Чужая (гет)

— Буду ждать тебя на своём факультете, сестрёнка! — подмигивает Сириус.

— Идиот!

Вслед ему летит тяжёлый фолиант в бархатной обложке, но ударяется только об удачно успевшую закрыться дверь купе. Он знает, конечно же знает, что Гриффиндор — последнее место, куда она захочет попасть. И, естественно, не попадёт, ведь все Блэки, кроме её чёртова кузена-предателя, испокон веков попадали на Слизерин. И она, несомненно, продолжит древнюю традицию.

Беллатрикс ещё маленькая, но давно выучилась ненавидеть и презирать. С детства она придерживалась мнения родителей по поводу чистоты крови, формируя собственное мнение на их основе. У неё не было ни трогательно милых желаний, ни розового цвета, ни плюшевых медвежат — она жила опасно тихой жизнью, думая о своём. Уже в десять лет она знала, что хочет, чтобы пришёл тот, кто возьмёт шефство над ними и поведёт вперёд.

Сириус часто, может, даже слишком много думает о Беллатрикс. Она никогда не любила его, даже не улыбнулась, когда он впервые с младенческого возраста увидел её после долгой разлуки во много лет. Судьба распоряжалась так, что виделись они очень редко, а раньше он всегда сильно жалел, что не может пообщаться с ней. Конечно, ему нравилось быть со смешливой Медой и важной Нарциссой, но без третьей сестрёнки порой было тоскливо. Сириус всегда думал, что они вчетвером должны были быть вместе — Регулуса он не считал, потому что тот был вечно ноющим хлюпиком. Нарцисса отчего-то защищала его, но скорее, со снисходительностью, и вскоре Рег во время их визитов стал запираться в своей комнате. Сириус был младшим в тогдашней компании и хотел, чтобы пришла Белла, на год младше его, чтобы не чувствовать себя маленьким. Он до сих пор вспоминает совершенно серьёзную девчушку, не носящую ничего, кроме чёрного, и не говорящую ничего поперёк словам родителей. Ему хотелось воспитать в ней живого человека, но она не давалась. Беллатрикс на самом деле неплохо относится к Сириусу, только она в жизни этого никому не расскажет. Причина в том, что он слишком пренебрежительно относится к общему мнению их семей насчёт чистокровных, а ещё в том, что попал на Гриффиндор. Заносчивый, нахальный, бесстрашный, честный — с самого начала ему и пути на Слизерин не было, в поведении проявлялись только восхваленные качества красно-золотого факультета. Именно это ей в Сириусе и не нравится, вот только он состоит из этого целиком и полностью, отдаваясь без остатка. Она не понимает, никогда не понимала, как можно было стать таким в их обществе. Они росли в одинаковых условиях, с теми же уроками манер, с теми же уставами, которые каждый из них знал наизусть. Только он стал свободным, а она — правильной. Такой, как нужно.

Беллатрикс ловит взгляд задорно блестящих глаз Сириуса, который сидел за столом Гриффиндора, затем замечает сосредоточенное выражение лиц сестёр. Они чинно занимают свои места под серебристо-зелёными знамёнами. Сейчас она пойдёт к ним.

— Блэк? Интересно, — бормочет Шляпа, а Беллатрикс передёргивает от отвращения — дряхлая грязная шапка бессовестно примостилась на её волосах. — В тебе, безусловно, уже есть коварство и хитрость, расчётливость, ум... Хорошие амбиции... Но сильнее всего, пожалуй, стремление, стремление добиться поставленной цели любой ценой. Непревзойдённая верность выбору... Необычно... Что ж, думаю, это очевидно, Блэк... Гриффиндор!!!

Беллатрикс со скрытым недоумением смотрит на лица сестёр: отчего они так поменялись? И Сириус — он улыбается, кивает. Ей на плечо ложится морщинистая рука декана львиного факультета, и немного взволнованный голос просит её встать с табуретки и сесть за стол. Но в то же время говорящая смотрит не на отчего-то притихших слизеринцев. Тут она смутно понимает, что же именно произнесла Шляпа. Сёстры её не ждали, её ждал кузен, радостно похлопывающий по месту на скамье рядом с собой. Беллатрикс оглядывается на директора, преподавателей — те напряжённо молчат, ждут.

— Нет! Шляпа ошиблась! — она едва ли не срывается на визг, не заботясь о том, что все взгляды обращены на неё.

— Мисс Блэк, — строго обрывает директор. — Пройдите к своему факультету.

И ей приходится, еле переставляя тяжёлые, как камень, ноги, направиться совсем не туда, куда она планировала пойти несколькими минутами ранее, горя изнутри обидой и яростью. Ошибка? Она сама, верно, когда-то ошиблась, считая абсолютно все свои черты характера истинно слизеринскими.

— Я ж говорил, Беллз! — радостно восклицает Сириус, не обращая внимания на злость в её глазах.

На самом деле он видит и знает, что ей страшно. Она испугалась такого резкого завитка в своей жизни, потому что не готовилась к такому. Она усердно пытается сердиться на него, на Шляпу, на учителей, директора и весь остальной мир, но ему видно, что она дрожит. Волнуется, конечно.

Блэк. Во второй раз Блэк на Гриффиндоре. Только ей и вправду здесь не место. Её затравят, она замкнётся в себе, ещё сильнее станет всех ненавидеть, совсем зачахнет. Но в груди у него кипит злорадство. Наконец-то девчонка получит по заслугам за свои вспыльчивость, поведение, резкость. Пусть помучается, почувствует, каково это, на собственной шкуре. Пусть увидит, что это такое, когда отношение родни к тебе меняется всего лишь из-за одного слова — названия факультета, который обрекает на что-то определённое. Вовсе он не обрекает, как думал Сириус — он считает, что кузину ничего не способно по-настоящему изменить, раз её уже так испортили в детстве разными предрассудками.

Он слышит, как кто-то зовёт его по имени с другой стороны, и отрывает взгляд от Беллатрикс. Марлин МакКиннон чуть испуганно держит его за рукав и уточняет, та ли это Блэк, про одну из которых ей рассказывали в детстве. Ему не хочется говорить, потому что он чувствует, что нет ничего хорошего, что бы он мог привести в пример. Поэтому он, поддаваясь необъяснимому желанию, обнимает Марлин за плечи и крепко прижимает к себе. Она неправильно рассматривает это и хихикает — говорит, чтобы не беспокоился, что он теперь не единственный Блэк-гриффиндорец — он всё равно самый лучший. И это не потому, что Сириус с ней так хорошо общается, а потому, что МакКиннон судит по общественному отношению к нему. Он краем глаза только подмечает, как кривятся губы Беллатрикс, которая слышит последнюю фразу Марлин.

Беллатрикс сидит одна среди огромного количества народа. По обе стороны от неё столько свободного места, что поместилось бы ещё пара человек. Тогда она старательно закусывает губу и убеждает себя, что ведь именно об этом и мечтала — об одиночестве. Чтобы никто не тревожил, не лез, не мешал. Никто и не будет. Она просто не позволит и сможет постоять за себя в противном случае. Она ведь Блэк. Сколько же человек смотрят на неё: кто с презрением, кто со злорадством, кто с издёвкой. Но Беллатрикс чувствует только одно, отличающееся от всего остального — жалость. Неужели кто-то посмел подумать, что она нуждается в жалости? Андромеда. Глупая! Младшая сестрёнка справится сама, её не нужно жалеть, ведь не было ещё ничего, чего бы она не преодолела.

В тот момент Беллатрикс понимает, что сможет. Хотя бы просто для того, чтобы доказать. Особенно Сириусу — что на Гриффиндоре могут учиться истинные слизеринки, не изменяя своим устоям и характеру.

Автор смиренно просит прощения за то, что заленился настолько, что фанфик был заморожен. Именно поэтому к фанфику за неделю было написано пять глав. Автор помнит, автор делает :) спасибо, что остаётесь с ним :)

____________________________________________________________

— Первокурсники, за мной! — кричит какой-то долговязый парень со значком старосты.

Сириус изловчается и успевает-таки чмокнуть кузину в макушку. Беллатрикс злится — он ведь прекрасно знает, что ей такое не по нраву. Ей хочется выть от безысходности: шесть лет терпеть общество и подколы двоюродного брата, шесть лет замечать на себе презрительные взгляды сестёр, семь лет носить на себе позорное звание ученицы факультета Гриффиндор. Нет, она не может ничего изменить, решение Шляпы неизменно и неоспоримо, об этом прекрасно знал каждый, кто хоть раз слушал истории о распределении и четырёх домах.

Сириус со счастливой улыбкой машет ей, почему-то отлично выделяясь среди толпы остальных студентов. Она демонстративно отворачивается, но по-прежнему отчаянно борется с желанием повернутся вновь. На вопрос «Зачем?», заданный самой себе, ответа она не находит — только более менее правдивое оправдание: думать о чём угодно, только не о том, что будет дальше. Будущее пугает всегда, а когда точно знаешь, что тебя не ждёт впереди абсолютно ничего хорошего — это страшно. Беллатрикс заставляет себя думать о своей себе клятве: она сможет. Утрёт нос самодовольному кузену с его дружками, оправдает надежды семьи, останется аристократкой даже в такой среде, докажет, что на многое способна. Она Блэк. Она справится. Все Блэки, кроме её чёртова кузена-предателя, испокон веков попадали на Слизерин. И она обязана была продолжить древнюю традицию.

— Ты Блэк, да?!

Голос противно-писклявый даже для первокурсницы. Но хуже всего то, что в нём нет ни толики страха, испуга, который должна вселять благородная фамилия. Только любопытство и неподдельный интерес, как будто она кукла из фарфора в бархатном платье, которую выставили на продажу. Именно такими Беллатрикс и представляла себе гриффиндорцев. Заносчивые, наглые, бесцеремонные.

Девчонку она вниманием не удостаивает и ускоряет шаг, чтобы быть во главе процессии. Нет, вовсе не потому, что ей хочется быть первой в освоении гостиной, спальни, занять лучшую кровать или что-то в этом роде. Она боится. С детства ей твердят, что, если ты слышишь разговоры за спиной, значит, тебе завидуют и страшатся сказать в лицо. Ей не улыбалась перспектива наблюдать, как каждый обернётся удостовериться, правда ли она Блэк, достаточно реальны ли рассказы про неё и её семью. Может, кто-то посмеет обернуться, чтобы осмеять её, ведь, наверняка, всем известно, как Блэки относятся к трём факультетам. Недостойные.

Староста чуть недоумённо поглядывает свысока и думает, что делает это незаметно. Но натыкается на её взгляд и прекращает, верно, удивляясь про себя, как может быть в такой маленькой девочке помещаться столько ненависти к окружающим. О, она покажет. Со временем, конечно, может, придётся потерпеть пару лет. Но месть будет, месть за испорченное детство.

Как бы не злилась Беллатрикс, это чувство поминутно заглушает страх. Конечно, никто об этом никогда не узнает, это же слабость. Она судорожно соображает, что делать дальше. Оставаться в гостиной будет крайней глупостью, если не самоубийством. Стать главным предметом обсуждения без возможности скрыться не лучший вариант, но и остаться в спальне с четырьмя однокурсницами будет опасно. Для них, естественно.

— Эй, Беллз!

Беллатрикс чуть не взорвалась. Сириус нарочно станет преследовать её повсюду, лишь бы унизить, отыграться, пошутить, посмеяться. В коридорах никогда не смолкнет «Привет, Беллз!», с его лица не сойдёт дурацкая ухмылочка. Беллатрикс ещё маленькая, но давно выучилась ненавидеть и презирать. И Сириуса она ненавидит больше всего на свете.

Она отправляется вверх по лестнице, как и было сказано, влетает в свою комнату, даже не хлопнув за собой дверью.

— Привет, — громко окликает соседку та девчонка, что спрашивала её фамилию.

Закатив глаза в раздражении, Белла шествует в ванную комнату и спустя пару минут появляется вновь. Под недоумёнными взглядами уже четырёх пар глаз она ложится в кровать, задёргивает балдахин и накрывается одеялом с головой. «Ничего не слышать, ничего не слышать», — проносится без остановки в её голове. В спальне и вправду тихо, к тому же гасят свет. Лишь тихая возня. На губах Беллатрикс мелькает довольная улыбка — значит, они поняли, с кем имеют дело.

* * *

Утром Белла не сразу понимает, где находится, и напрасно шарит руками по простыням, которые отчего-то отнюдь не шелковые. Вокруг темно — почему-то никто не позаботился о том, чтобы занавески открывали вид из окон. Осознание приходит внезапно, болезненно и неприятно возвращаясь кошмарным сном.

Соседок по комнате уже нет — видимо, решили проснуться пораньше и обследовать замок. Беллатрикс искренне желает им хорошо погулять и заблудиться в каком-нибудь особо опасном коридоре. Она быстро заканчивает утренние приготовления в надежде на то, что остальные ученики решат вздремнуть в столь ранний час, демонстративно не надевает галстука — лишь чёрную мантию.

Старшекурсники в Большом зале говорили, что в этом году удача улыбнулась им, и после распределения у них будет целых два выходных, ведь начало года пришлось на пятницу.

Белла быстрым шагом пересекает гостиную Гриффиндора, которая, однако, не пустует. Её кузен сидит в кресле, развалившись, но на этот раз даже не поворачивает головы в её сторону, вероятно, будучи слишком увлечённым разговором с Поттером. Беллатрикс продолжает путь уже намного увереннее. Дороги она не знает, но твёрдо убеждена в том, что шестое чувство обязательно должно подсказать направление. К тому же сознание услужливо подкидывает воспоминания о том, куда ушли сёстры. Всё верно, она направляется в гостиную Слизерина.

Пару раз повернув не туда, однажды лишь пересилив себя и спросив дорогу, Белла добирается до нужного места и вздыхает с облегчением.

— Без пароля сюда не пройдёшь, детка, — сверкнув глазами, останавливает её какой-то встречный старшекурсник.

Ей не нравится такая самовлюблённость по отношению к ней, но с другой стороны, она отмечает, что это ей намного ближе, чем поведение вечно восторженных гриффиндорцев.

— Мне нужен Регулус Блэк, — в приказном тоне требует она.

— Без проблем. Можешь подождать здесь, пока он не решит выйти, — ухмыляется старшекурсник.

Портрет позади него приоткрывается и выпускает её сестёр. Нарцисса подходит к её собеседнику, берёт его за руку и шепчет что-то ему на ухо, потом целует в щёку. Белла понимает, что это и есть тот самый Люциус Малфой, о котором сестра говорит, не переставая. Беллатрикс ожидает длительного разговора, готовится оправдываться, но сёстры лишь улыбаются, треплют её по волосам и проходят дальше в сопровождении Люциуса. Она хотя бы успевает в проход до того, как портрет закрывается.

Гостиная Слизерина нравится ей в стократ больше, чем собственная. Холодный мрамор и цвет малахита принимают её, как свою, мёртвое чёрное дерево и кожа диванов кажутся намного удобнее.

Регулус находится на удивление быстро — он сидит около камина и общается с кем-то. Белла не подходит, только ловит его взгляд и делает знак, чтобы следовал за ней. Кузен неохотно поднимается, лениво бросает что-то собеседникам и неспешно шагает за ней, в тёмный коридорчик за портретом.

— Что? — с ноткой недовольства интересуется он — вероятно, ему не по нраву общаться с представительницей факультета-противника.

— Рег, — начинает она и хмурится. — Мы должны поменяться.

— Чего? — мигом растеряв весь свой напускной аристократизм, раскрывает рот он.

— Посуди сам, — запальчиво продолжает Беллатрикс. — Мои сёстры на Слизерине, а твой брат на Гриффиндоре. Я должна быть с ними! Это моё место, моя судьба, ясно тебе?

— Ты точно сумасшедшая! — фыркает Регулус и, уворачиваясь от цепких рук кузины, которая вполне способна в данный момент его прикончить, возвращается на свою территорию. Теперь точно свою.

Регулус ещё раз ловит её взгляд и крутит у виска пальцем. Белла смотрит ему вслед и понимает, что никогда больше сюда не войдёт, потому что вот он, последний шанс, и она его упустила. Просить что-либо у директора не вариант, это для преданных ему собачек.

Беллатрикс не хочет думать ни о чём, потому что ничего хорошего в голову прийти не может, когда идёшь в башню Гриффиндора.

У портрета Полной Дамы её чуть не сбивает подружка Сириуса, её золотистые глаза щекочут ей кожу на лбу, и Беллу обдаёт терпким запахом каких-то дешёвых духов. Она косится с подозрением, граничащим с каким-то странным чувством. Беллатрикс хочет думать, что это страх, и уголки её губ ползут наверх. Марлин МакКиннон ещё шире распахивает свои огромные медового цвета глаза и спешит к лестнице, едва не споткнувшись.

— Беллз!

Снова! Она чуть не лезет на стенку от раздражения. Чужие руки хватают её под мышки и приподнимают на пару сантиметров от земли, чтобы синие глаза оказались на одном уровне с её, чёрными.

— Я расскажу твоей матери, как ты ведёшь себя здесь! — Белла зажмуривается и трясёт головой, пытается вырваться. Она, конечно же, знает, что не может сказать ничего, что бы задело Сириуса. Хотя… может, но для этого нужно усердно выискивать его слабое место. И она пообещала себе, что сделает это.

— Мне плевать на то, что она скажет, — ласково возражает Сириус. — Беллз, послушай меня. Ну, Беллз. Я сказать хочу.

Та сердито вздыхает и, не расслабляясь, готовится слушать. Надеется, что кузен научился общаться на серьёзные темы.

— Хочу, чтобы ты знала: быть позором семьи очень даже ничего, — он хохочет, запрокинув голову назад.

Беллатрикс замахивается, но Сириус ловит её руку, тем самым спасая себя от фиолетового синяка на челюсти. Глаза его блестят задорно и беззаботно, как у мальчишки, но особенное удовольствие ему приносит — она уверена — видеть, как она злится. И это, конечно, выводит из себя ещё сильнее.

— Веди себя хорошо, а то Пожиратели смерти заберут тебя ночью! — со смехом бросает он на прощание, сбегая следом за МакКиннон, не забыв махнуть ей рукой.

— Привыкай, — снисходительно бросает Поттер, пожимая плечами и исчезая в том же направлении так же быстро, как и появился из гостиной.

Это не дело, что её не ценят.

Ей не нравится, что любой чувствует свободу сказать ей что-то. Так не должны обращаться с Блэками, и она обязательно им на это укажет. Пусть она и единственная, кого это интересует, но пройдёт время, и ей мнение будет не только цениться, но и ставиться превыше других.

С другой стороны, не было ещё в истории человека, что сотворил свои великие деяния самостоятельно, без помощи. В крайнем случае, всегда с ними был кто-то, кто помогал подняться. Хотя бы на первую ступеньку. Однако находить союзников среди этого сборища неотёсанных болванов, называющих себя выходцами самого благородного из факультетов не очень-то и улыбается.

Беллатрикс в Хогвартсе только второй день, но её уже тошнит от красного и золотого. Она понимает, что избежать этого, равно как и шумного общества, можно только на улице или в библиотеке. Но среди книжных стеллажей она сидеть не собирается, потому что прекрасно знает, что там учит уроки маггловская заучка, которая на одном курсе с кузеном. Или, вполне возможно, ей не посчастливится встретить там того бедного оборванца, одного из лучших друзей Сириуса.

Но в этом году сентябрь не радует ни ярким солнцем, ни тёплым ветерком. Ни хорошими новостями, кстати. Проблема была в том, что без шапки или хотя бы, на крайний случай, шарфа выходить на свежий воздух не следовало. Самое обидное, что и болеть ей никак нельзя — родителей, наверняка, уже известили, куда попала их младшая дочь, а уж новость о том, что она пропускает уроки, их точно не обрадует.

Надев тёплый шарф в красную полоску, Беллатрикс молится всем богам, чтобы её никто не заметил.

— Привет Грифиндору! — радостно восклицает какой-то парень, вскакивая на столик ногами.

Его тут же поддерживают все присутствующие в гостиной, обратив на неё горящий взгляд и белозубые улыбки. Белла кривится и, как она считает, позорно спасается бегством. Облегчённый вздох вырывается из груди лишь тогда, когда за спиной не слышно больше комментариев по поводу того, что «неужели Блэк надела что-то гриффиндорское?», «переметнулась на нашу сторону, а?», «а мамаша тебя не накажет за такое кощунство?». Беллатрикс знает из разговоров взрослых, что детям свойственна жестокость. Но во-первых, старшекурсников детьми уже не назовёшь, во-вторых, это была её прерогатива. Она понимает, что недооценила гриффиндорцев в этом плане и поджимает губы.

Однако на улице ей снова не везёт. Друзья кузена веселятся у озера, а сам он болтает с Андромедой. Беллатрикс чувствует укол ревности — ей Сириус не улыбается так искренне. Меда что-то скрывает, она совсем другая, а кажется правильной. Допустим — первое: общается с кузеном, что опозорил их семью, второе: как-то опасливо оглядывается, верно, боится, что её заметят. Странная она. Если и нарушать правила, то без оглядки, а она, кажется, постоянно колеблется. Беллу передёргивает — Меду она недолюбливает. Может, потому, что Меда всем нравится. Это она постоянно пытается выйти на свободу, сказать что-то поперёк родительскому слову, но всё равно её пару лет назад определили на Слизерин. Она слишком похожа на Сириуса, это она должна была попасть на красно-золотой факультет! Беллатрикс шипит сквозь зубы.

Андромеда поворачивается, видит её и машет. Быстро прощается с кузеном, кажется, целует его в щёку и направляется к младшей сестре. Сириус смотрит то ли ей вслед, то ли на неё, Беллатрикс. Он широко улыбается — видимо, тоже заметил яркий шарф.

— Здравствуй, Белла, — длинные, как у пианистки, пальцы приподнимают замученный шарф за кисточку, но Андромеда не произносит ни слова — только опускает взгляд.

— Меда, я… — против воли вырывается у неё.

— Не стоит, — холодно прерывает та, поднимая руку, и Беллатрикс не узнаёт её. Но потом Андромеда подходит совсем близко и наклоняется к её уху. — Я рада, что ты на Гриффиндоре.

— Скажи это матери с отцом, — вспыхивает Белла и, резко отвернувшись, уходит.

Она думает, что Меда, наверняка, спешит обратно к Сириусу. Он пожмёт плечами, хмыкнет, ласково тронет её за подбородок и утешит. Беллатрикс видела, как они общаются. По ним и не скажешь, что разница в возрасте составляет несколько лет, причём он младше. Может, он умеет себя порядочно вести, если хочет? Белла оглядывается, видит их вместе и чертыхается. В глазах щиплет. Белла останавливается в недоумении, вздрагивает. С самого раннего детства она не плачет, а сейчас так хочется уткнуться лицом в подушку, чтобы эти злые слёзы вышли наружу.

Беллатрикс не понимает, что с ней творится.

В тот вечер она открывает одну из немногих книжек, что привезли из дома, долго ищет, и в результате сдаётся — берёт учебник. Книга открывается на нужной странице как по мановению волшебной палочки, о которой Белла, к слову, вспомнила впервые с того момента, как села в Хогвартс-экспресс. Заклинание написано жирным шрифтом заглавными буквами, но в голове набатом бьёт указ, что использовать магию ей нельзя. Поэтому она дожидается темноты и спускается вниз, где в камине сжигает свои шарф и шапку, улыбаясь как-то совсем безумно.

Беллатрикс на самом деле неплохо относится к Сириусу, только она в жизни этого никому не расскажет. Причина в том, что он слишком пренебрежительно относится к общему мнению их семей насчёт чистокровных, а ещё в том, что попал на Гриффиндор. Вот только и она теперь на Гриффиндоре. Беллатрикс боится изменить себе, стать такой же, как кузен, но одного лишь взгляда хватает, чтобы понять, что этому не бывать. Заносчивый, нахальный, бесстрашный, честный, слишком прямой — только восхваленные качества красно-золотого факультета. Ничего от аристократа. А что же она? Она совсем не такая, но ногой не ступила в предназначенный им обоим Слизерин. Беллатрикс не понимает, никогда не понимала, как можно было стать таким в их обществе, и от этого только хмурится. Что же могло с Сириусом такого случиться, что он однажды свернул с пути и на волоске находится от того, чтобы называться предателем.

Белла кипит от негодования и бросает первый подвернувшийся учебник в стену. Твёрдые корешок и обложка глухо бьются о твёрдую поверхность и с таким же звуком — о пол. Беллатрикс не заботит, что книга валяется без присмотра — она привыкла, что вещи за ней кто-то поднимает.

Ей не нравится беспокоиться насчёт Сириуса. Хотя бы даже потому, что Андромеда с мечтательной улыбкой пытается ей втолковать, что она так часто думает о нём потому, что он её родной брат, и это нормальные родственные чувства. Беллатрикс смеётся издевательски и называет сестру глупой. Никакой ей Сириус не брат, и уж точно не родной. Но тем не менее, от этого меньше она беспокоиться не начинает. Сириус либо ногой, либо ухом, либо пятой точкой непременно присутствует в половине её мыслей даже тогда, когда думать она о нём совершенно не желает.

Она не хочет помнить о нём ничего хорошего. Только то, что он так пренебрежительно относится к своему роду, что высмеивает её и её поведение, что хамит взрослым, что рвётся на свободу так, будто его держат в Азкабане. Не хочет помнить, как он находил её в слезах и успокаивал, утирал ей нос платком, хоть она бешено вырывалась. Не хочет помнить, что он продолжал попытки пообщаться с ней даже после всех полученных от неё синяков. В конце концов, он на три четверти состоит из всего того, что невыносимо её раздражает.

— Белочка, — неожиданно выдаёт Сириус после долгого молчания.

Сириус лежит и смотрит в потолок. Ему всего пять, а Белле едва-едва исполнилось четыре, но она ещё ни разу не согласилась с ним поиграть. Поэтому он нехотя поднимается и тащится к старшим кузинам, у которых, наверняка, сидит Регулус, которому тоже можно будет придумать милое имя. Уж он-то точно не откажется.

Белла улыбается, вспоминая детское недоумённое лицо кузена. Тут же злится на себя, и улыбка пропадает.

— Беллз, — зовёт её семилетний Сириус.

Она чувствует кузена совсем близко, слышит его хрипловатое от бега дыхание. Его руки вдруг обвиваются вокруг её тела, и он стискивает её в объятиях. Сириус улыбается. Ей трудно дышать, и трещат рёбра. Домой Сириус едет с фингалом под глазом.

Беллатрикс вспоминает, что дома, в библиотеке, на третьей полке снизу в пятом шкафу лежат фотоальбомы. В одном из них много колдографий из их детства. Сириус, кажется, портил абсолютно все снимки: скучающе рассматривал потолок, пытался дотянуться до Регулуса, показывал язык, строил забавные рожицы, воображал из себя напыщенного аристократа. Есть одна, которую она очень любит, только никому никогда про неё не расскажет: Белла сидит на полу над книжкой, рядом горит свеча, а Сириус осторожно подсаживается перед ней и ласково смотрит на неё с озорным огоньком в глазах — снимок, сделанный Регом на маггловский фотоаппарат. Она не помнит, где и когда сделано фото, очень не любит, когда он смотрит так на неё, но каждый раз при взгляде на него она чувствует, что сердце бьётся как-то по-другому.

Белла тяжело вздыхает и выбирается из своего укромного убежища — кровати, завешанной бардовым пологом. Она осторожно спускается по ступенькам вниз, стараясь не стучать каблучками, и предельно аккуратно выглядывает из-за угла в гостиную, готовясь исчезнуть в любой момент, как только кто-нибудь заметит её макушку. Людей мало, но Сириус сидит в излюбленном кресле. У него в ногах сидит Поттер и что-то беспрерывно говорит, а кузен слушает вполуха и рассеянно путает пальцы в его космах. Беллатрикс вдруг осознаёт, что взгляд синих глаз буравит её. Сириус щурится и даже не улыбается, сильнее сжимает подлокотник кресла, верно, намереваясь встать. Беллатрикс крутится на каблуках, тряхнув чёрными кудрями, и уходит наверх. Захлопнув дверь, она убеждает себя, что ей только слышится, будто он зовёт её. Злость на себя накатывает волнами и накрывает с головой.

— Я уезжаю в Хогвартс уже завтра.

— Знаешь, Беллз, неправда всё это. Я понимаю, конечно, что ты того, — он крутит пальцем у виска, — а вся моя семья считает меня полным придурком… но ты это… всё равно. Ты на самом деле не ненавидишь меня, Беллз, ты меня любишь.

Беллатрикс правда любит Сириуса.

Вот только она ещё маленькая, чтобы это осознать и не посчитать очередной глупостью.

Сириус часто, может, даже слишком много думает о Беллатрикс. Конечно, он совершенно не думал о том, что, когда звал её к себе на факультет, Шляпа посчитает так же. Он обрадовался. Не потому, что над младшей кузиной можно будет подшучивать днями напролёт, нет. Ему хотелось воспитать в ней живого человека, но она не давалась. Он не знал, Мерлин ли наколдовал что-то с неба или же МакГонагалл под пытками заставила Шляпу вынести такой приговор, но определение Беллатрикс на Гриффиндор — лучшее, что с ней произошло. Конечно, она так не считает. Она ненавидит весь мир, проклинает всё вокруг. Может, когда-нибудь и поймёт, что Слизерин бы её погубил. Сириус непременно хочет что-нибудь ей пообещать, но не может дать обещание даже себе, что не станет ничего ей портить. Он знает не понаслышке — слова с лёгкостью вырываются по инерции, не успеваешь и задуматься. Поэтому и сказать ей, что он поможет, Сириус не имеет абсолютно никакого права. К тому же, Беллатрикс в жизни не поверит в его благие намерения.

Он всегда думает, что Белла никогда не любила его — даже не улыбнулась, когда он впервые с младенческого возраста увидел её после долгой разлуки во много лет. Сириус до сих пор вспоминает совершенно серьёзную девчушку, не носящую ничего, кроме чёрного, и не говорящую ничего поперёк словам родителей.

Ему хочется, чтобы Белла была ему такой же сестрой, как и Меда. С Регулусом сравнивать не хочется, Регулус вообще обычно в его размышлениях подолгу не задерживается. Нарцисса тоже немного другая — она слишком важная, гордая и, наверное, чересчур взрослая для своего возраста. Сириус помнит, как они вдвоём стояли и ждали своего распределения. А Меда родная, весёлая, милая и понимающая. Нет, Сириус вовсе не мечтает видеть Беллу такой, он хочет общаться с ней так же хорошо. Нарцисса, к примеру, сильно охладела к нему, когда он попал на Гриффиндор, но разговаривать не прекратила. У Андромеды на каком-то подсознательном уровне взыграло блэковское негодование, и их отношения потерпели серьёзный удар, но всё равно остались крепки. Беллатрикс же бросила вазу ему в голову, как только он появился перед ней впервые с поступления в Хогвартс — не попала, но его сильно рассердила. Ей тогда было всё равно, но тогда он ни разу не попробовал заговорить с ней.

Сириус вздыхает. Беллатрикс тяжело, а он внутри в тайне даже от себя всё равно злорадствует. Считает, что такой и помучиться можно. С одной стороны, она это заслуживает, с другой — нет. Одну минуту Сириус думает, что помогать ни за что не станет — он сам справлялся в одиночку, она слишком гордая, чтобы принимать помощь, к тому же ненавидит его, да и никаких обязанностей у него перед ней нет. Но во вторую минуту Сириус уже сомневается — Беллатрикс другая, на него она не похожа, и, какой бы чокнутой она ни была, всё равно останется родственницей, как бы сильно его ни ненавидела, в них течёт одна кровь. В конце концов Сириус просто устаёт думать, отвлекается и забывает.

Но Беллатрикс мелькает перед глазами слишком часто. Естественно, делает это не специально — это же Белла со своим характером. И каждый раз ему хочется поговорить, он даже идёт к ней, но абсолютно не представляет, о чём. Вместо этого у Сириуса вырывается что-то обидное, шутливое, а Беллу это злит.

Сириус лишь смутно догадывается о причине того, почему ему не наплевать на младшую кузину. Но то, что ему не плевать, он знает точно.

Беллатрикс смотрит на него так, будто готова выхватить у любого члена семьи волшебную палочку и запустить в него Аваду. Сириус сидит, низко опустив голову, и хмурится. Мать насильно заставляет его приехать из Хогвартса на рождественские каникулы, после чего они всей семьёй собираются в мэноре у Друэллы и её дочерей. Они все разговаривают нарочно громко — о Слизерине, о умнице Нарциссе. Чтобы ему было совестно и стыдно. И чтобы Регулус с Беллатрикс не оступились бы так сильно в своё время. Сириус лишь раз поднимает на неё глаза, но натыкается на злобу и враждебность.

Был ли он хорошим старшим братом? Нет. Но всё же он не делал ничего плохого. Он частенько думает, что Беллатрикс относилась бы к нему совершенно иначе, если бы не слушала так много родителей и тётю. Сириусу обидно. Он досадливо шипит в подушку, мучается по ночам бесполезным самобичеванием.

— Бродяга, — шёпотом зовёт Римус.

— Я разбудил тебя? — он вздрагивает и переворачивается на спину.

Люпин сидит на краешке его постели, смущённо улыбается краешком губ и застенчиво мнёт в руках свою футболку. Глаза чуть сонные, напуганные.

— Н-нет, — он совсем ещё не научился врать. — Я услышал тебя, и… ты… у тебя всё в порядке, Сириус?

— Да, Лунатик. Я, ну это, просто, кошмары, наверное… Извини, короче. Иди, а то завтра тебе просыпаться рано, на уроки же нужно.

Римус молчит, смотрит в пол. Потом улыбается робко.

— Бродяга, так и у тебя уроки.

— Плевал я на них, Рем, честное слово, — он тоже выдавливает из себя улыбку, но она тут же гаснет. — У меня тут дела поважнее, знаешь.

Римус кивает, Сириус щурится. Он никак не может знать.

— Ты из-за кузины беспокоишься, не думай, что я не вижу, — тихо шепчет Люпин.

Сириус приподнимается и крепко обнимает его, положив голову на плечо, шепчет что-то вроде благодарности. Римус усмехается, гладит его по спине тёплыми ладонями, прижимается щекой к макушке. Сириус снова думает о Беллатрикс, отличие лишь в том, что он на этот раз в надёжных объятиях друга. Он смаргивает навернувшиеся слёзы, по-дружески бодает Римуса лбом в плечо.

— Иди.

Сириус заставляет себя думать о квиддиче и девушках, потому что он знает, что Люпин хоть отвернулся от него, всё равно внимательно прислушивается. Сириус благодарит Мерлина за то, что он послал ему таких друзей.

— Она ненавидит меня, — жалуется он.

— Ты не понимаешь меня. Слов моих не воспринимаешь. Помочь не хочешь, — эти слова он говорит уже от двери, перенеся одну ногу через порог. — Я-то надеялся, что хоть одна настоящая сестра у меня будет.

Сириус под утро вспоминает грандиозный скандал, который Меда устроила сразу после каникул — как увидела впервые с тех пор, как он ушёл. Она ругалась на него, упрекала, стыдила его, он улыбался — с тех пор они общались снова по-прежнему.

Сириус хочет общаться с Беллатрикс так же, как и с Андромедой.

Сириус хмуро признаётся себе, что любит Беллатрикс, и тихонько стонет.

Признание слышит и Римус, который лежит на соседней кровати. Он сдвигает брови и с силой зажмуривается

На всех уроках Беллатрикс сидит одна и на задних партах. Она видит, что на неё оглядываются, но чувствовать такие же взгляды на спине ей порядком надоело. Она отмечает, что теперь на неё смотрят с любопытством с ноткой испуга — видимо, начинают понимать, с кем имеют дело. Ей не нужны друзья среди этих людей, не нужны приятели. Ей нужны союзники, но совсем не здесь.

За обедом к ней подсаживается Сириус, и теперь все с удивлением пялятся на него. С Беллатрикс ни за обедом, ни за завтраком, ни за любым другим приёмом пищи не садился никто, оставляя с обеих сторон свободное место, куда свободно могли бы сесть по два человека. Сириус сидит совсем близко. Беллатрикс готовится в любую секунду нападать, но кузен не произносит ни единого слова до окончания обеденного перерыва. Он ни разу не смотрит на неё, но она всё равно до самого конца напряжена. Её поступок кузена изумляет не меньше.

Едва пережив первый учебный день, Белла возвращается в спальню. Соседки либо тихо сидят в уголке, либо уходят вниз — наедине с ней они не остаются. Они Беллатрикс совершенно не волнуют, она полностью отвлекается на учёбу. Но на этот раз они, правда, все вчетвером гнездятся на одной кровати. Никто из класса не удосужился прочитать первые главы учебника перед уроком, а она не рвалась отвечать, чтобы лишний раз не привлекать внимание, и наказанием за незнание, естественно, было сочинение на целый свиток. Остальные профессора так же не поскупились и не дали поблажку им лишь за то, что они на первом курсе. Белла тяжело вздыхает и ищет перо с чернилами на дне сумки. На часах позднее время — она нарочно долго ходила по замку после последнего урока. Оставаться в спальне не улыбалось — она точно знала, что засидится допоздна, в одиночестве заняться уроками не получится. Можно подождать немного и спуститься вниз — гостиная, наверняка, почти полностью опустеет. Беллатрикс берётся за первое домашнее задание. Чернила тут же кляксой отпечатываются на пергаменте, потому что она чересчур долго держит перо над ним. Она думает о том, как сильно ей хочется написать домой. Слишком страшно. Сириус рассказывал Меде, что родители его ни разу не написали ему из дома до самого Рождества, да и пару строчек перед каникулами — всего лишь указ приезжать домой. Он говорил это пренебрежительно, но она отчётливо слышала нотки обиды. Белла не хочет повторять его судьбы, к тому же и взаимоотношения с родителями у неё куда лучше. Но всё равно, дабы не повторять ошибки кузена, она думает написать первой. Но позже. Уж кто-кто, а она точно знает, как долго матери с отцом нужно привыкать к каким-то кардинальным переменам.

Беллатрикс спускается вниз, когда голоса за дверью напрочь стихают. Гостиная пуста — студенты старших курсов как раз начинают беспокоиться об уроках ближе к полуночи. Она сначала некоторое время сидит у камина и греется, потом пересаживается на мягкий диван и принимается строчить. Диваны в её доме холодные и жёсткие, потому что сделаны из кожи и туго обтянуты ею. Наверное, в подземельях Слизерина такие же. С домашним заданием она справляется на удивление быстро, а потому с облегчением вздыхает и откладывает свиток.

Языки пламени танцуют слишком медленно, слишком спокойно, а Белла никак не может оторвать взгляд от них. Сон забирает её в свои тёплые объятия, а она не находит в себе сил противиться.

* * *

Сириус спускается осторожно, не издавая ни звука, и едва не вскрикивает, замечая кузину, мирно дремлющую перед камином. Он подходит ближе, присаживается на диван рядом, не зная, что и делать. Стоит Белле проснуться, и она уйдёт к себе. Хотя что ей ещё делать, не оставаться же здесь до утра.

Он вглядывается в её лицо. Что тут скажешь, все Блэки поголовно из поколения в поколение рождаются красивыми. У Андромеды, например, красота мягкая, у Нарциссы — холодная, у Беллатрикс — немного жестокая. Правда, она ещё маленькая, чтобы задумываться об этом.

Сириус осторожно притрагивается к её волосам, осторожно проводит по ним ладонью, потом ещё и ещё. На губах его нежная улыбка.

— Белла. Белочка, просыпайся, — зовёт он тихо.

Она хмурится, с трудом разлепляет веки, потом вскакивает. Сириус сидит по-прежнему спокойно, глаза горят огнём.

— Спасибо, — будто бы через силу выдавливает Беллатрикс, бросая через плечо.

Он молчит.

Она уходит к себе, но оборачивается на первой ступеньке и, не глядя на него, резко выплёвывает:

— Мне здесь не место.

— Это как раз твоё место, — возражает Сириус, когда дверь где-то наверху с щелчком закрывается.

* * *

Беллатрикс просыпается и не помнит, как добралась из гостиной в спальню, помнит только, как закончила сочинение и сложила всё в стопку.

Перед завтраком Сириус улыбается как-то по-другому — как Меде. Белла едва-едва успевает опомниться, чтобы не улыбнуться в ответ. Она подходит к столу, и кузен скользит на своей пятой точке вдоль скамейки поближе к ней, по-прежнему сияя.

— Ну что, сестрёнка, как спалось на диване этой ночью? — радостно и, наверное, чересчур громко спрашивает он.

С разных сторон раздаётся несколько тихих смешков и многозначительных покашливаний. Ярость накатывает на Беллатрикс огромной горячей волной. Чёрные глаза пылают, губы кривятся, руки сжимаются в кулаки. Как он посмел сказать это вслух при всех?! Как вообще посмел припомнить ей это?! Тыквенный сок из стакана выплескивается на голову Сириусу, и Беллатрикс со злой усмешкой подмечает, как быстро с его лица исчезает улыбка.

— Какого чёрта?! — кричит он, отплёвываясь.

На него обращаются теперь уже взгляды почти всех присутствующих в Большом Зале. Белла смотрит ему за спину и видит, что ближе всех подходит Марлин, протягивает к нему руку, но не решается тронуть. Над её кузеном никто не смеётся: более менее хороший авторитет он успел себе заработать — все ждут его реакции, смотрят испуганно, с настороженностью, с интересом.

Белла надменно поводит плечом и разворачивается, но он с силой хватает её за шкирку и тащит к выходу. Она пытается вырваться, шипит на него, но он идёт твёрдой походкой и держит железной хваткой. Ему вслед доносятся ободряющие выкрики и добродушные пожелания Белле держаться.

— Какого чёрта?! — повторяет Сириус, прижимая её к стене коридора, в который никто, кажется, не заходил уже несколько лет.

— Убери от меня руки! — рычит она.

Белла смотрит ему прямо в глаза. Синие глаза тоже умеют гореть яростью, только вот холодной, морозной, зимней. По длинной чёлке до сих пор тоненькими струйками на лицо стекает сок, но он не обращает внимания. Грудь его высоко вздымается, оттуда вырывается хрипловатое дыхание.

— Ты будешь отвечать передо мной за всё, ясно?!

— Я ничего не должна тебе, — медленнее проговаривает Беллатрикс, кривя рот. — Ты предал нашу семью, и отвечать перед тобой я не собираюсь.

— Плевал я на нашу семью! Будешь вести себя так, и я найду способ тебя перевоспитать, понятно?!

— С какой стати? — взрывается она.

— Потому что я твой брат, — твёрдо отвечает он и отпускает её, однако, не отстраняясь.

— Ты мне не брат, — шепчет она с загоревшимся безумным огоньком в глазах. — Ты. Мне. Никто.

— Сириус!

— Бродяга, или ты немедленно выходишь, или я… короче, лучше выйди!

За дверью ванной комнаты в их спальне раздаётся какой-то приглушённый звук, парни переглядываются и только с новой силой принимаются долбить кулаками в дверь.

— Бродяга!

— Да идите вы к чёрту! — стонет Сириус из-за двери.

Голос его измучанный, хрипловатый. Он не появляется на уроках после инцидента в Большом Зале, не ночует у себя, не учится и на следующий день. И только ближе к ночи Римус обнаруживает, что дверь ванной заперта.

Люпин качает головой, знаком даёт Поттеру понять, чтобы не мешался, и устало прикладывается лбом к двери. Он начинает говорить тихо, успокаивающе убедительно — говорит что-то совершенно абстрактное насчёт того, что отрицание проблемы ничего не решит и всё такое, хотя и знает об истиной причине. Он говорит долго, Джеймс нетерпеливо ёрзает, сидя на кровати. Однако замок щёлкает, Римус отступает на пару шагов, выпуская Сириуса.

— Ребят, правда, всё нормально, — бормочет он.

Джеймс срывается с места и даёт Сириусу подзатыльник.

— Ты совсем спятил, Бродяга? — он трясёт его за плечи.

Тот не удерживается и улыбается, пытается оттолкнуть назойливого оленя. Но тот всё никак не отстаёт, и Сириус оборачивается собакой. Джеймс машет на него рукой и падает на свою кровать, краем глаза поглядывая на него. Римус присаживается на корточки, пёс не двигается с места, и он проводит рукой по густой чёрной шерсти, чешет за ушком. Бродяга довольно урчит, облизывает Римуса своим длинным шершавым языком, он рукавом вытирает щёку, улыбается, обнимает огромного пса за шею. Бродяга закрывает глаза и жалобно завывает, а Римус всё гладит его, гладит…

В тот вечер чёрный пёс засыпает в ногах у Люпина, может, чтобы не разговаривать ни с кем.

* * *

— Э-э-э, извини… что-то случилось?

— Какое тебе дело? — шипит Беллатрикс и направляется к двери, но на пороге тихо бросает: — Нет.

Внутри шевелится какое-то странное чувство, и особо остро оно впивается в сердце, когда она ловит на себе взгляды кузена — совсем другие. Теперь он смотрит так, как смотрела она на него всю жизнь. Она думает, что должна быть рада, что наконец-то всё встало на свои места, наконец-то появилась взаимность — всё, он ненавидит её.

Сириус смотрит зло, а Белла слышит, что его друзья говорят о том, что никогда прежде его таким не видели. Она думает, что не хочет быть причиной, но потом с недовольством отгоняет эти мысли прочь. Какая разница, как относится к ней Сириус? Именно, что никакой, абсолютно плевать.

Беллатрикс медленно плетётся через резные двери, непрочный мост к совятне. Ей до сих пор неуютно под взглядами окружающих — пусть они уже и не такие осуждающие, не полные неприязни, но всё равно непривычные, слишком жестокие и отдалённые. Они ей не нужны. Как и Сириус.

Сириус. Сириус. Сириус.

Его имя крутится на языке, занимает все мысли. Она злится на себя за то, что думает, злится на него за то, что он не выходит из головы.

Белла чертыхается: забыла взять с тумбочки пузырёк чернил, перо и пергамент. Огромная сова на нижней приступке дружелюбно ухает и мотает головой в сторону. Надо же, кто-то оказывается на редкость предусмотрительным и оставляет в совятне ящик со всеми необходимыми для написания письма принадлежностями.

«Мне здесь очень нелегко, — пишет Беллатрикс, как всегда не церемонясь со вступлением. — Но жаловаться и жалеть себя — не в моих правилах, к тому же я уверена, что справлюсь с любой поставленной задачей. Мне не удалось ещё полюбить ни единого урока, равно как и учителя. Ни один гриффиндорец не достоин дружбы Блэков, поэтому я одна. Однако мне совсем немного помогает Сириус. Хотя он и в полном праве считаться предателем рода, в нём осталось ещё много блэковских черт. Он может ещё стать прежним. Пишу, дабы удостовериться, ждут ли меня в мэноре к Рождеству».

Беллатрикс долго вслух ругается. Почти половина письма — про Сириуса, остальное — ванильные сопли таких девочек, как Марлин МакКиннон. Сама она в жизни бы так не написала, красно-золотой факультет изменил её в худшую сторону. Она пишет адрес и выбирает сову, которая выглядит посолиднее, чтобы привязать письмо к её лапке. Но потом бросает письмо на стол, много раз зачёркивает имена матери и отца в адресатах, скрывается под слоем чернил и сам адрес. Вместо этого Беллатрикс наугад коряво чиркает имя старшей сестры и чуть ли не швыряет чёрному филину. Тот на лету хватает письмо и потом ещё долго в недоумении кружит над замком Хогвартс.

Беллатрикс жалеет, что вообще отправила злополучное письмо, потому что Андромеда может узнать даже то, что написано между строк, так как более осведомлена в происходящем.

Меда и вправду ловит её, однако, немногим позже ожидаемого — после совиной почты на следующий день.

— Не хочешь ничего рассказать? — мягко интересуется она без излюбленных завуалированных намёков.

— Нет, — коротко обрывает Беллатрикс.

Как назло, из дверей большого зала выходит гриффиндорская делегация: мародёры и две их подружки — МакКиннон и Медоуз. Последняя вечно заливалась румянцем при виде Люпина, который смущался от встречи их взглядов не меньше, — даже Белла в силу своего маленького возраста догадывалась о том, что между ними что-то есть. Сама она никогда не смотрела на представителей противоположного пола, к тому же знала, что сама их отпугивает. С детства мать говорила ей, что у неё холодная красота — у Нарциссы такая же, а вот у неё с ноткой сумасшествия. Она просто выше этого. Позади процессии плетётся Сириус, еле переставляя ноги и смотря перед собой безучастным взглядом. Белла вздрагивает — она успела привыкнуть к злобе в его глазах и совсем не ожидает увидеть его таким. Он проходит мимо, даже не подняв головы, хотя все друзья и смеются весело над шуткой Поттера. Старшая сестра, безусловно, угадывает её мысли.

— А ситуация с Сириусом тебя совсем не волнует? — помогает Андромеда, пытаясь погладить сестру по щеке.

— С чего бы? — та не даётся и тут же поворачивает разговор в другое русло: — Ты бы ещё Нарциссу ко мне подослала.

— Цисси до сих пор не может свыкнуться с мыслью, что ты не на Слизерине, — немного мечтательно произносит Меда, намеренно избегая название ненавистного факультета. — Что ж, ладно, я уйду, но имей в виду, что со мной всегда можно поговорить, — она уже идёт прочь, но Белла готова поклясться, что губы её растянуты в лёгкой улыбке.

Беллатрикс думает, что легче выкинуть голову, чем мысли о Сириусе из неё.

— Беллз!

Она вздрагивает, совершенно не ожидая, что он позовёт её, да и вообще заговорит в ближайшие шесть лет, и, чуя подвох, медленно оборачивается.

— Родители ещё не писали тебе? — с улыбкой до ушей спрашивает Сириус. — Они тебя из дома ещё, случайно, не выгнали?

Со сторон раздаются смешки его верных дружков, и сам он тоже хохочет, радуясь собственной шутке — совсем как в первый день. А ведь время медленно близится к середине октября, оставляя неприятные сентябрьские воспоминания в прошлом, которые, однако, никак не могут забыться. Белле неприятно, и это только раздражает — ей не нравится, что он вновь стал подкалывать её. Странно, но гриффиндорцы и слизеринцы даже смеются по-разному, потому что в интонациях первого она некогда не замечала чего-то враждебного. Однако быть посмешищем из-за кузена не хотелось, да и позволять этого Белла не собиралась, ведь ей надо было, наоборот, неспешно становиться авторитетом. Беллатрикс закусила губу от досады: ей одиннадцать, у неё нет друзей и даже союзников, над ней смеются, семья может отвернуться, она на неправильном факультете. Сириус знает её больные места, все до одного — она не говорила, но в них течёт одна кровь, может, ему не так уж и трудно угадывать её секреты. Родители действительно волнуют её больше всего на данный момент, а письмо домой лежит в ящике, и на нём чернеют лишь слова «Дорогие maman и papa». За все полтора месяца не было ни дня, когда она не думает о том, чтобы написать родителям. Но боится. Она, Беллатрикс Блэк, боится. Что, если всё и вправду будет так как говорит Сириус? Хотя это всё глупости, разве может он сказать что-то дельное, что-то, чему стоит верить? Белле не нравится думать, что сёстры и родители могут к ней охладеть лишь из-за того, что Шляпа ошиблась. Всё чаще она задумывается, стоит ли ехать в Блэк-мэнор на рождественские каникулы без приглашения, ведь и Андромеда, и Нарцисса будут там, а её, вполне вероятно, никто не ждёт.

— Чего молчишь, сестрёнка? — наигранно ласково интересуется Сириус, а уголок его губ против воли тянется наверх.

— Я тебе не сестрёнка, — шипит Белла, в тайне злорадствуя, потому что она отлично помнит, как он отреагировал на эти слова в прошлый раз.

Лицо кузена мигом преображается: огонёк в глазах потухает, изгиб губ кривится, дыхание сбивается. Она, ликуя, разворачивается и уходит, оставляя за спиной притихшую гостиную Гриффиндора. Однако чья-то рука крепко сжимает её плечо, и её впечатывают в стенку.

— Это уже стало твоей привычкой — обращаться так с девушками, да, Блэк? — шипит она сквозь зубы.

Называть кузена своей фамилией ей не нравится — она будто бы тем самым подтверждает их родство. Хотя Сириус уже опорочил фамилию, практически предал род… Беллатрикс зажмуривается, понимая, что она сама идёт той же дорогой и тоже, получается, не заслуживает носить звание чистокровной наследницы древнейшего рода. Если ей удастся доказать родителям, что Гриффиндор не диагноз, не наложит на неё никакого проклятия, и чистота крови останется прежней, то и Сириус будет в некоем роде оправдан. В любом случае, во время порывов называть кузена по имени никак нельзя, фамилия — идеальный вариант, вот только не в их случае. «Блэк» — как будто обвинение самой себе частично.

— Не смеши, Беллз, какая же ты девушка? — заливисто смеётся Сириус, чуть заметно нервничая — взгляд синих глаз мечется из стороны в сторону.

Беллатрикс ждёт, что он будет злиться — как тогда. Но кузен, наоборот, ведёт себя совершенно как прежде — до её поступления, в первый месяц: смеётся, шутит, подкалывает. Она до сих пор не оставляет мысли о том, что он может вдруг вспылить и ударить её, но успокаивается, вспоминая, что каким бы отвратительным ни был Сириус, руку на девушку он не поднимет никогда. Разве что… нет, они оба ещё слишком малы.

— Тебя дома не учили, что нехорошо поворачиваться спиной к собеседнику, а? Я могу научить, — он поднимает брови.

Белла замечает, что Сириус её уже давно не держит, даже пальцем не трогает. Но там, где держали сильные руки, наверняка проступят синяки — кузен всегда был силён не по годам.

— Что же ты молчишь, Белочка? Язычок проглотила? — участливо спрашивает он, вновь осведомляясь о её неразговорчивости.

— Пошёл прочь! — взвывает она, упирается ладонями ему в грудь. Сириус отступает лишь на шаг и вновь прижимает её к стене. — Что тебе нужно?!

— От тебя — ничего, — пожимает он плечами. — Я ведь просто спросил, не прогнали ли тебя ещё из дома.

Беллатрикс невольно признаётся себе, что ей нравится звучание его смеха. Она мотает головой, хмурится и с силой наступает каблучком ему на ногу. Сириус сгибается пополам, тем самым давая ей проход, воет раненным щенком, кажется, говорит пару отнюдь не аристократичных слов. Белла для себя решает, что на следующий день кузен будет сидеть с перевязанной ногой и смотреть с той же злобой. Она уходит на верхний этаж, в библиотеку, потому что Сириус никогда не додумается пойти туда, а слизеринцы, мнение которых не перестаёт волновать её, не вопреки стереотипам, не посещают крыло, по их мнению кишащее презренными грязнокровками.

Впрочем, они не так уж и сильно ошибаются.

Какой бы гордой не была Беллатрикс, ей неуютно сидеть без дела в месте, где каждый чем-то занят, поэтому ей приходится поднять глаза на книжную полку, без единого пробела заставленную фолиантами, книгами, учебниками, рукописями, энциклопедиями.

— Зря ты так с ним.

Она вздрагивает и поворачивается. Не отрываясь от толстой книги, за столиком сидит Люпин, один из лучших друзей кузена. Он улыбается совсем незаметно, самым уголком губ, но она видит.

— Мне не нужно чужое мнение по поводу собственных поступков и решений, — отчеканивает Белла, хватает первую попавшуюся книжку и скрывается за ближайшим поворотом.

— Как знаешь.

Она слышит, как тихо Люпин вздыхает и переворачивает страницу, смотрит на тонкую книгу, оказавшуюся в её руках. «Любовные зелья». Беллатрикс чертыхается, бросает книжку на стол, однако пальцы будто бы против желания открывают оглавление через пару минут. Любовное зелье, амортенция, приворот, ещё что-то не настолько известное. Наверняка, ни слова об оборотном зелье. Её отец любит частенько поговаривать о том, как пару раз готовил это едва ли не запретное, очень трудное по приготовлению зелье.

Дверь в библиотеку открывается и закрывается с характерным ударом.

— Ты здесь, Римус?

Голос негромкий, но перепутать его было невозможно ни с каким другим, даже с голосом младшего брата, похожего на него практически как две капли воды.

Сириус.

— Ты здесь, Римус?

— Сириус? — усмехается тот. — Неужели меня не обманывают глаза? Ты и в библиотеке?

— Заткнись, — улыбается он. — Можно тебя отвлечь? Я поговорить хочу.

— Конечно. Натворил что-то и мне надо освободить тебя от наказания? Прости, я не волшебник.

— Не-е-ет. Это немножко серьёзнее, а наказание мне и вправду придётся отбыть завтра.

— Давай, Сириус, я слушаю, — торопит Римус.

Тот встряхивает головой так, что чёлка падает на глаза. Говорить тяжело, слова не хотят слетать с языка, мысли путаются. Да и к тому же он не уверен, что Римус поймёт правильно, что поможет.

— Это насчёт Беллатрикс.

— Что с ней? — настораживается Римус.

— Ничего. Ей трудно, понимаешь? Я не могу помочь совершенно ничем главным образом потому, что она не принимает помощь. Мелкая, но упрямая и слишком гордая. Чересчур гордая. Она пытается меня ненавидеть. Пытается, слышишь? Но получается у неё не очень-то и хорошо. Она очень легко может сказать мне что-то такое, что уколет меня в самое сердце. Безумно больно. Я тоже хорош. Я против воли подкалываю её и только после осознаю, что мои шутки могут затронуть её за живое.

— И что же ты хочешь? — осторожно спрашивает Люпин.

— Ничего, — вновь повторяет Сириус. — Наверное, мне просто надо было выговориться, — и, развернувшись, стремительно вылетает из библиотеки.

* * *

Беллатрикс слышит всё, потому что находится за соседним книжным стеллажом. Она удивлена тем, что кузен действительно беспокоится, хоть и ведёт себя так, что ему хочется свернуть шею. Он и злится, и шутит, а на деле всё совсем по-другому. Белла позволяет себе лёгкую улыбку — настоящую. Она с трудом преодолевает желание броситься вслед за Сириусом и обнять его — он был неправ, когда говорил, что она всего лишь пытается ненавидеть его. Наверное…

В ту ночь Белле снится странный сон. Говорят, о чём больше всего думаешь перед сном, то и приснится, но сон с сочинением по трансфигурации окончательно разрушил бы её психику. Ей снится Сириус. Сириус лет шестнадцати, такой же красивый, даже лучше. Сириус сидит на берегу Чёрного озера, чуть ссутулив спину, лучи солнца играют на его блестящих волосах, синеют глубокие глаза. Белла видит и себя — в отражении в водной глади. Она похожа на настоящую девушку, у неё довольно-таки пушистые и такие же чёрные волосы, пухлые губы, фигура худая, может, даже слишком, кожа очень светлая. Красивая… Сириус не видит её — смотрит задумчиво вперёд. «Привет», — она подходит ближе и вздрагивает, когда слышит возмужавший голос кузена. «Привет», — без раздумий отвечает она. «Я ждал тебя, ты долго, — замечает Сириус. — Садись». Беллатрикс беспрекословно подчиняется и опускается, пожалуй, слишком близко на траву. Чужая рука обнимает её за плечи и притягивает к себе. Белла не противится, потому что точно знает, что это сон, а испытать подобное чувство безумно хочется. «Этого не должно было случиться. Я идиот, что допустил это и не понял его домыслов. Просить прощения бессмысленно, ты слишком много натерпелась». Беллатрикс смотрит непонимающе, а он расценивает её взгляд как жалобный. Зарывается лицом в копну её волос, замирает на пару секунд, прикладывается губами к её вмску. И шепчет: «Я люблю тебя».

Белла со вскриком просыпается. Темно. Гостиная Гриффиндора.

— Ну здравствуй, — слышится из кресла. — Не стал будить тебя, чтобы не было, как в прошлый раз. Марш в спальню.

— С чего это ты командуешь мной? Не помню, чтобы я должна была слушаться тебя, — фыркает она, пытаясь сфокусировать взгляд.

Сириус тут обычный, двенадцатилетний, но всё равно красивый и почти не изменившийся. Только голос ещё мальчишеский. А она точно другая, больше похожая пока что лишь на маленькую девочку.

— Я твой брат, — Сириус твёрдо выговаривает это, с каждым разом не сдаваясь.

— Нет. Ты мой кузен, с которым я не хочу иметь ничего общего.

— Врёшь, — тихо рычит он.

— Это ты себя обманываешь, — вспыхивает она и уходит.

В своей кровати она видит уже другой сон. Они всё те же, им по шестнадцать. Она с размаху даёт ему оплеуху, он злится, тяжело дышит, из груди вырывается приглушённое рычание. А потом он вжимает её в ствол дерева и целует. Целует так, как она в реальной жизни пока что даже не умеет, как она ещё ни разу не мечтала. Беллатрикс бьёт его по спине, пытается оцарапать, не сдаётся. Но он ловит её запястья и заводит над головой, обездвиживая. Она старается взвыть, но он ловит все её стоны своими губами, скалится, усмехается. Он сильнее. Он откуда-то знает о каждом её последующем действии, будто бы предугадывает. И она сдаётся, впервые в жизни сдаётся и отвечает на поцелуй. «Так-то лучше», — Сириус улавливает момент, чтобы вставить свою ремарку к происходящему. А потом всё резко меняется: она больше не чувствует напора, только ласку и нежность в каждом движении — от прикосновения тёплых губ до лёгкого поглаживания его пальцев по затылку и спине. Запястья давно отпущены, она и не замечает даже. «Не попросишь прощения?» — усмехается кузен. «Блэки не просят прощения», — мигом отзывается Беллатрикс. «Обязательно скажу это тебе, когда начнёшь обвинять меня в появлении синяков на твоих запястьях», — и он смеётся. Белла на пару мгновений выпадает из реальности, слушая его смех.

Пробуждение неприятно и на этот раз. Но вот теперь только дело в том, что отпускать сновидение совершенно не хочется. Беллатрикс вся в холодном поту, но в груди какое-то приятно ноющее чувство. Она не сдерживает улыбки, вспоминая всё до мельчайшей подробности, и даже не пытается себя одёрнуть.

На клочке пергамента Белла пишет зелёными чернилами:

«Блэки не извиняются, но ты должен понять, что я хочу попросить прощения у тебя. За всё».

Чтобы не передумать, что — она уверена — случится через несколько секунд, она без особых угрызений совести использует совёнка одной из соседок по комнате, всё равно будучи уверенной, что он вернётся раньше их прихода. Совёнку лететь совсем немного, Беллатрикс выпускает его из окна.

— Стой! — кричит она, перегибаясь через подоконник и тянясь к улетевшей птице.

Белла думает, какой же дурой надо быть, чтобы написать такое и отправить. Ей кажется, что из своей комнаты она больше не выйдет.

— Беллз!

Беллатрикс не оборачивается и ускоряет шаг, собираясь так же успешно, как и все выходные, избегать его и дальше. Чужая ладонь, однако, ложится ей на плечо совсем скоро.

— Беллз, постой, — она по особому тембру его голоса понимает, что он улыбается.

— Что? — огрызается Беллатрикс, собираясь лишь кинуть на него презрительный взгляд и сразу уйти.

Но её кое-что останавливает. Она натыкается на настоящую, искреннюю тёплую улыбку, на задорный блеск синих глаз. Сириус пару мгновений не двигается с места, потом подаётся вперёд и сжимает её в крепких объятиях.

— Ты моя умница, — смеётся он. — А я уж боялся, что мне и вправду придётся воспитывать тебя.

Беллатрикс вздрагивает. Он сильно зажмуривается, понимая, как сильно сейчас хочется заплакать от безысходности: она хочет, очень хочет, чтобы он обнимал её так же долго, как во сне, но она не должна. Вздрагивает она, правда, по другой причине — от его последних двух слов. Её семья отличается жестокими методами воспитания детей, да и Сириус знает это не понаслышке. От мыслей отвлекают пальцы, пробежавшие по её волосам. Нет, нет, она не может этого позволять…

— Отстань, — тихо и не слишком-то убедительно бросает Беллатрикс.

Сириус смотрит непонимающе.

— Забудь про это дурацкое письмо. Это всё неправда.

Но на сердце её становится чуточку легче, потому что она осознаёт, что кузен понимает, слышит ложь в её словах и видит правду. Он кивает, поджав губы и больше не улыбаясь. Ей хочется съязвить, пожелать всего хорошего, развернуться и убежать, но всё что у неё получается, так это проскользнуть мимо него и скрыться за портретом.

Беллатрикс не спеша идёт по многочисленным ступеням до самого низа. Она привыкла к взглядам в её сторону и перешёптываниям за спиной, научилась не реагировать. Ей хочется думать, что она умеет теперь не обращать внимания на всё это, но на самом деле в голове долго прокручивает услышанные слова о себе… она не может признаться, что переживает из-за этого, что опустилась до переживаний. Она держится по-прежнему гордо.

Белла вдыхает полной грудью запах, который должен был быть стать родным, и хмурится. Пора бы уже смириться и принять случившееся как данное. Она поворачивает за угол и останавливается, с удивлением застав сестру с Малфоем. Он оборачивается на звук, бросает быстрый взгляд на Нарциссу, но тут же ухмыляется и спрашивает:

— Заблудилась?

— Люциус, прекрати! — шепчет Нарцисса, выходит вперёд и холодно смотрит на сестру. — Что тебе нужно?

— Я не к тебе, — грубо бросает Беллатрикс, чувствуя, что с враждебно настроенной по отношению к ней сестрой ей хочется общаться меньше всего.

— К кому?

Она не отвечает на вопрос, скорее похожий на требование, и продолжает путь, слыша, что Нарцисса говорит что-то насчёт того, чтобы она не лезла снова к Регулусу с глупый ребяческими угрозами. Белла фыркает и не удостаивает её более вниманием.

На входе в гостиную Слизерина Беллатрикс вспоминает, что не знает пароля, который представители змеиного факультета меняли куда чаще гриффиндорцев, видимо, считая, что тайн в них больше. Белла мысленно одёргивает себя, поняв, что защищает факультет, на который ей категорически нельзя было попадать.

— Может, всё-таки тебе помочь? — предлагает подошедшая вновь Нарцисса.

— Впусти меня внутрь.

— Там тебе делать нечего, — отрезает она.

— Позови Андромеду, — сдаётся Беллатрикс, не меняя, однако, тона.

Нарцисса не отвечает, скрывается в проходе, и Белле остаётся только ждать. Она поначалу думает о своём, потом начинает считать секунды, затем внутри закипает злость и подозрение на то, что Нарцисса не выполнила обещания. Но в глухой тишине издалека раздаётся поспешный стук каблуков, и вскоре на плечо ей ложится рука.

— Ты искала меня? — добрым, но слегка снисходительным тоном спрашивает Андромеда. — Что-то случилось?

— Не здесь, — бросает Беллатрикс, которой противно мысль, что и последующий разговор будет услышан теми, кому так нетрудно съездить и обидеть её. — Пойдём.

Андромеда согласно следует за младшей сестрой, а та в свою очередь с необычайным облегчением покидает подземелья серебристо-зелёного факультета, как будто бы наверху воздух чище и свежее, чем там, внизу. С большим удовольствием Белла вышла бы на улицу, но декабрьская погода теплом не радовала, впрочем, как и снегом. Все продолжают успокаивает себя тем, что это только первые числа месяца, но всё равно опасаются, что так и будет продолжаться. Беллатрикс со вздохом садится на ступеньки, Андромеда, видимо, считает, что до такого ей опускаться нельзя, и остаётся стоять рядом. Белла не знает, как начать, не знает, о чём стоит говорить, а о чём нет.

— Ты едешь на Рождество домой?

— Мама сказала, чтобы я приезжала. Я бы осталась здесь с однокурсниками, но понимаешь… это всё не друзья. Здесь нет такого человека, ради которого я бы безоговорочно осталась.

Беллатрикс поднимает глаза: она и не думала прежде о сестре, что ей, оказывается, тоже приходится мириться с трудностями на своём факультете. На правильном факультете, который был ей предназначен. У неё тоже нет друзей, которым можно целиком довериться и отдаться душой.

— Мама не писала мне, — шёпотом признаётся Белла. — Ни разу с тех пор, как меня определили на Гриффиндор.

— Ты хочешь домой, да? — понимающе продолжает мысль Андромеда.

— Да, да, хочу, — сдаётся она, позволяя себе слабость. — Но она не ждёт меня, я теперь чужая ей. Сириусу тётя Вальбурга написала длинное письмо, ты мне сама рассказывала, а мне ни строчки. Меня не ждут дома, Меда, понимаешь?

Сверху раздаётся призывной свист, и сёстры синхронно, словно по команде, поднимают головы. Перегибаясь через перила и чудом не сваливаясь вниз, им машет Сириус. Беллатрикс закатывает глаза и отворачивается, не собираясь дальше нежничать с сестрой, Андромеда мягко улыбается кузену в ответ и тут же возвращается к разговору.

— Ты пойдёшь с нами домой.

— Меня не ждут там, — твёрдо повторяет Беллатрикс. — Не хочется быть выставленный за дверь из собственного мэнора.

— Сегодня же я напишу матери. Надо быть посмелее, Белла. Родители не смогут отказать в прямой просьбе, да и, вот увидишь, наверняка найдётся причина тому, что они не пишут тебе всё это время.

— Мы все отлично знаем причину, Меда, не надо их оправдывать и придумывать всякие глупости! Знаешь, зря я это начала. Забудь.

Она поднимается со ступеней и направляется вновь наверх. Не то чтобы она не любила прогулки и всё такое, но здесь, в Хогвартсе, предпочитала отсиживаться в своей спальне, где не было такого большого количества людей, готового подколоть её по поводу фамилии и факультета, реакции её родителей и семьи в целом. Особенно… Сириус. Нет, она не сваливает всю вину на него, но он слишком большое место занимает во всём этом кошмар, преследующем её каждый день.

— Я напишу домой, обязательно напишу, — тихо говорит Андромеда у неё за спиной, Беллатрикс срывается с места и до башни добирается уже бегом.

Беллатрикс просыпается от негромкого восторженного перешёптывания. И это в выходной день! Она тут же успокаивает себя, что учиться осталось всего неделю, а потом каникулы. Рождество, где бы оно не проходило — чудесный праздник, и даже Белла его любит, несмотря на то, что подарки у них, аристократов, скучные и простые.

— В чём дело? — неожиданно даже для себя спрашивает она.

Соседки по комнате синхронно поворачивается в её сторону, округляя от страха глаза. Они молчат, глядя на её, наверное, весьма лохматую голову, высовывавшуюся из-за полога.

— С-снег, — тихо выдаёт одна из них, указывая окно.

Беллатрикс делает вид, что ей всё равно, и вновь скрывается за пологом. Она внимательно прислушивается, дожидаясь, когда стихнут голоса и шаги, понимает, что в комнате одна, вскакивает с кровати и бежит к окну. Она распахивает его, перегибается через подоконник и в блаженстве закрывает глаза. Ещё слишком рано, а посему она слышит лишь, как падает снег. Наконец-то зима. Настоящий декабрь.

Белла бежит в ванную комнату, быстро делает все утренние дела, натягивает платье, зимние сапожки и мантию. Конечно, чтобы не простудиться, она должна была надеть и шарф с шапкой тоже, но они потерпели поражение в камине гриффиндорской гостиной. Ничего страшного с одной прогулки не будет, а пропустить такое — преступление. Пусть снега сейчас по колено, никто не даст гарантий, что он будет на следующий день. Надо воспользоваться возможностью.

По подоконнику скрежещут коготки чёрной сипухи. К лапке её привязано письмо тёмно-фиолетового цвета с печатью семьи Блэк. Внутри у Беллатрикс ничего не сжимается, не переворачивается и не замирает, потому что ей отчего-то кажется, что ничего доброго или приятного там не написано. Мать в паре строчек сообщает, что ждёт её дома на каникулах — наверняка, с подачи Андромеды. Предложения составлены в официальном стиле, в котором сообщают дальним родственникам, к примеру, о прибавлении в семье. Беллатрикс заставляет себя не думать об этом, чтобы ничего не портило впечатление от зимнего чуда в это утро.

Сбежав вниз в гостиную, Белла с удивлением обнаруживает, что она пуста. Времени не так уж и мало для того чтобы все спали, следовательно… все на улице? Но даже переизбыток гриффиндорцев в одном месте не умалил желание Беллатрикс побывать на свежем воздухе. Она думает, что слизеринцы, наверняка, гордо тухнут в своих подземельях, считая худшим унижением веселиться наравне со студентами недостойных факультетов. Ей бы тоже впору остаться в замке, но порой сердце кричит намного громче гордости.

Толкнув огромные двери главного входа, Беллатрикс вновь вдыхает морозный запах. Холодно, конечно, но ради такого можно и потерпеть. Белла наклоняется вниз и зачерпывает ладонью снег. Лепится. Она закатывает глаза, уже представляя, что устроили однокурсники. Битва снежками не для таких, как она, ведь ей и так пришлось слишком многое себе позволить. Словно прочтя её мысли, совсем близко появляется шумная толпа с разного цвета шарфами. Громкий смех, крики, шутки. Беллатрикс поспешила спуститься с лестницы и уйти подальше, чтобы вдруг не начались подходы в её сторону. С негодованием она корить себя, что позволила им настолько себя запугать, что бежит от них.

На последней ступеньке лёд, Белла не удерживается на ногах и поскальзывается, с отчаянием понимая, что это конец. Она натыкается на кого-то и молится всем богам, чтобы это оказался не тот человек, о котором она думает.

— О, как это мило, сестрёнка, я тоже тебя люблю, — звучит добродушное над ухом.

Беллатрикс чуть не воет от досады. Несмотря на то, что Сириус лезет со своими дурацкими шуточками, он всё же крепко держит её и не даёт упасть.

— Почему ты всегда оказываешься рядом со мной? — рычит от бессилия Белла.

— А может, это ты всегда оказываешься рядом со мной? — живо парирует кузен. — Ты смотри-ка, у тебя и румянец есть!

Она зажмуривается, понимая, что не способна ничего ответить ему, и тогда пытается вырваться. Сириус отпускает её на расстояние вытянутой руки, осматривает с ног до головы.

— Заболеешь, глупая, — бормочет он и поднимает повыше воротник её мантии. — Холодно же.

Он берёт в руки её покрасневшую ладошку, в которой она держала снег, хмурится, стягивает рукавицы, надевает их на неё и, подмигнув, убегает обстреливать друзей снежками. Беллатрикс стоит на месте и смотрит в землю, прижимая руки к груди. Он… беспокоится о ней?

— Эй, Беллз! — раздаётся громкое издалека. — Ты остаёшься в замке на каникулы?

Она чувствует, что не может сказать ни слова, и тогда, пожав губы, мотает головой. Сириус останавливается на мгновение, но потом Поттер валит его в снег, крича что-то насчёт того, что ему больше не жить.

Беллатрикс не спеша идёт по берегу чёрного озера, но больше не ощущает того холода, что встретил её поначалу. А на сердце тепло. Ей как никогда хочется сейчас иметь человека, с которым можно поговорить по душам, которому можно довериться. Она успокаивает себя, что не нашёлся ещё такой, равный ей по всем меркам и параметрам, близкий по душе и взглядам на жизнь. Впервые за пребывание в этом месте Белла признаёт факт своего одиночества и допускает трещину в своей уверенности по поводу того, что когда-нибудь её авторитет признают в школе и жизнь круто изменится.

Вдруг она представляет Сириуса рядом. «Ты как?» — спросил бы он с задорным огоньком в глазах и самодовольной ухмылкой на губах, которую стереть возможно только резким словом, задевающим за живое.

— Руки больше не мёрзнут, — шепчет Беллатрикс.

И тут же злится на себя. Она ведёт себя как какая-то глупая простая девочка. Как будто бы у неё нет других дел, кроме как воображать себе человека, который раздражает её больше всего на свете. Сейчас надо думать совсем о другом. Через несколько дней её ждёт, по-видимому, не слишком тёплый приём дома, ей придётся выносить общество Нарциссы, которая не чествовала её сестринское любовью, да и к тому же родители могли согласиться принять Малфоев у себя на Рождество.

Слишком трудно всё. Беллатрикс никогда не делает себе скидку на возраст, но ведь, и правда, одиннадцать лет — слишком рано, чтобы решать такие проблемы. Но она знает, что положиться ей не на кого. Андромеда всеми силами старается сделать что-то лучше, но это не сильно-то и помогает. Белла справится сама.

Беллатрикс возвращается в замок к обеду, когда на улице уже почти никого не остаётся. Ей совсем не хочется есть, несмотря на то, что она не была на завтрака. Ей думается идти наверх, собираться, но тело сковывает какое-то лениво состояние, и она больше не хочет ничего делать.

«Значит, домой едешь? — протягивает воображаемый Сириус. — Повеселись там».

Белла закатывает глаза и заставляет себя подняться в комнату.

— Ты чего такой печальный, Сириус? — улыбается Римус, присаживаясь на край его кровати и не смотря на друга напрямую.

— Я не печальный, я сплю, — бурчит тот в подушку, незаметно улыбаясь.

— Ну да, конечно, а то я не вижу. Ты весь день ходишь как в воду опущенный.

— Да уж, не позавидую сейчас тому, кто оказался в воду в такой мороз, — пытается пошутить Сириус, но потом вздыхает, закинув руки за голову.

Римус смотрит на друга всего секунду, но предельно внимательно, изучая каждую эмоцию, каждый крошечный знак, который намекает на правду. И запоминает в мельчайших подробностях, чтобы потом вновь поднять взгляд на потолок и заняться его увлечённым рассматриванием. Сириус не придаёт этому взгляду должного значения, думая о своём и покусывая нижнюю губу будто бы в некотором замешательстве.

— Я тебя слушаю, — повторяет Римус, приподняв уголок губ.

— Моя сестрёнка уезжает домой на Рождество, — выдыхает Сириус.

— Даже не буду спрашивать, какая именно. И, судя по всему, ты остаёшься с нами.

— Да разве я могу бросить вас, — смеётся он и валит Люпина, шутливом накидываясь на него.

Римус смеётся, пытаясь отбиться от назойливого друга, а тот в какой-то миг становится серьёзным и осторожно встаёт с него. К таким переменам настроения Люпин вполне привык.

— Да и даже если бы я поехал домой, моя мать не пустила бы меня в гости к кузинам. Рождество обернулось бы для меня кошмаром в четырёх стенах с вечными криками с стороны матери, безразличием со стороны отца и нытьём со стороны Регулуса. Здесь лучше, чем в этом дурдоме. Я рад, что я с вами.

— А мы рады, что ты с нами, — эхом вторит Римус.

— Мне жаль её, Рем, понимаешь? Да, я не идеал и не авторитет для неё, но… она должна быть больше похожа на меня. Ей нужна свобода. Но она не выпускает себя, она держит себя в жёстких рамках, которые поставила ей наша семья. Ты только посмотри на неё! На кого она похожа! Кого она из себя строит! Ей всего одиннадцать, а она уже под стать девушкам из высшего общества. У нас не было детства. Кстати, вот разумный аргумент для МакГонагалл, почему я себя так веду — я обрабатывают заслуженное веселье. А он что? У неё этого нет. У неё теперь ничего нет. Я порой думаю, не лучше ли ей было бы действительно попасть на Слизерин? Она чувствовала бы себя в своей тарелке, завела бы друзей… или рабов. Неважно. Ей здесь не место.

Дверь в комнату открывается, и внутрь заваливается Джеймс. Яркий румянец играет у него на щеках, взгляд полон азарта и возбуждения, губы приоткрыты, чтобы что-то начать говорить. Слова так и остаются невысказанными. Джеймс застывает в дверной проёме усмехается:

— Оу, у нас тут душевные разговоры? Можно, и я поучаствую? Или это что-то типа закрытой секты? Тогда мы с Питом немедленно создадим свою, чтобы вы потом не называли нас неудачниками.

— Поттер! — стонет Сириус. — Да заткнёшься ты когда-нибудь или нет? Что такого приключилось, что ты никак не наговоришься?

Римус про себя подмечает, что он с лёгкостью меняет неприятную, но очень важную тему. И чувствует что-то приятное в груди от осознания того, что Сириус доверяется исключительно ему… и тут же укол совести оттого, что услышал однажды его полуночное признание. Он отгоняет от себя переменчивые мысли. Что может быть серьёзного в его словах? Любовь к сестре — это нормально, совершенно естественно, безоговорочно. Пусть и сводной… и которая тебя ненавидит… Бред.

Сириус смотрит на друга и издаёт короткий смешок. Потому, что он не понимает всей правды. Для Римуса это что-то простое, а сам он скрывает намного больше смысла в этом.

Джеймс падает на свою кровать, явно не собираясь вникать в суть разговора или вообще слушать, а посему Римус вновь поворачивается к Сириусу, который совершенно не выглядит так, будто готов продолжить их душевные посиделки.

— Насчёт Регулуса ты так не беспокоишься, — говорит он тихо, на случай если Блэк не захочет отвечать в виду того, что в комнате присутствует теперь и Джеймс.

— Регулус окончательно и бесповоротно потерян, — тянет Сириус.

— Но он твой брат. Родной.

— Для него авторитетом выступают наши родители. Если быть точным, он слишком боится не оправдать их надежд и поэтому делает всё, что они говорят и хотят от него. Белла не имеет идеалов, она сама по себе, но с чётко поставленной целью. Под рамки аристократизма она подстраиваться скорее инстинктивно и спонтанно. Поэтому, друг мой, я и волнуйся за сводную сестричку больше, чем за родного брата.

Римус мотает головой — разум отчаянно отказывается воспринимать и понимать сказанное. В конце концов, это его личное дело, ему же остаётся выступать в роли моральной поддержки.

— Спасибо, — шепчет Сириус прямо над ухом.

— За что? — удивляется Люпин.

— Что позволил мне выговориться. Несмотря на то, что я не хотел.

Сириус вздыхает в знак того, что разговор теперь уже действительно окончен и добавить больше нечего, после чего встаёт, треплют Римуса по волосам и покидает спальню.

В гостиной совсем мало народу: все собирают последние вещи и готовятся к отъезду, ведь времени остаётся всего ничего.

— Ах!

Сириус едва успевает поймать налетевшее на него чудо и спасти от падения, бережно ставит его на ноги, убирает чёлку с медовых глаз, целует в лоб.

— Уезжаешь, МакКиннон?

— Едем с братьями, мамой и папой во Францию. Париж, Эйфелева башня и всё такое, знаешь.

— Скучать будешь? — хитро щурится он.

Марлин фыркает, но встаёт на носочки и звонко чмокает его в щёку на прощание, машет рукой у самого прохода. Сириус приставляет руку козырьком ко лбу и даёт отмашку, не переставая улыбаться. Она с чемоданом скрывается за портретом Полной дамы, а он думает, что без неё ему будет немного скучно на праздниках.

Сириус не помнит, зачем спускался вниз, поэтому медленным шагом поднимается обратно, попутно переговорив с парой однокурсников, встретившихся на лестнице и остающихся в замке.

— Марлин уехала, — сообщает он Джеймсу и Римусу, плюхаясь на кровать.

— Лили тоже, — будто бы невзначай добавляет Поттер.

Сириус смотрит в потолок, стараясь ни о чём не думать, и ему отчего-то хочется, чтобы побыстрее наступило лето. Вдруг он вскакивает на ноги.

— Я должен проводить её!

— Марлин? — в замешательстве переспрашивает Римус.

— Беллу! — раздаётся уже из гостиной.

— Блэк, не глупи! — тянет Джеймс, но тот уже не слышит.

* * *

Сириус оказывается на платформе лишь тогда, когда экспресс уже трогается с места. Он пытается увидеть в окнах поезда знакомое лицо, но безуспешно. Он взлохмачивает волосы, немного нервно смеётся и думает, что и правда ведёт себя глупо, да и заболеть может на морозе без куртки. Ничего, он напишет ей с совой.