Маловероятное. Эпизод 11: С чего начинаются истории (джен)

28 декабря 2002. Австралия, Университет прорицаний

С чего начинаются истории? Где-то когда-то на границе видимости и слышимости в воздухе разливается еле заметная дрожь — и к подножьям гор сходят лавины, тучи проливаются дождём, а из облаков космической пыли и газа сначала робко, а потом всё быстрее и быстрее начинает формироваться светящийся шар — будущая звезда.

В такие моменты вселенная как будто задерживает дыхание. И если вы предсказательница, то задерживаете дыхание вместе с вселенной. Это и стоит за пророчествами — умение почувствовать дрожь реальности, стремительно свивающейся в образ будущего.

Я всегда просто видела то, что будет, и смеялась над книгами, говорившими, что когда приходит твоё время пророчества, ты ощущаешь что-то похожее на толчок в сердце, а твоё сознание начинает работать как будто совсем отдельно от тебя, порождая чужие ритмы и образы. Биение события, запутавшегося в паутине ещё не сбывшейся реальности.

Теперь я больше не смеюсь. Рано утром двадцать восьмого декабря две тысячи второго года я проснулась от ощущения тишины. За окном продолжали кричать птицы, в соседних комнатах переговаривались мои однокурсницы. Я слышала каждое слово. Но внутри меня была звенящая тишина. Как будто в небесах сверкнула молния и мир утратил звуки, обратившись в ожидание грома. Звуковой волны, что должна прийти следом за светом. И она пришла.

Энджела Джонс оторвалась от дневника и покосилась на запечатанное письмо в белом простом конверте. Подумала, достала из верхнего ящика стола пластиковый файл, засунула в него письмо и еле слышно пробормотала заклинание, проводя пальцем по полиэтилену. Оплавленная полоса на файле слегка потемнела, в воздухе запахло парафиновыми свечами. «Немного перестаралась», — подумала Энджела. Но письмо надо было защитить от дождя и ветра. Кто знает, когда оно попадёт в руки адресата? Когда будет не слишком рано. В сущности, когда будет уже почти поздно. Но только «почти».

Будь на это её воля, Энджела немедленно вскочила бы, побежала на почту и упросила отправить заказное письмо в Англию через камин. И уже через час её адресат читал бы непонятные до конца ей самой, но очень важные строчки. Но Энджела чувствовала нутром, так ясно, как будто кто-то наклонился и сказал ей в самое ухо, что так поступать нельзя. Что письмо она отправит только тогда, когда почувствует: «Пора!» — и пошлёт его обычной совой, которая доберётся до берегов Соединённого королевства ровно тогда, когда надо. Не раньше. Оставалось надеяться, что и не позже. Но что случится потом, Энджела не могла увидеть. Впервые за время, прошедшее с тех пор, как у неё открылся дар. Она видела ясно до солнечного июньского утра следующего года, а потом — всё, глухая стена. Это заставляло её чувствовать страх.

Энджела вздохнула и снова взялась за перо:

Книги говорят, что пророчица не видит будущего после определённого момента в трёх случаях: если тогда ей суждено утратить дар, если суждено умереть или если миру должен прийти конец. Но студентки нашего университета всегда гадают друг другу. И мне нагадали, что я буду пророчицей до самой смерти, что стану Пифией, как и сказал Северус. Значит, одну причину можно исключить.

Я почти не боюсь умереть: я уже столько раз готовилась к смерти, но всё же осталась жива. Этот долг надо или отдать, или перестать обращать на него внимание, пока не наступит моё время. Что же до конца мира… Книги говорят, что судьба посылает предсказания, когда ничего изменить нельзя, предсказательниц, когда можно изменить кое-что, и Пифий — когда изменить можно всё. А ещё книги говорят, что всё и ничего — это одно и то же.

Человек со светлой тенью, надеюсь, ты когда-нибудь простишь меня за то, что я не послала тебе это письмо сразу. Сейчас твоя история только начинается, и до грома ещё далеко. Но я уже видела молнию…

28 декабря 2002. Соединённое кролевство, Хогвартс

— Я хочу, чтобы ты сконцентрировалась. Сконцентрировалась на воспоминании, вызывающем у тебя наиболее сильное чувство вины. Но не закрывай глаза, не погружайся в воспоминание полностью. Даже не моргай. Смотри на меня. Оставайся в этой реальности и — вспоминай.

Гермиона, с палочкой, приставленной к виску, словно пистолет, судорожно кивнула. Северус пообещал ей проанализировать модифицированное заклинание Обливиэйта, которое Гермиона наложила на родителей. И постараться найти способ отменить его.

Однако для этого надо было как минимум разжиться копией воспоминания о моменте, когда Гермиона заколдовала их. Легиллименция отпадала — Гермиона не могла контролировать доступ к собственной памяти и не могла этому научиться, не попав снова всё в ту же ловушку с «призраками сознания», откуда едва спаслась в прошлый раз. Попытки же Северуса войти в её память самостоятельно проваливались — сознание легилимента, даже начинающего, всегда следует за тем, кто вторгается в его мысли. Оставалось только воспользоваться самым примитивным способом — выделить воспоминание и отсмотреть его в думосбросе. Что Снейп и пытался сделать сейчас. Но и здесь обнаружились неожиданные затруднения.

— Я не могу, Северус, это…

Лицо Гермионы исказилось и покраснело от натуги. Серебристая нить, идущая от конца палочки, вместо того, чтобы послушно отделиться от головы и скользнуть в заранее приготовленную колбу, извивалась, как змея. Гермиона потянула сильнее — и палочка согнулась, будто удочка, когда на крючок попадает крупная рыбина. Конечно, Снейп мог отсечь это воспоминание прямо сейчас, но тогда начало и конец эпизода могли пропасть или смазаться. Поэтому он только с напряжённым вниманием следил за действиями Гермионы, готовый сейчас же вытащить её, если она вдруг не справится или закроет глаза.

— Давай. Ты сможешь. Вспоминай и… медленно накручивай его на палочку, не приближая её к голове. Вот так, — он положил руку поверх её кисти, управляя движениями.

Гермиона еле заметно кивнула. Только бы не моргнуть. Вытаскивать это воспоминание было как… как медленно-медленно выдёргивать у себя прядь волос. С той разницей, что выдёргивалось оно не просто из-под кожи, а словно бы откуда-то из-под черепной коробки. Ужасное ощущение.

Наконец, когда, казалось, прошло уже не менее десяти минут, стало понятно, что воспоминание сдаётся. Яростные колебания стали более редкими и как будто усталыми. Ещё чуть-чуть… И вот ослабевшая от борьбы серебристая полоска тяжёлой кляксой ухнула в пробирку, сворачиваясь в тугой клубок. Снейп аккуратно забрал колбу из рук Гермионы и тщательно закупорил.

У неё вырвался облегчённый вздох.

— Ох… — Гермиона с наслаждением прикрыла глаза и слегка надавила пальцами на глазные яблоки. — Почему это было так сложно?

— А тебе очень нравится говорить о том, в чём ты виновата? — вопросом на вопрос ответил Снейп, легонько щёлкая ногтем по стеклянной поверхности колбы. Серебристый дымок внутри яростно плеснул в стенку и затих, словно обидевшись. — Воспоминания — это ты сама. Личность это память. А быть собой — не более и не менее чем помнить.

«Быть собой значит помнить». Вот чего она на самом деле лишила родителей — возможности быть собой. Гермиона вздрогнула и открыла глаза, нервно поёживаясь. В расписанное морозными узорами окно кабинета лился яркий утренний свет, в камине уютно трещали поленья. В такое утро не особенно верилось во всякие ужасы, зато надежда имела все шансы прочно обосноваться в сердце. Гермиона чувствовала себя странно. Как облако непонятных смешанных чувств под тонким слоем кожи. Неужели у неё и вправду появился шанс всё исправить? У неё снова будет нормальная семья, а всё, что было эти пять лет, можно будет забыть как страшный сон… Это было так прекрасно и неожиданно, что почти пугало. Как выиграть в лотерею или получить благословение от капризной Фортуны — лично в руки, в виде свитка с подписью и печатью.

Впрочем, Фортуна в случае Гермионы была облачена не в золотистые одежды римской богини, а во вполне прозаическую чёрную мантию. И звалась Северусом Снейпом. Гермиона украдкой посмотрела на него: Снейп был занят тем, что увлечённо пристраивал воспоминание в свой усовершенствованный думосброс: совершенно дикую конструкцию из линз, штативов и раструбов, наводившую на мысль, что так мог бы выглядеть видеомагнитофон, если бы его изобрели во времена Исаака Ньютона. «Вот удивится Гарри, когда узнает, что мы поладили. Ну, почти поладили». Подумав о Гарри, Гермиона вспомнила, что ещё не сказала Северусу главную новость этого дня:

— Гарри собирался сегодня приехать в Хогвартс.

Снейп продолжал возиться с думосбросом и, казалось, её не услышал. Или не захотел услышать. Тогда она осторожно продолжила:

— Минерва любит приглашать его на Новый Год. Ну знаешь, чтобы поддержать тех учеников, которые не уезжают на Рождественские каникулы домой. Всё-таки такой пример…

Снейп медленно поднял голову от думосброса.

— Поттер имеет право посещать любые места, куда его приглашают. И ни ты, ни Минерва…

Один из винтов, крепивших колбу над думосбросом, выскользнул со своего места и со звяканьем упал на пол. Снейп едва успел перехватить длинную металлическую спицу, чуть не расколовшую увеличительную линзу на мелкие кусочки и замер, обеими руками придерживая нестойкую конструкцию хотя бы в относительном равновесии.

— Чёрт! — выругался он, безуспешно шаря носком ботинка по ковру. — Где этот проклятый винт?!

Гермиона, заметив почти у стены тусклый металлический отблеск, шустро подобрала злополучную деталь и вручила её Снейпу.

— Спасибо, — коротко буркнул он, вгоняя винт на прежнее место. — Я хотел сказать, что это вполне достойное начинание. И что Минерва, разумеется, не может пройти мимо такого шанса в области профориентации. Это, безусловно, станет прекрасным примером для хогвартских сирот.

Снейп говорил ровным и немного усталым голосом, но привычных ноток сарказма Гермиона в его словах не расслышала. Это было неожиданно.

— Значит, всё нормально? — нерешительно уточнила она.

— Вполне, — пожал плечами Снейп. — Даже не знаю, с чего ты решила, будто что-то не так.

* * *

Снейп появился на пороге библиотеки Выручай-комнаты, резко захлопнув за собой дверь. Несколько непрошенных пылинок взвилось в воздух, поблёскивая золотистым в свете лампы, — и снова осело.

— Хозяин желает продолжить анализ «Снов Посейдона»? — вежливо осведомился Хиппотомонстросесквипедалиофилус, отрываясь от работы и внимательно оглядывая Снейпа поверх очков для чтения.

Хозяин не выглядел как-то необычно. Он казался задумчивым, словно решал какую-то сложную задачу, но это совсем не удивило Хиппо. Решать головоломки было обычным занятием хозяина. Например, последние несколько недель они корпели над древним свитком, составленным критскими заклинателями воды. «Сны Посейдона», написанные так называемым «линейным письмом А» оказались сложным орешком. Ключевые слова были известны, но прихотливая и излишне многозначная древнекритская грамматика позволяла продраться сквозь текст только с очень, очень большим трудом.

Впрочем, по объединённому мнению Снейпа и его домовика, результат стоил усилий: древнекритский снискал славу чуть ли не «первичного языка магии», и заклинания, составленные на нём, были особенно эффективны, долговечны и нерушимы. Говорят, язык сам охраняет себя от непосвящённых, и именно поэтому магловские археологи так и не смогли его расшифровать… Одним словом, это была прекрасная загадка, из тех, что хозяин всегда любил. Поэтому, когда на вопрос Снейп только еле заметно покачал головой, Хиппо слегка встревожился.

— Отправляйся ко мне домой и найди все книги по фонетике заклинаний, — скомандовал Снейп, усаживаясь в кресло. — Но не возвращайся, пока я тебя не позову.

А вот это было действительно странно. Хозяин, разумеется, любил уединение, но… Присутствие Хиппотомонстросесквипедалиофилуса никогда этому не противоречило! Он всегда был достаточно тих, аккуратен и незаметен, чтобы хозяин не чувствовал себя стеснённым. В конце концов, Хиппо был профессионалом. Выходит, что хозяину требовалась не просто тишина и одиночество, а, так сказать, само отсутствие звука и чужого присутствия. Но встревоженный или нет, Хиппо оставался домовиком, а это означало, что обсуждать приказы он был не намерен.

— Будет сделано, — коротко кивнул он и с еле слышным хлопком исчез.

* * *

Усовершенствованный думосброс с проектором был хорош уже тем, что любое заклинание, использовавшееся в воспоминании, можно было измерить: скорость движения руки, угол, под которым волшебник держит палочку, траекторию её движения. Всё, до последней мельчайшей детали. А ещё там есть звук, даже если колдовали невербально: мысли вспоминающего.

И этот звук можно сделать громче, убыстрить или замедлить, вслушаться в каждую букву, каждое еле заметное придыхание или паузу.

Но вначале воспоминание надо очистить от лишнего…

Снейп щёлкал переключателями, убирая бесполезные фрагменты. О, он вполне ожидал, что в памяти Гермионы будет шумно. Сожаления, опасения, самоубеждение… Все эти «у меня не было другого выхода» и прочее.

Чего он не ожидал, так это того, что вместо одного воспоминания в его руках окажется два. Он сам сказал ей вспомнить то, что вызывает наибольшее чувство вины. И больше ничего, никаких рекомендаций. Да, раскадровка эпизода с родителями была здесь, но через каждые тридцать секунд она прерывалась и тогда…

Тогда Снейп видел пол Визжащей хижины и себя, истекавшего кровью. Она винила себя за то, что спасла его? Раньше этого не было, он бы заметил. Так что же изменилось? Ну да, конечно… Совместная прогулка по его воспоминаниям. Он почти уже жалел, что посочувствовал девчонке и дал увидеть своё сознание изнутри. А главное — узнать, настолько близко он был от раскола. Любая смерть — раскол души. Чужая смерть… или своя. Грейнджер решила, что приговорила его к жизни и сорвала единственно возможную попытку самоубийства-без-самоубийства: смерть по не зависевшим от него, Снейпа, обстоятельствам.

Совершенно правильно решила, кстати, но — как? Как она догадалась? Слишком сложный вывод для такой, как Грейнджер. Неужели Поттер всё-таки проговорился, а? Будем честны, это должно было произойти рано или поздно.

Снейп отошёл от думосброса, поставив его на паузу, и рухнул в кресло, мрачно уставившись на самого себя, валявшегося в луже крови. Когда он отдавал Поттеру те воспоминания, то не собирался выжить. Даже не думал о такой возможности. А мёртвым всё равно, знает ли кто-то их тайны. Но когда Снейп пришёл в себя в больнице Святого Мунго, то его мысли были полностью заняты одним-единственным вопросом: кто же теперь знает то, что знает Поттер? Мальчишка никогда не отличался умением держать язык за зубами. И он был так привязан к своим друзьям…*

«Впрочем, — Снейп безрадостно усмехнулся. — Для Гарри это могло стать слишком личным вопросом». Слишком неприятным и — кто знает? — даже постыдным. Такова суть мужского характера, кем бы он ни был: трусом или храбрецом, мерзавцем или благородным человеком, мужчиной или сопляком. Правило первое и единственное: никто не может плохо отзываться о твоей матери, плохо о ней думать, сомневаться в ней. Мужчину, который нарушает это правило, надо побить, даже если ты совсем не умеешь драться. Женщина, нарушившее это правило, не стоит твоего внимания и достойна презрения. Всё просто, почти примитивно. Старая добрая Англия, простившаяся с инстинктами, но оставившая себе один последний рубеж, на котором вежливость неуместна. Ох, даже Волдеморт в сущности был именно таков, так чего же ждать от Поттера? И он никогда не рассказал бы другим то, что бросало на образ и память Лили хоть малейшую тень.

А Снейп был тенью и довольно хорошо отдавал себе в этом отчёт. Он соединил кончики пальцев и посмотрел поверх них на проекцию себя в памяти Грейнджер. Какое на редкость отвратительное зрелище… Да, Поттер тогда не рассказал никому. Но как же в таком случае Гермиона догадалась, что Снейп не особенно рвался жить дальше? Женская интуиция? Нет, Северус не верил в интуицию, тем более женскую… Скорее уж он верил в то, что Поттер был и остался самодовольным вспыльчивым сопляком. А это означало, что проговориться он мог в любой момент.

И сегодня этот сопляк в Хогвартсе. Если, просто если он хотя бы как-то намекнёт… или что-то скажет… Снейп ощущал, что не сможет сдержаться и наговорит лишнего. Нет ничего хуже, когда твои секреты находятся в распоряжении кого-то, с кем у вас стабильная и взаимная антипатия. Это похоже на шантаж, вот только откупиться не получится…

Снейп тяжело вздохнул и снова вскочил из кресла. Он убирал сцены в Визжащей хижине одну за другой. Переключатель думосброса щёлкал, не переставая. Прошлое — западня. Прошлое — опасность. Вот чего он добился, вернувшись в Хогвартс: новой встречи со своими демонами. И зачем он только позволил сыграть на своём чувстве ответственности? Зачем послушался Гермиону, своим нездоровым энтузиазмом и привычкой лезть в чужие дела напоминавшую ему дочку какого-нибудь пастора, какими их изображают в книгах. В настоящей же жизни таким, как МакГонагалл, в деле насильственной «помощи» ближнему было очень далеко до Грейнджер.

Он отчётливо понимал, что это всего лишь иллюзия, но дышать стало тяжело, как будто стены плотнее надвинулись со всех сторон, грозя обрушиться. Даже в Выручай-комнате, в созданной своим воображением библиотеке Снейп больше не чувствовал себя в безопасности. «Почему они просто не могут оставить меня в покое! — с несвойственной для себя непоследовательностью подумал он, вырезая лишние сцены из воспоминания на какой-то прямо-таки зверской скорости. — Неужели я не заслужил немного покоя и… одиночества?!»

Впрочем, добравшись до эпизода, когда Грейнджер взмахнула палочкой, направляя в родителей заклинание, Снейп успокоился, переключившись в рабочий режим. Так его и застал вечер — с угольником, отвесом и линейкой, измеряющего каждое мгновение и каждый миллиметр в действиях Гермионы. Потянувшись, и закономерно обнаружив, что спина скрипит, как несмазанная телега, Снейп решил, что на сегодня с него хватит. Ещё раз потянувшись, он буквально услышал, как скрипят кости и сухожилия. Мечты о мягкой постели заманчиво витали в его разуме. Но осуществиться им было не суждено.

Снейп подошёл к двери и потянул за ручку. Та не поддалась. Дёрнул сильнее — ничего. Попытался её повернуть — никакого результата. Дверь была даже не заперта, а как будто замурована. Он последовательно испробовал на ней все известные ему отпирающие заклинания — впустую. Запустил в дверь заклятиями, вызывающими взрыв — они бесследно растворились в деревянной обшивке. И вот тогда он впервые занервничал. Магическое поле замка иногда барахлило, но чтобы заклинить в такой момент…

Ведь это Выручай-комната, которая всегда изо всех сил стремилась подстроиться к нуждам тех, кто её посещал!

— Откройся! Я хочу выйти! — крикнул Снейп, ударяя ладонью по неуступчивой двери. И, наконец, пригрозил: — Я был директором Хогвартса и я требую меня выпустить!

Раздался приглушённый гул, как будто какие-то огромные шестерёнки вращались, цепляясь друг за друга. А потом — щелчок. Дверь разблокировалась и даже слегка — на полдюйма — приоткрылась. «То-то же», — с облегчением подумал Снейп. Рывком потянул ручку на себя — и шагнул в проём.

_____

* AU этой серии фиков заключается в основном просто в том, что Снейп выжил. Однако, есть ещё одно маленькое обстоятельство: чуть-чуть более адекватный Поттер, который, выходя на битву с Волдемортом, не стал устраивать мексиканский сериал с разоблачениями и делиться со всем миром секретом, который Снейп всю жизнь ревностно хранил. Другие причины, по которым лично я считаю, что Гарри не мог рассказать о любви Снейпа к его, Гарри, матери, уже описаны выше.

* * *

Потом Снейп часто спрашивал себя, как получилось, что он переступил порог, даже не посмотрев, что за ним скрывается. Коридор восьмого этажа, разве нет? Как выяснилось, нет. Его окружала непроглядная темнота. Снейп наощупь метнулся обратно, но двери не обнаружил — ни ручки, ни даже просто щели, обозначавшей границы дверного проёма. Гладкая стена.

— Выпусти меня!!! — что есть мочи заорал он, пиная каменную кладку. — Я хочу выйти, и ты меня выпустишь. Я приказываю!

Эхо заметалось между стенами и замерло. Последние звуки обратились в тишину, нарушаемую только его собственным хриплым дыханием. И тогда, только тогда, с большим опозданием, как будто у незримого слушателя было очень туго с пониманием сказанного, в темноте забрезжил свет, медленно разгораясь. Наконец-то Снейп смог разглядеть, где он оказался. И не сказать, чтобы это зрелище ему понравилось.

Незнакомый коридор с высоким готическим сводом пересекала глухая стена, без каких-либо признаков дверного проёма. Она располагалась совсем недалеко от места, где стоял сам Снейп. И она была поставлена чуть косо, из-за чего один из углов коридора оказался тупым, а другой — острым. Обернувшись, Снейп обнаружил, что и та стена, спиной к которой он стоял, также была скошенной. Коридор представлял собой трапецию. Словно этот участок был гранью огромного многоугольника. Свет, ставший уже таким ярким, что при нём можно было бы читать, шёл не от факелов, как почудилось вначале, а от отдельных кирпичей, сиявших то тут, то там в каменной кладке. Эти кирпичи казались прозрачными и подсвечивались изнутри, как будто там горел Люмос. Ну, или обычная магловская лампочка.

Подняв голову вверх, Снейп разглядел в полумраке высокого свода исполинских размеров колёса, валы и шестерни, проходившие у самого потолка. «Как на водяной мельнице», — подумал Снейп, пытаясь собраться с мыслями. Что же делать? Если он всё ещё находился внутри Хогвартса, то аппарировать из комнаты не сможет. Впрочем…

— Хиппо! — негромко позвал Снейп. — Хиппотомонстросесквипедалиофилус!

За его спиной раздался негромкий аппарационный хлопок, и Снейп уже успел мысленно поздравить себя с удачным разрешением создавшейся ситуации. Пока не обернулся.

— Хиппо? Что происходит, драккл подери?!

Домовик просвечивал. Не как привидение, а как состряпанная на скорую руку голограмма. Время от времени изображение подёргивалось и бликовало. И у него был озабоченный вид. Хиппо по меркам домовиков обладал едва ли не стальными нервами и флегматичностью нежащегося на солнце варана. Но сейчас домовик злился, а вернее — казался оскорблённым в своих лучших чувствах. Тем не менее, он из последних сил пытался сдерживаться:

— Отсутствует возможность установить точные координаты, хозяин, — сообщил он, продолжая расплываться и бликовать. — Данные указывают частично на помещение на восьмом этаже, известное, как Выручай-комната, а частично… — Хиппо поморщился, — ни на что не указывают. Как будто вы не здесь, — он помолчал и добавил: — Или не сейчас.

— Ты можешь аппарировать отсюда вместе со мной? — прервал его Снейп.

— Я не могу даже полностью аппарировать сюда, — сухо сообщил домовик. — Вернее, могу, но вероятность расщепа составит девяносто пять процентов. Я имею техническую возможность поддерживать себя в нестабильном состоянии одновременного пребывания в течение двух минут, но потом должен буду аппарировать на ближайшую стабильную точку. Точка, где пребываете вы, хозяин, нестабильна. Тем не менее, — продолжил Хиппо, — я могу попытаться аппарировать к вам, если вы отмените свой прошлый приказ, когда вы сказали мне не исполнять поручений, риск смерти в результате которых превышает двадцать пять процентов. Отмените?

Домовик посмотрел на Снейпа поверх очков для чтения, ожидая дальнейших указаний. Снейп когда-то слышал краем уха, что домовики терпеть не могут всё неопределённое и нестабильное. Их идеальный мир состоял из понятных приказов и вещей с постоянными свойствами. Поэтому Хиппо от одной мысли о неопределённом пространстве едва не лез на стенку от раздражения. К факту же собственной возможной смерти он — как любой домовик — отнёсся вполне равнодушно. Он-то да, а вот сам Снейп не мог позволить себе роскошь отдать приказ, с вероятностью девяносто пять процентов означавший самоубийство…

— Нет! — резко произнёс он. — Возвращайся откуда пришёл и быстрее. Как там твои две минуты?

— Осталось десять секунд, — проинформировал Хиппо. — До встречи, хозяин!

И пропал. Снейп вновь остался в гордом одиночестве посреди нелепой трапециевидной комнаты без окон и дверей. Приблизительно двадцать шагов в длину. Даже ходить особенно негде.

— Выпусти меня в коридор восьмого этажа! — снова приказал Снейп окружающему пространству, на этот раз попытавшись подобрать более точную формулировку. — Я хочу покинуть это место и оказаться на восьмом этаже Хогвартса, — он поразмыслил над вскользь брошенным домовиком «не здесь… или не сейчас» и на всякий случай прибавил: — Двадцать восьмого декабря две тысячи второго года.

Вообще-то разговаривать с Выручай-комнатой было на редкость идиотским занятием. В конце концов, она должна была настраиваться на мысли и желания, так что орать вслух было совершенно не обязательно. Но Снейп не особенно доверял своим мыслям. Тем более, что в его сознание постепенно просачивалось подозрение, отчего комната могла повести себя подобным образом. Он ведь не хотел встречаться с Поттером? Не хотел. И ещё… «Ни с кем не разговаривать, никого не видеть. Чтобы все оставили меня в покое». Вот о чём он думал. Драккл. И вложил в это пожелание слишком много сильных эмоций, не иначе.

По крайней мере, теперь его желания выбраться было категорически недостаточно… Выручай-комната (если это всё ещё была она) игнорировала его вопли со всей возможной последовательностью. И невозмутимостью, если к помещениям вообще применимо это слово. Снейп постарался сконцентрироваться. Итак, он должен был вложить в свои слова как можно больше эмоций. Ничего не перепутать. И… Отменить предыдущий приказ-желание? Почему бы и нет.

А может быть… хм… может, он наоборот общался с Выручай-комнатой слишком строго, а? Всё-таки за эти годы она привыкла выполнять приказания несовершеннолетних волшебников в состоянии стресса. Моловших кучу всякой ерунды («Едва ли вообще хоть что-то, кроме ерунды»), зато — от души. Самое важное. Самое искреннее. И… хм, ну, возможно, они относились к Выручай-комнате как к живому существу. Нет, они не имели в виду именно её, но разве не говорит запутавшийся человек «помогите мне, хоть кто-нибудь»?

Северус закрыл глаза и честно попытался представить, что он младше, испуганней и эмоциональнее, чем когда-либо себя помнил. Ощутить зыбкое облако растерянности — лёгкое, как дыхание кожи в летний день. Расслабиться. Проникнуться теплом жизни, которая ничего не желала так, как продолжать длиться. Инстинкт самосохранения — не он ли основа всех детских страхов? И только почувствовав, как его сердце ускоряет ритм, сбиваясь на взволнованную какофонию, Снейп заговорил:

— Я хочу выйти. Обратно. В Хогвартс. К людям. Я повёл себя недостаточно разумно и поддался эмоциям, когда сказал, что не хочу их больше видеть. Это не было правдой. Я этого не хочу. Выпусти меня. Ответь мне. Пожалуйста.

Он открыл глаза и поражённо выдохнул — его слова, подобно морозному пару, срываясь с губ, зависали в воздухе в виде дымки. Ровными, хорошо читаемыми строчками. Потом они развернулись в ленту и потекли вверх — к огромным жерновам под потолком. Снейп следил за происходящим, затаив дыхание. Слова закружились, примериваясь лечь вдоль самого большого колеса…

Но что-то внезапно пошло не так. Ровная нитка начертанных в воздухе строчек дрогнула, расплылась и смешалась, словно под порывом невидимого сквозняка. Слова впечатались в колесо, вспыхивая и сияя, но их порядок нарушился. Надпись на шестерёнке гласила:

«Обратно не выпустить. Хочешь выйти — скажи правду. Правильного ответа достаточно».

А на двух соседних колёсах, светившихся синим и красноватым, теперь значилось: «разум» и «эмоции».

Снейп испустил досадливый вздох:

— Ты со мной играть собираешься? «Тринадцать шагов к победе» или что-то в этом роде?

К его удивлению и даже ужасу, эти слова тоже зависли в воздухе. На главной шестерёнке проступило число «13». Синее колесо с надписью «разум» повернулось на одно деление. А из каменного пола выдвинулся стол.

Снейп осторожно приблизился к нему — чтобы обнаружить три коробки с ярлыками «чёрные», «белые» и «смешанные» — и надпись по краю: «Все таблички на ящиках перепутаны. Достань не больше одного шара — и перевесь таблички правильно».

Он только хмыкнул. Логические задачки, значит? Ну что ж, могло быть хуже… «Я придумывал и получше», — подумал Снейп, но подумал очень осторожно, чтобы у комнаты не было ни единого шанса его подслушать. И уверенным движением запустил руку в ящик с ярлыком «смешанные».

* * *

Из кабинета декана Гриффиндора доносился смех и приглушённые голоса.

— О Боже, Гарри, — Гермиона прикрыла рот рукой. — Напиши об этом книгу, умоляю.

Она откинулась на спинку кресла, обеими руками обняв стакан с глинтвейном и слегка покачивая головой, словно в так неведомой музыке. Ужин в Большом зале с «тем самым Гарри Поттером» удался на славу — дети были в восторге и чуть ли не клялись стать аврорами, когда вырастут. Гермиона имела все причины похвалить себя за удачно выполненную работу. А ещё — она и не думала, что так давно не виделась с Гарри. Вернее… в прошлый раз они встречались пару месяцев назад, но с тех пор столько всего случилось. Как будто целый год прошёл.

И вот сейчас он травил ей байки из аврорской жизни, а она хохотала так, как ей давно уже не доводилось. «Это всё Снейп, — мелькнула непрошеная мысль, — с ним ведь не особенно повеселишься». А вслед за этой мыслью порхнула другая: «Кстати, а где он сейчас?» Кажется, она не видела его с самого утра, да и на ужине он не появился… Но Гермиона только отмахнулась: в конце концов, сейчас каникулы и Снейп имел полное право быть где угодно. Не следить же ей за ним!

— Ни один волшебник не станет читать о буднях Аврората, — Гарри отсалютовал ей своим стаканом и улыбнулся. — Если бы я вдруг хотел прославиться как писатель, то сочинил бы какой-нибудь ужасающий женский роман. Знаешь, этот с…

Он неопределённо помахал в воздухе пальцами. Гермиона посмотрела на него с выражением комического ужаса на лице:

— Веришь? Не знаю! И я бы с удовольствием почитала детектив «о буднях Аврората», а не…

Она закатила глаза и скривилась. Гарри улыбнулся:

— Ну, так это ты.

Какое-то время они молчали, глядя на потрескивавшие в очаге поленья. Пляска языков пламени убаюкивала.

— Знаешь… — снова подал голос Гарри. — Каждый год, когда я сюда приезжаю, то как будто возвращаюсь домой.

Гермиона понимающе улыбнулась, устраиваясь в кресле поудобнее, как пригревшаяся у огня кошка.

— Видишь, какая я хитрая. Мне и уезжать не надо. Зря ты тогда не принял предложение Минервы.

— Я всегда хотел быть аврором, — проворчал Гарри, продолжая крутить стакан в руках. — А кроме того… Надо кормить семью!

Гермиона округлила глаза и скорчила ехидную рожицу — мол, «тоже мне, выискался самый семейный», — и Гарри ответил гримасой, призванной, видимо, обозначать «конечно, какие могут быть шутки». Потом присмотрелся поподробнее, щуря глаза от бликующего света камина. Настолько внимательно, что Гермиона начала лихорадочно вспоминать, не торчит ли у неё из зубов салат. Но Гарри, как оказалось, всего лишь хотел сделать ей комплимент:

— Кстати, а ты хорошо выглядишь. Лучше, чем осенью и гораздо лучше, чем в прошлом году.

В этой фразе Гермионе почудилась вопросительная интонация. Она пригладила волосы и проворчала:

— Знаешь, «ты хорошо выглядишь» было вполне достаточно!

Но Гарри только склонил голову набок, продолжая внимательно её изучать. Наконец, Гермиона не выдержала:

— Что?

— У тебя кто-то появился, — без тени вопроса заметил Гарри и усмехнулся, как будто только что разгадал сложную загадку. — Точно!

Эта реплика застала Гермиону врасплох. Появился? У неё? Даже если вынести за скобки поистине незабываемые впечатления от разрыва с Роном… О, да, она, конечно, помнила, что вроде когда-то это её волновало. В прошлом году. Да-да, точно, на прошлое Рождество она в первый раз решила для себя, что нелепо сидеть в четырёх стенах в окружении стариков и школьников, и хорошо бы с кем-нибудь познакомиться. И что давно уже «пора». Но сейчас это было последнее, о чём Гермиона вообще думала.

— Шутишь? — она приподняла бровь. — Мне некогда.

Теперь уже Гарри казался слегка удивлённым. И это было немного — совсем чуть-чуть — обидно. Неужели она не похожа на занятого человека? Уже одной должности декана могло хватить, чтобы забыть о всяких глупостях личного характера очень и очень надолго… Но надо отдать должное Гарри — он быстро сообразил, что ведёт себя как-то не так и поспешно принял участливо-виноватое выражение лица. «Видимо, семейная жизнь на нём действительно сказалась», — не без ехидства подумала Гермиона.

— Много работы деканом?

И Гермионе бы в этот момент кивнуть и закрыть эту тему. Но её потянуло похвастаться: не иначе как сказался глинтвейн.

— М-м… не только, — задумчиво произнесла она, катая в руке бокал.

* * *

Всё шло хорошо до седьмого вопроса. Синее колесо поворачивалось, задачи усложнялись, но всё было хорошо. Северус любил логику, действовать быстро его никто не заставлял, а всё уменьшавшееся число (от первоначального «13» осталось всего «7») не могло не внушать оптимизма. Но потом повернулось красное колесо.

«Какой подарок ты сделал самому дорогому для тебя человеку, а она не согласилась брать, пока ты несколько раз не сказал, что это жест дружбы, а не чего-то ещё?»

На столе лежала небольшая шкатулка с крышкой наподобие грифельной доски. И кусок мела. Никаких вариантов не будет. Надо просто правильно вспомнить. И не сказать, чтобы задание было таким уж трудным, нет. Просто… «Зачем тебе это, глупая, набитая шестерёнками и старой магией комната?» Зачем ворошить прошлое?

Губы Снейпа сжались в тонкую линию, а когда он взял мел, костяшки почти побелели. Ещё немного, и он раскрошил бы мелок в пальцах, выводя на крышке слово «метеокулон».

Метеокулон. Модная по тем временам безделушка, окрашивавшаяся в разные цвета и менявшая цвет и расположение тонких металлических жилок в зависимости от фаз луны, напряжённости магических полей, брачных периодов магических животных… — и тому подобных глупостей, как правило, тоже с прилагательным «магические». Сделать метеокулон было под силу даже школьнику-старшекурснику, именно поэтому они были такими же популярными подарками, каким сейчас стали книги и коробки с шоколадом. Но метеокулон, созданный Северусом, конечно, включал в себя массу дополнительных полезных функций. И ещё — он был в форме бутона лилии: эдакое ребристое веретено, плавно сужавшееся к концам. Цветок умел распускаться, но навряд ли Лили хоть раз смогла это обнаружить — бутон распустился бы только в том случае, если бы он, Северус, хоть немного ей нравился.

Хорошо, что у него хватило ума зачаровать эту функцию только на себя. Он подарил ей его, когда они были на пятом курсе. Зимой. На Рождество, хотя мог бы и на день рождения. Но почему-то не захотел ждать. Впрочем, какая разница. Лили проносила кулон полгода, а потом… Наверное, просто выбросила. Вряд ли ей хватило личного отношения, чтобы разбить его или уничтожить. А вот выбросить и забыть — вполне…

Ход воспоминаний Северуса прервал тихий щелчок — крышка шкатулки плавно отъехала в сторону. Он догадывался, что там будет, но всё же подошёл ближе и заглянул внутрь. На чёрном обивочном бархате лежал кулон в форме бутона лилии. Взять с собой или оставить? Правильнее было бы оставить, но… «Что если комната не задаст следующий вопрос, пока я его не возьму?» Удовлетворившись этим объяснением, Снейп решительно протянул руку к кулону. Сжал его в пальцах — и быстро спрятал в карман. Красное колесо снова повернулось. Зажглась цифра «6».

* * *

— Частные расследования? Ты ведёшь частные расследования? Со Снейпом?

Гарри снял очки и слегка сжал переносицу. Вид у него был удивлённый. Даже ошарашенный. Гермиона ожидала чего-то подобного, но Гарри выглядел так, словно его представление о мире сначала разбили, а потом склеили в неправильном порядке. И ещё это «Частные расследования? Ты?» Было в этом что-то неуловимо оскорбительное. Гермиона насупилась:

— И что? Ты полагаешь, я неспособна вести расследования, а ты способен?

— Не то чтобы… — пошёл на попятную Гарри. — Но…

— Но — что?

Гермиона вскочила с дивана и встала напротив огня. Её чёрный обвиняющий силуэт на фоне яркого каминного пламени — руки упёрты в бока — маячил перед Гарри обещанием скандала.

— Но — Снейп! — наконец, выпалил Гарри. — Я и подумать не мог, что ты будешь работать… — он округлил глаза, всем своим видом выражая крайнюю степень шокированности. — На него!

— Не на него, а с ним, — сердито отрезала Гермиона.

Хотя её внутренний голос вдоволь покуражился над этим абсурдным заявлением: «Как же, как же… Мыть пробирки и опрашивать свидетелей. Очень важная работа. Даже не знаю, что бы он без тебя делал».

— И вообще: что в этом такого? Сомневаешься в квалификации Снейпа? Не можешь же ты отрицать, что он сильный волшебник! Ты сам… — она почти задохнулась от неожиданно накатившего возмущения. — Сам признавал, что без него твоя победа над Волдемортом была бы невозможна!

Гарри, открывший было рот, чтобы что-то возразить, захлопнул его почти что со стуком. Вид у него был чуть ли не оскорблённый:

— Я не отказываюсь от своих слов, — пробормотал он, насупившись и потупив взгляд. — Но, драккл подери, это не делает его самым приятным в мире человеком! — Гарри снова поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза. — Вспомни, как он издевался над тобой в школе. И ты пошла работать на… с подобным человеком? И ещё удивляешься, что для меня это сюрприз?

Он помотал головой, словно не в силах уместить в сознании открывшуюся ему картину.

— Гарри, он…

— Изменился? Да неужто?

— Нет! Но он…

— На самом деле не такой, каким кажется?

— Да перестанешь ты меня перебивать или нет? — рявкнула Гермиона, складывая руки на груди. — Нет, нет и нет! Он такой, каким был всегда. Но это не значит, что я не могу с ним работать. Я должна всю жизнь вспоминать школу, так что ли? Гарри, школа осталась в прошлом. Нам всем пора повзрослеть! И тебе тоже!

Выпалив последнюю фразу, она неожиданно обнаружила, что почти кричит. Она даже не думала, что её это так заденет. Но Гарри был таким… абсолютно ничего не понимавшим. Ни-че-го. Посмотрев на друга, сидевшего в кресле с выражением собаки, решительно не постигающей, почему хозяин на неё орёт, Гермиона устало вздохнула. Ну почему он не может просто… Она даже не знала, как это сформулировать. Пожалуй, поверить ей и понять, что она ни за что не стала бы делать этого, если бы не захотела. Она подняла руку к виску, дотронувшись до пульсировавшей жилки.

— Прости. Просто… — она пожала плечами и неопределённо взмахнула другой рукой. — Эта работа действительно мне очень нравится. И… у Снейпа есть чему поучиться. Честно.

Гарри смотрел в пламя камина. На какое-то мгновение Гермионе показалось, что тот обиделся на неё всерьёз. Но он сейчас же встрепенулся и слегка улыбнулся:

— Ты меня прости. Всё-таки это немного неожиданно. Значит, будете наступать на пятки Аврорату, да? — он лукаво усмехнулся. — «Шерлок Холмс и доктор Ватсон»?

— Да ну тебя! — Гермиона расхохоталась и запустила в него подушкой, которую Гарри легко поймал. А потом добавила: — Между прочим, за это очень и очень хорошо платят. Глупо было бы отказываться.

О том, что эпопея с «помощью Снейпу в необычных делах» началась задолго до того, как ему пришла идея делиться с ней гонораром, Гермиона умолчала. И, как оказалось, правильно сделала. Гарри понимающе покачал головой, ещё раз окинул Гермиону внимательным взглядом и изрёк:

— Да, зарплаты в Хогвартсе маленькие… Но дай мне слово, что если он будет плохо с тобой обращаться, ты уйдёшь! Нам в Аврорате всегда нужны способные оперативники, тем более с опытом в Зельеварении…

— Гарри! — предостерегающе шикнула на него Гермиона. — Не начинай снова. Я всё поняла. И я могу за себя постоять. Честно. Снейп не так уж плох.

Она собиралась остановиться на этом, но её снова понесло: ведь она так давно ни с кем не делилась своими впечатлениями. А за эти полгода успела узнать о магии, пожалуй, больше, чем за семь лет учёбы.

— Сколько редких заклинаний он знает! С помощью них можно столько всего сделать, столько всего найти. А библиотечный поиск? Почему нам никогда не рассказывали ничего подобного? И Зелья… Ты знал, например, что если на финальной стадии варки Костероста добавить к нему несколько листьев женьшеня, то…

Гарри слушал её излияния с каким-то странным выражением лица. Сначала Гермионе показалось, что ему просто стало скучно, и что она совершенно зря грузит его всякими абсолютно безразличными ему деталями. Но когда она умолкла, а Гарри снова заговорил, в его голосе была вовсе не скука, а искренняя встревоженность:

— Ты ведь не увлеклась Снейпом или что-то в этом роде?

Теперь уже настал черёд Гермионы стоять с открытым от удивления ртом. Меньше всего она ожидала чего-то подобного. Позже, спустя пару дней, прокручивая в голове этот разговор, Гермиона думала, как хорошо было бы посмеяться, вспомнить Гарри его «страшное обещание» когда-нибудь сочинить жуткий дамский роман и намекнуть, что, судя по бредовости его гипотез, он уже приступил к сбору материала. Но тогда она не смогла сообразить ровным счётом ничего. Мысли просто покинули её голову со скоростью студентов, разбегающихся с последней лекции. Она зажмурилась. Открыла глаза и снова зажмурилась, пытаясь изгнать из мыслей этот совершенно идиотский образ. Даже до Гарри дошло, что он ляпнул нечто столь несусветное, что нелепей и придумать было нельзя. Во всяком случае, он примирительно поднял руки и зачастил:

— Извини-извини, я сказал, не подумав. Просто… ты так хорошо о нём отзываешься, что… Извини.

Он замолчал, а Гермионе пришло в голову, что для посиделок старых друзей они как-то слишком часто просят друг у друга прощения. Однако, Гарри всё равно выглядел так, как будто, наговорив кучу глупостей, чего-то сказать ещё не успел. Хотя и боялся начинать.

— Ну? Что ещё? — буркнула Гермиона. — Давай, выкладывай всё разом, что уж там.

— Ничего, — пробормотал Гарри. — Просто будь осторожна. И не дай разбить себе сердце. Никому, ладно?

Он был так чудовищно серьёзен, что в этот раз Гермиона даже не смогла обидеться. Это было мило. Ну кто ещё будет так за неё переживать?

— Волнуешься за меня, да? — лукаво переспросила она, подходя и примирительно обнимая его за плечи.

Гарри похлопал её по руке и улыбнулся в ответ:

— Ну что поделать, у меня нет других таких подруг детства.

…Остаток вечера прошёл вполне мирно. Но когда Гарри ушёл, Гермиона, вместо того, чтобы пойти спать, ещё долго сидела в кресле и думала. Её терзала странная тревога. «Увлечься Снейпом? Что за глупость!» — думала она. Но тем не менее выкинуть эту мысль из головы не могла. Снейп был гораздо старше её, мрачен, склочен и экстравагантен в плохом смысле этого слова. А кроме того — искренне не хотел, чтобы его тайны разгадывали. О, эту разницу всегда просто понять: есть люди, которые жаждут с кем-то разделить то, что накопилось у них на душе, а есть другие, которые скорее умрут, чем о чём-то расскажут. Умрут или убьют.

Тайны, не желающие оказаться узнанными, всегда имеют горький и неаппетитный привкус. Словно растения, выделяющие яд, чтобы уберечь себя от травоядных животных. Гермиона покрутила в руках бокал. По всему выходило, что главная причина, по которой она никогда и ни за что не могла заинтересоваться Снейпом в личном смысле, заключалась в том, что он этого не хотел. Гермиона предпочла бы более банальный повод — скажем, его более чем своеобразную внешность. Или скверный характер. Но нет.

Просто Снейпа окружала своеобразная «стена», барьер отчуждения, словно бы показывавший всем, кто с ним общался: «ничего личного». Он был функцией. Точной, до предела отшлифованной функцией без примеси чего-либо человеческого. Рассматривать возможность отношений с ним — даже дружеских — было так же нелепо, как пытаться подружиться с котлом или флиртовать с комодом. Если бы не Энджела, Гермиона бы даже не подозревала, что Снейп вообще способен отнестись к кому-то по-другому.

А теперь она это увидела. И от чего-то с этим было сложнее смириться, чем если бы он просто не мог иначе. Когда кто-то одинаково относится ко всем, то дело в нём. Когда он так относится именно к тебе… дело в тебе. Правда, теперь он разрешает называть себя по имени. Но, в сущности, это ведь ничего не значит. И к лучшему.

«Не дай разбить себе сердце».

Гермиона еле заметно улыбнулась.

— Не дам, — пробормотала она. — Разумеется, не дам.

* * *

На колесе призывно пульсировала цифра «1». Но Снейп уже давно не поднимал голову к потолку. Вместо этого он сверлил взглядом две абсолютно идентичные двери и надпись перед ними: «Выход за дверью, на которой — ложь». О, если бы это была логическая задача. Ещё один поворот синего колеса, вожделенное спокойствие разума.

Однако вместо этого Выручай-комната решила ещё раз помучить его напоследок. На одной двери — «да», на другой — «нет». Два ответа, две короткие надписи. И всё. Выбирай сам и выбирай правильно. Знай, где истина, а где ложь. Да или нет, да или нет, да или нет! Снейп сжал большими пальцами виски, прикрывая глаза ладонями, и обессилено прислонился к стене. Да или нет.

Вопрос над дверями гласил: «Если бы ты знал, что Лили должна родить в июле, рассказал бы ты Волдеморту о пророчестве?» Выход за дверью, где ложь. Да, я бы рассказал всё равно. Нет, я ни за что бы этого не сделал. Как ответить? Как он ответил бы сейчас — или как тогда? Думать о себе хуже или лучше?

Выход — там, где ложь. Спасенье — там, где ложь. И смерть — где правда. Да или нет. А имеет ли смысл выходить? «Ведь ты же знаешь, что правильный ответ — «да». Но ты живёшь только потому, что когда-то убедил себя в том, что сказал бы «нет». Выход там, где ложь. Спасение там, где ложь».

Но что если сейчас он поступил бы по-другому? Ведь Выручай-комната должна откликаться на его нынешние эмоции и настроения. И кто знает: может, она вообще не способна узнать правду, если только он сам ей этого не расскажет. Ха! А это идея… Закрыть сознание и предложить свою «правду». Обхитрить сам Хогвартс? Почему бы и нет! Ведь всё, что есть у Выручай-комнаты — его чувства и память. Логические задачки не в счёт, там она имела дело с непреложными, свершившимися фактами, которые просто невозможно интерпретировать превратно… Свершившимися фактами? Снейп вскочил и принялся мерить шагами комнату, подперев подбородок кулаком.

— «Если»! — наконец произнёс он, резко разворачиваясь и становясь прямо перед двумя дверями. — «Если». Единственная действительно ложная надпись!

О нет, он не знал точно, но он знал. Он думал об этом, представлял, считал месяцы и дни, бесился от одной мысли об этом. Никаких «если». Он знал. И теперь в его руках правильный ответ. Вот только стоит ли выходить ценой такого знания? Хотя что ему ещё остаётся. Гермиона совершенно права: она отняла у него единственный шанс на самоубийство, в котором не было бы его вины и свободной воли. Какая всё-таки ирония: чтобы заслужить право на «правильную» смерть, он должен цепляться за жизнь изо всех сил, рискуя и выкручиваясь, используя даже самую микроскопическую возможность. Только испробовав все возможные пути спасению, он сможет сдаться. А пока… путь прямо перед ним и он открыт.

Снейп взмахнул палочкой, плавно взлетая над обоими дверными проёмами, пока не поравнялся с вопросом, начертанным над ними. «Если бы ты знал…» Легонько толкнул. За надписью обнаружился узкий, но вполне пригодный, чтобы в него протиснуться, лаз. Снейп полностью забрался внутрь и пополз по камням. Низкий туннель, больше похожий на систему вентиляции, не имел ответвлений, и Снейп почему-то решил не зажигать света.

Так он и полз — в абсолютной темноте и неизвестности — пока, спустя какое-то не очень долгое время не почувствовал что-то вроде сквозняка. А ещё через пару метров увидел в потолке над собой светящуюся четырёхугольную рамку. Люк! Снейп нажал на него, и тот поддался даже без Алохоморы. В образовавшийся проём хлынул приглушённый свет.

Снейп откинул крышку куда-то в сторону и выпрямился в проёме, тяжело опираясь локтями на края. Вытертый ковёр с зелёными узорами из переплетавшихся змееподобных созданий маячил почти на уровне глаз, иногда чуть-чуть расплываясь — сказывалось перенапряжение.

— Таким способом ко мне ещё не пробирались.

Знакомый голос за спиной заставил Снейпа вздрогнуть. Но, по крайней мере, он наконец-то был в реально существующем помещении Хогвартса.

— Господин Слизерин? — Снейп обернулся и устало поднял глаза вверх: туда, где на стене маячил портрет. — Прошу прощение за вторжение. Выручай-комната слегка барахлит.

— Опять?

Изображённый на портрете волшебник (говорят, он не был особенно похож на Салазара Слизерина, но что поделаешь — мастерство портретистов в те годы оставляло желать лучшего) даже передвинулся на передний план картины, выглядя настолько встревоженным, насколько это вообще было возможно в его случае. И эта тревога невольно передалась Снейпу.

— Опять?! — он подтянулся на руках и кое-как выбрался из люка полностью, усевшись на ковре по-турецки. — Значит, такое уже бывало раньше?

— И неоднократно, — Слизерин пожал плечами и сел в нарисованное кресло, постукивая пальцами по подлокотникам. — Дестабилизация магического поля замка… Раз двенадцать я точно помню. И раза три из них это привело к разрывам в ткани магии. Ах да, чуть не забыл: первый разрыв произошёл, когда наш доблестный и не в меру творческий господин Гриффиндор решил устроить магический преобразователь прямо на трещине. Ему, видите ли, показалось любопытным проверить, на что способна магия в зоне, где пространство пропитывается ей настолько, что становится пластичным почти без участия воли мага. Но когда он рассчитывал третичную константу трансфигурации, то ошибся в четвёртом знаке после запятой… — Слизерин слабо усмехнулся уголками губ. — В тот раз я умер. Или не умер. Мне так и не удалось этого узнать в точности. Хотя слухи ходили разные.

О, Снейп и сам был наслышан об этом. Факультетская легенда. Основатель, который «ушёл, но обещал вернуться». Никто не знал, что с ним случилось. Не знал и портрет: ведь он был прижизненным и просто не мог быть в курсе того, что произошло после его создания. А когда кто-то уходит, не попрощавшись, то неизбежно становится мифом. По-настоящему мертвы лишь те, у кого есть могилы. Впрочем, сейчас Снейпа не интересовала подлинная история Салазара Слизерина. В отличие от…

— Что такое разрыв в ткани магии? Что такое трещина?

30 Декабря 2002. Соединённое королевство, Хогвартс

Стук в дверь кабинета был каким-то неправильным. Неуверенные и чересчур вежливые люди стучат с каждым разом всё тише. Властные, напористые или просто достаточно оптимистичные, чтобы предположить, что ранним утром накануне Нового года кому-то сильно не хватает их общества, — всё громче. И кстати: обычно стучат всё-таки три раза. Или пять.

Но Гермиона ясно услышала ровно четыре удара, ровных и одинаковых. И пошла открывать сама, вместо того, чтобы просто прокричать: «Войдите!»

— О, здравствуй!

Она посторонилась, впуская в кабинет Северуса Снейпа собственной персоной. Он вошёл, но продолжил молчать, вынуждая Гермиону заговорить первой, словно это не он к ней, а она к нему пришла ни свет ни заря.

— Давно не виделись. Гарри, кстати, уехал ещё позавчера вечером. Детям очень понравилось его выступление.

— Рад за мистера Поттера, — проронил Снейп, пересекая кабинет и останавливаясь возле окна. — Хотя не могу сказать, что мне жаль, что я его не застал…

Гермиона невольно улыбнулась. Некоторые вещи никогда не меняются. Но порой это скорее хорошо, чем плохо.

— Кстати! — с преувеличенным энтузиазмом воскликнула она, проходя мимо него и становясь с другой стороны. — А где ты был?

Снейпа этот вопрос, казалось, слегка смутил. Он пожал плечами, скорчил какую-то недоумённую гримасу и наконец бросил с нарочито безразличным видом:

— В библиотеке.

— М-м… не то, чтобы я искала специально, но вчера тебя там точно не было, — осторожно заметила Гермиона.

В поведении Снейпа было что-то такое, чего она раньше за ним никогда не замечала. Какая-то… Неуверенность, что ли? Или осторожность? Словно он ходил по хрупкому льду и делал всё, чтобы в него не провалиться. Но в то же время он казался немного… человечнее, чем обычно. Его хотелось спрашивать. Нет, даже не так. Что-то в том, как он себя вёл, предполагало, что ему вообще можно задать вопрос и не получить резкого «не лезь не в своё дело!» Снейп поднял на неё взгляд и на секунду замешкался, как будто собираясь сказать что-то важное. Гермиона даже затаила дыхание…

Но в следующее мгновение он усмехнулся и резко развернулся спиной к окну.

— Это потому что ты искала не в той библиотеке! Пойдём!

Лёгкое разочарование от упущенного момента быстро сменилось смесью недоумение и любопытства. Снейп буквально вылетел из её кабинета и направился к лестнице, шагая так быстро, что Гермионе — впрочем, как всегда, — приходилось почти бежать. Пролёт за пролётом, до самого верхнего этажа. И ни секунды лишней, чтобы остановиться и подумать. Лишь когда Гермиона поняла, что он привёл её к Выручай-комнате, она смогла позволить себе немного замедлить шаг и отдышаться.

— Библиотека в Выручай-комнате?

«И почему никто раньше не додумался до такой простой идеи, м? Главное, почему я до неё не додумалась!»

— Не просто библиотека, а лучшая библиотека, — поправил Снейп, наблюдая, как на стене обрисовывается контур двери. — Самая лучшая из тех, что существовали, будут существовать или хотя бы могли существовать. Желания надо формулировать правильно.

Он распахнул дверь — и у Гермионы перехватило дыхание. Есть такое выражение — «флорентийский синдром» или «синдром Стендаля». Говорят, что если за краткое время увидеть слишком много прекрасного — скажем, образцов искусства — то сознание просто не справится со шквалом впечатлений. Гермиона была на самом пороге флорентийского синдрома, у неё даже голова слегка закружилась, так что пришлось для верности вцепиться в ручку ближайшего кресла. Миллионы книг, тысячи стеллажей, вавилонской башней уходящих вверх… и вниз. А посреди — несколько кресел и письменный стол.

— Все магические книги, которые нельзя найти в других местах, можно найти здесь, — тихо произнёс Снейп за её спиной. — Редкие. Утерянные. Рассыпавшиеся от времени. Книги на забытых языках. Свитки, папирусы и глиняные таблички. Вся история и вся магическая литература. Кроме ширпотреба, разумеется…

Дверь за спиной Гермионы закрылась. Книги окружали её со всех сторон и даже, казалось, еле слышно что-то шептали. У неё не было слов.

— И мне можно сюда приходить? — почему-то шёпотом спросила она, до предела запрокидывая голову вверх, к атриуму в кольце бесконечных книжных галерей.

— Если бы я запретил, это бы что-то изменило? — резонно заметил Снейп, прислоняясь к одному из стеллажей. Гермионе могло показаться, но в его взгляде светилось что-то подозрительно напоминавшее усмешку. — Теперь, когда ты знаешь?

Она даже не смогла что-то ответить — просто помотала головой.

— Ну и ладно, — легко согласился Снейп. — Библиотеки любят, чтобы их посещали люди, которым это нравится. Не надо объяснять, что никого больше сюда приводить нельзя? Даже «лучших друзей» и «очень, очень талантливых детишек»? Особенно детишек?

— Неужели я похожа на человека, который без спроса распоряжается тем, что ему не принадлежит?

— Честно? — Снейп приподнял бровь. — Да. Но за спасение меня от потери крови можешь себя не винить.

— Что?!

Тема разговора сменилась так стремительно, словно Гермиона, летя на метле, на полной скорости врезалась в какой-нибудь рекламный баннер. Причём на рекламе было нечто двусмысленное и неуместное, вроде средства для удаления волос. Только что в её голове плавал лёгкий счастливый туман с запахом книг — и вот уже её ссадили с небес на землю.

— Я вовсе не…

— Ты дала мне воспоминание о поступке, который вызывал у тебя самое сильное чувство вины, — прервал её Снейп. — Их было два. И вот это, — он включил думосброс. В воздухе зависла объёмная проекция залитого кровью пола Визжащей хижины с лежащим на нём бездыханным телом, вспышки колдомедицинских чар, шёпот Гермионы, звяканье каких-то склянок. — Второе. Не надо, — он посмотрел ей прямо в глаза. — Не стоит.

Гермиона ощущала себя глупо. Беседовать с человеком, который в любой момент может проникнуть в твои мысли, — почти то же самое, что пройтись в нижнем белье по Трафальгарской площади субботним днём. Она вроде как об этом знала и даже «привыкла», но каждый раз, сталкиваясь с этим явлением вновь, не могла отделаться от ощущения беспомощности. Тем более нелепого, учитывая, что воспоминание она отдала ему сама.

И всё равно ей было стыдно. Нет, даже более того. Она винила себя, стыдилась этого, а ещё больше стыдилась того, что её вина и стыд стали известны. Как будто тайна, которую человек берёг от всех, в одночасье стала известна.

Словно прочитав её последнюю мысль, Снейп встрепенулся и отвёл глаза.

— Интересно… — тихо пробормотала Гермиона, уперев взгляд в ковёр у себя под ногами. — Если бы я оказалась поймана в этом воспоминании, как бы оно меня наказало? Вечной жизнью?

Она невесело усмехнулась и уселась в кресло, продолжая смотреть вниз, теперь уже на свои руки.

— Я думаю, беспомощностью, — проронил Снейп, его голос доносился до неё глухо и как будто издалека. — Невозможностью получить то, что хочешь. Ошибками, которые всё портят, когда успех близок. Но впрочем, — его голос снова изменился и зазвучал обычно, — риск был невелик: ведь когда почти труп резво вскакивает и пытается обнять, нормальные люди обычно сбегают.

Гермиона нервно хихикнула. Потом ещё и ещё раз, пока не поняла, что остановиться не может — слишком уж яркую картину нарисовал Снейп. А затем вдруг вспомнила, что уже несколько недель хотела у него спросить — с тех пор, как они вернулись из путешествия по её сознанию. Истерический смех утих сам собой.

— Вот ты всё время говоришь, что призраки вины, чтобы наказать человека, должны его обнять. А когда мы были там, то сказал «не дай им себя коснуться»… Так чего надо избегать — только объятий или вообще любого прикосновения? Что будет, если образ вины не обнимет, а только… не знаю — схватит за руку?

Гермиона постаралась, чтобы этот вопрос прозвучал естественно, как простое любопытство. Ведь все знают, что она любит знания ради знаний, не так ли? На самом же деле, в этот раз у неё была более веская причина спрашивать. Её правое запястье. Три короткие ровные полоски, где кожа, не отличаясь внешне, наощупь казалась твёрдой и холодной, как мрамор. След от прикосновения призрака вины. Каждое утро, да что там — каждый раз, когда она мыла руки или поправляла рукав мантии, Гермиона касалась этих полосок, ощущая лёгкое покалывание, какое бывает, когда перележишь руку, а потом по ней начинают бегать мурашки. Она всё ещё надеялась, что полоски рано или поздно пройдут. Но ей было страшно. Очень страшно.

Снейп пожал плечами.

— Никто точно не знает. Некоторые говорят — почти ничего, другие — что эффект будет более слабым, но таким же, как от объятий. А возможно это просто лотерея: кому-то везёт, кому-то нет, — он нахмурился. — Поэтому так важно не попадаться. Особенно с теми, кто в реальной жизни умер.

Что-то в его голосе заставило Гермиону спросить:

— Но ты ведь однажды попался?

Снейп смотрел в сторону и ничем не выдавал, что она оказалась права, но Гермиона продолжала, чуя, что она на верном пути:

— И тебе… не повезло. И… это был кто-то, кто умер в реальной жизни, потому что… Потому что тогда, в Визжащей хижине, ты чуть не умер.

Вместо ответа Снейп молниеносно обернулся и схватил её за правое запястье, второй рукой поднимая рукав вверх, до самого локтя. Гермиона дёрнулась, но вырваться из захвата, разумеется, не смогла. Ей оставалось только следить расширенными от ужаса глазами, как Снейп проводит рукой по коже — в том самом месте, где остались следы от встречи с призраком. Почему-то возможность, что Снейп узнает, что она была достаточно глупа, чтобы позволить себя схватить, для Гермионы была даже хуже её страхов.

— Да что вы делаете! — придушенно пискнула она, продолжая бестолково крутить запястьем в попытке вырваться.

— Чисто, — коротко бросил Снейп, отпуская её руку. — Я думал, что призрак мог тебя зацепить. От этого остаются следы на коже, — он приложил руку к плечу, как будто вспоминая свои ощущения. — Она становится твёрдой и холодной. Но у тебя ничего такого нет. Странно, я был почти уверен… Значит, просто любопытство?

— Просто любопытство, — эхом отозвалась Гермиона, одёргивая рукав мантии и зябко кутаясь. — Значит, я была права: с тобой это происходило?

Снейп даже не удостоил её ответом — просто смерил долгим взглядом и отвернулся. Гермиона постояла какое-то время у него за спиной, не зная, уйти ей или остаться. Снейп, похоже, то ли забыл о её существовании и погрузился в какие-то свои мысли, то ли просто был не настроен общаться. Но когда она уже взялась за ручку двери, то услышала:

— В твоём заклинании было две серьёзные ошибки и почти с десяток мелких.

Сердце Гермионы ухнуло вниз. Значит… с родителями ничего не выйдет? Но Снейп продолжил:

— Чтобы найти способ его отменить, мне понадобится несколько месяцев.

Несколько месяцев? Всего-то? Она ждала пять лет. Ждала и мучилась, потому что решения у её ситуации не было. А теперь он говорит, что это возможно! О, разумеется, она готова была ждать. Сколько понадобится! Теперь у неё была надежда…

Гермиона буквально просияла:

— Спасибо тебе, спасибо тебе… за всё!

Она подскочила к Снейпу и, пока тот не опомнился, коротко обняла его сзади за плечи — и сразу же отпустила, готовясь сбежать от неминуемой кары за такую дерзость.

— Спасибо! — ещё раз прокричала она и выскочила за дверь.

…Полоски на запястье так и не прошли, и Гермиона гадала, как же получилось, что Снейп их не нашёл. Возможно, их мог почувствовать только тот, кого коснулся призрак? Выходило, что так. Но в голове Гермионы рефреном звучало снейповское «несколько месяцев». Ведь если не будет вины, не будет и призраков. И возмездия тоже не будет. Значит, шанс появился не только у её родителей, но и у неё самой.