Глухие в темноте (джен)

Нутро Хогвартса поглощало все новых и новых людей, но никак не могло насытиться. С высоты балкона над входом в замок на процессию взирал Аргус Филч. Он постукивал пальцами по каменным перилам: жест, который мог бы показаться обывателю признаком нетерпения, на самом деле им не являлся. Лишь холодная готовность к действию.

План был тщательно продуман и составлен еще месяц назад, но для его воплощения не хватало массовки, ярких деталей на будущей картине преступления, призванных отвлечь внимание зрителя. Дольше всего Филч репетировал злодейский смех в двух вариантах — одним полагалось смеяться при успешном исходе предприятия, а другим на суде, прямо во время приговора. Но любому, вникнувшему в суть планируемого преступления, стало бы ясно, что никакого суда не будет. Филча не поймают. План был гениален.

Миссис Норрис потерлась о тощие щиколотки Филча и громко заурчала.

— Да, моя милая, потерпи немного, мы столько пережили, остался последний рывок!

Кошка ничего не ответила, так как, вероятно, крепко задумалась над его словами. Ее морда выражала полное смирение с любым уготованным им будущим, и этого Филчу было достаточно.

Он решил начать с Помоны Спраут. Она всегда проверяет теплицы прежде, чем лечь спать. О, она любила свои растения, она холила их и лелеяла, разговаривала с ними, гладила листья и бутоны, будто живые. Они и убьют ее, потому что — Филч вычитал эту поразившую его своей глубиной мысль в маггловской книжке — человека всегда убивает то, что он больше всего любит. Это почти наверняка метафора, но он стал запирать свою метлу в чулане, а набор для сквибов “Колдуй и в ус не дуй” прятал в верхний ящик стола. Любовь любовью, но жить хотелось больше.

Филч тщательно подготовился: он нарисовал кусты на склеенных между собой на манер бронежилета пергаментах и выкрасил свою шапочку в зеленый цвет. Маскировкой глупо было пренебрегать. Нельзя недооценивать противника.

Помона Спраут вошла в двери теплицы под номером три, и Филч, убедившись, что она склонилась над отравленным им раннее кустом, понял, что бояться больше нечего. Он встал в полный рост перед стеклянной стеной, отделяющей его от умирающей. Помона корчилась в муках, но, вероятно, яд мгновенно повредил ее мозг: пальцем она указывала на Филча и громко хохотала, повторяя лишь “зеленая шапочка, шапочка, шапочка…”. Минутой позже ее бездыханное тело лежало на грядке с юными мандрагорами. Бесславная смерть, но что поделать — у Филча была бесславная жизнь, и кто-то должен был за это ответить.

Он вынул из кармана единственное хорошее, что сделали близнецы Уизли за время учебы — “Чрезвычайно Чернющие Чернила”, которые практически невозможно было смыть. Филч это точно знал, потому как ему приходилось проделывать это десятки раз, когда он находил гнусные записи тут и там: на стенах, на полу, на портретах и портьерах. В большинстве своем речь шла о том, что Филч — смердящий навозник, но попадались и исключения, например, “Малфой — неизлечимый геморрой”. Фантазия по части сочинения анонимок у Уизли работала так себе.

Пара штрихов, и на стекле теплицы осталась высыхать чернильная кошка. Филч почерпнул эту идею из другой маггловской книжки — там убийца расписывался своей кровью на месте преступления. Филч, конечно, метил в высший эшелон злодейства, но колоть себе руки не собирался. Руки, в конце концов, его рабочий инструмент. Их нужно беречь.

Жребий был брошен в день, когда по коридорам школы пронесся слух: создается профсоюз магов! Это были не только самые прекрасные слова, услышанные Филчем за все время работы в Хогварсте, но еще и самые многообещающие — они сулили защиту его прав перед работодателем, оплачиваемый отпуск, бесплатную колдомедицину, пенсию и, самое главное, трехпроцентную скидку в пабе у Розмерты! Собрание профсоюза должно было состояться в кабинете у директора МакГонагалл, но, когда сияющий Филч вошел в дверь следом за мадам Помфри, строгий голос тут же его одернул:

— Мистер Филч, вы, должно быть, не расслышали, но это профсоюз магов, — ударение на последнее слово не оставило ни тени сомнения в том, что его пытаются притеснять по волшебному признаку, что являлось поводом для обращения в суд, вот только он не состоял в профсоюзе, который смог бы защитить его интересы.

Какая ирония!

Филч вышел, но остался стоять под дверью. Он не хотел подслушивать, просто так вышло, он должен был хотя бы так оказаться причастным к происходящему там таинству объединения магов в круг избранных.

— Каждый желающий вступить в профсоюз должен назвать свое имя, — скрипучий голос директрисы заставил Филча поморщиться.

— Помона Спраут!

— Аберфорт Дамблдор!

— Гораций Слагхорн!

— Поппи Помфри!

— Рубеус Хагрид!

— Филиус Флитвик!

— Минерва МакГонагалл, — подытожил все тот же противный голос.

Так Филч узнал имена своих жертв. Скоро они все поплатятся за то, что он снова остался не у дел, все, кроме разве что Хагрида. Месть местью, но идти на верную гибель было неразумно. Хагрид когда-нибудь умрет сам, от старости, и тогда Филч окажется рядом и, поймав его последний взгляд, скажет:

— Расплата стоила ожидания.

Игра началась.

* * *

Намеченных жертв оставалось пятеро. Часы возмездия неустанно тикали.

Помону нашли ученики. Крик стоял такой, что Филч невольно заслушался этим напоминанием о чудесных временах, когда пыточные орудия не просто пылились в подземельях, а служили всеобщему благу. Авроры тщательно все обыскали и постановили — несчастный случай отравления парами пегой нахухоли, увы и ах, но никто не виноват, нельзя было закрывать окна в теплице.

Филч сидел на табуретке и гладил кошку, воображая себя преступным королем. И только тонкая нотка разочарования омрачала его злорадство — никто не заметил чернильную отметку на стекле, его преступную подпись. В следующий раз нужно нарисовать покрупнее.

Убить Слагхорна было просто. Снотворное, добавленное в медовуху, и заточенные спицы для вязания — Филч видел, что за завтраком сова принесла ему новый журнал со схемами, а значит, он непременно закроется у себя в комнате на весь вечер.

Филч дождался, когда коридоры опустеют, и пробрался в комнату к Слагхорну. Тот был очень похож на спящего, если бы не досадная деталь в виде двух спиц, торчащих из спины. Филч глубоко вздохнул, сел на соседний стул и принялся вывязывать крючком кошку. Правда, черной пряжи у профессора не оказалось, пришлось взять зеленую. Но так даже лучше, так ярче. Так его наконец-то заметят.

Но вышло совсем иначе. Авроры снова развели руками — следов заклятий обнаружено не было, никаких улик, указывающих на преступника, не найдено, старикашка просто напился, выбрал крайне неудачную позу для сна и — уснул вечным сном. Чудеснейший каламбур!

Разделаться с Помфри и Флитвиком было решено в тот же день.

— Филч, вы бы терли полы усерднее, везде грязь! — директор развела руками.

— Скажите, может, в вашем профсоюзе освободилось место? — надежда умирает последней.

— Забудьте об этом. Вот когда станете магом, тогда и приходите, а пока полы, Филч, полы.

После своей первой преступной победы Филч совсем осмелел и выписал из магазина три новые половые тряпки вместо двух, положенных ему на месяц. Он чувствовал, как азарт кипит в крови и колет изнутри кончики пальцев, когда подписывал бланк заказа. Воистину, безнаказанность опьяняла.

Пора было отправляться в Хогсмид, чтобы оставить заявку на хозяйственный инвентарь в местном магазинчике, а заодно подпилить гвоздь, на котором держалась кабанья голова в трактире Аберфорта. Гвоздь был ржавым и хрупким, как современные моральные устои, так что проблем с ним быть не должно, разве что у кого-то могут возникнуть подозрения, когда Филч достанет ножовку по металлу, встанет на принесенный с собой колченогий стул и примется что-то пилить. Но, с другой стороны, кому какое дело. На Филча никто никогда не обращал внимания, он был невидимкой, и для этого ему не нужна была магия, было достаточно и природного таланта.

Перед тем, как уйти из замка, он на минутку заскочил в больничное крыло. Вылил все содержимое бутылочки с надписью “Сонное зелье” и наполнил ее из склянки, с бумажки на которой угрожающе скалился череп, лежащий на перекрещенных костях. “Костерост. Усиленная формула. Дозировка: одна капля для пациентов детского возраста, полторы капли для взрослых, десять капель для троллей. Внимание! Передозировка может привести к полному окостенению!”.

— Ха-ха-ха, — этот злодейский смех относился к третьей, замышлятельной, категории, и важно было не переборщить с протяженностью гласных. Филч очень бережно относился ко всему, что создавало его преступный образ.

Он знал, что Поппи Помфри всегда после обеда устраивает себе тихий час. Знал, что она непременно сделает глоток снотворного — стариковский сон пуглив и чуток и требует уважительного к себе отношения. Вероятно, когда он вернется со своего прелестнейшего променада по осенним окрестностям Хогвартса, она будет уже мертва. И, вероятно, все будут бояться таинственного злодея, который выложил кошку пилюлями от запора прямо под кроватью Поппи.

Осень — чудесное время года для смерти, очень символичное. Филч и сам бы не прочь умереть осенью, и, если бы его спросили, где именно он хотел бы расстаться с жизнью, он не раздумывая ответил бы, что где-нибудь подальше от Хогвартса, мерзких детей, которые теперь притихли и передвигались исключительно боязливыми стайками, подальше от лицемерия палочконосящих! Возможно, в простом маггловском магазине, выбирая одну из тех швабр, которые отжимают себя сами, стоит потянуть за рукоятку. Да, он хотел бы умереть счастливым.

Но такие радужные перспективы открывались далеко не всем.

Бланк заказа был передан в маленькие потные ладошки продавца. Филч сразу почувствовал в нем родственную душу, возможно, это от того, что через витрину было видно, как тот любовно оглаживал древко швабры, но, заслышав открывающуюся дверь, отпрыгнул от нее и покраснел. Филч хотел сказать ему, что стесняться здесь совершенно нечего, что любовь — понятие обширное и разностороннее, что он не одинок, но, пораскинув мозгами, промолчал, пожевывая нижнюю губу. В конце концов, если они и правда родственные души, то продавец поймет все сам.

Подпилить гвоздь не составило никакого труда — пара движений ножовкой, и кабанья голова превратилась в смертоносное оружие. Оставалось выманить жертву из логова.

— Аберфорт, у тебя коза убежала! — крикнул Филч в темноту трактира и отошел на безопасное расстояние.

— Где? — дурень выбежал на улицу и изо всех сил захлопнул за собой дверь, не зная, что в ту же секунду захлопнулся и капкан, отнимающий его жизнь.

Филч пнул носком ботинка камни, лежавшие у тропинки, и посмотрел в противоположную от места преступления сторону.

— О, Мерлин, Аберфорт, — маги окружали бездыханное тело, но Филч продолжал делать вид, что совершенно не имеет к этому никакого отношения, и незаметно, бочком пробрался к “Трем Метлам”.

Филч запоздало вспомнил, что нужно бы оставить знак, но для этого уже не было никакой возможности, так что он обреченно и очень тихо сказал:

— Мяу.

Никто не услышал.

Розмерта улыбалась и что-то напевала.

— Добрый день, Филч. Вам какао, как обычно?

— Да, пожалуй, но в этот раз без пенок. Вы не слышали, что там произошло?

— Как же, слышала, Аберфорта пришибло кабаном.

И, продолжая напевать, сняла свистящий и отфыркивающийся кипятком чайник с огня.

Филчу она всегда нравилась, а теперь он окончательно понял, какой мадам Розмерта приятный во всех отношениях человек. И в профсоюз не вступила, не поддалась на эти новомодные штучки. Мудрая она женщина, понимающая.

— Филч, вы направляетесь в Хогвартс? Не против компании?

— Нет, — Филч растерянно уставился на барную стойку и покраснел. Самообладание порой подводит величайшие преступные умы, здесь нечего стесняться.

— Отлично! — Розмерта обернула шею красным шарфиком из струящейся легкой ткани, и его длинные концы упали ей на спину, — тогда идемте. Все равно до завтра никто не придет, всем охота посмотреть, как авроры будут извлекать кабаньи клыки из Аберфорта, а мне еще нужно поговорить с Минервой про профсоюз.

— А что с ним? — Филч насторожился.

— Я пораскинула мозгами и решила вступить. Дело, кажется, неплохое, а?

Филч не изменился в лице, но глубоко внутри очень раздосадовался, что и ее придется убить. Но что поделать — назвался злодеем, полезай в преступные хроники. Пути назад не было.

В замке было суматошно и шумно: ожидали авроров для осмотра тела Поппи. У всех на лицах был написаны смятение и ужас, и Филч, чтобы не выделяться из толпы, попытался изобразить те же чувства, но по тому, как странно на него косилась Розмерта, понял, что не преуспел.

— Вам плохо? — участливо спросила она, вглядываясь в его лицо, — у вас такой вид, будто вас сейчас стошнит.

— Это я так переживаю.

МакГонагалл прижимала ладонь ко рту и тихо всхлипывала.

— Розмерта, милая, подожди меня в кабинете, здесь творится что-то невообразимое, вот уже третий преподаватель умирает при странных обстоятельствах.

— И Аберфорта тоже больше нет, — она повела плечами, и красная ткань заискрилась, заиграла отблесками на ее шее.

— Мерлин всемогущий… Аргус, пожалуйста, проводите мадам в мой кабинет. Пароль — “Достоевский”.

— Это болезнь такая?

— Идите уже, мне пора к аврорам.

Он не планировал этого, но придумать лучше было и нельзя. Спонтанность, как оказалось, порой рождала потрясающие идеи, поэтому, когда Розмерта встала на вращающиеся ступени, ведущие к директорскому кабинету, он схватился за свободно развевающиеся концы шарфа и что есть сил потянул на себя. Скрежет камня о камень заглушал женские хрипы, а вскоре они совсем затихли. Филч продырявил ткань угрожающе торчащим из стены элементом подставки для факела и оставил так. Она сама могла зацепиться. Несчастный случай.

На этот раз он изобразил кошку во всю стену, огромную, пугающе толстую и кривую, не заметить ее у авроров и МакГонагалл не было ни единого шанса.

— Я понимаю, что вы все обеспокоены чередой несчастных случаев, произошедших с нашими преподавателями, — МакГонагалл скорбно поджала губы. На нее смотрели все присутствующие в Большом Зале, — но могу уверить вас, что это лишь цепочка случайных событий, никакого магического воздействия на них оказано не было. Но до тех пор, пока мы не соберем новый профессорский состав, занятия отменяются, а ученики отправляются по домам.

Детские лица озарила радость, омрачить которую не смогло и осознание, что их счастливая беготня из угла в угол в родительском доме стоила кому-то жизни. Филч закатил глаза и принялся с интересом рассматривать стену за своим левым плечом. Рисунок камня напоминал кошачий силуэт.

— Филч, — Минерва незаметно оказалась рядом, — возле моего кабинета кто-то нарисовал кошку, будьте добры уничтожить эту гадость. Дети, вероятно, не знают, что шутка, повторенная тысячу раз, становится глупой.

Филч еле сдерживал слезы, пока шел за щеткой и мылом.

Оставались считанные часы до момента, когда Аргус Филч будет свободен и отомщен. Как бы странно это ни звучало, но все эти желчные, гадкие, глупые люди были его семьей — семью ведь тоже не выбирают, вот и ему пришлось работать с тем, что досталось. Они пренебрегали им долгие годы, они заставляли его работать руками, когда им требовалось лишь секундное усилие воли и движение волшебной палочкой, чтобы навести порядок. И теперь, когда у него появилась призрачная надежда стать частью чего-то большего, чем ассоциация мыла и скребка, его снова изгнали, ему указали на место. Филч не был дураком, пусть это было сложно понять с первого взгляда, но дураком он не был.

Филч стоял на балконе и смотрел в будущее. Будущее было безоблачным и заласканным ленивым осенним солнцем. Это хороший знак.

Когда под балконом появился Филиус Флитвик, оставалось лишь столкнуть вниз большой обломок каменного поручня. И пока он летел, Филч злорадно приговаривал:

— А я ведь просил, я ведь говорил — почините балкон, после битвы кусок откололся, почините, я сам не осилю, но нет, кому оно нужно, ну никому же, я один, значит, работай, а они… — и ушел под аккомпанемент глухого удара и звонкого писка.

Кошек Филч решил больше не рисовать — все равно его же потом и заставят стирать эти мерзкие чернила.

Теперь оставалось лишь покончить с Минервой МакГонагалл.

Процессия была торжественной, хоть и малочисленной: лишь Аргус Филч и миссис Норрис шли по темным коридорам Хогвартса. Освещать путь не было никакой необходимости — кошачье зрение и телесная память делали все за них.

— Готова? — вопрос прозвучал выстрелом в абсолютной тишине.

Ответный мяв показался его эхом.

Это было легко, а от того практически не доставило удовольствия.

Филч сидел в глубоком кресле и следил за пляшущими на стенах директорского кабинета отблесками: солнце перекатилось за линию горизонта, отдавая свой свет свечам. Он никогда не доверял огню, его пламя не отбрасывало тени, а значит, не могло существовать, а вот поди-ка — существовало. Филч не заметил, как сам стал ему под стать: неуловимым, но смертоносным. Все, чего он касался, погибало в пепле.

Директор сидела прямо на полу и прижимала к груди исцарапанные руки. Кровь, проступавшая из ранок, шипела и пенилась, окрашиваясь в черный.

— Я знаю, Минерва, это не та смерть, которой вы ожидали или которую, быть может, заслужили, но другую я вам не смог бы дать. Не держите зла.

Он тщательно вытирал когти миссис Норрис, хотя яд и был для нее безвреден — целый месяц Филч потратил на то, чтобы у кошки выработался иммунитет.

— Я объясню вам, а вы передадите другим, если встретитесь с ними по ту сторону, — Филч сам поражался своему спокойствию, — знаете, какая самая главная трагедия для вас, магов? — он отбросил в сторону ее волшебную палочку, которую крутил в руках. — Вот эта. И кто вы теперь?

МакГонагалл зажмурилась. Так делали дети, веря, что, когда они откроют глаза, все встанет на свои места, что угроза существует только, пока на нее смотришь, а стоит отвернуться — ты в безопасности. Но на то они и дети. Эти дети всегда вырастают в скучных взрослых.

— Никто.

Она умерла под мерные вздохи старинных часов и шелест книг, летавших под потолком.

Филч ждал, когда же в его душе наступит долгожданный покой — но тщетно.

* * *

Выходя из кабинета, он все же поднял волшебную палочку. Не то чтобы он был сентиментальным, нет, просто память порой подводила его, а так он всегда сможет убедиться, что все произошедшее — реальность, а не выходки его подкрадывающегося старческого маразма.

В коридоре он, конечно, встретил авроров — их было пятеро.

— Вы за мной? — лицо Филча озарила гордая улыбка: видимо, его считают очень опасным, раз пришли брать чуть ли не целым подразделением.

Но они молча прошли мимо него, они практически прошли сквозь него.

— Она мертва, — громче сказал Филч.

— Это я убил ее, — еще громче.

— Это я убил их всех, — он побежал за ними, держась за волшебную палочку, лежащую в кармане.

В кабинете двое склонились над бездыханным телом Минервы, еще двое осматривались, а один, должно быть, главный, сел в кресло, в котором совсем недавно сидел Филч, и устало закрыл лицо руками.

— Послушайте же, — Филч постучал его по плечу три раза, но реакции не последовало, так что пришлось постучать еще дважды.

— Да? — аврор так и не отнял рук от лица, но хотя бы отозвался.

— Это я их всех убил, всех, кто был в профсоюзе, и Розмерту тоже.

— Вы Аргус Филч?

Кивок.

— МакГонагалл рассказывала мне о вас, она упомянула, что вы не совсем здоровы, как бы это сказать, — он силился подобрать слово, но не смог, — что у вас поехала крыша. Может, вам стоит отдохнуть?

— Да послушайте же, я признаюсь, вот, записывайте…

— Вы — сквиб, а потому не могли бы сотворить магию такого уровня, который недоступен даже нашим лучшим людям. Мы всю неделю пытаемся разобраться в природе произошедшего, но не можем. Вероятно, это было слишком сильное проклятие, темнейшая магия. Идите, мистер Филч. Эй, Доркинс, — аврор отвернулся и тут же потерял к Филчу всякий интерес, — нужно еще потрясти этого их лесничего, в прошлом он был замечен в сомнительных связях с кентаврами, великанами и одним пауком...

Филч попятился к дверям, все еще сжимая в кармане палочку.

Он убил их, это было. Это было — они мертвы.

— Темнейшая магия, докси ее раздери, — он уходил и бормотал себе под нос, — у них "люмос" отбери — и уже немощные.

Тусклый огонек, родившийся на кончике палочки, давал лишь немного света и совсем не согревал. Наверное, поэтому он так и остался незамеченным.

— Можно же свет зажигать и тушить руками, но зачем же, мы будем играться в "люмос" — "нокс"...

Огонек разгорелся ярче — и сразу погас.

Филч собрал весь свой нехитрый скарб достаточно быстро, а потом минут пять стоял и размышлял, брать ли ему с собой любимую метлу, но в конце концов решил, что не стоит. Новая жизнь требовала новых привязанностей.

Уходя, он бросил последний — прощальный — взгляд на замок, достал из кармана палочку и с заметным усилием сломал ее пополам. Половинки отправились в ближайший куст, а сам Филч отправился — а кто его знает, куда он отправился. Он непредсказуем и неуловим, смертоносен и безжалостен. Оглянитесь, может, теперь он стоит у вас за спиной?