Немного мокрого ветра (гет)

— Но ты ведь справишься!..

Невилл вздохнул, подняв глаза к небу — вернее, к потолку, раскрашенному под небо. Красивое такое небо, с одного края ещё тёмное и звёздное, с другого уже начинающее алеть. Луна всегда прекрасно рисовала.

А ещё она прекрасно умела уговаривать. Невилл ещё раз вздохнул и посмотрел в глаза школьной подруги, уже понимая, что аргументы у него кончились.

Да и потом, если Луна Лавгуд сама говорит, что её отец стал слишком странным, невозможно не прислушаться к этому.

— Ладно. Но как, по-твоему, я должен помочь? Я ведь не колдомедик, Лу.

— Колдомедику я его и не сдала бы. Ты что, не знаешь, что они используют пациентов для апробации новых неутверждённых лекарств на основе крови грюмвальдских летучих мышей?

Долгие годы дружбы приучили Лонгботтома в таких случаях не задавать вопросов и не уточнять подробностей, он молча кивнул, а Луна продолжила:

— Но ты же можешь просто с ним поговорить. Ну так, по-приятельски. Он всегда был к тебе расположен. А если... понадобится... У тебя ведь есть что-нибудь подходящее?

— Ты хочешь, чтобы я его чем-то опоил и успокоил?! — Невилл ушам своим не поверил, но Луна замахала на него руками.

— Да нет, конечно! Я имею в виду, если он не захочет рассказать, в чём дело — ты знаешь какую-нибудь травку или корень, чтобы он заговорил?

— Лу, ты понимаешь, что это не очень-то законно — тянуть правду из человека против его воли?

— Понимаю, — Луна замолчала, царапая пальцами столешницу, а потом посмотрела на Невилла — и у профессора замерло сердце. Он давно не видел у подруги таких грустных глаз.

— Просто если это что-то у него на сердце, то рассказать — единственный способ отпустить. Я хочу обратно своего отца, Невилл. Своего отца, которого все считают сумасшедшим. А не молчаливого старика, которому нет дела до всего вокруг.

Осень в этом году пришла рано, но зато сухая солнечная сентябрьская погода держалась до середины октября. Потому-то студентам так по душе были занятия по травологии — лишняя возможность погреться на солнышке, пусть даже придётся расплачиваться за это ловлей яблок-бегунов или мучительной вознёй со склизкими разговорчивыми корнями марокканской путаницы. Пока очередная партия второкурсников-пуффендуйцев распевала песни, пытаясь не слушать бесконечные истории скользких корней, профессор Лонгботтом провёл быструю ревизию своих ящиков. Да, вот оно — маленький мешок с вроде бы засохшим цветком. Вроде бы.

— Ну, Лу, только ради тебя.

— Пап, мне нужна твоя помощь. Можешь зайти в «Багровый гранат» и дождаться там Невилла? Он мне обещал кое-что передать, а я никак не успеваю, мне ещё в два места надо, — Луна тащила отца по Косому переулку, вцепившись в его локоть. Мистер Лавгуд без возражений шёл за ней, не проявляя особого интереса к снующим мимо людям.

— Да, милая, конечно, — кивнул он, пожав плечами. Луна вообще не помнила, когда отец в последний раз ей возражал. И неожиданная деловитость дочери его не удивляла. Плохо дело...

— Тогда я тебя оттуда заберу через пару часов, — Луна чмокнула отца в щёку, отправляя его в сторону серой двери с изображением кроваво-багрового фрукта.

Невилл пришёл заранее и потратил минут десять, размещая в небольшом горшочке сухой цветок, поливая его водой и следя, чтобы сквозняк от открываемой двери не долетал до лепестков. Будь это обычное растение, едва ли реанимационные действия принесли бы какой-то результат: цветок был полностью сухим и едва не рассыпался в прах. Но линн не зря называют «принцем пустынь» — растение способно ждать своего глотка воды годами и расцветать, едва первые капли влаги прикоснутся к корням. Еще полчаса — и он выпустит бутон. А там... Главное — чтобы к тому моменту они с мистером Лавгудом уже о чём-то говорили. Тогда один-два правильных вопроса — и станет понятнее, что же так гложет отца Луны.

Невилл в очередной раз поинтересовался сам у себя, отчего бы его подруге просто самой не поговорить с Ксенофилиусом. Это её «мужской разговор более откровенен» и прочие отговорки его не убеждали. Невилл почесал переносицу под очками (всё никак не мог привыкнуть, носил их всего-то пару лет) и подумал, что, в принципе, Луна вполне может просто бояться разговора с отцом. Не всегда же она должна быть той отважной девчонкой, которая бросалась в схватку с Пожирателями смерти, не сдав ещё экзамены за шестой курс. А раз так — кому ещё помочь?

План был прост и очевиден. И, как многие планы Невилла, имел всего один недостаток. Разумеется, это пришло ему в голову ровно в тот момент, когда мистер Лавгуд вошёл в «Багровый гранат».

Такая простая вещь. Аромат линна вдыхают оба. И действие он производит на обоих.

Самое смешное, что противодействующее зелье от аромата линна даже зельем-то назвать нельзя. Это всего-навсего настойка валерьяны. Да вот беда, ее не таскает с собой повсюду даже хогвартский профессор травологии. Зато упомянутый профессор точно знает, где найти нужное снадобье в Косом переулке. Найти и быстренько выпить, чтобы предполагаемая беседа случайно не превратилась в сборник его собственных рассказов о психологических травмах детства.

— Мистер Лавгуд! Здравствуйте! — шумно приветствовал он отца Луны, схватил того за рукав и потащил к столику с горшочком. — Представьте, такая незадача, я должен отойти ненадолго, но буквально через десять минут к вам вернусь. Посидите пока здесь? Я мигом!

Невилл немедленно отметил про себя, что Луна была права. Ксенофилиус, который ещё полгода назад завалил бы его сходу вопросами и экстраординарными новостями, сейчас лишь молча кивнул и пристроился на стуле у окна. Рассеянно глянул на горшок (линн тем временем уже поднял несколько позеленевших листков к свету) и уставился на что-то за стеклом.

— Вот и хорошо. Я скоро, — пробормотал Невилл и вылетел из «Граната», едва не сбив заходящую женщину. После чего понесся по улице к знакомому аптекарю.

Он уже не увидел, как женщина, с трудом удержав равновесие, гневно посмотрела ему вслед, отряхнула рукав чёрного плаща и недовольно огляделась. Откинув со лба прядь светлых волос, она обвела глазами зал и поморщилась. «Багровый гранат» был довольно пафосным заведением, на то и был расчет у Луны — сюда редко заходили большие компании, чаще люди, которым надо было побеседовать в тишине. Столиков не так много, каждый на приличном расстоянии от других, неназойливая обслуга и цены, способные отпугнуть многих.

Поэтому миссис Малфой рассчитывала спокойно посидеть здесь те час-два, в течение которых сын и невестка будут выбирать малышу Скорпиусу его первую метлу и другие подарки на день рождения. Прогулки по магазинам Нарциссу никогда не радовали, а свой презент внуку она подготовила давно — ещё в тот день, когда мальчик сказал, что самые редкие в мире рыбные филины практически ни у кого не живут в качестве почтовых. Сегодня достаточно было зайти в лавку Суитнелла и убедиться, что заказ дорогой клиентки выполнен в точности: завтра одна из редчайших птиц разбудит юного Скорпиуса, влетев в открытое окно его комнаты, чтобы стать мальчику новым другом. Не бывает ничего невозможного, если вы желаете, чтобы у наследника вашего рода было только самое лучшее.

Но, похоже, ждать Драко и Асторию придётся в другом месте — все столики оказались заняты. Нарцисса сделала несколько шагов по залу, чтобы заглянуть в дальний угол и окончательно убедиться в этом. И услышала тихое:

— Цисси?..

Люди стареют. Даже маги. Даже те из них, что в семнадцать лет входили в Большой зал — и все девочки с третьего по седьмой курс спотыкались на полуслове. Потому что мантия не могла скрыть стремительного изящества движений и внутренней силы, а светлые волосы до плеч разлетались, как будто крылья какой-то птицы. Потому что взгляд всегда горел какой-то мыслью — что, впрочем, отличало большинство когтевранцев. Но далеко не все из них обладали способностью моментально зажигать своей идеей окружающих и приковывать к себе взгляды везде, где бы ни находились. А молодой Лавгуд был именно из таких. Но и его не обошла старость.

А всё же она узнала его сразу. Хотя не видела много лет. Тогда, во время войны, к счастью, соратникам мужа довелось беседовать с Ксенофилиусом без её участия. А после они с Люциусом надолго перестали бывать в людных местах. Разбирательства в министерстве тоже шли так, что вызываемые на допросы и следствия между собой не виделись. Да и никто, как она слышала, не разбирался особо с Лавгудом. Да, сдал Пожирателям смерти самого Поттера — ну так по просьбе этого же Поттера и был полностью прощён. «Под угрозой смерти дочери» — в тот год это было достаточным оправданием. Да самой Нарциссе немалое простилось из сделанного «под угрозой мучительной и жестокой смерти сына».

О да, Лавгуд — красавчик и умница Лавгуд — постарел изрядно. Несколько лет назад она видела в газете его фото — статья по поводу свадьбы дочери известного редактора и внука автора знаменитого учебника. Уже тогда в патлатом чудаке в семицветной праздничной мантии и со странной тиарой на голове она с трудом узнала Ксено. А кому, как не ей...

— Цисси, это ты? — Лавгуд смотрел ей в лицо, но казалось, что взгляд его обращен на что-то внутри неё. Взгляд этот Нарцисса хорошо помнила, как и времена, когда он не выводил ее из себя, а, напротив, заставлял чувствовать себя особенной.

— Ты сомневаешься? Я что, так изменилась? — она надменно подняла бровь, глядя сверху на сидящего Ксенофилиуса. Привычно поджала губы, но вскользь отметила про себя, что выглядит, возможно, глупо. «Всё-таки аристократизм не в манерности, а в манерах, вовсе не обязательно постоянно смотреть на всех, как на гравий под своими ногами», — кажется, так Андромеда говорила ещё в те времена, когда жила дома и пыталась оспаривать материнские методы воспитания.

— Не помолодела, конечно. Но в остальном — почти не изменилась. Такая же красивая, — спокойно ответил Лавгуд.

— А кто молодеет? — Нарцисса чувствовала, что ввязывается в банальную болтовню, но уходить из «Граната» уже почему-то не спешила, сама на себя за это досадуя. — Ты себя видел со стороны? Профессор Тессимо, будь он жив, сейчас своего любимца бы точно не узнал.

— Присядешь? — Лавгуд кивнул на стул напротив. Он словно забыл, что сейчас сюда должен вернуться Невилл. Да и какая разница, Ксенофилиус всё равно не мог взять в толк, что старинному другу дочери от него нужно. События последнего года проплывали мимо, почти его не трогая, а вот стоящая возле стола Нарцисса, в отличие от большинства из них, была очень реальной и даже цветной.

Мерлин его знает, что произошло с миссис Малфой, но придумать причину для отказа она не успела, а стоять было как-то глупо — и она села. Окинула взглядом стол и заметила маленький цветок в горшке. Под ее взглядом цветок как раз выпустил голубой бутон — небольшой, но какой-то очень приятный глазу.

— Что это? Отпугиватель вурдалаков или приманка для мозгошмыгов? — иронично осведомилась она.

— О, даже в поместье Малфоев читают «Придиру», подумайте, — усмехнулся ее собеседник. Коснулся пальцем распускающегося бутона, вдохнул чуть заметный аромат — немного напоминающий запах мокрого ветра на берегу моря вечером.

— Нам тоже иной раз нужно над чем-то посмеяться, — кивнула Нарцисса.

— Как и мне. Нет ничего смешнее тех чудаков, которые верят в мою околесицу, — тихо сказал Ксенофилиус, не отрывая взгляда от цветка. — Пишут письма, организуют экспедиции по поиску Нюздреглаза или пытаются дрессировать флоббер-червей, веря, что они личиночная форма гигантских разумных змей. Это весело.

— Я думала, ты всерьёз в это веришь.

— Цисси, ты забыла, откуда я? Может выпускник Когтеврана всерьёз нести такую ересь?

— Может, если он уже к концу школы... — Нарцисса замолчала на полуслове.

— Продолжай, продолжай. Если он?

— Неважно.

— Если он уже к концу школы...

— Ксено, правда, не надо!

— Ксено... — он ухмыльнулся. — Давно не слышал. Но ты хотела сказать: если он уже к концу школы сбрендил и приставал ко всем со странными рассказами об оборотне в гостиной факультета и о тыквенных призраках в подвале зельеварения. Что-то вроде того. Верно?

Нарцисса передёрнула плечами. Вспоминать последние месяцы Ксенофилиуса в Хогвартсе ей хотелось бы меньше, чем беседовать о заглотах, мозгошмыгах или даже последней битве. Она не решалась поднять глаза и потому рассматривала цветок и руки Лавгуда.

Длинные пальцы, всегда чуть напряжённые. Очень гибкие запястья. Когда он двигает палочкой, невозможно уследить за движением — настолько оно плавное и в то же время быстрое. Какое бы заклинание ни шептали губы, оно всегда произносится с чуть заметной улыбкой. Как будто сама мысль вторгнуться в полотно реальности и поменять её своим вмешательством уже кажется ему не просто привлекательной, а очень и очень забавной. Взмах рукой — мышцы спины на секунду проступают под мантией, которая не может скрыть эту чуть кошачью грацию. И всегда кажется, что где-то должна играть музыка, потому что это как танец.

Это не сейчас. Она не может видеть это сейчас — то, что было... Сколько лет назад?

Когда Лавгуд заканчивал школу, Нарцисса только готовилась сдавать С.О.В.. К красавцу-когтевранцу, у которого на лбу было написано «лучший ученик», постоянно было приковано внимание всех девушек с третьего по седьмой курс. Как так получилось, что именно она чуть не уронила ему на голову в библиотеке здоровенный том «Заклинаний народов дохристианской Британии»? Стоя на верхней ступеньке стремянки и пытаясь вытащить зажатый между другими фолиантами учебник, она на секунду замешкалась — и вредная книга полетела вниз. Только тут пятикурсница Блэк заметила, что внизу в кресле кто-то сидит, но успела лишь испуганно взвизгнуть. Мгновенное движение палочки сидящего — и книга замерла в воздухе. Нарцисса онемела от восторга — такого быстрого невербального заклинания от студента она ещё не видела, даже преподаватели едва ли успели бы так стремительно среагировать. А Лавгуд — о, конечно, это оказался он — поднял голову, посторонился — застывшая в воздухе книга мешала друг друга видеть — и поинтересовался:

— Тебя снимать не надо? А то падать высоко.

— Сама справлюсь, — заявила она охрипшим от визга голосом.

— О да, мисс «я всё могу» — ты даже акцио к книге применить не додумалась, раз полезла её руками вынимать.

— Мистер «я всё знаю», очевидно, не добирался до верхних полок, а может, просто это слишком сложные для него разделы знаний — иначе видел бы, что они тут так плотно стоят, что никакие приманивающие чары не подействуют, — фыркнула она. И увидела, как у Ксенофилиуса удивленно поползли вверх брови — едва ли до этого кто-то из младшекурсниц разговаривал с ним так нагло.

В следующий поход в Хогсмид они отправились вдвоём. Само собой, это вызвало волну перешёптываний, обсуждений и даже открытых возмущений. Гордость Когтеврана, выпускник — с пятикурсницей-слизеринкой, как же так? На родном серебристо-зеленом факультете недовольных тоже хватало. Люциус, который за год до этого вдруг завёл манеру постоянно с ней болтать, да ещё и снисходительно-покровительственным тоном, выглядел крайне раздраженным. Несколько дней не здоровался, потом вдруг дождался ее у выхода из кабинета зелий и без предисловий потребовал ответа: как это понимать и какого вурдалака она творит. Он, видите ли, уже давно всё решил и выбрал ее себе, собирался только дождаться ее первых важных экзаменов, чтобы не сбивать с учебы всякими глупостями, и вдруг она тут выкидывает фокусы. Разговор вышел нелёгким, всё кончилось взаимными оскорблениями и криками, после чего староста Слизерина убежал, задевая стены, а Нарцисса какое-то время приходила в себя от изумления. Рассказывать Ксено она ничего не стала. Да что уж там, в его присутствии она почти моментально забыла о произошедшем. Люциус как-то не пожелал задержаться в ее голове, когда Лавгуд в пустом зале держал ее за запястье правой рукой, левую положив ей на талию, и показывал, как правильно совершать движения для Зеркальных чар. А потом, удостоверившись, что урок усвоен, разворачивал ее к себе со словами «умная моя девочка»...

— О чём задумалась, Цисси?

— Вспоминаю нас в школе, — неожиданно для себя ответила она. И даже не успела толком удивиться, как вдруг поняла, насколько легче именно так — говорить то, что на уме, а не придумывать дежурные ответы.

Почти неслышно подошла официантка, поставила два бокала с чем-то красным и так же беззвучно исчезла. Нарцисса взяла бокал и сделала глоток. Вино, ягодное. Как в погребке на окраине Хогсмида.

— Я тоже вспоминаю. Иногда, — кивнул Лавгуд. — Какая ты была... С шипами. Но и красивая, как подобает розе, прости за избитые сравнения. Впрочем, не сказал бы, что это ушло — хоть розой назови, хоть нет...

— С шипами?

— Ну да. Всегда и всё хотела понять сама, не успокаивалась, пока не получалось не хуже, чем у меня. Я иногда ночами не мог уснуть, всё думал: был бы способ сменить факультет, доказать шляпе, что ты прирожденная когтевранка — с таким-то стремлением к знаниям. Я боялся...

— Чего?

— Не чего, а за кого. За тебя, дурочку. Боялся, что семья, кровь, да ещё и «подобающие» товарищи с факультета определят тебя туда же, куда и многих до тебя, как только я уйду из школы.

— Так оно и вышло, хочешь сказать? — грустно улыбнулась Нарцисса.

— Ты сама знаешь, что нет. В итоге всё кончилось задолго до моего ухода. Но я в этих ночных размышлениях и представить не мог, что шипы настолько острые. И что вы с Люциусом придумали такую весёлую ловушку.

Бокал дрогнул, несколько капель упали на белоснежную скатерть. Нарцисса машинально отметила, что три красных пятнышка легли как стороны треугольника, а одна осталась чуть в стороне.

— Какую ловушку, Ксено?

Он какое-то время молчал, словно пытаясь понять, как вообще так вышло, что они сидят здесь и разговаривают. Видевшись за эти годы пару раз мельком, ни разу не обменявшись даже привествием со времени окончания школы, они сейчас сидят и обсуждают события тридцатичетырёхлетней давности.

И зачем вопрос, ответ на который она знает не хуже него? Пусть между пятнадцатилетней девочкой с огромной книгой в руках и этой женщиной, для которой презрительная улыбка давно стала самым привычным выражением лица, так мало общего — о нет, он-то видит: Нарцисса почти не изменилась. Произошло всё, чего он боялся, но там, внутри, всё тот же стебель. И не могла она выкинуть из головы эту жестокую шутку, так зачем спрашивать?

Но мокрый морской ветер советует не думать. Он предлагает ответить — если знаешь ответ, расскажи. И, в конце концов, мало ли, Люциус мог наложить обливиэйт, мощный, сильный...

— Та встреча, за неделю до Пасхи. Мы должны были встретиться в совятне, ты собиралась написать родителям, что на каникулы поедешь ко мне. Я уже выучил несколько новых защитных заклинаний, представляя, как буду оборонять дом от мистера Блэка. Ты боялась даже сову одна отправить, но всё равно решилась им написать...

Но в день встречи на совместном уроке травологии семикурсница из Слизерина, Туама Лохвист, передала ему записку от Нарциссы: встреча переносилась на два часа позже, и увидеться парочка должна будет не в совятне, а здесь же, в теплице. Он даже не задумался, как девочка собирается выбраться после заката из замка — она уже не раз доказала, что способна и не на такое. Попросил Туаму на словах передать согласие и стал набираться терпения. Всё-таки лишних два часа ожидания встречи — это много, если вам семнадцать, а у вашей девушки самые красивые глаза в Хогвартсе и самые тонкие запястья на земле.

Та короткая пробежка от дверей замка до теплицы под ночным небом, когда теплеющий весенний воздух наполняет лёгкие, а от беспричинной радости тебя словно приподнимает иногда и проносит пару метров над землёй — пожалуй, это последнее его счастливое хогвартское воспоминание. А потом дверь теплицы. Вспышка. Голоса.

— Я много времени потратил, чтоб понять, что это было. Инсаниатос. Редкое заклинание, наведение безумия. Что интересно, знаешь, почти никогда маг не может предугадать, в каком именно виде проявится его заклинание. И даже не способен как-то на это повлиять. Тут всё решает личность того, кого заколдовали. Лично я сперва провалился в какую-то темноту, а потом услышал огромное количество голосов. Словно все книги, прочитанные мной, вдруг начал кто-то читать вслух — или даже они сами себя начали читать. Все сотни, тысячи прочтенных за годы учёбы. И у каждой — свой голос. И все — одновременно. Кажется, это будет такой шум, что ни слова не разберёшь. Но в том-то и ужас, что нет, мне удавалось слышать каждую речь в отдельности и все одновременно. Я всю ночь бродил вокруг замка, вслушиваясь в них и пытаясь докричаться до них, заставить их замолчать. А с рассветом они вдруг смолкли, как по команде. Но я рано обрадовался — уже днём я начал видеть прямо на занятиях... всяких... лиц, которых там быть не могло. Вроде как в Хогвартсе мало кого удивишь призраком или вурдалаком в коридорчике. Но когда их не видит никто, кроме тебя... Почти каждый день мне то помахивал из-за соседнего стола позапозапозапрошлый директор школы, скончавшийся за триста лет до моего поступления, то вдруг занятия по истории магии вёл не Биннс, а его предшественник — ты знала, что это был полугоблин? Со мной разговаривала статуя Кандиды Когтевран, а любой учебник, который я раскрывал, читал сам себя нараспев. О, Цисси, моё безумие было поэтично. Два месяца колдомедики бились со мной. Но в Мунго я лежать отказался наотрез. Я должен был окончить школу вовремя, хоть планета пополам тресни.

И он ее закончил. Под испуганные перешёптывания одноклассников, под напряжённые взгляды учителей, которые каждую минуту ждали от него очередной выходки, под хитрые ухмылки гостей из своего сознания он писал экзаменационные работы, превращал сундук в бегемота, сражался на учебной дуэли (в такой интересной форме принимали экзамен по заклинаниям — жаль, потом эта традиция ушла). Чокнутый Лавгуд, сумасшедший Лавгуд. Одиночка Лавгуд.

— Я сражался с ними четыре года, Цисси. И почти победил. Загнал так далеко в себя, как только мог, запер там и жил, навалясь плечом на эту дверь, чтоб не прорвались обратно. Постепенно привык, это было не так уж сложно для бывшего умника, пусть и с мозгами набекрень.

— А потом?.. — ее голос охрип, да и сил сказать что-то ещё не было.

— Потом я встретил Пандору. Появилась Луна. А потом... Потом это случилось.

Он замолчал на время. Глядя потемневшими глазами за окно, глухо продолжил:

— Когда она... когда её не стало, сил не осталось держать эту дверь. Пожалуй, я даже рад был спрятаться за спинами своих внутренних друзей от этого всего. И знаешь, тут оказалось, что за эти годы с ними что-то произошло. Они пришли совсем не теми, они принесли много смешных идей, они превратили мир вокруг меня в занятный балаган. И это помогало спасаться от тоски. Иначе, возможно, Луна осталась бы круглой сиротой. А в годы войны и возвращения Тёмного Лорда они даже помогали не бояться. Вот только когда ваши... прости, ладно, когда эти... забрали мою дочь, голоса почти затихли. И это была такая жуть, маяться в одиночестве, не зная, где она, что с ней, что сделать... Потому я и решился на это... да что там слова подбирать — на это предательство. Славно, что всё обошлось, спасибо мисс Грейнджер — вернее, уже миссис Уизли, конечно. Как же быстро вырастают дети, Нарцисса... Да, ты же бабушка уже, сама в курсе.

Речь Лавгуда снова прервалась на время. Нарцисса всё не поднимала глаз от четырёх красных пятен. А Ксенофилиус вдруг продолжил совсем другим тоном — таким, словно уже много лет ни с кем не говорил, потому что смертельно устал.

— Я отлично знаю, что безумен. Я отлично знаю, что несу чушь. Это как удобный халат, Цисси — я мог бы снять его, но он весь по мне стал за эти годы, так зачем? Вот только в последнее время мне постоянно лень. У сумасшедшего Лавгуда кончились силы быть сумасшедшим, а быть здравомыслящим он не сможет уже никогда. Мне всё меньше интересно происходящее вокруг и придуманное моим больным сознанием тоже. Знаешь, мне за последние годы впервые стало интересно что-то только сейчас. Когда тебя увидел. Вернее, оно было всегда, но не было возможности спросить: зачем? Зачем ты на это пошла? Нельзя было просто дать мне отставку, не захотела, чтоб я решил, что ты струсила перед родителями? Клянусь Игнотусом, такая глупость спрашивать это столько лет спустя — но это ведь заноза, Цисси, многолетняя, сгнившая и давшая опухоль заноза. Скажи. Правду.

— Правду, — Нарциссе вдруг показалось, что голос не её. И руки, с трудом держащие за ножку полупустой бокал, не её. И глаза, которые наконец-то стало возможно поднять и посмотреть в лицо Лавгуду — тоже не её. Её были только слова, которые нельзя было не произнести — потому что мокрый морской ветер не даёт вам молчать.

— Правда в том, Ксенофилиус, что я весь вечер простояла в совятне, ожидая тебя. Вернулась в факультетскую гостиную ближе к полуночи, замёрзшая и сердитая. Таума не сказала мне ни слова, зато — это я теперь вспоминаю — о чём-то говорила в углу с Люциусом. Наутро я собиралась пойти и разругаться с тобой, но не успела — уже за завтраком вместе со всей школой наблюдала, как ты гоняешь по залу от невидимого нам призрака... Решила, что это дурацкий спектакль, несколько дней не подходила просто из-за обиды. А потом всё стало серьёзнее, на всех факультетах стали говорить, что ты свихнулся. Люци собирал все эти слухи, старательно пересказывал мне, доказывал, что ты всегда был странным, припоминал какие-то прошлые случаи... А однажды просто сказал, что, если с разумом твоим всё в порядке, то это просто ширма, чтобы меня бросить— мол, репутация у слизеринцев такова, что не выдержит никакой поклонник. Признаюсь, это меня и добило. То, что нас недолюбливают остальные, всегда было нашим слабым местом.

На какое-то время за столиком воцарилась тишина. Лавгуд молчал, да и что он мог сказать? Что Люциус сломал ему всю жизнь? Да вурдалак его знает, что пришло в голову мальчишке — младше него, влюбленному, раненому в самое дорогое — самолюбие. Мальчишке не без способностей, но без умения их контролировать — вот уж чему слизеринцев не учат. Хотел ли он накладывать заклятие на всю жизнь? Или думал, что достаточно пары месяцев — чтобы соперник исчез с горизонта, а оно обернулось совсем неожиданно?

Что ж, если Цисси сказала правду, хотя бы ясно, что это только его удар из-за угла, а не их. Если можно будет просто без боли от предательства вспоминать тонкие белые запястья и стремительный полёт по ночной территории замка — последний, но ещё счастливый — это уже немало.

Если она не соврала.

Дверь хлопнула, да так, что обернулись все посетители. Взмыленный Невилл подлетел к столику и с изумлением воззрился на собеседницу отца Луны.

— М-ми.. Миссис Малфой... Хорошего дня...

— Да уж, Лонгботтом, лучше некуда, — она поднялась, заметив вдали приближающихся сына и невестку. Хотела уйти, но на секунду остановилась вдруг, наклонилась к Лавгуду... И накрыла узкой белой ладонью его лежавшую на столе руку с длинными сильными пальцами. И негромко сказала:

— Ещё будет интересное, Ксено. Ты ещё не всё видел, — после чего быстро вышла, не попрощавшись.

Невилл грузно опустился на освободившийся стул, не пытаясь даже понять, что тут произошло. Он пробегал в поисках настойки валерьяны по всему Косому переулку, вместо десяти минут искал почти час, но всё неудачно — один знакомый аптекарь оказался в отъезде, другой долго-долго рылся во всех ящиках, однако такого простого снадобья не оказалось. И что теперь делать, было не очень понятно.

— Что это за цветок, мой мальчик? — отвлек его от размышлений голос Ксенофилиуса.

— Это линн, мистер Лавгуд. «Принц пустынь». Назван так в честь сына одного эмира, принца Линнарета аль-Шатри. Тот был искусным травником, умудрялся в голой пустыне выращивать удивительные вещи. Это растение он создал сам. В мире таких цветков всего несколько десятков. Это цветок правды. Каждый, вдыхающий его запах, не может соврать. И ответит на любой вопрос, что ни зададут, если только знает ответ. Вот как я вам сейчас — хотя вообще-то я не собирался этого говорить, просто меня Луна попросила, ей, знаете ли, кажется...

Мистер Лавгуд улыбнулся, чувствуя, как рассасывается внутри маленькая гнилая щепка, столько лет причинявшая боль. Она уходила, не оставляя взамен даже ненависти. Нет смысла столько лет спустя ненавидеть мальчишку, совершившего пусть и подлость, но ради любви. «Под угрозой потери единственной возлюбленной» — признал бы суд министерства это веским доводом? Лавгуд качнул головой, отгоняя эту мысль, и увидел сквоз стекло, как в конце улицы Нарцисса, наклонившись к светлоголовому внуку, что-то внимательно слушает, а ее сын и невестка смеются, глядя на не по возрасту серьёзное лицо мальчика.

— Спасибо, Невилл, — перебив собеседника на полуслове, сказал Лавгуд. — Спасибо. Но теперь, пожалуй, его можно и убрать?

Когда Луна в оговоренное время пришла забирать отца, к ее радости, они с Невиллом болтали о чем-то маловажном, но весёлом. Правда, мистера Лонгботтома, как и саму Луну, не оставляло ощущение, что Ксенофилиус при этом продолжает думать о чём-то своём.

— Вы с Рольфом приедете на праздники? — поинтересовался отец, когда они шли по улице. Он так давно не задавал ей вопросов, что Луна даже замешкалась с ответом от радостного удивления.

— Да, конечно!..

— И да, Лу, я тут подумал. Не пора ли тебе уже родить мне внука?

— Внука?

— Лучше двух. Ты ведь справишься?