2а. Киото, 16 ноября 1976. Зеркало и свечи (джен)

Восьмиугольное бронзовое зеркало свисает на толстом шнуре из красного шёлка, подвешено к потолочной балке. Оно висит тяжело, весомо, неподвижно. В доме из дерева и бумаги всегда гуляют сквозняки, и свечи трепещут, но зеркало — зеркало замерло на своём месте, и даже буря не сдвинет его.

На каждом из восьми углов закреплена яшмовая бусина-магатама⁽¹⁾. Спина у зеркала покрыта литыми узорами, среди которых — восемь триграмм, и семизвёздный ковш, и знаки четырёх сторон света. Лицо зеркала — его полированная сторона — кажется тусклой, и свечи не отражаются в ней.

Абэ но Фумико входит почти неслышно. Циновок на полу нет, и тёмные доски пола могли бы скрипеть под её шагами — но не скрипят, и слышен только шорох конопляных траурных одежд.

Госпожа Фумико садится перед зеркалом, оно как раз напротив её лица. Тёмная бронза на этот раз ловит отражение — белое лицо в обрамлении чёрных распущенных волос. Под налобную повязку у висков вставлены две тонкие свечи, слева и справа; они обёрнуты снизу бумагой, чтобы тающий воск не попадал на волосы.

Она вынимает из рукава костяную флейту, проводит по ней пальцами, подносит к губам. Белые пальцы с алыми ногтями перебирают отверстия, но звуки флейты не слышны… На этой стороне. Но на Той, в глубине зеркала, появляется маленький шарик света. Он растёт, он заполняет собою тёмный восьмиугольник. Абэ но Ёсимицу, полупрозрачный и светящийся, садится напротив, в зазеркалье. Он улыбается.

Фумико опускает флейту, тянется к зеркальной глади… не касается, но всё же проводит пальцами вдоль его лица. Ёсимицу, улыбаясь, поднимает руку навстречу.

— Ты пришёл… — шепчет она.

«Как бы я мог не придти, если ты зовёшь?»

— Как это случилось с тобою? Почему? Ты не успел?

«Было не больно. Кольнуло в сердце — и темнота. И всё. Не беспокойся, я не страдал. Немного несвоевременно, но теперь ничего не поделаешь».

— Ты знаешь, о чём я. Почему ты не вернулся? Разве я не научила тебя? Разве ты не был готов?

Абэ но Ёсимицу молча улыбается.

— Мальчик был бы не против, он подходил… Я теперь вижу, он даже лучше прочих, он принял твою печать… Он был весь твой — и всё же… — её лицо делается жёстким, глаза темнеют от гнева. — Или… Ты и не собирался? Ты и не собирался…

Семь хвостов, разложенные, словно шлейф, нервно бьют по полу.

— Ты меня обманул. Ты обманул! Ты солгал мне, Абэ но Ёсимицу! Ты обещал, что будешь моим… со мной!

«Я был. Всю свою жизнь. Сколько мог. И мне не нужна чужая жизнь. Я и со своей не слишком хорошо управился. И да, я тебя обманул. Мне нет прощения», — он улыбается: «Тебе ли не знать — мужчины семьи Абэ часто жили с лисами, но ни один не стал добычей лисы. Узнать ваши тайны было бесценным опытом. Я был очень счастлив с тобой. Но всё повернул по-своему — как всегда. Не сердись».

Она скалит очень острые, нелюдские зубы.

— Я тебя ненавижу, Ёсимицу!

Он улыбается в ответ.

«Я тоже тебя люблю, Фумико. И отсюда, с Другой стороны».

— Скажи мне, кто это сделал? Это ведь Асия, да? Может быть, не сам, он трус, но это его рука.

Прозрачное лицо делается серьёзным.

«Очень похоже, что так. Он не хотел ждать ещё восемь лет, до Деревянной Крысы⁽²⁾. Я бы уступил ему место согласно обычаю. Он просто не захотел ждать. Это глупо. Он не сможет удержать Оммё-рё. Через год или два Совет сместит его, и тогда ему уже не подняться. Кацуёри проиграл, теперь это очевидно. Хотя он и думает иначе».

Её лицо вытягивается в длинную хищную морду, глаза пламенеют алым, скрюченные пальцы когтят воздух. Все свечи вокруг загораются синими огнями.

— Я сожру его сердце, — шипит она.

Он смеётся.

«Не смей тянуть в рот всякую падаль, лиса моего сердца. Его смерть ни для чего не нужна. Лучше присмотри за Хаятти».

— Что с ним? Ты сказал, что у него проблемы, но ты их решишь. Ты сделал?

Ёсимицу хмурится.

«Увы. Не успел. Очень не вовремя. Если и убивать Асию, то вот за это. И ты здесь ничем не сможешь помочь — это дело Старых Домов. Тебя не станут слушать, а ко Двору даже и не допустят. С тех пор, как церемонией Ограждающего Очищения⁽³⁾ ведает семья Камо, ёкаи больше не могут получить Высочайшую аудиенцию. Пока ты была моей Тенью, ты могла быть допущена на доклад в Совете, теперь же…»

— Скажи хотя бы, в чём дело. Чем я могу помочь?

«Присмотри за ним, если придёт. Когда придёт. Свои проблемы он теперь будет решать сам — и, мне кажется, решит. Мы всё-таки хорошо научили его. Бедный мальчик».

— Почему же бедный? Он жив, молод, ты не забрал его тело — хотя обещал мне…

«Ему будет тяжело с другими людьми. Подумай сама. Мы отравили его своим ядом», — он смеётся: «После тебя и меня… как ты думаешь, с кем он захочет теперь связать свою жизнь?»

— Не со мной. Он славный, но он мне не нужен. Без тебя — нет.

«И я о том же. Что ж… Мне пора. Ещё немного — и ты иссякнешь. Уснёшь на недели — а тебе вести церемонию пятидесятого дня. Послезавтра, если я правильно чувствую время».

— Да. Люблю тебя. Прощай.

«Люблю тебя».

Холодный ветер проходит по залу, и свечи гаснут. Маленькая белая лиса спит под грудой конопляных тканей.

1) Бусина в форме запятой, обычно сделана из драгоценного или полудрагоценного камня; оберег

Вернуться к тексту

2) Имеются в виду знаки года в шестидесятилетнем цикле; 1984 год

Вернуться к тексту

3) О-хараэ, Великое Очищение. Для членов Императорского дома её проводит сам император, а специально назначенные служители совершают необходимые вспомогательные действия. Церемония проводится обычно дважды в год и призвана очищать от грехов, неудач, скверны и болезней.

Вернуться к тексту