Там цветёт курай (гет)

Крупная, густо-тёмная красная капля зависла на краю пушистого белого шара. Составлявшие его маленькие белые цветочки гнулись, клонились к земле, но всё же удерживали свою отвратительную ношу. Раэн протянул руку и отвёл в сторону толстый стебель. Пушистые головки курая качнулись, и капля, потеряв равновесие, упала вниз, возвращаясь к той, кому и принадлежала.

Раэн проследил за каплей и поднял взгляд к небу. Солнце едва показалось из-за далёких голубоватых гор, и небо окрасилось в розовый. Рваные красноватые облака на нём, оставшиеся после ночного дождя, почему-то напоминали пену, которая идёт изо рта подвергнутых проклятью внутренней гнили. Лучше было смотреть на поросшее кураем поле. А в поле, укрытая высокими стеблями и белыми цветами, лежала женщина, лишённая кожи.

Её спрятали, зарыли под сенью курая, но собаки разрыли могилу. Раэн пришёл сюда, чтобы найти самих собак. Несколько месяцев в окрестностях затерянной в предгорьях деревушки со звучным названием Равелиль находили трупы собак. Это были небольшие тощие собаки, явно переживавшие не лучшие времена, и никто бы не обратил на их смерти внимания, если бы не одна странность: все они были втиснуты в кошачьи шкурки. Собачьим телам было тесно, и шкуры на них рвались, обнажая жёлтые рёбра и розоватое мясо. Со временем, впрочем, что-то менялось, и на поздних собаках кошачьи шкурки сидели как влитые. Их бы и не нашли, если бы на них не появились раны от топора.

Очевидно, некий чаровник упражнялся и постепенно доводил навык до совершенства. Обычный душевнобольной, убивай он собак и, судя по всему, кошек тоже, ни за что не смог бы уместить большее в меньшем.

И вот теперь чаровник добрался до людей. Вряд ли в этой глухомани завелось сразу два любителя сдирать кожу, поэтому Раэн даже не сомневался: он напал на след.

Отодвинув стебли курая ещё немного дальше, он протиснулся между ними и присел возле тела. Женщина оказалась довольно высокой и худой, больше о ней ничего нельзя было сказать. Может быть, одно то, что умерла несчастная никак не больше нескольких часов назад. Ни одежды, ни других вещей при ней не было, только в земле под головой блестело что-то.

Подтянув перчатку повыше, Раэн раскидал землю и вытащил из-под неё браслет, сплетённый из тонкой проволоки и по-детски светлых волос. Памятное украшение или оберег, не ворожба, но уже близко. Её?

Сунув вещицу в плотный мешочек, Раэн поднялся и, зачем-то расправив потревоженный курай, зашагал назад в Равелиль.

Солнце поднималось выше, и небо желтело. Единственное оставшееся в нём облако складывалось в изящный женский профиль. Раэну в нём чудилась Аллетт, которая ждала его дома. Солнечный луч, ещё красно-рассветный, пронзил облако, и оно, как курай, окрасилось кровью. На миг Раэн представил на месте той женщины свою Аллетт и сбился с шага. Да чтоб!.. К счастью, снова взглянув на небо, он не увидел ни рассветного луча, ни женского профиля. Утро медленно превращалось в день.

Равелиль уже проснулся: он кричал, гремел, мычал и лаял, но громче всего звучала в нём подготовка к свадьбе. Раэн приехал вчера вечером, однако уже знал от солдатки Дары, в доме которой остановился, что это Илалия, первая здешняя красавица, выходит замуж за Велиса, сына кузнеца. «Уж такая они пара раскрасивая!» — восклицала солдатка, всплёскивая крепкими руками. Раэн молчал: он ни жениха, ни невесту не видел, лишь слышал, как мать Илалии бегала по соседкам в поисках заговорённого на удачу гребня. Проклятая ворожба! Впрочем, и об этом Раэн молчал.

Когда он вернулся в дом солдатки, та суетилась на кухне. Стояла середина лета, земля в полдень чуть ли не паром шла, а Дара суп варить задумала. Кухня настолько нагрелась, что она почти до неприличия расстегнула блузу.

Раэн остановился в дверях и, повернув голову в сторону покосившихся дверных петель, спросил:

— Никто у вас в деревне не пропадал в последнее время?

— Пропадали! — отозвалась Дара. — Ялмарин дед полоумный месяц назад за грибами ушёл да сгинул в болоте. Мирая с дочкой на прошлой неделе от пьющего мужика сбежала. Дамея-знахарка вдвое больше не появляется, но она каждый год на пол-лета в горы за травами ходит. Я вот пропадаю, без мужа-то! — Она широко хохотнула.

Да, муж её явно не бывал дома уже давно, иначе бы давно дверь выправил. Раэн усмехнулся: Дара, конечно, пропадала, вот только не в том смысле. Под условия задачи не подходил и болотный дед. Знахарка или Мирая, и, пожалуй, Раэн подумал бы на вторую.

— Мирая и Дамея какого роста?

— А ты зачем спрашиваешь-то?

Раэн поколебался: говорить или нет? Кого-то вроде Аллетт он бы поостерёгся посвящать в подробности, но вот солдатка Дара трепетной ланью не казалась.

— Тело в поле нашёл. Высокая худая женщина без кожи, а рядом — браслет из проволоки и светлых волос.

Дара замолчала. В тяжёлой тишине она постучала половником по краю кастрюли и наконец задумчиво произнесла:

— Да обе они высокие. А браслет Мираин, должно быть. Я его никогда не видела, но дочка у неё светленькая.

Надо было разузнать, не пропадал ли кто-нибудь за последние сутки, всё же убили женщину совсем недавно. Но похоже было, что это именно Мирая.

Раэн вышел из кухни и направился к выходу — ему нужно было разыскать старосту.

— На обед-то придёшь? — окликнула его Дара.

— Не знаю.

— Сюртук хоть свой щегольский оставь — застираю, а то в крови измазался. Здесь не до ваших благородных привычек!

Всё-то она видит! Раэн снял сюртук и внимательно осмотрел со всех сторон. Действительно, нашлась пара пятен. И как Дара бурое на тёмно-красном разглядела?

Бросив сюртук на скамью, Раэн отправился к старосте. Тот, сухощавый старик в серой рубахе, сидел на крыльце своего дома и что-то подсчитывал в потрёпанной тетради. Услышав шаги, он поднял голову.

— А, это ты… Ну как, господин расследователь, нашёл своих собак?

— Нет, — призвался Раэн, остановившись рядом, — но нашёл тело. Женщина, убили под утро. У вас вчера никто не пропадал?

Староста пожевал губами и, повернувшись, крикнул внутрь дома:

— Рия!

В дверь высунулась совсем ещё юная девица, которая тут же покраснела и потупила взгляд.

— Всё утро у колодца язык точила! — буркнул староста. — Говори: все бабы по воду явились?

— Все, кроме Мираи, Дамеи и Илалии, — сообщила Рия и с любопытством покосилась на Раэна.

— Где живёт Илалия? — спросил он.

— Ты что! — возмутился староста. — Если бы невеста пропала, уже бы шум стоял выше гор! Ей по традиции не позволено три дня до свадьбы по дому хлопотать.

— И всё же?

— Да через два дома от твоей солдатки. — Староста отмахнулся, Рия почему-то скуксилась. — Прежде чем к ней наведаешься, покажи мужикам, где тело лежит. Пусть в деревню принесут.

— Тело?! — ужаснулась Рия. — Неужели хоронить перед свадьбой?

Староста поморщился.

— Да, плохая это примета… Вот что, пусть в пустом сарае у нас полежит — он в тени и сухой. Завтра свадьба, а уж послезавтра похороним. Ты ж не собираешься её в город увозить?

Раэн задумался. Нужды вроде не было, а если бы и была, то это в любом случае пришлось бы делать после свадьбы — если отправить посыльного прямо сейчас, то экипаж пришлют как раз в разгар праздника.

Староста собрал людей, чтобы принести тело, и Раэн повёл их в поле. Оказавшийся среди них муж Мираи был трезв и молчалив, только пробормотал на обратном пути: «Куда дочь дела? Убил бы!» Тело завернули в серое покрывало и принесли в Равелиль, где разместили в сарае на дворе старосты.

Пока возились, подошло время обеда. Есть по жаре не хотелось, но Раэн чувствовал, что выпил бы целое ведро холодной колодезной воды. Попрощавшись с мужиками, он направился к солдатке, но по пути всё-таки заглянул к Илалии.

Как и говорил староста, невеста оказалась дома. Она сидела за вышивкой, пока её сёстры готовили обед и убирали дом к празднику. У Илалии оказались исколоты все пальцы, а на одном и вовсе виднелся заживающий порез — кажется, потому здесь невест и освобождали от домашних дел накануне свадьбы: чтобы они выходили замуж безупречными.

Раэн попытался примерить этот обычай на свою Аллетт, но не смог: ей и так не полагалось ни готовить, ни мыть полы самостоятельно. Но пальцы у неё в день свадьбы были такие же исколотые — она сама вышивала себе вуаль. И Раэн не мог сказать, что это как-то её портило. Снова старые приметы? Равелиль их любил.

Пожелав Илалии удачи, Раэн покинул её дом и остановился посреди улицы. Нужно было продолжать расследование. Илалия никуда не пропала, значит, солдатка права: убили либо Дамею, либо Мираю, что вероятнее. Кто и зачем? Вряд ли это сделал её муж — тут стоило чёрные чары подозревать, а не горячую руку. Не могла ли Дамея? Опять же — зачем?

Обдумывая эти вопросы, Раэн вернулся к солдатке. Та, всё ещё в полурасстёгнутой блузе, подвешивала под потолок травы для засушки: ромашку, листья мяты, незнакомые розоватые листья, тимьян… Рядом на лавке стояло ведро с холодной даже на вид водой. Зачерпнув немного плававшим тут же ковшиком, Раэн спросил:

— Дара, где Дамея живёт?

— За холмом в роще, отсюда на север. Только она пути заговаривает, потому как гостей не любит.

В воде плавали мелкие розовые цветочки, похожие на цветы курая, — видимо, Дара уронила, пока развешивала. Напившись, Раэн усмехнулся:

— Заговор я обойду.

— Ну, иди, иди! — Дара сложила руки на груди и улыбнулась, обнажив белые зубы.

После полудня Равелиль затих. Люди и животные попрятались в тень, и теперь редко можно было услышать неосторожный взлай или встревоженные шепотки. Широкая, разглаженная телегами дорога упёрлась в холмы, и даже эти звуки скрылись за стеной курая. С северной стороны его росло намного больше, сам он был выше, и никакая тропа сквозь него не вела. Впрочем, приглядевшись, Раэн заметил на шапках курая багровые пятна. Эти маленькие цветы выдержали натиск и теперь оказались до конца жизни скованы кровью, если, конечно, дождь не освободит их.

Следуя за засохшей кровью по зарослям курая, Раэн взобрался на вершину холма. За ним, у самого подножия, начиналась роща, а в ней виднелась хижина, то отдалявшаяся, то приближавшаяся с каждым движением век. Знахарка, значит? Колдунья или, по крайней мере, якшается с настоящими колдунами.

Надо будет узнать, не заходил ли в Равелиль какой-нибудь чужак с яркими глазами, подумал Раэн, пробираясь вниз по холму. Травы шипели, репьи цеплялись за брюки, корни подлезали под сапоги. Ничего, если внимательно смотреть под ноги, этот холм не опаснее любого другого.

Наконец холм закончился, и курай сменили тонкие, прихотливо искривлённые стволы деревьев. Зелёная тень скрыла солнце, только жёлтые пятна падали на тропу и кусты. Хижина с заросшей мхом крышей притаилась под сенью ивы, над тихим ручьём. Место оказалось красивое, но Раэн не мог представить себе, чтобы кто-то по доброй воле согласился жить во мраке и сырости. По злой воле — может быть. Вероятно, Дамее было что скрывать.

Подгнившая дверь тоскливо скрипнула, из хижины вырвалась сладковатая вонь, не предвещавшая ничего хорошего. Подперев дверь крепкой веткой, Раэн вошёл в хижину. В крохотном пространстве умещались стол, навесные полки и сундук, одновременно служивший постелью. Под столом ютились два котла: для еды и колдовства. На постели лежала кожа.

Раэн присмотрелся. Кожа принадлежала женщине и была снята аккуратно, как одежда. Высокая, крепкая, с тяжёлой копной чёрных как смоль волос, эта женщина обладала душной, давящей красотой.

Дамея? Значит, всё-таки её тело лежало в поле? Это требовалось проверить.

Стараясь не касаться кожи даже сквозь перчатки, Раэн скатал покрывало, на котором она лежала, и выбрался из хижины. Поднятый покрывалом воздух сдул со стола розоватые цветки, похожие на курай. Совсем свежие, нетронутые сухостью. Где-то Раэн их уже видел…

До деревни он добрался быстро — трава словно сама расступалась, радуясь, что непрошеный гость уходит. Солнце катилось к западу, жара потихоньку отступала, и люди выходили на улицу из прохлады домов.

В одном из дворов муж Мираи таскал за волосы женщину в зелёном платье, причитая, что гулящая дрянь однажды в могилу его сведёт. Женщина в ответ орала, что к матери в соседнюю деревню ходила, а ему пить меньше надо. Позор! Мало того что скандалят, так ещё и прилюдно. Ещё и при ребёнке, понял Раэн, заметив, что из окна на избиение смотрит девочка с рыжеватыми косичками.

Рядом появилась Рия — дом старосты как раз находился чуть дальше по улице.

— Да вы не смотрите на них, любезный господин, — сказала она. — Они каждый месяц этак буянят. А сегодня Мираю ещё и в смерти заподозрили…

— Проведёшь в сарай? — попросил Раэн.

— Да, конечно! — обрадовалась Рия.

Ей, похоже, хотелось остаться внутри вместе с ним и поглазеть на его работу, но Раэн выгнал девицу прочь. Ни к чему ей на тело смотреть.

Убитая лежала на деревянном настиле, покрытом похоронной серой тканью. Раэн положил около тела свёрток с кожей и раскатал его. Кожа не подошла — оказалась длиннее почти на целую голову. Значит, тело принадлежало кому-то другому. Где тогда его кожа и тело Дамеи? И, если на то пошло, Дамея ли это? Сам Раэн её никогда не видел, а значит, с точностью утверждать не мог.

Вызванный им староста, однако, подтвердил: Дамеина кожа.

— Где это видано, — возмущался он, — чтоб женщина, подобно змеище, кожу сбрасывала?

— Чёрные чары… — пробормотал Раэн, снимая перчатки. — Были у неё враги?

Староста передёрнул плечами и вопросил:

— Что ж мы, дураки, по-твоему, господин Раэн? Мы с ней точно не враждовали. Знахарка не есть чаровница, но колодец отравить может. Если и невзлюбил её кто-то, то не из наших. А знаешь… — Он вдруг задумался, потёр подбородок и протянул: — С солдаткой своей поговори. Постоянно с Дамеей шепталась о чём-то, кура безмужняя.

— Спасибо!

Оставив кожу в сарае, который бдительный староста на всякий случай запер, Раэн снова направился к Даре. Ни словом ведь не обмолвилась, что со знахаркой общалась! Хотя с чего бы ей на себя наговаривать? Будь Раэн обычным следователем, а не по колдовским делам, может, и пооткровенничала бы.

Небо неторопливо меняло цвет. Воздух становился легче и прозрачнее, солнечные лучи постепенно рыжели. Запах раскалённой земли и дорожной пыли сменялся густым ароматом трав и цветов. В доме солдатки пахло свежесобранными помидорами, в ведре с водой всё так же плавали мелкие розоватые цветочки.

Раэн уставился на чуть колышущуюся воду. Такие же цветы он видел у Дамеи. Совпадение? Староста говорил, что Дара со знахаркой общалась, но сама солдатка утверждала, что знахарки нет уже две недели.

— Всё ходишь, ходишь… Голодный небось? С утра не ел ничего.

Дара появилась в дверях и опёрлась рукой о косяк. Она переоделась: выбрала закрытое платье, но из блестящей ткани ярко-синего цвета. Не деревенское, праздничное, да и ткань такую делали далеко от Равелиля — в Мармасе. Должно быть, ткань привёз или прислал её муж.

— Возможно. — Есть хотелось, но пока было не до того. — Староста сказал, ты общалась с Дамеей. Были у неё враги?

Солдатка всплеснула руками, отчего ткань на груди опасно натянулась.

— Я же с ней не о личном общалась! Так, о девичьем… — Она вдруг стушевалась и замолкла.

— О чём о девичьем? — Раэн скрестил руки на груди.

Солдатка смутилась ещё больше.

— Ну-у… о травах всяких, растениях… Муж-то служит!

— Приворотное зелье, что ли, готовили?

— Его. Вдруг муж разлюбившим вернётся? Да только не работает оно! — неожиданно разозлилась Дара. — Я ж как за водой сходила, так сразу его в ведро и подлила! Целый день чуть не с голой грудью, платье красивое надела, а ты!..

Раэн замер. Это она его привораживала? Так вот что это за цветы…

— Дара, я вообще-то женат. — Собственный голос звучал слегка придушенно. — И моя жена ждёт меня так же, как ты своего мужа. Впрочем, забудем об этом.

Солдатка оживилась, но следующими словами Раэн, видимо, развеял воспрянувшую было надежду.

— Допустим, врагов самой Дамеи ты не знаешь, а как насчёт тех, кого не любила она?

— Ничего не знаю. — Дара поджала губы. — Правда. Ничего.

Раэн кивнул, принимая ответ. По-хорошему, следовало учинить ей положенный допрос — всё-таки привороты были строжайше запрещены законом, но Раэн не являлся дознавателем и терпеть не мог проводить допросы. К тому же, навреди он Даре, местные живо против него сплотятся. Есть в глухих деревнях нечто неповторимо ужасное…

— В таком случае я с тобой прощаюсь. Плату за оставшиеся дни можешь не возвращать.

— Куда ж ты пойдёшь? Тут, кроме как у меня, ночевать-то негде!

Раэн не ответил. Вместо этого он выскочил из дома, стянул с верёвки свой сюртук и направился к дому старосты. Плотная ткань ещё не успела как следует просохнуть, но и до ночного холода ещё несколько часов.

Остаток вечера Раэн просидел на лавке возле сарая, в котором лежало тело. Размышляя, он водил найденной под яблоней веткой по вытоптанному клочку земли. Итак, всё началось с трупов собак в кошачьей шкуре. Бо́льшие собаки засовывались кем-то неизвестным в меньших кошек. Очевидно, чаровник просто упражнялся. И вот теперь в окрестностях Равелиля найдены тело неизвестной женщины и кожа Дамеи. Дамея выше неизвестной. Вывод вдруг показался Раэну совершенно очевидным: тело Дамеи находится в коже убитой.

Раэн слишком сильно надавил на ветку, и она с треском сломалась. Это точно чёрные чары! «Любое колдовство, влекущее за собой смерть человека…» Да, именно так. Дальше… Кто провернул это колдовство? Последние собаки были зарублены топором, значит, помещение в кошачьи шкурки они пережили. Следовательно, Дамея тоже должна была выжить, то есть могла и сама всё это провернуть. Раэн с трудом представлял себе, как можно содрать кожу с самого себя, но чаровники были способны на многое.

Следующий вопрос — где Дамея сейчас? В чьей коже? Раэн задумался. На вопрос можно было попытаться ответить, собрав смотр всех девушек Равелиля, однако это вызовет суматоху, спешку… Дамея сможет сбежать.

На порог дома старосты ступил священник, загодя прибывший из ближайшего городка. Раэн вежливо склонил голову, и священник кивнул в ответ. Свадьба… На свадьбе можно будет спокойно всех разглядеть. Главное успеть до обрядов, чтобы и праздник не испортить, и лишним на нём не стать.

По просьбе Раэна староста отправил одного из своих сыновей в город — за экипажем. Колдунью нужно было доставить к дознавателю.

Ночевал Раэн у старосты. Тот удивился, но узнав про приворотное зелье, сердито сплюнул и выделил Раэну широкую лавку. Спать на ней оказалось крайне неудобно, вдобавок сквозняк надул бок, но Раэн бы и на сарай с телом согласился, лишь бы у солдатки не ночевать, не то что на эту лавку.

Утро началось с галдения Рии. Все её мысли, казалось, занимала свадьба Вериса и Илалии, таких красивых и влюблённых. За полчаса, которые длился завтрак, Раэн узнал, что жених и невеста всю жизнь были знакомы, но внимания друг на друга не обращали, а потом на весенних танцах друг друга встретили и сразу же полюбили. И вышивала она ему, а он ей самые красивые цветы дарил и воду носил от колодца.

— Да все они по молодости так делают! — одёрнула её мать. — Не докучай господину расследователю.

Уже идя по розовой в рассветном солнце деревенской улице, Раэн вспомнил свои встречи с Аллетт. Познакомились они на каком-то приёме: это был её первый вечер в свете, она застеснялась и отказала Раэну в танце, а значит по правилам больше вообще не могла танцевать в тот вечер. Вторая встреча тоже произошла на приёме, и тогда Аллетт танцевала с ним дважды. Раэн был очарован её прозрачными глазами и страстью к классическим поэтам Эллерима. В третий раз они встретились, когда Раэн с отцом нанесли семье Аллетт визит вежливости; тогда она сама готовила десерт, вкуса которого Раэн совсем не помнил, потому что за чаем любовался солнечным зайчиком в её волосах. В четвёртый он официально просил её руки.

Приворотные зелья… Зачем они нужны, если есть поэты и солнечные зайчики? Раэн улыбнулся, глядя на проплывающие над ним облака. Сегодня среди них не было профиля Аллетт, только рак, подсвечник и две трёхногие собаки.

Солнце всходило выше и выше, мир сиял золотом, а над землёй поднималась жара. Жители Равелиля неторопливо стягивались на площадь — ничем не занятое пространство в южной части деревни, с одной стороны окружённое палисадниками, а с другой — вылинявшим полем.

Над полем в изобилии поднимался курай, такой же белый, как облака. Чистый. Безупречный. Но где-то далеко, там, где травы нетронуты, маленькие цветочки по-прежнему держали на своих плечах высохшие красные капли.

Раэн прохаживался по площади, украдкой рассматривая женщин. Их в деревне было, если верить старосте, девяносто восемь. Вычесть всех девочек и старушек — получится около пятидесяти человек. Пятьдесят ярко накрашенных, пёстро разодетых женщин. Как найти среди них ту, чью кожу надела Дамея?

По толпе гуляли сплетни, одна другой прекраснее:

— А вы знаете, у Илалии семь туфелек в приданом, потому что восьмую она на гадании во двор Косого Нарса забросила и соврала, что потеряла!

— …младше неё на год, вот срамота-то!

— А когда Дамея вернётся?

— Серьги, серьги он ей привёз золотые…

— А что Дамея?

— …и накидку шёлковую!

— Так она ж из кожи вон лезла, чтоб Верису приглянуться!

Раэн встал как вкопанный. Из кожи вон лезла? В этом был смысл!

— Действует всё-таки? Ты так женщин рассматриваешь…

Дара, всё в том же ярко-синем платье, подошла незаметно и остановилась, искоса глядя в лицо Раэну.

Сам он смотрел на деревенскую улицу. В дальнем её конце уже показалась процессия: невеста под покрывалом в окружении матери и сестёр. Одетый в белую рубаху жених с почти по-детски светлыми волосами, стоявший в середине площади, тоже смотрел на них и улыбался, как дурак.

— Дара, кто выше, Дамея или Илалия?

Солдатка фыркнула.

— Дамея, конечно! Длинная, что встретишь её у колодца и думаешь: мне прыгать, что ли, чтоб с тобой словом перемолвиться?

Раэн наклонился к уху Дары, чтобы никто лишний не услышал, и попросил:

— Найди старосту, скажи, что это не Илалия замуж выходит, а Дамея в её коже. Свадьбе нельзя состояться.

Солдатка смотрела на него широко распахнутыми глазами. Красивые они, карие с крапинкой — Раэн только сейчас заметил.

— Это чёрные чары, Дара. Запретные.

— Да… да, конечно.

Солдатка убежала, а Раэн замер на месте, соображая, что ему делать. Он вновь посмотрел на невесту. Белое с розовым поясом платье сидело на ней как-то странно, как на другую сшитое. Всё верно, кошачьи шкурки натягивались на собак, но форму кошек собаки от этого не принимали.

Теперь Раэн был уверен, что Дамея скрывается именно под кожей Илалии. Вот только как доказать это остальным?

Мимо прошли Мирая с дочкой. Рыжеватые волосы девочки были заплетены в косу-корзиночку. А ведь браслет вопреки словам Дары не мог принадлежать Мирае! Раэн достал его из кармана и вгляделся в переплетённые с проволокой волосы. Светлые, мягкие… На вид им соответствовали волосы Вериса. Всё сходилось.

Следовало сообщить о подмене священнику, однако невестина процессия уже вышла на площадь. Раэн тяжело вздохнул: придётся вмешаться прямо во время свадебного обряда. Староста ради спокойствия Равелиля может и смолчать. Он вроде бы что-то обсуждал со священником, почти шепча ему на ухо, чтобы Верис не услышал, но по делу ли?

Невеста приблизилась к жениху, они встали бок о бок, освещённые всё ещё розоватым солнцем. Тело в поле Раэн нашёл в это же время. У Дамеи почти получилось: она убивала Илалию, когда он уже прибыл расследовать убийства собак, но, если бы не их живые сородичи, раскопавшие могилу так рано, никто бы ничего не заподозрил.

Священник, тоже облачённый в белое, встал перед парой. Обряд всегда начинался с описания погоды, и он заговорил:

— Поднялось солнце, вскоре встанет над полями жара. Там, где цветёт курай, сплетутся травы в новую жизнь…

Религиозные обряды всегда казались Раэну до отвращения похожими на колдовство. Женивший их с Аллетт священник говорил предельно кратко, к её разочарованию, оставив только три действительно важных фразы. Но при этом он делал такое преисполненное чуда лицо, что Раэну хотелось на месте уличить его в ворожбе.

— Вступаешь ли ты, Илалия, на новый путь жизни добровольно?

— Да!

— Вступаешь ли ты, Верис, на новый путь жизни добровольно?

Смотрел священник при этом почему-то на Раэна. Он прав: это единственный шанс помешать Дамее.

— Нет! — выпалил Раэн прежде, чем Верис успел что-то сказать.

Толпа в злом недоумении развернулась. Надо действовать быстро, иначе сейчас будут бить. Раэн поднял над головой браслет и спросил:

— Знаешь ли ты, Верис, эту вещь?

— Знаю, — ответил тот, с нежностью взглянув на невесту. — Илалии её скрутил на память.

— Я нашёл её поле, в могиле, где зарыли девушку без кожи.

Толпа, до того хоть как-то, но шумевшая, затихла. Над площадью разнёсся громкий стрекот полевых насекомых. Раэн продолжил:

— В хижине Дамеи я нашёл её собственную кожу, без тела. Используя чёрные чары, она заняла место Илалии. Та, кто сейчас стоит рядом с тобой, не твоя невеста.

Верис развернулся к девушке, та отшатнулась. Раэн вспомнил про порез на её пальце — может, не порез, а кожа прорвалась при надевании? Всё-таки, раз Дамея выше на голову, то и пальцы у неё должны быть длиннее.

Раэн подскочил к невесте и схватил её за руку. Порез так и не зажил; кожа по его краям топорщилась, как если бы не была единой с телом. Раэн дотронулся до вспучившихся красноватых пятен.

— Мне больно! — вскрикнула невеста.

По толпе прокатился вздох удивления.

— А голос-то знахаркин! — выкрикнул кто-то.

— Покров сними!

Священник подошёл к ней сзади и осторожно приподнял покрывало так, чтобы стало видно лицо. Оно, разумеется, принадлежало Илалии, вот только уголки губ разорвались от резкого движения, и теперь кожа потихоньку скатывалась, отползала ото рта, являя голые мышцы.

Первым заговорил Верис:

— На этот путь жизни я не вступлю никогда! — с отвращением прошипел он.

— Может, всё же…

— Нет! — рявкнул староста. — Господин расследователь, заберите её отсюда! Что ей там причитается?

Раэн кивнул, всё ещё сжимая руку Дамеи. Она дёргалась, пытаясь освободиться, и рана на пальце расширялась, а пальцы выходили из кожи, как из рваной перчатки. Ну и мерзость! Свои собственные перчатки Раэн определённо выкинет.

— Любое колдовство, влекущее за собой смерть человека, считается чёрными чарами и карается очищающим сожжением.

— Поделом! — припечатал Верис.

— Скоро прибудет экипаж, и я заберу её.

— Да ни за что! — заорала Дамея.

Она вырвала руку и побежала прочь по деревенской улице, оставив Раэну перчатку из человеческой кожи. Бросив её на землю, он погнался за Дамеей.

Она бежала быстро, её не удалось догнать до конца улицы. Там Дамея нырнула в кусты, Раэн рванул за ней. Травы снова сплетались, корни цеплялись за сапоги, перед знахаркой же холм словно открывал дорогу. Раэн отставал.

Когда он скатился с холма, Дамея уже скрылась в лесу. Скорее всего, спряталась у себя дома. Раэн помнил, где находилась её хижина, но сейчас под той ивой у ручья ничего не было. Глаза отвела, гадина! И если заговорённые пути Раэн обходить умел, то вот с отводом глаз он уже ничего не мог сделать. Пришлось возвращаться.

С деревенской стороны холма его встречали Верис, староста и сёстры Илалии. Если сначала они смотрели на него с надеждой, то после, когда поняли, что он один, с разочарованием.

— Прячется, — сообщил Раэн. — Я её не достану.

— А если рощу поджечь? — предложил Верис.

— Я т-те подожгу! — разъярился староста. — Ух, подожгу!

— Оставьте. Помощь приедет — вместе поищем, — успокоил их Раэн.

Сам он, впрочем, на успех особо не надеялся. Пока он тут один, Дамея успеет сбежать дальше на восток, в горы. Ищи её потом… А устраивать облаву всей деревней он не собирался — это было строго запрещено.

Неслучившиеся свадебные гости постепенно разошлись, обсуждая произошедшее. Оторванный кусок кожи утащила чья-то собачонка. Вновь поднимался душный летний полдень, и солнце начинало жечь.

Экипаж прибыл ближе к вечеру. Раэн вместе с двумя помощниками прочесал окрестности деревни, но нашли они только покинутую хижину, вокруг которой всё было осыпано жгучим перцем, чтоб и с собаками не нашли.

Дамею решено было объявить в розыск. Кроме неё, неприятностей получила солдатка Дара. Её наказание не должно было стать слишком суровым — обычная женщина, не колдунья, приобрела зелье и попыталась приворожить следователя по колдовским делам, но неудачно и без последствий. Раэн не был уверен, что её хотя бы в заключение отправят.

Впрочем, последствия всё-таки были: карие глаза солдатки не шли у Раэна из головы. Яркие, с жёлтыми крапинками… Стоя в поле среди колышущихся трав, он думал о крапинках. Нельзя же так!

Белые шапки курая покачивались на ветру. По маленьким цветочкам ползла пчела. Раэн с отчаянным увлечением наблюдал за тем, как она шагает, переставляя с лепестка на лепесток свои крохотные лапки. За ними вспомнились движения ресниц. Аллетт всегда любила наблюдать, как качаются головки цветов и как грациозно держат равновесие бабочки. А Раэну было всё равно, на что она смотрит, лишь бы взметались густые ресницы и распахивались от восторга прекрасные прозрачные глаза.

Пчела улетела. Раэн ещё некоторое время смотрел на оставленные ею цветы, а потом решительно зашагал прочь. Уже через неделю он вернётся к Аллетт, и, когда она спросит, где он был на этот раз, он не будет рассказывать никаких подробностей, ни к чему пугать её содранной кожей. Раэн был там, где цветёт курай.