Re animae (гет)

Пожар случился в библиотеке в то время, когда мадам Пинс, проголодавшись, отправилась на кухню к эльфам. Теперь уже и не узнаешь, что стало причиной — то ли уголек, выскочивший из камина, то ли свечи, которые рассеянная Ирма и не подумала погасить. Но когда она поела холодной картошки, запила ее тыквенным соком и вернулась в библиотеку, то еще в коридоре почувствовала запах дыма. Так пахнет горящая бумага — это мадам Пинс знала точно. А потом она увидела, как бегут ей навстречу ученики и кричат: «Пожар! В библиотеке пожар!». Рон придумал по вечерам патрулировать коридоры, просто так, чтобы ученикам скучно не было. Вот ребята и почувствовали запах, а потом забежали в библиотеку, где было так дымно, что хоть топор вешай.

Паники не было. Не успела Пинс и глазом моргнуть, как вокруг уже бегали ученики, авроры, Хагрид и Минерва, примчался Директор, за которым неслась Гермиона. Длинная цепь выстроилась от библиотеки до столовой и купальни, где были резервуары с водой. Летали туда и обратно жестяные ведра, канистры и даже котлы. Гермиона рвала холстину, делала маски и смачивала их водой для тех, кто сражался с огнем в библиотеке. Там Хагрид опрокидывал стеллажи, обрывая путь огню. Там Рон спасал книги и пергаменты, тот самый Рон, что кинул ей на бегу: «Привет!», будто они только вчера расстались в гостиной Гриффиндора. Там Джек и Бернард, и Снейп принимали ведра и заливали разбушевавшееся пламя. Там с полки на полку летала миссис Норрис, оглашая библиотеку истошными воплями, подбадривая защитников Хогвартса. У нее не было другого дома. Потом Гермиона тоже встала в цепь и передавала ведра, и скоро — она не смотрела на время — почти отнялись и застыли руки. А Хьюго с Джеймсом и Флитвиком на подводе летали до озера и обратно за водой. И фестрали, и гиппогриф, чувствуя беду, торопились и не знали устали. Потом старшекурсник слизеринец что-то крикнул, сорвал мантию с плеч и помчался в библиотеку и за ним еще и еще, с разных факультетов и курсов — они забивали мантиями пламя, топтали горящие книги и пергаменты. И Гермиона спасала свой Хогвартс, и казалось ей, что никогда не иссякнут силы, пока бушует в библиотеке огонь. Но вот последний огонек был затоптан. Последнее ведро воды вылили на груду обгоревших книг, и не раздалось шипения в ответ. Ирма Пинс сидела у стены на корточках, спрятав в ладонях лицо, и так безутешно плакала, как будто у нее кто-то умер. А гриффиндорские львы и слизеринские змеи, барсуки Хаффлпаффа и орлы Равенкло кричали радостно, и белозубые улыбки расцвели на их закопченных лицах. Джек вбежал на приступок и крикнул: «Слушайте!», и все замолчали как под действием заклинания. «Слушайте!» — повторил он, лицо его светилось, и горели глаза — «Давайте все еще чуть-чуть, ну, самую капельку, побудем в библиотеке! Что нам, победившим огонь, стоит навести порядок? А? Как вы? Хаффлпафф? Гриффиндор? Равенкло? Слизерин? Кто со мной?» Гермиона, оглушенная криками, прижала ладошки к ушам. А перемазанные мальчишки и мало отличимые от них девчонки принялись выносить обгоревшие книги из библиотеки и складывать их в коридоре, где мадам Пинс отбирала те, что еще можно было спасти. Опять появились ведра с водой. Домовые эльфы прислали дюжину помощников. Тряпки, швабры, гул, бряцанье, звон, смех. Джеймс и Хьюго в какой-то там-надцатый раз мотались от озера к Хогвартсу и пели все песни, которые смогли вспомнить, а профессор Флитвик подпевал. Гермиона пыталась найти пострадавших, но пострадавших или не было, или они не признавались, не желая покидать библиотеку. Она поскользнулась на мокром каменном полу и чувствительно приложилась затылком о какой-то фолиант. В глазах взорвались белые солнца. Гермиона, вспоминая чудесную лексику, которой обучилась в больнице, присела, быстро потирая голову.

— Мисс Грейнджер, — Снейп вырос перед ней, такой растрепанный, с черной угольной полосой на щеке и протянул ей руку. — Вы снова намереваетесь поспать в библиотеке?

— Нет, что вы, профессор. Тех книг, что вы принесли в комнату, мне вполне хватает. И поспать, и укрыться.

Она схватилась за горячую ладонь и поднялась на ноги. А потом, да она бы поспорила с кем угодно, дай ей метлу — и она переиграла бы любого ловца. В три часа ночи о пожаре в библиотеке напоминал только запах, отсутствие нескольких полок и мокрые каменные полы, которые никак не хотели высыхать. Снейп что-то шепнул Минерве на ухо, и та позвала всех в коридор. Гермиона смотрела, как улыбается Минерва, и вспомнила, что так же она улыбалась им, когда они в первый раз сидели на праздничном пиру и смотрели вокруг ошалевшими от восторга глазами. Минерва переплела пальцы и негромко сказала: «Я просто хочу поблагодарить всех. Пока вы с нами, Хогвартс живой. Директор Снейп просит передать вам, что завтра, точнее уже сегодня, никаких уроков не будет, все могут отдыхать, кроме дежурных отрядов. В четверг вновь начнутся занятия, расписание вы можете прочитать на доске у гостиной Хаффлпаффа. Всем спокойной ночи». Но никто не спешил расходиться — как после хорошей игры в квиддич: все обсуждали, кто и чем помог, кто тушил, а кто носил воду, а кто там упал и как чуть не попал под стеллаж, а у кого мантия самая прожженная…

Гермиона вернулась к себе. У дверей лазарета уже собрались ученики. Правда, ничего серьезнее ссадин и нескольких чуть обожженных ладоней лечить не пришлось. Гермиона потерла шишку на затылке и подумала, что сотрясение мозга Гермионы Грейнджер самая страшная травма, случившаяся сегодня ночью. Джек заглянул на миг, пожелал спокойной ночи и умчался куда-то, где ждали его друзья. Олли сидел на кровати и читал книгу.

Гермиона не удивилась, когда без стука зашел Снейп и принес с собой свежий запах гари. Волосы его растрепались, а лицо он пытался чем-то вытереть, но без успеха — только все размазал. Верхние пуговицы на сюртуке были расстегнуты. Сам Снейп выглядел слегка помятым, непривычно небритым, но глаза его смотрели удивительно молодо. Она улыбнулась, и Снейп спросил:

— Сильно приложились головой? Иначе, что вас так смешит в три часа ночи?

— Просто, профессор, вы несколько необычно выглядите!

— Как?

— Лихо и романтично.

Снейп помолчал, потом, глядя куда-то Гермионе под ноги, сказал:

— Мисс Грейнджер, эльфы нагрели воду. Среди моих комнат есть ванная. А в купальне сейчас не протолкнуться.

Гермиона в недоумении посмотрела на него — все-таки падение не прошло бесследно, она напряженно думала, что он имеет в виду и стоит ли идти, или лучше спать такой чумазой и пахнущей сгоревшими книгами.

— Да чего вы задумались? Собирайтесь. Я тоже устал и не буду вас больше уговаривать.

— Ага… — буркнула Гермиона и быстро собрала чистые вещи, мыло и полотенце. Подумала, вспомнила, взяла бинты, спирт и фурацилин.

— Другое дело. Идем же, — и бросил Олли, — знаешь, где искать, если что.

И снова она бежит за Снейпом — два шага на один. Кажется, это вошло у нее в привычку — носиться по коридорам Хогвартса за ужасным профессором. В комнате Директора уже горел камин. Гермиона подошла ближе к огню, протянула к нему заледеневшие руки и попеременно вытягивала то одну, то другую ногу, надеясь согреть и их. Снейп чем-то гремел в ванной, потом вышел и усталым голосом попросил ее:

— Все готово. Иди, пока вода не остыла. Мне только оставь.

Гермиона мылась быстро, температура воды и воздуха как-то не располагала к вдумчивому намыливанию. Она горько вздохнула, вспомнив, как приходила с дежурства, забиралась в ванную и включала душ — такую горячую воду, которую только могла терпеть — и сидела так и десять минут, и полчаса. Горячие струйки били в затылок и шею, и ей казалось, что вода все уносит с собой: и бессонную ночь, и тех, кого удалось спасти и тех, кого не удалось, и грубость коллег, и бренди по утрам. Гермиона вытерлась грубым полотенцем насухо, быстро оделась и вышла из ванной.

— Там чайник над огнем, посмотри. Подожди меня. И дай мне бинтов и своих лечебных маггловских жидкостей — я сам перевяжу ладонь.

— Мне было бы удобнее.

— Я справлюсь.

Снейп, как всегда, не терпел и не ждал возражений. Гермиона отдала ему перевязочный пакет и спирт с фурацилином — этим по краям, этим — рану. Разберется, невелика наука. Он с охапкой одежды скрылся в ванной.

Она сидела в кресле, завернувшись в плед, и лениво размышляла — уйти ей или остаться, и что Снейп имел в виду, когда сказал — подожди меня. Но было тепло, и она избавилась от пропахшей дымом одежды, и почти избавилась от запаха гари. И наклонилась к плечу — от чистой одежды пахло домом. Гермиона слышала, как что-то стучало и дребезжало в ванной, как тихо лилась вода, так, будто ее берегут. Уже закипел чайник, и Гермиона заварила чай, а Снейпа все не было и не было. Не то, чтобы она скучала, просто ее всегда томила неизвестность. Она долго сидела с чашкой чая в руках, он был горячий, и ладони приятно жгло. Снейп, наконец, вышел из ванной, с полотенцем, небрежно перекинутым через шею, в белой рубашке с расстегнутым воротом и черных брюках. Гермиона и сама толком не могла понять, почему ей так нравится смотреть на него. Что было такого в нем? Снейп осмотрелся, потом подошел к Гермионе, она почувствовала, как сердце провалилось в пятки, вдохнула, выдохнула и поднялась навстречу ему. Северус поднял руки, зачем-то посмотрел на свои ладони, потом на нее и обнял ее за плечи, неотрывно глядя Гермионе в лицо. Только она не могла выдержать взгляд этих черных глаз, она уставилась в вырез его рубашки. Снейп наклонился и сомкнутыми губами коснулся ее шеи. Она вдруг поежилась, и он усмехнулся, провел небритой щекой по ее щеке и снова поцеловал. Гермиона не помнила, как она оказалась в кровати — такая холодная простынь и такой горячий Северус. Погасла свеча, и в свете красноватых угольков камина она уже не видела его глаза — только темные провалы. Он приподнялся и стянул рубашку с себя, потом с нее — все, что там было одето — куртка, футболка, майка. Коснулся рукой шеи, ключицы, ямки между ними, спустился ниже, кончиками пальцев очертил грудь, ниже, ниже — Гермиона втянула живот, прикрыла глаза, наконец-то она согрелась. А Снейп молчал, она слышала только, как неровно он дышит, он легко касался ее губами — тут и там, и Гермиона захотела, чтобы он перестал так осторожно ее касаться, признавшись себе, что желает Северуса Снейпа, как никого и никогда раньше. Он был осторожен и нежен, и Гермиона выдохнула радостно и, казалось, очутилась где-то на Астрономической Башне, а, может, и выше. Ей нравилось ощущать тяжесть его тела. Горячие ладони. Небритые щеки. Волосы, что щекотали ее, когда он склонялся над ее лицом. Северус Снейп, который обнимал ее так, будто не было и не могло быть никакой магии, никакого Хогвартса и ничего не было, кроме нее одной в целом мире.

И она не могла сдержать счастливую улыбку, тихо застонав в последний раз и застыв под его худым, но тяжелым телом. Снейп дышал, успокаиваясь, ей в ухо и молчал. Он не сказал ни слова, и это было так на него похоже — если попробовать представить только, как он может вести себя в постели. И Гермионе почему-то захотелось расхохотаться, и она с трудом сдерживалась — она совсем не хотела обидеть Снейпа, не хотела, чтобы он принял смех на свой счет. Он отстранился и лег на спину рядом с ней, касаясь теплым боком. Гермиона пробурчала:

— Ну, и как мне быть? Как мне теперь называть тебя? Северус — язык не поворачивается, а профессор Снейп — как-то смешно.

— Как хочешь, какое это имеет значение?

— А что — никакого?

— Нет.

— И ты не хочешь мне ничего сказать? Никакой романтической чуши?

— Нет. Какой в этом смысл? Ложь не по мне. Но разве я не сделал того, чего тебе хотелось?

— Наверное, сделал. Просто я и сама не знала, чего мне хотелось, пока ты меня не поцеловал.

Он промолчал. Гермиона повернулась к нему спиной и вздохнула. Снейп обнял ее, и ей показалось, что она как кукла, которую всякий может обнимать, и она дернула плечом.

— Ну, чего ты ершишься? — пробормотал Снейп, но она не ответила. — Трудно ждать от меня стихов, увядших цветочков, да и того, что я буду помнить, когда у тебя день рождения. Но, по крайней мере, я говорю тебе правду с самого начала.

— Ох, Северус, да это просто чудесно. Я бы подумала, что оказалась в параллельной вселенной, если бы ты вел себя по-другому. А еще — если бы мне было двадцать лет — я бы заплакала и убежала к себе. Но я уже давно выросла, а у тебя тепло, и я останусь, просто в Хогвартсе больше негде согреться. Да и что может быть чудесней — на второй день пребывания в Хогвартсе переспать с самим Северусом Снейпом?

И Снейп повернулся к ней спиной — обиделся он что ли? А Гермиона скрестила руки на груди — более чем уморительная поза для сна — и что-то еще говорила, пока, наконец, ощущая рядом теплый бок профессора зельеварения, не заснула.

Она проснулась в первый раз за несколько дней, потому что выспалась, а не потому, что кто-то пытался ее разбудить. В комнате было тихо и темно, Гермиона не чувствовала Снейпа, она поискала его под одеялом и не нашла. Полежала, чего-то подождав, но нужно было идти — доктор не бросает свой пост. Тогда она завернулась в одеяло и пошлепала в гостиную. Снейп, уже одетый, возился у камина. Услышав ее шаги, он на миг обернулся и продолжил что-то крутить над огнем.

— Одежда на кресле. В ванной есть вода, правда, холодная.

— Понятно. Доброе утро я не заслужила?

— А разве непонятно, что я пытался сделать его добрым — я не шумел, не будил тебя и приготовил чай и что-то похожее на завтрак. Ты была бы довольной больше, если бы я просто сказал тебе: «Доброе утро, Гермиона»?

— А, извини, Северус, я все никак не могу запомнить, с кем имею дело.

Она умылась и раскраснелась от холодной воды. Как понять в этих Подземельях, который час? Гермионе нестерпимо захотелось на улицу, как бы ни было там холодно, ветрено и мокро. Но зря она попробовала сказать об этом Снейпу. Он хмыкнул:

— Вперед, мисс Грейнджер. Не ждете же вы, что мы станем прогуливаться под руку?

— Нет, нет, профессор, мне просто захотелось…

— Уверяю тебя, мне есть чем заняться. И все же, я предложил бы тебе попить чай. У тебя ресницы сгорели… — сказал Снейп, и она попыталась рассмотреть их без зеркала, но безуспешно. Тогда она просто провела кончиками пальцев по тому, что раньше было ресницами, и выбросила это из головы.

Чай был горячий и сладкий — пять кубиков — как вы любите, мисс Грейнджер! Снейп принес поджаренный хлеб — вот с чем возился он у камина — и сыр. Гермиона ела с удовольствием, хлеб хрустел и пах дымом, она заметила, что на тарелке ничего не осталось, только когда потянулась за очередным кусочком.

Потом она замялась в дверях:

— Ну, я пойду?

— Идите, идите, мисс Грейнджер. Не смотрите на меня так, будто я должен что-то вам сказать.

— Да. Вполне.

— Что вполне?

— Вполне ожидаемо.

— Беги.

Она быстро шла в лазарет. Не думать, не думать, не думать. О Северусе Снейпе. Как касался ее горячими ладонями, и она таяла, таяла как воск. Как еле уловимо пахнет он полынью. Как горит лицо там, где он касался ее небритыми щеками. Не думать. Может быть только потом, ночью, в темноте комнат, когда вспоминается все самое хорошее. Может быть. Ты же знаешь одно спасение от любых мыслей — работа. И чем больше — тем только лучше.

Десять утра. Северус Снейп побрился, он не был совсем уж беспомощным без магии и вполне мог справиться с безопасной бритвой. Он тоже не хотел думать о мисс Гермионе Грейнджер. Только не сейчас. Снейп достал карту окрестностей Хогвартса, пару карандашей, циркуль и склонился над пергаментом. Он каждую свободную минуту думал о том, что случилось с Хогвартсом. И он не верил, что не сможет найти ответа. Десятки книг, библиотека, бессонные ночи. Эта последняя ночь, проведенная с мисс Грейнджер, стала единственной, когда он проспал несколько часов подряд. Заснул и сам не заметил как под ее язвительные замечания. Авроры и несколько смышленых учеников по его просьбе проверили окрестности Хогвартса по всем направлениям и заметили, и записали, где возвращается магия, которой хватило хотя бы на «люмос». Через несколько дней те же люди снова побывали в отмеченных местах. Интересным было то, что границы сместились на добрый десяток футов. Безмагическая территория неуклонно расширялась.

Снейп перечитал трактат, написанный совсем недавно. Он назывался «Силовые линии магического поля». И Снейп подумывал, что это все похоже на маггловскую науку об электричестве и магнитах. Кто бы что ни говорил о Снейпе, он не был невежей. Разбираясь в чем-то лучше, в чем-то хуже, он часто читал маггловские научные издания. Снейп обозначил границы безмагического пространства, рассчитал расстояние, подставил полученные числа в формулы, вывел отклонение силовых линий. Расчертил карту. Одна вогнутая линия, вторая, параболы, синусоиды, система координат. Удивительно, как подходила маггловская наука для объяснения магических явлений. Будто магия имела какое-то разумное научное объяснение. Еще одна четкая линия. И еще. Снейп прищурил глаза — он нашел эпицентр всего этого несчастья. Он задумчиво нарисовал крестик, еще раз обвел линии — Запретный Лес.

А Гермионе Грейнджер присесть было некогда, работала она больше руками, чем головой. Вчера ночью, после пожара, пять мальчишек пробрались в кладовую и наелись всего, чего душе их было угодно. Пытаясь разузнать хоть что-то, Гермиона безнадежно опустила руки — они и сами не помнили, что ели. И окорок покусали, и засохший сыр, и морковки, и старые, слипшиеся в комок, леденцы. Больше всего Гермиону удивило то, что они не попросили еды у домовых эльфов — разве бы кто им отказал? Зачем надо было красться в кладовку и тайком объедаться, она понять не могла. Да и они тоже. Двое старших чувствовали себя не так плохо как малыши, и Гермиона уложила их в кровати, поставила перед ними два тазика. Рвало их уже реже, но смотрели они на нее мутными от тошноты глазами. Джек развел в воде порошок, где было все, что нужно, но раствор на вкус был своеобразным — странное сочетание кислого, соленого и сладкого. Гермиона рассказала Джеку, как поить больных, начиная с чайной ложечки и далее постепенно — четверть чашки, полчашки, чашка. Сама занялась младшими. Им было так плохо, что они уже были согласны на любую помощь — уколы, таблетки, капельницы. Они не могли сами дойти до ванной, и Олли помогал им, приносил ведра и тазы. Мальчишки устали от изматывающей тошноты, от боли в животе, такой боли, как будто что-то сжимается внутри, и, кажется, боль уже никогда не отступит. И только чуть-чуть помогали теплые грелки. Гермиона ласково погладила светлого худого мальчишку по голове: «Сэм, ты чуть-чуть потерпи, я один раз тебя уколю. Хорошо? Ты не дернешься?». Он устало кивнул, посмотрев так, будто хотел одного — чтобы его оставили в покое. Гермиона наложила жгут, похлопала по предплечью, нащупала самыми кончиками пальцев невидную, мягкую вену. Протерла спиртом. Выдохнула и одним четким быстрым движением ввела иглу. Кровь в канюле, и вот пластмассовый катетер остается в вене, а иголка летит в лоток. Гермиона ловко цепляет систему, регулирует скорость. Потом второй. Она получала странное удовольствие от простой работы, больше фельдшерской, чем врачебной. И Гермионе нравилось, что делает она все аккуратно и быстро, и нравились белоснежные бинты, которыми она фиксировала систему, и флаконы с растворами, и мерное падение капель. А потом случилось то, что всегда наполняло ее счастьем. Так счастлива он была, когда узнала о Волшебном Мире. Когда впервые взяла палочку в руки. Когда Гриффиндор выиграл кубок факультетов. И сейчас, когда порозовели губы мальчишек, и засветились, потускневшие было глаза. Когда они уже не боялись отрывать голову от подушек — в страхе, что опять скрутит тошнота и спазмы. Когда они стали смотреть по сторонам и пытались интересоваться происходящим. И попросили пить. Джек задумчиво смотрел на них, и Гермиона видела в его глазах и сострадание, и радость. Она вспоминала Снейпа, но как-то мельком. Он не приходил. Но она знала, что он навсегда поселился в ее мыслях. Слово «навсегда» ей нравилось больше, чем «на какое-то время». Она любила определенность.

Джек рассказывал ей о жизни в Хогвартсе. О той жизни, в которой она не принимала участия — она давно не была учеником. Джеймс и Хьюго не смогли прийти — они снова возили воду. Мальчишки сроднились с гиппогрифом и фестралями, хоть они и не видели последних, но ощущали молчаливое доверчивое присутствие магических животных. А Джек сказал:

— Знаете, что самое для меня необычное — мы никогда не жили так дружно, когда была магия. Слизеринцы уступили гриффиндорцам лучшие места в спальнях и гостиных. Чистокровные забыли о нелюбви к магглорожденным. И старшие так трогательно заботятся о младших. И я иногда думаю, что лучше бы магия не возвращалась.

— Я понимаю тебя, Джек, но вы волшебники и вам нужна магия. Это как зрение. Как слух.

— А вы? Вы чувствуете себя слепой? Не слышащей?

— Нет. Я чувствую себя так, будто я потеряла часть души и там рана, незаживающая рана, потому что ее постоянно растравляют, бередят и не дают зажить. Мне и хорошо и плохо среди вас. Мне и хорошо и плохо в маггловском мире. И я тоже хочу иногда, чтобы магия не вернулась. Как можно дольше. Чтобы я как можно дольше была с вами и не чувствовала себя ущербной… Эх, Джек, что-то мы расфилософствовались.

— Гермиона, мы со старшими к воскресенью наведем порядок в Большом Зале. И украсим его, как сможем. Эльфы обещали помочь. А отец Хьюго обещал нам магнитофон, батарейки и музыку. Мы устроим бал. Мы думаем, что так будет хорошо — ведь мы живем, и живет Хогвартс. Вы придете?

— Я приду Джек, раз ты меня приглашаешь. Директор знает?

— Да. Он сказал, что это чудная идея и отправил нас к МакГонагалл — она много нам подсказала.

— А как занятия?

— Я с утра только на одно успел, потом сюда. Чары с профессором Флитвиком. Очень интересно, раньше чуть что — за палочку хватаешься, а сейчас слушаешь, понимаешь как-то по-другому. И отвлеченнее, и глубже. И так хорошо — пишешь ручкой на пергаменте, и буквы так четко получаются. Только ручки шуршат, и Флитвик говорит. Ни разу не видел, чтобы так тихо на занятии было.

— Да, Джек. Никто не хочет расставаться со сказкой.

Они услышали, как в коридоре кто-то ревет, захлебывается плачем, все ближе и ближе к ним, а потом в дверь постучали и, не дожидаясь ответа, вошли — Джеймс и Хьюго вели за собой упирающегося мальчишку, прижимавшего к груди руку.

— Он с нами учится. Споткнулся в коридоре, упал и вот, — они ласково подтолкнули его к Гермионе.

— Не бойся. Как тебя зовут?

— Том.

— Том, я просто осмотрю твою руку. Я постараюсь не сделать больно, но я не могу точно пообещать. Покажи мне на здоровой руке — как ты упал.

Том с неохотой протянул ей руку, поддерживая ее так бережно, будто она могла оторваться. И показал на второй руке — падение на разогнутую кисть. Так — распухший лучезапястный сустав, деформация — перелом лучевой кости в типичном месте. Гермионе не нужно было быть специалистом по травматологии — вполне студенческий случай.

Она сделала внутривенно обезболивающее. Потом развела гипс, приготовила бинты. Набрала в шприц раствор новокаина. Потом потихоньку под кожу — до появления «лимонной корочки» на месте укола, и не больно, совсем не больно — внутрь, посылая вперед иглы раствор, обкалывая вокруг место перелома, бережно, бережно — не смотри, Том. Гермиона облегченно вдохнула только тогда, когда они с Джеком сопоставили отломки и наложили гипс. Косыночная повязка.

И, оставив больных на Джека и Олли, Гермиона на минуту вышла из Хогвартса. И поразилась тому, как свеж воздух и высоко небо.