Неподвижность непонимания (джен)

Восемь пятнадцать. За окном уже давно светло и шумно, а в душе по-прежнему мрак, будто сейчас на апрель, а всё ещё февраль. Ты с трудом можешь вспомнить, где ты, что ты, зачем ты. Что значит белый лист перед тобой? Что следует записать на нём? Впрочем, нет. Выбрана неверная модальность. Что должно быть записано на нём?

Восемь семнадцать. В этот час мир полон страдания. Слышатся стоны, полные неизбывной внутренней боли. Кричать нельзя, двигаться нельзя. Всё, что ты можешь, — как животное, издавать звуки, не наполненные никаким смыслом.

Цок-цок-цок. Цок-цок-цок.

Щёлк. Тук. Мяу. Meow.

А вокруг — вакуум. Голоса. Ты слышишь их и даже будто отдалённо понимаешь. Но это — лишь жалкая иллюзия, белый шум. Радио по Стивену Кингу.

Восемь двадцать. Чуть больше половины времени до судного часа.

Когда провидение обратит на тебя свой взор и потребует ответа, когда взгляды собратьев по несчастью, готовых в угоду ему разорвать тебя на клочки, будут устремлены на тебя, ты не сможешь вымолвить ни слова. Ты будешь нем, как рыба, и туп, как дуб.

Всё, что ты сможешь сказать, — пустой набор звуков, которого нет ни в одном языке, ни в живом, ни в мёртвом, ни в искусственном. Ты можешь легко убедиться в этом, открыв онлайн-переводчик и загнав туда этот набор.

Но провидение такого не прощает.

— Иванов! What. Are. You. Doing?! — патетически спросит оно и добавит: — You are supposed to work on your own!

И пытка продолжится. Белый лист по-прежнему остаётся белым листом. Так что должно быть написано на нём?

Восемь двадцать восемь. Времени почти не осталось.