Ломаные линии (гет)

— Ты целовал мои веки, уши и ладони, а потом каждый из пальцев по отдельности. Ты прижимал мои пятки к своим щекам, а наутро исчез, не попрощавшись, — из кончиков её пальцев в траву вылетели цветные искры.

Геральт был весьма обескуражен формулировкой обвинения.

— Я оставил письмо.

— Даже не поговорил перед уходом!

— Тебя трудно покидать, Йен.

— Трусливо бежал!

Он ответил не сразу.

— Мы как ломаные линии, Йен. Можем иногда пересекаться, но... Сидеть у твоей юбки и шиковать за твой счёт было унизительно.

— Ты ушёл, чтобы делать свою работу, и пропал на четыре года? Мог бы предупредить, а не бросать меня, как последнюю девку.

— Прости.

— Мне казалось, ведьмак, ты всем был доволен!

— Не уверен, что это возможно.

— Или было что-то ещё? — она пристально глянула ему в глаза. — Кроме нежелания тратить мои деньги и ведьмачьего зова убивать стрыг и кикимор.

— Возможно, — уклончиво ответил он. — Не читай меня, пожалуйста. Мы же разговариваем.

Она отвернулась, стараясь не читать его мысли и эмоции.

— Да, я бываю резкой и безапелляционной. Да, я заставляла тебя мыться каждый день против твоей воли, иногда по два раза. Да, мы спорили о политике, но наши разногласия не настолько непримиримы, чтобы…

— А ещё ты спала с другими, — подсказал ведьмак.

Йеннифер подняла голову и раздражённо фыркнула.

— По необходимости. Ради важного дела. Ублажить кого-то, чтобы добиться своего и никому не причинять вреда магией. Ты же гуманист хренов! Ты не любишь, когда моя магия приносит разрушение. Против этого ты и выступаешь. Из-за этого мы и спорили.

— Ты спала с ними, чтобы угодить мне? — он скептически хмыкнул. — Не ври, Йен. Ты не станешь ничего делать против своего желания.

— Это всего лишь тело.

— У тебя прекрасное тело. И делить его с кем-то ещё...

— Геральт, будем честны. Я тоже у тебя не первая. И не вторая. Ты спал с кучей баб. В том числе, с чародейками.

— Но не когда мы были вместе.

— То есть ты сбежал из-за ревности?

— Всем известно, что ведьмаки — бездушные чурбаны, мы не способны испытывать ничего подобного. Но это было... больно, Йен.

На её лице на мгновенье мелькнуло смятение.

— Можно отдаваться лишь телом. Я не знала, что ты был в курсе тех никчемных инцидентов, иначе я бы с тобой поговорила. Но я не стала поднимать эту тему именно потому, что мне показалось, тебя это расстроит.

— Инцидентов? Их было много? — он горько усмехнулся.

— Это не имеет значения.

— Как лицемерно. Вспоминаю сцену, которую ты устроила, когда на приёме мне понравилась полуэльфийка. Ты чуть не спалила мне волосы, а ей платье.

— Признаюсь, я вспылила. В отличие от тебя, я бываю несдержанной.

— Бываешь? Ты не слишком деликатна, Йен.

— Это правда, — усмехнулась она, — ничего нового. Ты это знал с самого начала. Я циничная, я злющая собственница, привыкшая всех понукать и делать всё по-своему. Я ни к кому не привязываюсь и никому не доверяю. Один раз по дури сделала исключение и поплатилась за это.

— Я не попрощался, Йен, потому что ревность унизительна для обоих. Тебе бы пришлось оправдываться...

— Я бы не стала оправдываться! Просто объяснила бы, что сделала и зачем.

Он долго молчал.

— Мне не нужно было ни правды, ни объяснений. Я не хотел, чтобы мои подозрения подтвердились. Не хотел знать, что кто-то ещё ласкает твое тело, и точка. Не хотел и ушёл.

— Геральт… — её взгляд смягчился, она обняла ведьмака, прижалась к его груди. — Прости. Я живу много лет, но не знаю, что такое долгие отношения. Ни верность, ни преданность для меня не измеряются телесным. А до тебя я вообще никого…

Она не договорила, и он выжидательно замер, сжав её в объятиях.

— Когда ты ушёл, я была так зла, что злость заглушила боль, — сказала она его подмышке. — Но злость проходит быстрее, чем тоска. Это были тоскливые четыре года.

— Мне очень жаль, Йен.

Она подняла голову.

— Я рада тебя видеть, Геральт.

— Я рад тебя обнять, Йен.

Она горько рассмеялась.

— Мы — ломаные линии… Какое точное описание, — она обвила руками его шею. — Всё безвозвратно поломано, причём давно. Но какие-то точки пересечения ещё остались.

Геральт медленно вдохнул знакомый аромат сирени и крыжовника и сказал:

— От меня несёт потом.

— Я знаю.

— Я не мылся больше суток.

Он виновато поморщился, но не стал уточнять, что в последний раз в одной бочке с ним мылась прекрасная зерриканка-воительница.

— Ты говоришь ужасные вещи, Геральт!

Йеннифэр поцеловала его в губы и повалила на спину в траву.