Коробка с игрушками (джен)

После серии «Safe».

Когда Саймон возвращается в каюту, то сразу понимает, что здесь кто-то был. Кто-то рылся в его вещах — и он знает, кто, потому что на корабле только у одного человека настолько отсутствует совесть, и этого человека он встретил по дороге сюда. Мародёр поганый… На секунду мелькает мысль рассказать капитану, но Саймон отбрасывает её. Сделав так, он только выставит себя дураком и слабаком, который чуть что бежит жаловаться начальству. Как бы там ни было, на «Серенити» наверняка не любят доносчиков. А если капитан всё-таки выслушает его и сделает Джейну выговор — то у Саймона и Ривер появится враг на борту. Наёмник и так их недолюбливает, но после такой ситуации — возненавидит. Не то чтобы Саймону нужно его доброе отношение, но он не хочет провоцировать конфликт. Ради Ривер, которая тоже может попасть под удар.

Поэтому, когда он обнаруживает, что одна вещица пропала с концами, то сперва обыскивает каюту ещё раз, потом спрашивает сестру, не брала ли она музыкальную шкатулку, а услышав отрицательный ответ — всё-таки проверяет её каюту. И только потом идёт поговорить с Джейном. Если бы речь шла о какой-то другой вещи, он бы просто махнул рукой, но с миниатюрным инструментом связаны слишком важные воспоминания.

Джейн, разумеется, не настроен разговаривать с Тэмом. Вообще никогда не настроен, а сейчас, можно сказать, избегает его. На всякий случай. Всё-таки он чувствует… нет, не вину, но понимает, что претензии могут возникнуть, и предпочитает не связываться. В основном из-за того, что не хочет, чтобы это дошло до Малкольма.

Но доктор всё равно подлавливает момент, когда рядом нет других членов экипажа, и начинает что-то довольно витиевато излагать. Кажется, так он пытается быть вежливым. Тьфу.

— Отвали, — не дослушав до конца и даже не посмотрев на него, бросает Джейн. — Не понимаю, о чём ты говоришь.

— Понимаешь, — твёрдо возражает Саймон. — Музыкальная шкатулка, которую ты забрал, когда думал, что мы с Ривер больше не вернёмся на «Серенити».

— Я ничего не брал.

Он вообще не помнит такую вещь. И всё, что брал, вернул, так что этот зануда ничего не докажет.

— Ты не только вор, но и лжец?

— Проваливай, я сказал — пока я не сломал тебе нос! — Джейн добавляет пару грубых ругательств, которые наверняка непонятны Саймону, — но он и не стремится говорить понятно. Только сорвать злость.

Доктор качает головой и уходит, в дверях еле разминувшись с неодобрительно хмурящейся Зои. Но она ничего не говорит ни одному, ни другому — значит, слышала максимум последнюю фразу.

Через пару дней Саймон делает ещё одну попытку, подловив Джейна в столовой, где тот торопливо доедает суп, потому что «Серенити» приземлилась, а значит — он нужен в грузовом отсеке. Доктор подсаживается к нему за стол, проигнорировав недружелюбный взгляд, и желает приятного аппетита.

Джейн отвечает лаконично и на китайском, и это вовсе не благодарность. Саймон, видимо, не понимает, куда его послали (или притворяется, что не понимает), так что продолжает говорить:

— Джейн, послушай… Я знаю, что эта вещь у тебя — а мне она дорога, как память. Я не собираюсь тебя ни в чём обвинять или предъявлять претензии — просто верни её, и забудем об этой ситуации.

Джейн смотрит на него, как на досадное недоразумение, которое хочется поскорее убрать с дороги, причём желательно — пулей в лоб. Черпает суп — безвкусная бурда, как обычно, — громко шкрябая ложкой по тарелке и прихлёбывая с хлюпаньем: уверен, что аккуратисту-доктору такие манеры будут неприятны. Вот и отлично, авось свалит. А если сделает замечание, Джейн с чистой совестью врежет ему. Замечания о манерах ему имеют право делать только матушка и капитан.

Саймон морщится, но держит язык за зубами, а когда Джейн отставляет тарелку и собирается встать, негромко добавляет:

— Это последний подарок моей матери. Будь человеком, отдай.

— Она что, померла? — машинально спрашивает Джейн, хотя на самом деле ему не интересно, что там с докторовой матушкой. Небось была такая же чокнутая, как девчонка. Тьфу на них всех.

— Типун тебе на язык! — живо вскидывается Саймон. Объясняет, хотя наверняка понимает, что его объяснения тут не нужны: — Я просто больше не видел её — с тех пор, как мы с Ривер в бегах. И, может быть, не увижу.

Хотя как сказать — не нужны. Подарок матери — это всё-таки не плюнуть и растереть даже с точки зрения Джейна. У него ведь тоже есть мать. Но не может же он просто взять и отдать чёртову безделушку? Тогда придётся признаться, что он её взял, да ещё и врал, что не трогал. Давать прямые улики против себя — последнее дело.

— Я ничего не брал, — повторяет Джейн, раздумывая, не подкинуть ли эту шутку куда-нибудь, где её найдут. А что — тогда на него никто не подумает. Точнее, подумать-то подумает, но не докажет.

Саймон смотрит устало и разочарованно. Приоткрывает рот, собираясь что-то сказать, но раздаётся резкий оклик Зои:

— Джейн, с какой радости ты там до сих пор языком треплешь?! Живо в грузовой отсек!

Это всё доктор виноват, что Зои на него наезжает, так что Джейн высказывает ему, что думает по этому поводу, прежде чем всё-таки отправиться в грузовой отсек.

Вмешательство старпома помешало продолжить разговор, но отступаться Саймон не собирается. Вопрос принципа. К тому же ему показалось, что Джейн, может быть, самую малость задумался… после того, как он сказал насчёт матери. Всё-таки есть у него какие-то зачатки совести? Скорее всего, нет.

Саймон не умеет иметь дело с такими людьми, как Джейн. Сталкивался после того, как начал искать способы добраться до Ривер, но иметь дело — не умеет. Не знает, как нужно себя вести, как нужно разговаривать — да и не хочет знать. В конце концов, всегда можно просто быть вежливым, не так ли?

Есть смутное ощущение, что не так.

Впрочем, сейчас, стоя на мостках в грузовом отсеке, он думает больше о Ривер, чем о Джейне или об украденной шкатулке: утром на рутинном осмотре сестра закатила истерику, ему с трудом удалось её успокоить. Он так и не понял, чего она испугалась или чего она хотела.

На звук шагов — тяжёлые ботинки глухо стучат по металлу — он сперва не обращает внимания. Потом всё-таки оглядывается посмотреть, кто идёт, и еле различимо вздыхает. Этого человека он никогда не будет рад видеть, можно не сомневаться.

— Добрый день, — сухо произносит Саймон, хотя на самом деле добрым этот день не считает и желать Джейну чего-либо доброго не стремится. Но он, в отличие от некоторых, воспитанный человек. — Джейн, будь любезен…

— Не буду, — перебивая, кривится наёмник. — Чего тебе?

— Верни музыкальную шкатулку, — просто говорит Саймон. Он не знает, как ещё это сформулировать. Нужно быть вежливым, так что он добавляет: — Пожалуйста. И я забуду, каким образом она к тебе попала.

— Мне плевать, что ты там себе напридумывал.

— Мне очень нужна эта вещь. Подарок матери, — напоминает он в надежде, что проблеск человечности ему всё-таки не померещился.

— За-дол-бал, — по слогам произносит наёмник. Проходит мимо, толкая его плечом, и добавляет: — Отвали и сдохни.

— У тебя совсем совести нет? Ворюга поганый!

Саймон заступает ему дорогу и хватает за ворот футболки; он не знает, что собирается делать — не драться ведь? Сорвался, терпение иссякло, а на язык просятся исключительно те выражения, которые он считает неподходящими для культурного человека. Не стоило начинать этот разговор, когда он уже на нервах из-за Ривер.

Джейн в выражениях не стесняется. Но на китайском, так что Саймон узнаёт только пару слов, которую иногда можно услышать от почти любого члена экипажа «Серенити». А потом Джейн резко бьёт его ребром ладони по запястью и толкает. Удар отзывается болью от локтя до кончиков пальцев, так что Саймон выпускает футболку, отшатывается назад — и левая нога вдруг не находит опоры.

Он теряет равновесие и падает спиной вперёд.

Саймон скатывается по лестнице и остаётся лежать на площадке. Джейн по инерции договаривает заковыристую конструкцию о сношениях доктора и его сестры между собой, а также с плешивыми обезьянами, и непонимающе смотрит на неподвижное тело.

Он оглядывается и с облегчением понимает, что никто ничего не видел. Пару секунд думает, не проверить ли, жив Тэм или нет, но решает не связываться. Валить отсюда надо, пока кто-нибудь не пришёл. Если помер — так помер, лишь бы Джейну из-за этого не досталось проблем. Если жив — пусть ему кто-нибудь другой поможет. Здесь то и дело кто-то проходит, повезло ещё, что сию минуту никого нет.

До своей каюты Джейн добирается незамеченным.

Саймона находит Инара, и у неё не возникает сомнений, что он упал с лестницы, споткнувшись. Ему повезло — он ничего не сломал, — но, похоже, ударился головой, потому что не приходит в себя. Капитан и Зои относят его в лазарет и укладывают там. Зои обрабатывает синяки мазью от ушибов, но что ещё можно сделать, не знает. Только ждать.

Джейн заглядывает в лазарет просто так, от нечего делать — потому что проходил мимо. Уже ночь, и свет выключен: Кейли, просидевшая рядом с бесчувственным доктором несколько часов, всё-таки послушалась Зои и ушла спать.

Джейн останавливается в дверях — входить не собирается. Зачем бы ему то?

— Ты это сделал.

Еле различимый шёпот. Ривер сидит, поджав ноги, у стены, незаметная, как тень.

— Заткнись, — отмахивается Джейн, даже не вслушиваясь в слова. Шаг назад, закрыть дверь… но он этого не делает. Вот ещё не хватало, сбегать от этой ненормальной. Он её не боится, ведь так? Наперекор таким мыслям он делает пару шагов вперёд; дверь бесшумно затворяется за спиной, и становится темнее: свет проникает только через окошки из коридора.

— Ты это сделал, — повторяет Ривер настойчиво, уже громче.

— Что ты там бормочешь, чокнутая?

Джейн никак не может нашарить на стене выключатель.

Она встаёт — двигается странно, дёргано, как марионетка. Подходит ближе и пристально смотрит снизу вверх, капризно поджимая губы; пятно света от двери ложится как раз на её лицо, окрашивая кожу в болезненный желтоватый тон.

— Ты ударил Саймона. Он не падал — ты ударил его.

— Заткнись. Закрой свой грёбанный рот.

— Я знаю, ты это сделал.

— Ничего ты не знаешь! Тебя там не было, — Джейн отталкивает её резким движением; некстати вспоминает, что почти так же толкнул доктора.

Ривер не падает. Отшатывается на пару шагов и замирает, натолкнувшись лопатками на стену. Он теряет хватку, похоже — усмехается про себя Джейн. Мог бы заткнуть девку одним ударом.

— Но я знаю, — Ривер улыбается уголками губ, хотя ни капли веселья нет ни в этой улыбке, ни в её голосе. — Я просто знаю, как знаешь ты сам, у себя в голове. Ты думаешь об этом.

— Я не думаю… Да плевать!

Ривер как будто не слышит его, а он не может заставить её замолчать. Мог бы уйти, но она всё равно не замолчит. Так и будет сидеть в тёмном лазарете и бормотать себе под нос — в этой мысли есть что-то жутковатое.

— Если ты всё исправишь, я не расскажу капитану.

Не скажет она капитану, видите ли! Как будто ей кто-то поверит. На самом деле Джейн знает — поверят. Не то, чтобы он боялся наказания или осуждения. Да плевать. В шлюз его капитан не выкинет, а остальное — просто дерьмо.

— Что я тебе исправлю, дура? — со злостью бросает он. И от злости, видать, всё-таки находит выключатель — ярко вспыхивают лампы, освещая стерильную чистоту лазарета, бесчувственное тело на койке и ненормальную девчонку перед ним. Век бы её не видеть! — Я не врач.

— Всё, что можешь. Неправильно… много неправильного.

Она, видимо, думает, что он должен что-то понять из её слов. Да ни черта не понятно!

Ривер стоит, почёсывая босой ступнёй лодыжку. Смотрит на него, наклонив голову к плечу, и под её взглядом Джейну хочется отступить назад. Выскочить за дверь и сбежать. Перед этой чокнутой он чувствует себя, как на линии огня.

Ну уж нет, Джейн Кобб в жизни не бегал от сопливой девки, и бегать не будет.

— Заткнись, — устало повторяет он. Злость перекипела, ушла вместе с темнотой, оставив неприятное послевкусие и мысль: а на кого он злился? На девчонку, или?..

— Попробуй исправить, — настойчиво повторяет Ривер. — Ты ведь хочешь.

— Ошибаешься.

Она не отвечает, смотрит пристально ещё пару секунд — а потом резко разворачивается на пятке, забирается на лежанку и заматывается в одеяло с головой. Поговорили, называется…

А ведь проломить этому упрямцу череп он действительно не хотел (и пусть сказал «сдохни» — так если бы каждому, кому желал сдохнуть, правда хотел пустить пулю в голову, то был бы чистой воды маньяком, а Джейн, сын матушки Кобб, уж никак не маньяк). Если бы знал, что получится — пожалуй, не стал бы толкать его. Отцепил бы от себя поаккуратнее, а потом дал по морде, делов-то.

Джейн вытаскивает из кармана безделушку и рассматривает на раскрытой ладони. Всё из-за этой штучки. Бесполезный хлам, и что доктор так из-за неё заводится? Подарок — ну и пусть, что подарок, наверняка ведь не единственный. Швырнуть на пол, наступить ногой — будет кучка шестерёнок, или из чего там делают такие хреновины, и никаких проблем.

Однако не сломал до сих пор, зачем-то таскал в кармане. Чужая игрушка, чужая память… Раздавить ногой ко всем чертям.

Если честно — надо было вернуть сразу. Джейн сам сперва себе не верит, что это подумал. Но подумал. Дурацкая игрушка, если доктору так надо — пусть на неё любуется. Он и его чокнутая сестричка, два сапога пара.

«Попробуй исправить».

Ну надо же, прицепилось…

Джейн ещё некоторое время рассматривает миниатюрных механизм на ладони, а потом кладёт его на койку рядом с ладонью Саймона. Полушёпотом говорит:

— На, подавись.

Резко разворачивается и уходит, забыв погасить свет.

Когда на следующий день — совершенно случайно! — он проходит мимо приоткрытой двери, то слышит странный, тихий, почти неприятный звук. Притормаживает и заглядывает в комнату.

Ривер сидит на полу рядом с койкой брата и крутит ручку музыкальной шкатулки. Монотонно, сосредоточенно, будто нет ничего более важного. Джейн захлопывает дверь и бормочет себе под нос: «Дурацкая мелодия».

И какого чёрта, спрашивается, когда он ложится спать, она звучит у него в ушах?!