем никогда?

Софии пришлось собраться с духом, прежде чем ответить.

— Здесь, на земле — нет. Вы встретитесь у Господа, если ты проживешь столько, сколько Он тебе отмерил, и всегда будешь хорошо себя вести.

Девочка тяжело вздохнула, может быть, понимая, что последнее не так уж просто. София должна была сказать что-то еще, но смогла лишь вспомнить то, что после смерти ее матери говорила им с Виолеттой миссис МакКан:

— Твоя мама всегда будет с тобой, здесь и здесь, — она коснулась груди и лба девочки. — Каждый раз, когда ты на что-то решаешься, что-то чувствуешь, это ее голос звучит в тебе. Мамы никогда не уходят совсем, пока мы живы.

Декабрь 1912 года

Уловив звонкий детский визг, София выглянула в окно. Утром выпал обильный снег, и Сара вдохновенно играла в снежки с Тедом, Лу и Модести — детьми соседей, с которыми успела подружиться за прошедшие месяцы. С Лу они еще и учились в одном классе, причем Сара, пусть поначалу и стеснялась, что старше всех, скоро освоилась и стала относиться к одноклассникам скорее покровительственно. Учеба ей давалась легко: Сара была прилежной, ответственной и умненькой — наверное, в Марка. Впрочем, о ее матери — настоящей матери — София по-прежнему ничего не знала и старалась не думать. Пусть покоится с миром, как все, что осталось в прошлом.

София проводила день за днем, рисуя иллюстрации к статьям и рекламным объявлениям, а недавно ей сделало заказ издательство. Требовалось проиллюстрировать книгу о приключениях одного сорванца, Тома Сойера; София добросовестно рисовала персонажей, а по вечерам по очереди с Сарой они читали про несносного мальчишку вслух.

— А дядя Марк был таким же, да? — спросила однажды Сара. София не могла бы ответить точно, но ей казалось, это вполне возможно.

— Давай спросим у него в письме.

Марк тогда ответил, что, пожалуй, на Тома Сойера чем-то был похож. В следующем письме они уточнили, бродил ли он ночью по кладбищу, брал деньги за то, чтобы другие красили за него забор, или прикрывал перед учителем симпатичную ему девочку. Этот вопрос Марк предпочел не заметить.

Новая жизнь уже казалась такой привычной, что лишь письма из Белфаста напоминали: когда-то все было иначе. Читая их, София чувствовала себя стоящей на твердом берегу и наблюдающей за лодками в бушующем море.

С отцом и Виолеттой, слава Богу, неприятностей не случалось, даже наоборот: отец нашел нового ученика взамен бедняги Андреа, и тот непрестанно оказывал Виолетте знаки внимания. Что еще удивительнее, Луиджи, так его звали, нравился и самой сестре, чем-то неуловимо напоминая покойного Коннора, отца ее малыша. Отец тоже был им доволен, а еще наслаждался семейным счастьем с миссис МакКан.

А вот за Эмили было тревожно. После гибели обоих братьев подруга, кажется, связалась с отчаянными людьми и вынуждена была покинуть Белфаст. Писем от нее София давно не получала.

Марк же писал очень часто. Вернувшись в Ирландию, он навестил семью Софии и представился; Виолетта его уже знала, и отцу, пусть поначалу недовольному, тоже пришлось его принять — и София понимала, что отец долго будет ворчать, но в конце концов привяжется к Марку. Конечно, Марк спрашивал, как дела у Сары, у самой Софии, но в основном писал о корабле. "Гигантик", к его радости, должен был стать более безопасным, чем был погибший "брат". Лорд Пирри, страшно удрученный смертью племянника, и сломленный трагедией Брюс Исмей наконец поняли, что Марк предлагал правильные решения, на которые стоило потратиться.

Вот и в последнем письме, полученным Софией полчаса назад, Марк распинался насчет двойного борта и поднятых переборок, у которых к тому же появилась какая-то хитрая система электронных индикаторов того, что они закрыты. София разрывалась между чтением и тем, чтобы не упустить стоявшие в духовке итальянские пончики — бомболоне. Чаще их, конечно, жарят, но Софии больше нравились испеченные: они были мягче. На сей раз она не стала просить Сару помогать готовить, девочке надо и просто отдохнуть.

С улицы раздался веселый голосок: Сара здоровалась с кем-то. София, закрыв духовку, вновь выглянула в окно: рядом с девочкой стояла Джоанна и о чем-то болтала, а вскоре скрылась в подъезде. Трех минут не прошло, как София уже открывала ей дверь.

— Чудесный запах, — улыбнулась Джоанна, входя и слегка стряхивая с ботинок снег. Конечно, после уличной прохладной свежести она могла и уловить легкий запах лимонной цедры, которую София добавила в тесто. — Надеюсь, ты меня угостишь.

— О, конечно! Если сейчас все не сгорит.

Так вышло, что она еще ни разу не угощала итальянскими пончиками Джоанну. Марку они нравились — Виолетта в Белфасте однажды его накормила — хотя он был очень удивлен, узнав, что в тесто добавляется еще и картофельное пюре. Сара и вовсе была от них без ума.

Письмо Марка София сунула было в карман фартука. Потом решила, что дочитает после, и спешно бросила вместе с конвертом на стол в гостиной, рядом с набросками иллюстраций и бумажными гирляндами, которые Сара мастерила к Рождеству. Усадила на диван в гостиной Джоанну и попросила подождать. Чай тоже скоро должен был быть готов. Накинув пальто, София спустилась позвать Сару.

Хотя обычно девочка беспрекословно слушалась ее, а уж всякими вкусностями ее можно было соблазнить на что угодно, сейчас она заколебалась. Они с Лу, Тедом и Модести как раз лепили снеговика, притом так вдохновенно, что Тед потерял кепку, у Лу мокрая юбка липла к ногам, а Сара и Модести совсем растрепались. Хотя день был пасмурный, их румяные лица и широкие улыбки создавали ощущение ясной погоды и праздника.

— Иди уж, тут немного осталось, — пожал плечами Тед и шмыгнул красным носом. — Посмотришь потом на него из окна.

Они обменялись гримасами, София строго их окрикнула, и Сара потопала по лестнице вслед за ней.

Можно было бы сказать, что девочка немного испортилась, избаловалась, но София была рада, что Сара наконец стала обычным ребенком. Ее больше не мучили кошмары, и хотя она часто рассказывала о матери, но уже не плакала при этом. Наконец-то она стала улыбаться миру, чувствуя, что имеет на это право.

С порога, едва скинув пальто и переобувшись в домашние туфли, Сара кинулась к Джоанне, но София остановила ее.

— No, signorina. Вы не выйдете к гостье, пока не приведете в порядок волосы и не вымоете руки.

Сара улыбнулась и лукаво блеснула глазами. Пусть София и говорила строгим тоном, но знала: девочке нравится слышать итальянские слова, она уже выучила несколько. София подумывала о том, чтобы учить ее итальянскому более серьезно. Мало ли, что в жизни пригодится, тем более, в Нью-Йорке итальянцев было много, пусть большинство из них и пользовалось дурной репутацией.

Сара убежала к себе, а София присела на диван рядом с Джоанной.

— Между прочим, я с деловым предложением, — низкий голос Джоанны звучал заманивающе, улыбалась она, словно подбадривала быть смелее. — Ты знаешь, что я забросила морскую тематику? Слышать, если честно, больше не могу о кораблях. Теперь я пишу об искусстве, если наши театры и синематограф, конечно, можно так назвать.

София кивнула, призывая продолжать.

— Так вот, я скоро должна буду осветить спектакль в главной роли с некоей мисс Берлингтон, она начала выступать на Бродвее этой осенью. Возможно, тебе она знакома под фамилией Карлтон. Кажется, на "Карпатии" именно она помогла тебе встретиться с Марком.

София вспомнила наконец ту самую Кэтрин Карлтон — получается, она же актриса Берлингтон — к которой когда-то ревновала Марка — а сама Кэтрин, надо полагать, мучилась тем же чувством не меньше. Но на "Карпатии" она действительно помогла Марку и Софии соединиться, а женщина вряд ли так поступит, если у нее еще не остыло сердце. И Кэтрин осталась в Нью-Йорке, а не вернулась в Белфаст за Марком вслед. Наверное, теперь она не представляла опасности для счастья Софии.

— Ты хочешь, чтобы я нарисовала иллюстрацию к статье?

— Да. Сцену из спектакля, какую выберешь сама, но в участием Берлингтон. Так что я приглашаю тебя в театр. Уже принесла билет.

— Ну что ж, — улыбнулась София, — если найду, с кем оставить Сару, то прийти смогу.

Девочка тем временем вбежала в комнату, и вдвоем с Софией они быстро накрыли маленький стол к чаю. Сара со вздохом благоговения взяла горячий пончик, Джоанна с явным любопытством — другой, и некоторое время они молча наслаждались вкусом. По крайней мере, София надеялась на это: пончики сегодня ей удались.

— Чудесно, — признала Джоанна. — Боюсь себе даже представить, что ты приготовишь на Рождество. Умру от зависти.

— А ты приходи к нам, и мы тебя угостим! — радостно заявила Сара. — Кстати, ты знаешь, что тетя София добавляет в тесто...

— Молчи! — Джоанна прижала палец к губам. — О любых секретах я предпочитаю догадываться сама.

— В самом деле, Джоанна, встречай Рождество с нами, — поддержала девочку София. — Мне, признаться, будет немного одиноко, я привыкла, что в этот праздник гостей полон дом.

Да, отец, сестра, а еще к ним приходил Андреа, и пару раз кто-то из родственников, тоже отправлявшийся искать счастья на чуждой стороне, заглядывал. Софии и так иногда становилось слишком одиноко, не хватало всех, кого она знала и с кем рассталась. И потом, будет справедливо, если Джоанна встретит праздник с ними после того, как помогла им найти Сару и вообще всячески поддерживала.

— Хорошо, — с улыбкой согласилась гостья. — Я приду.

...Лишь после ухода Джоанны София снова взялась за письмо Марка. Но как оказалось, читать оставалось немного: Марк еще только сообщил, что строящееся судно переименовали из "Гигантика" в "Британник".

Лето 1914 года

Они собрались за тем же столом, где когда-то отмечали помолвку Майкла и Виолетты, за тем же, где когда-то угощали Андреа. Отец сидел во главе, явно проникнувшись торжественностью момента — возвращением блудной дочери в родной дом, пусть и ненадолго, к его юбилею — но то и дело широко и счастливо улыбался, моргал, прижимая кулак к губам. И Софии так не хотелось думать, что проведет рядом с ним она совсем немного. Кто знает, увидятся ли они еще... Но хотя бы сейчас они вместе.

Миссис МакКан, совсем поседевшая, была счастлива хотя бы тем, что с ней остался внук. Коннор, румяный крепыш, рыжий, как апельсин, удобно устроился на коленях у Сары, которая время от времени начинала его чуть подбрасывать и напевать на ухо жуткую песенку про желтого кота, от которого никак не мог избавиться хозяин. Луиджи, блестя белыми зубами на дочерна смуглом лице, смеялся, обнимая Виолетту, которая снова была в положении. Летнее солнце заливало комнату, по-прежнему бедную, потому что суммы, что присылала София, конечно, не могли сильно помочь, а брать деньги у Марка отцу никогда бы не позволила гордость.

Сам Марк сидел рядом с Софией, то с нежностью глядя на Сару, которая подросла и обещала скоро превратиться в настоящую красавицу-златовласку, то сжимая руку Софии, удивительно, до глупости счастливый, как в лучшие дни расцвета их любви.

Как будто и не было потом всех ссор, непонимания, амбиций и долга, рвущих их соединенные судьбой руки, отторгавших их друг от друга. Будто не было страшной ночи, когда оба были готовы умереть и чудом не погибла Сара, и последующих двух лет тягостной разлуки, которыми Марк заплатил за право жить.

Впрочем, двух ли? "Британник" строили медленно — отчасти из-за технических усовершенствований, отчасти из-за того, что и на повышение безопасности "Олимпика" уходило время, отчасти из-за забастовок и Бог знает из-за чего еще. В конце февраля этого года корабль наконец спустили на воду, но оставался еще долгий процесс достройки. "Британник" должен был стать даже роскошнее, чем был "Титаник" когда-то: ванная в каждой каюте первого класса, детская игровая комната — опять же, для первого класса, курительный салон с куполом и отделкой ливанским кедром и даже... орган.

— Зачем? — удивлялась София, болтая с забежавшей на чай Джоанной. — Они что, собираются на парадной лестнице проводить католические мессы?

Обе нервно рассмеялись: Джоанна была наслышана о том, как ревностны в Белфасте протестанты — хотя это выражалось скорее в нетерпимости, чем в добродетелях. Марк едва не потерял работу, когда выяснилось, что он католик.

— Пиршество тщеславия, милая, — вздохнула тогда Джоанна. — Его ничто не может остановить. Ни один урок не может оказаться достаточно горьким. Как там — в Притчах, кажется? "Ад и похоть жены, и земля, ненапоенная водою, и вода, и огонь не рекут: довлеет".

— Иногда мне страшно. Чем все закончится? Если даже "Титаник" не поставил точку...

— А что — "Титаник"? Людей гибло и больше. Например, на войне. Закончится все страшно, София: по законам мироздания, мне кажется, это не может не закончиться страшно. И думаю, довольно скоро. Если мы не утонули, то может, сгорим, как Содом и Гоморра. Не пугайся: это шутка.

...Закончить "Британник" собирались к сентябрю.

Ночью, оставшись наедине с Марком в его квартире, наблюдая, как он раздевается, София снова вспоминала прошедшие годы. Были моменты, когда она места себе не находила от тоски и ревности — особенно когда Марк снова сообщал в письме, что откладывается сроки, когда закончится строительство корабля, а стало быть, и срок его возвращения. Бывало и так, что на нее обращали внимание другие мужчины, интересные, остроумные, порой казавшиеся более надежной гаванью... Но нужна ли ей была надежная гавань? София давно привыкла справляться сама. Марк нужен ей был уж явно не затем, чтобы помогать в трудную минуту. Но тем, что прошли вместе, они были связаны даже больше, чем брачной клятвой, и не могли расстаться уже никогда — таков был их жребий, София чувствовала это. И еще она уже никогда не смогла бы оставить Сару.

— Не жалеешь, что уехала? — шепнул Марк, обнимая ее. И София твердо ответила:

— Нет. Только жду, чтобы ты поскорее вернулся.

Да, в Нью-Йорке ей пришлось тоже много работать, и заработок ее оказался менее надежным, чем на верфи в Белфасте: иногда она с трудом находила заказы. В конце концов София задумала освоить еще и ремесло фотографа. Джоанна поддерживала ее, утверждая, что рисованные иллюстрации скоро совсем выйдут из моды. Но в городе, где за ней не следило разом множество любопытных глаз, дышалось куда легче.

Пока оставалось лишь мечтать, что уже скоро они с Марком воссоединяться в Нью-Йорке, чтобы никогда больше не расставаться. А радостная встреча в Белфасте — лишь прелюдия.

...Наутро они узнали из газет, что в Австрии застрелили кого-то важного.