Re animae (гет)

Домой она возвращалась под утро, солнце уже чуть показалось над алеющим горизонтом. Солнце тоже было красным. Воздух казался прозрачным. Спать не хотелось, и Гермиона сидела на кухне, перечитывая Шекспира. Удивительный писатель — при каждом прочтении она находила что-то новое. Голова была ясной, но Гермиона знала, что это только до обеда, потом неудержимо захочется спать: скажется бессонная ночь, проведенная на берегу реки.

Кто-то постучал в дверь. Она давно отключила звонок — он был слишком резким и заставлял ее вздрагивать. Гермиона подумала, что это Георги, хотя он обычно стучал по-другому, отбивая какую-то простенькую мелодию.

Два поворота ключа — за дверью стоял Гарри Поттер.

— Рад видеть тебя снова, Гермиона.

— Здравствуй, Гарри.

Гермиона внимательно рассматривала его — она не видела Гарри пять лет. Он мало изменился. Те же зеленые глаза за стеклами очков. Может, только смотрели они по-другому — серьезнее, но и одновременно как-то добрее. Будто с годами он перестал делить мир только на черное и белое. По углам рта залегли морщинки. Горечь прожитого скопилась в них. Волосы, как и раньше, были растрепаны. Она пропустила его в коридор. Выдохнула — «Ох, Гарри…» — и обняла. Так они и стояли, Гермиона уткнулась ему куда-то в шею, Гарри похлопывал ее по спине, будто она была плачущим ребенком, а он взрослым, что утешал и знал: все образуется. Но глаза Гермионы были сухими. Гарри пах домашним теплом и немного морем. Он был из той ее жизни, о которой она тщетно старалась забыть.

— Гарри… Зачем ты приехал? — когда так отчаянно пытаешься забыть прошлое, тяжело, если тебе так живо о нем напоминают. Будто и не было этих лет. — Да, я же сама оставила тебе координаты для аппарации…

Гарри молчал, но по едва заметному прищуру глаз и поднятому в полуулыбке уголку рта, она видела — он что-то задумал.

— Мне не нравится стоять на пороге. Я проделал такой долгий путь, чтобы добраться до тебя.

— Ну-ну. Ты на метле до меня добирался? Или на ковре-самолете?

— Все-таки, я пройду! Не может быть, чтобы ты отказалась выпить со своим старым другом не менее старого огневиски, а?

Гермиона усмехнулась, огневиски — это звучало многообещающе. Последний раз, когда она его пила, то заснула в кресле профессора Снейпа. Что же на этот раз сотворит с ней магический алкоголь?

Они уселись за стол. Два приземистых стакана и янтарная жидкость. Гермиона повертела бокал — ей нравилось, как огневиски тягучими каплями расплывается по стенке.

— Я все же рада тебя видеть.

— Спасибо, Миона.

Он коротко кивнул. Гермиона медленно коснулась края бокала губами и ощутила забытый вкус. И снова поперхнулась, и слезы выступили на глазах.

— Гермиона, я хочу тебя кое о чем попросить.

— И у меня есть просьба к тебе, Гарри.

— Начнем с тебя.

— Ничего мне не рассказывай про Англию, про Хогвартс, про Волшебный Мир. Ничего, если я сама тебя не спрошу. Да, мне интересно. Да, я хочу знать, но знание того, что Волшебный Мир есть, а меня там нет, причиняет только боль. И эта боль сильнее любопытства.

— Договорились. Я и не собирался тебе рассказывать. Теперь моя очередь.

— Я слушаю тебя, Гарри.

— Пообещай мне.

— Я не понимаю тебя.

— Мне нужно обещание, что ты исполнишь то, о чем я тебя попрошу.

— Ну нет. Что ты задумал? Ты пришел сюда и хочешь разрушить то, что у меня с таким трудом получилось собрать? Мое шаткое душевное равновесие? Мое непрочное спокойствие?

— Да что с тобой, Гермиона, ты как с цепи сорвалась. Я ничего не успел сказать, но уже виновен. В чем? В недоказанном умысле?

— Прости, Гарри. Ты, наверное, зря приехал.

— Скажи мне, Гермиона, неужто обязательно было все бросать? Неужели с потерей магии в мире больше ничего не осталось? Почему ты не разрешила тебе помочь? Почему оттолкнула всех? Разве так поступают с друзьями?

— Твое здоровье, Гарри, — тихо сказала она и, пытаясь справиться со щемящим ощущением где-то в груди, выпила до дна. Они молчали, и Гарри думал, что нужно что-то делать. Пожила Гермиона, как ей хотелось, и будет. И, хотя он не мог решать за нее, в его силах было предложить ей что-нибудь другое, что-нибудь большее, чем то шаткое душевное равновесие, о котором она говорила. И он не собирался отступать. Авроры не сдаются. А глава Аврората тем более.

Гермиона невидяще смотрела в окно и пыталась думать обо всем, что связывало ее с этим местом. Работа, больные, бессонные ночи, Георги, солнце, какого никогда не бывает в Британии, местные картофельные пирожки, другое небо и никакой магии. По крайней мере, она ничего не знала о здешних волшебниках.

Гарри заботливо плеснул ей огневиски. Минут через двадцать лицо Гермионы стало куда менее серьезным. И, хотя она еще отделывалась однозначными ответами, но, по крайней мере, перестала злиться и бурчать. Даже с каким-то удовольствием взялась рассматривать бутылку огневиски — изучила этикетку, открыла, закрыла, посмотрела на солнце через остатки. Гарри решил, что можно начинать.

— Гермиона…

— Да?

— Ты подумала над моим предложением? Мы так давно не виделись, неужели я не могу рассчитывать на подарок?

— Гарри, что тебе нужно? Почему ты ходишь вокруг да около? Я люблю прямо отвечать на прямо заданные вопросы. Что я должна тебе пообещать?

— Упрямая, несгибаемая Гермиона. Я думал, что годы сделают тебя более покладистой. Я хочу пригласить тебя в Хогсмид. В «Три метлы». Остальное я расскажу тебе там. Ты нужна нам, Гермиона. Один вечер. И я верну тебя в твою чертову жизнь. Раз она тебе так нравится. Но ты, верно, не видишь, какая ты стала? Я понимаю, что это ты, но я тебя не узнаю… Вернись.

— А как я должна выглядеть, Гарри? Как выглядел бы ты, всего лишившись?

— Я не знаю. Я, правда, не знаю, Гермиона. Я не хочу тебя судить. Проехали. Я просто прошу тебя — один вечер. Совместная аппарация. Никаких метел. И уж точно никаких ковров-самолетов.

Гермиона допила огневиски. Зло и угрюмо посмотрела на стол, старенькую плиту, колченогие табуретки, будто они были в чем-то виноваты. И уже подумывала согласиться — Мерлин, как ей этого хотелось, но в дверь постучали. Два длинных, три коротких. Георги.

— Подожди, Гарри.

Открыла дверь. Георги, бедный Георги, ей нравилось, что ему ничего не нужно объяснять.

— Георги, я уезжаю. Сегодня, но ненадолго. Я вернусь.

Он сощурился, злые слезинки повисли на ресницах, плотно сжались губы.

— Георги, но я, правда…

— Гермиона, не стоит тебе врать. Ни мне, ни себе. Мне думается, что я этого не заслужил. Мне всегда казалось, что однажды ты уйдешь, но я рад, что увидел тебя сегодня.

— Прости меня…

— Прощай, Гермиона.

И Георги, как-то ловко развернувшись на каблуках, весело засвистел и зашагал вниз по лестнице. Гермиона подумала: «Как хорошо, что я не вижу его глаз...»

Она вернулась на кухню и сказала:

— Я поеду с тобой, Гарри.

Гарри ополоснул бокал и налил какой-то желтой жидкости из флакона.

— Что это?

— Отрезвляющее Зелье. Снейп развлекался на досуге. Не хочу, чтобы при аппарации нас расщепило. Ты же помнишь — настойчивость, нацеленность, неспешность. Двойная аппарация — двойная ответственность. Я должен быть в ясном сознании.

— Я тоже хотела бы попробовать Отрезвляющее Зелье.

-Ну, нет, Гермиона. А вдруг ты возьмешь и передумаешь? Да и такой ты мне нравишься больше.

— Как он?

— Кто он? — не смог уследить за непростым ходом ее мыслей Гарри.

— Снейп.

— Что ему будет. Третирует учеников. Возглавляет Хогвартс. Мы с ним иногда видимся. Разные дела. Он даже интересовался тобой. Говорит, что никто так тонко и ловко не нарезал корешки, да и сок из семян паслена ты лучше всех давила. Снейп даже жалел, что ни разу не начислил тебе пару баллов за это. Говорит, что не все способны творить, ремесленников тоже нужно поощрять.

— Вот ведь мерзавец.

— Никто и не ожидал, что он изменится.

— Ну, верно. Гарри, мы могли бы погулять? Я хочу проветриться. Можно пройти до берега, там обычно пустынно, никто не помешает.

— Конечно, Миона. Только обещай не сбегать от меня.

— Обещаю.

Гермиона и не думала, что так привыкла к этому городу. Его зеленым улицам. Одинаковым многоэтажкам. Чужому говору. И, вдруг, стало так невыносимо грустно, что она отвернулась от Гарри и, мучительно щурясь, стала вглядываться в очертания моста над рекой. Просто она не любила перемен. Но ей не было места здесь. Почему–то она решила, что ей нет места и в Волшебном Мире. Никто не изгонял ее, она изгнала себя сама. Не хотела сочувствия, ощущения собственной беспомощности, чужой жалости, перешептываний за спиной. Она никогда не пыталась научиться смирению. И не хотела думать, почему согласилась, так легко согласилась отправиться с Гарри. Как было сложно разобраться в себе. Как сложно понять — что же на самом деле нужно.

Ноги вязли в песке. Темная илистая река. Вокруг никого.

Гарри бережно обнял ее: «Ничего не бойся. Аппарейт».

Двумя днями ранее. Ночь. Хогвартс.

Ровно в двенадцать ночи Альбус Дамблдор покинул свой портрет. Этого долго никто не заметит — Альбус и раньше уходил, но всегда возвращался.

Миссис Норрис, мягко ставя широкие лапки, инспектировала коридоры. Ее хозяин, Аргус Филч, закрылся в своей каморке. Он хотел навести порядок в картотеке. И бутылка огневиски не могла этому помешать. Жаль, что миссис Норрис не любила запах алкоголя. И еще меньше любила своего хозяина после того, как он вливал в себя бутылку-другую. Она, может, и не умела говорить, но это еще не значило, что она могла бесконечно слушать. Аргус мечтал, чтобы кошка составила ему компанию, поэтому, с завидной регулярностью, подливал огневиски ей в блюдечко.

«Ну его, — думала кошка, — пусть наговорится с каталогом и со стенами и спит. Больше трех десятков лет выслушивать его пьяные бредни — тут кто угодно устанет». В коридорах было тихо, и миссис Норрис расстроилась, ей нравилось пугать учеников. Тешило кошачье самолюбие. Она спустилась в Подземелья, покрутилась у дверей кабинета профессора Снейпа. Директора Снейпа. Он нравился кошке. Он хорошо относился к Аргусу. И был за порядок. А уж сколько взысканий он назначал! Кошка довольно муркнула. Она пробродила полночи, так никого и не встретив, и направилась по лестнице к каморке — Филч уже должен был уснуть. Задумчиво перебиралась по ступенькам — движения лестниц кошка выучила как свои четыре лапы, она и с закрытыми глазами смогла бы добраться куда угодно, но тут лестница остановилась. Поднялась до конца — обрыв, спустилась до конца — обрыв. Миссис Норрис носилась по лестнице — думай, кошка, думай. Но от краев лестницы, куда ни посмотри, прыгать было далеко. А миссис Норрис знала, на что способна. Она все-таки была кошкой, а не гиппогрифом. Потому она села на ступеньку и начала истошно вопить. Но Аргус Филч уже забылся пьяным сном в своей каморке. Завхоз всячески отрицал магическую связь между ним и миссис Норрис, что и помогло ему не услышать ее истошных воплей. А животное к утру охрипло. Никто не поспешил ей на помощь.

Этой же ночью в общей гостиной Гриффиндора допоздна засиделись двое второкурсников — Хьюго Уизли и Джеймс Поттер. Первый рыжий и веснушчатый, второй…, второй был тоже рыжим, но глаза у него были зеленые. Глаза у него были — правильно, десять баллов вашему факультету — папины. Они играли в шахматы, запускали самолетики, тренируясь в левитации, короче, боролись со сном как могли. Слава Золотого Трио не давала им покоя. Правда, свою Гермиону они еще не нашли. Но присматривались к дочери Луны Лавгуд с Равенкло.

У них тоже имелись плащ-невидимка и карта Мародеров. Можно было начинать ночные прогулки по Хогвартсу. «Сидя в комнате, подвига не совершишь»,— говорил Хьюго, и Джеймс соглашался с ним.

Когда на часах пробило два, они развернули карту, и Джеймс с благоговением произнес формулу: «Торжественно клянусь, что замышляю шалость и только шалость», — и коснулся карты палочкой. Тринадцать дюймов, виноградная лоза, перо. На листе проступила смазанная карта Хогвартса. Хьюго испуганно спросил:

— Что с ней, Джеймс?

— Я не знаю. Первый раз так.

— Ага. Смотри — миссис Норрис, чего она носится кругами по лестнице?

Кошка же. Мало ли, что у нее на уме.

— Знаешь, Хьюго, может, не будем сегодня выходить? — неуверенно спросил Джеймс. Он не хотел показаться трусом.

— Не будем. Мне все это не нравится.

— Мне тоже. Я не струсил, правда.

— Пойдем спать, Джеймс. В другой раз. Я так зеваю, что боюсь челюсть вывихнуть.

И ребята отправились в спальню. Джеймс махнул палочкой — «Люмос!», освещая крутую лестницу, и ему показалось — да, просто показалось, что свет слабее, чем обычно. Они пытались еще поговорить перед сном, но разговор не клеился, и ребята заснули. Джеймс, в отличие от отца, не мог пожаловаться на сон: Волдеморта уже не было на свете, и некому было наполнять его сны кошмарами.

Домовые эльфы также были огорошены. Нет, их сон тоже некому было беспокоить, но, когда они в шесть утра собрались на кухне под Большим залом готовить завтрак для преподавателей и учеников, то их ждал неприятный сюрприз. Сначала эльфы с удивлением смотрели на подсвечники и магические факелы в нишах стен: свечи еле горели, факелы чадили, и в помещении царил полумрак. Это, правда, не остановило эльфов. Они были волшебники хоть куда — вновь запылали свечи, и ровно, и надежно светили факелы. Но на этом злоключения не закончились — все волшебные кухонные предметы, как-то: тыкведавилка, картофелечистка, волшебная овсянковарочная кастрюля — отказались работать. Эльфы справились и с этим. Правда, это заняло у них больше времени, чем обычно. Они успели приготовить завтрак, но были взволнованы и напуганы тем, что происходило в Хогвартсе. Эльфы еще не знали, что все блюда в Большой Зал придется доставить им. Чудесное появление тарелок прямо перед учениками сегодня тоже не случится.

Северусу Снейпу в эту ночь не спалось. Он толком и не мог объяснить почему. Кошмары с участием Волдеморта сегодня не снились. Шрамы на шее, оставленные проклятой Нагайной, ныли, но ничуть не больше, чем обычно. Хогвартс под его руководством работал, как хорошо отлаженный механизм, но Директору было неспокойно. Он ворочался в кровати: ему было то жарко — и он сбрасывал одеяло, то холодно — и он укутывался. Он забывался на полчаса и снова открывал глаза. К утру, он совсем устал от такого сна — лучше бы всю ночь он читал книги. И мы бы нагло соврали, если бы сказали, что он хоть раз вспомнил Гермиону Грейнджер. Не было этого.

В шесть утра Снейп, злой как голодная мантикора, выбрался из кровати и долго сидел на краешке, потирая виски и переносицу. Холодный душ стал следующим, что он попробовал. Потом Бодрящее Зелье. Он не очень любил его — все в мире подчинялось законам природы. И, если ты с утра бодр и весел (в случае Снейпа бодр и зол), то к вечеру непременно станешь усталым и сонным. Снейп называл это принципом маятника. Хотя подозревал, что, возможно, не он первый это придумал. Зелье отдавало фисташками и сливовым повидлом. По отдельности ничего, но вместе — отвратительно. Снейп глотнул, скривился и застыл в недоумении. Но не знакомый мерзкий вкус смутил Мастера Зелий, а почти полное отсутствие эффекта. Нет, нет, что-то было — чуть чаще застучало сердце, чуть прояснилась голова, но и все. Снейп недоверчиво понюхал флакон. Этого не могло быть — профессор, а ныне Директор Снейп никогда не ошибался, а зелья для себя варил он сам. Но недаром он слыл одним из лучших умов Волшебного Мира. Северус выхватил палочку и нарочито спокойным голосом произнес первое заклинание, пришедшее в голову: «Вингардиум левиоза!». Черный, старательно начищенный эльфами ботинок, чуть приподнялся и с глухим стуком упал на пол. Тщетно Снейп перебирал все известные ему заклятья, даже «Люмос» — куда уж проще — едва затеплил огонек на конце палочки. И вот тут Северус вспомнил про мисс Грейнджер. Он почти не ощущал в себе магии, он будто остался без сердца.

Снейп попробовал связаться с профессором МакГонагалл через каминную сеть, но дымолетный порошок рассеялся зеленым туманом, пошипел и испарился.

Пять минут он отвел на обдумывание сложившейся ситуации, но так и не смог усидеть на месте: ему не было так неуютно, даже когда он был двойным агентом. Еще пять минут он пытался успокоиться и придать своему лицу серьезное выражение — не вздергивать поминутно бровь и не кривить губы. И, наконец, он открыл дверь — руками, да, Северус, руками — и закрыл дверь — он почти забыл, что от нее есть ключи. Он шел по Подземельям, и никто бы не смог догадаться, что сейчас творится на душе у Северуса Снейпа, Директора Хогвартса. Как всегда уверенно и широко ступая, гордо откинув назад плечи и чуть вздернув подбородок, он шел по знакомым коридорам, и мантия вилась у него за плечами. Жестокая школа самообладания — Снейп бы никому ее не пожелал. По пути наверх он отмечал то один, то другой признак отсутствия магии: там не горели факелы, тут на портрете рыцарей Короля Артура он не нашел ни одного рыцаря. Это несколько успокоило Северуса. Всегда как-то легче, когда беда носит глобальный характер, а не касается тебя одного. У теперь неподвижных лестниц он столкнулся с профессором МакГонагалл. Утро уважаемого Мастера Трансфигурации тоже не задалось. Но она встала много раньше Северуса, и ей хватило исчезающей магии, чтобы спуститься вниз, в Подземелья. Дымолетный порошок также не сработал. Все утро профессор МакГонагалл возносила хвалу Мерлину за то, что он не надоумил ее с вечера принять анимагическую форму.

— Директор! Что происходит?

— Я, также как и вы, ничего не понимаю, Минерва.

— Нужно что-то делать. Куда пропала магия? Что будет с Хогвартсом?

— Профессор, перестаньте понапрасну сотрясать воздух, к чему ваши риторические вопросы? Кто-то должен быть спокоен, когда теряют головы вокруг.

Минерва не могла по достоинству оценить знание Директором маггловской поэзии, но взяла себя в руки.

— Нужно сообщить в Министерство.

— Согласен. Но так как нас здесь всего двое, и я не могу покинуть Хогвартс, то я бы попросил вас прогуляться до Хогсмида, посмотреть, как там дела, и попросить помощи.

— Хорошо, Северус.

И Минерва оставила Снейпа одного. Он безмолвно смотрел на замершие лестницы и учеников, что остались запертыми в своих башнях. Гриффиндор и Равенкло. Слизерину и Хаффлпаффу повезло больше.

Снейп вздохнул. Нужно было помочь львиному и орлиному факультетам и успокоить других. И, может, МакГонагалл приведет помощь. Но пока нужно отыскать Хагрида. Снейп не знал никого другого, кто смог бы придумать, как им извлечь учеников из башен. Сам же он мог только поминутно хвататься за палочку. Привычка, чтоб ее.