Его Луна (гет)

Грегори Гойл всегда знал, что не является желанным кавалером и давно смирился с этим. Кому нужен неуклюжий увалень, больше напоминающий заросший мхом валун? Какая девчонка захочет, например, составить такому компанию на балу? Правильно — никакая. А потому он даже и пытаться не стал пригласить кого-нибудь во время Турнира Трех Волшебников, и они с Крэббом, вместо того чтобы пытаться развлечь партнерш, весь вечер как обычно изображали бесплатное приложение к Малфою. Ну и его даме, конечно. Хотя Паркинсон походила на даму не более, чем сам Гойл.

К концу того вечера у него сильно разболелась голова. Из-за музыки и людских разговоров, которые слышались буквально отовсюду, он совершенно перестал соображать и потому, едва только Драко отпустил их, нехотя поплелся на свежий воздух. Нужно было проветриться.

На улице было чудесно: пронзительно чистый воздух, сияющие вокруг мягкие серебристые огоньки и присыпанные свежим снегом поверхности. Настоящая зимняя сказка.

Виднеющиеся тут и там лица студентов, не менее сияющие, чем летающие вокруг светильнички, лишь добавляли волнительной, пленяющей красоты открывающейся картине. Среди них, наверное, не нашлось бы ни одного такого, что был бы сейчас один. Кроме него самого, конечно.

Глядя на них, Грегори почувствовал, как в душе что-то заскреблось. Не то чтобы он хотел видеть рядом с собой кого-то — все ведь почему-то считали, что если он по большей части молчит, значит, тупой, а таким грех не воспользоваться. И все же... Да нет, зачем? Драко с его закидонами и Крэбба более чем хватало, чтобы усложнять ему жизнь. Любой шанс побыть в одиночестве воспринимался как подарок свыше, а тут на тебе... Ерунда. Не хочет же Гойл, чтобы его опять, как безвольную куклу, тащили куда-то? Чтобы командовали, навязывали свое мнение, пользуясь тем, что возразить он не сможет? Достаточно уже того, что Грегори с детства был приставлен в качестве друга-телохранителя к наследнику Малфоев. С ним рядом и более разговорчивый человек вполне мог бы окончательно превратиться в бессловесную статую, а уж такой, как он...

Разговоры никогда не были его сильной стороной. Слова, едва попадая на язык, начинали путаться, цеплять друг друга и в итоге превращались в настолько неразборчивый клубок, что понять, о чем именно Грегори пытался сказать, становилось попросту невозможно. В детстве он достаточно намучился в попытках это исправить и теперь предпочитал по большей части отмалчиваться. Так было проще. Многие в Хогвартсе вообще считали, что Гойл и думать-то не умеет, не то что разговаривать, так что вопросов по этому поводу даже не возникало. Хоть какой-то плюс от такой незавидной репутации...

Парадная мантия грела мало. По коже постепенно расползались забавные маленькие бугорки — мурашки. По-хорошему, надо было бы зайти обратно в теплое помещение или, на худой конец, наколдовать согревающие чары, однако магия, как и связная речь, давалась с трудом и далеко не всегда, а головная боль, которая здесь почти прошла, не замедлит вернуться, едва только он переступит порог школы. Он решил оставить все как есть и просто стоял, смотря куда-то вдаль, до тех пор, пока окончательно не продрог.

Луна, огромной и тоже серебристо-серой тенью повисшая над замком, завораживала. Может быть, так действовали защитные чары, а может, и еще что-нибудь, но она казалась настолько выпуклой и близкой, что больше походила на карикатуру самой себя, чем на то недостижимое и прекрасное ночное светило, каким представлялась обычно. Впрочем, в какой-то мере это лишь добавляло ей таинственности.

В какой-то момент Грегори привычно подумалось, что, наверное, он мог бы попытаться изобразить ее, передать на бумаге или, может, металле, как низко она от земли и насколько больше обычного кажется, однако он тут же отбросил эти ненужные мысли. Какой смысл тратить драгоценные мгновения свободного времени на заведомо бесполезное, никому не нужное дело?

С трудом отведя взгляд от луны, Гойл напоследок осмотрелся кругом и неторопливо (окоченевшие ноги отказывались повиноваться) поковылял к школе.

Людей вокруг было уже меньше. Должно быть, задумавшись, он в очередной раз утратил счет времени. Стоял и пялился в небо, как идиот. И чего потом удивляться, что его таковым считают?

У входа образовалась небольшая толпа, и потому пройти внутрь сразу не вышло. Все продвигались достаточно медленно. Не замерзни он так, Грегори не стал бы сильно спешить, однако в тепло уже хотелось нестерпимо. Решив воспользоваться своими габаритами, он принялся локтями раздвигать учеников, прокладывая себе дорогу. Получалось неплохо — большинство студентов спешило ретироваться с прохода, лишь завидев его массивную фигуру, но уже почти добравшись до цели, он вдруг немного перестарался и вместо того, чтобы отодвинуть человека, опрокинул его на землю.

Будь он сейчас с Малфоем, Гойл и вовсе не обратил бы на это внимания, окажись это парень, он не стал бы останавливаться и сейчас, однако это была девчонка. Причем девчонка какая-то мелкая. И подняться она почему-то не торопилась — так и продолжала лежать, рискуя быть раздавленной рвущимися в замок людьми. Оставлять ее в таком положении Грегори не хотелось. Рыцарем его, конечно, нельзя было назвать, но и совесть еще не до конца отшибло. Легко подхватив девчонку с дороги, он продолжил свой путь и вскоре был уже в холле.

Там отошел в сторонку, поставил девчонку на землю и хотел уже развернуться и уйти, как вдруг случайно взглянул на ее лицо и застыл. Округлое личико, выпуклые, почти прозрачные очи, в полутьме отдающие серебром, и то же загадочное, неземное выражение на лице. Та самая луна, от которой невозможно было отвести глаз, словно нашла в незнакомой девочке свое отражение. Она была удивительной.

Он все смотрел на нее и смотрел, а незнакомка стояла и спокойно, без малейшего смущения во взгляде или вопроса, разглядывала его в ответ.

— Спасибо, что донес, — раздался наконец мелодичный, самый прекрасный из всех, что когда-либо слышал Грегори, голос. — Я, пожалуй, пойду. Тут слишком много нарглов...

Он ничего не сумел сказать ей в ответ. Не слишком повинующиеся ему и в обычное время слова окончательно разбежались под гнетом непередаваемого восхищения.

* * *

С момента той нечаянной встречи с девочкой-луной, как Грегори стал ее про себя называть, прошла уже не одна неделя, а он все не мог выкинуть ее из головы. Эти лицо, голос, необычные глаза стали мерещиться ему повсюду, доводя до полнейшего замешательства. Он стал соображать еще хуже, чем обычно, нагреб десятки отработок и заслужил недовольство сюзерена, но ничего не мог с этим поделать.

В попытке избавиться от преследовавшего его наваждения Грегори однажды сделал то, что много лет подряд столь тщательно проделывал в своем воображении, но никогда не мог осуществить в действительности. Взял в руки какую-то доску, кусок угля и принялся сосредоточенно переносить на нее не дававшее ему покоя лицо.

С непривычки Грегори все время промахивался, и в первый раз получилось что-то, больше похожее на неаккуратно закрашенный контур ослиной головы, чем на то, что он хотел изобразить на самом деле. И все же Гойла это не остановило. Он все пробовал и пробовал, день за днем изрисовывая и очищая несчастную доску. И однажды наконец увидел, как за беспорядочными, грубыми линиями проглянуло личико незнакомки.

Раз начав, Грегори больше не смог остановиться. Теперь он целые вечера проводил в спальне, увлеченно водя углем по доске или, когда их не было под рукой, пером по пергаменту. Однокурсники подшучивали над его внезапной страстью, но рисовать не мешали. В остальном же жизнь шла по-прежнему. Уроки, домашние задания, большинство из которых были для него чем-то совсем неведанным, работа охранником. Ее он больше так и не видел.

Год пролетел незаметно. Лишь третий тур Турнира и смерть Диггори слегка сбили привычный порядок, да и то скорее из-за вызванного этим скандала. В конце концов, с погибшим они знакомы не были, хоть и носили весь год значки в его поддержку.

На пятый курс Грегори уже вернулся с набором профессионального угля и стопкой специально предназначенной для рисования им бумаги.

Отец, конечно, только посмеялся над странным рвением сына к малеванию и приказал больше думать об учебе, однако мать оценила те пару набросков, которые он привез с собой из Хогвартса и, украдкой выбравшись в одну знакомую лавочку, приобрела ему все необходимые материалы. Грегори был более чем рад тем преимуществам, что дала работа со специальными материалами. Руки и одежда страдали теперь куда меньше.

В благодарность он целый месяц потратил на то, чтобы изобразить ее любимого колли — Морфея, и, уезжая, знал, что рисунок точно займет почетное место где-нибудь в ее кабинете.

За то время, что Грегори потратил на колли, у него успело народиться еще несколько идей, воплотить которые хотелось до дрожи в пальцах. Однако Драко, как обычно, не было дела до того, чего хотят окружающие, и его «телохранители» — в первую очередь. Едва вернувшись с собрания старост, он тут же потащил их с Крэббом пугать первокурсников и «здороваться» с Поттером.

Крэбб был только рад размяться, но вот Гойл чуть было не ругнулся в голос. Эта зацикленность Малфоя на Поттере достала еще на первом курсе. Неужели умник Драко не видит, что от постоянных столкновений с Избранным не выходит ничего хорошего? Нет, ну в моменте-то повезти может, однако в итоге в выигрыше все равно останется очкарик.

Ну нашли они Поттера. В этот раз компанию ему, помимо двух закадычных дружков, составляли еще и Долгопупс с младшей Уизли, да и в углу купе кто-то уселся, правда, лица за журналом было не разглядеть. Как обычно вошли, не дожидаясь приглашения. Драко пошипел там о чем-то, Грегори особо и не вслушивался, и ушли. Ничего интересного не произошло. Вот зачем было на это время тратить?

По приезду в замок тоже не ждало ничего хорошего. Шляпа затянула очередную бесконечную балладу, потом долго сортировала первокурсников, а он все это время мечтал о том, когда же она наконец закончит. Есть хотелось жутко.

Когда на столах наконец появились блюда с едой, все накинулись на них с таким энтузиазмом, что если бы тарелки не были волшебными, на них за минуту ничего бы не осталось.

Правда, кое-кому все впечатление от еды испортила какая-то жаба в розовом, которая, перебив директора, принялась втирать что-то о новой министерской политике. Впрочем, Гойла это трогало мало. Пусть умники слушают, кто и что там говорит, а он пока лучше вздремнет.

По дороге в гостиную Малфой с Забини, Ноттом и Паркинсон взахлеб обсуждали новую политику Министерства в отношении «этого старого маразматика» и гадали, как же еще, кроме отправления в школу этой розовой жабы, Фадж придумает прижать Дамблдора. Несмотря на то, что репутация Амбридж была широко известна, всерьез ее как-то не воспринимали...

Зря, как оказалось. Дамочка была шустрая и хваткая. Быстренько построила учителей и распоясавшихся гриффиндорцев, прищучила когтевранцев и пуффендуйцев, заполучила на свою сторону Слизерин. «Змеи» новую преподавательницу не слишком уважали, но собственную выгоду от ее правления оценили быстро.

С каждым следующим месяцем Амбридж на их факультете превозносили все больше — что Малфою, что Монтегю, что Крэббу, что многим и многим другим бесконечно импонировала возможность «ставить на место» представителей не столь достойных домов. То они гордыми павлинами расхаживали по школе, пользуясь своей безнаказанностью и задирая всех вокруг, то, став вдруг «инспекционной дружиной», принялись шастать по всем углам, выискивая нарушителей или же просто несчастных, подвернувшихся им по пути.

В общем, большинство слизеринцев было довольно, однако сказать, что радовались все, было бы ошибкой. Грегори про себя постоянно проклинал эту жабу, и хотя в первый вечер она не вызвала у него ни любопытства, ни тем более неприязни, сейчас ему иногда очень хотелось ее отравить.

Благодаря ее затеям Малфою больше не сиделось в гостиной. Бегать по замку ему было куда интересней. Ну а Гойлу и Крэббу, естественно, приходилось его сопровождать...

Все планы, что строил Грегори на этот год, пошли прахом.

Какие уж там пара-тройка законченных до Рождества работ и еще столько же после... За весь первый семестр ему всего-то раз пять удалось засесть за свои картины, а после — и того меньше.

Во втором семестре Жаба совсем взбесилась.

Отработки неугодным, а в эту категорию входила большая часть школы, полетели во все стороны, декреты продолжили выходить один за другим еще с большей скоростью, а собрания для «своих» стали куда чаще и продолжительнее.

Ну а потом они с министром умудрились вытурить из Хогвартса Дамблдора, и ситуация лишь усугубилась.

Нет, как и большинство людей из его окружения, Грегори старика не любил. Однако за этот год он смог в полной мере оценить то, как хорошо тот сдерживал Амбридж. С его уходом произвол, творящийся в замке, достиг своей высшей точки.

Драко теперь и вовсе прилип к Поттеру, как банный лист. Мания преследования у него разыгралась, что ли?

Грегори иногда даже жалко очкарика становилось, честное слово. Совсем затюкали его в этом году. Правда, себя было жаль сильнее. Надежды на то, что его оставят в покое, уже практически не осталось.

И верно. Подобное положение дел продержалось до конца года, хотя, к удовольствию Грегори, тогда страдал уже не только он один.

Малфой наконец просек, чем именно чревато ему будет кратковременное служение новому директору, когда вернется старый. Как-то больше не верилось в то, что министерская ставленница сумеет продержаться на своей должности дольше, чем до конца текущего семестра...

После демарша Поттера с дружками в Министерство сомнений не осталось. Вылетит Амбридж из Хогвартса, как пробка из бутылки. «И скатертью дорога», — вслед за гриффиндорцами, пуффендуйцами, когтевранцами и даже профессорами удовлетворенно повторял про себя Гойл.

Проводы Жабы стали самым веселым событием за этот год, если не считать фейерверков, болот и прочих «вредилок» близнецов Уизли. Это событие Грегори отметил на славу. Может, конечно, с огневиски перебирать не стоило, а то потом полдня голова трещала, но ведь надо было, чтобы хоть какие-то радости в памяти остались. А то ведь больше праздновать ему было нечего...

* * *

С самой битвы в Министерстве магии из уст в уста в школе передавались шесть имен: Гарри Поттер, Гермиона Грейнджер, Рон Уизли, Невилл Долгопупс, Джинни Уизли и Полумна Лавгуд. Именно благодаря им наконец открылась правда о возвращении Темного Лорда.

Среди этих имен лишь одно было Грегори незнакомо. Никакой Полумны Лавгуд он до сих пор в школе не встречал. Однако именно она, после Поттера, конечно, оказалась предметом самых оживленных сплетен.

Только и слышно было: «Да что эта ненормальная с ними забыла?», «Как Поттер мог взять такую с собой?», «А она случайно мозгошмыгов своих во время стычки не ловила?»

О мозгошмыгах Гойл тоже никогда не слышал, но звучало интересно. Так интересно, что ему захотелось даже попробовать их изобразить.

Для этого, однако, нужно было знать, как они выглядят, а потому он, не мудрствуя лукаво, как-то подошел прямо к Паркинсон, которая как раз снова соловьем разливалась о том, каких нелепых Поттер выбирает соратников, и спросил у нее, кто такие эти мозгошмыги.

Но вместо толкового ответа его удостоили лишь получасовой лекцией на тему того что «нечего позорить факультет глупыми вопросами о вымышленных тварях». Наверное, она и сама не знала, что это за звери...

Повздыхав немного, Грегори смирился с тем, что так и не узнает ответа. Должно быть, обращаться к слизеринцам за помощью в его поисках бесполезно, а идти к кому-то с другого факультета — не вариант. Свои хоть разобрать смогут, что это он там мычит, а чужие только усмехаться презрительно будут или головой качать, мол, «не понимаю», как будто общаются с троллем...

Да и времени на поиски ответа уже почти не оставалось. Пара дней, и Хогвартс-экспресс будет ждать их всех на платформе, чтобы доставить в Лондон.

* * *

Шестой курс начался более удачно. Драко наконец перестало носить по всему замку — теперь он предпочитал отсиживаться в гостиной или же в одиночку запираться в спальне, «чтобы разработать план по выполнению задания от Повелителя», а потому у Гойла внезапно появилось свободное время.

Замок и, в частности, слизеринские подземелья казались Грегори слишком шумными, поэтому, пока позволяла погода, он предпочитал улицу.

Давно уже прогулки не доставляли ему такого удовольствия. Грегори предпочитал выходить попозже — когда стемнеет и спокойно шататься по территории школы, не опасаясь наткнуться на какую-нибудь шумную компашку или великана лесничего. Горящий ночными огнями замок, темная громада Запретного леса и, конечно, луна, ставшая одним из любимых его объектов для рисования, дарили Гойлу сотни сюжетов для будущих работ, и он не хотел, чтобы кто-то или что-то отвлекало его от них.

Был конец сентября, когда однажды, уже собираясь возвращаться обратно в замок, Грегори вдруг увидел, как из самой чаши выскользнула тоненькая серебристая фигурка. Она до того походила на лесного духа, вышедшего потанцевать в лучах лунного света, что он нисколько не удивился, когда преодолев примерно половину расстояния, отделявшего ее от школы, фигурка застыла, а затем вскинула руки вверх и закружилась, словно стараясь притянуть к себе, собрать всю прелесть этого вечера.

На танец ее движения: неровные шаги, резкие взмахи рук и странные покачивания головой — походили мало, но все же было в них какое-то очарование. Наверное, именно так и должны выглядеть лесные духи...

Фигурка остановилась гораздо скорее, чем хотелось бы Гойлу, буквально забывшему обо всем на свете. Однако вместо того, чтобы направиться обратно с лес, она почему-то пошла в сторону замка, на ходу отбрасывая в сторону светлые пряди волос и накидывая на плечи черную ученическую мантию, извлеченную из невесть откуда взявшейся у нее на боку сумки.

Лесной дух оказался школьницей.

С той поры в сердце Грегори поселилась тайная робкая надежда — встретить ее как-нибудь еще раз. А если получится, то и зарисовать... Почему-то рисовать людей у него душа не лежала. Девочка-луна, с которой все и началось, а теперь еще и эта неизвестная, словно лесной дух бродящая ночью среди деревьев, были единственными исключениями и оттого манили еще сильнее.

И ему повезло. Причем довольно скоро. Была еще только середина октября, когда Грегори вновь заметил хрупкий силуэт неподалеку от замка.

В том, что это была та же самая девушка, сомнений не было — слишком необычным был цвет волос незнакомки, да и других девушек, гуляющих по ночам, он до сей поры не встречал.

Желая рассмотреть ее поближе, Гойл осторожно и несколько напряженно, словно приближаясь к дикому зверю, подошел к незнакомке.

Она стояла к нему спиной, однако когда Грегори был уже совсем близко, девушка, должно быть, что-то услышала, потому как вдруг повернула голову и отстраненно пожелала ему приятной прогулки.

Он, сперва просто сбитый с толку подобным приветствием, замер, а через секунду и вовсе оторопел. Девушка уже развернулась обратно, но Грегори успел разглядеть ее лицо. Это была девочка-луна...

Он не думал встретить ее вот так. По правде, он вообще уже не думал ее встретить. Но вот она, совсем рядом и разглядывает что-то вдали. А он стоит и не знает, что можно сказать...

При знакомстве обычно про имена спрашивают ведь, верно? И Грегори, собрав расползающиеся от неведомого восторга слова, спросил:

— А... ты... кто?

— Полумна Лавгуд, — она не повернулась к нему, но Гойлу так было даже лучше. Легче будет придумать, что сказать, если она не будет смотреть на него своими удивительными глазами. Он долго стоял и думал, однако в голову так ничего и не пришло.

— Тебя что, мозгошмыги покусали? — вдруг с сочувствием уточнила она и окончательно развернулась к Грегори. Он в ответ покачал головой и тут же понял, о чем может поговорить с девочкой-луной. Наверняка она сможет объяснить ему, кто же такие эти мозгошмыги.

Слова снова не желали выстраиваться, как надо.

— Э-э-э... Ну-у-у так... Не знаю... — он то мычал, силясь сказать хоть словечко, то говорил не те слова, что было надо, однако Полумна никуда его не торопила и слушала внимательно. — Они что? Хм, кто... вернее...мозгошмыги? — вконец запутавшись, Гойл хлопнул себя ладонью по лбу. Надо же быть таким идиотом... Впрочем, собеседница все еще не проявляла признаков раздражения его тупостью и медлительностью.

Грегори казалось, что никто и никогда еще не был с ним так терпелив. А еще ему понравились объяснения Полумны, когда она наконец поняла, о чем именно он хотел спросить, и принялась рассказывать про мозгошмыгов, которые и правда оказались занятными зверьками.

Теперь ему еще больше, чем прежде, хотелось их нарисовать. Как-то незаметно для себя он рассказал об этом собеседнице и, узнав о том, что у нее уже даже есть парочка готовых набросков, изображающих мозгошмыгов, с радостью согласился прийти и посмотреть на них завтра.

С той поры они довольно часто встречались ночами: пока было еще тепло — на улице, а как снаружи воцарились холода — в одном из коридоров замка. А с тех пор, как Грегори узнал, на каком факультете Полумна учится, не проходило и дня, чтобы он не высматривал ее за столом Когтеврана.

Он был прав, когда, еще в самый первый раз увидев свою девочку-луну, решил, что таких, как она, больше нет.

Полумна не походила ни на одного человека, которого он знал. Иногда, в очередной раз стоя на стреме, пока Драко занимался своими таинственными делами, Гойл даже сомневался в том, что она действительно существует. Однако за вечером обязательно приходила ночь, и он снова и снова видел ее, разговаривал с ней, а однажды даже взял за руку, и ощущение ее маленькой ладошки в его руках было самым волшебным, что случалось с ним в жизни...

Грегори не знал почему, но Полумне, похоже, тоже нравилось его общество. Ее неизменно отрешенное выражение лица иногда даже сменялось улыбкой при его приближении. А Гойл уже успел понять, что так улыбается она довольно редко.

Эта улыбка теперь сияла на нескольких десятках набросков, но Грегори подозревал, что наверняка смог бы изобразить ее еще лучше. Ему очень хотелось бы попробовать нарисовать Полумну, как говаривали настоящие художники, «с натуры», однако все никак не мог решиться попросить ее позировать для него.

Возможно, так продолжалось бы еще долго, но в кои-то веки служба телохранителем принесла пользу, а не неприятности.

Малфою даже в канун Рождества не сиделось на месте. У него все еще не выходило выполнить то ответственное поручение, что дал ему Темный Лорд, а Драко как никто другой знал о том, что бывает за невыполнение приказов повелителя.

Крэбб был на отработке, так что дежурным автоматически оказался Гойл. Он уже и не возражал. За столько-то лет поневоле привыкнешь, да и рисовать, стоя на одном месте, можно, не то что на ходу.

Правда, до места они так и не дошли. Филч выловил Драко в коридоре и потащил в сторону кабинета, где проходила вечеринка Слизнорта. Гойлу ничего не оставалось, кроме как пойти следом за ними.

Он собирался просто скромненько постоять у дверей и, дождавшись, пока Драко отпустят, пойти дальше, однако Слизнорт этот план нарушил. Выйдя встретить завхоза, он случайно заметил притаившегося рядышком Грегори и почему-то задался целью заманить и его к себе на вечер. Как Гойл ни открещивался, все было зря. Отказа профессор принимать не хотел. Таким образом он и оказался на празднике, причем совершенно один, так как жутко злой профессор Снейп увел Драко на разговор буквально минуту спустя после того, как его привел Филч.

Профессор Слизнорт почему-то ни за что не хотел нежданного гостя отпускать, может, перепутал с кем (не зря же вместо обращения «мистер Гойл» он уже пару раз как услышал «мистер Уорек, дорогой»?), и Гойл как раз гадал, что же будет на этом празднике делать, когда вдруг увидел Полумну, которая стояла чуть в стороне от основной массы гостей и беседовала с профессором Трелони.

Грегори никак не ожидал увидеть ее на этой вечеринке, но увидев, очень обрадовался тому, что теперь ему будет, с кем поговорить. Аккуратно пробравшись через окружающую его толпу людей, он дошел до девушки, которая как раз закончила разговор и теперь с любопытством осматривалась кругом, видно, раздумывая, что же делать дальше.

Должно быть, она пришла сюда с каким-то кавалером, однако ни одного парня с ней рядом сейчас видно не было, так что, наверное, тот либо отвлекся на что-то, либо ушел. В своей блестящей бело-серебристой мантии Полумна выглядела настолько очаровательно, что Грегори просто не понимал, как можно было оставить ее в одиночестве. Сам он чувствовал, что от восхищения снова не может оторвать от девушки взгляд, а слов, чтобы высказать свой восторг, снова нет.

Полумна его заметила, однако ответить на ее радостное «Привет!» он так и не смог. Стоял столбом, как идиот. А она, хотя обычно и не обращала на это внимания, как-то сразу сникла.

Прошла еще минута, другая... Чувство неловкости, неправильности и нелепости происходящего все усиливалось. Вконец отупевший и смущенный Гойл с усилием перевел взгляд свои руки... в которых все еще держал принадлежности для рисования. Это стало настоящим спасением. Грегори вдруг, ни с того ни с сего, понял, что нужно было делать.

И вот, как и в тот Рождественский бал два года назад, пробираясь к своей цели, он раздвигал людей, стоящих у него на пути. Только Полумна, вместо того чтобы находиться у него на руках, просто шла рядом, хотя Грегори был бы не прочь подхватить ее с пола.

В лесу сейчас было слишком холодно, а в праздничном зале — шумно. Повезло, что благодаря заданию Драко Гойл знал теперь просто прекрасное место.

Полумна всю дорогу молчала. Лишь когда они уже совсем близко подошли к двери, что еще не была видна, но должна была вскоре явиться, она отрешенно и чуть мечтательно, в обычной своей манере, сказала:

— Ой, Выручай-комната... А мы с ребятами здесь в прошлом году занимались...

Грегори в это время уже сосредоточенно ходил взад-вперед, силясь представить именно то, что было ему так нужно.

Появившуюся дверь он заметил лишь тогда, когда его спутница уже почти что ее открыла. Впрочем, даже сделав это, Полумна входить не торопилась. Лишь словно в какой-то прострации стояла на пороге, а когда Грегори легонько подтолкнул ее, почти упала внутрь.

Они стояли на опушке зимнего леса. Вокруг летали серебристые огоньки, а над головой светила луна. Огромная, загадочная и маняще близкая. Такая, какой Грегори ее увидел тогда.

— Знаешь... ты на нее похожа...

— Правда? — ее выпуклые глаза, всегда смотрящие ему прямо в душу, почему-то заблестели от слез.

— Ага...

— Я хотела бы быть луной. Может, тогда и меня бы... видели...

— Для меня ты и есть луна. Моя луна... — слова покорно выстраивались одно за другим, но в сущности это больше и не было ему нужно. Грегори сделал шаг, другой и нежно, словно боясь раздавить, обнял Полумну, а она прижалась к нему в ответ и тихонечко всхлипнула.

— Я твоя луна? — ее голос звучал приглушенно, но с какой-то надеждой.

— Да.

Она луна. Его луна...