Напиши мне (гет)

В ее шесть лет это случается впервые, в этот момент она играет в куклы в своей комнате. На руке проявляется слово «привет», написанное слегка корявым, детским почерком, так похожим на ее собственный. Но Маринетт-то знает — у нее в руках нет маркера, только куклы. Зеленые буквы ехидно дразнятся, пуская сердце вскачь. Она на секунду закрывает глаза, зажмуриваясь так крепко, что на обратной стороне ее век темные точки начинают водить хороводы.

Осторожно выдохнув, медленно приоткрывает один глаз (голубой, словно небо) и видит, что слов стало больше: «привет. привет? ты видишь, что я пишу?»

С диким криком она ссыпается с лестницы, громко стучит пяточками, пытаясь сбежать, по лицу текут слезы. Заходясь в громких рыданиях, всхлипывая и икая, подлетает к плите, за которой ее мама готовит ужин, и вцепляется той в белую рубашку.

— Мама! Призрак написал что-то у меня на руке!

Сабина озабоченно смотрит на нее и, к удивлению Маринетт, расплывается в понимающей улыбке, от которой в уголках ее рта появляются ямочки.

Опустившись на колени, женщина проводит пальцем по едва заметным словам на руке дочери и целует ее в лоб.

— Это не призрак, милая, — начинает она. — А твоя половинка.

Тогда Маринетт и узнает о родственных душах, о сообщениях и рисунках, что они могут оставлять на коже друг друга. Потому что в этом мире одна душа может в доли секунды связаться с другой благодаря чернилам, нанесенным с любовью и приязнью.

Вновь взглянув на руку, девочка замечает, как появляются новые зеленые слова, в этот раз — в компании расстроенной рожицы: «пррсти еси пнапугал:(»

Так что она, хихикнув, утирает рукой слезы, смешанные с соплями. И, взбежав по лестнице, отвечает: «ничего. я уже большая!»

Когда ей девять, она обнаруживает, что обменяться именами со своей половинкой нельзя. И сколько бы попыток не предпринималось, в итоге всегда получается одно и то же: «Привет, меня зовут ________!»

Сказать, что это раздражает Маринетт — все равно, что промолчать, потому что все, чего она желает — сообщить свое имя и узнать, в свою очередь, как зовут ее родственную душу.

Пытаясь это как-то восполнить, она тщательно описывает свою внешность, упоминает, что у нее черные волосы и голубые глаза. В ответ узнает, что у него зеленые глаза и светлые волосы, совсем как у его мамы.

Порой, глубокой ночью, она чувствует, как слова проявляются на ее руке, и, проснувшись, видит, что он оставил записку: «Мама опять сильно заболела, и отец очень сердится». В такие ночи она рассказывает ему о своей мечте (она хочет стать известным модельером) и пытается нарисовать все наряды, которые бы хотела пошить для него.

На ее тоненькой руке все это не слишком умещается, но она уверена, что их разговоры его поддерживают.

Ей одиннадцать, когда они перестают общаться. Маринетт пишет ему каждый день.

«Эй, друг мой, ты как?»

Но он никогда не отвечает, не говорит, все ли у него в порядке, или возникли какие-то проблемы.

Иногда, гадая, не умер ли он, она пугается до истерики, порой она просит, чтобы он подтвердил, что все еще жив.

Но ответа по-прежнему нет… В итоге она перестает ему писать. Совсем.

На свой тринадцатый день рождения, когда она задувает свечи, полузабытое ощущение слабо щекочет ее руку. В спешке она задирает рукав и прямо там, в комнате, забитой родственниками, оседает на пол и плачет.

«С днем рожденья… мне тебя не хватало».

Эта надпись для нее — самый лучший подарок в этом году.

Ей четырнадцать, когда кругом начинают твориться странные вещи. Все от того, что теперь она — супергерой. И нельзя поделиться ни с кем, даже ему нельзя сказать. Как бы ей ни хотелось — она не может.

Его безопасность важнее.

К тому же, когда тебе четырнадцать, есть вещи поважнее Парижа, который опять нужно от кого-то спасать. К примеру — новая фраза, что проявляется на ее руке, когда она пытается переделать домашнюю работу, не устроившую ее преподавателя.

«Ты когда-нибудь влюблялась?»

Он, должно быть, тоже занят домашней работой — слова написаны черной пастой, но боль от этого не ослабевает. Что-то внутри вскидывается в бешенстве, потому что его, кажется, вовсе не волнуют чернила, связывающие их воедино.

Закусив губу, она старается проглотить комок в горле, проглотить ощущение, словно ее предали, что изливается из сердца.

Рука снова чешется, она молча сжимает карандаш, практически чувствуя, как он трещит.

«Потому что мне кажется, что я нашел тебя, и если это правда ты, то я в тебя влюблен».

Воздух застревает в груди, замораживая гнев на полпути.

«Так что я хочу сделать кое-что, надеюсь, что это действительно будешь ты, ладно?»

В их совместный еженедельный патруль она наконец-то затаскивает себя на Эйфелеву Башню.

В расстроенных чувствах, продолжает поправлять челку, когда слышит его голос.

— Неужели в этот вечер вы не уверены в своей мяутразимости, моя Леди?

Голубые глаза встречают зеленые, и героиня в красном, рассмеявшись, перестает прихорашиваться.

— Ладно, не смейся надо мной, — начинает она, — но моя родственная душа — идиот.

Кот шагает ближе, кажется, что его губы сейчас изогнутся в улыбке, но этого не происходит.

— О?

Фыркнув, Ледибаг скрещивает руки на груди.

— Да! Прошлой ночью он… О, мне кажется, что я нашел тебя — бла-бла-бла — давай я нарисую громаднейшую надпись у нас на лбу, чтобы мы могли найти друг друга!

Кот смеется, сощурив глаза.

— И?

Ледибаг уже не остановить.

— Да знаю! Это так тупо, и он просто… Он написал… Это, — она запинается и приподнимает челку, чтобы он мог посмотреть.

А за челкой скрыт самый тупой подкат во вселенной: разве тебе не было больно, когда ты упала с небес?

Кот Нуар не смеется, только приоткрывает рот и пристально смотрит на нее. Ледибаг неловко переминается с ноги на ногу, не понимая, что случилось.

Секунда идет за секундой, и молчание перестает быть дружелюбным.

— Кот?

Моргнув, Нуар расплывается в широчайшей ухмылке.

— Ну? — напирает он. — Что скажешь?

Ледибаг хмурится.

— Ты о чем?

Он убирает челку, чтобы она могла увидеть его лоб, и машет кистью, словно пишет что-то на своей коже.

«Разве тебе не было больно, когда ты упала с небес?»

История глазами Адриана

В шесть лет он видит сон о голубоглазой девочке с черными волосами, с улыбкой, прекрасной, как звездный свет. Они одного возраста, может, она чуть младше, и все, чего он хочет — быть ее другом. Поэтому, проснувшись после чудеснейшего сна, в котором он держал ее за руку, и они вместе играли, он грустит, всхлипывает и рыдает, осознав, что он один.

И, точно как писали во всех книгах по воспитанию детей о ситуации, в которой именно ваш малыш первым установил связь со своей второй половинкой, его глаза сияют, а в сердце горит непривычная нужда. Он, запинаясь, плачет и требует, чтобы тот, особенный человек, вернулся к нему.

«Почему она исчезла?»

Никто не знает, как это начинается и почему происходит, но общеизвестно, что однажды, когда ты юн и чист душой, твое сердце наполняется бескорыстной, невинной любовью, на которую способны только дети.

Поэтому его мама, примчавшись в детскую, в то утро видит Адриана с лицом, залитым слезами и покрасневшими глазами. И мягко улыбается.

Она рассказывает ему легенду о родственных душах, о том, что можно писать своей половинке на собственной коже.

Ему девять, и она — лучшее, что с ним происходит за день.

Очень хочется узнать ее имя, но если не выходит — он не настаивает. У нее есть много других прозвищ, не менее хороших.

Девочка, что может шить и вышивать

Девочка, которая мечтает о Великом

Девочка, что утешает меня, когда весь мир спит

Все эти прекрасные имена — для нее.

Адриану одиннадцать, и он игнорирует зуд на коже, не обращает внимания на сообщения, что она ему пишет.

«Ты как?»

Они обещали писать друг другу каждый день, но так трудно любить ее, когда его мама умерла.

«Ты ел сегодня?»

А еще тяжелее — быть хорошим другом в реальности, когда сны — единственная радость, что у него осталась.

«Ты там вообще живой?»

Ему тринадцать, когда он снова видит ее во сне.

Но в это раз она уже не улыбается.

Не улыбается и Адриан, потому что все, что он может разглядеть — пятачок, на котором она стоит, и слезы, стекающие по ее щекам. В его сне темно, и она — самое темное пятно в этом мире, и Адриан знает, что в этом виноват только он.

Он просыпается с бешено стучащим сердцем и пишет слова на руке так быстро, как только получается, царапая кожу, перестаравшись с нажимом.

«С днем рожденья… Мне тебя не хватало...»

Адриан почти уверен в том, что она не ответит, эта безымянная, безликая девушка, с которой он связан, но он чувствует ее, и эта записка — лучше всяких объятий.

«Ты — худший из всех родственных душ на свете… Я тоже скучала».

Ему четырнадцать, и поздней ночью, когда они оба выполняют задание по математике, все его руки покрыты рисунками. Вокруг костяшек пальцев кружатся цветы, ладони усеяны сердцами. Везде дурацкие рожицы и великолепные эскизы платьев, которые бы ей хотелось сшить.

Он уверен, что ее имя начинается на М, потому что она постоянно оставляет эту монограмму на тыльной стороне ладони, рядом с большим пальцем, от чего он невольно улыбается, потому что это действительно глупо.

Ему по-прежнему четырнадцать, когда он становится Котом Нуаром, и в его жизни появляются странности почище родственных душ, которые могут писать на коже.

Но она, эта новая сила, подталкивает его к ней, к девушке, которую он даже не знает в лицо, но чья душа переворачивает весь его мир.

Он вспоминает сны, что видел еще ребенком, о девочке, с глазами синими, как небо, и улыбкой, сияющей, как звездный свет.

И вот она здесь, и он стоит рядом и, как бы тупо не звучало, это любовь с первого взгляда.

— Разве тебе не было больно, когда ты упала с небес? — спрашивает он, и его дурацкий подкат звенит между ними натянутой струной, пока Ледибаг, замерев, распахивает свои голубые-голубые глаза.

Он опускает руку, и его челка медленно опадает, ложится на привычное место. Он ждет, не зная, что еще сказать.

И наконец, она начинает дышать, делая выдох, посреди которого ранее застыла на месте.

— Это ты? — ее голос еле слышен, тише шепота.

Он с трудом сглатывает — в горле застыл комок эмоций — и улыбается, сердце радостно стучит в его груди.

— Я.

Ледибаг снова застывает на пару секунд, переваривая информацию, но потом шагает вперед, и он зеркально повторяет ее движения.

Время между ними застывает, заставляя гадать, как же она поступит.

Впрочем, долго ждать не приходится, вскинув ладонь, она отвешивает ему такой солидный тумак, что бедный Кот только зубами клацает.

— Вот черт! — вскрикнув, он приседает от неожиданности и прижимает руки ко лбу, пытаясь уменьшить болезненные ощущения. Она хихикает.

Прищуренные зеленые глаза встречают голубые. Она показывает ему язык.

— Это тебе за то, что пришлось весь день проходить с этой надписью.

Он не может сдержать короткой ухмылки, скользнувшей по лицу.

— Я хотел быть уверенным, что ты думаешь обо мне.

Ледибаг закатывает глаза и достает йо-йо. Он все еще пытается подняться, когда она запускает эту чертову штуку куда-то вдаль.

Но перед тем как уйти, она останавливается, улыбается и находит взглядом его зеленые глаза в ночной темноте.

— В другой раз, может, стоит пригласить меня на свидание?

И Кот Нуар остается один. С тоской смотрит вслед своей Леди, исчезающей в дали.

Уронив руки на колени, он мысленно хихикает: «И правда, как это мне в голову не пришло?»

И, с этими мыслями, отправляется за ней.

В четырнадцать она наконец-то встречает свою родственную душу. Мари поднимает взгляд в небо и там, на высоком здании, видит его. Сердце переполняется радостью пополам с неверием. Она знает, это — он, тому доказательством М на тыльной стороне его ладони, рядом с большим пальцем, ее М с хитро изогнутым хвостиком, обвившимся, словно виноградная лоза, вокруг самой себя.

«Разве тебе не было больно, когда ты упала с небес?»

Эти же слова она вчера услышала от него, вчера вечером там, высоко над спящим миром, все сны стали счастливыми, а кошмары он прогнал прочь. Но когда он говорил ту фразу, его фото не висело на биллборде, открывая взгляду нейтральное выражение лица и тщательно выверенную, сдержанную позу.

Кота Нуара никак нельзя назвать сдержанным. Он глупый, милый, забавный, но не сдержанный. Не идеальный, не уравновешенный, Кот не запрограммирован на то, чтобы быть красивым и абсолютно недосягаемым.

И Адриан Агрест, ее одноклассник, очень симпатичный одноклассник, не может быть Котом. Он же добрый, задумчивый, застенчивый. А вовсе не шумный, крикливый и напористый.

Так что она продолжает, разинув рот, смотреть на биллборд. Голубые глаза размером с блюдца, голова задрана вверх — все силы Маринетт уходят на то, чтобы соединить образы Кота Нуара, Адриана Агреста и ее родственной души в одну личность.

Почему-то не выходит.

«Я».

«Ты по мне вообще скучаешь?» — фраза заставляет ее подпрыгнуть, спугнув все мысли, но Маринетт не может сдержать слабую улыбку, расцветающую на лице.

«Когда как, — отвечает она и хихикает, представляя его огорченное лицо (она не уверена, чье именно, но это не уменьшает ее веселья) и быстро добавляет, — сейчас — да».

Маринетт четырнадцать, и утром в понедельник, когда она заходит в класс, ее разум все еще пытается соединить трех мальчиков в один образ — образ ее парня.

Она снова опаздывает, как и всегда. Удача Ледибаг проявляется с костюмом, выполнять же двойную норму, влияя еще и на обычную жизнь, она отказывается. С ее глаз словно спадает пелена и все, на что она способна — просто смотреть, так же, как недавно смотрела на биллборд.

Потому что Адриан Агрест/Кот Нуар/ее вторая половинка действительно в одной комнате с ней и…

— … Просто прекрасен.

Фраза стекает с губ, словно вода сквозь пальцы — не остановишь. Так же неудержимо заливаются краской щеки Адриана, когда он, вскинув голову, пораженно пялится на нее зелеными глазами (пусть и не светящимися сейчас неоновым огнем, но сходство все равно на лицо).

Между ними примерно шесть футов, но по ощущениям — все шесть миль, шесть долгих миль, обрамленных смущением.

Ее половинка сглатывает и пытается улыбнуться.

— Спасибо, Маринетт… — лепечет он перед тем, как опустить голову в прежнее положение.

Пока она поднимается к своему месту, все, что ей удается выдавить:

— Да ладно.

И все просто ужасно.

Пока они в школе, Маринетт так и не признается ему, что уже его нашла.

«Ты в последнее время какая-то тихая».

Слова выводятся на руке сами собой, закручиваясь по спирали, что начинается с центра ладони. Лучи рассветного солнца отражаются от зеркала и обжигают ее глаза так же, как эти слова обжигают кожу.

Маринетт не знает, как объяснить свои чувства…

… Потому она вообще ему не отвечает.

Первая акума появляется через две недели после того, как она находит свою родственную душу. На тринадцатый день с того момента, как она узнала, что ее половинка — ее же одноклассник.

Три личности никак не складываются в одну, и она даже не пытается решить это странное уравнение, ведь сейчас ей нужно спасти Париж.

Ледибаг вновь надевает маску и красный костюм, чтобы скрыть растерянность, пропитавшую душу, и разговаривает с Котом лишь в случае крайней необходимости.

Потому что не знает, что ему сказать. Ни вслух, ни письменно.

Она собирается спрыгнуть со здания, йо-йо крепко сжат в руке, но внезапно в крышу рядом с ней с грохотом врезается знакомый шест. Звук эхом отражается в тишине их неудавшихся разговоров.

Нуар говорит, и его гневные слова с тихим ропотом падают между ними.

— Что происходит, Баг?

Ледибаг разворачивается и там, на крыше, чувствует себя совсем беспомощной, будто голой. Чувствует себя так, словно она — Маринетт. И видит перед собой его — как Адриана.

Они ведь даже не знают друг друга.

— Я просто… — начинает она, и ее слова затихают, стоит ей лишь глянуть в его сторону. — Я просто запуталась.

Вздох спустя он отступает, хрустнув гравием, лежащим на крыше.

— Ты о чем?

И пусть ее голубые глаза скрывает челка, она знает, что он все равно их видит. Ясно видит, что ее глаза, раньше голубые словно небо, сейчас потемнели от страха.

Она и рта не может открыть, не то чтобы что-либо сказать, но они оба слышат ответ, четко и ясно.

О нас.

Поэтому он убегает.

Сегодня снесли биллборд.

Ее М с изогнутым хвостиком больше не видна всему Парижу, вздумавшему взглянуть на руку Адриана.

Уже поздно, но она не чувствует жара на коже.

Маринетт исполнилось пятнадцать два дня назад, но он даже не поздравил ее с днем рожденья.

Она не винит его, вовсе нет. Они не разговаривают, даже когда патрулирую город как Ледибаг и Кот Нуар.

И если одну часть ее все устраивает, то вторая сложившуюся ситуацию ненавидит.

Рассвет, яркий, золотой, словно волосы Кота/Адриана/ее половинки. Тикки разглаживает брови Маринетт, смеется — ресницы девушки трепещут, когда она открывает глаза, и щекочут квами.

Вдвоем с квами они валяются еще немного, а потом Тикки нарушает тишину.

— Ты должна сказать ему правду.

Маринетт смотрит в потолок и кивает.

— Я знаю.

Сегодня, собираясь в школу, Маринетт специально старается прийти пораньше.

Потому что знает, что по вторникам Адриан тоже приезжает рано.

И когда она заходит в класс, взгляд сразу падает на Адриана, сидящего за партой, уткнувшись лицом в руки. Она шагает бесшумно, практически крадется на цыпочках, и больше всего на свете ей хочется прикоснуться к его волосам.

Но она этого не делает.

Взамен она сдвигает стул Нино и подсаживается к нему, скрипнув ножками об пол. Адриан резко просыпается, фиолетовые мешки под его глазами заставляют ее сердце сжаться.

Глубоко вздохнув, он все же успокаивает себя и нежно ей улыбается. Мягким голосом произносит:

— Привет, Маринетт.

Сердце Мари делает сальто.

На ее лице отражается робкая улыбка, полная стыда и радости, чувств, постоянно преследующих ее в последние дни. Стыд — потому что она его игнорирует, радость — от того, что он рядом.

«Мы с тобой — как кусочки пазла, — вспоминается фраза, что он когда-то сказал ей. — сделаны из одного теста, идеально дополняем друг друга». И Маринетт соглашается: когда они сидят рядом, ее не покидает чувство какой-то абсолютной правильности происходящего.

Но ее мечты прерываются, когда он откашливается, возвращая ее в реальность.

Она совсем рядом со своей половинкой.

С парнем, которого вроде как знает, а, с другой стороны, он ей не знаком.

Но узнать человека можно только пообщавшись, и сейчас она хочет этого больше всего на свете.

Так что она улыбается в ответ и, пока комната наполняется людьми, спрашивает, подперев рукой щеку.

— Какой твой любимый цвет?

На часах уже три ночи, когда Маринетт, отчаявшись уснуть, размышляет о трех разных улыбках, принадлежащих, как выяснилось, одному и тому же парню.

«Сегодня я слышала, как Адриан смеется...» — думает она. Воспоминаний становится больше, когда по ее люку начинается мягко барабанить дождь.

Но тогда он смеялся потому, что она случайно захлопнула его зонт, а сам зонт ей одолжил просто по доброте душевной.

«Сегодня я слышала, как смеется моя родственная душа... — думает она, и блаженная улыбка расцветает на лице. — Это было чудесно».

Сегодня Ледибаг буквально взлетает на Эйфелеву башню, ее сердце неистово колотится в груди, когда она взбирается на площадку. Кот Нуар уже на месте, стоит к ней спиной.

Он очень напряжен, пожалуй, даже скован, и напоминает ей Адриана на тех немногих статичных фотографиях, что ей удалось найти.

Все что она может — подойти ближе, обняв себя за плечи, чувствуя, как с каждым шагом тяжелеют ноги. Но ей хватает мужества стать с ним плечом к плечу. Она чувствует, как он искоса посматривает на нее, каждый короткий взгляд опаляет кожу огнем.

Она глубоко вздыхает и пытается улыбнуться, но ей так страшно. Но прежде, чем страх окончательно овладеет ей, она сглатывает желчь, подкатившую к горлу.

— Прости… — шепчет просто. — Прости… — повторяет еще раз, и когда голубые глаза встречают зеленые, она не отводит взгляд, хотя и сжимает пальцы на плечах еще крепче.

— Эй, эй… — слышит его голос и видит, как на лице отражается паника, но больше сдерживаться она не может. — Эй…

Ее зрение размыто, она устала и запуталась, но ведь он здесь — все три парня, что на самом деле — один человек, и наконец-то все становится на свои места.

Он неловко обнимает ее, и в этот раз между ними нет шести миль смущения, и это — лучшее неловкое объятие в ее жизни.

— Не плачь, Ледибаг… — Пытается успокоить ее, поглаживая по спине. — Я понятия не имею, что делать с рыдающими девушками.

Она смеется в ответ и поднимает лицо, до этого прижатое к его груди.

— Ну, рассмешить их — уже неплохо.

Кот Нуар улыбается, сверкнув профессиональной улыбкой.

— Я запишу.

Довольно промычав, она вновь прижимается лицом к его груди и обвивает руками спину. Он так крепко сжимает ее, что все замешательство и неуверенность, переполнявшие ее сердце, наконец-то исчезают.

Это ты.

Это — единственное, что от него требуется.

Маринетт просыпается слишком поздно, как и всегда, и летит к двери, запихнув булочку в рот. Она знает, что ее половинка уже пожелал ей доброго утра, но после его утреннего душа на ее теле уже не видно никаких надписей.

Она врывается в класс за несколько минут до начала занятий и, притормозив на секунду, улыбается Адриану. Широко, искренне, от всего сердца, переполненного чувствами к тому, кого любит.

И вот она здесь, и он стоит рядом и все так, как и должно быть.

Она знает, что он улыбается в ответ лишь из вежливости, но не расстраивается.

Ведь все случится сегодня.

Перемена, с ее места прекрасно видны его руки. Он болтает с Нино, Алья же решила немного вздремнуть.

Красной ручкой она рисует свою привычную стилизованную М рядом с большим пальцем. Ребята замолкают и с удивлением смотрят, как на коже Адриана постепенно проявляется буква.

— Твоя родственная душа, мм? — спрашивает Нино.

Адриан краснеет и потирает затылок.

— Да, это в каком-то смысле ее знак. Мне кажется, что ее имя начинается с М.

Но прежде, чем Нино успевает ответить, его подзывают Ким и Макс и он, извинившись, уходит. Оставив Адриана одного.

Он берет ручку, и она чувствует, как кожу опаляют слова, что он пишет: ««Скучаю» — все, что было сказано.

Ей кажется, что сердце в груди скоро взорвется, никогда прежде она не видела, как он составляет эти послания, но его взгляд, направленный на записку, настолько переполнен любовью, что она не может больше молчать.

— Тебе не было больно? — кажется, ее вопрос застает его врасплох.

Как и в прошлый раз, Адриан оборачивается к ней, чуть наклонив голову, и спрашивает.

— Ты о чем?

И она, не вставая, улыбается еще шире и показывает тыльную сторону ладони, на которой четко видны стилизованная М и ««Скучаю», чувствуя, как счастье захлестывает ее, когда его глаза распахиваются в осознании.

— Тебе не было больно, когда ты упал с небес?

Эпилог. Для всех, кто полюбил эту АУ!

Адриану пятнадцать, когда он находит свою родственную душу, девушку с голубыми, словно ясное небо, глазами и волосами темнее самой ночи. Столь контрастные цвета лишь ярче оттеняют ее лицо, когда она, сидя за своим столом, опускает на него взгляд.

«Тебе не было больно, когда ты упала с небес?»

На ее руке, повернутой в его сторону, виднеется им написанное «Скучаю» и ее фирменная монограмма — М с хитро изогнутым хвостиком.

Время прекращает отсчет, оно замирает, и кажется, что весь мир уходит у него из-под ног, потому что эта девушка — Ледибаг. Она — его половинка.

И зовут ее Маринетт Дюпэн-Чэн.

Это ты.

Она улыбается, и он пытается понять, как не заметил раньше — улыбку, подобную сиянию звезд, небо в ее глазах, всегда дарившее ему чувство полета. Словно ему снова шесть, и он спит, надеясь встретить друга, и вот она здесь, и он стоит рядом, и это… Все, о чем он только мог мечтать.

В эту секунду кажется, что теперь все будет хорошо, и мир вокруг словно подтверждает эти мысли, обещая их скорейшее воплощение.

Потому что — вот она.

Всегда была рядом.

Но голос учителя и ход времени все же выдергивают его в реальность, в которой ток крови тамтамами рокочет в ушах. Понимание крутится у него в голове, мысль о том, что она так близко — слишком сильный шок, и он теряет сознание. Отключается, и ему снится сон, в котором он видит ее, а затем — слышит ее голос, совсем как в тот раз, когда они впервые встретились.

Будешь моим другом?

Адриану пятнадцать, когда он в ужасе просыпается, в груди грохочет сердце, и все, что он видит — белые, белые, белые стены медпункта. Затылок раскалывается, пульсирует болью, но он лишь улыбается, падая обратно на кровать.

— Я ее нашел…

Кто-то покашливает, и Адриан, вновь усевшись на кровати, видит в дверях кабинета покрасневшую Маринетт.

— Вообще-то я нашла тебя первой… — она вцепляется в дверной косяк, полыхая румянцем, становится в пол-оборота, избегая его пристального взгляда. — Потому и вела себя так странно…

Он думает о тех неделях, когда все между ними казалось таким зыбким, о сообщениях, на которые она не ответила, об ее отстраненности, ее страхе… Все это было лишь слабой тенью того, что пришлось ей пережить по его вине несколько лет назад, но он все еще чувствовал обиду.

Спустив ноги с кровати, он хлопает по месту рядом с собой.

— Как ты догадалась? — он пытается сдержать свои эмоции и задает вопрос словно в шутку, но все равно боится услышать ответ.

Она коротко ухмыляется, слегка напряженно. Он думает, что она, возможно, нервничает, или же ей непривычно. Он чувствует себя примерно так же, но Мари все же подходит и садится рядом с ним.

И пусть между ними куда больше, чем несколько дюймов, ему безумно хочется ее обнять.

Матрас прогибается под ее весом, Адриану прекрасно видны ее глаза, волосы и лицо. Словно все его мечты стали реальностью, а слова на руке превратились в человека, до краев наполнив их сердца — и ее, и его сердце — любовью.

Краем глаза она вновь ловит его взгляд и прячет лицо в ладонях, пытаясь скрыть залившую его краску.

— Не смотри так пристально… — протяжно стонет, тарабаня ногами по полу от радости, смущения и всего, что происходит между ними.

Адриан смеется и, отодвинувшись на пару дюймов, потирает затылок.

— Я просто… Понимаешь, это же я видел тот сон… — откровенно рассказывает ей все, как есть. — Ты мне приснилась, и я помню, как сильно хотел с тобой встретиться, и вот теперь — теперь ты здесь.

Через щели между пальцами она смотрит на него голубыми, словно сапфиры, глазами, и счастье изливается из широко распахнутых окон ее души. Ее душа — это и его душа тоже, а его душа, в свою очередь, так же принадлежит ей. Они навеки связанные кем-то, кто выше их самих. Связаны друг с другом волей случая, но эти узы лишь укрепились их дружбой.

Она несмело открывает глаза и пальчиками своих нежных рук, которые, как он видел, не раз уничтожали зло и оставляли на его коже глупые записки, прикасается к его руке. Тогда он вспоминает день, в который он одолжил ей зонтик, движение ее рук, когда на секунду их пальцы соприкоснулись. Он никогда еще не был так счастлив.

Это ты, это всегда была ты.

Пальцами проходится по костяшкам его пальцев, обводит каждую по кругу, прежде чем добирается до своей монограммы. Стучит по ней раз, другой, третий, прежде чем сообщить:

— Тебя выдала моя М в той рекламной кампании. — Отвечает парню. — В той, где ты держишь кофе. Я видела ее на биллборде.

Сама абсурдность ситуации, в которой она узнала, кто он, шокирует Адриана, и ему ничего не остается, кроме как рассмеяться. Напряженность момента исчезает, он хихикает, смеется, радость буквально плещет из него.

— Это самый глупый способ выяснить, кто есть кто, из всех, что я только слышал. — Говорит он ей между судорожными попытками глотнуть воздуха, жалея об упущенной возможности выяснить все в более романтической обстановке.

Она тоже смеется и толкает его в плечо:

— Да уж не хуже, чем писать что-либо на лбу. — Маринетт шутливо шлепает его, слегка поддразнивая, и он радостно трет место, которое она задела.

Это ты, и я, и мы — есть.

Она вздыхает и падает спиной на кровать. Адриан поступает так же и с радостью обнаруживает ее ладонь в своей ладони. Они смотрят на потолок, пока он вспоминает, сколько раз занимался тем же самым, пока ждал ответа от своей половинки.

В школьном медпункте они поднимают сплетенные руки к небу, к будущему, что ждет их впереди. Между ними всегда искрила магия, магия их и связала, клубясь над их руками, окутывая их сердца.

«Меня зовут Маринетт Дюпэн-Чэн, и я — твоя родственная душа».

Мир вокруг них становится ярче, словно сосредотачивается на его сердце и душе, и сам он начинает меняться.

«Я — Адриан Агрест, и я — твоя половинка».

— Я люблю тебя.