Дурная компания (джен)

Родители Перси Уизли много раз предупреждали его насчет «дурной компании». Дурная компания — это темные колдуны. Все они нечестные, коварные и злобные, а убить тебя им вообще ничего не стоит. И самое, самое главное — все они слизеринцы.

К сожалению, лучшими друзьями Перси в Хогвартсе оказались как раз те, с кем родители строго запретили ему водиться. Иезекииль Кэррингтон и Андромедус Вэйси были умными, ловкими и ставили себе большие цели. Точь-в-точь как сам Перси. К несчастью, оба были слизеринцами. Перси знал, что если мать узнает, она его убьет, поэтому преспокойно врал, притворяясь, что Пенелопа Кристалл (полукровка с Рэйвенкло, что делало ее вполне приемлемой компанией) — единственная, с кем он общается летом.

В Хогвартсе ему не приходилось столько притворяться. Он мог сидеть в библиотеке с Кэррингтоном и Вэйси, не тревожась, что его заметят. Его младшие братья были типичными гриффиндорцами — буйными, громкоголосыми, и слишком озабоченными тем, что про них подумают, чтобы хотя бы заглядывать в библиотеку. Единственным известным ему исключением была Гермиона Грейнджер. Но из всякого правила бывают исключения, и потом, Гермиона была не из тех, кто станет докладывать его братьям, что видела его со слизеринцами.

В последний день перед рождественскими каникулами Перси, Кэррингтон и Вэйси, как обычно, устроились за угловым столом. Вэйси, как и Перси, не поднимал головы от своего свитка. Его руки были в чернильных пятнах, таких же темных, как волосы и глаза. Кэррингтон в это время лениво листал газету. Он небрежно крутил прядь соломенных волос и выглядел совершенно беззаботным.

— Кэррингтон, ты хоть помнишь про домашку по зельям? — не выдержал Перси.

Кэррингтон закатил глаза:

— Цирцеевы сиськи, Уизли! У нас все каникулы впереди: до сдачи еще месяц с лишним.

— Понятия не имею, как ты собираешься устроиться в Министерство, — возразил Перси. — С твоим-то жутким ПАУКом!

— У меня есть связи, — ответил Кэррингтон. — Кстати, у тебя, Энди, тоже. Не понимаю, чего ты надрываешься. Не вижу смысла.

— Я тебе не «Энди», — огрызнулся Вэйси, бросая перо на стол. — Я знаю, что обойдусь и так. Может, мне это нравится.

— Порой мне кажется, что тебе место в Рэйвенкло. А нашему Перси — в Слизерине, — зевая, заметил Кэррингтон. — Временами вы смотритесь на редкость по-дурацки.

— В жизни бы не пошел в Рэйвенкло. Там со скуки помрешь! — фыркнул Вэйси. — Я учусь, потому что от этого есть польза. Что толку набивать голову знаниями, если все равно не собираешься их применять!

Кэррингтон улыбнулся.

— А ты, Перси? Собираешься заявить, что только такой злобный маньяк, как я, мог предположить, что тебе место в Слизерине?

— Будто сам не знаешь , — вздохнул Перси. — Я хотел бы, но не могу.

— Почему? — спросил Кэррингтон. — Считаешь, что зеленый не сочетается с твоими волосами?

— Потому что родители меня вышвырнут из дома, — обрезал Перси. — Я тебе сто раз объяснял. А теперь заткнись. У меня работы полно. Не у всех имеются связи, чтобы заполучить теплое местечко в Министерстве.

— У тебя тоже есть связи, Перси, — сказал Вэйси. — А мы на что? Уверен, отец сумеет подыскать тебе что-нибудь в Департаменте магсотрудничества.

— Неплохо для начала! — рассмеялся Перси. — Особенно, если бы это было правдой.

И только когда Перси Уизли начал работать в Департаменте международного магического сотрудничества с жалованьем большим, чем у отца, его родители стали догадываться, что все это время он водил дурную компанию.

Все игрушки в приюте были сломаны. Тому понадобились годы, чтобы это осознать. Он-то думал, что игрушки всегда такие, пока кто-то из новеньких не начал жаловаться. Из тех новеньких, которые, в отличие от него самого, что-то помнили о своей семье. Которые привыкли к плюшевым медведям с легким запахом материнских духов, к работающим заводным поездам с колесами, к куклам с глазами, руками, в чистых платьицах и с аккуратно расчесанными волосами.

Том думал, что игрушки всюду такие же, как в приюте. Они никогда не видел никаких других. И потом, куклы были похожи на приютских девочек: такие же спутанные волосы и одежда в пятнах. Игрушки были так же несчастны, как дети, но это было не важно. Так был устроен мир.

Том говорил себе, что неважно, сломаны игрушки или нет. Неважно, несчастны ли дети, и можно ли вынести жизнь в приюте. Его это не касалось. Игрушки (и целые, и сломанные) предназначались для детей, а Том Риддл никогда ребенком не был.

Драко терпеть не мог прошлогоднего учителя защиты против темных искусств профессора Люпина, но это было ничто по сравнению с чувствами, которые у него вызывал профессор Хмури. И дело было не только в огромном ярко-синем искусственном глазе. Да, тот выводил из равновесия, но нет так сильно, как другой, крохотный и темный, пылавший чистой ненавистью. Мало того — Драко отлично знал, что эта ненависть в любой момент может выплеснуться наружу. У него уже был опыт.

Драко осторожно потрогал правую руку. Несмотря на все искусство мадам Помфри, та все еще побаливала. После того, как Хмури решил поразвлечься, превратив его в хорька, рука оказалась сломана в четырех местах. Сделал посмешищем перед всей школой, и хуже всего — перед Поттером, Уизли и грязнокровкой Грейнджер! Так нельзя обращаться с колдунами, и тем более — с Малфоями!

Пэнси, Грегори и Винсу понадобилось почти полчаса, чтобы убедить его пойти на занятия. Он не хотел появляться там, где будет Хмури. Это могло кончиться еще хуже, чем в прошлый раз. Драко был уверен, что выживший из ума аврор затаил злобу на сыновей всех Пожирателей, хотя бы потому, что не смог засадить их родителей гнить в Азкабане.

В конце концов Драко все-таки решил пойти на урок: неизвестно, что сотворит Хмури, если обнаружит, что его нет. И, кроме того, он не мог позволить показать слабость, иначе кто-нибудь попытается этим воспользоваться. И почти сразу пожалел, что пошел. Первый в учебном году урок защиты от темных искусств только начался, а он уже мечтал, чтобы его вел профессор Люпин, пусть он и оборотень. Или профессор Квирелл, пусть он был не в своем уме. Да что там, даже Локхарт был бы лучше, чем Хмури. Локхарт просто ничего не смыслил в своем предмете, в нем не было ни капли злобы… или умения. Что касается Хмури… было ощущение, что стоит им лишний раз вздохнуть, на них обрушится проклятье.

Драко почувствовал, что Хмури задержал на нем взгляд. Опять глядит и опять что-то прикидывает. Он заметил, что Винсент, Грегори и Теодор подверглись такому же осмотру. Наверняка потому, что их родители — Пожиратели, и Хмури считает, что за ними надо следить. Драко заметил, что почти такие же злобные взгляды достались Пэнси, Блэйзу, Дафне и Лилит Мун — все из семей, занимающихся темными искусствами. На полукровку Буллстроуд и на Дэвис, чьи родители были грязнокровками с Хаффлпаффа, свихнувшийся профессор не обратил внимания, как будто их вовсе не было в классе.

Впервые в жизни Драко позавидовал полукровкам. Почему бы профессору Хмури не забыть и о его существовании? Жизнь сразу бы стала легче. Но профессор продолжал рассматривать его как какую-то нечисть. Так не ведут себя с чистокровными волшебниками, а тем более — с Малфоями! Аврор, профессор, может, и знаменитый, но при этом круглый дурак! Верит, что дети отвечают за грехи отцов. Нет, какой дурак! Аврорам должно быть хорошо известно, что именно из-за подобного отношения многие ведьмы и колдуны стали заниматься темными искусствами.

Свихнувшийся профессор принялся что-то орать про постоянную бдительность, но Драко даже не стал вслушиваться. Он что, думает, что слизеринцев надо учить бдительности? Это все равно, что учить русалку плавать.

— Слушать надо, а не ногти раскрашивать, мисс Паркинсон! — выкрикнул Хмури. Пэнси дернулась и провела по руке длинную зеленую линию. Драко с тоской осознал, что профессор может видеть сквозь парты. В каком-то смысле у того действительно были глаза на затылке.

— У меня тут письмо от профессора Люпина, в котором рассказано, чему вы научились. В темных тварях вы разбираетесь, но больше не знаете ничего.

Он с усмешкой оглядел всех по очереди, в этот раз задержавшись взглядом и на Миллисент с Трэйси. Казалось, если понадобится, он сумеет прикончить любого и каждого из них прямо на месте.

— С другой стороны, я бы очень удивился, если бы выяснилось, что вы совсем не смыслите в темной магии.

Это было сказано ядовитым тоном, каким любят говорить авроры. С другой стороны, что они-то сами смыслят в темной магии? Если верить отцу (а у Драко до сих пор не было повода сомневаться в его словах), авроры считают темную магию такой мерзкой и отвратительной, что прибегать к ней могут только сумасшедшие. Драко уже сейчас разбирался куда лучше: темные искусства — самые высокие искусства, но тупицам вроде Хмури такое не доступно.

— Ладно, времени у нас мало, — заявил Хмури. — Займемся заклятьями. Вряд ли у вас была возможность выучить их по школьным правилам.

Это вывело Драко из себя. Если они слизеринцы, значит, им положено разбираться в темных искусствах? Не важно, что все они в них разбираются. Знать и применять — не одно и то же.

— У меня всего год, чтобы растолковать вам, идиотам, что темная магия — вовсе не забавная игрушка, как вы, очевидно, вообразили. Темная магия требует искусности, силы и самоконтроля, словом, всего, чего вам не хватает.

Драко почувствовал, как внутри вскипает ярость. Он уже давно так не выходил из себя. Этот выживший из ума аврор осмелился заявить им в лицо, что они неумелые и безвольные слабаки! Они — слизеринцы. Это значит, что у них есть сила. Сила — это то, что дано им в первую очередь. А мерзкий старый предатель крови считает, что у них меньше способностей, чем у каких-то хаффлапаффцев?

Он почувствовал, как освобождается и рвется наружу его сила, и понял, что ее не сдержать. Чернильница взорвалась, разметав стекло и зеленые капли по всему классу. На лице Хмури появилась ледяная улыбка, и Драко сообразил, что только что подтвердил правоту его последних слов. Взмахом палочки Хмури убрал осколки и пятна. Драко сидел весь красный.

— Итак, что нам известно о заклятьях? — прошипел Хмури. — Все вы, конечно, знаете, что заклятья бывают разные. Министерство Магии требует, чтобы до шестого курса я учил вас только защите и ничему больше, но какой в этом толк? Как вы сможете защититься на дуэли, если не знаете, что за заклятье в вас кинул противник? К счастью для вас, профессор Дамблдор считает, что вы выносливее, чем воображают в Министерстве, и я с ним согласен. Уверен, что в вашем возрасте пора знать, какими жестокими друг с другом могут быть волшебники.

Он намекал, что они, слизеринцы, и так самые жестокие среди всех, поэтому должны разбираться в людской природе лучше, чем хаффлпаффцы, гриффиндорцы или умники с Рэйвенкло.

— Кто мне скажет, за какие заклятья закон карает суровее всего?

Молчание. Все замерли. Никому не хотелось, чтобы свихнувшийся профессор выбрал его как начинающего темного волшебника.

— Малфой, ты! — выкрикнул Хмури так внезапно, что все подпрыгнули. Драко почувствовал, как остановилось сердце. Профессор решил наказать его за стихийный выплеск магии? Он не хотел опять превратиться в хорька. Ни за что на свете!

— Люциус Малфой — твой отец?

Драко кивнул, крепко сжимая губы, чтобы не изогнулись от отвращения, как при виде грязнокровок. Старик был предателем крови и гонителем слизеринцев, так что ничего, кроме презрения, не заслуживал.

— Назови заклятье, и объясни его действие.

Драко нахмурился. Само собой, он мог перечислить все три непростительных, вот только... Кто знает, что позволит себе Хмури, если он их назовет? Но потом решил, что лучше ответить, чем навеки превратиться в хорька.

— Заклятье Круциатус, — пробормотал он. — Причиняет боль.

— Причиняет боль? — переспросил Хмури. Казалось, его глаза вот-вот выскочат из орбит от ярости. — Не просто причиняет боль, паренек. Правильно наложить Круциатус — это не просто причинить боль, это свести с ума от боли. — Он сделал паузу и улыбнулся Драко своей зловещей улыбкой. Драко ответил яростным взглядом. — Любимое заклятье твоей тетушки Беллатрикс. У Темного Лорда не было более верной сторонницы, за что она сейчас и гниет в Азкабане.

Драко почувствовал, как кровь отхлынула от лица. О чем это Хмури толкует? Нет у него никакой тетушки Беллатрикс. У него вообще нет теток, тем более гниющих в Азкабане за применение непростительных заклятий. Профессор — просто сумасшедший садист, и хочет вывести его из себя. В любом случае, Драко решил попозже написать отцу и поинтересоваться, с чего, ради Мерлина, Хмури вздумалось нести такую чушь.

Хмури тем временем извлек из ящика своего стола стеклянный кувшин, в котором сидели три больших черных паука. Он вытащил одного из них, бросил на стол, и помахал палочкой, увеличив до размеров детеныша акромантула.

Драко глянул через левое плечо и увидел, что Крэбб побелел как полотно. Было видно, что он бы охотно выбежал из класса, но не может потерять лицо, показав, как ему страшно. Крэбб по непонятной причине всегда до смерти боялся пауков.

Хмури поднял палочку и прошипел:

— Круцио!

От благоговейного тона, которым это было сказано, Драко чуть не стошнило. Казалось, что профессор говорит с любимым другом, а не мучает беззащитное создание. Драко знал, что Круциатус удается только, если человек хоть немного наслаждается чужими страданиями, и его не удивило, что у Хмури все получилось. Он был уверен, что, не будь это запрещено законом, Хмури применил бы Круциатус к каждому из них.

Ноги паука скрутились узлом, полностью искорежив его вид. Тот бился на столе, раскачиваясь из сторону в сторону, как будто хотел выскочить из кожи. Драко достаточно читал про Круциатус, чтобы знать, что будь паук человеком, он бы сорвал голос от крика.

Хмури поднял палочку и снял заклятье, но паук продолжал дергаться. Драко вспомнил, что люди, освобожденные от железной хватки заклятья, могли трястись неделями.

— Забини! — выкрикнул Хмури, и Блейз подскочил на месте. — Следующее заклятье.

— Ну… Империус, — сказал Блэйз с запинкой. — Подчиняет мысли и действия людей. Превращает их в живых инфери.

На лице Хмури снова появилась странная ухмылка, только в этот раз она предназначалась Блэйзу, а не Драко. В каком-то смысле это было даже страшнее.

— Да уж, ты в этом разбираешься, Забини, — протянул профессор. — Насмотрелся, наверно, на свою мать.

— Не трогайте мою мать! — в бешенстве огрызнулся Забини. Все слизеринцы знали, что Блэйз терпеть не может женщин, но яростно защищает мать, которая его ненавидит. — Она в жизни не накладывала Империуса. Она что, совсем дура, чтобы сесть в Азкабан?

— С чего бы тогда все ее мужья умерли, предварительно отписав ей состояние? — прорычал Хмури.

— Просто ей не везет, — отрезал Блэйз.

— Нет, Забини! — рявкнул профессор. — Вот что твоя мать проделала с каждым из мужей.

Он указал палочкой в другого паука и бросил:

— Империо!

Паук поднялся на задние ноги и пошел, выпрядая передними совершенно ровную нить, что в нормальном состоянии было невозможно.

Тон Хмури понравился Драко еще меньше, такое в нем прозвучало наслаждение властью. Он сразу это понял, потому что часто слышал ту же интонацию в отцовском голосе. Само собой, отец в жизни бы не стал применять Империус, он не так глуп, чтобы рисковать свободой. Втайне Драко считал, что только слабый колдун станет прибегать к заклятью, чтобы получить над человеком власть.

— Полное подчинение, — сказал Хмури. — В последнюю войну ему подверглось множество людей. Из-за чего стало не отличить прихвостня Темного Лорда от человека, который не сознавал, что творит. Так что многие Пожиратели Смерти сумели отвертеться от Азкабана.

Он снова медленно обвел взглядом Драко, Грегори, Винсента и Теодора. Драко ответил яростным взглядом, внушая себе, что бояться на самом деле нечего. Хмури унизил его перед всей школой и замарал репутацию. Что может быть хуже?

— Нотт, — в конце концов проговорил Хмури. — Назови последнее заклятье.

— Авада Кедавра, — протянул в ответ Теодор. У него был такой скучающий вид, как будто они сидели на истории магии и долбили про восстания гоблинов, а не смотрели, как преподаватель защиты от темных искусств накладывает непростительные заклятья. — Оно убивает.

Все знали, что будет, но не могли отвести глаз. Хмури выкрикнул заклинание, и Драко услышал, какой ненавистью звенит его голос. Тот действительно хотел, чтобы паук умер, иначе заклятье бы не сработало. Вспышка зеленого света и мертвый паук опустился на стол. Только что он был жив и исчез, его душа ушла навсегда.

— Выглядит не так эффектно, как вы думали, — сказал Хмури тоном, каким дразнят маленьких детей. — А теперь запомните: примените хотя бы одно из этих заклятий к человеку, и навеки окажетесь в Азкабане.

И в его глазах они прочли, что там им всем самое место.