Виражи жизни (джен)

Майская ночь долго не торопилась накрыть своим темно-синим покрывалом маленький прусский городок, но вот наконец стемнело. В открытое настежь окно фургончика вплывал умопомрачительный запах сирени, перебиваемый легкими нотками навоза. Вокруг негромко шумел отходящий ко сну цирковой табор. То там, то тут лениво переговаривались уставшие после вечернего представления люди. Изредка эту небезупречную ночную тишину резко вспарывали звуки, издаваемые цирковыми зверями. И вдруг среди этого привычного рычания и рева внезапным диссонансом прозвучало уханье совы. Юная акробатка Роланда, штопавшая чулок при свете керосинки, подняла голову и, отодвинув тюлевую шторку, с надеждой глянула в небо.

Недалеко, в соседнем фургончике, две закадычные подружки — красавица-акробатка Селина и дрессировщица собак Мими — устроили себе славное воскресное чаепитие с медовым и ореховым печеньем. Совиный крик долетел и до них, испортив им благостное настроение вечернего отдыха.

— Ты слышала, Мими? — испуганно спросила подругу Селина. — Сова! Сова ухает… А вот и она сама летит, посмотри! Это ж надо… И зверей-то наших не боится! Говорят, когда совы прилетают к жилью, это не к добру…

— Ой, да в такое время, как это, любая примета не к добру… — мрачно отозвалась Мими. — Видишь же, что в мире творится… Говорят, войны не миновать.

— Да, в газетах пишут и такое. Но может, все еще обойдется…

— Не обойдется. Что мне газеты, если о войне говорит сама мадам Марсо! А уж она никогда не ошибается в своих предсказаниях. Кстати, знаешь, что она вчера сказала? Что сюда война докатится в первую очередь.

— Куда — сюда? — со смешком удивилась Селина. — В наш цирк, что ли?

— Нет, — нахмурила Мими изящные тонкие брови а-ля Лиллиан Гиш. — В этот самый городишко, где мы сейчас выступаем. Успеть бы смыться вовремя, если и правда начнется…

— Да кому он интересен, этот задрипанный Гумбиннен! — с искренним изумлением отозвалась ее подруга. — Это же сонное царство… Одно только название, что город. Кому нужно его завоевывать?

— Если начнется война, так уж найдется кому, — проворчала Мими. — Главное, чтобы нас при этом тут уже не было…

Но беспечную Селину жуткая и загадочная сова интересовала гораздо больше, чем далекая и мифическая война. Война еще неизвестно, начнется или нет. А сова — вот она, уже тут. И, кажется, даже снижается…

Селина по пояс высунулась из окна фургончика, чтобы посмотреть, куда направится ночная птица.

— Мими, ты только глянь! — воскликнула она. — С ума сойти! Сова влетела прямо в окно к Роланде. А Роланда совершенно точно у себя — у нее свет горит! Вот она переполошится… Вот смеху-то будет… Сейчас ка-ак завизжит!

Но шли секунды, а из фургончика Роланды не доносилось ни звука. Разочарованная Селина отлипла наконец от окна и уселась за стол.

— Эх, наверное, она вышла куда-то, а лампу не погасила… Интересно, сова ее дождется или сразу вылетит обратно? Вот бы дождалась… Представляю, как Роланда испугается…

— Да не боится она животных, иначе не держала бы кошку.

— И никому не показывает ее, представляешь? Я эту кошечку только разок и увидела, когда она выпрыгнула из окна ее фургончика. Рыжая, а глазищи янтарного цвета… Красивая! Я бы такую не прятала, а наоборот, всем хвасталась бы! И сказать чтобы начальство не разрешает кошек держать — так ведь нет же… Директор эту новенькую буквально на руках носит, даже отдельный фургончик ей выделил, не то что остальным!

— А может она с директором… того-этого? Вот он ее и поощрил, так сказать.

— Нет! Ты знаешь, наша Тина — в смысле, не та Тина, которая акробатка, а которая костюмерша, — сама слышала их разговор насчет этого. Роланда сказала директору, что у нее есть условие: она хочет отдельный фургончик. И чтоб никого к ней не подселяли.

— Скажите пожалуйста, какая королева! И он прям вот так вот и согласился?

— Ага. Это ведь было уже после того, как она показала ему свой коронный трюк — ну, тот, с полетом на метле… Он сразу понял, что это будет гвоздь программы. И пошел на ее условия…

Тут Селина глянула на стол — и вскричала:

— Эй, Мими, ты все медовое печенье слопала! Совесть же надо иметь! Знаешь ведь, как я его люблю…

Надув губы, она уставилась на пустую тарелку в центре стола. Мими, усмехнувшись, приподняла салфетку на хлебной корзинке.

— Да тут, тут твое печенье, не волнуйся… Пошутила я. А Роланда… На твоем месте я бы не ждала, пока она там заорет. Рискуешь не дождаться. Человек, который изображает полет на метле под куполом цирка, вряд ли испугается какой-то там совы.

— Да не в этом дело. Не такая уж сова и страшная, если посмотреть. Птица как птица. Но если она прилетит к кому-то, это ведь к смерти!

— По-твоему, Роланда похожа на человека, который боится смерти? Другой на ее месте давно бы уже навернулся с этой несчастной метлы — не может же даже самому рисковому акробату бесконечно везти! А она ничего — нарезает круги там, на верхотуре, как будто и взаправду ведьма… Интересно, как это у нее выходит? Зрители аж визжат от восторга. И как же вовремя она к нам прибилась! Если бы не эти ее смертельные трюки, наш чахлый шапито давно бы загнулся. И псевдоним у нее что надо — Трюк. Самое то для нашей работы. Особенно для ее профессии.

— А это точно псевдоним? Может, это фамилия… На немецкую похожа. Кстати, Роланда неплохо говорит по-немецки, но все равно какой-то акцент чувствуется…

— По-английски она тоже бойко чешет. Я сама слышала. Бог ее знает, кто она такая… Но «Трюк» — это стопроцентно псевдоним. Таких фамилий не бывает.

— Интересно, а вот настоящая ее фамилия — немецкая или как? Что думаешь? — спросила Селина, догрызая последнее медовое печенье.

— Да не факт, что она сама об этом в курсе. Помнишь, она же рассказывала, что сирота и не помнит своих родных.

— Ну тогда она точно не испугается совы, — разочарованно протянула Селина. — Свою собственную жизнь она ни в грош не ставит, а родных у нее нет — значит, и бояться ей не за кого.

— А это как посмотреть, — загадочно протянула Мими, церемонно откусывая кусочек орехового печенья. — Может, и есть за кого… Говорят, Штефан за ней приударяет в последние дни, а она и не против.

— Да ты что? — Селина распахнула глаза от удивления. — Штефан? За этой соплячкой? Ей же лет пятнадцать от силы… К тому же ему нравятся шикарные дамы. А у этой — ни кожи, ни рожи… Только глаза сверкают — желтые, как у кошки.

— Ревнуешь? — слегка усмехнулась Мими, стряхивая в окно крошки печенья с салфетки.

— И вовсе не ревную, вот нисколечко! Но все же: что он в ней нашел? Подумаешь, на метле летает… А как сойдет со своей метлы — так обычная замухрышка. Не поймешь этих мужиков! И чего им надо, а? И Штефан этот не лучше прочих. Нет бы приударить за какой-нибудь красивой девушкой… — бросив косой взгляд в зеркальце, укрепленное на двери, Селина поправила золотистый локон короткой пышной прически.

Мими только хмыкнула в ответ.

Крупная серая сова влетела в окно и уселась на спинку стула.

— Привет, Грани! — весело обратилась к ней Роланда, открепляя письмо, привязанное к лапе птицы. Сама сова послушно осталась сидеть на месте — она была отлично выдрессирована и знала, что в этом случае надо непременно дождаться ответа от молодой хозяйки.

У Роланды все внутри пело: мама окончательно простила ее, если написала ей вот уже в третий раз! Правда, первое письмо, два месяца назад, было очень гневным, но Роланда очень хорошо знала свою мать и прекрасно видела, читая между строк, что гроза, так сказать, уже миновала. Было видно, что суровая властная женщина, ставшая после недавней смерти мужа главой семьи, все же простила свою непутевую дочь за то, что та бросила школу и вдобавок убежала из дому, чтобы жить среди маглов.

Роланда подозревала, что немалую роль в этом сыграли не столько материнская любовь и снисходительность, сколько окончательное разочарование внешним видом старшей дочери и полная потеря всякой надежды на нее. Старшей Роланда была довольно условно — она родилась всего на пять минут раньше своей сестры-близняшки. Но внешне они были совершенно разные, и с возрастом это различие проявлялось все ярче. Старшая — рослая, живая, с некрасивым скуластым лицом, волосами медного оттенка и странными, желтоватого цвета глазами. Младшая — пухленькая голубоглазая блондиночка, полностью соответствующая идеалу красоты своего времени.

Именно на младшую у матери и была вся надежда. Нет, речь шла не об образовании. Конечно, их мать, как и многие женщины их круга, считала, что свидетельство об окончании школы — ценная, даже обязательная часть приданого. Но не более того. Главное для девушки, считала она, — реализовать это самое приданое, то есть выйти замуж. Но старшую дочь мать считала в этом плане безнадежной. Правда, и о том, чтобы старшая по окончании школы пошла работать, разговоров тоже не допускалось. Работающая женщина? Еще чего! Их отец в гробу бы перевернулся! Такого позора в их благополучной, зажиточной семье отродясь не знали… Теперь, после побега старшей дочери, мать жила только мыслью о том, как лет через пять (в самом крайнем случае — через семь-восемь!) выдаст замуж свою младшую — красавицу и любимицу.

Второе письмо от матери, не в пример первому, было совершенно обычным, со множеством мелких домашних новостей, и Роланда тогда успокоилась окончательно. Да, было ясно, что мать считает ее отрезанным ломтем. Но ведь пишет же ей! Значит, не все потеряно. Главное, что домой не зовет, в школу ходить не заставляет — ну и ладно. Пришло, кстати, то письмо всего десять дней назад. И то, что третье прибыло так быстро, обрадовало Роланду более всего. Если так пойдет и дальше, то с матерью у них может наладиться регулярная переписка. И тогда однажды — это будет очень не скоро, конечно, но обязательно будет! — Роланда сможет вернуться домой, чтобы похвалиться перед матерью всем, чего она добилась.

А добьется она многого! Уже сейчас она купается в лучах славы, а главное, неплохо зарабатывает. Товарищи по цирку даже не подозревают, что ей вовсе не шестнадцать, как она сказала директору при приеме на работу, а всего тринадцать. Вот где пригодился высокий рост и развитая благодаря частым тренировкам фигура! Мать считала высокий рост проклятьем для любой девушки, ибо большинству мужчин, говорила она, нравятся женщины невысокие, изящные, а не гренадерши какие-нибудь. Что же касается тренировок, то они матери тоже не нравились. По ее мнению, это было сугубо мужским занятием. Знала бы она, что придет время, когда ее старшей дочери эти тренировки дадут возможность самостоятельно зарабатывать на хлеб насущный…

Все также улыбаясь во весь рот, Роланда Трюк распечатала письмо и принялась за чтение. Но ее лучезарная улыбка почти сразу угасла. Широко распахнув глаза, она читала строчки, в которых даже по странному, как бы слегка надломленному почерку матери было видно, что та переживает сейчас мощнейшее душевное потрясение.

Здравствуй, Ильза!

Надеюсь, у тебя все хорошо. А вот у нас дела очень плохи. У нашей семьи больше нет никаких надежд на счастливое будущее. Твоя сестра опозорила наш род. Она забеременела от своего однокурсника Поллукса Блэка! Мне придется забрать ее из школы, и теперь она не сможет закончить образование.

Надо отдать должное семейству Блэков — они готовы сделать все, от них зависящее, и официально ввести Ирму в свою семью. Но это слабое утешение. Как благородные люди, они в любом случае должны были бы это сделать. В конце концов, разве не их дрянной мальчишка соблазнил мою бедную, наивную девочку? Но это совсем не то, о чем я мечтала для Ирмы. Не будет ни красивой, пышной свадьбы, ни объявлений в «Ежедневном пророке», ни писем с поздравлениями от родных… Ничего не будет. Ирма просто перейдет жить в дом Блэков. И мне подумать страшно, что ждет в дальнейшем ее и ее детей — и этого, который скоро родится, и всех последующих, если они будут… На них в нашем обществе всю жизнь будут смотреть косо. Им никогда не простят такого позора… Не такими, ох, не такими я представляла себе своих внуков!

Надеюсь, хотя бы ты не падешь еще больше, чем уже пала, и не принесешь мне еще большей боли похожими новостями. С меня довольно и Ирмы… Магловское общество — это клоака. Цирк — клоака вдвойне. Даже не знаю, имеет ли хоть какой-то смысл просить тебя быть осторожнее с мужчинами. Ты же никогда меня не слушалась, ни в чем. Скажу только одно: если и с тобой произойдет то же самое, домой можешь не возвращаться уже никогда. Мне проще будет сказать всем, что ты погибла в своих никчемных странствиях среди маглов, нежели признаться, что и вторая моя дочь забеременела без брака, без свадьбы.

Тем более что ты — не Ирма. Этот ее Поллукс — конечно, не самый завидный жених. И собой не красавец, и умом не блещет. Не говоря уже о том, что распущен не по годам. Однако он, по крайней мере, из достаточно богатой семьи (хотя, если бы не эта история, Ирма с ее красотой нашла бы себе парня и побогаче). Но самое главное, что он — Блэк. Это все покрывает. Это главный козырь. Он — из наших, причем из лучших наших… Для тебя же, упрямица ты этакая, в твоем дурацком цирке никто таких женихов не припас. Если ты унизишься до того, чтобы забеременеть от магла, ты мне не дочь. Запомни это накрепко…

Юная акробатка опустилась на стул, ссутулившись и опустив голову. Прошлое нахлынуло внезапно и очень болезненно, вновь цепко заключив ее в свои объятья.

Ирма… Славная, добрая, немного глупенькая, но такая хорошенькая! Она всегда слишком сильно интересовалась мальчиками. А этот Поллукс… Сестра была влюблена в него еще с первого класса, и он вроде как отвечал ей тем же. Ильза была уверена, что после окончания Хогвартса эти двое поженятся. И то, что случилось сейчас, неприятно поразило ее. Ах, Ирма, Ирма… Куда же ты так торопилась, спрашивается? Ведь вам с Поллуксом всего по тринадцать лет!

Ильза вдруг поймала себя на том, что в этой грустной ситуации жалеет не столько сестру, сколько мать. Действительно, какой смысл жалеть Ирму? Она по-любому получит, что хотела — выйдет за своего драгоценного Поллукса. И судя по тому, что произошло, она мало задумывается о том, что скажут об этом окружающие. Другое дело — мать. Для нее всё это — настоящая трагедия.

А она, Ильза, сейчас далеко от нее и не может по-настоящему утешить. Ни поговорить, ни поплакать вместе с нею… Жизнь, которой она жила сейчас, работая в цирке, среди маглов, вдруг показалась Ильзе абсолютно пустой и бессмысленной.

Никто из тех, кто живет сейчас бок о бок с ней, не знают о ней ничего. Ни ее настоящего возраста, ни происхождения, ни родины… Не может же она, в самом деле, рассказать им, что никакая она не Роланда Трюк. Что эти имя и фамилия — всего лишь псевдоним. Что на самом деле ее зовут Ильза Крэбб, и она не немка, а британка немецкого происхождения. А главное, в отличие от них от всех, обычных маглов, она — волшебница. И ее фирменный трюк с полетом на метле — никакой не трюк, а просто развитое постоянными тренировками природное умение.

Во время исполнения этого номера ей для виду приходится использовать лонжу, а также нелепые ремни для метлы, чтобы маглы — и цирковые, и зрители — ни о чем не догадались. По той же причине она самолично укрепляет всю эту «сбрую» под куполом, не подпуская к ней рабочих. Многие товарищи по цирку — кто завистливо, а кто насмешливо — шепчутся о том, что она бережет секрет своего супер-трюка крепче, чем военную тайну. Знали бы они, какой секрет она бережет на самом деле!

Какое счастье, что ни один из них не в состоянии увидеть, кто она такая… Даже мадам Марсо этого не может, хотя она вовсе и не магла, а сквиб с сильным даром провидца. Но мадам Марсо выросла среди цыган, она не помнит своих настоящих родных и потому не знает, что она сквиб, а считает себя просто талантливой гадалкой. Как же Ильзу подмывает иногда разъяснить этой милой женщине, что среди маглов талантливых гадалок не бывает!

И Штефан не может видеть, кто она такая… Оно и к лучшему. Иначе он, наверное, и близко к ней не подошел бы. А как он ей нравится! Конечно, он сильно старше, но ей на это наплевать: она чувствует, что он — именно то, что ей нужно. Но мать права, этим чувствам не следует давать воли… Достаточно с их семьи и того, что натворила Ирма.

Да что там Ирма! Если уж говорить начистоту, самой первой их проблемой, сразу после смерти отца, стал ее, Ильзы, побег в мир маглов. Хотелось ей, видите ли, самостоятельной жизни. Хотелось показать, как великолепно она владеет метлой. Ну, вот и показала. И кому, спрашивается? Тем же самым маглам — увы, всего лишь им. Да что они в этом понимают! Стоило ли ради этого нарушать Статут?

Вот если бы она могла продемонстрировать свой блестящий талант к полетам на метле там, в привычном ей обществе! Но там это можно сделать разве что в квиддиче, а в спорт мать ее ни за что не отпустила бы. Да она и сама не пошла бы… Не женское это дело. Хотя, помнится, года три назад в «Пророке» тиснули скандальную статейку о том, что женщинам надо открыть широкую дорогу в профессиональный спорт. Ох, сколько дебатов это вызвало! Что ж, может, когда-нибудь такое и вправду будет в порядке вещей. И может даже, она до этого доживет. И еще сможет проявить себя… А пока надо срочно решать, что делать дальше. Кажется, ее жизнь свернула на крутом вираже куда-то не туда.

Поднявшись, Ильза подошла к окну и посмотрела вверх, на крупную звезду, сияющую в ночном небе. Звезда переливалась красным, словно и в ней пульсировало предчувствие грядущей войны. А в том, что война будет, Ильза не сомневалась: вчера об этом сказала мадам Марсо, а пророчицы магического происхождения, даже если они всего лишь сквибы, никогда не ошибаются.

Вернувшись к столу, Ильза начеркала пару строк на половинке листочка в клетку, привязала записку к лапке совы и, выпустив ее в окно, проводила взглядом эту светлую точку на темном небе. А потом, присев на корточки, открыла сундучок, стоящий у самой двери, и покидала туда свои нехитрые пожитки. Сверху положила фотографию светлоусого красавца в наряде циркового борца. Помедлив, взяла ее вновь, перевернула и в сотый, наверное, раз прочла надпись крупным размашистым почерком на обороте: «Милой Роланде на вечную память от Штефана»

— Эх, Штефан… — вздохнула Ильза, кладя фотографию обратно и захлопывая крышку сундука. Потом встала, погасила лампу и внимательно прислушалась. Вокруг было уже совершенно тихо — уставшие цирковые разбрелись спать. Только сонные звери еще издавали невнятные звуки.

Метла хранилась в самой глубине вагончика, в дальнем углу. Но Ильзе больше не хотелось делать ни единого шага назад, в этот уже оставшийся за спиною ошибочный вираж своей жизни. Поэтому она, стоя на пороге, вынула из-за пазухи нечто вроде короткой указки, взмахнула ею и негромко сказала:

— Ассио метла!

И через несколько секунд, сунув палочку обратно за пазуху и взяв в одну руку метлу, а в другую — сундучок, решительно шагнула в непроглядную тьму ночи.

На стеклянной табличке с названием кабинета виднелись неряшливые разводы. При взгляде на нее Роланда Трюк недовольно поморщилась, словно дольку лимона разгрызла. Почему, ну вот почему в Министерстве магии — самые ленивые и неаккуратные домовики во всей Великобритании?! Поневоле согласишься с этой не по годам жесткой и непримиримой девочкой-начальницей, Долорес, что маги должны держать прочие волшебные расы в узде… Вытащив из кармана безупречно чистый платок, мадам Трюк в два взмаха протерла табличку, и в свете коридорных факелов блеснули золотистые буквы под стеклом: «Сектор борьбы с неправомерным использованием магии».

Было еще так рано, что из коридора, несмотря на приоткрытую дверь, не слышалось шороха крыльев служебных сов, и даже шаги магов из других секторов отдела магического правопорядка еще не достигли своего пика. Сегодня она явилась на службу самой первой из всех сотрудников этого кабинета. Как обычно. В этом отношении она превосходила даже главу сектора, Долорес Амбридж, которая переступала порог своего небольшого кабинетика, находившегося в дальнем конце общего кабинета сектора, ровно с началом рабочего дня — ни минутой раньше и ни минутой позже.

Долорес, в свою очередь, очень ценила аккуратность и работоспособность мадам Трюк. Настолько, что вопреки своей педантичности, часто доходящей до нетерпимости к окружающим (особенно к подчиненным), позволяла этой сотруднице называться на работе вымышленным именем и фамилией. В конце концов, главное в жизни то, что написано в документах, а не то, что произносится вслух. Вот какого мнения придерживалась Долорес Амбридж, и не только по вопросу столь неуместного в министерской среде псевдонима сотрудницы.

Амбридж, конечно, прекрасно знала, что эта сухощавая исполнительная дамочка средних лет от рождения звалась Ильзой Крэбб и фамилию эту благополучно сохранила в дальнейшем, так и не выйдя замуж. Но в стенах рабочего кабинета эта самая Крэбб могла называть себя хоть королевой Елизаветой — лишь бы и дальше работала с таким же энтузиазмом и самоотдачей. Долорес Амбридж весьма ценила работящих сотрудников, чьи труды улучшали ежемесячные и годовые отчеты сектора. А она возлагала большие надежды на эти отчеты, поскольку не собиралась долго засиживаться на нынешней должности. С того самого времени, когда ее назначили главой сектора, она начала мечтать о кресле начальника отдела.

В тот же день, ближе к обеденному перерыву, Долорес вызвала мадам Трюк к себе — в тесный закуток с одним окном, гордо именуемый кабинетом главы сектора. Настоящих окон в министерстве, по понятным причинам, не было — только рамы со стеклами, за которыми виднелась все та же каменная кладка стен. Но это никого не волновало: в здании превосходно работала вентиляция, а что касается вида за окном, то каждый наколдовывал себе сам ту панораму, какую хотел видеть. Для сравнения: небольшой общий кабинет их сектора имел всего два окна, тогда как сотрудников в нем работало целых пятеро. И коллеги были очень благодарны мадам Трюк за то, что она никогда не спорила с ними на тему того, какой вид выставлять на зачарованных стеклах окон.

— Присаживайтесь, дорогая, — любезно улыбаясь, пригласила начальница.

Роланда уселась на скрипучий ветхий стул для посетителей и задумчиво глянула на так называемое окно кабинета Долорес. Там, за сверкающими стеклами, виднелся залитый солнцем роскошный будуар, оформленный в сиренево-розовых тонах. На бледно-лиловом персидском ковре смешно барахтались, играя, трое пушистых белых котят. Роланда, приподняв брови, невольно засмотрелась на это зрелище, да так, что чуть не пропустила начало речи Долорес.

— …как я вас ценю. Вы, как мне известно, имеете особые таланты в искусстве управления метлами. Именно поэтому я в свое время поручила вам такую часть работы нашего сектора, как исследование средств передвижения на предмет злоупотребления волшебством. И вы с этим прекрасно справляетесь. Но не пора ли расширить ваши полномочия? Как вы знаете, в конце нынешней недели наш престарелый… о, я хотела сказать, наш старейший сотрудник мистер Фоули уходит на заслуженный отдых. Поэтому хочу сообщить вам новость, которая, надеюсь, вас очень порадует. Вместо того, чтобы принять на его место нового человека, я собираюсь возложить его обязанности на вас. Уверена, вы благополучно справитесь и с этим. Работы там не так уж много: в конце концов, анимагический талант довольно редок. Не говоря уже о том, что далеко не все, кто им обладает, спешат зарегистрироваться у нас… А прибавка к жалованью еще никому не мешала. Не так ли?

Брови Роланды взлетели еще выше, но она, поспешно приняв невозмутимый вид, с достоинством кивнула головой:

— Благодарю за доверие.

Начальница ответила ей приторно-любезной улыбкой, расправляя бледно-розовый бант своей блузки. Глава сектора была очень довольна, что все решилось так просто. Мало ли каким оказался бы новый сотрудник! Вдруг стал бы копать под нее? Лучше уж поощрить исполнительную и абсолютно не честолюбивую мадам Трюк дополнительным заработком, чтобы оставаться, как и раньше, абсолютно уверенной в своем коллективе.

Спустя несколько дней Роланда уже разбирала бумажное хозяйство, унаследованное от старика Фоули, о котором коллеги втихомолку злословили, что он, небось, так и скончается за своим рабочим столом, не познав радостей отдыха от десятилетий напряженного труда. Но Фоули, неожиданно для всех, сдался на уговоры супруги и ушел на пенсию.

И вот теперь Роланда, откровенно скучая, просматривала записи о расследованиях случаев злоупотребления волшебством среди анимагов, донесения на этот счет, копии вызовов в Визенгамот, списки зарегистрированных анимагов и их личные дела… Ей подумалось, что ее нынешний фронт работы — прямо-таки ирония судьбы. Она, Ильза Крэбб, в ранней юности неоднократно нарушавшая Статут (пусть и за пределами Великобритании), ныне уполномочена следить за добросовестностью других волшебников страны на этот счет!

И даже это еще не всё.

Вот перед ней лежит список зарегистрированных анимагов. Да, он действительно небольшой — начальница была права. Фоули не особо надрывался на службе. На всю страну сейчас насчитывается всего семеро анимагов. Но… Это лишь зарегистрированных. А сколько тех, кто нарушает закон в этом отношении? Наверное, в разы больше. Ну, в полтора раза — уж точно. Потому что ей, Роланде Трюк, известно как минимум о четырех незарегистрированных анимагах. Трое из них — это ее внучатый племянник Сириус Блэк и двое его закадычных друзей и бывших однокурсников — Джеймс Поттер и Питер Петтигрю. Ребята еще в школьные годы овладели искусством анимагии, чтобы разделять с четвертым мальчиком из их школьной компании друзей — Римусом Люпином — трудные дни, когда он оборачивался волком. Беднягу еще в детстве покусал оборотень. Но Римусу очень повезло с друзьями — и с тем, что все трое захотели поддержать его, и с тем, что у всех троих, по удивительному совпадению, оказался врожденный талант к анимагии.

Обо всем этом ей рассказал Сириус еще тогда, учась в школе. В тот самый день, когда она подарила ему шикарную метлу к шестнадцатилетию. С Роландой он вообще был довольно откровенен, не то что с матерью. Суровая Вальбурга не умела располагать к себе людей. В папашу пошла, что тут поделаешь. Единственным человеком, чье расположение Поллукс сумел по-настоящему завоевать за всю свою жизнь, оказалась несчастная Ирма. Но ее давно нет на свете — она скончалась в родах, произведя на свет младшенького, Сигнуса.

Сигнус… Вроде только вчера Роланда держала на руках его, новорожденного — красного как рак и орущего во всю глотку. А теперь он уже дед. Со вчерашнего дня — уже дважды! У него есть семилетняя внучка, Нимфадора, но он ее не видел ни разу — это дочь Андромеды, которая вышла замуж за магла. Семейство Блэков такой брак оскорбил до глубины души, и они вычеркнули Андромеду из своей родословной и из своей памяти. Все, кроме Сириуса. Он, любимец Роланды, всегда был не только добрым, но и умным мальчиком… Он и сейчас умеет смотреть на жизнь правильно и ценить в ней главное. В самом деле, чего стоит пресловутая чистота крови, если нет счастья в жизни? А Андромеде посчастливилось найти свое счастье… Не то что ей, Роланде.

Ну а вчера у Сигнуса наконец-то родился внук. У самого-то одни дочери были, а тут — долгожданный мальчишка в роду. Порадовала Нарцисса отца, ох, как порадовала! Послезавтра, в воскресенье, в поместье Малфоев состоится прием по случаю появления на свет юного Драко — такое имя Нарцисса и ее муж дали наследнику. Родственникам и друзьям уже разослали приглашения.

Прислали такую картонку с тисненым золотым драконом и Роланде. Ох, простите, не Роланде, конечно же, а Ильзе. В таких ситуациях она — только Ильза Крэбб, и никак иначе! Но ей прекрасно известно, что в данном случае приглашение — лишь дань приличиям. На самом деле в поместье Малфоев не слишком-то рады будут видеть двоюродную бабушку Нарциссы, женщину с подмоченной репутацией. Ведь эта Ильза, страшно сказать, почти ребенком сбежала к маглам и служила там в цирке! Стыд-то какой… И она до сих имеет наглость называться на людях своим цирковым псевдонимом, словно славное имя Крэббов для нее ничего не значит!

И не важно, что будучи в бегах, она не крутила никаких романов с маглами (а впрочем, это еще доказать надо — никто за это не сможет поручиться, не так ли?). Не важно, что вернувшись после своего побега обратно домой, она вела исключительно правильный образ жизни и даже закончила Хогвартс с отличием — да так, что ее, по слухам, даже приглашали в мракоборцы. Она, кстати, отказалась. Ей, видите ли, ничто так сильно не нравилось, как летать на метле. В квиддич она пошла, понимаете ли. Вот что главное, вот где позорище-то! Это сейчас на женщин в спорте смотрят понимающе и даже с восхищением, а тогда ее выступление ловцом за команду «Глостерские гуляки» зрители восприняли как каприз скучающей дамочки. И посмеивались над ней. Ровно до того дня, пока благодаря ей «Гуляки» не стали чемпионами.

С тех пор, конечно, много воды утекло. После тяжелой травмы руки, полученной на одном из состязаний, она оставила квиддич. И стала прикладываться к рюмке, что тоже не преминули отметить «доброжелатели». Из этой ямы ее вытащил, как ни странно, тот самый Поллукс, которого она всю жизнь ценила весьма невысоко, считая, что он сломал жизнь ее сестре. Поллукс переговорил с мужем своей сестры Дореи — Карлусом Поттером, работающим в Министерстве магии. И Карлус устроил туда Ильзу-Роланду на скромную должность в секторе борьбы с неправомерным использованием магии, где она благополучно прозябает — ой, то есть трудится! — и поныне. Пахает в поте лица, в то время как очень хочется бросить все и исчезнуть, уйти туда, где ее больше никто не найдет…

Надо будет завтра заглянуть в магазин «Все для квиддича» и приобрести игрушечную метлу. Много лет назад она купила такую же для Сириуса к его первому дню рождения. Он до сих пор иногда со смехом вспоминает, как малышом гонял на той метле по огромной столовой родного дома, пока нечаянно не разбил любимую супницу матери из роскошного сервиза, принесенного ею в приданое. Это, понятное дело, не прибавило Вальбурге любви к тетушке, которую она и без того считала паршивой овцой в их благородной семье. Что ж, поглядим, что ухитрится разбить в поместье Малфоев юный Драко, когда немного подрастет…

Ах да, и в «Совиную империю Элопа» надо заглянуть. Бедный Грани совсем одряхлел, ему ни за что не дотащить до поместья Малфоев метлу, даже игрушечную. Какая там метла, он даже письма иногда теряет… Это, разумеется, совсем не тот Грани, что носил ей письма из дому, когда она работала в цирке. Таких серых сов — и всех их звали одинаково! — у нее с тех пор сменилось больше десятка.

М-да… Скорей бы конец рабочего дня. Завтра предстоит утомительное, хотя и приятное, путешествие в Косой переулок. А она сегодня, как назло, вымоталась вконец. Как выражаются маглы, словно вагон разгрузила. И откуда столь сильная усталость, спрашивается? Неужели из-за нескольких папок с данными об анимагах? Возможно, и так. С непривычки все новое поначалу кажется трудным.

А папок-то, между прочим, могло бы быть как минимум на четыре штуки больше. Сириус Блэк, Джеймс Поттер, Питер Петтигрю и… Ильза Крэбб. Ну, или Роланда Трюк. О том, что она анимаг, не знали даже ее родители, не говоря уже обо всех прочих. Даже Аластор не знал, хотя и собрал о ней практически полное досье перед тем, как пригласить на работу (впрочем, то досье он собирал не только ради деловой цели). А знал бы — небось, еще настойчивее звал бы ее в мракоборцы. Может, и зря она отказалась тогда?.. Да ладно, чего уж там, прошлого не вернуть.

Рыжая кошка с желтыми глазами. Она была такой красивой! На нее все так и оглядывались, дети стремились с ней поиграть... Но вот уже лет двадцать, а то и больше, как она не обращалась в свою анимагическую ипостась. Канцелярская рутина Министерства отбила у нее интерес ко многому. И к анимагии — тоже.

За эти годы она стремительно поседела, но не стала унижаться до того, чтобы изменять цвет волос заклинаниями. Седина — так уж седина. Только постриглась коротко, по-мужски. Какая разница, если родственнички и так воротят от нее нос. Пусть теперь возмущаются еще и ее внешностью. Интересно, а в анимагической форме это как-то проявляется? Она все еще рыжая кошка или уже серая? Проверить бы… Но есть большая вероятность, что ей уже не захочется возвращаться обратно. Известно, что анимаг, по ошибке пробывший в своей звериной сущности слишком долго, рискует утратить человеческую личность. Если же он идет на такое целенаправленно, это сродни самоубийству.

А ведь ей есть ради кого жить на этом свете. Сириус. Внучатый племянник, который стал ей роднее всех прочих родственников — практически сыном. И Аластор. Которому она отказала вслух в том, чтобы стать его соратницей. И тем самым молча отказала во всем остальном. Может, зря она так? Может, все еще можно исправить? Или некоторые вещи нельзя исправить даже заклинаниями? Например, поврежденный локтевой сустав. Или разбитое сердце…

— Мои поздравления, почтеннейшая мадам Трюк! — проорал ей с портрета сэр Кэдоган. — С новым учебным годом вас!

— И вас, дорогой сэр рыцарь, и вас! — закивала ему в ответ седой головой преподавательница полетов на метлах. И отправилась дальше, недовольно бурча себе под нос: — «Почтеннейшая»… Ха! На себя посмотри, реликвия в доспехах! Вот ведь повезло с родственничками — даже этот, нарисованный, и то норовит подколоть…

Сэр Кэдоган, по фамильному преданию, был основателем рода Крэббов. Несмотря на это, он частенько раздражал своими бравурными речами мадам Трюк, принадлежащую к этому славному роду — увы, пресекшемуся некоторое время назад (с бесславной смертью юного Винсента). Так что ответить ворчанием на его приветствие для нее было делом обычным.

Впрочем, сэр Кэдоган после своей эпохальной схватки с виверной, расплавившей ему забрало шлема, был немного глуховат, так что бормотание пожилой преподавательницы оставалось вне его восприятия мира. Его несовершенный слух милосердно доносил до него только вежливые приветствия с ее стороны, так что он относился к мадам Трюк в высшей степени уважительно. И даже не обижался на то, что она давным-давно не использовала в своей жизни свою истинную фамилию — гордое имя династии, которой он был родоначальником.

Порой он впадал в сентиментальность и в такие минуты жаловался своей правнучке в энной степени на очередной каприз его Прекрасной Дамы — Дамары Доддеридж. Следует отметить, что Дамара тоже была весьма неравнодушна к сэру Кэдогану, но их отношения были неровными — влюбленные то ссорились, то мирились.

Когда-то портрет Дамары Доддеридж висел в башне Гриффиндора, поскольку в свое время она была деканом этого факультета. Там он украшал собой дверь в спальню мальчиков-первокурсников. Все пароли для входа туда, которые придумывала Дамара, были связаны с именем ее верного рыцаря. «Прекрасный Кэдоган», «Храбрейший рыцарь Кэдоган», «Сияющий меч Кэдогана», «Кэдоган спешит на помощь» — и так далее, и тому подобное в том же духе. Первокурсники недоуменно пожимали плечами, а старшекурсники умирали от хохота.

В ту пору Роланда Трюк, которой надоело выслушивать высокопарные стенания сэра Кэдогана о том, что он большую часть времени разлучен с любимой, решила поспособствовать воссоединению влюбленных. Конный портрет сэра Кэдогана находился тогда на пустынной площадке седьмого этажа. Там рыцарь выполнял важную задачу — указывал новичкам дорогу к кабинету прорицания, найти который без подсказки было сложновато. Других картин в коридоре седьмого этажа было очень мало, поговорить там было почти не с кем, и рыцарь отчаянно скучал. В довершение всего, к своей любимой Дамаре он мог наведываться только по вечерам, после окончания занятий у студентов. И Роланда Трюк, пожалев своего не в меру романтичного предка, упросила директора перевесить портрет сэра Кэдогана в башню Гриффиндора.

Ввиду большого размера полотна ему нашлось место только на оборотной стороне двери в башню, что чрезвычайно оскорбило Полную Даму. В сэре Кэдогане ей почудился конкурент, невзирая на то, что у него хватило мозгов не назначать учащимся никаких паролей для выхода из помещения. Кроме того, Полную Даму страшно раздражало, что он без умолку восхваляет достоинства несравненной Дамары Доддеридж, в то время как в гриффиндорской башне есть и другие портреты прекрасных женщин. Впрочем, безудержная болтовня сэра Кэдогана раздражала не только Полную Даму, но и всех обитателей башни. Особенно с тех пор, как влюбленный рыцарь на радостях от воссоединения с дамой сердца завел моду ежевечерне исполнять в честь леди Дамары длиннющие серенады.

Все изменилось, когда в Хогвартс проник Сириус Блэк. Его, беднягу, тогда считали преступником, хотя Роланда ни на секунду не сомневалась в том, что обвинения, которые ему вменили, были ложными. И время подтвердило, что она была права, но… Оказалось, что Сириусу было отмерено не так уж много времени на свободе. Сколько уж лет прошло с тех пор, а она до сих пор тоскует о нем…

Кстати, она была не одинока тогда в своем доверии к нему. Помнится, профессор МакГонагалл попросила ее и профессора Флитвика разобрать на части и проверить на предмет наложенных заклятий метлу, присланную Сириусом в подарок его крестнику Гарри Поттеру. И вот когда они вдвоем корпели над проверкой деталей метлы, Флитвик вдруг заметил своим тихим голосом, что по его мнению, они сейчас выполняют абсолютно бесполезную работу, ибо от Сириуса подобных действий ждать не стоит.

В тот неспокойный год, после трагической встречи Полной Дамы с Сириусом Блэком, исполосованный портрет несчастной привратницы гриффиндорской башни отправили на реставрацию, и заменить ее на посту мужественно вызвался ни кто иной как сэр Кэдоган. Вот уж когда рыцарь оторвался по полной! Он неутомимо изобретал все новые и новые пароли, меняя их дважды на день, а всех лиц мужского пола, не знающих пароля или просто проходящих мимо входа в башню, задиристо вызывал на дуэль. Закончилось все это тем, что Сириус Блэк, заполучив список паролей за неделю, записанный Невиллом Долгопупсом, беспрепятственно проник в башню. Да, Сириус всегда получал то, что хотел… Любой ценой. Он с детства был таким, и Роланде в нем это очень нравилось.

После такого вопиющего инцидента портрет сэра Кэдогана отправили обратно на седьмой этаж. Более того, приказом Минервы МакГонагалл ему было запрещено появляться на картинах, висящих в башне Гриффиндора. Несчастный рыцарь, отловив Роланду в одном из пустынных коридоров, дабы поговорить без свидетелей (сам он для этого перебежал на пейзаж с квиддичным полем Хогвартса), стал слезно молить ее поспособствовать тому, чтобы его портрет перевесили обратно в гриффиндорскую башню, поближе к Дамаре. Но Роланда твердо ответила, что не только декан факультета, но и сам директор категорически против этого.

В принципе, так оно наверняка и было, но узнавать у директора о столь очевидном она бы и не стала. Ей хватило разговора с Дамарой, которая горько рыдала, уронив голову на раму портрета, и сдавленным голосом попросила Роланду ни в коем случае не переселять сэра Кэдогана в гриффиндорскую башню. Она, мол, больше не желает его видеть, ибо сильно в нем разочарована. Но об этой просьбе Дамары Роланда рыцарю, понятное дело, говорить не стала. Женское сердце отходчиво, подумала она. Милые бранятся — только тешатся.

И действительно, уже на следующий год роман Дамары и сэра Кэдогана вновь расцвел пышным цветом. В немалой степени этому способствовал тот факт, что портрет Дамары Доддеридж перевесили из башни Гриффиндора на Парадную лестницу Хогвартса, после чего сэр Кэдоган, часто навещая возлюбленную, смог заслужить ее прощение.

Позднее и портрет самого рыцаря перевесили в более оживленную часть замка — как раз недалеко от личных покоев Роланды. Надо сказать, что к ней, хотя она и не исполнила когда-то его просьбу, рыцарь всегда продолжал относиться с большой теплотой. И вот теперь воинственный прародич ежедневно перебрасывался с ней словом-другим. Он очень гордился тем, что женщина из его рода преподает в Хогвартсе.

Роланда и сама порой удивлялась тому, что преподает здесь. Она хорошо помнила, как ее судьба сделала очередной вираж. Тот день в Министерстве был самым обычным. Ей практически любой день на работе казался обычным, за исключением тех, когда она случайно сталкивалась в коридоре с Аластором Грюмом. После таких встреч у нее подолгу ныло сердце… Но этот день стал поистине особенным. Утром, когда она спешила в свой кабинет, в вестибюле Министерства к ней подошел профессор Дамблдор, директор Хогвартса. Роланда очень удивилась, ибо они были не очень близко знакомы. Дамблдор сказал, что всегда восхищался ее успехами в квиддиче, и предложил ей преподавать полеты на метлах в школе, а также судить школьные матчи. В жалованье, заявил он, особой разницы с Министерством для нее не окажется. Захочет ли она сменить привычный образ жизни — вот в чем вопрос. Но он, Дамблдор, будет чрезвычайно рад, если она согласится на его предложение. И Роланда практически тут же уверенно кивнула головой.

Из вестибюля она прямиком направилась в кабинет Амбридж, которая к тому времени уже занимала пост заместителя начальника их отдела. Роланда думала, что это будет неприятный разговор, но Долорес спокойно отнеслась к желанию подчиненной уволиться и без всяких проволочек подписала нужный документ. Более того, искренне пожелала Роланде успехов на новом месте. Гораздо позже, когда Амбридж стала генеральным инспектором Хогвартса, именно благодаря этому знакомству мадам Трюк не была уволена из школы. Впрочем, людям свойственно меняться, и в те мрачные годы Роланда предпочитала помалкивать о том, что Долорес всегда относилась к ней благосклонно. Потому что от прежней Долорес к тому времени почти ничего не осталось. А когда грянула битва за Хогвартс, мадам Трюк без малейшего колебания выбрала свою сторону в этом бою. Ей с этой новой Долорес было не по пути…

Оглянувшись на портрет поприветствовавшего ее сэра Кэдогана, Роланда двинулась к выходу из замка, поправляя мантию, под которой предательски взбулькнула фляжка с виски. Эх, надо было в этот раз оставить ее в комнате, а то еще углядит кто-нибудь из первокурсников. Сегодня у них первый в учебном году урок полета на метлах, и они пока не привыкли к тому, что преподавательница этого предмета то и дело втихаря прикладывается к фляжке. Не говоря уже о том, что среди новичков этого года — Скорпиус Малфой, праправнук ее покойной сестры Ирмы. Но возвращаться — плохая примета, особенно в первый день нового учебного года. И Роланда продолжила свой путь.

Во дворе ярко светило солнце. Стайка первокурсников уже ждала ее. У их ног аккуратно, рядком, были разложены на земле метлы. Один из мальчишек гордо вскинул голову, откидывая волосы со лба, и его платинового оттенка пряди тускло сверкнули на солнце. Вот он, значит, какой — сын Драко… Ну что ж. Порода соблюдена «от и до».

Почему-то в этот момент Роланде вновь вспомнилась Долорес. С чего бы это? Ах, ну да, Скорпиус — он ведь не только сын Драко, но и внук Люциуса! А Долорес в молодости была неравнодушна к Люциусу. Он же, в свою очередь, неизменно любезно общался с ней по работе, но никогда не глядел на нее как на женщину. Такой эстет и поборник чистой крови ни за что не связал бы себя узами брака с грязнокровкой, да еще и некрасивой. А Долорес, как бы она там ни пыжилась, была именно грязнокровкой. Да и внешностью, мягко говоря, не вышла.

Вот так вот, дорогой Скорпиус… Благодаря избирательности твоего деда ты сейчас можешь похвастаться тем, что ничуточки не похож на одну некрасивую женщину из прошлого.

Однако пора приступать к уроку. Сколько раз в своей жизни она говорила эту фразу? Вот и сейчас произнесет…

— Вытяните руки над метлами и скажите: «Вверх!»

А у Скорпиуса неплохо получается! Пусть и не с первого раза, но весьма неплохо. Не то что у Альбуса Поттера, например.

— Хорошо, дети. Время летать.

Еще одна привычная фраза. Обычно после нее мадам Трюк первой взмывала в небо на метле, своим примером показывая, что и как надо делать. Но сейчас у нее нет на это сил. Дети взлетели самостоятельно и уже кружат на небольшой высоте, а она только изредка руководит ими с земли, подавая команды все еще громким, хотя и дребезжащим голосом.

М-да… Может, пора на покой? Она достаточно потрудилась в этой жизни. Позади — длинный путь, большую часть которого она прошла под своим цирковым псевдонимом, вопреки мнению семьи и общества. Просто чтобы доказать, что может это. Ну, еще и отчасти в память о том периоде своей жизни. И о Штефане. Она уже плохо помнит, каким он был внешне, но хорошо помнит те чувства, что он у нее вызывал. После окончания школы она попыталась навести о нем справки, даже вновь побывала в тех краях, где несколько лет назад выступала в цирке. Но так и не смогла отыскать его следов. И тогда она впервые в жизни обратилась к прорицательнице. Ответ был неутешительным: глядя в хрустальный шар, гадалка сказала, что человек, о котором спрашивает заказчица, погиб в большой битве. Видимо, на недавней войне.

— Его застрелили? — сама не зная, почему, уточнила Роланда.

— Нет, — помолчав, ответила прорицательница, не отрывая глаз от шара. — Он умер от нехватки воздуха. Задохнулся.

Роланда захлопала ресницами. Задохнулся в бою? Это как? Что за ерунда! Этого не может быть! Неправда всё это. А раз неправда, то возможно, Штефан жив… Но тут она вспомнила долетевшие до магического сообщества слухи о том, что маглы в ходе минувшей войны использовали новое оружие, напоминающее отравленные зелья. И поняла, что ошибки, скорее всего, быть не может. Жаль, тогда она еще не употребляла спиртного — легче было бы перенести ту боль.

А вот когда погиб Аластор, ей уже привычно было заливать горе крепкими напитками. Что она и сделала. И хотя Аластор был ей формально никем, да и общались они, после ее отказа работать в Управлении мракоборцев, не очень близко, она отчетливо ощущала, что именно с ним вдвоем они прошли мимо чего-то такого, что, наверное, и именуется личным счастьем. И ей было безумно жаль, что из-за его и ее нерешительности этот вираж ее жизни оборвался, почти не начавшись.

Роланда перевела взгляд на Скорпиуса. Он в этот миг как раз заложил крутой поворот на своей метле, поднявшись выше всех остальных ребят. Что ж, сейчас именно для них, для их поколения пришло время виражей. А ей уже пора. Повидала потомка сестры — ну и славно. Больше ей тут смотреть не на что. Лучше всего было бы уйти прямо отсюда — с лужайки, на которой она за долгие годы провела бессчетное количество занятий. Но не сейчас, не во время урока. Зачем пугать детей?

На следующий день на лужайке для полетов на метлах собралось несколько преподавателей, запыхавшихся от долгих поисков своей пропавшей коллеги. Они с раннего утра искали ее по всему замку, но так и не нашли. И вот теперь они озадаченно глядели на лежащие на траве одежду, обувь и шляпу Роланды Трюк. Рядом с мантией валялась выпавшая из кармана фляжка.

Преподаватели выдвигали одну за другой версии происшедшего, зачем-то рассматривали и даже пересчитывали школьные метлы, валявшиеся поблизости, бурно спорили, не в силах прийти к единому решению…

А из кустов на всю эту возню смотрела старая рыжая кошка с желтыми глазами.